Цветут ли груши зимой?

— Во-о-от эта часть нас интересует, господин Айзава. И именно здесь — и проблема и её решение! — старенький крохотный профессор тычет указкой в кучу таблиц на стене с какими-то химическими формулами, закорючками, чёрточками и палочками. Ну чисто инопланетная грамота. Всё, что Айзава из этого узнаёт — это своё имя вверху каждой таблицы. «Какого чёрта» — мрачнеет он. — «Я же просто хотел таблеточек от нервов». Но вслух ничего не говорит и по-прежнему честно, но безуспешно пытается вникнуть в суть происходящего. Старенький профессор тем временем радостно смотрит то на таблицу, в которую указывает, то на Айзаву, явно ожидая, что он вот-вот разделит его восторг. Айзава не разделяет. Профессор улыбается ещё пару секунд, потом сдаётся и устало присаживается, понимая, что тут всё плохо и придётся долго. И на пальцах. Айзава, небритый чуть меньше, чем обычно, чуть больше, чем обычно, лохматый, хмуро, не меняя выражения лица, переводит взгляд с таблицы на профессора и тоже сдаётся. — Боюсь, я тут мало что понимаю. Буду очень вам признателен, если вы детально объясните мне, что именно вы имеете ввиду.

***

Всю предыдущую неделю Айзава откровенно промаялся. Постоянное нахождение на работе рядом со Всемогущим… о, ну… это был ад. Айзава его хотел. Хотел Всемогущего. Хотел Яги Тошинори. Чёткое осознание этого пришло просто и ясно. То ли после разговора с Немури, то ли когда он увидел его впервые утром в учительской, а скорее всего, ещё раньше, уже в своём предчувствии, за сутки до. Только от одного его запаха. Невероятно болезненно было признаться в этом самому себе. Но чего уж тут, когда и так всё очевиднее некуда. О, Айзава его очень хотел. Гормональные вспышки лупили молниями, жахали протуберанцами, хаотично и болезненно. Он уже сам заметил признаки приближающегося раньше срока гона и догадывался, что виной всему во-о-он тот высокий господин. Догадывался он и о том, что в этот раз ему не обойтись парой дрочек. В этот раз всё будет плохо. Всё будет просто ужасно. А поверх этого всего смятения, как оливочка на мартини, был пассивный стыд перед Тошинори. Ведь он не знал, сколько ещё сможет продержаться вот так рядом с ним и не сотворить хуйни. И случилось то, чего никогда не смогли бы ассоциировать с про-героем Сотриголовой. Он запаниковал. Запаниковал. И всё-таки, наконец, позвонил по номеру телефона, который получил от Полночи. Послушно, даже с явным облегчением, сдал все анализы и сел ждать. Ждать. Ох уж это «ждать». Ждать нужно было ещё целую неделю. Ждать. И как-то адекватно её прожить и проработать. Ждать целую неделю. Рядом с ним. Только руку протяни, и вот он такой… А какой? Собственно, какой он, Всемогущий? Нет, не Всемогущий… а Яги-сан, Яги Тошинори? Что ему нравится? Что его, его лично, Тошинори, сердит или расстраивает? Какие шутки ему нравятся? Какую еду он любит? В какой местности предпочитает отдыхать? Сколько окон было в доме, в котором он вырос? Айзаве хочется и это всё тоже. Всё ему. Ему одному. Айзава жадный. Айзава мучается, но сопротивляется. Ничто не заставит его потерять человеческий облик в угоду каким-то там недоотшлифованным эволюцией инстинктам. И уж точно не с ним. С ним — так нельзя. Айзава так мало знает о нём настоящем, но это знает точно. С ним так нельзя. Айзава мается, но больше не бесится. Ему почти физически больно. Он тоскливо смотрит на шею Яги, пока тот не видит. Он сцепляет зубы до скрипа, когда тот садится рядом, в перерывах между занятиями. Он ловит себя на повышенном слюноотделении, когда тот, в геройской форме, скидывает пиджак и сидит неподалёку от него на крытом зимнем стадионе, увлечённо следя за тренировками учеников. Рубашка в такие моменты плотно облегает его тело, верхние пуговицы на ней расстёгнуты, его лоб