Под вечным синим небом

      Когда загнанные кони начали спотыкаться, еле переставляя ноги, когда с их губ полетела, густыми хлопьями белая, как снег пена, Темучин разрешил привал. У поросшего лесом холма, расположившись в овраге, где по болотистой земле струился ручей, отправив нескольких воинов в разведку, остальные начали обустраивать стоянку. До наступления темноты они успели развести костры, поставить вариться баранину в котлах, стреножить и напоить коней.       Юнги с трудом слез с кобылы, разминая затекшие ноги. Не сказать, что верховая езда была ему в новинку, но бешеная скачка, без перерывов по степи, не принесла ему удовольствия, лекарь чувствовал себя разбитым. Он с удовольствием присел на предложенный войлок и вытянул ноги. Воины Темучина двигались тихо, появляясь в кругах света от костра и так же бесшумно растворяясь в темноте.       Начавшийся мелкий дождик до костей промочил, жавшихся ближе к костру воинов, они тянули озябшие руки ближе к языкам пламени, в попытке получить хоть немного тепла, передавая по кругу большую миску с горячим бульоном, вылавливая пальцами куски баранины прямо из котла. Лекарь украдкой бросал взгляды на профиль Великого хана. Темучин смотрел в костер не отрываясь, брови его хмурились от одолевающих мыслей.       Нудный холодный дождь моросил несколько часов, утихомирившись только к утру. В чистом небе снова просыпалось яркое солнце. Все поднялись, как только рассвело, и ужаснулись, до того грязны и растрепаны они были.       Всю ночь Темучин расхаживал взад-вперед между спящими. Мысли его были полны тревог, ему не спалось. Из головы никак не выходил образ Чонгука, его черные глаза, надутые губы и гневные слова, летящие вслед. Разведчики, которых он отправил под командованием Нугая, еще не вернулись, и в голове его крутились тысячи вопросов, а ответов не находилось. Он постоянно карал арабов за их набеги, это было делом привычным, но сейчас альфа хотел поскорее назад к тихому смеху и нежному аромату его Цахилдаг цэцэга. Прохаживаясь из стороны в сторону, Темучин чувствовал, как в груди с новой силой разгорается гнев. Своим набегом арабские псы оторвали его от улуса, от Чонгука, заставив преследовать их для мести.       В смутной дали он заметил пятерых разведчиков, галопом несущихся к стоянке. Он нахмурился, глядя на их бешеную скачку, и сердце забилось быстрее. Их прибытие не осталось незамеченным, и лагерь тотчас ожил. Люди стали сворачивать войлок, тушить костры, надевать доспехи, быстро седлать коней.       Чонгук чувствовал себя одиноко в желтом шатре. Ему регулярно приносили еду, стоило только высунуть нос за полог, как тут же кто-нибудь ждал от него распоряжений, старательно следя за руками, в попытке понять по жестам, чего желает юный пленник. Это раздражало. Он поймал себя на мысли, что уже в который раз совершает один и тот же круг по ковру и если раньше рядом с ним был Юнги, которому он мог пожаловаться, то теперь одиночество еще больше начало угнетать его. Чонгук шумно выдохнул и, задрав голову, вышел из шатра.       Юный принц гордо вышагивал между юрт, в сопровождении воина, старательно убеждая себя, что это не страж, а охранник. Он не знал куда идет, но из вредности петлял между монгольскими жилищами, уходя все дальше от желтого шатра. Чонгук видел, как сильнее проступает беспокойство на лице монгола, по мере их приближения к крайним юртам и в душе принца росло злорадное удовлетворение. Он злился на Тэхена, за то, что тот уехал, оставив его одного, да еще и забрал с собой Юнги, но поскольку не мог бесить альфу лично, отыгрывался на его воине.       