Под вечным синим небом

      Зима никак не хотела уступать свои права весне и ночью снова выпал снег, на его искрящемся, уже начавшем протаивать покрывале, хорошо читались следы и хан с легкостью преследовал добычу. Охота была успешной, они давно могли вернуться, но что-то держало альфу в степи, не позволяя направить коня в обратный путь. Темучин поднял глаза в небо, найдя в нем темную точку, кружащего в вышине орла.       Молодой мужчина на горячем вороном коне, преследуя раненого джейрана-самца, отдалился от своих спутников. Он видел, как козел прихрамывал и оглядывался, насторожив уши. Уже близка была добыча, но джейран, тряхнув изогнутыми рожками, снова унесся в степь. Упорный и гневный хан скакал на взмыленном жеребце, не спуская глаз с мелькавшего впереди поднятого черного хвоста.       Наконец джейран был пробит стрелой с белым голубиным пером. Хан дал немного времени, спустившемуся с неба орлу, насладиться теплым мясом, потом приторочил тушку за седлом. Ведя коня в поводу, альфа пошел против ветра. Орел сидел на седельной луке, царапая когтями толстую кожу, голову его не покрывал клобучок. Темучин предпочитал давать всем свободу насколько это возможно. Спутники хана держались поодаль, не желая мешать альфе в его прогулке. Вглядываясь в даль, мужчина заметил сигнальную вышку — холм, сложенный из хвороста и костей. Он служил вехой, отмечая путь среди однообразной, как море, степи. Хан неторопливо направился к нему. Четыре бедные, закоптелые юрты, жались друг к другу, как барашки, отставшие от стада.       Неистовый лай собак вызвал из юрты старого кочевника. Придерживая накинутый на плечи козлиный тулуп, он с достоинством подошел к приехавшему и гостеприимно коснулся поводьев.       Незнакомец был молод, высок, с прямыми плечами. Его короткие волосы, цвета темной меди, слегка выбивались из-под лисьего меха шапки, соперничая с ней по яркости, глаза, необычного желтого цвета, внимательно осматривали стоянку. На широком поясе, перетянувшем дэгел, в зеленых сафьяновых ножнах висел длинный кривой меч. Малиновые шаровары толстого шелка были заправлены в желтые сапоги из верблюжьей замши на тонких высоких каблуках.       — Если мой дом не покажется тебе слишком бедным, то войди с миром! — сказал старик, пораженный богатой одеждой, а более всего величественным вороным жеребцом, на каком могут ездить только султаны.       Он бросил настороженный взгляд на вооруженных монголов, сопровождающих гостя.       — Мои спутники подождут меня снаружи, — молодой мужчина улыбнулся. — Хватит ли тебе гостеприимства и на них, старик?       — Я не богат, батыр, но накормить твоих людей и их скакунов смогу, — с достоинством ответил хозяин маленького стойбища. — Ойе, вы там! Выйдите.       Двое молодых омег, в темно-серых рубашках до пят, звеня медными украшениями и браслетами на руках, выбежали из юрты. Один взял за повод коня хана, второй понес ведро с водой, поить коней спутников мужчины.       Хан вошел в юрту. Там было тепло, посредине курился костер из смолистых корней, пахло горькой полынью и старыми заклинаниями. У огня сидела старуха. Ее седые косы, перевитые цветными лентами, как две тонкие белые змеи вились по спине до самого пола. Узловатые руки суетливо шарили перед собой, словно пытались нащупать невидимую нить.       — Проходи к огню, Великий хан, садись! — пригласила старуха.       — Ты это увидела по моей одежде, хегшин эмэгтэй?       Женщина подняла голову и молодой хан увидел бельма, уставившиеся прямо на него.       — Мои глаза давно выжжены слезами, энигма, — она усмехнулась беззубым ртом. — Я вижу глазами Тэнгри.       По спине мужчины побежали мурашки.       — Брось кости, матушка, — обратился он к шаманке. — Посмотрим, добро или зло ждет меня впереди?       