Inseparable

К тому времени, когда Ацуши и Кенджи насытились плаванием в океане, одиннадцать из них направляются в ближайший ресторан морепродуктов, где все немного перекусывают. Дазай, что неудивительно, заказывает крабов — Чуя очень нескромно смеется над этим, заставляя брюнета спрятать маленький кусочек в его салат, когда рыжий идет в уборную, чтобы быстро отлить. А потом, когда он возвращается, Чуя, очевидно, съедает немного салата… И встречает неожиданный вкус краба. Которого он выплевывает на тарелку Дазая. А потом обоих выгоняют двое их друзей, а также находящийся поблизости официант, испытывающий отвращение. — Это было так необходимо? — огрызается рыжеволосый, пока они вдвоем ждут на скамейке снаружи, когда их друзья закончат с едой. Дазай закатывает глаза, рассеяно листая свой телефон. — А так ли было необходимо плевать в мою еду? Чуя проклинает его. Почти через полчаса остальные девять человек, наконец, выходят из ресторана, и все они отправляются на небольшую прогулку по пирсу вдоль уличных продуктовых киосков. Они все еще слишком сыты, чтобы есть уличную еду, но некоторые из них заказывают немного мороженого, а потом идут дальше. День все еще жаркий, но неимоверный полуденный зной уже спал. В небе начинает появляться намек на облака. Солнце также опустилось, по крайней мере, на половину неба, и когда Чуя смотрит на нее, то видит луну. Закат уже не так далеко; он все еще помнит обещание, которое дал Кое. Они сидят на причале, когда Чуя говорит: — Наверное, мне пора идти. Поскольку большинство из них знают о его родителях, они не останавливают его. Рыжий встает на ноги, отряхивает остатки песка с ног и рук и прощается до следующего раза. — А ты, — огрызается Чуя, резко дергая Дазая за волосы, — идешь со мной. Брюнет тут же начинает хныкать. — Я обязан~? — жалуется он, поджав губы в преувеличенно хмурой гримасе. Это жалкая попытка сбежать только для того, чтобы Чуя не мог противостоять ему по поводу его бинтов. Жалкая, неудачная попытка. — Да, обязан, — рычит Чуя, заставляя парня подняться на ноги. — Увидимся позже, ребята. — Увидимся, Чуя. Чуя и Дазай направляются обратно к автобусной остановке, когда рыжий решает попытаться заговорить, украдкой бросая взгляд на брюнета. Его лицо строгое, бесстрастное; идеальное выражение — он потратил годы, совершенствуя его. И у него получилось усовершенствовать его. Однако рыжий наблюдал, как Дазай постепенно совершенствует его для каждой эмоции, поэтому иногда Чуя может придраться к определенным деталям и различиям в его бесстрастных выражениях, чтобы прийти к выводу о хорошо скрытых эмоциях. Эмоция, которой ближе всего подходит на этот раз, — это беспокойство. — Итак… — начинает Чуя. Дазай немедленно вмешивается. — Ты хочешь мороженого? — Хм? Нет, перестань быть мудаком. — Я веду себя как мудак, спрашивая тебя, хочешь ли ты мороженого? — Ты ведешь себя как мудак, потому что не разговариваешь со мной. — Я разговариваю с тобой. Чуя не отвечает сразу. Несколько мгновений они идут в тишине, и рыжий рассеянно пинает мелкие камни на своем пути, наугад сравнивая размер ног Дазая со своими. У брюнета явно больше, чтобы поддерживать его более высокое и широкое тело. — Я не понимаю, — в конце концов бормочет Чуя. Небо приобрело более темный оттенок синего, приближаясь к закату. — Почему ты избегал меня практически целый месяц, а потом просто согласился поговорить со мной? Дазай смеется. В этом нет ничего смешного. — Ты думаешь, я не против этого? — мягко спрашивает он. Чуя резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. — Тогда…? — осторожно спрашивает он. — Я не знаю, — бормочет брюнет, пожимая плечами. — Может быть, я чувствовал себя немного эгоистичным. Или я почувствовал, что наконец-то заслужил это, после… или я-я просто хотел потусоваться с