между мирами, eternity

То, что Стайлз захотел Дерека в какой-то из вариаций их Вселенной, он еще мог понять. Ведь ладно, кто не захочет Дерека? Если убрать его отвратительный характер, отсутствие юмора, вечную угрюмость, саркастичность, циничность и излишнюю агрессивность… если убрать из Дерека его личность, то он он бы быть секс-символом, даже не оголяясь. Но то, что Стайлз захотел за него замуж, и то, что Стайлз захотел от него детей… В каком-то из миров. Этого Стилински не мог ни понять, ни принять. Глядя на переговоры Дерека и маленького альфы (Стайлз даже в мыслях пока не готов был назвать его своим сыном), он ухмыльнулся. Такого Хейла парень ещё не видел и даже не мог представить себе картину, где этот грозный хмуроволк будет слезно умолять упрямого ребенка собрать раскиданные игрушки, не скупясь при этом на детские манипуляции, поощрения и шантаж. — Мы с папой поговорим, пока ты складываешь все свои игрушки в эту чудесную плетеную корзинку. А после этого мы пойдем с тобой гулять в парк, на карусели, договорились, приятель? Мальчик показательно хмурится в классическом жанре его отца, смешно морщит нос и, тяжело топнув ногой, всё же идет собирать машинки. На фоне уже маячит сиделка (очевидно) и несколько человек прислуги. «Как отцу научить сына порядку, если за уборкой всегда следят люди, которым он платит?» Альфа взъерошивает густые каштановые волосы Эли и мягко улыбается. В этот момент ухмылка сползла с лица Стайлза, сменившись бешеным сердцебиением. Он понял, что наверное никогда ещё не видел настоящей улыбки Дерека. Это была самая пронзительная, самая чистая его улыбка. Не насмешка, не горькая ухмылка. Дерек был счастлив. Хоть в каком-то мире. И тут парня осенило. Почему Стайлз мог захотеть Дерека, как человека? Не только потому, что может у «этого Стайлза» дико извращенные предпочтения. Может ещё и потому, что Хейл был совершенно другим? Без боли утраты целой семьи, без горького бремени долголетнего одиночества? Стайлз другой, так значит и другие абсолютно изменились. Значит, даже если он найдет своих знакомых, друзей, семью — они будут ему чужими, случайными незнакомцами. Он ещё раз бросил взгляд на ребенка. Оливковая кожа, волнистые каштановые волосы, светло-зеленые глаза. У Стайлза мурашки пошли от осознания того, что это действительно его кровь и плоть. Они похожи. Волосы Стайлза, мимика Стайлза. Та же детская неуклюжесть Стайлза. И глаза Дерека, характер Дерека. Те же хмурые брови Дерека. Они были одним целым, собравшимся в ребенке. В их ребенке. Из экзистенциального кризиса его вырвал Дерек. Увидев его привычное недовольное выражение лица, Стайлз на секунду даже подумал, что «настоящий» Хейл спустился за ним в этот мир, как в ад. Он вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Сейчас он должен сыграть роль. Театр одного актера для единственного зрителя. Если весь мир — театр, то Стайлз в Мулен Руж, где за кулисами детской сказки умер главный герой. Но шоу должно продолжаться. И Стайлз оказывается на сцене, не зная ни своей роли, ни реплик, ни постановки.