Мужчина был суеверен, но совсем не глуп. Взгляд его был холоден, и не стоило никому объяснять, что от этого гадания зависит судьба старухи. Темучин был ханом и не мог проявлять слабость, только сила, только холодный разум помог ему пережить плен, подняться из пепла, отомстить врагам за смерть своих родителей и стать ханом. Он и хотел бы надеяться, что его частые дары, приносимые на жертвенные камни, отвратили гнев Отца-неба, однако страшился, что пророчество шаманки будет дурным.       Старая колдунья порылась в лежавшем у очага мешочке с бараньими бабками, раскрашенными мальчиками в красный и зеленый цвета. Такие бабки раскидывают по любому поводу и по тому, как они ложатся, дают имена коням, коровам, овцам, верблюдам или детям. Старики знали, что если их бросить в нужное время и в нужном месте, то они откроют очень многое. Шаманка подняла было руку, чтобы кинуть их, но Темучин внезапно удержал ее, она даже поморщилась, с такой силой он схватил запястье.        — Я сам! Дай их мне, — велел он и забрал у старухи четыре кости.       Она не противилась, оцепеневшая от ощущения силы, исходящей от жуткого выражения на его лице. Темучин бросил кости, и старуха ахнула, почувствовав, что выпало.       — Что ты видишь, шаманка?       Старуха начала раскачиваться из стороны в сторону и тихо бормотать себе под нос. Альфа не мог разобрать ни слова, пока голос ее не окреп, обретая силу. — Светлые надежды встретятся в тени утрат, Где река жизни натолкнется на крутой берег боли. Великая любовь, словно ветер в степи, Зажжет огонь в сердце, несмотря на вражду. Потеря, как смерч, пронесется сквозь мир, Сломает стены, откроет дороги. Не забудь, что за темнотой всегда Скрывается свет, что поведет тебя вперед. Слышишь ли ты звук бубна? Это зов, Великой войны, что враждует в судьбах, Но лишь тот, кто в сердце хранит любовь, Сможет преодолеть бурю и найти свой путь. Пусть мир вокруг горит в огне страстей, Верь, что чистота любви сильнее любого заклятия. Соберись! Омыв сапоги в соленой воде, Ты, наконец, поймаешь ветер и обретешь долгожданный покой.       Темучин застыл, повторяя про себя слова шаманки. Предсказание было туманным и темным, от него на душе появилась тяжесть и непонятное предчувствие, которое потянуло молодого мужчину обратно к своему стойбищу. Он резким движением руки вынул красивые золотые серьги из своих ушей и бросил их на землю к ногам старухи.       — Я не хочу видеть вас у своего улуса, — альфа рывком поднялся на ноги и теперь возвышался над старой женщиной. — Никогда.       Молодой хан резко откинул полог юрты, выходя на свет. Его спутники сидели у костра, весело перекидываясь шутками, два молодых омеги обносили их блюдом с мясом и бурдюком с кумысом. Темучин чувствовал, что его эмоции вырываются наружу, вокруг альфы начал распространяться аромат петрикора. Он быстро подошел к своему коню, привязанному к жерди и вскочил в седло, не дожидаясь своих попутчиков, подстегнул пятками гладкие бока и понесся в степь. Орел, дремавший на луке, возмущенно заклекотав на своего хозяина, резко взмыл в небо.       Старая шаманка вышла из юрты, едва стих перестук копыт коней. Она повернула голову на запад, прислушиваясь к удаляющимся звукам, в руке ее лежали золотые серьги.       — Скачи на встречу своей судьбе, энигма, — старуха развернулась к стоянке и громко крикнула. — Сворачивайтесь! Нам здесь больше нечего делать.       В верховьях реки, у подножья одинокого кургана среди зеленой степи, расположился улус молодого хана. Широким кольцом рассыпались белоснежные монгольские юрты. Это был личный курень Темучина, стоянка тысячи избранных телохранителей — всадников на белых конях. В эту охрану входили только сыновья знатнейших батыров, из них Темучин выбирал наиболее сметливых и преданных и назначал начальниками отрядов. Дальше раскинулись курени и рыжие шерстяные шатры пришлых: туркменов, татар, бурятов. Они тянулись по равнине и уходили к покрытым густым лесом горам. Между куренями в степи паслись верблюды и табуны разношерстных коней. Конюхи с гиканьем скакали, размахивая арканами, и следили, чтобы кони разных табунов не смешались или не приблизились к косякам кобылиц с жеребятами.       