Водоворот(временно заморожен, я выгорела)

В целом, несмотря на характер Узумаки, на некоторые происшествия, а жизнь в резиденции — спокойная. Ну и Мицки, конечно, уже привыкает к ней. И усваивает, понемногу, уроки — как ему нужно себя вести. С озером в том числе. Но что он может поделать с тем, что ему слишком нравится на природе? Ничего, это слишком сложно. Тем более спасало даже после тех дней, недель, когда Мицки просто безучастно лежал. И сейчас он, конечно, не может отказать себе в том, чтобы ходить в лес и на озеро. Пусть даже и слегка одержим этим… Но Узумаки всё же одобряют такое, и всё остальное время проводят с ним. Ну, и, тем более, после всех тех встрясок всего пара дней проходит, так что ему не напоминают и не мешают тому, что он как-то долго на улице — очевидно, чтобы он не нервничал. В любом случае ещё пару дней, успокоившись после всего и осознав, Мицки продолжает потихоньку гулять. Даже начинает и лес вокруг резиденции изучать, а не полагаться на то, что его приведут домой. Да, его, конечно, приведут, и он не переживает, что потеряется, но ему самому интересно запомнить, изучить. Как и собирать цветы, веточки с листьями, колоски трав. Он приносит маленькие букетики в комнату, но жаль, что в скором времени в вазочку они перестают помещаться. Впрочем, Мицки не долго переживает и ставит новый букетик в кружку для чая. Раз сейчас не пьёт его, то можно и так. А ещё он, гуляя по парку, задумчиво смотрит сквозь преграду растений на деревню, такую шумную днём. Там за ней было море, которого он так ждал. Всего где-то в пятнадцати километрах, как он всё же узнал из карты в новых книгах. И ему нужно будет пройти эти километры — не так уж и много, кажется — чтобы выйти к берегу и снова увидеть свободную, бескрайнюю воду. Только вот дело не только в этом. Узумаки правы — Мицки жить в этом месте, жить с ними, пусть недолго, пусть не всё время он будет куда-то ходить, но ему здесь ещё жить какое-то время. С заботой и присмотром Узумаки и АНБУ, ему, конечно, не о чем здесь думать или переживать, но и бояться этого всего не стоит. Да и не может он вечно быть под присмотром кого-то из Узумаки — то и дело они чем-то заняты, и бывает, лишь утром и вечером к нему приходят. Это не страшно конечно, но если он захочет пойти на море, когда они будут заняты? Узукаге говорит: ему можно такое. Но для этого… Для этого ему нужно перестать так бояться. И понять простое, безмятежное, тихое существование. И он размышляет об этом, днями поглядывая на деревню, сквозь деревья, на крыши, которые видно с балкона, и старается запомнить ближайшие ночные улицы, когда снова прогуливается с Узумаки. Пусть проживёт он недолго, пусть ему не нужно много, но узнав, как это жить без тревоги, в покое, он хочет насладиться, чем может. И перестать бояться других людей, чтобы тихо, под присмотром АНБУ, ходить наслаждаться природой и прогулками. Сердце, правда, от такого нервно трепещет, но Мицки думает, что будет стараться. — Тебе так нравятся цветы? — Спрашивает как-то вечером Узукаге, наблюдая — как Мицки пытается осторожно вытянуть из вазочки и чашки подсохшие цветы, и впихнуть новые. Мицки осторожно кивает и удивлённо наблюдает, как на следующий день в комнате появляется несколько маленьких и больших ваз. А потом они наполняются цветами — и явно купленными букетами, украшенными бумагой, и мелкими дикими цветами, которые приносят все Узумаки. Даже веточки и отдельные листья ему приносят, и это всё расползается по комнате. Цветы занимают стол и комод, тумбочки у кровати, и Мицки часами их рассматривает, перебирая разные нежные лепестки, тычась в букеты носом. За пару дней цветов в комнате столько, что ставить их уже некуда, хоть на пол пристраивать новые и новые вазы. К счастью, на этом Узумаки останавливаются и раз в пару дней обновляют слегка увядшие букеты. И всё равно цветов много, так много, что Мицки снова неловко, но это так красиво, что он и не думает противиться. Возможно, потому что это цветы, а может и потому, что действительно привыкает к такому. На озеро он всё-таки снова приходит, и оно по-прежнему прекрасно, манит его, а его няньки из АНБУ держат людей подальше от них, и всё почти идеально. Правда, он уже действительно не так одержим — озеро никуда не денется. И он никуда не пропадёт, сможет прийти сюда в любую минуту. Даже в дождь, если захочет, или ночью. Хотя… пожалуй, последние два варианта ему не дадут исполнить. Чтобы он не замёрз. Впрочем, и ему самому после мягкой кровати и безмятежности, уюта и не хочется ночью чего-то, кроме как спать. Иногда, разве что, хотелось чего-то, когда не спалось. И всё же это не то что бы проблема и важно, так что Мицки не задумывается о чём не нужно. Как его и убеждает Узукаге всё время. Однажды, правда, ему приходится задуматься, как такое вообще возможно. Как возможно, чтобы эти люди так переживали, чтобы Узукаге так бегал. За ним. Подумать о своих решениях и положении здесь. Один день выдаётся особо жарким, душным, что воздух аж густой. И Мицки совсем не хочется шевелиться, да и всем остальным тоже, но всё-таки мужчина уходит куда-то по делам, а Мицки продолжает валяться в пока ещё не жаркой комнате. Но всё так лениво, что он не переворачивается даже, и видимо, из-за этого и жары АНБУ ничего не ждут, сами еле переживая такой муторный день. Мицки тоже ничего не собирается делать и даже не раскрашивает ничего, не собирает пазлы, просто лежит в кровати. Правда, позже это надоедает, очень. Делать только всё равно ничего не хочется, и он сонно, уныло бредёт к выходу на