Последние юрты остались позади, впереди расстилалась зеленая степь и Чонгук замер, не зная, что делать дальше. Возвращаться в шатер не хотелось, это значило признать глупость своей выходки и принц стоял, раздумывая как поступить. Ясный металлический звон, привлек внимание омежки. Вот он повторился снова и ему вторил более тяжелый густой звук.       — Что это? — Чонгук прислушался.       — «Тархан, нужно вернуться», — сказал монгол.       Чонгук не понял, что он от него хотел, но запрет, явственно прозвучавший в словах, лишь подстегнул мальчишку направиться на звук. С каждым шагом он становился все четче и вот уже принц мог рассмотреть маленькую серую юрту и просторный навес около нее. Под навесом, в большом каменном очаге горел огонь, двое мужчин, раздетых по пояс, в тяжелых кожаных фартуках, стояли у железной болванки и колотили по ней молотками. Молодой мужчина размеренно поднимал тяжелый молот, чтобы потом опустить его на наковальню, туда куда указывал старик, постукивая маленьким молоточком. По терпким запахам, витающим вокруг, Чонгук понял, что это альфы. Их тела лоснились от пота, бугристые мышцы перекатывались под кожей, волосы по лбу перетягивали тонкие шнурки. Молодой альфа остановил работу, вытер пот со лба и посмотрел на пришедших.       — «У нас гости, Судиша.»       Седовласый альфа повернулся и, увидев Чонгука, заулыбался.       — «Ну здравствуй, Жар-птица, вижу оперение свое вернул,» — старик по доброму рассмеялся, видя недоумение своего молодого товарища. — «Это же малец, что с нами вечерял, али не признал его, Путимир?»       Молодой альфа внимательнее посмотрел на Чонгука и на его губах, заиграла улыбка.       — «И правда мальчонка, живой значит», — он подошел к большому чану с водой, черпнул от туда и с жадностью стал пить.       Чонгук не понял ни слова, но знакомые запахи и добрые улыбки на лицах, придали ему смелости и он протянул руку, попросив ковш. Вода была студеная, она ломила зубы и холодила желудок, но Чонгук с удовольствием пил ее.       — «Потише, малец,» — притормозил его Путимир. — «А ну как с непривычки лихоманка тебя одолеет.»       Чонгук сидел на высокой скамье, болтая ногами, не достающими до земли, и с любопытством рассматривал железные болванки, заготовки для ножей, крючки и всяческий железный скарб, висящий и сваленный в кучу. Кузнецы перестали отвлекаться на него, вернувшись к своей работе, и вновь в степи зазвучала музыка кующегося металла. Блестящий меч привлек к себе внимание юного принца, едва от его лезвия отразился луч заходящего солнца. Чонгук немного посидел, сдерживая свой порыв, но потом не выдержал и тихо сполз со скамейки. Метал был гладкий и холодный, рукоятка тяжело легла в ладонь, уютно умастившись в ней. Омега попытался поднять руку, меч был огромный. Принц придержал его второй рукой и тут же пригнулся к земле под его весом. Острое лезвие порезало пальцы и по ладони заструилась теплая кровь.       — «Да за тобой нужен пригляд, Жар-птица,» — Судиша забрал тяжелый меч из руки принца и неодобрительно покачал головой. — «Не по силам тебе ханский меч.»       Чонгук спрятал раненную руку за спину и посмотрел на него испуганными глазами.       — «Сильно обрезался?» — альфа протянул руку к нему чтобы посмотреть, но был оттолкнут монгольским воином.       — «Не смей прикасаться к тархану, грязный раб!» — он грубо ударил мужчину, вытащив саблю.       Чонгук вскрикнул и ухватив воина за рукав, начав тянуть изо всех сил за собой. Он почти бежал обратно к желтому шатру, уводя за собой монгола.       — Великий хан, — Нугай не стал тратить время на церемонии и начал говорить не слезая с коня. — Мы нагнали их. День пути. Арабы двигаются быстро, их сотен семь. Поклажи почти нет, пленных не гонят.       — Они пришли на мою землю, убили людей, находящихся под моей рукой, — в груди энигмы начал закипать гнев. — Ни один не должен вернуться в Хорезм.       