Цветут ли груши зимой?

Айзава Шота впервые чувствует нежный запах цветков груши в понедельник, когда приходит на занятия позже остального учительского состава. У него двойное окно в расписании и он не считает зазорным не отказывать себе проспать эти лишние пару часиков дома. Хотя, по-хорошему, можно и нужно было бы заняться бумажной работой, но... Как говорит дочка его знакомого, разбив очередную кружку - «Так вот получилось». «Так вот получилось» в этот раз и у Айзавы, и ему особо не стыдно: вряд ли он получит выговор, а бумажки можно прошерстить и в обеденное время. Раз в сто лет он позволит себе и такой финт. Но, стоп. Запах, да. Хоть запах нов и неуместен в учительской, - сначала он не вызывает у него никакого особого интереса. Ну пахнет и пахнет. Чей-нибудь новый чай. Или духи. Или кондиционер для белья. Омег в учительском составе нет, кроме Тринадцатой, но её запах Айзава знает, да и появляется здесь она редко. Проходит уже три урока после его триумфального прибытия в альма матер, и Айзава начинает беситься. Раздражает его всё, а точнее - намного больше обычного «всего». -Хочется дать кому-нибудь затрещину. -Хочется прописать кому-нибудь свою коронную двойку. -Хочется погрызть ногти. Хочется потереться лицом о шубу. -Хочется поурчать. -Хочется порычать. И самое, самое паскудное - у него всё время пытается приподняться член. Это на работе-то! Среди детей! Позор. Нет, это без шуток, реально позор. Поэтому приходится включить равнодушное выражение лица на максимум, вот прям выкрутить до упора, и благодарить всех проектировщиков школьных заведений за высокую кафедру в классе. Он не может сконцентрироваться, он не может успокоиться. И ощущение-то такое... препоганое: - будто где-то чешется, а ты не можешь понять где. Будто что-то случилось замечательное, но ты не можешь вспомнить что. Будто был такой потрясающий сон, а ты не можешь вспомнить о чём. Будто что-то потерял ещё не найдя. Он даже выкуривает тайком за углом Академии сигаретку, но запах не перебивается даже табаком. И больше всего его выводит из себя, что этот запах, хоть и становясь постепенно слабее, находит его повсюду - а он всё никак не может определить его источник. «Может, это от меня? Может, сам во что-то такое вляпался? Притёрся об кого-то в метро?» - Айзава вальяжной и степенной походкой, медленно, руки в карманах (чтобы оттянуть ткань штанов вперёд и не спалиться в своем физиологическом падении, (то есть не падении, а поднятии, но вы поняли), шаг от бедра, с видом центрового на районе, зыркая периодически как Медуза Горгона лазерами из глаз в несчастных учеников, следует в учительскую уборную, и там уже бросается в кабинку тщательно изучать себя со всех сторон и даже обнюхать на предмет подозрительных пятен или забившихся в шнуровку ботинок травок, муравок, цветочков, хуёчков и прочей предполагаемой подлой ерунды. Но нет, все как всегда: потрёпанные, но чистые, неумело и старательно заштопанные штаны и кофта, старый проверенный в десятках передряг ремень и такие же боевые товарищи - военные берцы. Никаких злоебучих цветков. Источника запаха нет. Запах есть. Айзава бесится. Со злости он решает хотя бы скинуть сексуальное напряжение. В ШКОЛЬНОЙ УБОРНОЙ! Двойной, тройной, четверной позор! Теперь ему еще и жгуче стыдно, но это всё же лучше, чем рассекать между детей и коллег с бугром в штанах. Словно проклятие или призрак, зловредный запах преследует его до дома, и только когда он забирается в горячую ванную по уши, сидит там с час, надирая себе бока всеми небогатыми запасами шампуней, мочалок и мыла - только тогда всё вроде как возвращается на круги своя. Но тут же обрушивается новая напасть - Айзава внезапно понимает что теперь ему этого запаха не хватает. Да-а-а блядь. Однозначный, очевидный и ужасающий вывод наконец нагоняет Айзаву и прижимает его к стене, хотя он и бежал от него до последнего изо всех сил. Бежал как мог. Бежал, чтобы выжить. Видит небо, он старался. И проиграл. Итак, вывод был только один: виной всего этого ароматического и гормонального кошмара Айзавы-сенсея является какая-то незнакомая омега, незримо присутствующая весь этот мучительный день в Академии совсем