Джейн... Дуглас?

      — Чимин, — Чонгук снова наступает на омегу, желая додавить до конца — …разве не этот аспект взаимоотношений Вам хочется изучить? — он не отрывает мягких ладоней от пылающего лица, но с большим удовольствием вновь впивается в пышную талию, склоняясь к открытому для его речей ушку. — Чимин, ты чувствуешь это? Твоя киска такая же мокрая, как твои глазки? Кажется, я так и не ответил на вопрос, верно? Ты очень красивый, Чимин, — он подхватывает мягкие бедра и усаживает их обладателя на край стола только для того, чтобы довольно возвыситься над дрожащей омегой прямо между его ляжками.       — М-мистер…       — Чш-ш… — Чонгук не сдерживается и толкается тазом в призывно открытую промежность, одним взглядом считывая мокрое пятнышко на светлых шортиках. — Как мне забыть это, сладость, если твое тело буквально умоляет его трахнуть?       — Пожалуйста, ничего не говорите, Чонгук, — пищит Чимин в ладошки, сжавшись до размеров атома. — Молчите, — он пытается стиснуть ноги, но вместо этого только сильнее обхватывает бедра Чонгука, скалой втиснувшиеся между. В такой открытой позе Чимин чувствует себя уязвимо, его бедная киска страдает и плачет, пульсирует вокруг пустоты, болью отдавая в клитор. Она течет еще сильнее, а омега в груди мурлычет от удовольствия.       Чимин может сопротивляться сколько угодно, но его омеге нужно только одно — этот альфа.       Он не может слышать эти сладкие речи из уст Чонгука. Тот, будто змей-искуситель, будит в нем самое потаенное и глубинное, что спрятано далеко под благородным воспитанием и целомудренностью. Слой за слоем срывает с него завесу предубеждений, пытаясь добраться до личины.       Чимин сгорает и плавится, хнычет в ладони и тычется ими и головой Чонгуку в грудь, чтобы спрятаться от него же.       — Я не… Мы не можем с Вами, мы же…       Мы же не возлюбленные.       Они не могут лечь в одну постель, не могут делать всего того, что сейчас происходит.       Но Чимин не уверен, что не хотел бы влюбиться. У него ни одного аргумента тому, чтобы отказаться влюбляться в Чонгука. Даже если бы он нашел, чувства не подвластны ему. Как и чертова киска, которая жадно сжимается за тонкой тканью сатиновых шортиков.       — Ты прав, Чимин, мы не можем, — Чонгук хрипло смеется в алеющее ушко, нагло сжимая обхватывающие его ляжки пальцами. Он мнет податливую кожу, наслаждаясь бархатистостью и жаром, что опаляет его брюки. Чимин такой мокрый, такой горячий, Чонгук уверен, что не будь он в плотных штанах, мог бы даже почувствовать пульсацию чужой явно сокращающейся дырочки.       Чимина хочется проучить. Если омега не врет, значит он и правда… слишком невинен, чтобы понять, что происходит. Это кажется абсурдом, но можно ли так натурально сыграть? Чонгук чувствует смятение и смущение молодого парня, но так же он чувствует похоть его волчицы. Самка мечется внутри податливого тельца, мягким желе растекающимся по столу, рвется к нему. Так же, как и его волк к ней.       Могут ли звери выбирать за людей в моменты за пределами природного цикла? Он не чувствует, чтобы у Чимина приближалась течка. А до гона еще несколько недель, он начнется не раньше октября. Но почему их звери не спят? Почему самка стонет чужими пухлыми губами, пока самец толкается альфьим бугром в дрожащую, прикрытую лишь легкой тканью промежность?       Чонгук стискивает челюсть, сжимает зубы, но не перестает толкаться в киску. Трется, как дорвавшийся до первой согласной самочки щеночек, проминает пальцами ляжки до красных отметин.       Он не слышит Чимина, даже если тот что-то и говорит. Лишь дает себе несколько мгновений безудержных толчков, прежде чем замирает и с трудом переводит дыхание, чтобы напомнить себе, ради чего он здесь задержался.       — Мы не можем, но неужели я должен поверить в то, что ты не специально, Чимин? — Чонгук ведет ладонью, гладит талию, мягко поднимаясь выше и останавливаясь прямо у нижней резинки топа. — Посмотри на себя, Чимин. Ты встречаешь взрослого альфу в тонком топе, через который видны сиськи. Я могу разглядеть каждую трещинку на твоих сосках, — в подтверждение своих слов он накрывает ладонью грудь, сжимает ее, цепляя двумя пальцами спелую вишню. — Ты мог бы одеться приличнее. Мог бы хотя бы накинуть чертов халат. Но ты впустил меня прямо так. Со стоящими сосками и голыми ногами. Разве так ведут себя омеги, которые не планируют целенаправленно затащить альфу в свою киску, Чимин? Прямо сюда, — выкручивая сосок одной рукой, он резко опускает вторую между их телами, надавливая на пухлые нижние губы и позволяя пальцам провалиться аккурат между них. Туда, где так горячо и влажно.       — Я не специально! — тоненько пищит Чимин, срываясь на сокрушительный стон. Он жадно хватает воздух высушенными горячими губами, оторвав, наконец, руки от лица.       Но только для того, чтобы вцепиться ими в крепкие запястья Чонгука, сжимая маленькими пальчиками до побеления. Его ноги дрожат. Киску так хорошо стимулируют даже сквозь одежду, что Чимин превращается в одно сплошное месиво, жалобно всхлипывая.       Ему стыдно. За то, что его тело так ведет себя, за то, что омега совершенно его не слушается. Чимин хнычет и стонет сквозь прошивающее тело удовольствие, сжимает и разжимает киску под ритм, когда что-то твердое так идеально его массирует.       Трахает, черт возьми, сквозь одежду.       Он не может усидеть на месте. Ерзает, хнычет и содрогается, и когда альфьи руки касаются груди и между ног, он стонет впервые так громко и открыто.       