между мирами, eternity

И так было совершенно очевидно, что Лидия, получи она хоть диплом Гарварда, всё равно никогда в жизни бы не стала работать по специальности — или просто работать. Мистер “Дай Бумажник” был и ее финансовой подушкой, и ежемесячной зарплатой, и кредитной карточкой… и спонсором: Джейкоб, под давлением нескольких капризов, отрыл своей любимой женушке салон красоты — предприятие, в месяц приносившее больше финансовых убытков, чем прибыли в год. (И это несмотря на все старания альфы обеспечить салон высококвалифицированным штабом сотрудников и высокими санитарными нормами) — Фуу, какой ты мерзкий. Мартин кривится и, смешно морща нос и брезгливо отдергивая палец, снимает со свитера сидящего рядом Айзека кошачью шерсть. Альфа медленно тянет бровь вверх и оглядывает манипуляции Лидии с немым скептицизмом. — А ты такая милая, просто ангел. — Какая есть. “Эти двое несовместимы” — скользит в мыслях у Стайлза, когда он рассеянно водит трубочкой в растаявшем льде лимонада, выглядывая Эли, ушедшего смотреть десерт на витрине. А Айзек, что и следовало ожидать, в плане работы и профессиональной карьеры оказался таким же напористым, как и… в другом плане: он, всё ещё завершая обучение, успел устроить перебежку по четырем дизайнерским офисам, обеспечивающим студентам “дуальную программу”, а теперь терроризировал все свободные вакансии местного престижного архитектурного бюро с четко поставленной для себя целью получать самую высокую зарплату среди бывших сокурсников. В том был этот альфа: либо всё, либо ничего. — А ты-то что решил? — Ничего. Лидия поежилась, стаскивая с Айзека последний клочок кошачьей шерсти. После того, как Стайлз переехал к Дереку, Халву пришлось отдать Лейхи — хотя, казалось, они оба были не против. Ужились: кот дрых на диване, пока Айзек впахивал, а вечером они устраивали кино-сессию, разбор полетов, марафон по поеданию пиццы на диване… в общем не давали друг другу тосковать. Так что Стилински считал, что принял верное решение. (Тем более Хейл в своем же загородном доме не умирает от аллергии, а Айзек в старом дедушкином кондоминимуме от одиночества) — То есть? — Ну я оставил вакансию на шкотта.. пару заявок бросил нескольким фирмам. Помнишь то бюро, которое на шестом Авеню с таким маленьким минималистичным офисом? — Айзек утвердительно кивнул с серьезным видом, — Ну ещё плюс один офис в Hell’s Kitchen. Там штаб большой, и вроде молодых берут.. — Стайлз, ну серьезно? — Лидия перебила, совершенно не обращая внимания на рамки приличия, — Ты собираешься работать?… Okey, я на это молчу. Но, черт, извини конечно, у тебя муж владеет лидирующей архитектурной компанией страны, а ты пытаешься получить вакансию мальчика на побегушках в каких-то дебрях на Адской Кухне? Айзек как всегда насупился при упоминании Дерека, но было видно, что тот и сам заинтересован в возможности работать в столь престижной фирме. — Ну… От ответа омегу спасло заблаговременное появление Эли, сообщившего, что вишневый пирог на витрине недостаточно красивый, а яблочный штрудель подается без ванильного мороженого, что вообще дóлжно бы запретить какой-нибудь конвенцией (вчера они с Дереком делали домашнее задание и учили новые слова), и поэтому маленький альфа решается на мармелад. — А тут разве продается Haribo? Стайлз оглядывает небольшой японский ресторанчик, совмещенный с кухней в Бруклине возле побережья, где азиаты молекулярной кухней собирают суши, с крутящимися на потолке лопастями вентиляции. — Не знаю, — Эли улыбается совершенно спокойно, — Можно мы с дядей Ромой сходим в магазин купить? А ещё я хочу посмотреть закат. Тут совсем рядом брайтан-beach! Мне отец рассказа! Стайлз перед такой улыбкой беспомощен. Роман — телохранитель, нанятый Дереком, несмотря на все протесты Стайлза, ради “безопасности Эли в первую очередь”, и теперь сопровождающий омегу и ребенка повсеместно. Молчаливый, хмурый и серьезный мужик (что вызывает подозрения о степени родства и общих корнях с Дереком) хоть и доказывал преданность и верность Хейлу, у Стайлза вызывал благоговейный ужас. Казалось, что Роман… и убить может, и помочь сложить тело в багажник, и в лес увезти на терапевтическую беседу. А Эли “огромный дядя” совершенно не смущал. Эли в принципе мало что могло смутить. — Ну.. как хочешь. Махнув рукой мужчине у входа, Стайлз лезет в сумку за кошельком, пока Эли восторженно подпрыгивает на месте. Хмурый альфа жестом отказывается от денег, молча демонстрируя свою лимитированную карточку, и выставляет руку для Эли — мальчик втискивает в неё свою маленькую ладошку, радостно крутясь на месте. Роман кивает на просьбу о мармеладе и, внимательно осматриваясь по сторонам, выходит из ресторана. — Да не волнуйся, это же Бруклин. Тут у русских целый район. Они друг друга по глазам узнают, хаха. Стайлз провожает взглядом повисшего на сильных руках телохранителя Эли и неловким движением сбивающего поднос из рук официанта. Миниатюрный японец дергается, лавируя, но всё же полупустой стакан виски летит на пол…