Воины перешли в галоп, не перестраиваясь и даже не задумываясь об этом, поскольку каждый с младенчества умел оценивать расстояние. Они думали только о том, как быстрее добраться до врага, скинуть с седла и быстрее бросить его тело остывать на равнине.       На закате, когда уставшее солнце бросало последние лучи на засыпающую землю, они нагнали арабский отряд.       — Держись дальше от стрел, Тенже, — крикнул Темучин Юнги. — Не хочу видеть слезы Цахилдаг цэцэга если тебя убьют.       Подгоняя коня криками, хан ударил его по бокам пятками. Жеребец тут же рванулся вперед. Тумен следовал за каганом, который со всей силы оттянул тетиву. На мгновение Темучину показалось, что он промахнется, но рука была тверда, он ощутил ритм скачки и поймал миг, когда конь завис в воздухе, не касаясь копытами земли.       Арабы уже скакали к ним, сломя голову. Темучин, рискуя жизнью, оглянулся на своих воинов. Они в два ряда неслись по степи, и весь тумен держал луки на изготовку. Хан оскалился от напряжения в затекшей руке и спустил первую стрелу. Последовал общий щелчок, эхом раскатившийся по холмам. Стрелы взлетали в синее небо и словно зависали там на мгновение, прежде чем устремиться вниз, на врагов. Многие просвистели мимо и ушли в землю по самое оперение. Но куда больше стрел поразили арабов, одним ударом отправив их к Эрлику.       Не успел Темучин осознать, что случилось, в ответ полетели стрелы хорезмцев. Они быстро перестроились, усмирив панику, возникшую из-за внезапного нападения. Чужие стрелы, как показалось Темучину, летели очень медленно, хан держал глаза открытыми, стараясь не жмуриться в ожидании удара. И вдруг они резко ускорились и зажужжали кругом, словно насекомые. Он выхватил из колчана вторую стрелу, его люди дружно спустили тетивы, и тут обрушились на строй, подобно удару молота, арабские стрелы.       Людей сметало с седла на полном скаку, и их крики угасали далеко за спиной. Что-то ударило Тэмучина в бедро и плечо, отскочив от доспехов, лишь добавляя ему ярости. Он врезался в самую гущу сражения, устремляясь к предводителю арабов, который красовался в золоченых доспехах. Темучин, держась за гриву коня, наносил удары мечом направо и налево, и враги падали мертвыми, словно скошенная трава. Наконец альфа добрался до противника. Девять воинов Великого хана были по-прежнему с ним, оберегая жизнь своего кагана согласно клятве. Даже не оборачиваясь, Темучин знал, что спина его прикрыта, об этом говорил и мечущийся взгляд араба. Тот видел свою смерть на монгольских ухмыляющихся лицах, а вокруг лежали мертвые, пронзенные стрелами тела его воинов. Арабы были повержены.       — Как твое имя? — прокричал араб.       Сражение вокруг них уже стихло, монголы бродили среди трупов, снимая с них все ценное. Ветер завыл над степью, отпевая мертвых, но вопрос был услышан, и мужчина отметил, что его молодой противник на мгновение нахмурился.       — Мое имя не послужит тебе пропуском в подземный мир, хорезмец! — Темучин поднял клинок.       Араб хмыкнул. Он уже устал, кожу на лице начало тянуть от ветра. Этот поход был глупым. Они не взяли добычу на которую рассчитывали, лишь разозлив молодого кагана. Никто не ожидал, что он нагонит их так быстро, никто. И теперь предстояло умереть в чужих степях, без всякой славы. Мужчина вздохнул и прикрыл глаза, принимая на себя последний удар сабли.       — Домой возвращаться поздно, — Великий хан осмотрелся. — Переночуем в скалах.       Хуже всего было ночью, бесконечная безлунная, она словно душила в своих объятиях, и Темучину казалось, что ни проблеска счастья не родится, ни птичьего крика не будет слышно. Он ворочался на войлоке, просыпаясь и снова проваливаясь в сон, душа рвалась назад в улус к желтому шатру, но усталое тело никак не хотело бодрствовать. Ветер бесился, завывая, как дикие звери, или это и правда были они, впиваясь своими холодными клыками в разбросаные по равнине трупы.       