балкон. Раскалённый балкон. Нет это слишком жарко… а вот в тени деревьев он бы полежал, зарывшись в траву. Жарко, но не так, приятнее, чем в кровати сейчас. Пахнет вкусно — разогретой землёй, травой и деревьями, солнцем. Он языком чувствует этот вкус, как лежит свернувшись под деревом, и это так манит, что он выходит на балкон. Правда, босые ноги обжигает разогретый камень, и он почти падает, очнувшись от жары и запрыгивая обратно в комнату. Горячо и нервно, сердце колотится от такого. Но по-прежнему всё вокруг застывшее в выжженном солнцем дне, вязком от жары. Кажется, даже вокруг Мицки воздух не двигается из-за его движений, потому ему всё ещё хочется на улицу. Он немного топчется по ковру, а потом тихо, уже готовый к горячему, ступает на балкон — совсем немного чакры, будто он бежит по воде — и уже не так обжигает. Вообще можно обуться в его тонкие сандалии и вообще пойти по прохладному дому… но ему так лень, так не хочется, что Мицки наваливается на широкий поручень балкона, чувствуя, что сейчас расплавится, и затуманено смотрит вниз на манящую траву. Слишком хочется лечь, развалиться там, скрутиться. В голове чуть ведёт от жары, какой-то слишком плотной здесь, от желания оказаться в природе, и Мицки слегка покачивается, спуская руки с перил. Вокруг всё тихо-тихо, увязло в плотном воздухе, даже рукава не болтаются. Мицки лежит так недолго на перилах ничего не слыша, не ощущая ничего кроме жара, и почти растворяется в лучах солнца. Вскидывается немного, когда слышит где-то вдалеке чайку, что пронзительно разрезает увязший воздух своим криком, и ощущает — какой он горячий, как нагретый камень балкона жжёт его тело через тонкое кимоно. Он наваливается на перила ещё, закидывает на них ноги и медленно осторожно спускается вниз, повиснув на руках, что так же медленно тянутся, как и этот день. Трава, коснувшаяся ног в первое мгновение, будто обжигает прохладой, и он с наслаждением стоит, покачиваясь от жары и лени, усталости и опуская уже обычные руки. Так хорошо… Он чуть тут же не падает на землю, разлёгшись под солнцем. Но слишком жарко, слишком давит тяжёлый воздух с лучами солнца, и он топчется по уже горячей траве, всё же приятно ощущая её стопами, и осматривается, думая куда бы пойти. Куда-то в тень… под деревьями перед домом? Он там уже спал, кимоно испортил. Мицки сонно, вяло плетётся вдоль стены дома, всё так же будто во сне или застывшем времени, где не происходит и не слышно ничего. Даже ветра почти нет, листья не шумят. Так всё тихо-тихо… Нет, во дворе слишком жарко и светлые стены дома так режут глаза, отражая яркие лучи солнца, что всё расплывается. И дорога в пыли совсем обжигает ноги. Думается, что он снова будет грязным, снова испортит кимоно… Но оно тоже однотонное, так что, может, не страшно? Да и всё равно он так ничего не может, что будь ещё чуть слабее — просто упал бы на траву и дорожку. Тем более даже ленивый поток воздуха — как горячий пар. Толкает. А под деревьями за воротами тень обманчиво манит прохладой. Да, в такую жару там самое место. Или на озере, но туда Мицки просто не дойдёт, и от воды тоже глаза будет слепить светом, так что он ковыляет по светлой горячей дороге за ворота, ныряя в тень деревьев. Воздух тут тоже такой же плотный, но действительно прохладный и пахнет деревьями, травой, землёй, а не выжженным светом. Так приятно, что он улыбается и ступает на прохладную траву, слегка морщась, когда под стопы попадают веточки и старые листья, камни. Но чувствовать ногами природу приятно, и он стоит, впитывая это, а потом опускается на землю под одним деревом. Со временем кажется, уже не так прохладно, и оно к лучшему — иначе после такой жары замёрз бы, а так — в самый раз. И он словно мурлычет внутри, довольно жмурясь, и укладывается на землю, уютно свернувшись. Мимолётно становится жалко кимоно, и из-за того, что это парк, а не чистые газоны во дворе, в бок то и дело что-то колет, но даже с этим слишком приятно слиться с природой, и он проваливается в ласковый сон, так и не заметив, что АНБУ почему-то не отреагировали и даже не показались, и что его из-за забора и кустов не будет видно под деревом. Вместо этого он сладко спит. *** Жара стоит невыносимая, штиль лежит на море, придавливая всех к воде, к земле, и даже в тени, с вентиляторами думать не получается. Штиль обещает шторм дальше, но сейчас всё просто как застывшее, плотное желе, которое даже раскусить сложно. И Боруто откровенно полыхает от этого, в изнеможении заваливаясь на стол. Один плюс в том, что это на всех так действует, замедляя работу, и вполне можно закончить раньше, чтобы окончательно не сойти с ума от жары, выжигающего мозг солнца. Так что Боруто лежит какое-то время на столе, и даже Шикадай никак это не комментирует, сам убитый погодой, и лишь ползёт следом за ним из кабинета, оставляя работу. На завтра, всё завтра, когда, возможно, будет не так жарко. А сейчас всё о чём Боруто думает — это как завалиться на кровать и закинуть руку на Мицки. Хотелось бы обнять, но даже с ним было бы жарко, так что только рядом полежать. Сам парень, наверное, это весь день и делает, снова переворошив кровать, переворачиваясь во сне. Боруто улыбается, бредя в спальню и представляя эту картину с сонным расслабленным, ничего не понимающем парнем на кровати, что так по-детски беззащитно будет жмуриться, когда проснётся. Хотя даже как-то и не хочется его будить, если Мицки правда спит, так что Боруто дверь открывает тихо. Одеяло на кровати правда переворочено, подушка не на месте, а вот Мицки там нет. За столом, с