другими, а ты просто случайно оказался здесь — я не знаю, это просто… для меня это тоже не имеет смысла. Посторонний человек его короткую тираду вполне мог бы счесть «тарабарщиной». Однако Чуя понимает, о чем он говорит. Это заставляет его остановиться, что, в свою очередь, делает и Дазай. А потом рыжий просто смотрит, и с каждой секундой его лицо постепенно становится все более и более расстроенным. — Ты, должно быть, издеваешься надо мной… — шепчет Чуя, его голос немного надломлен. Дазай не может встретиться с ним взглядом. — Я… Я не хотел этого. Ты хотел знать. Я подозревал, что ты будешь здесь, так как мы все собирались вместе, так что я должен был быть готов. — Ты… — начинает Чуя, его голос немного прерывается, его сердце болит. Через секунду рыжеволосый хватает Дазая за руку и разворачивает тройной слой на его предплечье. Кровь. Кровь. Настоящая кровь. Кровь Дазая. Она просочилась через первый слой и даже немного через второй, так что ему пришлось нанести его три раза, чтобы скрыть пятна. — Ты сделал это с собой… после того, как пообещал мне, что прекратишь, — снова начинает Чуя, его голос приглушен недоверием и болью, — …только потому, что ты думал, что заслуживаешь пройти через это, чтобы увидеть меня снова? Дазай быстро отдергивает руку и снова обхватывает ее, стиснув челюсти. — Я чуть не убил тебя, — огрызается он. — Я это заслужил. — Дазай, ты что, блять, с ума сошел? Дазаю не нравится этот тон. Отчаявшийся, страдающий, недоверчивый, искренне обиженный. Это разрушает их отношения и превращает их в такие, в которых они действительно заботятся друг о друге. Что-то незнакомое, но известное. Что-то хитрое, но прекрасное. Но, боже, это так чертовски страшно. Чуя совершает рывок, и внезапно он хватает Дазая за плечи, потому что у него нет воротника, за который можно было бы ухватиться, а затем он трясет его, в то время как к его глазам подступает влага. — Когда ты сделал это дерьмо в феврале, — начинает Чуя, его голос звучит угрожающе, но в нем чувствуется боль — такая боль, — Я как-то смог это вынести, потому что тебе было больно. Дазай, ты был безнадежен, и прочее дерьмо. Я это понимал. Потому что ты потерял своего гребаного старшего брата, так что это имело смысл. Но… но это совсем другое. Если ты сделал это с собой из-за меня, то я так же виноват в этом, как и ты в том, что столкнул меня с гребаной крыши. Глаза Дазая расширяются. — Это не… ты не можешь винить себя! Я сделал это сам с собой. — Не пойми меня неправильно, мудак, — рычит Чуя, глаза влажные и злые, губы дрожат одновременно от ярости и печали. — Возможно, это в твоем стиле — оставлять меня, когда ты чувствуешь себя виноватым, но ни на секунду не думай, что это мой стиль. Но если ты когда-нибудь — когда-нибудь — снова причинишь себе боль из-за меня… Я никогда не прощу тебя. Я тебя побью. Я, блять, убью тебя. Я обещаю. Дазай смотрит на него не моргая. Чуя ждет мгновение, глядя ему прямо в глаза, а затем отводит свои, отпуская его плечи и отталкиваясь назад. Молчание становится слишком долгим, поэтому он обнаруживает, что снова говорит. — Ты… — начинает рыжий, его сердце все еще немного сжимается от чувства вины, когда он смотрит на руку Дазая, — …хочешь, чтобы я пришел к тебе домой? Чуя хочет, чтобы он сказал «да». Даже несмотря на то, что ему не позволено быть рядом с ним. Даже несмотря на то, что он должен был быть дома больше чем через полчаса. Даже несмотря на то, что он дал обещание Кое. Ничто из этого не имело бы значения, если бы Дазай просто сказал «да». Но Дазай только патетично качает головой. — Нет. Я знаю, тебе нужно вернуться домой. Я не буду… Я не причиню себе вреда. Тебе не нужно беспокоиться. Чуя слегка сглатывает, а затем поднимает взгляд на брюнета. Дазай снова смотрит на него сверху вниз. И есть что-то в его лице — такое мягкое, такое скрытое, такое двусмысленное, — что заставляет сердце Чуи подпрыгивать. Это возбуждает его нервы и заставляет его уткнуться лицом в грудь Дазая. — Ты… пытался? — дерзко спрашивает Чуя. И когда Дазай качает головой, рыжеволосый чувствует, как на него накатывает волна облегчения, его ноги на полсекунды немного подкашиваются от благодарности. — Я вроде как думал об этом несколько раз, наверное, — бормочет Дазай, смущенно почесывая затылок, его глаза не встречаются с глазами Чуи снова. — Но я не стал это делать. Я думал об этом только тогда, когда чувствовал себя одиноким. Брови Чуи хмурятся. — …Одиноким? Ты никогда раньше не предпринимал попыток из-за этого. Дазай прикусывает нижнюю губу. Когда его щеки немного розовеют. Чуя отмахивается от этого, как от цвета заката, хотя сердце в его груди вспыхивает при виде этого. — Да, верно, — тихо бормочет брюнет. Чуя наблюдает за ним еще пару секунд. Он замечает легкий румянец на щеках Дазая, то, как он слегка покусывает уголок своей нижней губы, трепетание его густых ресниц, нежный шелест волос на легком ветерке. Прежде чем он успевает отговорить себя от этого, Чуя хватает камеру с шеи Дазая и дергает ее, — что, кстати, заставляет брюнета придвинуться ближе. А затем он поднимает камеру, фокусирует объектив и делает быстрый снимок ошеломленного Дазая. И, к его большому счастью, закат творит чудеса с глазами Дазая. — Что, черт возьми, это было? — Дазай лениво стонет, когда Чуя достает распечатанную фотографию, чтобы встряхнуть ее. Он опускает камеру обратно на живот брюнета и ухмыляется ему. — Попробовал твое лекарство, — отвечает Чуя, поворачиваясь на ногах, чтобы продолжить идти. — А теперь, поскольку меня не пригласили к тебе домой, я собираюсь отправиться к себе, потому что Кое будет в ярости, если я не приду. Дазай легко идет с ним в ногу. — И ты просто собирался позволить ей разозлиться на тебя, если придешь ко мне домой? — Ну… да. Брюнет усмехается. — Ты такой же глупый, как и всегда, — бормочет он себе под нос, но его голос мягкий, и это заставляет кожу на животе Чуи покалывать. — Заткнись нахрен, — рычит рыжий, свирепо глядя на Дазая. — Ты глупый. Я хочу, чтобы ты знал, что я сделал кое-какую домашнюю работу по английскому, и Рампо проверил ее за меня. Я получил семьдесят два балла. — О, вау, это всего на двадцать восемь меньше, чем у меня! — Да, точно-о, заткнись нахуй, Дазай. Дазай разражается смешком, его глаза сверкают. — Ты никогда не смог бы победить меня, — просто заявляет он. — О, да ладно. Если бы я действительно попытался, ты бы буквально сейчас стоял на своих гребаных коленях. Брюнет ухмыляется. — И что бы я делал? — напевает он. — Предложение? Глаза Чуи слегка расширяются. Следующее, что он помнит это то, как он засовывает фотографию «полароид» в карман шорт, а затем прыгает на брюнета, снова и снова отталкивая его лицо, чтобы тот не мог заметить, что у Чуи откровенно красное лицо. — Просто заткнись, заткнись хоть раз! Дазай снова хихикает, хватая рыжего за запястья, чтобы оттолкнуть его руки. — Прекрати бить меня, слизняк, — говорит он, зарабатывая злобный взгляд на себя. Когда его карие глаза перемещаются на Чую, он делает небольшой двойной вдох, уголки его губ немного приподнимаются. — Вау, чиби, ты действительно покраснел, да? У Чуи даже нет времени ответить — он смотрит свирепо и сжимает кулаки, чтобы действительно произнести хоть слово. — Ты снова собираешься винить во всем солнце? — спрашивает Дазай, сверкая глазами. Чуя ненавидит его. Абсолютно ненавидит его. Его слова, его тон, его раздражающее тело, его дурацкие волосы, его отвратительные глаза, его отвратительная личность. Он ненавидит все это. — Я лишил тебя дара речи? — насмехается Дазай, автоматически наклоняясь до роста Чуи. — О~, неужели маленький Чуя