и шея влажные, потому что он, как всегда, забывшись, скакал до этого по стадиону вместе с детьми. От него пахнет потом, теми самыми цветами груши и немного — дорогим одеколоном. И Айзаву ведёт. На самом деле ему не важно, в какой Яги форме — огромный и мощный, как древний Атлант, или тонкий и хрупкий, как стрекоза. Он воспринимает перемены его формы как часть его причуды. Ну, раньше было так, а теперь вот так. Это ведь всё действительно не важно. Важно — это его хрипловатый, низкий, глубокий голос. Его утонувшие в тенях голубые глаза. Его тонкие, бледные и искусанные, но наверняка мягкие и тёплые губы. Важно — это когда он улыбается, а солнце сквозь окно золотит абрис его волос против света. Важно, когда он серьёзен. А он всегда серьёзен, если речь идёт о развитии детей в Академии. Важно, когда Яги пафосно что-то рассказывает пацанятам с первого курса. Важно даже когда он сердится. О, он умеет и сердиться. Не Всемогуйщий, нет, с тем-то всё понятно, а Яги. Яги Тошинори, этот вечно смущающийся, неловкий в общении с другими омега. В такие минуты он становится действительно пугающим. Его аура сразу так тяжела, его запах меняется на холодный запах беды перед грозой, запах фиолетовой тьмы на горизонте, в которой ещё далеко, но уже перекатываются раскаты неминуемой бури. И любому становится ясно, что Всемогущий — он всё ещё здесь, в этой истощённой оболочке. Хорошо, что сердится он в пределах Академии довольно редко. Лично Айзава видел это только раз, и ему хватило, чтобы впечатлиться. И, проклятие, особенно важно, когда он вдруг случайно ловит на себе взгляд Айзавы и улыбается в ответ. Вот это всё, вышеперечисленное — было важно. А то, как и когда он выглядит — нет. Всемогущий — он вдруг стал для него везде. Всемогущий, Всемогущий, Яги-сан, Яги, Яги Тошинори, Тошинори. Айзава перестаёт спать. Последние два дня перед приёмом, Айзаве становится настолько невыносимо, что он делает то, чего не делал раньше никогда — берёт больничный. Во-первых, работать действительно стало тяжело. А во-вторых, он и вправду опасался, что его гон, начавшись неожиданно, перепугает детей. За их безопасность он не опасался, ведь прежде всего он был их Айзава-сенсей, а потом уже плохо владеющий своими инстинктами альфа. Но испугать — просто запахом — да, мог. И еще он мог испугать Яги. О-ох, это точно было последнее чего бы он хотел. Поэтому на последние пару дней перед приёмом (на который он возлагает отчаянные надежды), он просто запирается у себя дома. Вот так вот. В первый день ему звонят и пишут коллеги, некоторые (очень робко) ученики, и естественно, Ямада и Немури, причём эти двое в одном видеозвонке. Всем им он что-то там отвечает, что-то про ангину, осложнения, что всё нормально, скоро будет как новенький. Мик и Полночь на это многозначительно молчат, но потом оба хором признают, что да, горло, оно такое, запускать нельзя, надо лечить. На этом все развлечения Айзавы на его «больничном» заканчиваются. Он садится за ноутбук и несколько часов всё-таки работает. Ну не привык он так долго просто лежать. Приходит в себя, когда за окном уже сумерки. Не включая свет, наскоро ужинает холодными бутербродами, стоя у холодильника в одном тапочке на одной ноге и поджимая вторую, босую. Запивает стаканом обычной воды и заваливается на кровать. Скучно. Пусто. Телевизор его совершенно не интересует. Да и в интернете особо смотреть нечего: обычные постные новости и слухи о мелких политиках и злодеях. Потом он было начинает копаться в Ётубе, но быстро ловит себя уже в разделе рекомендаций видеороликов о Всемогущем. «Да ебучий же ты случай.» — Айзава отбрасывает от себя телефон, откидывает голову назад и зажимает прядь волос между губами. Потом переворачивается на бок. Потом на другой. Потом снова берёт телефон