между мирами, eternity

4 месяца спустя, выпуск из универа

Плевать, что над Нью-Йорком стоит смог марихуаны, непроветриваемый даже океанскими ветрами. Плевать, что спускаться в метро и некоторые районы Лонг-Айленда опасно для жизни. Плевать, что это не город, а эмиграционный центр. Плевать, что у Стайлза на глазах в Central Park однажды два бульдога загрызли болонку. Плевать, что тебя пытаются отлавливать дамы с низкой социальной ответственностью. Плевать, что цены на Манхеттене просто ужасные и что с февраля за въезд в центр на авто нужно платить по девять баксов. Плевать! Он уже привык к Нью-Йорку. Привык к Дереку, привык к Эли, к архитектуре и универу, к бессмысленному потреблению Лидии и постоянным приставаниям Айзека. Привык в хорошем смысле — привязался. «Нельзя всё взять и бросить. Оборвать связь. Кинуть людей» Голос здравого разума пытался втолковать что-то Стайлзу. Он бы и рад себя уговорить… Но омега смотрит на Скотта. На его до боли знакомую улыбку. В парадном костюме, с Кирой в коктейльном шелковом платье с узкой талией под рукой в виде экзотического дополнения к альфе (конечно он был им и в этом мире, никакой иронии), с жемчужной ухмылкой, с букетом дорогих цветов. Только хитрый и хищный прищур в глазах выдает отсутствие тождественности натуры вычурного компаньона на рауте с тем самым, лучшим другом — самым добрым из героев, который Стайлз только знал. Но тем не менее Стайлз смотрит. Смотрит и понимает, что слова: «жить в Нью-Йорке с Дереком» — ничего по сравнению с тем, что он чувствует при простой фразе: «обратно в Бэйкон-Хиллс со Скоттом». Макколлу даже не нужно было подходить к нему — Стилински уже готов обмануться сам. Парня разрывают чувства. Эгоизм. Тоска. Боль. Надежда. Страх. Желание вернуться домой. «Это больше не твой дом» — Эли, ну ты же понимаешь, что хорошие манеры — это не цель настоящего джентельмена, — Стайлз слышит слишком умный для простых смертных, нравоучительный шепот Дерека где-то за спиной, — Это средство её достижения. Он стоит после церемонии вручения дипломов в абсолютном оцепенении, из которого не выводит ни кривоватая улыбка Эли, вручающего папе букет и что-то в хрустящей подарочной упаковке, ни Дерек, искренне улыбающийся, поздравляющий с получением высшего образования и пока не замечающий, что что-то не так. Он оглядывается. Он натыкается взглядом на Скотта. Его взгляд темнеет. «Кто он здесь? И что он тут делает?» А к Скотту подходит Айзек. Жмут друг другу руки. Улыбаются, кто-то шутит, смеются. Стайлз готов бросится к ним. Что там заявил Лейхи перед началом? “The way u look should be against the law”? Так может он подтвердит свои слова и познакомит «омегу своей мечты» (пусть и кинувшей его во френдзону) со Скоттом-мать-его-Макколлом? — Тебя сейчас словно начнет трясти, — Дерек наклонился, чтобы в шумной толпе его было слышно, и кожу на шее обдало горячим дыханием, — Возьми себя в руки, а то ощущение, что ты готов запрыгнуть на моего бывшего идейного врага. — Конкурента по бизнесу? — цепляясь за крошки информации, спрашивает Стайлз, не открывая глаз от объекта наблюдения, — Не помню. — Серьезно? — Дерек мрачен и хмур, как никогда, хотя старается этого не показывать, — Из-за падения? Ты не помнишь парня, на которого хотел меня променять? Стайлз картинно закатывает глаза и устремляет немой укор в сторону Хейла. Любовники омеги. Больная тема Дерека. Стайлз даже не успевает задуматься, что в какой-то из вариаций Вселенной он планировал обратить Скотта, своего лучшего друга на минуту, в сексуальное рабство. (По-другому назвать любовные отношения омеги не поворачивается язык). — Боже, мы же договорились начать с чистого листа и не вспоминать об этом. — Ну знаешь, это сложно, когда ты не замечаешь своего ребенка просто потому, что не можешь оторвать взгляд от собственного недо-бывшего, — Дерек снова вскидывает бровь, — Эли вообще-то старался привлечь твое внимание на протяжении уже десяти минут — ты же, как будто, ушел в прострацию. Не мое дело наверное, но он обиделся. Макколл исчезает, Стайлз теряет тонкую нить за ним в толпе. Он начинает нервничать и злиться. — Дерек, ты тут единственный обижаешься, словно дитя малое. Так что сам успокойся. И сам возьми себя в руки, — омега нервно вскидывает руки, принимая поражение, — Хватит пытаться меня поучать, когда я уже сотни раз просил прощения. Стайлз не просил. Ему-то не за что. Оттолкнувшись от чужого плеча по катету, он планирует вниз со сцены по гипотенузе. Дерек — потом. И Эли — потом. Хейлу точно можно все объяснить, чтобы тот снова понял и простил. С маленькой копией Хейла придется конечно повозиться, но упусти Стайлз сейчас Макколла — и он будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Лучше пожалеть, потому что сделал, а не потому что не сделал. Тонким прищуром глаз его провожает Кира, скучающая в шумной какофонии бывших абитуриентов, к которым она явно не имеет никакого личного отношения. Стайлз ловит альфу за короткий рукав пиджака. И потом ловит чужой взгляд. Чужой взгляд. Так Скотт ни на кого никогда не смотрел. Бездумные, беспощадные, убитые глаза. В них такая пустота, что впору ужаснуться. В них время. Время прыгающих курсов валют, горящих домов и сменяющихся любовников. Это был не тот человек, которого Стайлз знал с детства и был готов с ним ко всему. Не тот человек, с которым можно было бы пережить любую катастрофу или войну. Не тот человек, за кого не жалко умереть в стальных грозах, прорасти цветами, упасть в снег на дуэли, застыть в землянке от голода. Из тернии его взора, как из чащобы леса, заглохли протесты, могильной плиткой замостились мечты. Тень его пустоты тянется тенью сквозь бетон его зданий, через ночь, через время. В таких глазах можно утопиться, и никто не заметит. «Чужие судьбы тебе не подходят. Кажется, счастье браковано». Чужая фраза пронзает мозг словно электрический ток. И словно от импульса, Стайлз резко отдергивает руку от чужого рукава. Скотт… нет, другой Скотт переводит вялый и пустой взгляд с места чужого касания к лицу парня напротив. Медленно, скучающе. Он не успевает среагировать, как Стайлз исчезает в толпе под окрики Айзека так же быстро, как и появился. Сзади на него смотрят чужие волчьи глаза. Не Скотта. Кого-то другого.

