Самый тёмный час

      Мерлин рухнул на колени, с трудом переводя дыхание. Огромное двухголовое чудовище, лежащее перед ним, медленно умирало. Молодой маг не мог смотреть на него. Лужа крови под монстром неуклонно разрасталась. Бурый мех на месте, куда попало заклинание, был тёмным и влажным. Убийство зверя стоило немалых усилий, но Мерлин не чувствовал гордости, только глубокую печаль. Воздух вокруг него колыхался от старой, могущественной магии, а в голове тихо слышался болезненный стон. Когда существо издало последний рык боли, его передняя лапа развернулась и протянулась к нему тремя изогнутыми чёрными когтями. Он видел их как в замедленной съёмке: один коготь тянулся дальше, чем два других. Оно пыталось схватить его, и на мгновение Мерлин хотел позволить ему это сделать. Почему бы и нет? Он убил ещё одного представителя своего вида. Вполне естественно, что оно жаждало мести. Сколько сородичей этого существа убил волшебник только за последний год?       — Мерлин, что ты делаешь? — крикнул знакомый голос, раздавшийся совсем рядом.       Внезапно перед ним появился Ланселот. Длинный меч был нацелен на лапу существа.       — Ланселот, нет! — закричал Мерлин.       Он схватил рыцаря за предплечье, прежде чем тот успел нанести удар. В этот момент чудовище испустило последний протяжный вздох и перестало двигаться.       Ланселот посмотрел на него сверху вниз. Его лицо было полно сомнений и беспокойства.       — В этом не было необходимости, — сказал молодой маг.       — Как ты?       Мерлин лишь пожал плечами и пробормотал едва слышимое «Я в порядке», с трудом поднимаясь на ноги. Он чувствовал себя настолько истощённым и измученным, что ему пришлось опереться на Ланселота.       — По-моему, ты не совсем в порядке, — сказал рыцарь.       Маг не любил, когда его пристально рассматривают. Гаюс и так делал это слишком часто. Каждый раз, когда он возвращался с опозданием, с синяками или весь в грязи (а то и хуже), лицо старого лекаря принимало выражение, странно напоминавшее Мерлину материнское. Его всегда удивляло, что кто-то может так безоговорочно поддерживать его и в то же время беспокоиться сверх меры. Результатом неизменно становились похлопывания по спине, ужасно сладкое на вкус снадобье, перевязки, когда это было необходимо, и несколько часов беспокойного сна. Возможно, он не был бы таким уставшим, если бы ему не снились эти мерзкие кошмары каждый раз, когда он закрывал глаза.       — До сих пор проблемы со сном? — спросил Ланселот, когда они начали выходить из леса.       — Да, — ответил Мерлин. Он старался не смотреть на обеспокоенное лицо Ланселота.       Небо было высоко над их головами, всё ещё белого цвета, как и перед дождём. Лес был густо заросшим зелёными деревьями, но при этом влажным и прохладным. Мерлин чувствовал, как ветер обдувает его с головы до ног. Раньше он с лёгкостью мог наколдовать на ладони маленькое пламя, чтобы согреться, но сейчас маг не мог этого сделать. Иногда у него возникало странное чувство, будто его магия на самом деле не принадлежит ему, что она совершенно случайно свалилась на его плечи, чтобы быть бременем, но не более того. Она может быть использована для защиты Артура, и только для него.       Именно поэтому он не смог её спасти. Фрея. Но это было не совсем правдой. Мерлин обладал силой, чтобы спасти её, но не решился, опасаясь, что её проклятие в конце концов навредит Артуру, и боясь, что тёмная магия вокруг неё каким-то образом приведёт к гибели Камелота или его самого. Как он мог быть таким глупым и легкомысленным? Прошёл год с того момента, как парень последний раз увидел её лицо в воде пещеры, и с тех пор он скучал по ней каждый день.       — Они начинают сбываться, да, твои сны?       Мерлин ничего не ответил. Вместо этого он обернулся и быстрым заклинанием стёр их следы, втайне желая, чтобы его тёмные мысли исчезли так же легко.       Для них с Ланселотом стало уже обыденностью вместе пробираться за городские стены и заметать следы на обратном пути, чтобы, когда будет обнаружен труп какого-нибудь волшебного существа, никто не смог связать это с их отсутствием. Поначалу Ланселот следовал за Мерлином втайне от самого мага. Позже рыцарь признался, что это было сделано лишь потому, что не смог бы вынести реакции Артура, если Мерлин бы однажды не вернулся. На самом же деле Мерлин был рад компании. Особые охотничьи вылазки действовали ему на нервы. Убийство волшебного существа всегда возвращало его к мысли о том, что парень на самом деле один из них, хотя и не до конца. Но в тоже время он не был ни рыцарем, ни лекарем, ни даже подмастерьем — Гаюс ещё не поделился с ним своими планами на этот счёт. Мерлин едва справлялся с ролью слуги, а за то, что он был колдуном, его могли сжечь на костре. Так кем же он был на самом деле?       — Я не пророк, — сказал он Ланселоту гораздо резче, чем собирался.       — Что говорит твой дракон?       — Не понимаю, зачем я снова и снова обращаюсь к нему с этим вопросом, он только запутывает всё ещё больше, — Мерлин со всем своим умением постарался повторить низкий, раскатистый голос Килгарры и его проницательный взгляд. — «Неясно, обладаешь ли ты даром, Мерлин. Но очевидно одно: тьма сгущается над Камелотом, и миру Альбиона нужна твоя помощь именно здесь». Честно говоря, я устал от этих разговоров о моём великом предназначении. Я бы с бóльшим удовольствием послушал храп Гаюса или очередную речь Артура.       Ланселот тоже казался недовольным ответом дракона. Он не мог не заметить, что они всё чаще встречают тёмных и опасных существ. Случайные столкновения стали обычным делом, случающимся почти еженедельно, заставляя Мерлина пренебрегать своими обязанностями слуги. Молодой волшебник чувствовал, что его магические силы на пределе, и это было правдой. Он не боялся, что магия подведёт, наоборот. Ночью, лёжа без сна, он размышлял о том, насколько могущественной становилась его магия. Килгарра и в этом вопросе был уклончив, сказав, что Мерлину следует расширить свой ум и научиться чувствовать, а не думать. Как ни странно, Гаюс учил его делать прямо противоположное: сначала думать о своих действиях, а затем доверять своим знаниям и суждениям. Чем больше Мерлин думал об этом, тем больше казалось, что быть волшебником и лекарем одновременно невозможно. Как же Гаюс умудрялся совмещать всё вместе?       — А как насчёт надвигающейся тьмы? Что, по-твоему, это означает? — снова спросил Ланселот.       — Не уверен, — в голове Мерлина промелькнула злая мысль, и он усмехнулся. — Может быть, какое-нибудь тёмное создание съест Агравейна?       Любой другой рыцарь, за исключением, возможно, Гвейна, отправил бы его в темницу за такие слова, но Ланселот тоже улыбнулся; или, может быть, он просто радовался перемене настроения друга.       — Ты не очень-то его любишь, да?       Мерлин лукаво улыбнулся.       — Откуда ты знаешь?       — Может быть, это было видно по тому, как ты опрокинул его бокал, когда он сказал, что Артур слишком молод и наивен, чтобы править? Или по тому, как ты заставил его упасть в грязную лужу в первый день его тренировки с рыцарями? Или по тому, как его плащ запутался в седле?       Мерлин был рад, что тон Ланселота был заговорщическим, иначе у него могли бы быть неприятности, особенно с Гаюсом. Может быть, магия всё-таки немного принадлежала ему.       — Честно говоря, с плащом это был не я, клянусь!       — Не пойми меня неправильно, но я считаю его высокомерным дураком, — мнение Ланселота об Агравейне окончательно сформировалось, когда тот назвал Гвен обычной служанкой. — Но, Мерлин, не слишком ли сильно ты рискуешь, пытаясь усложнить ему жизнь?       — Его жизнь? А как насчёт моей? Представляю, как тяжело ему было расти в нищенских условиях, — саркастически заметил Мерлин.       — Ты путаешь Агравейна с Артуром, — мудро заметил Ланселот.       Мерлин просто фыркнул.       — Но ведь они выросли одинаково, не так ли? Артур стал болваном, а Агравейн — дядей болвана. Артур изменился в конце концов, но Агравейн относится ко всем как к грязи, если только они не благородного происхождения. Артур никогда не заставлял меня чувствовать себя слугой, а теперь… Как будто я вдруг стал невидимкой. Всё, что он мне говорит, это «принеси, Мерлин», «убери, Мерлин» и «уйди с дороги, Мерлин». Должен признать, что я даже скучаю по тем временам, когда в меня бросали вещи. Так что, думаю, я компенсирую это тем, что донимаю лорда Дядю Болвана. В любом случае, что есть жизнь без небольшого риска?       Ланселот скептически посмотрел на него.       — А разве ты и так не рискуешь?       Мерлин на мгновение уставился на очертания замка, который появился перед ними на краю леса.       — В конце концов, всё это должно стоить того, не так ли? — прокомментировал он, скорее для себя, чем для Ланселота.       И тут его осенила мысль. Он никому не признавался в этом, даже Гаюсу, но Ланселот был рядом, и до сих пор парень считал его настоящим другом. Он доказал, что ему можно доверять. Рыцарь даже согласился немного солгать, чтобы защитить его секрет, и это было больше, чем кто-либо когда-либо делал для него.       — Что случилось? — спросил Ланселот тихим голосом, хватая Мерлина за руку, когда они покидали лес.       — Моя магия, — ответил Мерлин. — Всё труднее и труднее её контролировать. Это как… не знаю… Словно она растёт, и мне нужно всё больше сил, чтобы держать её в узде. Но что, если я не справлюсь? Что, если я потеряю контроль?       Ланселот успокаивающе положил руку ему на плечо.       — Ты справишься. Ты самый храбрый человек, которого я знаю.       Мерлин улыбнулся.       — Достаточно храбрый, чтобы явиться к Артуру и Агравейну в таком грязном виде?       — Может, не настолько храбрый, — согласился Ланселот с улыбкой.       И Мерлин побежал по направлению к замку.