и всё-таки смотрит одно интервью с Яги. Оно довольно старое и внезапно очень ему нравится. «Герой номер один» тут не рокочет басом и не слепит американской улыбкой, хотя в этом видеоролике он ещё в полном рассвете сил. Благодаря талантливому интервьюеру он неожиданно кажется непривычно мягким и немного задумчивым. За гранитным фасадом мирового героя, Айзава с удивлением ловит черты сегодняшнего Тошинори. В интервью как раз идёт речь о том, какие блюда Всемогущий любит, о его детстве и где он предпочитает отдыхать. Айзава догадывается, что в ответах Яги лукавит. Настоящая личная жизнь Всемогущего всегда была тайной, а образ на поверхности годами тщательно шлифовался и покрывался лаком целым штатом продюсеров, менеджеров и пиарщиков. Оно и понятно, ведь на его уровне герой уже давно не просто герой, а прежде всего мировой бренд и медийная личность. Образ, который приносит денег гораздо больше, чем получает. То, от чего он, Айзава, бежит всю свою жизнь с момента прозрения на механизм работы этой индустрии. Он морщится, хотя и понимает, что это просто мир таков и больше никаков. И всё равно начинает заочно тихо ненавидеть всю эту стаю шакалов вокруг Всемогущего. Вот и сейчас тот четко отрабатывает прописанную программу. Но в этот раз, судя по-всему, он действительно ненадолго задумывается о чем-то реальном, настоящем, прежде чем дать сияющий ответ для публики. Айзава чувствует это и осторожно касается пальцем его щеки через расстояние и время. «Что ты действительно любишь, Яги Тошинори? О чём ты действительно думаешь?»

***

И вот теперь он, наконец-то, сидит в белом-белом кабинете белой-белой клиники с невероятно неуклюжим, громоздким, а потому грандиозным названием:

«ПЕРИНАТАЛЬНЫЙ ЦЕНТР.

Институт изучения репродуктивной функции

мужчин класса «альфа», «мужчин класса «омега»

и планирования семьи.»

Сидит и чувствует себя дурак дураком. — Вот, посмотрите сюда, господин Айзава. Во-о-от, конкретно сюда, — Профессор указкой смахивает лишние сейчас таблицы и приближает кусочек оставшейся. — Во-о-от сюда. Это часть вашей молекулы ДНК. — Айзава видит только несколько странных загогулин, но о`кей. Не то, чтобы он не любил в школе биохимию, но… ладно, он её не просто не любил, он ее ненавидел. — Вот эта часть, — профессор тычет в пару загогулин, похожих на одноухого зайца и одноногого кузнечика соответственно, — Вот эта. Это часть вашей ДНК, отвечающая за ваш вторичный, собственно, пол. «Это эти два калеки-то?» — Айзава мрачно косится на «зайца» и «кузнечика». — Вот эта группа — означает, например, что вы альфа-самец, ох, простите, простите, мужчина-альфа, то есть носитель ХНXY-хромосомы. — Указка летает по таблице, тыкая в разные места загогулин. — А вот эта — что ваш подтип «рецессивный». «Поздравляю вас, Айзава Шота, вы, кажется, вбухали немерено денег для того, чтобы снова узнать что вы рецессивный.» — Например, видите, эта часть молекулы — она, если присмотритесь, такая же, как у идентичной части цепи бета-мужчины. И именно это сводит на ноль влияние во-о-от этой бу-бу-бу хромосомы! — Указка летает хаотично туда-сюда и кажется, что профессор вот-вот начертит мудрёный оккультный символ и случайно вызовет демона. — …таким образом и получается рецессивный тип бу-бу-бу альфа! Видите, как удивительно и просто бу-бу-бу… «Ага.» — снова комментирует про себя Айзава и понимает, что засыпает. -«Действительно, удивительно. И уж куда проще-то.» — Но вот тут у нас самое интересное! Что и является корнем вашей, кхе-кхе, проблемы. В этом месте Айзава всё-таки выплывает из тумана сонливости под экспрессивный, но усыпляющий бубнёж доктора и слегка приподнимает одну бровь. — Вот эта часть (движение указкой) отвечает за восприимчивость феромона предполагаемого партнёра для размножения. Как