немного влюблен в меня? Рыжеволосый замирает. Дазай ждет мгновение, а затем вздыхает, закатывая глаза, прежде чем выпрямиться. — Ну же, — говорит он, мягко толкая Чую за руку. — Перестань относиться ко мне так холодно. Я не брошу тебя, если ты понесешь… — Я ненавижу тебя. Дазай встречается с ним взглядом. Синий цвет в них светится. Это заставляет брюнета ухмыльнуться. — Я знаю, — говорит он. — Типа, я действительно… — Чуя подходит ближе и разжимает кулаки только для того, чтобы зацепить пальцами бинты Дазая спереди и сжать, — …действительно, блять, ненавижу тебя. Так сильно, что я бы прямо сейчас вонзил нож тебе в грудь, если бы он у меня был. Дазай открывает рот, без сомнения, чтобы сказать что-то вроде: «Я с нетерпением жду этого», но затем Чуя тянет его вниз, и бинты заставляют горло брюнета немедленно сжаться, пока способность издавать звуки не становится практически невозможной. Не тогда, когда он так близко к Чуе. Не тогда, когда он может чувствовать, как пальцы Чуи скользят по его коже под бинтами. Не тогда, когда он фактически вынужден смотреть прямо в его серо-голубые глаза, которые увеличены в свете заката, точно так же, какими они были на той фотографии, которую он сделал, когда они поднялись на вершину холма. — Ты действительно не собираешься бросать меня? — бормочет Чуя. В этот момент Дазай почти получает удар хлыстом от отчетливой разницы между его резким признанием в ненависти и таким уязвимым вопросом. — …Таков план, — говорит брюнет, его голос немного скрипучий. — Типа… всю дорогу, а не только до автобусной остановки? — спрашивает Чуя, его руки сжимаются крепче, немного боясь отпустить. Дазай немного сглатывает — это ужасно близко к глотку. — Да. Хотя, наверное, только до начала твоей улицы, потому что… знаешь, твоя мачеха может меня увидеть, — отвечает он. Чуя моргает. Его зрачки расширяются, но они такие нежные, как будто сделаны из жидкости. — А потом… ты снова уйдешь? — спрашивает он. Его тон бесстрастен, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающие бинты Дазая, не соответствуют его внешнему виду. Это заставляет брюнета вздохнуть. Его взгляд опускается к подбородку Чуи, затем к губам, а затем снова к глазам. — Я не хочу причинять тебе боль, — шепчет он. — А что, если… — начинает рыжий, во рту у него немного пересохло, — …что, если твой уход причинит мне боль? Это заставляет Дазая замереть. Его кожа даже холоднеет от прикосновений Чуи. Отчасти это и заставляет рыжего немного прийти в себя. Холодная кожа, пустой, сбитый с толку взгляд, перемена ветра, ощущение, что они единственные люди, оставшиеся в мире, что вообще не имеет значения. — Если ты собираешься вести себя как придурок из-за этого, тогда не надо, — приказывает Чуя, отпуская бинты Дазая и разрывая зрительный контакт. Смущение начинает захлестывать его. — Это всего лишь гипотетический вопрос. Брюнет ждет мгновение, просто уставившись на него, и явно игнорируя странное чувство в своей груди, прежде чем выпрямиться. — Ну, тогда… отвечая гипотетически… — начинает Дазай, на его лице появляется улыбка. — …Я не уйду. Чуя замирает. Ой. Ой. Он не думал, что это будет так просто, но… Ну, он, конечно, не жалуется. Через несколько секунд Чуя снова поднимает голову, встречаясь взглядом с карими глазами. — Ты действительно имеешь в виду это? — осторожно спрашивает он. — Да, — отвечает Дазай, пожимая одним плечом. — Я имею в виду, это эгоистично и все такое, но на данный момент мне действительно все равно. — Итак… ты можешь завтра снова быть эгоистом? — Да. — А на следующий день после этого? — Да. — И… в последующие дни? — Да. — … — Чуя отводит взгляд, его сердце колотится. — …Шевелись сейчас же, придурок. Я опоздаю. — О, у чиби-Чуи комендантский час~? — И это все твоя гребаная вина, придурок! — Ха. Виновен по всем пунктам.