В голос. Несдержанно.       Большая горячая ладонь ощущается так хорошо на груди, что Чимин наваливается корпусом ближе, на инстинктах предоставляя альфе доступ ко всему, что он захочет.       Пальцы, чужие, не свои, ощущаются киской, как благодать. Умеющие, знающие омег в этом месте, они так правильно его стимулируют, что Чимин хочет разрыдаться от этой жгучей смеси нестерпимого удовольствия и стыда.       Ему стыдно испытывать все это, стыдно вести себя так, как о нем говорил Чонгук. Неужели он действительно такой? Значит ли это удовольствие, что он бесчестный и распутный?       — Пожалуйста, прекратите, мистер Чон… Уберите… — он не может даже договорить, пальцы снова щипают клитор, и Чимин стонет громче прямо в шею Чонгуку, тычась в нее носом. Он тянет аромат внутрь легких, трется лицом и едва сдерживается от того, чтобы лизнуть покрывшуюся испариной кожу. Он не сделает этого.       Но он уже брал пальцы Чонгука в рот…       — Боже, Чонгук, пожалуйста…       Он не понимает, чего хочет больше: чтобы все прекратилось или мужчина продолжил. Когда Чимин игрался с собой, все было совсем по-другому. В разы спокойнее и…       Не было этого дикого желания подчиниться.       Он не выдерживает и, дребезжа хнычущими стонами, трется киской навстречу, широко лизнув пульсирующую железу на шее Чонгука.       Он будет ненавидеть себя за то, что делает этой ночью, но остановиться у него нет ни единого шанса.       Зато это может сделать Чонгук. Все, что ему нужно — это дать Чимину понять, что так делать нельзя. Нельзя одеваться так распутно и оставаться с альфами наедине. Нельзя задавать провокационные вопросы, сосать пальцы и тереться киской в ответ. Все это ведет к сексу, а Чимин не перестает орать о том, что он этого не хочет, не планирует, что все это случайно.       Нихуя это не случайно. Специально. Нарочно. Он хочет этого. Хочет, чтобы Чонгук его трахнул, повязал, а затем закатить истерику со словами, что он не хотел.       Наглая хитрая шлюшка в обличии невинного ангела.       Чонгук полностью убеждается в своей правоте, когда чувствует это.       Горячий гибкий язык на пульсирующей железе во все времена считался только одним — согласием. Омега может сказать «нет» и будет считаться правой в любой из интимных моментов, но не после того, как ее язык пройдется по железе, не просто давая разрешение. Нет. Это прямое заявление прав на альфу. Полное и неотвратимое согласие на секс и все, что волк захочет.       Чимин открыто предлагает Чонгуку себя.       — Что вы делаете со мной, — жалобно всхлипывает омега, держась за крепкие бицепсы мужчины. Иначе он попросту упадет.       Омега не знает, куда деть руки. Не знает, что сделать, чтобы эта пытка закончилась или дошла до финала.       Чимин думает о том, как хочет этого альфу. Не понимает, что именно, но он хочет чувствовать все то, что сейчас происходит. Как мужчина трогает его. Как жмется крепким телом ближе, как ведет себя с ним так властно и…       Будь на его месте любой другой альфа, Чимин тотчас устроил бы истерику. Он думает о других и его запах колышется, но все становится хуже, когда Чимин на своем месте представляет другую омегу. В воздухе сгущается горечь, Чимин слепо тянется носом к чужой шее, чтобы лизнуть еще раз, накрыть ртом бьющуюся под кожей жилу и легонько пососать, царапнуть зубами.       Он достаточно образован для того, чтобы не кусать альфу, но обнаруживает себя ревнивым, продолжая облюбовывать интимное место. Руки Чимина ползут по покатым плечам альфы вверх. Задерживаются на них и легонько стягивают ткань одежды в кулачки, когда мальчик хнычет разбивающимися стонами.       — Почему мне это… П-почему мне это нравится?.. Чонгук, пожалуйста… Я не могу так больше, не могу, — омега рывком обнимает мужчину за шею, заставив склониться ближе, жмется к нему всем телом и изнемогает от пламени, что лижет его дрожащее мокрое тело со всех сторон. Кофточка цепляется за чужую одежду, вырез смещается и становится еще больше, но Чимин не обращает внимания, вжимаясь киской в чужие бедра, таранящие его.       Он наверняка протек так сильно, что уже оставил мокрое пятно на брюках Чонгука, который жмурится, с трудом цепляясь за остатки разума и здравого смысла. Чимин облепил его, как медуза, впился щупальцами, подобно осьминогу, присосался к железе, как податливая самка, готовящая место для брачной метки.       Чонгук не будет его метить.       И трахать тоже не будет.       Он сжимает губу зубами, раздирает ее чуть ли не в кровь, пока Чимин жалобно хнычет, потираясь о него, как течная сука. По дрожащим бедрам, заполошному дыханию и сгущающемуся феромону он понимает, что рассыпающийся в его руках омега скоро кончит.       Должен ли Чонгук ему позволить? Волк кричит, что да. Не должен, обязан. И, желательно, собственным членом, но он не может. С характером Чимина после такого вполне можно ожидать истерику и жалобы папочке, после которых Чонгук не просто будет уволен. Вряд ли его фирме дадут так просто существовать, если он трахнет единственного наследника с такими непостоянным характером.       И именно поэтому Чонгук не хочет давать то, чего Чимин так жаждет. Если ему нельзя, то и омеге тоже. Это честно. Справедливо.       — Вам повезло, что я взрослый альфа, а не Ваш ровесник, Чимин, — он наполняет собственный голос сталью, осторожно отлепляя от себя пышущее жаром тело. — Иначе Вы бы уже скакали на моем узле, — усмехаясь, Чонгук обхватывает точеный подбородок пальцами, заставляя мутные глаза взглянуть на себя. — Как думаете, полученного материала хватит для Вашей книги?       