близко, но так, что он её не видел и не слышал. Но ведь в учительской не было сегодня никого нового! Ведь не было? Едва пробивающиеся, нераскрывшиеся запахи учеников он знал все до одного и они его не интересовали. Да и этот запах был другим, так могла пахнуть только взрослая, состоявшаяся, «спелая» омега. И Айзава до икотки не желает в этом всём разбираться. Он был альфой, да, но чисто номинально. Как он всегда считал - по темпераменту его смело можно было отнести к бетам. В юности у него были какие-то вялые попытки романов, какая-то совершенно его не впечатлившая проведённая с кем-то-там чья-то-там течка, с кем-то - его пара гонов, а потом легко и просто, облегчением, пришло понимание что его это всё попросту не интересует. Последние годы его гон проходил вообще почти незаметно - занимал пару дней, не вызывал никакого желания «загнать, овладеть, укусить, повязать». Дискомфорта особого не было, разве что немного поднималась температура да присутствовала некоторая повышенная сексуальная возбудимость, которая легко снималась парой дрочек. Он даже препаратов гормональных никогда не принимал. Никогда не схлёстывался с другим альфой за внимание какой-нибудь легкомысленной омежки. Никогда не делил ни с кем территорию. Не устанавливал, прости господи, иерархию в своём коллективе. Хвастливые, порой откровенно похабные истории Мика и еще пары знакомых альф он вообще ненавидел всей душой, презирал и предпочитал оказаться как можно дальше от них в такие моменты. В общем, если бы он не ЗНАЛ, что он альфа, он был бы уверен что он обычная среднестатистическая бета, да и то с весьма и весьма умеренным темпераментом. И это бы его более чем устроило. Поэтому сейчас, сидя на кровати после ванной в которой он так яростно, с такой ненавистью избавлялся от преследующего его весь день запаха неизвестной ему омеги, сейчас, прижимая к лицу свою рабочую одежду на которой еще остались следы этого самого запаха, сейчас, яростно мастурбируя на этот запах, он попутно мог только с себя ахуевать. «Ну-с. Что ж. Поздравляю вас, Айзава Шота, по-моему, вы не так сильно владеете собой, как вам до сего дня казалось.» -размышляет он, лениво откинувшись на кровати после естественного окончания сего естественного процесса. - «И, чего греха таить, вам это всё очень. Очень. Не нравится. Так с запаха омеги меня не пёрло... ммм... никогда?» Айзаву действительно беспокоит эта ситуация. Он всегда гордился тем что омеги не имеют над ним власти. Что он, а не его гормоны руководят всеми его действиями. Что всё, насколько это возможно, в ЕГО жизни было под ЕГО контролем. А тут - бац! Хоба! Это вот всё. «Ебучие грушевые цветочки. Чёрт, вот теперь груш захотелось. Толстых таких, мягких, как масло, сочных, что бы есть, а по подбородку стекает сладкий сок... А груша-то эта ещё какая-то... сволочная... Не обычная, не садовая, а какая-то... дичка что ли? Лесная... Такие мелкие беленькие цветочки... красивые, если присмотреться. В детстве, за домом такая груша росла... иногда на неё прилетали дикие пчёлы... И цветёт она в мае... Люблю май... И груши люблю... Так, стоп! Куда меня опять понесло?!» «Нужно срочно разложить всё по полочкам и решить как снова всё взять под контроль. Так что же мы имеем по этому поводу?» - Айзава, глядя в потолок, по привычке тщательно скрываемой от всех, накручивает прядь волос на палец, а потом зажимает её кончик между губами. «А имеем мы то, что в учительской, судя по-всему, до моего прихода, побывала какая-то незнакомая мне омега, которая и оставила там этот злоебучий запах. И меня с него вштырило. И скорее всего ТАК вштырило только меня, потому что я не заметил больше ни у кого никакого особого беспокойства. И это меня раздражает. Это определённо мешает моей работе. В этом месте Айзава морщится от пережитого сегодня педагогического и личностного позора в уборной. «Итого мы имеем что? Правильно. Итого мы имеем проблему и поэтому мы должны теперь заиметь план по её устранению.» Айзава переворачивается на живот, вытягивает с тумбочки рядом с кроватью обгрызенный карандашик и какой-то важный документ, и на его обратной стороне довольно коряво записывает: «План А) Надеяться что