Большой желтый шатер, тяжелого шелка, расшитый яркими разноцветными птицами выделялся на зелени степи. Темучин получил его в дар от китайских купцов взамен позволению беспрепятственного прохода по своим землям.       Перед шатром на площадке горели огни на сложенных из камней жертвенниках. Между этими огнями должны были проходить все являвшиеся на поклон к великому кагану. Огнем, как объясняли шаманы, очищались преступные помыслы и отгонялись приносящие несчастье и болезни злые духи, вьющиеся невидимо вокруг злоумышленника. Белое и черное знамена Темучина развевались, прикрепленные к тонким древкам, по обе стороны от входа в шатер.       Вокруг кургана расположились дозором телохранители, в кольчугах и железных шлемах, они наблюдали, чтобы ни одно живое существо не приблизилось к шатру Великого хана. Только те, кто имел особые золотые пластинки, с изображением головы тигра, могли миновать заставы часовых, чтобы подойти к желтому шелковому шатру.       Хан уже видел яркую маковку своего шатра и предвкушал долгожданный отдых, от бешеной скачки слова шаманки потеряли свою пугающую остроту, словно их остудил холодный ветер степей. Темучин окинул взглядом стоянку своего тысячника, тот стоял, опустив руку с кнутом вниз, у столба с привязанным к нему человеком. Молодой хан предпочитал не вмешиваться в дела своих нойонов, но необычное одеяние пленника привлекло к себе его внимание. Альфа спешился, передав своего коня, подскочившему омеге и направился в центр круга.       Юноша, привязанный к столбу, был высок и строен, его кожа словно светилась на солнце, вбирая в себя его лучи, длинные волосы, собранные в высокий хвост, рассыпались многочисленными косичками по спине, на которую безжалостно опустился кнут. Темучин смотрел в большие черные глаза и видел как в них медленно гаснет свет, он громко крикнул, останавливая казнь.       Темучин в который раз, за прошедший час, пробегал взглядом по распростертому перед ним телу. Он сам себе не мог объяснить почему, вдруг, остановил, занесенную для повторного удара плеть. Ему казалось кощунством портить кровавыми рубцами столь нежную кожу. Юноша выглядел необычно. Длинные волосы, заплетенные в многочисленные косички и собранные в хвост, напоминали прически китайских купцов, но он не был китайцем, кожа светлее чем у арабов, но темнее чем у уруситов, хан терялся в догадках. Он никогда раньше не встречал таких. От юноши еле уловимо пахло весенней степью, возвращая молодого альфу в воспоминания детства, к теплым рукам мамы, улыбке отца и беззаботным играм с братьями.       — Кто ты? — хан не отводил взгляд желтых глаз от бесчувственного омеги. — Цахилдаг цэцэг.       Темучин резко поднялся и вышел из шатра. Молодой омега, в пестрых дорогих одеждах, весь увешанный золотыми украшениями, что стоял за чертой, которую не позволяли пересечь охраняющие шатер воины, взмахнул рукой, стараясь привлечь внимание хана, но Темучин лишь бросил на него короткий взгляд и позвал к себе слугу.       — Нугай, — обратился к нему альфа. — Откуда чужой омега в моем улусе?       Нугай уже пожилой мужчина, когда- то бежавший с юным альфой из плена, помогавший ему советами, всегда находился при молодом хане. Как он умудрялся узнавать все новости, происходящие в огромном улусе и за его пределами, для Темучина оставалось загадкой и он очень ценил его за это.       — Их привезли вместе с Итургеном. Его товарищ Юнгур донес на него, — начал свой рассказ Нугай, — Взамен он потребовал пленного мальчишку…       Что-то мрачное поднялось в душе Темучина едва он услышал, что какой-то альфа претендует на незнакомого омегу. Он резко развернулся обратно к шатру, бросив на ходу.       — Приведи всех ко мне!       Едва хан переступил порог шатра, как натолкнулся на взгляд турмалиновых глаз. Омега лежал на животе, повернув голову в его сторону. Он испуганно попытался встать, едва заметил входящего в шатер мужчину. Его слабые руки задрожали и он с глухим стоном повалился обратно на войлок, глаза его закрылись, а в воздухе разлился аромат ирисов, заставляя альфу дышать глубже.       