Чимин нехотя внемлет каждому слову, чувствуя, как тревога завязывается где-то внизу живота. Шевелится, пускает отростки, формирующиеся в уродливые лапы, и хватает его за шею, лишив кислорода. Чимин не понимает, почему альфа останавливается. Близкий к пику, он хотел только одного, но теперь, когда интенсивности не хватает, он жалобно всхлипывает и держит Чонгука за футболку на талии, прямо как ребенок, чтобы тот не вздумал уйти. Ноги омега скрещивает за бедрами Чона, вплотную прижавшись к нему раскрытой промежностью.       — Недостаточно… — шепчет тихо, пытаясь поймать глазами фокусировку, — альфа…       — Недостаточно… — Чонгук тонет в мутных глазах, сгорая от жара чужой раскрытой пизды. Хочется скользнуть под шортики, почувствовать ее кожа к коже. Он может? Не кончит ли Чимин раньше времени, если он просто немного потрогает? — А когда будет достаточно, Чимин? — пальцы все-таки скользят под тонкую перемычку, накрывают склизкие губки, вминаются глубже, нащупывая сокращающуюся дырочку и останавливаясь аккурат возле ее колечка. Чонгук понимает, что всего одно движение вглубь, и он все поймет. Узнает, зарвавшаяся ли Чимин актрисулька, или всего лишь перезревшая недотраханная омега.       Он толкнется?       — Мистер Чон! — едва не взвизгивает омега, распахнув широко стеклянные глаза. Он крепко хватается за руку мужчины, не так, как было до этого: вяло, с сомнением. Он хватает крепко, держит запястье с таким страхом, будто сейчас произойдет что-то ужасное.       Внутри все сочится и пульсирует, но Чимин чувствует, как страх заставляет его буквально окаменеть. Он ерзает и пытается отстраниться, он… боится. Никто никогда не трогал его там. Внутри.       — Значит, все-таки достаточно? — Чонгук хмыкает, удовлетворенный чужой реакцией.       Удовлетворенный и расстроенный, потому что мучить провокаторов, переигрывать их, ставить зарвавшихся богатых сучек на место он просто обожает.       Совсем другое дело невинные, но полностью созревшие крошки, не знающие, что такое член альфы. Ничто не возбуждает сильных волков так сильно, вот и его плоть пульсирует, желая поскорее погрузиться в горячее нутро.       Но Чонгуку вряд ли суждено там побывать.       Мягко втирая вязкую смазку вокруг дырочки, он продолжает сверлить Чимина глазами, ища в чужом лице ответ на вопрос, который так сильно его мучает.       Должен ли он дать омеге сладкий финал, или уйти прямо сейчас?       Чимин немного стихает, когда чувствует, что опасности больше нет, но он бдит. Прикосновения теплых пальцев к коже невероятно. Так скользко и приятно, что Чимин упирается лбом Чонгуку в плечо и смотрит вниз, туда, где орудует чужая рука.       Это не ново для него. Другой альфа так делал однажды, но Чимин и четверти от всего из этого не чувствовал. Его киска не горела огнем. Не истекала альфе на руку, клитор не болел от напряжения.       Чонгук вытворяет с ним невероятные вещи.       Чимин поглаживает запястье мужчины пальцами, тихо шепча:       — Не надо внутрь, мистер Чон, — мяучит, смирившись со своим греховным желанием, — пожалуйста.       — Так ты девственник? — хрипло смеясь, Чонгук озвучивает вопрос вслух, мягко ведя подушечками выше, пока не упирается ими в твердую горошинку клитора. Он давит на нее, вжимая в мягкость складочек, и горячо шепчет в красивое лицо: — Ты же сказал, что у тебя все было, Чимин. Получается, ты мне соврал?       — Я не врал, — мягко протестует Чимин, чуть шире раздвинув бедра. Он расслабляет их, ложится мужчине на плечо, чуть повернув голову. Он слышит, как бьется его сердце.       Так близко…       — У меня… У меня был альфа, он трогал меня… Тоже…       — Он трогал тебя снаружи или внутри, Чимин? — Чонгук мягко воркует, втирая омежьи соки в пульсирующий клитор. Он целует взмокшие волосы, втягивая в себя густой книжный запах, перемешавшийся с персиковым кондиционером. Его бесит то, что рядом с этим омегой он становится слишком непостоянным. Как в своих мыслях, так и действиях. И подозревает, что с Чимином творится то же самое.       — Только снаружи, я не… Мы не делали этого, — Чимин чувствует огонь в щеках, но все равно отвечает на вопросы, говорит с альфой, потому что он уже позволил ему прикоснуться к себе между ног. Глупо стыдиться того, что было давно, и скрывать это. Как бы стыдно ему ни было.       Омега наслаждается ленивыми ласками, тем, что альфа неспешен и нежен. Он трется носом о его шею, вдыхая глубже аромат кострища. Ему нравится. Так нравится, что хочется лизнуть еще раз, пососать горячую кожу, чтобы ощутить вкус языком, но он держится, прикусив губу.       — Ты понимаешь, что часто выглядишь достаточно провокационно? Мы живем в век оменизма, когда активисты борются за ваши права и насмехаются над сексуализацией, но разве все это имеет значение, если два диких животных хотят друг друга, Чимин? Мы не беты, и что бы они не орали, втягивая омег в свои оменистические движения, с нами не все так просто. Ты не можешь светить попкой и грудью, а потом обвинять меня в чем-либо, ты понимаешь, Чимин? Не можешь лизать мою железу и просить не вовнутрь. Есть природа, недоступная пониманию бет, и именно она заставляет тебя тереться о мои пальцы и глотать стоны в миллиметре от моей железы. Ты понимаешь, что буквально каждый день провоцируешь меня и всех вокруг своим видом?       — Но я не… — Чимин вздрагивает от более сильного щипка на клиторе. — Я никого не провоцирую, я же… Никто не может меня трогать, Чонгук, неважно, во что я одет. Люди не могут трогать друг друга просто так и оправдывать это суб-полом. Я просто хочу одеваться так, как нравится мне, и не выглядеть в твоих глазах… — Чимин туго сглатывает, — шлюхой. Потому что я не… Я не она. Я просто…       Я запутавшаяся омега, которой впервые в жизни нравится мужчина, и ему приходится сталкиваться с рядом проблем, которые так или иначе касаются стигматизации омег.       Чимин знает много таких, как его называл Чонгук. Его брат та еще оторва, но это его выбор и желание быть таким. Чимин никогда не хотел кого-то провоцировать. И уж тем более намеренно кого-то затащить к себе в комнату.       — Чимин, даже я не позволяю себе ходить топлес, хотя, поверь, мне есть, что показать, — Чонгук обхватывает одну из маленьких ладошек, запуская себе под рубашку, укладывая прямо на стальные кубики пресса. — Есть элементарные правила приличия. Смотри, — он второй рукой вновь касается его груди, чуть выкручивая вспухший сосок. — Когда ты открыл мне дверь, здесь у тебя было огромное мокрое пятно. Знаешь, как хорошо через него было видно твои голые сиськи? — Чонгук мягко давит на клитор, в последний раз нежно его поглаживая, прежде чем начать дрочить серьезно. — Или на пруду? Ткань на груди просвечивала так сильно, будто ее и не было вовсе. Все мои парни видели твои сиськи во всей красе, Чимин. И твою попку, кстати, тоже. Стринги классные, но они ничего не скрывали, — Чонгук резко убирает пальцы с киски, но лишь для того, чтобы посадить растекающееся тело прямо на свой торс, с силой вдавив ладони в толстые ягодицы. — Этих славных малышек видели все, Чимин.       — Ох… — Чимин осторожно прикасается к чужому телу. Оно горячее, твердое, кожа нежна, но в кое-каких местах с рубцами от шрамов. Чимин чувствует их кончиками пальцев. И хочет увидеть своими глазами, не фантазируя о теле альфы без футболки. Но вытаскивает руку наружу и вскрикивает, когда оказывается практически в воздухе, повиснув на мужчине. Киска туго сжимается, а сам он жмется к сильному телу сильнее, обхватив за шею и плечи. Руки на ягодицах обжигающие, Чимин тяжело дышит из-за того, что шорты и трусики собрались в одну кучу и натянулись из-за неосторожности, отчего его клитор оказывается в плену зажима.       — Когда Вы пришли, я… Я не ожидал и пролил… Но не оделся, потому что… — он медлит, обдумывая, стоит ли сказать правду, — потому что мне хотелось скорее Вас увидеть. Я надеялся, что это Вы пришли. Я думал о Вас целый день.       — И о чем же именно ты думал, малыш? — убедившись, что омега крепко держится, Чонгук, не удержавшись, сдергивает ткань с попки, оголяя ее и оставляя висеть ненужную одежду на бедрах. Он с силой мнет ягодицы, растягивает их, касается пальцами второй дырочки, прежде чем нырнуть ниже и вновь коснуться мягких складочек вагины. — Расскажи альфе все, сладость.       Чимин крепко сжимается, когда чувствует прикосновение. Комнатный воздух контрастирует прохладой с жаром альфы, исходящим от тела. Он приподнимается, чтобы уйти от контакта, но снова оседает ниже, когда чувствует прикосновение к киске. Ему нравится. Чонгук делает так, что ему хочется больше.       Поэтому он говорит то, что является правдой.       — Я представлял Вас ночью со мной… И трогал себя… Там, где Вы сейчас трогаете, — лепечет на ушко мужчине, иногда прикасаясь губами. Тяжелое дыхание и тихие стоны больше не сдерживаются внутри, Чимин всем естеством открыто показывает, как он жаждет альфу.       — Вот тут, да? — Чонгук опаляет дыханием сладкое личико, особенно сильно оттягивая одну из складочек. — Сладкая текущая малышка представляла, как оппа ее трахнет, м? Или просто потрогает, как сейчас? — он довольно давит на промежность, ласково теребя клитор и наминая второй ладонью пышную попку. — Какая фигуристая девочка растет в семье Пак.       — Нет-нет… — Чимин ерзает бедрами, извивается тягуче, ощущая Чонгука везде. Спереди, сзади, внизу и повсюду. Альфьи руки такие внимательные, что он сам пытается потереться о пальцы, мокрые от его выделений.       Чимин зальет альфе всю одежду. Она насквозь им пропитается.       — Я представлял, как Вы целуете меня… Как обнимаете и трогаете, мистер Чон… — грязные разговорчики мужчины могли бы вогнать его в краску, но каждое слово отдает пульсацией в киске. Он протяжно мычит, когда киску оттягивают с одной стороны максимально сильно, чтобы дать ощутить, насколько он пуст. Если альфа войдет в него пальцами, ему понравится?       — Просто целую, обнимаю и трогаю, Чимин? — Чонгук смеется, оттягивая и вторую складочку, позволяя легкому вечернему ветерку как следует поласкать раскрытую пизденку. Целоваться Чонгуку совершенно не хочется. Объятия придуманы для школьников. А натрогался он уже достаточно. Но дразнить Чимина оказывается так приятно, что останавливаться совершенно не хочется. Альфе льстит такая податливость цельной самочки. — Знаешь, как много альфа может сделать с омегой? — он урчит, продолжая держать киску раскрытой и наслаждаясь тихими ответными стонами.       — Не знаю… — Чимин шепчет на грани слышимости прямо в ухо, подрагивая от желания кончить. Он уже несколько раз подошел к грани, и теперь, когда градус максимально повышен, омега волной изгибается на Чонгуке, как если бы привстал на толстом члене и опустился на него же. Он делает так еще раз, пытаясь уловить хоть какую-нибудь стимуляцию киской, но только трется жирными сиськами об альфу, выжимая из пизды все больше соков. Если бы Чимин мог, он бы увидел, как киска течет прямо на пол. Капает жирными каплями смазки и судорожно сжимается, обделенная и одинокая.       — Как тогда ты пишешь свою книгу про отношения, если не знаешь, Чимин? — Чонгук хрипло рычит, переходя предпоследнюю грань. Обхватывая Чимина одной рукой, вторую он спускает вниз, чтобы освободить себя от брюк. С тихим шорохом штаны падают на пол, оставляя его в одних боксерах. Этого достаточно, чтобы вжать уже голую киску в огромный бугор и с силой протащить Чимина прямо по твердый выпуклости. — Как ты пишешь о том, чего не знаешь?       — Ч-Чонгук, — голос омеги дребезжит, трясется, когда он чувствует между складочек твердый орган и жар. Он знает, что альфы делают этим с омегами. И от этого знания киска сильнее пульсирует, сильнее течет, тут же пачкая ткань белья альфы. Чимин весь жмется ближе и двигает бедрами активнее, подмахивая движением, стимулируя не только свою жадную киску, но и горячий член.       — Вот так, сладкий, покажи альфе, как хорошо ты можешь на нем прокатиться, — Чонгук прикрывает глаза, понимая, что если они не остановятся, то и он кончит тоже. Слишком горячо. Слишком сильно. Легкие наполняются смешанным феромоном. Член горит от трения. Пресс поджимается, а в голове срывает стоп-кран. — Ты же кончишь, Чимин? Кончишь прямо на мое белье, как самая непослушная девочка в мире, да? — не сдержавшись, он с силой шлепает прямо по раскрытой киске, вхлопывая разбрызгивающуюся смазку в кожу. — Давай, сладость, кончи, иначе я отшлепаю твою жадную малышку и покажу, что ты не так невинен, как о себе думаешь!       Чимин громко пищит и сжимается, когда кожу обжигает шлепком. Внизу так мокро, что становится стыдно. Он совершенно не может себя контролировать.       — Хочу кончить… — повторяет обрывки фраз Чимин, которые мозг сумел выцепить среди этого хаоса. Он хнычет и стонет громче, эмоционирует ярко и несдержанно, пищит от такой нужной активной стимуляции и весь замирает, когда, сорвавшись с ритма, он сбивается и напарывается прямо раскрывшейся киской на головку члена. Между ними белье, но Чимин весь дрожит и не шевелится, пока его верхние губки обнимают толстый кончик ствола. Чимин нещадно пульсирует. Киска пытается засосать член внутрь, ноги трясутся, и он снова тычется Чонгуку в шею, чтобы всосаться в железу. — Вы хотите войти в меня, мистер Чон?       — Я не войду в тебя, Чимин, но нам это и не нужно, — ухмыляясь, Чонгук одним слитным движением сметает со стола какие-то книги, отходит подальше от раскрытого ноутбука и, переворачивая, кладет громко ойкнувшего Чимина на животик. Ему достаточно пары секунд, чтобы окончательно содрать с пышных ног шорты с бельем и избавиться от собственного. Киска Чимина настолько красивая, что, не удержавшись, Чонгук наклоняется, оставляя на ней сочный поцелуй, прежде чем свести чужие бедра вместе и толкнуться прямо между ними уже свободным от оков ненужного тряпья членом.       Ноги омежки дрожат, когда он ложится на стол, но все равно привстает на цыпочки, пряча лицо в сгибе локтя. Он хнычет и прячется, альфа смотрит прямо туда, где он абсолютно обнажен…       — Чонгук… Чонгук… — писки срываются с губ, когда Чимин киской ощущает мимолетное тепло и влагу. Ему не видно, что происходит сзади, но когда толстый член проникает между бедер, его подбрасывает от новых ощущений. Горячий, толстый, длинный член касается его киски, пачкается ее соками… Чимин стонет во весь голос, снова падает на столешницу и хнычет от переизбытка чувств. Громкие шлепки создают только больше грязи, киска Чимина хлюпает, когда по ней проезжается член. Она обнимает ствол, принимает и гостеприимно ждет внутрь. Задница Чимина трясется из-за толчков, звонко бьется о крепкие бедра мужчины.       Если Чимин увидит его таким, сон навсегда покинет его. Ему повезло, что альфа опытный. Что у Чонгука отличные выдержка и воля. И что у него хватает сил проезжаться по сладкой обволакивающей его киске и не толкаться внутрь дырочки.       — Видишь, Чимин, трахнуть можно и снаружи, — практически рыча, Чонгук тянется вперед, хватая омегу за шею, и начинает с силой вколачиваться внутрь, наслаждаясь симфонией, создаваемой их телами. Чимин громко хнычет, переходя на скулеж, пока Чонгук трахает его киску, его бедра своим членом, задевая вход дырочки, но не позволяя себе погрузиться даже на жалкий сантиметр.       Нет значит нет, хотя по законам звериного мира, Чимин уже дал согласие.       Чонгук не будет его травмировать. Он не насильник, хоть и уверен, что по итогу омега был бы рад, но им это не нужно.       Ему это не нужно.       Поэтому он довольствуется малым, трахая пышные бедра и наслаждаясь горячими соками, целиком покрывающими его член. С красной киски льется, она натертая, опухшая, изможденная. Скользкая и блестящая, она плачет, а вместе с ней хнычет Чимин. Он пытается встать на локти, опереться, но его слишком смущает то, как его сиськи трясутся от сильного ритма, шлепаются о тело и бьют по подбородку, если он опускает голову.       Ему много не нужно. Уже этого достаточно для того, чтобы кончить. И Чимин взрывается, когда член с особым упором ездит по клитору, трет его, трахает.       Какого это ощущать по-настоящему, если он только от такого скулит, как собака с вывалившимся языком?       Ноги трясутся, Чимин абсолютно разбит, но он крепче сводит бедра, чтобы Чонгуку было удобнее. Киска пульсирует и выжимает жирную смазку, которая течет по ногам раскалившимся воском.       