видите, она у вас угнетена. У неё вместо двадцати четырёх положенных розеток для сцепления образованы и сформированы всего две. Это редкость, но не патология. Не переживайте. Двадцать четыре розетки имеют большинство рецессивных альф, тогда как, например, доминантные имеют сорок восемь. Но приблизительно десять процентов как рецессивных, так и доминантных альф имеют другое число розеток «сцепления». Главное, чтобы их было парное количество. Так вот, именно это и является первопричиной, из-за которой некоторые омеги, и в частности ваш случай, ощущаются вами излишне чувствительно, тогда как остальные вообще интересуют постольку поскольку или не интересуют вовсе. — А вот теперь посмотрите. — На проекцию выводится ещё одна таблица с очередным парадом одноухих и однобоких уродцев. — Мы рассмотрели также биологический материал омеги, который вы нам предоставили. Айзава не отводит взгляд, но чувствует, как под его густыми волосами полыхнули уши. Он действительно подослал Немури украсть волосок с пиджака Яги и теперь чувствовал себя богомерзским сталкером. Впрочем, лицо его всё равно остаётся непоколебимее маски сфинкса. — Обратите внимание на эту часть цепи ДНК вашего… «Он не мой.» -… вашего мужчины-омеги, которая отвечает так же за его вторичный пол. И-и-и!.. — профессор снова воззаривается на него и торжествующе замирает с открытым ртом и приподняв брови, явно ожидая, что Айзава тут же не менее радостно подхватит его мысль. Айзава не подхватывает. Айзава устал и хочет есть. Айзава просто хотел таблетку какого-нибудь «Чтоб-всё-прошло-и-всё-стало-как-было-цетамола», а попал в ловушку. «Немури, стерва ты бессердечная, ты же знала.» — И-и-и… они идентичны! Судя по описанным вами симптомам, у вашего… «Да не мой он.» -… у вашего омеги так же угнетён этот участок цепи и так же имеет всего две розетки сцепления, хотя он и является доминантным омегой! И более того, они расположены в абсолютно идентично, но зеркально расположенном месте! — Профессор, извините, — напрягается Айзава, — извините, я надеюсь мы же сейчас не придём к тому, что в народе называют «истинность»? Пожалуйста, давайте не будем. А то там уже и до «духовного Марса в двенадцатом доме Венеры» недалеко. — Что? А! Нет-нет, что вы! Конечно же нет! Этот миф, конечно, весьма распространён, особенно среди романтически настроенной молодежи, но на самом деле к реальности он не имеет почти никакого отношения! Понимаете ли… да. Такое идентично-зеркальное расположение одинаковых частей хромосом у альфы и омеги действительно встречается не часто. И действительно может вызвать такую вот бурную гормональную реакцию и может, а скорее всего, точно собьёт уже давно устоявшийся у них цикл течек или гона. Но всё же встречается это совсем не «один раз за всю жизнь». Таких вот, якобы «истинных», омег вы можете встретить за эту самую жизнь раз пять или шесть, а то и больше! Айзава живо представляет перед собой несколько синхронно танцующих Всемогущих в геройской форме, кокетливо ему подмигивающих и заманчиво качающих перед ним пышными бёдрами, и ему становится плохо. «Спасибо, док, мне пока хватит и одного.» — Это всё, хм, действительно… познавательно. — Айзава ставит локти на стол и упирается переносицей в сцепленные «домиком» перед лицом ладони, оставив поверх только глаза. — Но больше меня интересует, можно ли это всё как-то… регулировать. Союз с этим омегой, скажем так… по множеству причин не представляется возможным. Ровно как и прекратить находиться с ним рядом в ближайшее время. И это вот всё… — Айзава делает неопределенный жест ладонью в воздухе — оно мешает. Я уверен, что у современной медицины есть решения поизящнее, кроме как глушить свои феромоны дешёвыми палёными подавителями. — О, конечно! Я хоть тут и прочитал вам целую