он или она больше не припрётся, за пару дней все выветрится, а я буду жить как раньше жил.» План Б) Узнать, что это за чудо чудное такое там побывало, что умудрилось испоганить мне весь мой многолетний, уже шедший на уверенный рекорд, целибат. План В)... План В - по обстоятельствам.» И тут его осеняет. Осеняет так, что он подскакивает, как был, голый, и довольно чувствительно хлопает себя по лбу. Скомкав и откинув опороченный навсегда его каракулями листок, хватает телефон и быстренько выбирает один из самых верхних контактов. Тут же прикрывает динамик рукой и отводит трубку как можно дальше от уха, даже один глаз зажмуривает, зная, какой приветственный рингбэк его сейчас ждёт. Выдержав так несколько бесконечных секунд визжаще-радостного: «А ВОТ И РЕАЛЬНЫЫЫЫЙ М-И-И-И-И-И-И-И-ИК!!!!!!!!!!!!!! СЕЙЧАС Я ОТВе-Е-Е-е-ЧУ-Ю-У-у И МЫ С ВАМИ К-А-А-А-К ПОБОЛТА-а-А-ЕМ!» (и так по кругу, если тот не брал трубку сразу) - он наконец-то слышит звук соединения с абонентом. - Ааауууувааа... Мммнм... Шоточка? Шоточка, друг мой... А ты, часом, там не ахуел?.. Ты в курсе, что сейчас ночь, завтра на работу и хорошие мальчики и девочки спят?.. - Вопрос на миллион, Ямадочка, - ехидно перебивает его возбуждённый своей гениальной тактическо-стратегическо-логической догадкой на пути расследования причин инцидента с кодовым названием «Ебучая груша». - Вопрос на миллион и ты забудешь как меня зовут как минимум до утра. Обещаю. - Да уж, вопрос на миллион и оплата, смотрю, такая же... Аааууува... Ладно, давай, только в темпе вальса, а то серьёзно вот - утром в рог получишь. Айзаве и самому не терпится скорее услышать то, зачем он звонил, поэтому он выпаливает на одном дыхании без предисловий: - Какая незнакомая омега заходила сегодня утром в учительскую до того как я пришёл? По другую сторону на несколько секунд воцаряется тишина, а потом раздаётся громовой, подвывающий хохот. - ААХАХАХА, так вот почему ты сегодня весь день как вошь на гребешке вертелся, ахахаха! Вот оно что, ну ясно-понятно с тобой, ясно, ясно. Айзава сжимает пальцами переносицу и прикрывает глаза. От раздражения у него начинает болеть голова. - Клянусь пресвятым шестиглазым серафимом Сатору и двенадцатью его архангелами, Мик. Клянусь, что никогда, слышишь, ни-ког-да больше ты не «перехватишь» у меня «пару сотен до получки», после того как опять промотаешь почти всё в караоке, а оставшееся выплатишь как штрафы, моральную компенсацию и услуги отоларинголога их работникам и другим посетителям. И никогда больше я не прикрою тебя перед твоей омегой, что ночевал ты у меня. Клянусь. - Стёрочка, лапа моя. А ты лютый, ты в курсе? Ты мой друг уже тысячу лет, ты знаешь все мои болевые точки и теперь так подло ими пользуешься? Шантаж, да? Манипуляции? Не друг ты мне теперь, а ехидна. - Это ты мне ехидна, а не друг. Говори, ну. Кто там был? - М-м-м, а знаешь что? За вероломное предательство наших священных уз дружбы, за то что разбудил меня, за то что назвал меня ехидной - ты приговариваешься к тому, что... нифига я тебе не скажу. Ни-фи-га. Ни-фи-га-шень-ки. Впрочем, не расстраивайся, завтра он опять придёт. И послезавтра. И вообще он теперь будет вести курс «Геройской физ.подготовки». Сегодня он забегал только познакомиться. А ещё там тебя ждет сюрпризик! Ха-ха-ха! Но это вот - хрен тебе. Сам завтра узнаешь. Меньше дрыхнуть надо по утрам, пока другие впахивают... - Мик на том конце театрально всхлипывает и надрывно добавляет: - как пчёлки!.. Айзава бросает трубку и прикрывает глаза. Голова всё-таки разболелась. - Это ты назвал меня ехидной, придурок... Не то что пару сотен, он теперь этой вопящей заднице и на кофе десятки не даст. Умирать тот будет под мостом - копейки не кинет. Потому что нет у него больше друга. Определённо. Теперь его чувства были ещё в большем раздрае - и потому что в его относительно сложившейся, стабильной жизни - как же раздражает - появилось что-то, на что ему вдруг стало не плевать, и потому что ответа как такового от Ямады он не получил. Ну хотя бы узнал что это «он». Хотя какая разница, если у «него» такой запах... Вспомнив о нежно-белых, маленьких, беззащитных цветках лесной груши, он невольно