Чувствуя, как омега кончает, Чонгук не останавливается. Он крепче обхватывает ладную шейку, буквально натягивая пухлые бедра на себя, и начинает долбить.       Член таранит чувствительную плоть, и, наверное, Чимину сложно чувствовать такую сильную гиперстимуляцию, но и Чонгуку сложно не толкнуться внутрь и дотрахать омегу полноценно.       Просовывая вторую руку под животик, он нащупывает пышную сиську, сжимает ее пальцами, и, запрокинув голову наконец кончает.       Сперма брызжет наружу, покрывает девственную пизду и внутреннюю часть бедер, пока он с удовольствием смотрит, как красиво она смешивается с омежьими соками.       Не удержавшись, Чонгук переворачивает Чимина на попку, широко разводя ноги и указывая прямо на промежность.       — А вот что бывает, если дать искре разгореться, Чимини. Тебе нравится?       Чимин хнычет от избытка адреналина и последствий оргазма, и член, который продолжает долбиться между бедер, орошает несколько прозрачных капель. Чимин не может сдержать этого чувства, он хочет в туалет, и всхлипывает сильнее, когда понимает, что остановить процесс не получится.       — Да, альфа, да… — он почти плачет, весь мокрый и затраханный, дрожит и ссытся на член, как проститутка, сгорая от стыда. Так не должно быть? Это неправильно? Чонгуку противно?       Когда горячая сперма орошает кожу, Чимин выжат окончательно. Он не может пошевелиться, с уголка губ стекает слюна. Пытаясь подняться на ослабших руках, омега утирает рот рукавом и разлепляет мокрые ресницы, видя перед глазами туман.       Это его вторая близость с альфой. Но первая с тем, к кому у него есть начинающие пробуждаться чувства.       Чимину нравится. Пусть это выглядит, как угодно, пусть он сгорит утром от стыда, но у него не получается врать даже самому себе. Потому что тело ничего не скрывает.       — Мне нравится…       — Посмотри внимательнее, — Чонгук заставляет омегу наклонить голову, впечататься все еще мутными глазами в припухшую киску, покрытую альфьим семенем. — Посмотри, как моя сперма подходит твоей писечке, малыш.       Чимин опускает глаза и видит месиво из всего, что можно: сперма, моча, его смазка… Бедра и киска красные, грудь вывалена из кофточки… Чимин никогда не был в таком виде перед альфой.       Он закрывает лицо ладошками и протирает его, будто умывая, слизывает с губ размазанную помаду.       Но он смотрит еще раз. Не на себя, нет. Туда, где покачивается тяжелый, еще не опавший член. Глаза омеги искрятся, губы приоткрываются, он тяжело дышит… Чимин никогда не видел таких членов. Он вообще никаких не видел, особенно так близко и четко. Не касался их… Смущение захватывает с головой, Чимин хнычет и снова прячется, лежа на столе, как разложенная шлюшка. Ее бы драть и драть, но он еще не знает всей прелести проникновения.       Вид смущающегося омеги, лежащего прямо перед ним в раскрытом виде, с опухшей пиздой, покрытой спермой и смазкой, с остатками мочи и вывалившимися наружу сиськами… Чонгук даже не винит себя за то, что не успевший полностью опасть член начинает вставать снова.       Он рывком проводит по стволу, принявшись бездумно надрачивать, пока Чимин прячет лицо в ладонях. Напряженный взгляд скользит по всему телу, а за ним тянутся уже руки. Чонгук берет топ ладонями, с силой разрывая и игнорируя изумленный вскрик. Вытянув из-под раскрасневшегося тельца остатки влажных тряпок, он нагло щупает нежное тело пальцами, зарываясь в жировые складочки и пытаясь надышаться девственным перевозбужденным ароматом. Сейчас он раскрылся во всей красе, и становится ясно, что Чимин и правда девственник. Его дырочка чиста и невинна и еще ни один альфа не успел в ней побывать.       Чонгук не отказывает себе в удовольствии насладиться мягким телом, пока оно еще ему доступно. Он постарается в будущем избегать таких встреч, ну, а пока… А пока он подтягивает Чимина ближе, мягко снимая его со стола и сажая в ближайшее кресло. Беря пухлые ладошки, он укладывает их на сиськи, заставляя сжать их друг с дружкой и толкнуться членом между.       — Ты не против, если альфа воспользуется еще и твоими титечками, сладость?       — Что ты… — Чимин заходится сорванным вздохом, когда крупный член оказывается прямо перед глазами. Он красный, румяный, такой скользкий… Он выглядит красивым. Как и выбритый лобок Чонгука. Его поджатый напряженный живот и широкие плечи под тканью футболки.       Омега не знает, чего от него хотят, но когда альфа начинает двигаться, едва не впечатывается носом в мокрую головку. Сиськи покрываются жидкостью, собранной с их тел, член скользит мягко, удобно за счет размера толстых грудей. Чимин не знает, куда деться, а потому поднимает глаза и смотрит на альфу снизу вверх, растрепанный и румяный. Затраханный.       — Это так… Смущает…       — Зато сколько материала дня книги, м? — Чонгук улыбается в потолок, запрокинув голову и наслаждаясь мягкостью полных грудей. Сиськи обволакивают его так идеально, что расставаться с ними совершенно не хочется, да и кончать во второй раз он будет дольше. Этого времени хватит, чтобы немного поговорить. — Знаешь, ты так и не распаковал второй пакет, — кивая подбородком в сторону темного крафта, он стонет сквозь стиснутые зубы. — Я там купил книжки по психологии альф и омег, но, видимо, ты гораздо больше нуждался в практическом материале, да?       — Нет, я не… Я думал… Вы мне расскажете… Но так даже лучше. Я не хочу слышать от Вас про других омег.       Чимин сжимает свою грудь сильнее, кончиками пальцев касаясь острых сосков. Он аккуратно трет их, вминает, теребит. Член альфы горячий, ему нравится его ощущать.       