***

Зевнув ямбом и оторвавшись от книжки, Стайлз закидывает на скандинавский диванчик голову, когда в гостиную, шлепая босыми пятками по кафелю смежной кухни, заходит Эли. Чмокнув папу в щеку, он убегает к Дереку смотреть, что готовится на завтрак, и возвращается к папе со стаканом свежевыжатого апельсинового сока. Уже целую неделю стучат капели. Эли стучит резиновыми сапогами по лужам, не боясь простудиться. Всё сбывается. Спокойствие. Тишина. Утро воскресенья. Солнце косыми лучами падает на деревянный пол личного дома. У реки, чтобы валяться летом в горячем песке. После крепкого девятичасового сна и часа домашней йоги. Отдыхать. Читать. Ждать, пока Хейл закончит свою кулинарные шедевры, чтобы вместе сидеть на кухне, пить ароматный кофе и наслаждаться жизнью. Кто говорил — всё, что делается, всегда к лучшему? Вселенные горят и гибнут, соединяются и исчезают заново. Люди прощаются и больше никогда не видят друг друга. Они любят, кричат, целуют, убивают, придумывают рай и ад, крошат судьбы, судят друг друга. Кто-то спит за окном, у кого-то сплетаются строчки книг. Кто-то шагает на учебу, у кого-то отрывается взлетная полоса. Кто-то ищет правду, у кого-то на кухне точатся ножи. Люди молчат, создают социальные службы, стерегут за углом родных с цианистым калием, дают интервью, молятся о нелепых случайностях, покупают постельное белье, чтобы спать одним, как трупы, положив в гробы белые лилии. Они считают мир тусклым и унылым, жестоким и несправедливым, не судя о том, что в него преподносят. Их любви нет в доме. Мосты сгорают. Мечты перестают дышать. Потерянный рай. Мысли и судьбы растворяются, оставляя прозрачную тень. Небесные огни. Они бесцельно бродят по городам, мучаются от зажимов, видят миражи, оставляют вянуть цветы, пьют джин, пытаются осуществить невыполнимые требования собственного внутреннего голоса. А потом умирают. Все люди умирают. И всё становится неважным. Им нужно было успеть насладиться тем, что было дано. Не каждому положен второй шанс. С жизнью не стоит играть и торговаться. Пусть душа существует вечно. Мигая, затухая и искрами вспыхивая заново. За окном сияет утренний свет. Дерек целует супруга в уголок малиновых губ, потом спускается вниз по мириадам родинок. И Стайлз знает, что он хочет успеть. Успеть насладиться тем, что у него есть. Он упал Хейлу на ладони вместе с небом. Тот закрыл веки и спустился навек в его жизнь. Они не идеальны: бегают за обломками чувств, рисуют молнии поцелуями, задыхаются в ссорах, мирятся волей-неволей. Но они счастливы. Долгая история. Прерывистая, изменчивая. Новая история. Кто говорит, что быть счастливым — это выбор? Возможно они правы.