представляет, какая же нежная, милая шея может источать такой тонкий, робкий аромат. Как эта трогательная шейка могла бы трепетать и изгибаться под его, айзавиными, покусываниями... - и опять чувствует, что айзава-младший заинтересованно приподнимает голову. «И ты туда же. Такая же ехидна. Предатель. Ладно, поживём - увидим. А ты спи. Ничего тебе больше сегодня не светит.» Он поднимает с пола смятый листок, расправляет его и вычёркивает «План А» как уже заранее не состоявшийся. Что ж, у него всё еще остаются «План Б» и «План В». Айзава опять зажимает прядку волос между губами и вздыхает тяжко одним носом - планы были откровенное дерьмо. Вот что это такое? «Узнать кто это...» и «...действовать по обстоятельствам» Ну просто офигенный план. План-капкан! Детский сад... Он густо зачёркивает уже написанное и столь же коряво выводит ниже: «План зеро: Я рот того ебал. Завтра разберусь.» И, твёрдо уверенный, что развязка этой нелепой истории близка, игнорируя стояк, вытягивается по-армейски на кровати, закрывает лицо локтем одной руки и отрубается Хотя кого он обманывал? Ему всё-таки пришлось ещё разок передёрнуть. А потом уже отрубиться. Ему снились грушевые цветочки и Ямада, танцующий в семейных трусах в горошек и поющий в караоке песню про дружбу . *** На следующее утро Айзава является на работу раньше всех. Да, потому что он САМ так захотел. Да, ведь вчерашние бумажные дела он так и не порешал, а это очень важно. И новую подаренную толстовку вместо привычной потрёпанной кофты он тоже решил надеть САМ. Ведь невежливо так никогда и не примерить подарок. Штаны и берцы, впрочем, остались на месте, вместе с жалкими остатками его гордости. И всё-таки он переборщил и явился слишком рано - за окнами была уже предутренняя, прозрачно-синяя, но всё же темень. Осень была на исходе и светало существенно позже. Решив, что он только заглянет в учительскую, исключительно для чистоты эксперимента, а потом улизнёт куда-нибудь в подсобку доспать, Айзава толкает дверь. Как он и полагал - пусто. Принюхивается осторожно - тоже вроде ничего. Хотя... хотя нет, постойте-ка! На диванчике в уголке сидит странный тип, очевидно из управления или министерства. Потому что такие вот странные типы только оттуда и наползают. Вот и какого беса он припёрся сюда в такую рань? Айзава тоже припёрся, но Айзаве можно. А этот что? «Тип», судя по всему, даже не слышит его, и искренне увлечённый чем-то в маленьком ноутбуке на своих коленках - еще и напевает себе под нос. Айзава молча рассматривает его от двери. Ну что за недоразумение! Не то что бы Айзава Шота был любителем судить о людях по внешности, о нет, совсем нет. Но этот странный человечек действительно первое что делал - это ассоциативно вызывал в голове слово «недоразумение». «Человечек», расположившийся с ноутбуком на его любимом айзавином, к слову, диванчике, представлял из себя зрелище и правда престранное. Настолько, насколько это можно было сказать о человеке в мире, где каждый второй похож если не на жирафа, так на кальмара или гриб. Или вообще гигантская крыса. Совсем-совсем уже не мальчик - явно глубоко за сорок, какой-то несоразмерно длинный, худой - даже скорее истощённый, в нелепо сидящем на нём, словно парашют на богомоле, костюме гротескного горчичного, в полоску (о, боже) цвета, как-то неестественно ссутулившийся, с непропорционально длинной, тщедушной шеей... да что вообще в нём было пропорционального? Это был человек из разряда «слишком»: слишком высокий, слишком тощий, со слишком длинной шеей, со слишком длинными руками, со слишком длинными ногами, со слишком нелепыми, соломенными.. а хотя нет. Вот волосы у него пожалуй были... э-э, славными? Айзава удивляется откуда у него вообще выпало это слово, из каких забытых задворок романтических трущоб его души. Нет, ну серьёзно, «славные?» Медленно, с левого виска, вверх и вглубь, у Айзавы снова поднимается мигрень. Незнакомец же наконец обнаруживший, что в учительской он больше не один, прерывает смущённо своё мурлыканье, и поворачивает голову к двери. Выражение его лица тут же меняется с мрачно-сосредоточенного на приветливое и открытое. И в этих ранних, предутренних, синих сумерках