Не сложно понять, что Чимин вновь начал возбуждаться. Хотя, вернее будет отметить, что старая волна постепенно переросла в новую. Альфе не сложно помочь.       Любуясь тем, как пухлые пальчики теребят опухшие горошины, Чонгук ласково обхватывает точеный подбородок, заставляя Чимина посмотреть прямо на себя. Пусть Чонгук не достанет до его киски, но он вполне может довести малыша иначе.       — Хочешь, чтобы альфа ублажал только тебя? — Чонгук жмет на пышную губу, оттягивая ее ниже. — Хочешь быть единственным, кто обслуживает мой член?       Чимин загорается от этих развратных речей, заводится и чувствует, как омега внутри верещит «Да!»       Он смотрит на Чонгука преданно, в глазах сотни огней.       Он хочет. Конечно, он хочет быть единственным.       — Да, альфа…       — Да? — Чонгук смеется, наблюдая за глупо хлопающими глазками. Кажется, с ним говорит даже не Чимин, а его омега. Тогда и обращаться следует к ней? — Хочешь стать моей персональной шлюшкой, омега?       — Я буду… Вашей, — он говорит без последнего слова, утверждает. Он будет его. Он уже его, подпустив так близко к себе.       — Моей кем, м? — Чонгук низко стонет от особенно приятного толчка, и маслянисто смотрит в плывущие глазки. — Скажи это, сладость. Альфа любит честных омег.       — Я буду Вашей шлюшкой, — Чимин кусает себя за язык и стонет, опускает голову и смотрит на член, который толкается ему в сиськи. Он уже.       Он позволил чужому альфе трогать себя, кончать на себя, трахать его грудь… Конечно, он маленькая грязная шлюшка, которой нравится удовольствие.       Но еще больше ему нравится Чонгук.       — Правильно, сладость, — Чонгук поощрительно треплет его по милой щечке, после оставляя ласковое поглаживание на светлых растрепавшихся волосах. Он не планирует трахать Чимина снова… Не планирует!       Но если вдруг это повторится, он схватит эту белобрысую гриву и натянет его на себя, как скакун податливую лошадку.       — Знаешь, мне даже кажется, что я могу упустить мелкий шрифт в контракте, м? Думается мне, твоя семейка могла отправить меня сюда охранять не столько тебя, сколько твою киску, а? Или же, наоборот, им так стыдно иметь половозрелого омегу-целку, что они специально решили оставить его в лесу с толпой альф и двумя шлюхами, чтобы тебя как следует пустили по кругу, накачали спермой и пропитали волчьим феромоном, а? Чтобы все в округе знали, что Пак Чимин больше не целка, — он практически рычит от обуявшей его ревности на собственные же слова, но отлично знает, как сильно невинных крошек заводят грубые недоступные их положению фантазии. Если Чонгук хорошо постарается, он подведет Чимина к пику одними словами. А если этого не хватит, найдет другой способ. Благо, природа предоставила их множество. И со всеми он отлично знаком.       Слух Чимина слишком нежен для грубостей подобного рода, но то, что делает с ним фантазия… Он представляет каждое слово. Воображает, как куча бойцов Чонгука прикасаются к нему руками, своими членами… Он вспоминает их полуголые тела и возбуждается сильнее.       Он не хотел бы спать с этими альфами, но… Его запах становится ярче, когда он представляет, сколько удовольствия они все смогут ему подарить.       — Я не хочу быть целкой… Альфа, они… Он… Альфа должен это исправить… — лепечет, сам не понимая что. В голове каша из кучи потных мокрых тел, и среди них зажат он, с раздвинутыми ногами, распластанными сиськами. Его трогают за задницу, за пизду, сиськи, гладят заднюю дырочку, бьют по ягодицам, шлепают, сжимают и мнут его мягкое скользкое тело… Омега заводится не на шутку, крепче сжимая свой бюст.       — Ах, альфа не может это исправить, крошка, — Чонгук хрипло выругивается, понимая, что он уже близко. — По крайней мере, пока я работаю на твоего отца. Может быть, позже, — мысль о том, что пизда Чимина все-таки познакомится с его членом по-настоящему, будоражит сознание так же сильно, как полупросьба-полутребование Чимина. — Но альфа может сделать тебе хорошо и по-другому, да? — он мягко толкается пальцами в жаркий ротик, но на этот раз глубже, до задней стенки горла и будоражащего слух бульканья. — Альфа трахнет твои сисечки, твою глоточку, а когда придет время, и твою киску, да?       Чимин податливо кивает, послушно сосет пальцы; неумело, но очень старательно. Втягивает в себя, хнычет и лижет языком, чтобы сделать альфе приятно. Он хочет потрогать.       А потому сначала осторожно касается литых крепких бедер, покрытых свинцовыми мышцами, оглаживает их крепость и приближается к месту, где основание члена и яйца. Чимин берет их осторожно, не зная, что это принесет, но немного перекатывает и трогает их, переходит второй ручкой к толстому основанию хуя, чтобы попытаться обхватить. Длины пальцев не хватает. Ладошка не может на нем сомкнуться, и Чимин чувствует, как орган напрягается крепче. Он шевелит тяжелые яйца активнее, одной рукой зажимая свои сиськи.       И это становится последней каплей.       Финал настигает Чонгука неожиданно. Резко вытащивший пальцы Чонгук не успевает отстраниться от мягкого давления чужих, не в меру наглых пальчиков, и когда они зажимают яйца чуть сильнее, чем нужно, кончает. Неожиданно даже для себя, не говоря уж об омеге, чье лицо оказывается залито его спермой. Кажется, несколько капелек долетели до лба и осели на прядях светлых свисающих волос.       Жирная капля стекает по губам, и Чимин инстинктивно ее слизывает, пробуя терпкость на вкус. Причмокнув, он дожидается окончания семяизвержения и смотрит на альфу, чтобы оценить его состояние.       