***

Чуя закрывает за собой дверь, запирая ее на засов и ключ. Ни Кое, ни Кансуке не упускают из виду глупую улыбку на его лице, приподнятую в обоих уголках, некоторые зубы тоже просвечивают. Они не упускают ни это, ни его отношения, постоянного подпрыгивания на ногах — то, что стало чуждым за последний тоскливый месяц, который они все провели. — Добрый вечер, Чуя, — скептически приветствует женщина. — Добрый вечер, — отвечает Чуя, его голос звучит слишком бодро. — Что вы двое делаете, просто сидя здесь? Кое с грохотом захлопывает книгу, которую читала, и немного сдвигает очки для чтения на кончик носа. На сиденье рядом с ней сидит Кансуке, более ухоженный, без пива в руке — очевидно, дело рук Кое. — Ждем, когда ты благополучно вернешься домой, — отвечает она немного твердым голосом. — Тебе понравилось? Чуя обнаруживает, что кивает слишком быстро, прежде чем успевает сдержаться. — Да, было весело, — отвечает он, снимая сандалии. Женщина слегка поднимает на него глаза. Немного песка все еще прилипает к его телу. Немного на его кардигане, а также на торсе, как будто он катался в нем (скорее, лежал в нем… в течение двух часов… с тем самым человеком, с которым ему не разрешают видеться). — Я рада это слышать, — говорит Кое, и по тому, как она немного расслабляется, ее тело становится менее напряженным, а губы растягиваются в мягкой улыбке, кажется, что она действительно имеет это в виду. — Ты видел Дазая? Чуя встречается с ней взглядом, а затем качает головой. — Его там не было, — врет он, поворачиваясь и направляясь к лестнице. — Я собираюсь принять ванну, — объявляет рыжеволосый. И тогда на этом все заканчивается.

***

Только после того, как он только что принял душ и собирается бросить свои шорты в прачечную, Чуя вспоминает о полароидной фотографии. Рыжеволосый быстро вытаскивает ее из шорт и вместо них засовывает в карманы своих ночных шорт. Затем он умело обходит гостиную по пути наверх и плотно закрывает за собой дверь спальни, прежде чем с громким вздохом рухнуть на кровать. Только тогда — после короткого, резкого вдоха — Чуя вытаскивает фотографию и смотрит на нее. Конечно, Дазай — это первая мысль, которая приходит ему в голову, поскольку он явно является объектом фотографии. Что-то вроде «боже мой» — вот что он думает дальше. По краям фотографии небольшое размытие, потому что Чуя поспешно щелкнул по кнопке спуска, сфокусировавшись всего на долю секунды. И когда он делал снимок, Дазай, спотыкаясь, двигался вперед. Но это просто добавляет эстетики, если уж на то пошло. Глаза брюнета немного прищурены, губы слегка скривлены в замешательстве, нос чуть-чуть вздернут. Лучи заката падают на его лицо, превращая радужную оболочку в миллионы звезд. Миллионы, и все они заключены в его глупых карих глазах. Даже больше, чем когда Дазай выиграл приз, чтобы пойти посмотреть на звезды вместе с ним. Им пришлось полчаса ехать на велосипедах, чтобы добраться до части сельской местности, где было видно по крайней мере десять звезд. В его глазах так много всего. Звезды. Чуя не понимает, почему он улыбается глупой, задумчивой улыбкой, пока не чувствует, что его щеки начинают болеть. Он не осознает, что тщательно обводит лицо Дазая указательным пальцем, пока ему не приходится с силой отдернуть его. Он не понимает, почему его сердце пропускает слишком много ударов, чтобы уже превышать норму, пока не чувствует покалывание внизу живота. О~, неужели маленький Чуя немного влюблен в меня? Чуя чувствует, как его глаза расширяются при воспоминании. А потом он смеется — потому что насколько это нелепо? Типа, серьезно? Чуя влюблен в Дазая? Ха. В ту ночь рыжий засыпает с бабочками в животе, слишком крепко обнимая подушку.