за окном, в этой промозглой бесприютной осени на сотни просторов вокруг, в этом кромешном зимнем предчувствии, Айзаву Шоту вдруг встречает и разбивает вдребезги, наповал, на голову, навсегда, взгляд таких невозможных, таких голубых майских глаз. И незнакомец улыбается ему, робко и беззащитно. И в это же мгновение до Айзавы наконец добирается робкий, как улыбка его обладателя, нежный, какими нежными были наверняка его волосы, беззащитный, как его взгляд, запах. Запах цветков дикой груши. - Нет, блядь. - Говорит Айзава, отступает шаг назад в коридор и захлопывает с треском дверь. - Нет, - сообщает он двери. - Нет. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. *** Потом, конечно, он заглядывает обратно, извиняется, стараясь не смотреть на растерянного, обескураженного мужчину, бормочет какой-то бред про то что обознался, и снова сбегает, ретируется на крыльцо, где с невозмутимым видом, будто всё как обычно, а он просто тут вот стоит, красивый, - он дожидается своих коллег одного за другим. С ними, такими привычными, их такими привычными запахами, их привычными голосами, привычными глупыми и не очень шутками, он может хоть как-то заземлиться. А дальше.. Дальше происходит безумный день, который как горная грязевая сель, протаскивает его, Айзаву Шоту, ничего толком уже не соображающего, всеми рёбрами, всеми руками, ногами и головой по всем камням на склоне; давит, размазывает, пятьсот раз переворачивает, разрывает и расплющивает. Такое ощущение полной бесконтрольности над чем-либо бывает, когда попадаешь в авто-аварию, и видишь как тебя несёт в переворачиваемой налету машине в дерево или с обрыва, а ты крути руль - не крути, жми на тормоз - не жми, а ничего уже не можешь изменить. Или когда сильно ранят - и вот тебя уже куда-то тащат, несут, в тебя что-то втыкают, из тебя что-то вынимают, куда-то перекладывают, а ты и слова сказать не можешь, и пальцем пошевелить, дай бог если вообще в сознании. Вот таким примерно сегодня и был его день. И был Незу, который наедине, в своём кабинете, но в присутствии этой невозможной, жутко смущающейся, омеги открывает Айзаве, кем тот является на самом деле, и почему «так вот получилось», и почему он, то есть конечно теперь уже не «он», а Яги-сан, теперь тут будет преподавать, и почему никому вне учительского состава об этом пока нельзя знать. И были занятия у его нового класса, который ему вручили совсем недавно, и в котором он уже явно видел как минимум две весьма взрывоопасные проблемы - молоденькие талантливые альфы в самом цвету пубертата, м-м... красота. Он ещё из-за них поплачет - это уже было очевидно. А может и не только из-за них, класс вообще был... скажем так... непростой. И был, наконец, сам этот омега, а точнее Яги-сан, а точнее, о господи, в это не верилось до сих пор - Всемогущий... Всемогущий! Айзаве так сложно уложить это всё в голове, что он пока разделяет их на два разных человека: вот он тут Яги-сан, а вот тот там - просто Всемогущий. Особо это не помогает. Становится даже хуже. Попытки осознать всё, как-то встроить это в свою жизнь скрипят и ворочаются, катаются, гремят, спутываются и извиваются в его бедной лохматой головушке. Мечутся, бьются, ругаются между собой и остаётся только одно - чувствовать себя в летящей с обрыва машине и не мочь ничего с этим сделать. А самое неприятное и раздражающее Айзаву было то, что этого человека было слишком много в его жизни ещё вчера, а ведь вчера его в ней ещё даже не было! Что же тогда будет дальше? Получается, всё это время, Всемогущий был омегой? Почему никто никогда не говорил об этом? Ну не может же быть, что бы за столько лет никто никогда этого не знал? Или знал? Как говорится - можно что-то держать в секрете долго от немногих людей, недолго - от многих, но невозможно держать что-то в тайне всегда от всех. Хотя.. держат же сейчас в секрете то, что.. каким он.. какой он.. Айзаве снова противно и стыдно за своё утреннее поведение. Вспомнилась кроткая и мягкая улыбка Яги-сана навстречу ему, и как он на неё отреагировал, и как это наверняка отвратительно выглядело... «В общем, - Айзава силой воли заставляет себя продолжить свою мысль - держат же в