Под ним самим натекла целая лужа.       — Альфе нравится?       — Черт, — Чонгук не выдерживает, хватая Чимина за шею и поднимая за нее же. Он тянет омегу выше, заставляя целиком выпрямиться на высоком кресле, чтобы тут же впиться ртом в мокрую киску. Чимин визжит, нелепо размахивая руками, но Чонгуку все равно. Впиваясь до отметин в жирную задницу, он впечатывает омегу в себя, втягивая губами пухлый клитор и насасывая его, как ребенок соску.       — Чонгук… Мистер Чон, что Вы делаете! Чонгук, ты… — Чимин лепечет, блеет, как овца, но ноги раздвигает, чтобы мужчине было удобнее, на инстинктах. Дает жирную мокрую киску и жмется ей ближе. Ощущения абсолютно новы. Горячая влажность рта Чонгука вызывает по коже мурашки, Чимин дрожит и цепляется за голову альфы, пропуская между пальцев пряди волос. Он хнычет и стонет в голос, проезжаясь пиздой по губам мужчины, вжимаясь клитором в подбородок и обратно. Им овладевают животные инстинкты, которые двигают его только к одному: кончить и расплодиться. — Так хорошо, мистер Чон, пожалуйста…       Когда к языку добавляются пальцы, Чимин выписывает бедрами восьмерки, наклоняется чуть вперед, чтобы киска раскрылась и расклеила слипшиеся от смазки губки. Похабное чавканье заводит его, Чимин танцует на ласкающих половые губы пальцах, особенно громко крича, когда те раздвигают складочки и трогают мокренький вход в узкую дырку.       Чимина захватывает мысль, что туда может протиснуться жирный член Чонгука. Ему бы хотелось, но… Он так велик, что Чимин боится, будто он не поместится… Страх давным давно растворился в его смазке и сперме Чонгука, омега танцует на пальцах и гонится за оргазмом с агрессией во взвинченном теле.       Ему нравится чувствовать, как Чимин раскрепощается в его руках. Как мягкие пяточки упираются в жесткую обивку, пока их миниатюрный обладатель совершенно голый трется о его лицо. Чимин рассыпается в невнятных звуках, и Чонгук рад быть не просто свидетелем, но причиной каждого из них. Есть ли радость больше, чем теплая текущая омега в руках, готовая кончить от твоих действий?       Он думает о том, как вокруг них живет целая толпа народа, и никто из них не знает, чем сейчас занимается их командир и хозяин, наговоривший на этого самого командира много гадостей. Эго требует рассказать. Показать, как орущий на него омега, невинная с виду малышка, стонет на его языке, вжимаясь пиздой в рельеф лица.       С каждым смазанным движением Чимин становится агрессивнее. Чонгук позволяет использовать себя, как игрушку, пока омега гонится за собственным удовольствием. Когда пышное тело содрогается новым оргазмом, он мягко придерживает его, не позволяя упасть. Чимин кончает долго, крупно дрожа и извиваясь в судорогах, и продолжает это делать, даже когда Чонгук несет его в ванную, чтобы позаботиться и отблагодарить за приятный час, который они так неожиданно провели за гораздо более приятным занятием, чем чай с пишмание.       Чимин полностью выжат. Лежа в руках альфы, он едва соображает, где находится, и все время тянет руки к Чонгуку, чтобы чувствовать его рядом. Он благодарен за помощь, прижимается телом к Чонгуку, когда тот смывает с него сперму и смазку, чистит лицо и киску, его тяжелую грудь, попутно сжимая мягкий жирок на боках и талии.       — Спасибо за… Обучение… — шепчет Чимин, когда его выносят абсолютно голого, опуская на перину. Он устал, но так отдохнул, что хочется свернуться в калачик и уснуть крепким сном. Желательно с альфой, но он понимает, что наверняка Чонгуку придется уйти. У него есть работа, но… Может быть, он бы смог задержаться, пока омега не уснет?       — Пожалуйста, сладкий, надеюсь, этого достаточно, — хмыкая, Чонгук накрывает Чимина одеялом в совершенно несвойственном ему жесте. Оставляя ласковое поглаживание на мягких волосах, он встает, чтобы сильнее открыть окно и позволить смешавшемуся феромону выветриться. — Тебе нужно что-то еще?       Чимин раздумывает с секунду, и решает озвучить последнее на сегодня:       — Не мог бы ты… Лечь со мной, пока не усну?..       Он не может объяснить, почему так остро нуждается в присутствии альфы, но догадывается, что это тесно связано с тем, чем они занимались последний час времени.       — Лечь… — просьба не кажется Чонгуку странной, омеги часто нуждаются в тепле после интимной близости, но это кажется… Слишком поспешным? В любом случае, он не видит причин отказывать. Не после всего, что между ними было. — Конечно, — совершенно не обращая внимания на голое омежье тело, Чонгук избавляется от собственной рубашки, чтобы быть на равных. Два голых тела под одним одеялом после того, как в одного все еще нельзя совать член, и оба они кончили дважды. Восхитительно.       Чимин чуть двигается, чтобы уступить место, и когда Чонгук оказывается рядом, тянется обнять мужчину и лечь ему на плечо. Ему так хорошо, что он немного улыбается мыслям, вспоминая, как страшился всего, что делает его сейчас счастливым.       Он надеется, что это только начало…       — Сладких снов, мистер Чон… — причмокивает омега и тычется носом альфе в шею, где сильнее всего пахнет костром. Это его успокаивает.       — Сладких снов, Чимин, — Чонгук невесомо гладит омегу по спинке, раздумывая о том, как ему уйти, когда его так тесно обвили, но не успевает добраться до конца мыслей, как сам проваливается в сон, убаюканный остатками их смешанного запаха, теплом мягкого тела и уютом старых книг.