***

Несмотря на то, что все только… отчасти разрешилось, что-то в том, что он заходит в гараж один, кажется очень странным. (Определенно не повод временно разблокировать определенного мудака и отправить ему быстрое сообщение). Чуя: Эй, ГОВНЮК. Чуя: Иди сюда. Чуе действительно нужно повесить фотографию Дазая. Было бы вполне преступно просто оставить ее на ночь на столе, чтобы она покрылась пылью. Ответ брюнета занимает не более десяти секунд. Дазай: Чиби действительно должен разблокировать меня? Дазай: У тебя не будет проблем с мачехой? Чуя: Я снова заблокирую твою задницу сразу после этого. Чуя: Теперь иди сюда. Дазай: Тебе было недостаточно одного секс-звонка? </3 Чуя: ДАЗАЙ, Я КЛЯНУСЬ БОГОМ. Дазай: На самом деле я не занимаюсь сексом две ночи подряд, милый. Чуя ненавидит, как его желудок переворачивается при слове на букву «с». Чуя: Гараж. Чуя: Просто приходи в гребаный гараж и перестань быть МУДАКОМ. Дазай: Как угодно. Дазай: Увидимся позже, детка<3 Чуя: Скучно. Дазай: Отвали. Чуя хихикает. Прямо сейчас. А потом сразу же затыкается и убирает свой телефон подальше. Кое в своей юридической фирме, а Кансуке, скорее всего, бездельничает, — все еще спит, — хотя уже почти три часа дня. Так что протащить Дазая в гараж не составит особого труда. Но когда брюнет все-таки появляется, Чуя заканчивает тем, что по меньшей мере пять раз издевается над тем, как Дазай пригибается и смотрит на окна. Он даже кувыркается по полу, как будто в одном из фильмов про ограбление банка, где установлены лазеры. — Ты перестарался, — заявляет рыжий, бросая на Дазая скучающий взгляд, когда поднимает ставни. — Залезай, придурок. Дазай разочарованно вздыхает. — Я вел себя так, как будто снимался в кино. Ты всегда портишь мне настроение, — с горечью бормочет он, подходя к ставням. Его взгляд останавливается на металле, а затем брови с любопытством приподнимаются. — Боже, что это за вмятины? Какой-то самолет совершил аварийную посадку на вашей подъездной дорожке? Чуя нетерпеливо выдыхает и пинает брюнета в гараж. — Нет. Кое ударила его битой, — через мгновение Чуя тоже ныряет под ставни и позволяет им упасть, прежде чем он, естественно, находит световую веревку и тянет за нее, включая лампочку. Только для того, чтобы увидеть слегка испуганное лицо Дазая. — …Она что? — восклицает он. — Я говорил тебе, что она угрожала разрушить гараж, — говорит Чуя, немедленно направляясь к столу в углу с синей наклейкой. Он никогда не думал, что будет так сильно скучать по этой жуткой комнате, в которой его лицо повсюду. Но он скучал по ней почти так же сильно, как по Дазаю. Ладно, это было странно признавать. Даже самому себе. — Она бы буквально разорвала его на куски, если бы я не согласился с тем, что она говорила, — продолжает рыжеволосый, отчаянно пытаясь выкинуть предыдущую мысль из головы. — Прекрати изображать шок, гребаный придурок. Ты тот, кто встал и ушел, когда я буквально нуждался в тебе. Чуя замирает от своих собственных слов. Его руки автоматически сжимаются в кулаки, кровь приливает к шее; поэтому он наклоняет голову, используя волосы, чтобы прикрыть свои теплые щеки, как занавески. — Я не… я не это имел в виду, — шепчет он. Боже, что с ним происходит? Он никогда раньше не говорил таких вопиющих, отвратительных вещей. Чуя быстро приклеивает синий скотч к обратной стороне фотографии, но даже он сам не может игнорировать то, как слегка дрожат его руки, или то, как он почти до боли прикусывает нижнюю губу. Почему я это сказал, почему я это сказал, почему я это сказал. Какого хрена я должен это говорить. В следующий раз, когда Чуя возвращается в реальность, это происходит от нежного прикосновения к его руке — просто кончики пальцев скользят по костяшке большого пальца, но это все равно отбрасывает его назад. Это заставляет мысли в его голове заикаться и останавливаться, как будто поезд только что нажал на аварийный тормоз. — Мне жаль, — бормочет Дазай. Чуя просто смотрит на свои руки, не в силах поднять взгляд, не в силах смириться с мыслью встретиться с ним взглядом. — Заткнись нахрен, — слегка огрызается