его развлечениями тоже, он вообще, кажется, давно не занимался пазлами и раскрасками. Неужели в такую жару пошёл на балкон? Сгорит же! Боруто взволнованно несётся туда, кое-как сбросив обувь у порога и нелепо тормозя перед раскалёнными камнями балкона. Выглядывает из двери. Солнце слепит до рези в глазах, раскалённый воздух душит, а диван с креслом наверняка на сковороду похож, где можно приготовить одного бледного ребёнка. Которого там нет. Боруто как из горячего источника выныривает, возвращаясь в тень комнаты, и с темнотой в глазах спешит в ванную. Мицки хотя бы не сварился под солнцем, уже радует, но проверить его нужно. В ванной правда темно, и совсем не из-за того, что Боруто пялился на ослепляющий балкон, а потому что света нет. И Мицки нет. Здесь, через секунду отупения и осознания, сердце Боруто обрывается. Мицки же не мог никуда пропасть! Не мог же. Но сердце взволнованно стучит и холодок пробирает внутри, что Боруто снова всё потерял, и он сбрасывает всё это оцепенение, с перепугу бросаясь обратно к балкону. Какаши и Хима на месте, хоть их и не видно из-за стены. Но на месте, а где тогда Мицки? Ноги и руки обжигает горячий камень, но это где-то за сознанием Боруто, ведь он может думать лишь о том, что не нашёл Мицки, где обычно. — Где Мицки?! — Орёт он взволнованно, перепрыгнув на забор, но не увидя рядом с шиноби парня. Какаши и Хима вскидываются, тоже сбрасывая это отупение от жары, и у Боруто внутри всё скручивает, пока их лица удивлённо вытягиваются. — …спит? — Неуверенно тянет Хьюга, а Боруто уже прыгает обратно на балкон и, почти снося двери, несётся в комнату Карин — кто ещё мог бы Мицки забрать? — только вот в комнате сестры тоже пусто. Как и у родителей. Мицки же не мог тихо уйти, не мог уйти далеко, да и зачем ему вообще?! И сандалии стоят под стенкой. Сердце колотится, как сумасшедшее, когда он бросается в комнату, вытаскивая из ящика комода кунай и складывает печать. Совсем нелогично, но он не может сейчас думать ни о чём кроме того, чтобы вернуть Мицки. Он не может потерять ещё и его. До Какаши и Химы, что пытаются его остановить на балконе, ему тоже нет дела — он зол, что они не уследили, но сейчас главное — Мицки. И он переносится к нему, напряжённый от страха и нервов, от злости, и даже не понимает сразу того, что видит, что происходит. Или не происходит… Он в шоке напряжённо стоит со сжатым в руке кунаем, а Мицки перед ним просто… спит свернувшись на траве под деревом. Даже не в десяти метрах от забора. Боруто потряхивает от нервов, а Мицки так же тихо сопит и слегка двигается, больше сворачиваясь, будто всё-таки слыша что-то сквозь крепкий сон. Боруто скрипит зубами. — Дядя! А чего?.. — спрыгивают рядом Хима с бьякуганом и Какаши, уже тоже не сонные. — Ой… мы совсем не слышали, как он уходил… — Мямлит Хьюга. Мицки на земле хмурится, морщится, не желая просыпаться, а Боруто опускается на колени в злости и нервах из-за… из-за этого ребёнка. Нет, конечно, Мицки не виноват, конечно, нет. Он ничего не сделал плохого, морщась сейчас от шума и просыпаясь сонно и лениво, не желая этого, не в состоянии открыть свои заплывшие сном прекрасные глаза. Конечно, он ни в чём не виноват. Но чёрт возьми… Как Боруто испугался. И он хмурится, поднимая Мицки с земли, придерживая и заставляя открыть всё-таки сонные глаза, что так беззащитно жмурятся. С растрёпанными волосами с ветками и мусором, в помятом кимоно и с красными пятнами на щеке — это совсем обезоруживает наивностью и беззащитностью. Но всё-таки, как он взволновался… — Ты почему так тихо ушёл? Никому не сказал ничего? Я тебя потерял. — Возмущается Боруто, стараясь всё же не сильно давить на парня. Тем более тот всё ещё так медленно моргает, словно не проснувшись. И смотрит так невинно, наивно. Боруто вздыхает. Нет, он совсем безоружен перед этим. Потому просто прижимает к себе сонного Мицки и встаёт, бросив кунай на землю — ни к чему ему видеть оружие здесь. И идёт домой успокаиваться. И Мицки пусть там досыпает. Такой лёгкий… Вроде и выглядит лучше, чем при первом осмотре, но всё равно мало весит. Так беззащитно. Боруто прижимает его крепче к себе, уже как-то забывая и нервы и то, что его два хороших АНБУ, которым он доверял, умудрились пропустить слабого, запуганного жизнью парня, что совершенно сонно лежит на руках, не понимая, что происходит. Но какое же милое зрелище. Даже когда Боруто доходит до их спальни и усаживает Мицки на бортик ванной, тот всё так же словно не просыпается до конца, медленно моргая, будто вымотался незнамо где. Так что Боруто приходится пока повременить с разговорами, самому ополоснуть им ноги и вычесть из пышных непослушных волос Мицки прилипший мусор из парка. И кимоно, которое слегка испачкалось в траве и земле, стянуть. Лишь где-то через час Мицки всё-таки просыпается, пока Боруто устало пьёт чай, навалившись на стол. Тогда парень удивлённо осматривается, несмело трогает новое кимоно и удивлённо, но с какой-то готовностью поглядывает на Боруто, молча спрашивая, что собственно такое и как. Такой взгляд удивительно похож на взгляд его Пушка. Боруто вздыхает и хмурится невольно, подходя к парню в кровати. Мицки теряется и хватает одеяло руками. — Почему ты ушёл, никому не сказав? Какаши с Химой тебя не заметили и не знали, где ты. — Начинает он слегка отчитывать Мицки, а тот совсем теряется, непонимающе хлопая глазами, но сжимается непроизвольно. Сразу в сердце что-то колет. Нет, нельзя так с этим ребёнком — он от любого упрёка готов спрятаться в любую щель. И Боруто старательно пытается