между мирами, eternity

Стайлз застрял где-то между шестой и пятой авеню, пытаясь найти выход к центральному парку. Казалось бы, потеряться в четырех кварталах невозможно: либо идешь прямо, либо поворачиваешь — в конце концов всегда упираешься в преграду. Так и Стилински уперся в Рокфеллеровский центр, хотя начинал путь от соседнего театрально-концертного зала („радио-сити“). Серьезно? Выросший в петляющих дебрях Калифорнии, он не особо ориентировался на ровных дорогах. «Потому что в Бейкон Хилл десять лет назад вместо асфальта на дорогу положили болт!» Именно поэтому в топографии Стайлз всегда ориентировался на природное чутье, а не на закономерности логики. Пристроившись к любовной парочке, судя по вещам собирающихся на пикник, Стайлз наконец-то вышел из лабиринта стеклянных многоэтажек. Ему нравилось быть в этом месте. Как человеку, любившему пройтись (что не предпочтешь опасному Нью-Йоркскому метро?) и в отсутствии родного джипа, он обходил этот огромный парк вдоль и поперек: секретные места и огромные лужайки, «подныривающие» мостовые и загадки уличных фонарей, водопады, пруды и водохранилища, Шекспировский сад, клубничные поля Леннона, замок Бельведер… Он уходил в парк, вместе с этим уходя из своей реальности: оставив дела, шел на теплый свежий воздух. Всё давно казалось несерьезным — вся эта игра и его роль. Казалось, что все попытки вжиться в чужое существование и исправить его —бесполезны. Возможно в его мире без него всё будет также как и с ним. Возможно он зря страдал, думая о том, что будет с его близкими. Он боялся в это верить. Он боялся, что прошлое медленно утечет сквозь пальцы, как песок. И его забудут. Всех забывают. Ночью в безмолвии осколки звезд срываются с неба и исчезают за горизонтом событий. Желания и мечты? Бесполезны. Стайлз поднял голову к небу, заслонившись рукой от яркого дневного света. Над городом, изредка закрывая остаточные солнечные лучи, плыли по ветру обрывки мягких седых облаков. «Может всё это действительно бесполезно» — уже без сожаления подчеркнул Стайлз и вытащил из студенческой сумки мобильник (да, когда-то, когда «омега» еще ходил учиться, он носил конспекты в Луи-Витоновской сумке “а-ля винтаж”). Несколько коротких гудков. Дерек всегда на удивление быстро брал трубки. — Привет, Стайлз, — искренне изумленным тоном, который явно не получилось скрыть в интонации, ответил Хейл, — Что-то случилось? «Ты сегодня случился» — усмехнулся омега, но вслух этого не произнес. — С днем рождения, старче! Девятьсот лет небось уже стукнуло, или только в следующем году? — с иронией в голосе спросил Стайлз. Дерек усмехнулся, тяжело выдохнув. — Спасибо. Не думал, что ты помнишь, — Стайлз почувствовал, что альфа улыбнулся, — Уже успел ужаснуться, что опять придется сорваться вытаскивать твою задницу из участка. Как будто собеседник мог это видеть, Стайлз возмущенно вскинул брови в немом вопросе, мол, когда такое было? Повисло неудобное молчание. Его прервал радостный детский крик позади Стайлза: — Отец, смотри, там папа! Там папа!

***

Питер лениво и безучастно ждал, пока ему ответят на звонок (видимо ждал личного водителя). Талия сдержанно улыбнулась Стайлзу и далее его почти не замечала. Кора, прижавшаяся к Дереку, словно защищающий свою территорию зверь, смерила омегу таким надменным, презрительным взглядом, что Стайлз усомнился, какие у него вообще есть основания на собственное жалкое существование? Один Эли, казалось, был ни капли не удивлен стечению обстоятельств, по иронии судьбы сведших семью Хейлов и одиноко шастающего по парку Стайлза. Хейлы, уже отметившие в ресторане день рождение сына, племянника, брата и отца в одном лице, вышли на вечерний променад. Стайлз, первую половину дня просидевший на парах, выполз из универа без особого желания возвращаться в лофт к своему «гордому одиночеству». Эли тормошил всех родственников по очереди, носился по кругу, пытаясь завоевать доверие снующих вокруг белок, при этом тараторя без умолку. Питер, помахав подъехавшему автомобилю, указал пальцем в сторону Дерека, назидательно изрекая: — Напоминаю, ты обязан хотя бы на полчаса появиться на корпоративе. Как никак, все эти несчастные партнеры всегда собираются на твое празднование, куда ты обычно не приходишь. Я не могу развлекать их вечно. Прежде чем удалиться, Питер показательно нахмурил брови и обвел Дерека поучительным взглядом. Тот в ответ лишь равнодушно пожал плечами. Талия пренебрежительно закатила глаза. А Кора по-ребячьи высунула язык. Но стоило Стайлзу усмехнуться, как к нему направились сразу три пары оценивающих глаз. Дереку же как прежде было всё равно — он был занят вылавливанием Эли из-под уличного водостока, куда он проследовал за увертливой белкой. «Да, аж холод по коже. Как будто они порицают и ненавидят омегу заместо Дерека. Но за что?» — Стайлз устало побрел дальше, думая о том, что ему явно не рады, и ища предлог для своего исчезновения. Заметив, что в бесцельной пешей прогулке, сопровождаемой незатейливыми разговорами, персонажей и ситуаций которых Стайлз не знал (да и никто не горел желанием ему их объяснять), они подошли к музею естественной истории. Сообщив с натянутой улыбкой, что он изначально собирался встретиться с другом в музее, Стайлз ушел: под прицельным, задумчивым взглядом Дерека, под расстроенные просьбы Эли остаться и нескрывающую злорадной улыбки Кору. Было жутко стыдно за то, что Стайлз так поздно вспомнил про день рождения Дерека. Парень съедал себя собственным чувством вины. Не встреть он сегодня Хейлов, мог бы успеть купить подарок и передать его потом! Но как же некрасиво всё вышло… Пройдясь в одиночестве вокруг окаменелых динозавриков и драгоценных камней, Стайлз повертел на пальце обручальное кольцо, гладя на блеклое отражение света в зеленом камушке. Ведь в эти кольца когда-то вкладывали особый смысл. Ведь Стайлз очнулся с этим кольцом на пальце. Может для «омеги» оно всё ещё что-то значило? Сердце жгла горечь. За чужую расстроенную любовь, за, возможно, испорченную жизнь. Дерек ведь неплохой человек. Так почему их история так печально завершалась? «Потому что так должно было произойти. Я не захотел такой жизни. И за это Дерек не стал меня винить. Люди не властны над своими чувствами и желаниями»