Чонгук потянулся, перевернувшись на другой бок, и прижался лицом к подушке. От шелка пахло свежестью летнего утра, когда только прошел дождь и природа раскрыла свои промытые глаза. В шатре было жарко или принцу только так казалось. Он откинул от себя все покрывала и подушки, оставив лишь одну под головой, а вторую с запахом альфы, прижимая к себе. Стены шатра сотрясались от порывов ветра, но это не приносило облегчения и Чонгук ворочался, тяжело вздыхая.       Юный принц не сразу понял, что темная фигура, проникшая за полог шатра, реальна. Она бесшумно перемещалась, медленно приближаясь. Тяжелый запах кумарина начал заполнять пространство, выдавая своего хозяина. Чонгуку хотелось вскочить, встретить соперника лицом к лицу, но тело не слушалось его, руки повисали плетями, голова была тяжелая, словно налитая свинцом.       — Что в тебе есть такого, чего нет у меня? — Бури склонился над Чонгуком, дыша ему в лицо. — Ты слабый, в твоем теле нет мускулов.       Юный принц чувствовал как чужие пальцы прикасаются к нему, оставляя синяки на теле. Он собрал силы и оттолкнул от себя наглые руки.       — Еще раз прикоснешься ко мне, и к твоим синим кругам под глазами, я добавлю сломанные пальцы.       Вряд ли монгольский омега понял, что говорил ему корейский принц, но отодвинулся от Чонгука, словно угроза на него подействовала.       — Ты не умеешь скакать на лошади, не сможешь прострелить и тыкву, размером с верблюда, как ты выносишь ребенка? — Бури словно говорил сам с собой. — Чем ты пленил Темучина? Каким заклинаниям научил тебя чужеземный шаман?       Чонгук вслушивался в голос соперника, стараясь не пропустить ни единого слова. В них не было угрозы, скорее отчаянная печаль.       — Твой танец и песня это был ритуал, что опутал ум Великого хана? А твои глаза, как они сверкали в отблесках костров, — омега резко поднялся на ноги, заставив Чонгука вздрогнуть. — Как жаль, что я не могу выколоть их! С каким бы удовольствием я перерезал твою тонкую шею.       Принц сидел, следя за каждым движением монгола. Оцепенение прошло и Чонгук чувствовал, что вполне сможет постоять за себя. Тихий, полный тоски голос, не пугал, не заставлял насторожиться и Чонгук упустил момент, когда Бури резко шагнул к нему, схватив за волосы, и оттянув голову принца назад. Красноватые отблески от углей пробежали по лезвию кинжала, как кровавые капли.       Ближе к рассвету разразилась буря, резко похолодало, в воздухе словно повисли тысячи иголок, они больно кололи открытые участки кожи. Темучин, перекрывая завывания ветра, приказал увести коней под прикрытие скал и подбрасывать побольше хвороста в костры, чтобы была возможность греться. Воины старались не смотреть друг на друга, потому что и их лица были похожими на звериные. Сквозь порывы ветра прорывались завывания, обнаглевших от пиршества волков, поэтому все сидели на шкурах и войлоке с кинжалами в руках, готовые к худшему.       Огромная серая волчица подошла настолько близко, сунув свою косматую бошку почти в костер. Она замерла, но не от страха перед людьми, а уставившись на огонь. Потом посмотрела на Темучина, но как бы не желая зла. Подняв свою огромную голову, она вдруг испустила душераздирающий вой, сделала шаг вперед, осторожный и неслышный. Ее глаза горели огнем, но смотрела она почему–то не на них, а на очаг. Когда прошло оцепенение, зверя уже не было.       — Это Этуген — мать земля приходила, — прошептал кто-то за спиной Темучина. — Она о чем-то предупреждает нас.       Ледяная рука страха сдавила сердце альфы.       — Цахилдаг цэцэг, — прошептал Темучин, внезапно побелевшими губами.