секрете то, каким он сейчас стал. И если так подумать, на фоне этого то, что он омега - не так уж и важно...» Но вот почему его омежий запах - а давай-ка, Айзава, называй вещи своими именами - его запах сводит тебя с ума? Никогда ничей не сводил, а тут вдруг... И почему его запах сводит с ума только тебя? Как ни смотрел Айзава на других в присутствии Яги-сана, так и не заметил ничего необычного в их поведении, чего-то раздражённого или нервозного как у него. И что, теперь так будет всегда пока они работают вместе? Он что, должен... Он, собственно, должен сделать что, что бы это прекратилось? Ну невозможно же так работать, если тебя так прёт с запаха омеги. Ну правда, невозможно. Варианта сближения с этим омегой как альфе, он естественно не рассматривал, и у него на это было пять причин: - Разница в возрасте - раз. - Внешность явно не в его вкусе - два. - Ему не сдались никакие отношения - три. Пусть даже там была бы самая распрекрасная на всём белом свете омега со звездой на лбу. - Четыре... Он, блять, ВСЕМОГУЩИЙ. По факту - один из богатейших и статусных, как бы он не выглядел, людей на планете. Он - Легенда. Он - Эпоха. А он, Айзава, кто? Школьный учителишка, рецессивный альфа и третьеразрядный, никому не известный герой без амбиций? Так, пуговка от кальсонов... Айзава не старается унизить себя намеренно, просто рассуждает как есть, как он всегда считал - а он, собственно, действительно кто? Вот то-то и оно. - А, ну и он его раздражает. Пять. Точка. И кто вообще такое от него, всегда более чем уравновешенного, Айзавы-сенсея ожидал? Вот эти вот все выходы с притопываниями нервные из-за нового преподавателя - омеги? Да никто. И Яги-сан на самом деле тут не виноват. Но как же раздражает. Значит проблема в нём? Значит это он всех подводит? Это раздражает его ещё больше. Уволиться? А вот хуй вам. Попросить уйти ВСЕМОГУЩЕГО? Ахаха. Всё было сейчас в голове в такой куче, что даже разобрать по полочкам и составить очередной план-капкан у него не было никакой возможности. Но вот, наконец-то, этот безумный, безумный день подходит к концу. Уже на полном автопилоте, Айзава, как сломанный киборг-убийца на последнем импульсе издыхающей батареи, злой, как сто чертей, мрачный, как сто картин Босха, уставший, измученный своими размышлениями, с больной головой, спешит за угол Академии, в небольшой полисадничек, куда повадился последнее время бегать курить. Завернув за угол, он мгновенно срисовывает там троих учеников с сигаретами во рту - двух с третьего курса, а одного, ого! - из его, айзавиного, класса. «Потом пришибу.» - думает он про «своего» злорадно. «А на остальных настучу.» - и так зыркает на бедолаг, что те мгновенно будто обретают причуду телепортации каждый, и через секунду только ветер помнит, как они только что тут стояли. Айзава валится с размаху на скамеечку за кустом, сгребает в кулак чёлку, достаёт сигарету и наконец-то позволяет себе громко, звучно, сочно, витиевато, грязно и много-многоэтажно выматериться. Неожиданно, тихо и мягко, кошкой, рядом появляется Полночь. - Ого, Стёрка, детка, а можно записать? Я некоторые элементы этой филологической конструкции даже не слышала никогда. - Она достаёт тонкую длинную дамскую сигаретку и выжидательно смотрит на Айзаву. - Каяма, детка, можешь даже себе татуировку на попе с этой конструкцией сделать. - Айзава молча прикуривает ей, а потом себе. Опускается ранний вечер. Приятные, но уже довольно прохладные сумерки. Полночь кутается в пальто с пушистым воротником, а Айзаве плевать на холод, наоборот, от него как-будто бы легче. Минуты полторы блаженного молчания и тишины. - Слушай, Шота, - уже серьёзно, полушёпотом обращается к нему подруга. - А если совсем по-чесноку, ты чего бесишься-то второй день? Вчера на тебе лица не было, а сегодня вообще было такое ощущение, что ты воспаление аппендикса, обострение геморроя и панкреатита одновременно на ногах переносишь. Вот серьезно. Только не сочиняй мне тут, ок? Я сто лет тебя знаю. И я не Хизаши. - Полночь мягко и ненавязчиво притирается к плечу Айзавы своим. - Это из-за него, да? Ты так из-за нового омеги в коллективе бесишься? Из-за Всемогущего? С сигареты Айзавы