излучать мягкость и гладит аккуратно Мицки по волосам, ловит руками тёплые щёки. — Не уходи один, хорошо? Я испугался, когда тебя не нашёл. Говори Химе или Какаши, а то мы тебя потеряли. — Гладит он белые щёки, и Мицки вздрагивает, смущённо опуская глаза. Невольно губы расплываются в улыбке, и Боруто прижимает его к себе, целуя макушку. — Я правда взволновался, не уходи так один, ладно? Хотя бы им скажи куда. Как они тебя вообще не услышали? И почему ты босиком пошёл? Мицки в его руках смущённо сопит. А Боруто смеяться хочется от такого. И всё-таки надо бы объяснить, чтобы он не пропадал так загадочно. — С балкона спустился… — Тихо шепчет Мицки, и Боруто вздрагивает, отстраняясь и осматривая его. Слишком живо ему слышится — с каким звуком Мицки оттуда упал. — Ты цел, ничего не болит, всё в порядке? Я позову Карин! — Заново паникует он сам, взволнованно осматривая и ощупывая парня, но с места не двигается — до тела пока не доходит сигнал. Мицки же смущённо отводит глаза. Как обычно… но сейчас это волнует. — Посмотри на меня. Посмотри. — Испуганно просит он, схватив лицо руками. Мицки смущённо поднимает на него глаза, ошеломлённо и невинно. — Ничего не болит? — Большие золотые глаза медленно моргают. — Нет. — Тихонько выдыхает он, и сердце резко затихает. Как хорошо-то… — Хорошо, хорошо… — Облегчённо выдыхает Боруто, прижимая его к себе. — Пожалуйста, будь осторожен. И не ходи никуда, не сказав никому, я волнуюсь. — Шепчет он в светлые пышные волосы. Мицки смущённо сопит в плечо, и становится легче, его такое детское поведение умиляет, что он улыбается, прижимаясь к макушке. Очень хочется, чтобы и дальше Мицки был таким тёплым расслабленным, не заботящимся, не думающим о плохом. Чтобы быстрее привык ко всему и открылся. Такой прелестный — он заслуживал быть счастливым. И Боруто собирался об этом позаботиться, радуясь уже оттого, что Мицки не вырывается и тихо сидит в объятиях, ухватившись за футболку. И ощущает себя при этом спокойно. Позже, он правда возвращается к Химавари и Какаши, возмущаясь что они умудрились пропустить Мицки. Хоть и понимает, что жара, да и Мицки, как змея себя ведёт — тише воды ниже травы. И всё же это не слабо так треплет нервы, и Боруто бурчит на АНБУ. Впрочем, всё заканчивается хорошо. *** Вот после этого дня, вечером, лёжа в тёмной прохладной комнате, слыша спокойное дыхание Узумаки, Мицки и думает. Обо всём. Особенно о том, что, уже осознав произошедшее, понимает, что мужчина снова так взволнованно, испуганно на него смотрел. Хотя ничего не случилось, а он волновался. Переживал за его мелкую, ничтожную жизнь и шкуру. Это ведь не первый раз уже, мужчина уже смотрел на него так, тоже переживал. Но в этот раз почему-то эта забота врезается в мысли по-другому. Да, Мицки ведь уже понял, что Узукаге хочет его иметь при себе, понял, что забавляет его, что о нём будут заботиться, но… сейчас он осознает это иначе. Будто бы понимает, на самом деле. Понимает, что он ценный для Узумаки, и воспринимает это иначе. Отец ведь тоже им дорожил. И в этот раз Мицки понимает. Может, находит хоть какую-то значимость, за просто так — что он просто есть и нравится. Он действительно здесь для этого мужчины важный, и не только может выпрашивать клубнику, это — большее. Это… его дом и семья. Его место здесь. От этого в мыслях становится тихо-тихо, как и в комнате охваченной ночью. И спокойно. А ещё Мицки чувствует, как всё прошлое падает глубоко и запирается там под слоем темноты. Исчезает со всеми кошмарами далеко-далеко. Он смотрит на безмятежно спящего мужчину, и так всё спокойно… уютно. И Мицки осторожно придвигается ближе, чтобы ощущать его тепло и лучше слышать сердце. *** Это похоже на какой-то выключатель, что опускается и действительно отрезает всё остальное, старое от него, и Мицки каким-то образом меняется. Будто кожу сбрасывает. Он чувствует, что даже смотрит на всех по-другому, ощущает иначе, дышит иначе. Смущается, конечно, когда его смущают, и всё ещё не особо понимает — как общаться полноценно, но теперь всё становится на свои места. Его ощущения и существование теперь точно здесь, и он понимает, что наслаждается и просто живёт. Узумаки замечают, что нечто меняется, но объяснять это Мицки смущается и просто утыкается в плечо мужчины. В любом случае, он ведь не скрывается от него, от остальных Узумаки и слушает их, так что они не особо переживают, тем не менее приглядывая за ним. А он, даже когда после жары приходит буря, радуется в комнате, занимаясь своими делами и посматривая, что делает мужчина. Ну и за другими Узумаки ходит, когда те проводят с ним время, играют. Он даже начинает снова осматриваться в остальном доме, с удивлением заходя в комнату старших Узумаки. Она другая и без балкона, но куда более уютная, чем комната Узукаге. И наполненная вещами, видно, что здесь люди живут. Ещё и растение здесь стоит красивое, раскинув большие сочные листья и возвышаясь над Мицки. Госпожа Кушина долго ему рассказывает об этом растении, и он завороженно гладит крупные листья. Как и рассматривает комнату — она кажется куда более живее, чем их с мужчиной спальня, где разве что с раскрасками и пазлами, игрушками Мицки стало не так пусто. И с букетами теперь. Это кажется странным, но Мицки не спрашивает, конечно, и почему-то кажется, что там есть кое-что, о чём и не стоит спрашивать. Как и о порванных фотографиях. В любом случае, Мицки не задумывается о таком, а заново открывает для себя это место и людей, своё положение. Ходит по дому, рассматривает всё и не убегает, когда слышит и видит