Часть той Силы

Он не знал, который час, и не стал бы строить предположения о том, сколько времени прошло с его ареста. Часы и минуты сплелись в единую едкую жидкость, стекающую по стенам. Тоска таилась в темном углу, глядя на него красными глазами, нашептывая сводку случившегося за последние дни. На допросах от писателя ожидали рассказа о знакомстве с неким «профессором». Следователей интересовали детали его, Мастера, вербовки. Задавались вопросы о том, кто еще входит в их контрреволюционную группировку. Мастер рассеянно отвечал, а его ответы ожидаемо никак не устраивали вопрошающих. Когда он засыпал, пульсирующая боль тела растворялась, а сознание подсовывало дразнящие, мучительные образы. Во сне он снова видел любимое лицо, губы, нашептывающие ему что-то на немецком, и теплые руки на собственном теле. К пробуждению дымка рассеивалась, ее подменяла реальность, отдающая бредовым кошмаром, который приходит с лихорадкой. В один из череды бесчисленных дней Мастера посетил барон Майгель. Не вполне понимая, видение ли это, или и впрямь сей жуткий человек решил нанести ему визит, писатель ответил ему на слова, сулящие освобождение, словами из собственного романа. Неслыханной грубостью, в сущности. Мастер поклялся, что многоуважаемого барона неуклонно принесут в жертву на балу у сатаны. Барон угрюмо вздохнул, поднимаясь с твердой скамьи, служившей писателю кроватью. Он подошел к двери и, готовясь выйти из камеры, произнес: - Вы, господин писатель, кажется, охарактеризовали вашего дьявола фразой Вольфганга Гете. «Часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», если я не ошибся? Боюсь, вы немного запутались. Ваш профессор чуть другой природы. Я бы сказал, что он, скорее, часть той силы, что вечно хочет блага, но вечно совершает зло. Все мы ей служим. Как иначе защитить интересы своего государства? - И какое же государство вы зовете своим, товарищ Майгель? Собеседник лишь скупо улыбнулся и трижды постучал в двери. Он вышел, не оставив за собой ничего, кроме чувства, еще более гадкого, чем все, что терзали писателя последние дни. Ответ на вопрос, который его изматывал, нашелся. Но стало только больнее. Воланд механически продолжал работать. Ему не оставалось в этом городе более ничего, кроме исполнения собственной осточертевшей обязанности. Гелла пыталась поговорить с ним, но он лишь грубо прерывал ее попытки, возвращаясь в собственное закрытое, застегнутое на все пуговицы, состояние. Он спал без сновидений, проваливаясь в беспамятство, лишь только голова его касалась подушки. Немец силился вычеркнуть из памяти последние недели своей жизни. Печальные глаза, ошеломляюще прекрасное произведение, написанное ледяными руками, приглушенные стоны и неловкое признание несчастного человека, сделанное в этой комнате. Воланд старался забыть, что ненавидит себя. Спустя неделю Гелла пришла с известием, что судьба его Мастера решилась. Его определили в психиатрическую клинику для принудительного лечения. Сердце больно полоснуло, Воланд кивнул и закрыл двери перед растерянной немкой. А затем сполз по ним вниз, пересохшими глазами глядя на закрытое окно. Он слышал дыхание Геллы, оставшейся сидеть, как и он, на полу, за деревянной перегородкой, разделившей их. Прошло еще три дня, и жизнь товарища Майгеля безвременно оборвалась выстрелом в грудь в квартире номер 50. Доблестные работники органов подозревали, что виновником этих событий является некий немецкий профессор, живший неподалеку, но следов его было теперь не найти. Столичный гость будто провалился сквозь землю. Тем временем, Воланд стоял на берегу реки, глядя куда-то вдаль. Человек в штатском размеренно курил рядом, а девушка с белыми волосами сидела на скамье возле них, плотнее кутаясь в пальто. - Передавайте мои благодарности начальству. Приятно, что нас не забывают, - произнес мужчина, глубоко затягиваясь сигаретой, - сработано чисто. Могу что-то еще сделать для вас или вашей прекрасной спутницы? - спросил он, бросая уже не первый заинтересованный взгляд в сторону немки. - Нет. Все счета оплачены. Помолчали. Мужчина докурил сигарету и выбросил в ближайшую урну. Он коротко кивнул, чуть дольше, чем следует, задержался взглядом на Гелле и пошел вдоль по улице. Воланд посмотрел на девушку. На протяжении нескольких секунд меж ними будто шел напряженный диалог. Наконец, он произнес: - Гелла, скажи. Я разрешаю. Та, будто ожидая этого сигнала, окликнула уходящего. Он вернулся, с любопытством глядя на девушку. - У меня есть небольшая просьба, если позволите. Я хочу увезти с собой в Германию одного человека, но боюсь, он столкнулся с некоторыми трудностями. Вы сможете помочь в его вызволении... - Я, кажется, знаю, о ком вы. И для чего было устраивать весь этот спектакль, «профессор»? Сами знаете, где я работаю. Я ведь видел вас в его подвале и прекрасно понимаю, кто именно из вас желает увезти сумасшедшего писателя в Германию. Воланд напряженно смотрел в лицо говорящего. - Незачем раздумывать над тем, как утопить меня в речке, уважаемый. Я помогу. Спустя час Воланд стоял у дверей психиатрической клиники доктора Стравинского. Его трясло, казалось, почва уходит из-под ног. Он совершенно не отдавал себе отчета, что сейчас творит. Он прекрасно представлял себе, что может случиться, узнай кто о его внезапной слабости. Чувства поддерживающей его сейчас во всем хорошенькой подчиненной понять было можно, но он не мог позволить себе беспечность действовать, руководствуясь одними лишь чувствами. И все же, именно так он и поступал. Немцу казалось, он падает в пропасть. Из дверей выскользнула тонкая фигура в черном пальто. Гелла подбежала к нему, обхватила ладони в черных перчатках и бегло зашептала: - Вы только не волнуйтесь, шеф. Но, кажется, вчера он прыгнул с балкона своей палаты.