лекцию по биохимии, но помню с каким именно вопросом вы к нам обратились. Решение, конечно, есть, и оно будет деликатным, индивидуальным, но требующим регулярного осмотра в клинике. Старый доктор погружается куда-то в монитор своего компьютера, что-то отмечает в блокноте перед собой, иногда заглядывает в потрёпанную записную книжку. Спустя несколько минут он кладёт перед Айзавой распечатанную и плотно заполненную методическую схему. — Я заранее подобрал для вас индивидуальный курс гормонотерапии. Обратите внимание, — палец старичка легко бежит по строчкам в методичке, хотя она и расположена к нему вверх ногами, — вот этот препарат — самый важный. Он ставится внутримышечно в течении месяца ежедневно. Потом месяц — три раза в неделю. И последний месяц — раз в неделю. Механизм его действия — подавление рецепторов, отвечающих за ваше восприятие феромонов этого «особенного» для вас омеги, как призыв к… мм… к более близкому знакомству. Вы по-прежнему будете ощущать феромоны любых омег и его в том числе, но существенно слабее. Сможете вступать в половую близость с кем хотите, но это уже не будет вызывать у вас ни перепадов настроения, ни вспышек гнева, ни бессонницы, ни прочих неприятных последствий из-за неконтролируемых выбросов сигматоцина в кровь. И что самое главное, вы не будете ощущать зависимости от постоянного присутствия этого «особенного» омеги рядом. «Да, вот оно.» — думает Айзава. — А вот этот препарат в капсулах будет стабилизировать побочные реакции на первый. И обеспечивать его лучшую усвояемость. И, наконец, вот этот — это гель, который нужно наносить на зачелюстные, подмышечные и паховые железы, когда беспокоящий вас омега будет возле вас несколько часов или дольше. Этот гель будет подавлять и ваш запах тоже. Ведь он, в свою очередь, провоцирует усиленное выделение феромонов этим омегой. Тут Айзава впервые задумывается о том, что он, наверное, точно так же сильно ощущается и для Яги, раз уж они такие друг для друга «особенные». Получается, он тоже чувствовал его всё это время? И испытывал такой же дискомфорт? Так же терзался? Что ещё «так же» тот мог делать из-за его, айзавиного, присутствия рядом?.. Но Яги был вроде как Яги: стабильно нескладный, неловкий, милый и вежливый Яги. — Побочные действия? Например, какие? — О, ну, это индивидуально. Самые распространённые — это зуд и шелушение от геля. У первого же препарата, который блокирует беспокоящий вас гормон сигматоцин, вызывающий неадекватный отзыв нервной системы, чаще всего побочных действий не наблюдается, если принимать вот эти стабилизирующие кислоты в капсулах. Но, господин Айзава, самое важное и самое опасное! Ни в коем случае нельзя принимать основной препарат вне этой схемы и дольше трёх месяцев, а потом вам необходимо снова прийти. Если злоупотреблять этим препаратом, можно заполучить что-то из целого букета серьёзных проблем, а можно и все сразу: бесплодие, импотенция, болезни печени и почек, язвы кишечника, атрофию феромоновых желёз, психические и сексуальные патологии и многое, много другое. Айзава смотрит на название этого препарата, как на мультяшный зелёный пузырек с надписью «ОСТОРОЖНО! ЯД!» Эх. Спокойствие того стоит. Наверное. Оглоушенный таким количеством новой информации, он прощается с крошечным профессором и направляется к двери. Но останавливается: неозвученный вопрос так и рвётся из него: — Скажите, доктор, а такие сильные препараты… что-то подобное… наверняка существуют и для омег? — А? А, да, конечно. Видите ли… Омегам-мужчинам и в нашем-то современном мире живётся куда как сложнее, чем альфам и даже омегам-женщинам. Взять хотя бы их сложнейший детородный механизм и процент смертности при родах… Стоит ли говорить о социальном восприятии и дискриминации мужчин-омег? Ведь даже