кого-то из работников. Не убегает от советника, которого видит как-то в коридоре, собираясь гулять. Тот удивлённо посматривает на Мицки, но он лишь перебирает рукава кимоно и спокойно идёт на выход, где уже ждёт Хьюга, радостно ему улыбаясь. На этих шиноби он тоже смотрит по-другому, ещё и потому что они теперь взгляд от него не отводят, регулярно проверяя — в комнате ли Мицки, если не идёт никуда с ними прямо сейчас. И всем, кажется, нравится, что сейчас происходит, как и самому Мицки тоже нравятся его ощущения. А ещё нравится, что он теперь не боится. Внезапно. Нервничает, смущается, волнуется, но у него нет уже какого-то страха, что всегда гудел у него внутри. Всегда шипел, свернувшейся змеёй, предупреждая. Вероятно, это временно, из-за какого-то эффекта, и потом Мицки может снова его почувствовать, но сейчас ему хорошо, и он взволнованно, но достаточно спокойно посматривает на деревню. И оглядывается, когда его подводят к улицам, ещё заполненным людьми и оранжевым, закатным солнцем — сумерки только собираются, но госпожа Кушина предлагает пройтись, и Мицки согласно кивает, держась за её руку. АНБУ идут следом, не мешая им, и Мицки как-то совсем не переживает, лишь осматривается удивлённо, замечая всё по-новому. Деревня при этом понемногу готовится к ночи, и некоторые двери закрываются. Постепенно исчезают дети, хоть и не резко, ведь ещё есть на некоторых улицах жёлтые лучи солнца. А ещё Мицки помнит некоторые места, замечает — где они гуляют, и с интересом смотрит на парк вокруг резиденции с этой стороны, из улиц деревни. Женщина при этом хвалит его и очень гордится, что он совсем не волнуется и осматривается сам. Мицки улыбается ей, прижимаясь к боку. — Тебе так спокойно, нравится уже гулять здесь? — Спрашивает она, поглаживая его по спине, пока они бредут через парк к резиденции. — Да. — Что-то изменилось… Но это хорошо, будет прекрасно, если так пойдёт и дальше. — Улыбается женщина, и так мягко становится, что Мицки улыбается в ответ. Слишком Узумаки безопасные и тёплые кажутся. — Как думаешь, может, пойдём уже дальше в деревню? — Спрашивает она осторожно, придвигаясь ближе. Мицки немного задумывается и кивает. Сердце чуть трепещет волнительно, но да — ему хочется ещё куда-то пойти. — Правда? — От восторга женщина даже останавливается и заглядывает ему в лицо. Щёки невольно краснеют, а губы подрагивают в улыбке — он всё же смущается от подобного. Госпожа смеётся и обнимает его, потираясь щекой к щеке. — Как замечательно! Это будет так отлично, ещё и ярмарка будет на выходных, там и разные лавки будут и ещё столько всего интересного! От этого немного внутри противно скручивает — всё-таки Мицки не любит, когда происходит подобное, когда людей будто бы в разы больше становится, и все они толпой сдавливают со всех сторон. Но с Узумаки ведь не страшно, они будут рядом. И Мицки снова согласно кивает. Тем более мужчина говорил, что хочет, чтобы Мицки освоился в деревне. И ему теперь тоже этого хочется. Чего он не рассчитывает, так это того, что все остальные тоже будут очень воодушевлены его согласием пойти в деревню. Хотя стоило бы уже привыкнуть к подобному поведению Узумаки, и он смирно сидит, пока его таскают из рук в руки, радуясь, вероятно, больше, чем он. Однако странно, что затем — Узукаге… переживает и пытается отговорить. Этому даже Мицки удивляется, но Узумаки спорят между собой, говоря, что и Мицки сам хочет, и что это будет хорошо и полезно, а Узукаге чересчур волнуется. Мужчина и правда слишком озабочен, хотя сам ведь говорил, что отведёт его, как только Мицки захочет. А теперь переживает, что рано. Мицки тихо сидит на кровати и слушает споры, нервно мнёт рукава кимоно. — Я хочу… — Тихонько мямлит он, когда в пререканиях появляется пауза, и продолжает тихонько сидеть, смущённо перебирая пальцами. Тишина падает на комнату слишком резко после разборок, и щёки стремительно нагреваются. Узукаге вздыхает. — Хорошо. — Говорит он мягко-мягко, запуская руку в волосы Мицки. Карин и госпожа Кушина громко умиляются и снова его начинают таскать по рукам, как он свои мячики. Он смущённо пыхтит. Как и в тот день, когда они собираются пойти в деревню, и его с обеда наряжают, подбирают кимоно, вычёсывают, несколько раз меняют украшения в волосах, пока наконец-то девушки не остаются довольными. И сами бегут к себе тоже нарядиться. Мицки не очень понимает — зачем это, неловко в наряде, но смотря в зеркало в шкафу, он сам себе кажется удивительно красивым. Будто не собой. Только вот теперь это он, теперь у него есть столько разных кимоно, есть украшения, заколки, есть своё место, где он может развлекаться. И этого всего так много уже, больше — чем он когда-либо надеялся, чем мог мечтать. Он касается своего лица осторожно, внимательно следя за отражением, будто правда хочет пощупать, убедиться — да, теперь всё так. И правда, это красивое создание в зеркале — он. Как он рад, что попал в это место… Чувства странные в груди, но он не хочет портить ничего, потому старается не думать о них. Думает о том, что ему правда нравятся все кимоно, что у него есть, и что он первый раз спокойно пойдёт в деревню просто гулять, а не будет куда-то ползти по теням, как крыса. Он будет просто жить и наслаждаться, даже если нервничает, но вцепится в Узукаге, и так ему будет безопасно. Кстати, о мужчине — тот, закончив наконец-то свои дела, приходит в спальню, чтобы тоже собраться, и застывает, как-то… заворожено смотря на Мицки. Он же закусывает губу, и глаза отводит, впрочем, стараясь не прятаться, чтобы Узумаки мог