он, наконец-то правильно подбирая тон. — Я не хочу, чтобы ты извинялся. Но это не так. Он действительно хочет извинений. И он их заслуживает. Потому что прошедший месяц был адом, и во всем виноват Дазай. Не потому, что он столкнул его с крыши. А потому что он ушел. — Чуя, — говорит Дазай, как будто для того, чтобы привлечь его внимание полностью, что так глупо, потому что Чуя всегда делает это. — Я серьезно. Следующее, что рыжий осознает, — это то, что палец внезапно оказывается у него под подбородком. Его кожа начинает гореть так сильно, что он даже не может сопротивляться легкому рывку, который заставляет его поднять глаза. Видеть эти карие глаза никогда не станет легче. — Я ненавижу тебя, — шепчет Чуя, его голос ломается. Улыбка Дазая зловеще печальна. — Я знаю. — Я ненавижу тебя. — Я знаю. Мне очень жаль. — Буквально от всего, что ты делаешь, меня тошнит. — Да, — говорит Дазай, просто рассеянно соглашаясь в этот момент, хотя он определенно обиделся бы, если бы действительно прислушался. Его взгляд опускается, но рыжеволосый полностью отказывается верить, что он смотрит на его губы. — Ты глупый, надоедливый мальчишка… — начинает он со вздохом. — …Ты тоже был мне нужен. Это значит для Чуи больше, чем он когда-либо признавал. Это почти вызывает слезы на его глазах. — …Не ври мне, — бормочет рыжий, отталкивая руку Дазая, а затем поворачивает лицом, пытаясь найти пустое место вдоль стен. — Хотел бы я это сделать, — усмехается Дазай, падая на ближайшую зеленую подушку. Следующее, что он говорит, настолько приглушенно, что Чуя пропустил бы это мимо ушей, если бы в комнате не стояла мертвая тишина, пока он засовывает картинку в умеренно пустое место. — …Я буквально сказал тебе, что думал о том, чтобы сделать это несколько раз, когда чувствовал себя одиноким. Рыжеволосый делает паузу. А затем поворачивается, чтобы посмотреть на Дазая с самым озадаченным выражением, которое у него когда-либо было. — Ты… — начинает он, его голос звучит как хриплый выдох. Дазай не смотрит на него, отчаянно пытаясь скрыть свое лицо по какой-то причине. — Это было всего несколько раз, — упрямо огрызается он, но теперь глаза Чуи блестят, и какое бы глупое оправдание ни пытался придумать брюнет, оно не сработает. — И, типа… только когда я был в плохом настроении или что-то в этом роде. Я могу сказать, что ты улыбаешься, даже не глядя. Разве ты не должен испытывать больше угрызений совести к тому, кто склонен к самоубийству? Ухмылка Чуи становится только шире, и он подходит к Дазаю. — Итак… — начинает он, позволяя слову довольно долго растягиваться на его языке. — …Тебе было одиноко без меня? Рыжеволосый практически может представить, как Дазай морщится. — Заткнись. Это ты кричишь мне: «О Боже, ты был мне нужен, а тебя здесь не было!». — Придурок, ты только что сказал это мне в ответ! — …Я думал, ты попытаешься это отрицать. — Ну— это… ты тоже не пробовал! — Да… Странно, правда? Чуя даже не может этого отрицать. Это определенно странно. Несмотря на то, что их взаимные признания в том, что они, возможно, скучают друг по другу, были немного хаотичными, это определенно то, чего ни один из них не ожидал, что когда-либо произойдет. Потому что они не говорят такого дерьма. Они могут чувствовать это, но трудно признаться в этом даже самим себе, не говоря уже друг о друге. Это как… Пересечение границы. — Расточитель бинтов, — начинает Чуя, глядя вниз на брюнета, который все еще прячет свое лицо. — Ты хочешь что-нибудь посмотреть? — …Например, что? — Я не знаю. Что-нибудь глупое. На самом деле мне все равно. — О~, это та часть, где ты говоришь: «Твое присутствие — это все, что меня заботит?» — Нет, это та часть, где я выбиваю из тебя гребаную жизнь. — Я приму твое предложение. Сделай это быстро. — Я когда-нибудь говорил тебе, что ты заноза в заднице? — Я когда-нибудь говорил тебе, что ты несносный слизняк? — Упади замертво. — Я пытаюсь. Включи фильм сейчас же! — Что мы будем смотреть? — На самом деле мне все равно, — и затем, после паузы. — Твое присутствие — это все, что имеет значение. Чуя швыряет пульт прямо в голову Дазая.