сегодня в развитых странах существует множество компаний и предприятий, которые либо не берут омег вовсе, либо берут с не такой уж и высокой заработной платой. Поэтому и различных гормональных препаратов для омег разработано на порядок больше, чем для альф и бет. Немудрено, что многие ими злоупотребляют, нанося непоправимый вред здоровью. Взять хотя бы профессиональную индустрию Героев. Вот вы лично много знаете омег-мужчин-про? Я уверен, что вы сможете пересчитать их на пальцах одной руки. И это сегодня. А какие-нибудь лет двадцать-двадцать пять назад — профессиональный герой — и вдруг омега… Это было неслыханно и практически невозможно. Мир попросту не принимал омег-мужчин всерьёз в этой роли, равно как и в целом ряде других профессий. И тогда многие омеги начинали принимать сильнейшие, ещё очень несовершенные подавители с огромным количеством нерегулируемых побочных эффектов. И большинство незаконно, в больших дозах и годами. В результате чего, позже, мир получил целое поколение искалеченных, бесплодных омег, которые уже сами не знали, кто они — переомеги, недоальфы или недобеты. Маленький доктор грустно замолкает. А что тут еще добавить? Задумчивый, кутаясь в шарф, медленно, погруженный в свои мысли, Айзава бредёт по голой и печальной тополиной аллее от клиники к широким воротам. Вечереет. Совсем уже почти зима. И хоть снега так пока и не выпало, но лужи уже замёрзли, а в воздухе пахнет мёртвыми листьями и неуютом. Тяжёлое и огромное, багровое солнце медленно и вязко стекает за горизонт едва видимого вдали моря. Айзава поднимает голову и смотрит на этот апокалиптический закат. «Сколько же лет ты принимал эту дрянь, Всемогущий? Как сильно они успели тебя искалечить?» Дома он долго смотрит на баночки, тюбики и ампулы перед собой. Вот она, цена за то, чтобы «всё стало как раньше». Айзава не сомневается, но неожиданно чувствует, что предаёт кого-то. Наконец-то он признаётся себе, что ему не так уж и ужасно жилось все эти несколько заполошных недель. По крайней мере, в них было что-то яркое. Что-то такое, как Яги Тошинори. Айзава вздыхает и берёт в руки микроинъектор с первой дозой. «Ну, было и было. Спасибо ему, но это всё лишнее и слишком сложное. Для того, чтобы работать, учить детей и защищать их, мне нужна трезвая и чистая голова.»

***

И совершенно неожиданно… Все его мучения в клинике окупаются. Всё вдруг становится… спокойно? Никакого раздражения. Никакого мандража. Слюни не текут, мурашки не бегут, глаз не дёргается. Член вне расписания не встаёт. Ни-че-го. Ти-ши-на. Работа вдруг начинает складываться, отношения с окружающими выравниваются. И даже с Яги всё становится иначе. Он больше его не раздражает. Наоборот, Айзава начинает его ещё больше ценить и уважать за усердие, искренность и способность до сих пор учиться и признавать свои ошибки. Он больше не пялится позорно на его шею и ноги. Наконец-то он может вздохнуть свободно. Первые пару недель после начала курса подавителей он откровенно отдыхает. Он впервые наслаждается общением со Всемогущим и не ведёт себя при этом как неуравновешенный идиот. Стоп, что? Наслаждается? Ну да, наслаждается. Гормональные шторма его больше не метелят и он понимает, что Яги всё равно его привлекает, но в этот раз как человек, а не просто омега. На «трезвую», так сказать, голову. «Если это товарищеские чувства, то я не против» — рассуждает Айзава. Они чаще общаются, даже пересмеиваются, обмениваются опытом. Айзава подвязывается помочь ему подтянуть педагогику. Несколько недель назад он попросту наорал на бедного Тошинори за неправильный, по его мнению, подход к обучению детей. Но это было тогда, давно и неправда, ведь теперь он сам, извинившись, предложил подобрать кое-что из педагогической литературы и помочь разобрать несколько