его рассмотреть. Всё-таки это для него и с его желания ведь, хоть и самому Мицки нравится. Но неловко. — Очень красиво. Тебе идёт. — Через долгие секунды тишины как-то особенно выдыхает мужчина, не приближаясь. Мицки отчего-то ещё больше смущается и всё же не выдерживает, садясь на кровать и отворачиваясь от Узумаки, нервно теребит нежные рукава. Мужчина, кажется, тоже слишком растерян и тоже топчется на месте. Казалось, чего бы ему с такого приходить в удивление? Он-то видел красивую одежду и людей, это Мицки удивительно, но Узумаки вот тоже впечатлён. И он подходит несмело, собираясь погладить волосы, привычным жестом, но украшения мешают, и мужчина гладит косточками пальцев щёку. Кожа там щиплет жаром. — Надевай их почаще и кимоно меняй, они все так тебе идут. — Всё ещё как-то иначе говорит Узумаки. Мицки не разбирает, почему это и как именно по-другому звучит, но кивает. Он смущён, но отчего-то приятно. И ладно, может, ему действительно можно носить такие дорогие украшения и одежду. Почему нет? Вот и Узукаге так считает. Так что, пожалуй, Мицки его послушает. Мужчина же после этого, ещё на долгие секунды зависнув и рассматривая его, всё же приходит в себя и сам отправляется собираться, роется в шкафу и идёт в ванную. Мицки же пытается справиться с красными щеками, прикладывая к ним холодные пальцы. Так волнительно. И от того — как он выглядит и ощущает себя, и от того — в каком восторге мужчина, и от предстоящего выхода в деревню. Но это ведь обещает быть весёлым, верно? Это должно быть приятно, так что Мицки старается не волноваться. Лишь снова немного удивляется тому, что и Узукаге внезапно наряжается, хотя вроде как утром не был на такое настроен, но выходит в более простом и свободном, но хорошем кимоно. Тёмном, почти чёрном, с какими-то яркими, малиновыми оборками и тонким орнаментом. Празднично. И всё ещё непривычно, ведь он каждый день в разных футболках и коротких штанах, а здесь так. Но это красиво по-своему, несмотря на непривычность. Что подтверждают и госпожа с Карин, когда все наконец-то готовы и можно выходить. Остальные Узумаки тоже нарядные, разве что господин Минато в обычном, тёмном, простом кимоно без каких-то излишков. А вот девушки Узумаки наряжались больше, чем наряжали Мицки. Не в кимоно, правда, платья и юбки, но снова в алых волосах украшения, а на лицах макияж. Выглядит всё так, будто какой-то большой праздник, а не просто прогулка, но это ничуть не портит настрой. Мицки даже спокойнее и радостнее оттого, что не он один оказывается таким нарядным, и отчего-то радость Узумаки проникает и в него. И он сам хватается за руку Узукаге, когда они наконец-то выходят, отчего мужчина ласково улыбается. Мицки хорошо и волнительно приятно. По крайней мере, до того, как они выходят на оживленные улицы. Да, толпа ещё нервирует его, от обилия людей и незнакомых улиц глаза разбегаются. Шум, обычный для деревни, но окружающий его впервые за такое долгое время, — давит, зажимает в тиски, сдавливает уши. Нервно, неприятно. И вместе с тем глаза мечутся по всему с удивлением, цепляясь за новые декорации. — Как станет плохо, скажи, и пойдём обратно. — Замечая его растерянность, говорит Узукаге, притягивая его к себе. Мицки прижимается к боку, хватаясь за него двумя руками. От тепла резко становится спокойно, и весь шум деревни словно за какой-то ширмой исчезает. Мужчина останавливается, и второй рукой гладит его, вцепившиеся в чёрный рукав ладони. Ждёт, пока Мицки успокоится. Сердце всё равно трепещет взволнованно, но Мицки правда не так и страшно. Рядом с Узукаге уж точно, но отпускать он его не хочет. Так и осматривается вокруг, цепляясь за мужчину, краем глаза замечая, что тот улыбается. Кажется, Мицки справляется с тем, чтобы радовать его. Это почему-то тоже поднимает настроение, и он более осознанно смотрит вокруг. Странно вот так вот просто стоять и наблюдать за жизнью, праздником, быть причастным к этому. Он всегда пробегал по теням, прятался в щелях, лишь бы только не попадать на глаза, всегда мечтал сбежать с улицы, а сейчас просто стоит и смотрит. Как будто первый раз вышел из дома и видит простую улицу, и простую жизнь. Странно, что он тоже собирается присоединиться к этой жизни, празднику. Ну, просто к ярмарке, вернее, но всё же… это для Мицки нечто новое. Странное, непонятное ещё. Но теперь он считает, что это нечто интересное. Старания Узумаки всё-таки имеют результат. Но, конечно же, он всё ещё — как маленький ребёнок — наивно и растерянно, большими глазами смотрит на всё вокруг, удивляясь украшениям, открытым лавкам; тому, как много в воздухе запаха еды; мелькающим людям, что тут и там чем-то развлекают. Такой шум, такой пёстрый водоворот перед глазами, что его маленький мозг не успевает всё понять и насмотреться. Но отчего-то всё-таки нравится это странное мельтешение. Он успевает замечать какие-то красивые вещи. Обдумывать, правда, не успевает — на что кивать, а на что — нет, и, в итоге, дрожащими руками держит какой-то стакан с чем-то тёплым. Пахнет вкусно, Узумаки рядом тоже или что-то пьют, или едят. Точно ведь — на праздниках делают что-то вкусное, и ведь Мицки сам ходил попробовать пирожные, когда собирался всё закончить. И здесь нужно что-то попробовать, потому он смотрит на нечто жёлтое в стакане и пьёт. Вкусно. Правда, следом долетевший с ветром плотный запах дыма и мерзости из воды вызывает тошноту. Мицки передёргивает, он закрывает нос рукавом, умоляя, чтобы эта вонь не проникла в его прекрасное кимоно. Узукаге каким-то образом всё понимает и, ухватив его