***

… и вдребезги разбивается, крошась на тысячи осколков. На кожаном диване в рабочем кабинете лежит початый “Jamison”, ирландский сорокапроцентный виски — его друг на этот вечер. Слезные железы давно обмелели, за окном на мокрый асфальт с шелестом стелится мелкий дождь ранней промозглой весны. На диване мобильный, жужжа, шевелится. Спиртное этим поздним вечером греет лучше, чем пол с подогревом. Пусть звонят, повторяют, что все будет хорошо! Просто нужно время! Да, на подобное уходит не один год. Скотт знает не понаслышке. Макколу в этом году 40. В какой-то вселенной время идет быстрее. Коллапс? Ирония? Ровно 23 из них Скотт прожил без него. Без своего лучшего друга. Без своего первого лучшего друга. Без своего единственного лучшего друга. Без самого светлого и доброго человека, которого Скотт когда-либо знал. До последнего верившего в людей и умершего за них. Прожив всего 17 лет. Каких-то жалких 17 лет. Каким бы он был? Каким бы он стал? Стайлз не пошел со Скоттом в колледж — Маккол был один, — Стайлз не получил с ним диплом и не нашел первую работу — Маккол улыбался другим друзьям, хотя в душе щемило от боли утраченных лет, — Стайлз не играл свадьбу, не завел семью и детей, чтобы те с детьми Скотта ходили в один и тот же сад, пока их жены болтают друг с другом, обсуждая новые глянцевые страницы или свежие сплетни. А потом их дети возможно поженились бы (не важно, дочь или сын бы родился у Стайлза, ведь у Скотта уже есть и тот, и другая), и тогда лучшие друзья детства стали бы названными братьями! Породнились бы… Но нет — Маккол сидел в потемках в рабочем кабинете, хлестал виски в гордом одиночестве, до этого пол-утра простояв под проливным дождем над могилой своего первого и единственного лучшего друга — Стайлза. Стайлза, умершего почти ребенком. Умершего за что-то, умершего за свою доброту и любовь к людям. Стайлза, у которого были друзья и семья, которого любили, у которого были мечты, надежды, планы на будущее, воспоминания из прошлого… и всё это было перечеркнуто в один момент. Смерть. В ней было столько же смысла, сколько и в жизни. Скотт опускает голову на деревянный стол с характерным стуком. Он сожалеет. Он страдает, казнит и ненавидит себя за то, что не смог ничего исправить. Он каждый день продолжает представлять себе, как рядом с ним бы стоял его лучший друг — немного поседевший, покрытый первыми мимическими морщинами, но такой же живой, как прежде… Стайлз. С такими же светлыми глазами. Глазами ребенка. Дверь тихо приоткрывается. На пороге в короткой шелковой ночшушке появляется Элисон. — Как ты? — она шепчет, тихо подходит со спины и запускает руку в поредевшие со временем волосы своего мужа, — Пойдем спать. Она коротко и мягко целует его в щеку. Он поднимает на неё уставшие глаза, приобнимает одной рукой. — Пошли, Марла уже спит. — Опять обещала, что всю ночь не сможет уснуть? — И как всегда через пять минут уже дрыхла, — Скотт видит, как тонких губ жены в темноте коснулась легкая улыбка, — А Ник спрятался под одеялом и читал с фонариком, но потом всё ровно отрубился. В прохладной комнате на минуту зависает молчание. Элисон смотрит на разбитый вдребезги в порыве ярости стакан и на полупустую бутылку крепкого виски. — Пойдем. Я уберу завтра. Скотт устало кивает. Он надеется дойти до кровати…

***

… и проспать до утра. Но у Дерека, подозрительно виртуозно выгнувшего бровь, явно другие планы.