вниз падает столбик пепла. Да. Немури действительно не Ямада. С ней проще, и намного. Ей можно доверять, и в таких вопросах уж точно. - Так заметно, да? - скалится он. - Ну не то что бы... Не всем, по крайней мере. Пока не всем. Ученики наверняка ничего ещё не заметили. Ты для них всегда злыдень и Северус Снейп. Ямаде и остальным по-моему плевать. Ну, на тебя. Ох, блин! Извини, я имела ввиду, на то, отличаешься ты от себя обычного или нет. То есть, может и заметили, но им плевать. - Да понял я. - А мне вот заметно. И не плевать. Ты ведёшь себя совсем иначе. И дело даже не в том что ты напряжён как пружина на взводе перед тем как стрельнуть. Ты... ты ведёшь себя как альфа. - Вот это новости. Альфа ведёт себя как альфа. - Да ты не понимаешь. Ты же рецесс. Большинство вообще считает тебя тупо бетой. И для большинства всё это совершенно не заметно, все эти вот тонкие перемены - одним плевать, другие еще слишком юны что бы понять, третьи молчат из вежливости, да и маску непокобелимости, надо отдать тебе должное, ты как всегда держишь отменно. Стоп, а... а ты сам-то хоть замечаешь? Айзава докуривает и тушит окурок о подошву. Аккуратно запихивает его в землю поглубже. - Например что? - Ну например то, что ты скалишь клыки. - В этом месте Айзава удивлённо поднимает брови и рефлекторно проводит кончиком языка изнутри по своим небольшим клычкам. - И крылья носа у тебя дёргаются как у альфы-мужчины. Ты стал агрессивен. И ты, извини... я понимаю, это интимное даже между альфами, и если честно я думала первым об этом тебе сообщит кто-то из наших парней... - Да не тяни ты хвост за кота, я уже понял, что ты у нас самая тактичная, говори, в чём ещё я там облажался. - Ты пахнешь, Айзава. Ты пахнешь альфой перед гоном. А насколько я знаю, он у тебя в январе. А сейчас только конец октября. Пока еще не чётко, да. И заметила я только потому что специально принюхалась. Но я сама альфа, и женщина, мне-то плевать. А представь, как ты перепугаешь юных омежек из своего класса, если это продолжится по нарастающей? Ты ведь даже, как выяснилось, сам этого не замечаешь. - М-м. Что ты ещё выяснила обнюхивая меня? - Айзаве неожиданно становится очень весело. Что ж, истеричный хохот - не самое плохое окончание для такого дня. - А я не только тебя обнюхала, так-то. Я еще и Яги-сана... Того... Ну, обнюхала. Втихаря, естественно. Хотела понять причину такого твоего неожиданного срыва. - Не было у меня срыва. Пока. Ну и что же ты там унюхала, тактичная ты наша? - Айзаве становилось всё веселее. - А то. Что он не пахнет. Почти никак. Отдушка омежья конечно есть, но настолько слабая, что я даже не поняла на что она похожа. Её не хватило бы даже на то, что бы в час пик, в метро, притёршись вплотную, самый озабоченный альфа-извращенец его бы почуял и отреагировал. - О, так я, по-твоему, гипер-супер-мега-ультра-озабоченный-извращенец альфа в квадрате? - Айзава уже неприкрыто начинает скалиться во все свои тридцать два. - Нет же, балда. Я хочу сказать что странно это всё. Почему только ты так его «разнюхал». И только ты так бесишься. Не понимаю пока. И тем не менее - вот они мы здесь. И ситуация эта тоже здесь. - Так. Знаешь, я очень ценю тебя как своего друга, Каяма. Но этому разговору уже пора прийти к какой-то развязке. - Да, ты прав. - На несколько минут Полночь задумывается. Айзава действительно очень дорожит ею, хотя бы за то, что она всегда понимает его почти без слов. И всегда может упростить, сократить, купировать всю его мозговую диарею, и составить действительно работающий, нормальный и чёткий план действий. - Угу. Ага. В общем, так. Выхода я вижу только три. Что бы избавиться от этого наваждения, тебе требуется либо: - План А) Сделать его своим омегой и заниматься с ним сексом на регулярной основе. Айзава давится воздухом чуть более показательно чем ему бы хотелось, краснеет и достаёт ещё одну сигарету. - Так. Ок. Нет. Следующий вариант. Немури пожимает плечами. - План Б) Тебе надо сходить к врачу и пройти гормональный курс для особо... ммм... нестабильных альф с вот такими вот гормональными сбоями. Должно существенно полегчать. Да и насчёт странного острого восприятия его феромонов