Волшебники, звери и прочие неприятности

      Происшествие с мантикорой оказалось подобно майской грозе. Гром гремел громко и страшно, но стоило ненастью закончиться — как о нем тут же забыли, вернувшись к своим делам.       Расследование закрыли, постановив, что все случившееся было несчастным случаем; неудачным стечением обстоятельств. Мокридж добился от гоблинов выплаты компенсации семье погибшего аврора, а они в ответ затребовали от Министерства компенсацию утраченного имущества, то есть мантикоры. Гермионе было поручено разработать подробный регламент по перевозке опасных животных и существ — но на этом и все.       А у неё оставалось столько вопросов!.. Кем был тот, кто достал для гоблинов эту мантикору, ухитрился ввезти в страну, привлек для перевозки маггловскую транспортную компанию, даже наложил чары иллюзии — но потом так и не объявился, исчез, не оставив никаких следов? Каким образом мантикора перенеслась из кузова грузовика в центр Лондона, если ни на её теле, ни внутри него не обнаружили ничего, что могло быть портключом? Может, она его просто потеряла, стряхнула с себя? Но тогда бы он не удержался на ней и при перебросе. Что это был за домовик, сообщивший в Министерство магии о том, где найти мантикору? Чей он? Что делал возле той церкви?.. Что она сказала ей перед смертью, на той площадке? И, наконец, голос… хотя голос, вероятно — лишь её галлюцинации, которые явно не имеют отношения к делу.       Гермиону мучили эти вопросы, и она истово искала на них ответы, задавала всем, до кого могла дотянуться — пока, наконец, Амос Диггори напрямик не сказал ей, что это уже больше похоже на одержимость, и ей стоит заняться текущими делами — или взять небольшой отпуск. Даже Гарри и Рон в этот раз не поддержали её — зато в один голос потребовали, чтобы она держалась подальше от опасностей. И, убедившись в четверг, что Микки Смит по-прежнему развозит зелья по аптекам, Гермиона смирилась с очередным поражением и передала информацию О’Брайену. Единственным светлым пятном в этой истории оказалось то, что Малфой все-таки ни при чем, он не солгал ей и не предупредил зельевара — но этого было слишком мало, чтобы удовлетворить снедающую её жажду.       Жизнь текла дальше — а она будто застряла; какая-то её часть до сих пор стояла на той площадке, смотрела в карие глаза смерти и отчаянно желала понять: как такое могло случиться? Почему?.. О чем бы она ни думала — совершив круг, мысли все равно возвращались туда; ей хотелось говорить и говорить об этом, воскрешая в памяти мельчайшие подробности, искать зацепки в надежде получить ответ хотя бы на один свой вопрос. Вот только — не с кем. Гермиона не могла заставить себя рассказать обо всем ни Гарри, ни Рону, ни, тем более, Джинни. Они лишь испугаются за неё еще больше, станут переживать — а ей хотелось вовсе не этого. Возможно, Генри мог бы её понять — но как рассказать о таком, не открывая личности и настоящего имени? Анонимность, такая желанная в начале, теперь стала тяготить её. Она помнила, что Генри не хотел открываться из опасения, что она не захочет больше с ним общаться — но Гермиона не могла себе представить, как это возможно. С ним было так легко говорить обо всем, он понимал её с полуслова, понимал даже то, о чем она молчала — но что все равно сквозило промеж написанных ею строк. Открытость могла подарить им новые возможности, новый уровень доверия и откровенности — и Гермиона хотела её, но в то же время боялась. Что, если это он не захочет больше общаться, узнав кто она такая? У Гермионы Грейнджер не лучшая репутация…       Её расспрашивали родители, когда она навестила их на следующий день: то, как она внезапно появилась, чтобы послушать новости, а потом сразу сбежала, здорово их напугало. Но и им она не могла рассказать правды. По центру Лондона разгуливало мифическое чудовище, которое убило почти двадцать человек, двоих сожрала заживо — и еще одной строчкой в этом списке могло стать её собственное имя?.. Нет, им лучше не знать. Они просто помогли магглам поймать сбежавшего льва — только и всего. Ложная тревога. Не о чем беспокоиться.       И все же она беспокоилась. Каждую ночь просыпалась с криком на губах от очередного кошмара. Вздрагивала, когда Живоглот начинал мурлыкать особенно громко — его утробное мурчание напоминало ей тот самый рык. Хваталась за палочку, когда боковым зрением улавливала движение чего-то рыжего рядом с собой.       Дома стало тревожно и неуютно. Живоглот вовсе не был ни в чем виноват, и Гермиона знала, что это пройдет — но теперь она не спешила домой после работы. Долго гуляла, заходила в магазины без цели что-то купить, ужинала в маггловских кафе или у родителей. «Мы слишком редко видимся», — улыбалась она в ответ на встревоженный взгляд матери и недоверчиво поджатые губы отца. «Я скучаю по Кэти. Она так быстро растет!..»       Но на самом деле ей было страшно. Дома, на работе, даже просто на улице. Ей казалось, что она слышит шаги за спиной — даже когда шла по пустынной улице; что кто-то смотрит прямо на неё — даже когда находилась в толпе. Это свербящее ощущение пропадало, лишь когда она оказывалась дома — но там был Живоглот. Вокруг неё словно сжималось кольцо, сжималось все теснее, и Гермиона задыхалась в этих тисках — но не знала, как из них вырваться.

