Под вечным синим небом

      По каменным стенам метались всполохи огня, разгоняя старые тени, принуждаяя их прятаться в щели, чтобы потом выползти из своих укрытий, едва свет факела скрывался за поворотом.       — Стой, кто идет? Отвечай или зарублю! — окрик заставил замереть на месте, обратив их в статуи.       Облаченный в доспехи нойон внимательно вглядывался в лица пришедших, бросив косой взгляд на пленника. Узнав в одном из сопровождавших Нугая, воин отступил в сторону и склонился в поклоне.       — Как он? — Нугай мог бы и не спрашивать, он просто тянул время, не решаясь открыть двери и войти.       — Повелитель мира в гневе, — ответил нойон — И не спит. Он приказал немедленно представить перед его блистающим взором пленника.       Дворец и сад бывшего императора Китая занимали огромное пространство, чуть ли не половину города. Построенный из редких пород дерева, украшенный изысканными резьбами и золотыми элементами. Его крыши, покрытые яркой черепицей, сверкали на солнце, а в каждом углу можно было увидеть статуи мифических существ, некогда охраняющих покой императора. Огромные залы, завешанные шелковыми занавесками, стены из фресок с драгоценными камнями, а полы из полированного мрамора, отражающего свет. Из-за высокой стены, ограждающей дворец, были видны раскидистые пышные сакуры, стройные кедры, кусты можжевельника, а между ними витиеватые крыши бесчисленных зданий, жителей бывшей столицы. На стене замерли неподвижные часовые с копьями, бдительно охраняющие покой Повелителя мира.       Все осторожно прошли по мрамору пола, стараясь создавать как можно меньше шума, но эхо шагов отражалось от стен, пока испуганно не замерло под высоким потолком, на котором было нарисовано сапфировое небо, усыпанное алмазными звездами.       У окна стоял Темучин, вглядываясь в светлеющее небо. За горами, еще покрытыми сонным туманом, уже показался огненный горб солнца. Кое-где в окнах начинали гаснуть огоньки, оповещая о наступлении нового дня. Черная шелковая одежда, расшитая золотыми драконами, свободно струилась с его широких плеч, перетянутая в талии поясом, на котором висели тонкие ножны с кинжалом. Он обернулся и взгляд желтых глаз остро осмотрел прибывших.       Перед помостом, на котором возвышался трон, были раскиданы груды подушек из дорогих тканей. Среди них, сидя на пятках и положив руки на коленях, расположились полукругом несколько приближенных монгольского кагана.       — Повелитель, — Нугай почтенно склонился перед Темучином. Статус близкого, почти друга, позволял старому воину не падать на колени перед ханом, в отличие от всех остальных. — Я привел перебежчика, у него есть для тебя новость.       Темучин молча рассматривал пленника. Невысокий китаец в красной каньфе, указывающей на принадлежность к охране императора Китая.       — Пусть говорит.       Китаец торопливо залопотал, толмач, что сидел у помоста, начал быстро переводить его слова.       — Император Ваньян Минь, — на этом имени Темучин поморщился и китаец испуганно замер, пока его не подтолкнули в спину, чтобы продолжал. — Он собрал остатки армии и укрылся за стенами Циньши …       Темучин стоял, слушая переводчика, и молчал. У него из головы не шли мысли о императоре Агуде, который бежит прочь, гонимый страхом перед его местью. Как ему удалось скрыться, не обращая на себя никакого внимания и без особой подготовки? Бежал, и все тут, трусливо, как шакал. Даже если Ваньян Миню удастся бежать, куда глаза глядят, он найдет его. Будет преследовать, как раненого волка, чтобы в итоге найти и добить. Жизнь драгоценна, а счастье — редкостная удача, император Китая отнял у Темучина возможность быть счастливым и теперь должен ответить за это!       — Девять лет я ждал этого счастливого мгновения, — Темучин удовлетворенно выдохнул. — Оповестите дэгэев , что мы выступаем. А этого казнить, предателю первый кнут!       В городской стене было пять ворот. Построенный у подножия гор, город являл собой неприступную с виду крепость, на которую уйдет не один месяц осады. Темучину было безразлично, сколько времени пройдёт, прежде чем он посмотрит в глаза своего главного врага, время и бесконечное терпение, все, что у него осталось. Хан повелел перекрыть четыре из них, чтобы запутать врага. Пусть думают, будто монголы их не заметили. Они обязательно воспользуются лазейкой и тогда попадут в ловушку, которую для них приготовил Темучин. Едва кто-нибудь попробует выскользнуть, расставленные в засаде тумены перебьют всех до единого.       Стоило только его коннице расположиться на привал и воины разожгли первые костры, как хану сообщили, что орда, прикрывающая тылы, приблизилась к городу со стороны реки и теперь ждут приказа Повелителя.       Хан дал отдохнуть своему войску на окружавших город холмах. Он повелел разжечь множество костров, чтобы устрашить врага своей численностью. Темучин приказал беспрерывно пускать тучи зажженных стрел, чтобы они в темноте чертили огненные нити, наводя ужас на защитников города и самих горожан. Воины беспрестанно били в огромные барабаны, создавая громовые раскаты, пугая китайцев, тем казалось, что само небо пылает и падает прямо на них.       — Я сама месть! — повторял Темучин, ни к кому не обращаясь. — Он будет наказан!       Осаду Циньши повторяли ночь за ночью. Всех переговорщиков, которых посылал, сходящий с ума от страха, император Ваньян Минь, Темучин приказывал убивать, даже не выслушав. Хан сидел на войлоке, поджав под себя ноги, и улыбался во весь рот.       Темучин любил долгие зимние вечера, когда мир словно замирает, пронизанный серым светом, а воздух чист и прохладен. Он умиротворенно наблюдал, как солнце садится на западе, окрашивая небо в тысячи оттенков красного, оранжевого и пурпурного. Стоя у юрты, хан смотрел на лагерь, который разбили его тумены. Во время каждого привала среди степи вырастал целый город. Все нужное везли на свободных конях. Хан почувствовал запах жареного мяса с пряностями и глубоко вдохнул, ощутив прилив сил.       — Повелитель, — Нугай подошел к Темучину, который стоял у юрты, подняв голову вверх. — Очередной отряд попытался сделать вылазку, все перебиты.       Повелитель мира стоял, не шевелясь, словно не слыша своего советника. Небо было затянуто тонкой дымкой от бесчисленных костров, отчего казалось будто оно покрылось тонким слоем сажи.       — Хорошо, — Темучин равнодушно посмотрел на городские стены впереди.       Темучин вслушивался в треск факелов и отдаленные голоса воинов. Сегодня он позволил себе выпить и когда провел рукой перед глазами, очертания юрты расплылись. Подумалось, вот бы окончательно напиться и уснуть, но продолжал сидеть в мрачном молчании, уставившись в затухший очаг. Одиночество и тоска вновь накрыли его с головой, погружая в воспоминания. Нойоны хорошо знали, что не стоит отвлекать хана, когда он выпивает и думает о прошлом.       На деревянном насесте по правую руку от него неподвижно, словно изваяние, сидел орел, глаза его, прикрытые тонкой пленкой, казались слепыми. Но вдруг птица дернула головой, словно прислушиваясь к чему-то, ее круглые, немигающие глаза уставились на вход. Перья птицы приобрели красноватый оттенок и блестели при свете факелов. Темучин гордился его размерами и мощью- старый верный друг.       