уточнишь. - Ну пиздец. Врачи... Гормоны-феромоны... Я никогда этим... Это... не использовал. - Оно и видно. - Так, а план В? - А план В, друг мой привередливый, это собрать вещички и свалить куда-нибудь подальше, например в Россию на ПМЖ. Например в Магадан. Шота вытаращивается на неё, даже забывая о своих страданиях. - Почему... в Россию? Почему... в этот... Магадан? Это что такое вообще? Город? - А что не так с Магаданом? Героев там маловато, злодеев многовато... Впишешься туда как миленький. Будешь наносить добро и сеять вечное как преподаватель. Да ладно, ладно, шучу я. Не обращай внимания. Родня у меня там живёт кое-какая... И я знаю, что там достаточно холодно, чтобы остудить твою внезапную страсть. Немури уже сама устаёт от разговора и трёт лоб. Становится всё прохладнее. Айзава задумывается на пару минут, резко хлопает себя по колену и подводит итог: - Первый план - полная ересь. Третий - шутка, и я не хочу в Россию. Так что... есть знакомый врач? - Ща, - Немури закапывается в телефон. - Ща, ща... А кстати, почему первый-то нет? Айзава демонстративно воззаривается на неё из-под своих лент и чёлки, как сыч из дупла: - Почему нет? Да потому что... Проклятие, Каями, что за вопросы? Он же Всемогущий. Все-мать его-могущий! - и добавляет тише: - И... и он стал ну... таким... - Каким?.. спрашивает Немури тихо, не отрываясь от телефона, - Ну, каким? - Ну, он... -Айзава трёт переносицу и выдаёт без купюр, потому что устал сегодня подбирать слова. - Он выглядит, как коряжка на болоте. Немури вдруг резко отстраняется от него и со всей силы заезжает ему в бок локтем. Ощущается это примерно так, будто ему в рёбра прилетел привет аж из Магадана. - А ну отставить говорить гадости о людях, да еще и за глаза! Отвратительно, фу! Гадость какая! Вот уж чего не ожидала от тебя, Айзава-кун, прям мерзко сейчас стало! Так же резко успокоившись, как и взорвалась, она уже тихо и спокойно объясняет ему как нерадивому ребёнку с лёгким УО: - Каждый человек по-своему прекрасен, Шота. Точка. А насчёт Яги-сана вообще не поняла претензий. Да, по сравнению с собой бывшим он выглядит порядком измотанным и уставшим. Да, потому что он перенёс бесчисленные... Стой, а ты хоть знаешь что именно с ним произошло, и с какими последствиями? Ага, я так и думала! Знаешь только самые верхи. А ты вот поузнавай, поузнавай... Хотя бы у него самого. А вообще... Он так-то вполне себе ничего. Особенно если улыбается и если подобрать ему рубашечку по-размеру. У него ноги стройные, длинные... - Немурин голос начинает мурчать, течь как медовая речка. - Пальцы такие изящные и красивые... Шея нежная... - Так, ага, вот он, контакт врача! Я тебе скину в чат наш с тобой. Профессор шарит. Завтра позвони ему, скажи от меня. Он тебя примет и всё будет чики-пики. - Так во-о-от, Яги-сан... В общем, он милый. Что-то в нём есть такое... Хотя для меня он и не пахнет почти, но всё-таки что-то в нём есть, что-то такое, из-за чего хочется поприжать его в уголке и зубками шейку... Ну и там... Увлёкшись, Немури явно забывает, что она тут самая тактичная, беспристрастная и деликатная на районе, тихо рыкает и глаза её блестят хищно в сумерках. - Если б я не знала, что мой друг, то есть ты, на него глаз первым положил, я сама бы с ним уже что-нибудь... Во рту у Айзавы становится кисло, зачем-то он облизывает клыки и этот разговор, и так затянувшийся сверх меры, становится ему окончательно неприятен. - Так, ладно. - Он резко встаёт. - Пожалуй, мы увлеклись, а уже поздно. Я хочу домой и жрать. Уверен, ты тоже. Тебя проводить? - Пфф, тоже мне, жепельмен нашёлся! - Немури отпускает как по щелчку, и она искренне смеётся. - Меня заберут. С пол-часа уже страдалец мой у ворот ждёт в машине, пока я тут своего друга из водоворота любовных соплей спасаю. Ты сам-то нормально доберись. Подняв воротник повыше, Полночь семенит к воротам, и Айзава окликает её на пол-пути: - Каяма. - М-м? - Типа ну. Спасибо тебе. Немури молча салютует ему по-американски и уже окончательно исчезает за углом. - И не клал я на него никаких глаз. И я знаю, что он милый. - бурчит Шота в ленты, пугается своих последних слов, ёжится и тоже отправляется домой.