за бок, ловко уводит в сторону, хотя Мицки, кажется, даже ногами перебирать не успевает, и вокруг отдаёт уже смесью других запахов. — Не воняет? — Спрашивает мужчина, бесполезно обмахивая лицо Мицки ладонью. Он кивает, немного теряясь оттого, как быстро его оттащили в сторону, и погружаясь в такой же плотный дым от жарящегося мяса. Такое точно осядет на нежной ткани, но этот запах хотя бы не противный, и Мицки не скручивает внутренности. Вкусно пахнет… Куда девается стаканчик, когда Узумаки его забирает, Мицки не знает, но с интересом и удовольствием пробует то самое мясо, горячее после огня, облизывая пальцы, когда доедает и с жадностью кивает, когда мужчина предлагает попробовать что-то ещё. Так то здесь всё просто, куда проще, чем блюда, которые приносят им в комнату. Но почему-то удивительно вкусно и хочется попробовать почти всё, что так ароматно и привлекательно готовится и ждёт своего часа под навесами. Ну почти всё, кроме рыбы и всего подобного. Жаль, правда, что этого здесь больше, чем Мицки хотелось, но остров ведь… не удивительно. И всё равно Мицки пусть растерян, но вполне рад, даже когда приходится закрывать нос рукавом от вони. Рад смотреть на лавки с какими-то безделушками, пробовать вкусное и посмотреть фокусы, и вытянуть какой конверт из ящика, как настаивает Узукаге — сюрприз получить. Бессмысленной, но симпатичной фигурке-ракушке с жемчужиной он тоже рад. Голова только кругом идёт от всего и, в конце концов, подташнивать начинает от съеденного, но он не отдаёт Узукаге клубнику в карамели на палочке. Из жадности… и вредности. И обиженно на него смотрит из-под чёлки. — Ты ведь уже и так много съел. Опять будешь есть, чтобы плохо было? — Спрашивает мужчина недовольно и снисходительно. — И опять клубника… — М… потом съем… — Смущённо и недовольно отвечает Мицки, сам себя не слыша от шума деревни. Узукаге вздыхает. — Хорошо. — Он не очень таким доволен, но не мешает Мицки, только гладит по спине. — Давай отойдём. — Тянет он за собой сквозь толпу. Мицки сейчас только замечает, что перед ним люди расходятся и идут они спокойно, словно легко через ткань проходит кунай или игла. Впрочем, он всё же держится за мужчину и идёт чуть за его спиной. Сейчас только замечая на кимоно символ Водоворота. Большую красную спираль. Раньше такое… пугало, но сейчас наоборот Мицки чувствует себя защищённо. Сам не знает отчего, но так спокойно, и так хочется прижаться к тёплому Узукаге. Как голодной дворняге, когда она уже привыкла и наелась из миски. И пришла просить погладить себя. Что ж — его здесь с радостью погладят, уложат рядом с собой в постель и будут присматривать и радоваться. Сердце немного щемит, и Мицки крепче сжимает тёплую руку. Толпа заканчивается как-то внезапно. Вокруг ещё есть люди, их прекрасно слышно, но они сами оказываются где-то сбоку от толпы. У перил, что стоят на краю улицы и отделяют довольно резкий спуск, возвышаясь над другим районом деревни, тоже есть люди, но не так много. Тут тише, спокойнее, словно бы они куда-то далеко отошли. Мицки выдыхает немного растерянно, словно очнувшись, вынырнув из бурлящего потока, и покой падает на него как тяжёлое одеяло, немного оглушив. Он какое-то время приходит в себя, не сразу понимая, что деревня так интересно наползает на холмы, то возвышая какие-то улицы, то опуская. Хотя читал, вроде, и видел, когда бродил по парку, но вот так с… наверное, можно сказать, площадки смотреть на дома и улицы внизу интереснее. Тем более, оказывается, солнце уже почти опустилось, и внизу, да и вокруг тоже, зажигаются уличные фонари, огни на лавках, окна в домах и кафе. И воздух становится свежее, прохладнее. Остужает голову. Мицки сбрасывает немного эту шумиху деревни, и смотрит в темнеющее небо и звёзды. Глаза и голова понемногу отдыхают, расслабляются, и деревня кажется снова красивой, пусть и местами уже темно и даже окна не светят в ночи. Но на этих же улицах, вероятно, ещё не скоро будет тихо, и Мицки оборачивается к ним, со стороны наконец-то более чётко видя этот пёстрый, живой калейдоскоп. Красиво, завораживает, хоть и так резко и много ещё для него. Но с Узумаки спокойно, и Мицки хочется уткнуться в его плечо, чтобы совсем стало спокойно, даже дёргается к нему, но смотрит на клубнику в руках. Неудобно… она липкая от карамели ведь. Выбрасывать жалко, а в него уже не лезет. Хотя две ягоды только осталось, может, он и доест… Однако Узукаге забирает палочку с клубникой у него из рук и сам грызёт клубнику. Мицки заторможено моргает и с пустыми руками утыкается в плечо мужчине. Тот сразу его обнимает одной рукой, доедая сладость. Ну и ладно. Мицки же лучше становится, спокойно, а ещё он понимает, что устал. И домой бы, хотя возбуждение, шум, бродят в теле, и явно не получится уснуть быстро. Пока ещё. И ему ещё интересно посмотреть, ведь так много всего есть. И оно всё не страшное, не опасное — оказывается. Мицки ещё немного так стоит, прижавшись к мужчине, пока к ним не приходят остальные Узумаки, весело переговариваясь, и потом снова поворачивается к улицам, где ярмарка. Удивительно, и похоже на огоньки, на которые слетаются мотыльки. Сколько всего интересного. Сколько ещё есть мест, где они не были. И даже на этой ярмарке, не говоря уже об остальной деревне. — Не устал? Пойдём домой? — Воркует с ним госпожа Кушина. Мицки задумчиво хмурится, но всё-таки отрицательно качает головой — ещё немного, тем более так приятно начало пахнуть ночью, смешиваясь с запахами от готовящейся еды. — Ещё немного погуляем и пойдём домой, да? — Гладит Узукаге