***

      — Гермиона, ты где? Мы тебя ждем!       Отправив патронуса с сообщением подруге, Гарри спрятал волшебную палочку и с любопытством огляделся по сторонам. Посмотреть на гонки на крылатых конях прибыло множество волшебников — не так много, конечно, как на Чемпионат мира по квиддичу, но гораздо больше, чем посещало квиддичные матчи национальной Лиги. Джинни раздобыла им билеты на отличные места — на самом верху, но честно предупредила, что особо рассчитывать не на что: со стадиона всадники только стартуют и затем там же финишируют, основной же маршрут гонки тянется на пять миль в одну сторону. За прохождением маршрута будут следить арбитры на метлах, а публике придется довольствоваться комментариями ведущего и эффектным финишем, но он все равно прихватил с собой омнинокль — будет, что пересматривать.       Джинни умчалась на стадион с самого утра, Рон зашел за ним на Гриммо, а с Гермионой они должны были встретиться на месте, у входа — но она почему-то опаздывала. Это совсем не было на неё похоже, и вообще после этой истории с мантикорой Гермиона была сама не своя — а потому сегодня Гарри был твердо намерен поднять ей настроение, чего бы ему это ни стоило.       Она опоздала на пятнадцать минут и выглядела так, будто его Патронус вытащил её из кровати. И черт бы с ним — но Гарри украдкой разглядывал её темные круги под глазами, землистое лицо, потухший взгляд и понимал, что даже если Гермиона проспала до одиннадцати утра — выспаться ей это не помогло. Да еще и пальто разорвано на боку — а ведь она всегда, всегда была очень аккуратной…       — Что с твоим пальто? — спросил он, когда они пробрались к своим местам сквозь толпу, а Рон отлучился за напитками.       — А что с ним? — округлила глаза Гермиона — но при этом безошибочно схватилась рукой прямо по месту разрыва. — Ах, это… Мелочи.       — Гермиона!..       — Просто возвращалась вчера от родителей, решила пройтись, и на меня напали два каких-то бандита. Сумочку хотели отобрать, — она рассмеялась каким-то странным, неестественным смехом.       — На тебя напали?!       — Да не кричи ты так, Гарри, — отмахнулась она. — Это всего лишь магглы. Я трансгрессировала — да и все.       — Ты? Трансгрессировала при магглах?! — это было так непохоже на Гермиону, что он никак не мог прийти в себя от изумления.       — Ну не драться же с ними, — она пожала плечами. — Все равно им никто не поверит. Тсс, вон Рон возвращается — не надо ему об этом говорить. Он и так мне все уши прожужжал о том, что хочет вернуться на службу, чтобы заботиться о моей безопасности.       Гарри знал об этом от самого Рона, но полагал, что возвращаться на работу из чувства вины — паршивая идея. Да никто и не позволит ему быть личным телохранителем Гермионы — если бы так было можно, он бы сам вызвался первым.       — Ужас какой-то, все сливочное пиво размели, — сообщил Рон, раздавая им по бутылке сока. — Все, что осталось.       — А себе чего не взял? — удивился Гарри.       — Да я не хочу особо... Ну что, где там эти кони-то?       — Их поведут вон оттуда, — Гарри указал на строение слева от поля. — Да вот, уже выходят, посмотри!       Все взгляды устремились туда, где служители вели под уздцы крупных, красивых коней со сложенными на спинах крыльями. Их шкура красиво отливала на солнце, и издалека они казались бронзовыми, будто ожившие статуи — Гарри никогда еще не доводилось видеть этих красивых созданий.       — А чего они все одинаковые?.. — озадаченно протянул Рон. — Как отличать того, на котором поедет Джин?       — По гриве! — натянуто рассмеялась Гермиона.       — Дак у них гривы-то тоже одинаковые, чёрные!..       — А ты не туда смотришь, — улыбнулся Гарри. Он уже нашел взглядом Джинни — и Гермиона была абсолютно права. Её рыжие, сияющие медью волосы просто невозможно было не заметить.       Коней уже подвели к линии старта, и всадники спешили к ним. Гарри привычно залюбовался гибкой фигуркой Джинни, но тут в поле зрения мелькнуло что-то белое — и легкое, беззаботное настроение сразу пропало.       Малфой. Невозмутимый, самоуверенный — он и сам был чем-то похож на одного из этих холеных, лоснящихся коней. Что происходило у них с Гермионой?.. Он не оглядывался по сторонам, не пытался искать кого-то на трибунах. Гарри осторожно скосил на неё глаза. Гермиона смотрела куда-то вдаль — мимо наездников, лошадей, мимо трибун и стадиона, и мыслями была — где-то очень далеко. Но она спрашивала о нем в тот день — почему? Он так и не понял.       Гарри мягко коснулся её руки.       — Начинается. Хочешь, дам тебе омнинокль?..       — Нет, спасибо.       Она выдавила извиняющуюся улыбку и послушно устремила взгляд к старту — но что-то подсказывало ему, что, будь у неё выбор, Гермиона предпочла бы не смотреть.