***

Слова насильно режут тишину, как лезвие тонкую кожу. Стайлз даже не знает, как ссорятся люди в семьях. То есть он ссорился с отцом, но это не одно и то же. Он пытается вспомнить, как ссорились его родители, когда он был маленьким. И ссорились ли вообще. В любом случае, их всегда ждало бурное примирение, а маленького Стайлза теплые вафли утром на завтрак. Но тут было что-то бóльшее. Стайлз чувствовал, что между «омегой» и Дереком было дикое напряжение. Хейл выражал пустое бессилие, злобу и смирение. Стайлз не мог вспомнить, что должен выражать он. — Почему тебе всё время неймется? Мне уже плевать на то, что ты делаешь со своей жизнью. Ты взрослый, ты принял решение и я к тебе не лезу. Но сколько раз я просил тебя не выставлять всё это пьянство и промискуитет напоказ? Ты хоть представляешь, сколько мне пришлось заплатить медийщикам и этим проворным журналюгам, чтобы они не публиковали весь твой шлак? Дерек был не столько злым и раздраженным, сколько безнадежно уставшим и расстроенным, что для Стайлза было ещё больнее. Хейл не кричал, не метал молнии и не пытался его прикончить. Он просто старался в бессильных попытках воззвать «омегу» к совести. — Ты не себя позоришь этим статьями и фотографиями, в первую очередь пятно падает на мою репутацию. Тебе всё равно на себя, ты любишь и хочешь прожигать жизнь. Хотя бы ради меня и сына, перестань выливать свое поношение в сеть. Он сейчас ничего не понимает, но ведь он вырастет и кто-нибудь обязательно озаботится тем, чтобы показать ему эти видео, обсуждения, «детективные» статьи. Ты представляешь, что он тогда почувствует? Дерек замолчал, тяжело выдохнул и сложил руки на переносице. Он поднял к парню измученный, отчаявшийся взгляд. — Что ты вообще чувствуешь? Тишина. Стайлз совершенно точно не знал, что ему отвечать. Он решил, что молчание — лучше любых аргументов. Он вряд ли мог еще сильнее испортить отношение между Дереком и «омегой», так что предпочитал занимать беспроигрышную позицию. Было жалко Дерека. Он был красив и несчастен. И сейчас Стайлз это видел. Хейл явно почувствовал непривычную вину за то, что «омега» впервые ему не отвечал и не собачился озлобленно в ответ. Мужчина положил руку себе на шею, опустил голову — постарался успокоиться. Спустя пару минут разряженной тишины, Дерек спросил стоящего в ступоре Стайлза, спросил с какой-то любовью и мягкостью в голосе, как спрашивают давнего лучшего друга, родителя или кого-то нежно любимого: — Как ты себя чувствуешь? — от доброго вымотанного голоса Хейла Стайлз чуть не вздрогнул. «У него, что, биполярное расстройство личности?» — Нормально вроде… Швы сняли перед выпиской, — Стайлз помедлил с ответом, будто боялся, что любое его слово может стать спусковым крючком и позже обернуться против него, — Голова почти не болит. Дерек метафорический вкинул бровь и обвел парня внимательный недоверчивым взглядом. — Ты вдумчиво слушал весь мой монолог, не перебив меня ни разу, — откинувшись на кресле, начал загибать пальцы альфа, — Ты не закатил истерику, не начал скандалить, кидать в меня тарелки. Ты даже не стал огрызаться, — когда пальцы закончились, Дерек наклонился к Стайлзу и тихо добавил, — Ты вообще мне не перечил. Стайлз судорожно сглотнул комок в горле и испуганно сжался. Выбранная стратегия молчания оказалась в корне неверной. Дерек снова приподнял брови и настороженно спросил, как маленького ребенка, потерявшего в толпе маму: — Ты точно не сильно головой ударился?