плечи. Мицки молча соглашается и идёт за ними, в этот раз больше замечая. Правда, всё так же перебежками, иногда проносясь мимо лавок, где готовится рыба. В остальном же Мицки нравится, а под огнями фонарей это — ещё более особенно и красиво. В этот раз они идут по каким-то палаткам, где продаётся не еда, а уйма всего разного… Украшения и для людей, и для дома, как Мицки заторможено догадывается, картины, шкатулки… у него глаза разбегаются ещё больше, чем от еды, слишком много всего, о чём Мицки и не думал никогда, не смотрел на такие ненужные вещи. Узумаки же с интересом рассматривают столы, и Мицки просто стоит рядом, немного отдыхая. Иногда посматривая и на все эти вещи. На украшения, когда они замирают у одной лавки. От блеска и разного металла в глазах рябит. А ещё от всевозможных жемчужин и перламутра. И правда ведь у Водоворота этих вещей море, они много продают жемчуга другим странам, особенно тем, где не так развито побережье и море. Ещё и моллюски для перламутра в водах страны особенно большие. И всё это богатство сверкает даже под жёлтым освещением ламп, а на солнце, наверное, и вовсе ослепляет. — О, господин, вы к нам зашли! — Внезапно оглушает Мицки чей-то голос, и он вздрагивает, вжимаясь спиной в Узукаге и испуганно смотря на… радостного торговца. Узумаки тут же его обнимает и разворачивает к себе, но Мицки успевает заметить, как мужчина вскидывает руку, останавливая торговца от дальнейшего. Мицки нервно выдыхает и расслабляется. Хоть и покалывает тело от испуга, но он понимает, что ничего не случилось. Хотя раньше бы в панике уже бежал, но рядом с Узукаге, и правда, очень спокойно и не страшно. Лишь от неожиданности. — Сильно испугался? Всё хорошо? — Гладит Узумаки его щёки, и Мицки, тяжело выдыхая, закрывает глаза, успокаивается, кивает осторожно. Тёплые руки обнимают и гладят его, пока Узукаге всё же переговаривается с мужчиной за прилавком. Испуг отпускает тело. — Нравится что-то? — На ухо спрашивает Узумаки, слегка разворачиваясь, чтобы взгляд Мицки упал на прилавок. — Оно всё красивое… — Растерянно отвечает он, слишком измучив глаза, чтобы выделить какие-то отдельные украшения из общей нежной, сверкающей массы. Узумаки отчего-то довольно хмыкает и снова прижимает его к себе. А Мицки понимает, что вот теперь он устал, и приваливается на мужчину, пряча лицо на плече. Сознание такое же шумное, как и деревня вокруг, но соображать Мицки уже не может и стоять не хочет. Немного… неловко внутри сжимает, но он всё же цепляется где-то за пояс кимоно Узукаге и поднимает голову. Не в глаза, правда, смотрит, ещё не настолько не в себе, чтобы спокойно сейчас такое сделать… — Я… устал… — Сперва с языка хочет сорваться «хочу домой», но застревает в горле чем-то твёрдым. Внезапно. Он ведь уже принял это своим местом, так с чего бы? Но что-то не позволяет сказать то, что подумал, и выходит другое. В принципе, понятное и так. Правда, это всё равно какой-то горечью и тяжестью сидит в горле. Мицки не хочет обращать внимание на это, только держится за Узумаки, замечает, что и остальные собираются, и старательно шагает прочь из деревни, вслед за ними. Шум остаётся позади, темноты становится больше, в парке так и вовсе нет фонарей и… тишина. Падает на уставшее сознание тяжёлым одеялом. Так тяжко дойти так до дома, так хочется спать, Мицки вообще дорогу не помнит, в итоге, и когда приходит в себя в спальне, пока Узумаки пытается заставить его снять сандалии, то хочет сразу упасть. Даже на ковёр просто, всё равно он мягкий достаточно, а сейчас так и вовсе кажется, что не уступает кровати. Однако как бы не хотелось упасть и вырваться из рук мужчины, что не даёт ему пойти сразу к кровати, а уговаривает умыться и привести себя в порядок, Мицки всё же его слушает. Узумаки явно веселится отчего-то, но прекращает, когда понимает, что Мицки сам не в состоянии дрожащими руками снять украшения с волос, и помогает ему. Мицки хочется спать, но он стоит, пошатываясь, и пытается сосредоточиться на том, что нужно привести себя в порядок. Нельзя же так безобразно вести себя рядом с мужчиной. И тяжело сонно моргая, складывает кимоно, умывается и наконец-то всё же залезает в кровать. Упасть, упасть в подушку. Узумаки, правда, ещё что-то нужно от него, и Мицки еле держится на руках, чтобы не упасть в кровать, всё больше склоняясь к такому мягкому матрасу. — Тебе какая нога больше нравится? — Спрашивает что-то непонятное мужчина, сам успев избавиться от кимоно и сидя рядом с голым торсом. Мицки не успевает обдумать что-то, как мужчина пробирается под одеяло рукой и берёт его за лодыжку. Горячо. А потом сердце на секунду замирает, и Мицки вздрагивает, глаза распахиваются в страхе. Что-то противно, холодом колет внутри, обмирает. Не может же быть плохо, правда? Почему тогда мужчина спрашивает такое? Вытягивает из-под одеяла его ногу… — Ну, не бойся, просто браслет же, тебе пойдёт. — Улыбается Узумаки, погладив щиколотку, и действительно надевает что-то на ногу. Затягивает. — Вот. Красиво? — Гладит мужчина голень, улыбаясь и смотря на Мицки. А он моргает, растерянно переваривая свои идиотские мысли, и бессильно заваливается назад, на подушку. Узумаки в ногах смеётся, гладит щиколотку и укрывает его. Ужасно. И стыдно — как Мицки мог такое подумать? Он точно не в себе… На ноге при этом это чувствуется странно, но он слишком уставший, чтобы обращать на такое внимание, и чтобы смущаться из-за того, что подумал, понял не так, и проваливается в тяжёлый сон быстрее, чем Узумаки от него отходит. Завтра он разберётся со всем этим.