***

      Прошло уже пять дней, а Драко до сих пор не мог понять до конца, что произошло, и оценить свои действия. Он поступил правильно? Может быть. Это имело хоть какой-то эффект? Может быть. Узнала ли Гермиона его голос, поняла ли, кто был с ней на стройке? Может быть.       Этих «может быть» было так много, что из них можно было сложить целый остров, безнадёжно дрейфующий в океане неопределенности.       Статья о произошедшем в «Пророке» была весьма сдержанной.       Ни он, ни Реджи не получили гневных писем; ни к кому из них не пришли.       Грейнджер не обрушила на него свой гнев и тонну вопросов.       И вроде все это свидетельствовало в пользу того, что все прошло неплохо. Но эти опоры были слишком эфемерными, слишком шаткими, чтобы вернуть ему утерянное чувство твердой почвы под ногами.       Во вторник, стоило ему вернуться в Министерство, прибежал Тео с горящими глазами. «А правду говорят, что ваша Грейнджер убила мантикору голыми руками?!». Он ощутил такой прилив гордости, что едва устоял на ногах. Да, правда. Да, она такая. Представляешь?       Это действительно было правдой. Но правдой было и то, что потом она бесслезно рыдала, сжавшись в комок на грязном бетонном полу. К черту подвиги, за которые приходится платить такую цену. Но ведь подвиги на то и подвиги, что обходятся непомерно дорого, и не всем по карману...       В среду он видел её в коридорах — мельком, пару раз. Прятался за угол, как нашкодивший мальчишка. И лицо особенно сильно зудело там, где его совсем недавно рассекали царапины от кошачьих когтей — хоть сейчас от них не осталось и следа.       В четверг по Министерству разнеслась новость о том, что управление торговли готовит какие-то драконовские ограничения на ингредиенты для лечебных зелий. Это было ударом — в челюсть, под ребра, по почкам. Она прекратила поиски. Сдалась. Отступила. Как же глубока его вина…       В пятницу сияющий МакДорманд напомнил ему о скачках — и Драко захотелось плюнуть ему в лицо. Вслух высказать все, что он думает, написать заявление об уходе, хлопнуть дверью и уехать отсюда — подальше и навсегда. Он вежливо улыбнулся и подтвердил, что, разумеется, будет.       В субботу мать настояла, чтобы он посетил званый обед у Булстроудов. Люциус, разумеется, не мог её сопровождать, и Драко не нашел ни одной достаточно веской причины, чтобы отказаться. Ростбиф был хорош, от шоколадного торта заболели зубы. Или, может, это от приторных любезностей мамаши Булстроуд?.. Как знать.       И вот — воскресенье. Чертовы скачки на чертовых лошадях на потеху чертовой публике. Ему было противно до тошноты — от них, жаждущих зрелищ, от самого себя, готового любезно их предоставить. И не хотелось ничего, только развернуться и уйти прочь отсюда, но — долги. Но — обязательства. Чем он лучше своего отца, какое право имеет упрекать его в том, что тот забыл о величии Малфоев? Где его собственное величие? Шутам оно не по чину.       Лошади были хороши. Крупные, статные, холеные — порода была видна в каждой длинной, сильной мышце, в посадке гордых голов, в умных темных глазах. В какой-то момент Драко ощутил с ними странное, щемящее родство — такой же чистокровный, породистый жеребец, предназначенный для зрелищ и размножения. Они хотят зрелищ? Да пошли они к черту.       Он запрыгнул в седло легко — после гиппокампов это казалось детской забавой. Огладил стройную лошадиную шею, крепче перехватил узду. И по сигналу — взмыл в воздух.       Тело под ним задвигалось. Мощные крылья едва не хлестнули по лицу. Встречный поток ветра — чуть не выбил из седла. Но через некоторое время он подстроился — нашел нужную позу, поймал ритм, успокоился… и вдруг с ослепительной ясностью понял, что — летит!..       Огромное, бескрайнее небо обнимало его со всех сторон. Ветер свистел в ушах, напевая песню свободы — такую же вечную, каким был сам. Он сдирал с души налипшую на неё грязь, сомнения и страхи — и уносил их с собой. Драко забыл, что вообще-то участвует в гонке, забыл об оставшейся где-то внизу толпе, забыл обо всем — было лишь небо, фантастическое существо под ним, он сам — да птицы вдалеке, стройным клином звавшие его за собой. И единственное, о чем он сожалел в эту минуту — о том, что Грейнджер нет рядом. Что он не может разделить с ней эту красоту, эту свободу, это непередаваемое чувство полета и всемогущества, что он дарил. Но, возможно, когда-нибудь…