***

А ведь Стайлз изначально подумывал остаться и пройтись до парка вместе со своей новоявленной семьей. Глупо улыбнувшись и быстро ретировавшись из кабинета, парень понял, что его миссия и так уже провалена и, если он останется в этом доме, Дерек точно отправит его обратно в клинику. Или психбольницу. Ему нужно было вспомнить. Ему нужно было вспомнить абсолютно всё: «свой» характер, «свое» поведение, «свои» повадки, «своих» родных и близких, «свое» прошлое, «свое» настоящее как-никак! Он вышагивал мрачным маршем вдоль пустынной аллеи. Водитель высадил его в центре города у какого-то маленького парка. Личный шофер не спрашивал, куда везти, и Стайлз даже не поинтересовался, где он оказался. Он хотел вспомнить это сам. Он был в отчаянье. Яркие солнечные лучи, прорезав себе путь сквозь пышные живые кроны деревьев, падали на каменную плитку парковых дорожек. Насыщенная хлорофиллом трава слепила глаза своей зеленью. Скорое наступление осени не чувствовалось. В легком воздухе, подгоняемым редким ветерком, витала безоблачность вечного прохладного летнего вечера. С минуту постояв у небольшого декоративного пруда, в котором в лучах закатного солнца нежились утки, Стайлз завернул на узкую вытоптанную дорожку. Он не знал куда шел. Ноги вели его сами. Пройдя через тесный переулок, парень неожиданно оказался на вполне приличной тихой улице. Явно жилой, спальный район. Небольшие трехэтажные домики: коралловые, бежевые, нежно-зеленые, коричневые, кирпичные тона. Рельефные окна, орнаментированные стены, входная группа, металлические пожарные лестницы и оградки. Узкая проездная зона отделена от пешеходной раскинувшимися ветвистыми деревьями. Всё в истинном Нью-Йоркском стиле. Сердце екает. Похоже на… дом? «Вот сюда я съехал от этих двоих обуз. Лофт, милый лофт» Стайлз ищет глазами то, за что можно зацепиться. Может велосипед, горшок с цветами на окне, флаг какой-нибудь в конце концов? «Как узнать, где ты живешь, Стайлз?» С этой мыслью омега замечает номер темно-оливкового дома. 13. «Прям для меня написали» Стайлз вбегает по каменной лестнице, роется в «своей» сумке, выуживает оттуда ключи со смешным брелоком в виде злобного пучеглазого волчонка. «Какая ирония» На ключе от входной двери узким шрифтом выведена четверка. Найдя нужную квартиру, Стайлз всё же страшиться зайти туда. Он не может избавиться от липкого подсознательного ощущения, что память «омеги» как будто отталкивает его. Стайлз чужой. Он вор, забравшийся в незнакомый дом и нарушивший покой невинных. Лофт неряшлив, обжит в холостяцком стиле. Но Стайлз уверен, живи он один, поступил бы также. Казалось, что тут живет не богатая Нью-Йоркская модель, а обычный одинокий студент. Видимо «омега» вместо мебели стащил сюда все вещи, которые ему понравились. В прихожей висел черный металлический крючок в виде черепушки. «Омега» не делал ремонта, он отставил всё, как есть: кирпичные стены, оригинальные окна, отсутствие элементарной мебели. В гостиной прибито к стене несколько минималистичных книжных полок, сбоку стоит деревянный японский стол и низкий белый диванчик, а посреди комнаты лежал старый бордовый авшан — плоский огромный ковер с растительным орнаментом. Как будто советский. На нем валялось скомканное одеяло, полупустой ежедневник, подушка, макбук, mp3-плеер с проводными наушниками и подтянутый круглый светильник. «И это твоя кровать, Стайлз? Ты отказался от гигантской виллы с личным бассейном, спортзалом, зимним садом, собственным сквером, теннисным кортом и что-еще-я-там-видел-в-этом-огромном-пентхаусе ради вот этого?» В разных углах лофта валялись плюшевые тапочки, прямо на полу стояли глиняные горшки с необычными тропическими растениями, на кухонных полках вместо посуды хранились книги. Те же книги стояли горками на полу, являя собой манхэтонновские многоэтажки. Поливая бесконечное количество цветов, Стайлз поражался, как они все еще живы. «Может «омежья» версия меня позаботливее будет?» На полке аккуратной стопочкой лежали модные журналы. На обложках был «омега». Элитные бренды, дизайнерские решения, Vogue, открытие сезонов, обнаженная шея, покрытая млечным путем родинок, список super-моделей, дикие рейтинги. К огромному разочарованию, Стайлзу все эти журналы не говорили ни о чем. Может потому что и «омеге» они были безразличны? Что такого творил «омега», что Дерек так бесился? Стайлз изначально подумал, что тот ведет не самую добропорядочную жизнь и очевидно является молодым человеком легкого поведения, при этом любящего купаться в лучах внимания и дурной славы. Но посмотрев на место, где жил «омега», Стайлз убедился, что первое впечатление у него сложилось неправильное. Было же что-то, что повлекло такой регресс? Вряд ли человек, прочитавший столько книг, заботливый, аккуратный, ответственный человек будет намеренно портить жизнь себе и своим близким, живя при этом без угрызений совести? Неожиданно Стайлзу на ум пришли слова, которые он услышал, когда только очнулся: «Он во всем виноват. Он — змея, пригретая на груди, ядом отравляющая мою жизнь» Очередная загадка. Может есть кто-то, из-за кого жизнь «омеги» пошла под откос? Стайлз сел на узорчатый авшан. Он хотел вспомнить жизнь чужого человека. Жизнь другого себя. Но он не хотел забывать свою жизнь. Свой дом. Всех, кого любил, всех, кого знал, всех, о ком когда-либо слышал, всех когда-либо существовавших в его мире. Множество его наслаждений и страданий, его слез и смеха в истории короткой жизни остались на соринке, подвешенной в солнечном луче. На его планете. Его Земля — маленькая сцена на безбрежной космической арене. Всё это, его жизнь и смерть во Вселенной — всё это пасует перед точкой бледного света. Его планета — лишь одинокая пылинка в окружающей космической тьме, в этой грандиозной пустоте. Он не сможет найти путь обратно. Дорога отрезана и моста горят. Горячая слеза медленно сбежала по его щеке, приземлившись на пушистые ворсинки аляповатого ковра. И теперь ему придется жить на другой Земле, создавая свою новую историю. Спасая собственную жизнь, которая на деле его жизнью не являлась. До этого момента.