статей оттуда. Ещё он очень хочет серьёзно побеседовать с ним насчёт «ПЛЮС УЛЬТРА!». Об очевидной опасности мотивировать подростков лезть на рожна и рвать пупок себе там, где необходима тактика, план и правильный расчёт сил и возможностей в моменте. О том, как важно иногда отступить. Ведь не все они — он. Совсем не все. Ох, совсем. Но это чуть позже. Не всё сразу. Ведь он искренне хочет помочь как их общему делу, так и самому Яги. Хочет помочь, а не умничать и строить из себя ментора. «Я хотел бы помочь и тебе в своё время перестать рвать себя.» Они вместе ходят обедать. Иногда в компании, но всё чаще вдвоём. Яги со своим бенто, Айзава со своей вечной «лапшой быстрого приготовления». Это были приятные и лёгкие, несмотря на всю суету мира вокруг, дни. Ведь суета и опасность вокруг будут всегда, а такие милые беседы с приятным тебе человеком надо ловить по крупинкам, по крошкам всю жизнь. И тогда они, однажды, спрессуются в то, что называется «счастье». Айзава, правда, в этих беседах больше молчит и усмехается в ленты, а Тошинори с удовольствием и вдохновением рассказывает ему какие-то пустяковые, но забавные старогеройские былички. А иногда у них даже получается вместе уходить после работы. В один из таких вечеров, спускаясь по лестнице, Айзава замирает на несколько секунд, глядя куда-то в самую малоосвещённую часть лестничного пролёта и вдруг разочарованно цыкает зубом. — Что-то не так, Айзава-сан? — смотрит на него тревожно Яги. О да, что-то было не так. Ещё вчера, тут на лестнице, между первым и вторым этажами, в углу стоял чахлый фикус в горшке. Стоял он тут столько, сколько он, Айзава, себя в этих стенах помнил. Уборщики первого этажа, отвечающие так же за уход за растениями, упорно считали фикус ответственностью уборщиков со второго. Соответственно, с точки зрения уборщиков со второго — всё было наоборот. Время шло. Бригады уборщиков вели из-за фикуса холодную войну, искренне уповая на то, что рано или поздно уродец засохнет и его выкинут. Брать ответственность за его смерть и «выкидывание» судя по-всему, тоже никто не хотел. Но фикус упорно жил, хоть и был страшен, как дворовый облезлый пёс под дождем. Совершенно неподходящий Академии. Совершенно неподходящий никому. И тем не менее, вот он - был здесь. Не разрастался, но и не погибал. Просто был. Секрет выживания фикуса был такой же простой, как и неожиданный - иногда его поливал Айзава. Собственно, он больше и не знал ничего, что нужно и можно делать с фикусами, но вроде как привык к нему. Привык, что он тут просто есть. Привык его изредка поливать. И вот теперь… теперь его не было. Он стоял тут ещё вчера - Айзава мог бы поклясться. А теперь не стоит. Вот так просто. Дурацкий полудохлый фикус. Эти гарпии из клининга всё-таки выкинули его дурацкий полудохлый фикус. У Айзавы вдруг щиплет в глазах. — Всё… всё в порядке, Яги-сан. Просто… — Айзава втягивает воздух носом, подавляет предательскую слабость и решает быть честным с Тошинори во всём. — Просто здесь всегда стоял фикус. Я его вроде как… вроде как поливал. А теперь его, похоже, выкинули. Впрочем, это всё ерунда. Я думаю, нам стоит идти дальше. Вам не стоит беспокоиться об этом. Он поворачивает голову к Яги и широко открывает глаза от удивления, потому что тот стоит, сжавшись, красный как рак и закрывает лицо руками. — Яги?.. Что?!.. — на секунду ему кажется, что Яги плачет, но тот просто молча стоит, втянув голову в плечи и прижимает руки к пылающему лицу. — Это… Это я. - наконец слышится тихо из-под ладошек. — Что? Что вы? — Я. Я украл фикус. Айзава в полной тишине несколько раз хлопает ресницами, снова смотрит на место цветочного горшка, где теперь остался только небольшой кружок, а потом снова на Тошинори. — Вы сделали что, простите? Поза Яги не