Хан не любил мягких перин, предпочитая спать на грубом войлоке, но сейчас, видя как юный омега прижимается щекой к жесткому войлоку, ему неожиданно захотелось подложить под его бледную щеку мягкий шелк.       Шум за тонкими стенами шатра оповестил мужчину, что его приказание выполнено. Он знал, что никто не посмеет войти в шатер без его позволения и обычно заставлял ждать себя, наводя на вызванных ужас, но сейчас нетерпение гнало его вперед, наружу.       На поляне на коленях стояли двое мужчин, чуть в стороне от них расположились пожилая женщина, прижимающая к себе двух юношей, и мужчина с длинными волосами, заплетенными в косу. Темучин быстро окинул их взглядом и перевел взор на коленопреклоненных.       — Кто из вас Юнгур? — молодой хан сел на поднесенный табурет.       — Я, Великий хан, — альфа с редкими волосами сильнее завалился вперед, касаясь лбом земли.       — Говори.       — Великий хан, Итурген, — плешивый ткнул в сторону бывшего товарища. — Грабил китайских купцов с твоей пайсой.       — Монгол живет тем, что дает ему степь, — глаза Темучина сверкнули. — Расскажи мне о пленниках.       Хан видел как забегали глазки на широком лице альфы, как он старательно обдумывает, что сказать ему.       — Мы отбили их на границе с Китаем, Великий хан. Ничего интересного, один уже в возрасте, а второй мальчишка-бета, очень строптивый, так и норовит убежать. Язык не понимают, говорят странно. Бесполезные.       — Значит они ничего не стоят? — Темучин медленно поднялся и подошел к мужчинам, глаза его сузились, в груди разрастался гнев, распространяя вокруг него тяжелую ауру энигмы, от которой всем присутствующим хотелось лечь на землю и тихо скулить, вымаливая пощаду. — Ты посмел лгать своему кагану? Не потому ли ты стремишься заполучить мальчишку, что он омега и пахнет степным цветком?       По гневному лицу Темучина быстро промелькнула тень клинка, которым он взмахнул над головой Юнгура. Кривая сабля отсекла голову альфы раньше, чем тот успел вымолвить хоть слово. Хлынула кровь, обезглавленное тело рухнуло на пыльную землю. Хан поднял откатившуюся голову за волосы и предъявил соплеменникам, затем откинул в сторону как ненужный хлам.       — Говори, — альфа повернулся в сторону Итургена, не убирая клинок в ножны, с его лезвия стекала кровь, капая тяжелыми каплями на землю.       — Великий хан, я требую справедливости! — Сарнай бросилась на землю, не дав Итургену и рта открыть.       Темучин удивленно вздернул брови и посмотрел на отважную омегу.       — Слушаю тебя, эмэгтей.       — Мальчик не степняк, ему нужен шаман, — она кивнула в сторону, стоящего поодаль Юнги. — Без него ему будет плохо.       Темучин задумчиво смотрел на женщину. В голове крутились мысли, заставляя его жмурить желтые глаза.        — Почему не просишь за себя или своего альфу? — хан смотрел остро, словно желал заглянуть прямо в ее душу. — Кто для тебя эти чужаки?       — Я верю в твою мудрость, Великий хан, — Сарнай подняла голову, взглянув на Темучина. — Ты не позволишь свершиться несправедливости на ладонях Этуген.       — Омега оказалась смелее альф, — Темучин усмехнулся на слова женщины. — Отведите их в нижнюю юрту, обеспечьте всем необходимым, пусть ждут когда я призову их к себе.       Хан проводил взглядом воинов уводящих Сарнай, освобожденного Итургена и их сыновей и перевел свой взгляд на Юнги. Он обошел бету кругом, рассматривая.       — Как звать тебя, шаман?       Юнги стоял прямо, не отводя взгляда от Темучина. Он не понял ни слова из того, что говорилось на площадке, но молниеносная казнь, пленившего их монгола, произвела на мужчину впечатление и он не хотел сердить хана, размышляя как добраться до Чонгука, которого этот высокий альфа унес на руках.       — «Тандже, позволь мне увидеть Чонгука» — лекарь склонился в поклоне.       — Тенже? Тебя так зовут? — Темучин повторил непривычное для себя слово. — Следуй за мной, шаман.