Внезапный тихий смех привлек внимание альфы, заставив прищуриться. В юрте кроме него и птицы никого не было. Хан встал и пошатываясь вышел на воздух. Сердце провалилось куда-то вниз и снова забилось с бешеной силой, когда он увидел множество косичек собранных в высокий хвост, которые мелькнули едва их обладатель скрылся за юртой. Темучин на негнущихся ногах двинулся за ним, не смея поверить своим глазам. Он все быстрее шагал, пока не перешел на бег, в попытке догнать ускользающее чудо. Ноздри энигмы раздувались, ловя запах. Пахло дымом, конским потом, хлебом и горячей похлебкой, ароматами омег и разгоряченными тяжелыми феромонами альф, но он никак не мог уловить тонкий запах степных ирисов. Хан остановился, в отчаянии ища глазами убегающего, и не находя его. Тихий смех вновь привлек его внимание и мужчина пошел на звук.       В маленькой юрте было темно, Темучину потребовалось время, чтобы глаза привыкли. Он с жадностью всматривался в фигуру, стоящую к нему спиной, стараясь дышать медленно и ровно, чтобы не сойти с ума.       Богато расшитая каньфа, множество косичек, забранных в высокий хвост, пояс перехвативший талию, и запах. Чужой, приторный запах жасмина. Темучин с глухим рыком подлетел к омеге и резко развернул его к себе. На него смотрели карие глаза молодого парнишки.       — Кто ты такой? — Темучин задохнулся от ярости. — Как ты посмел одеться как он? Как посмел заплести косички? Ты решил посмеяться надо мной?       Запах петрикора разлился по маленькой юрте, заставив задыхаться омежку. Парнишка рухнул в ноги хану и начал кашлять.       — Я не виноват, Повелитель, — омега с трудом выдавливал из себя слова. — Нугай приказал… Нугай приказал.       — Убирайся прочь, пока я не убил тебя! — хан выскочил из юрты, оставив на полу напуганного омежку.       Первый удар плети пришелся на лицо, рассекая кожу до кости.       — Как ты посмел? — Темучин не говорил, он рычал.       Все свидетели неожиданной ярости Повелителя застыли статуями, не смея пошевелиться и обратить на себя внимание обезумевшего кагана. Нугай старался удержаться на ногах и прямо смотреть в глаза Темучина, сквозь пелену слез, но беспрестанные удары продолжали сыпаться на него, заставив упасть на землю.       — Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив, Повелитель, — прошептал старый солдат окровавленными губами.       Лицо Темучина перекосило, плеть в последний раз рассекла воздух, опускаясь на упавшего Нугая, потом хан выронил ее из рук, рухнув на колени перед поверженным альфой. Он обхватил ладонями окровавленное лицо, всматриваясь в полуприкрытые глаза.       — Я прощен, Повелитель? — тихо прошептал Нугай и потерял сознание.       В городе с треском обрушивались последние деревянные смотровые вышки.       — Император просил милости, просил принять город, — лучник покачал головой. — Повелитель отказал. От города ничего, кроме пепла, не останется! Не будет нам добычи.       — Молчи! Мало тебе добычи? — шикнул на него другой, поджигая очередную стрелу. — Да, кроме пепла ничего не останется, а потом и его унесет ветер! И там, где он упадет на землю, люди скажут, видите, Темучин неотвратим как смерть!       Темучин вскочил на коня, упиваясь своей силой и мощью. Щеки разрумянились. Неподалеку стояли два дэгэя, стараясь смотреть куда угодно, только не на хана. Повелитель жестом подозвал нойона, и тот, с трудом удерживая ханского орла, приблизился. Темучин поднял правую руку в длинной, до самого локтя, кожаной перчатке. Орел опустился на нее, и хан пустил коня вскачь. На мгновение птица отчаянно захлопала крыльями, показывая белые перья, Темучин рассмеялся и погладил его по голове.       Поверженный город был подобен факелу. Жар от огня доходил даже до холмов, опаляя камни. Небольшая кучка оставшихся в живых горожан, с ужасом смотрели на монголов, окруживших их.       — Его тут нет? — Темучин вглядывался в лица китайцев. — А среди мертвых?       — Нет, Повелитель, — дэгэй повалился в ноги кагану, чувствуя сгущающийся запах петрикорна. — Император умудрился сбежать.       Глаза Темучина сверкнули желтым огнем, ноздри раздулись, а рука легла на эфес сабли.       — Как такое могло произойти? Кто предал меня?       — Повелитель, — простой нойон подошел ближе, падая перед Темучином ниц. — Мы обнаружили подземный лаз, через который ушел Император. Он направляется на восток к морю.       Темучин смотрел на бескрайность бушующего моря, сливающегося с серым небом на горизонте. Пронизывающий ветер, свистя и завывая, будто потерянная душа, нес с собой соленый запах моря, смешанный с холодом зимы. Он рвал полы дэгела хана, словно пытался проникнуть в самую душу и остудить сердце. Энигма ухмыльнулся, его сердце давно уже холодно, как лед.       Шторм, как древний воин, обрушивался на скалы, заставляя их трястись от мощи волн. Волна за волной, поднималась, будто гигантская рука, стремясь достать до небес, а затем, с гремящим ревом, обрушивалась на камни, разбиваясь на миллионы капель, которые сверкали, подобно драгоценным камням, в тусклом свете.       — Мы нашли их, Повелитель, — нойон склонил голову перед Темучином, только бы не видеть оскала на лице альфы.       Небольшая группка воинов окружила императора, приготовившись умереть за него.       — Верная собака попадает в рай, — Темучин обнажил саблю.       Темучин рассматривал Императора. Пожилой альфа с сединой в бороде, его испуганный взор бегал по лицу хана, ища в нем ответы.       — Ты забрал у меня все, монгол, мою страну, моих близких, даже мое достоинство. Зачем? — мужчина стоял перед Темучином, безвольно опустив руки. — Зачем тебе моя жизнь?       — Помнишь ли ты мальчика, с глазами сияющей ночи и нежным запахом степных ирисов? — Темучин говорил так тихо, что Императору приходилось напрягать слух.       — Мальчика? — старый альфа нахмурился. — Их столько было…       — Не смей! — Темучин задохнулся. — Не смей равнять Чонгука с другими!       — Чонгук, — в глазах Императора мелькнуло понимание. — Циньван, Корейский принц, предназначенный мне в мужья.       Застарелая ревность, не поднимавшая головы долгие годы, обожгла душу хана, пронзительной болью, словно одно упоминание имени Чонгука пробудило в нем все, что Темучин старательно прятал в тайниках своего сердца.       — Зачем ты приказал убить его? — простонал Повелитель мира. — Я бы отпустил его, я бы отпустил.       — Он пренебрег мной! Я готов был принять его с чужой меткой! Его ждала привычная для него жизнь, роскошь и нега, а он выбрал тебя, монгол! Я не мог стерпеть такого неуважения! Он стал мужем простого дикаря, опозорив свою древнюю кровь!       Меч выпал из вялых пальцев, ноги подогнулись, и Император осел на землю. Тонкий кинжал, когда-то выкованный для Чонгука новгородскими мастерами, вонзенный глубоко в грудь, опустился вместе с ним. Ваньян Минь лежал на спине, давился кровью и жадно хватал воздух ртом. Темучин перехватил его взгляд, не отводя желтых глаз. Он не говорил ни слова, дожидаясь момента, когда альфа перестанет хрипеть и взирать на него с мольбой. Когда же Император испустил дух, он опустился на одно колено, и вытащил кинжал из чужой груди.       — Мой враг мертв, — пробормотал Темучин, глядя на неподвижное лицо Императора.        Холодные волны широким языком слизывали кровь с тонкого лезвия, смакуя ее на вкус, когда Темучин омывал кинжал в море. Его сапоги намокли от соленой воды, но он совсем не замечал этого, всматриваясь в бесконечность моря, сливающегося с небом.