меняется. Наоборот, он ещё больше пытается сжаться, словно силясь превратиться в точку и перестать существовать прямо здесь и сейчас. — Я украл. Украл фикус. Я не знал, что вы… Что вам… Ох, мне так жаль. Мне очень, очень жаль. Айзава снова делает петлю взглядом: закипающего цвета Всемогущий — кружок из-под цветочного горшка — закипающего цвета Всемогущий. — Но… но зачем? — Сказать, что Айзава шокирован, значит сильно недооценить глубину его потрясения. Он, конечно, давно понимал, что Яги Тошинори совсем не так прост и прозрачен, как иногда может казаться. Но, блядь. Серьёзно? Фикус? Айзаве хочется сесть. — Понимаете, я… Ох. Я… некоторым образом интересуюсь… вроде как… комнатными растениями. — В щёлочке между крепко сжатых пальцев появляется один самый виноватый на свете голубой глаз. — И с тех пор, как увидел его, я лишился покоя. Меня очень удручало его состояние, и ведь тут уже давно не обойтись просто подкормкой и обрезкой. А просить отдать завхоза или директора старенький фикус с лестницы Всемогущему! Официально… Только представьте себе эту картину! И я… я принял такое решение… и сейчас мне очень жаль, очень. Айзава тоже прижимает ладони к лицу и молчит. Яги растолковывает это как-то, что он своей поистине хулиганской выходкой причинил ему невероятные моральные страдания и начинает паниковать еще больше. — Но я его не выкинул, Айзава-сан, клянусь! Он у меня дома, и я сделаю для него всё, что смогу, поверьте мне. Вы даже можете приходить его навещать! — Навещать? — уже в свою очередь сдавленно хрипит Айзава из-под судорожно прижатых к лицу рук. — Ну… да. — Фикус? — Фикус… Тут Айзава уже не выдерживает и всхлипывает. Его плечи крупно вздрагивают, он делает шаг назад, качается и опирается спиной о стену. Тошинори убирает руки от своего лица и, прижимая их уже к своей впалой груди, бросается к нему. Похоже, он в ужасе от последствий того, что натворил. — Айзава? Айзава-сан?.. Айзава же громко всхрюкивает и грузно, мешком, сползает по стене вниз, и уже там, на полу, заходится хохотом. Он смеётся так, как не смеялся никогда в жизни. Смеётся до рези в горле, до истеричной икоты. Смеётся, пока Яги Тошинори, с отчаянием, ещё ничего не понимая, смотрит на него. Образ улепётывающего Всемогущего, прижимающего к себе горшок с фикусом, от погони, состоящей из охраны Академии, полиции с мигалками и нескольких про-героев - не покинет теперь Айзаву Шоту до конца его дней. — Но… черт побери, но как? Как вы смогли вынести здоровенный горшок со здоровенным растением из Геройской, мать её, Академии? Тут даже муха, муха! не пролетит без того, чтобы её не засняли камеры. — Ну… я разработал план… Понимаете, заранее. У меня есть доступ к схемам видеосистем безопасности Академии. Она, конечно, на высоте, но без слепых зон никогда не обходится. Плюс немного удачи и ловкости… И… если честно, кое-кто мне немного помог, но не спрашивайте кто, умоляю вас! Айзава машет в воздухе рукой, прося притормозить, пока он перестанет икать в перерыве между приступами смеха. — То есть вы ещё и важнейшие документы, ик, вверенные вам, использовали, чтобы совершить, ик, преступление? - Айзава уже не может не то что смеяться - дышать толком - поэтому он просто сидит на полу, привалившись к стене и вытирает слёзы с ресниц кончиком ленты захвата. — И собрали ОПГ для расхищения имущества Академии? — Я… Не… Айзава-сан, почему… Почему вы смеётесь? Я думал, что вы расстроились и разозлились так сильно, что вам стало плохо. — Так, всё. Довольно, Яги-сан. Хватит, а то мне по-настоящему станет плохо, хоть и не из-за злости на вас. Всё хорошо, уверяю вас. Пойдёмте уже по домам. — Айзава всхлипывает напоследок и встаёт с пола. — Всё хорошо. Не переживайте, тайна фикуса умрёт вместе со мной. Так, говорите, я могу его навещать?