***

воспоминание

Крики на кухне всё чаще заменяли те, что раньше были в спальне ночами. «Мои пустые обещания. Наши сеансы молчаний. Его руки, скрещенные накрест на груди» Стайлз опустил голову. Он не хотел поднимать глаз. Он не хотел видеть, как Дерек страдает. — У нас как будто совместный крест. Ты действительно верил тогда, что больше никогда ни в кого уже не влюбишься? — омега знает ответ, но не хочет признавать это. Дерек бы не влюбился в другого, — Мы скрепили «вечный» союз парой самонадеянных фраз. Но имеют ли они сейчас хоть какое-то значение? Ты не можешь заречься любить, не можешь поклясться, что не перегоришь. «Я не ненавидел Дерека. Я не ненавидел Эли. Я ненавидел обязательства, навязанные семейной жизнью» Дерек молчал, пока омега объяснялся надломленным голосом. «Я залетел по глупости во второй раз. И больше не спрашивал чужого мнения. Дерек обещал что-то придумать, молил лишь, чтобы я оставил плод. Но, казалось, мы уже всё перепробовали. Я сделал аборт. Он прощал мне многое, но это не смог бы» — Прости меня, — Стайлз виновато поднял на него глаза. Дерек безмолвно, не веря, будто спрашивал, любил ли омега его вообще? — Я перегорел. Дерек молчал. Но за долгие годы Стайлз научился читать его безмолвие. Его немое «Как?» — Я тебя любил. Мои чувства были слишком сильными, и я не выдержал, — у Дерека лицо такое, будто он тихо умирает, — Всё сгорело. Я больше тебя не люблю. Альфа приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать. Но только отвел взгляд в сторону, не проронив ни слова. Стайлзу было его жаль. У него болело сердце, но он знал, что по-другому умрет сам. Это была не самая большая цена за свободу. Наконец решив какую-то внутреннюю дилемму внутри себя, Дерек тихо произнес: — Выметайся. Стайлз нахмурил брови. Ему не послышалось? — Что? — неверяще переспросил он. Дерек поднял на него глаза. Пустые. Они были хуже любой ярости, хуже гнева, хуже зла. Холодным тоном, четко, ровно, он повторил: — Выметайся, Стайлз. «Я не брал ничего. Схватил у порога кожанку и сумку с мобильником. У меня не было ни гроша. То, что я зарабатывал с моделинга, благополучно мною проматывалось или пропивалось. Всю оставшуюся ночь я бесцельно бродил по городу. В четыре утра на телефон пришло начисление от Дерека. Если бы он тогда этого не сделал, мне было бы легче. Я бы смог убедить себя, что ему всё равно. Что я не испортил его жизнь. Что он сможет двигаться дальше» На мансарде виллы, в своей комнате мирно спал Эли. Он привык к спорам на повышенных тонах. Обрывки ругани из серьезных взрослых слов уже не мешали ему видеть сны. Он знал, что к рассвету родители выяснят, кто из них прав. Так что утром с кухни уже потянет запахом корицы и кофе из папиной турки. Отец загремит посудой — он любит готовить Эли завтрак сам, без шеф-повара. А завтрак значит, что скоро в садик. Но иногда Эли казалось, что он делает родителям больно против собственной воли. Он как воланчик летал от ракетки к ракетке: от папы к отцу. Но он не знал правил их игры. И не хотел в неё играть. Он не хотел таких полетов.