НАЧИНАЛСЯ ТРЕТИЙ ГОД ВОЙНЫ...

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Штаб-квартира гудит, как улей потревоженных пчел. Перекрикивающих друг друга голосов так много, что закладывает уши. Кингсли — в прошлом году в столкновении с ПСами лишившийся руки, — стоит на ступенях лестницы, чтобы быть выше остальных, и уже во второй раз пытается перекричать собравшихся, — все пустое; рокот не смолкает, волнами расходясь по толпе. Предпраздничное настроение кружит головы. — Разве не странно, что иногда все кажется таким нормальным? Гермиона смотрит на Невилла, размышляя о том, когда война стала их обыденностью; въелась под кожу и, будто яд, разбавила кровь… — Словно… это то, как мы могли бы жить, если бы не война… Всего пять букв. Но как много за ними ВСЕГО… — Я думаю, что нам это нужно, — отвечает она, — такие отсрочки необходимы, чтобы просто помнить, ради чего мы воюем… Эта передышка похожа на глоток выдержанного огневиски — выжигает горло, но так сладко пьянит… Несколько дней — а если несказанно повезет, то и полная рождественская неделя, — все, что они все могут успеть украсть у жизни, потому что теперь «завтра» — это слишком непредсказуемая штука. Грейнджер улыбается, хотя чувствует, что ее барабанные перепонки уже порядком настрадались от громких голосов; и нервы шалят — приобретенная привычка связывать шум с опасностью… Кингсли, на удивление, не раздражается, а, наоборот, посмеивается вместе со всеми, и только спустя время решает, что пора уже переходить к тому, ради чего они сегодня собрались. Он вытаскивает из набедренной кобуры палочку и, не глядя, трижды отравляет в потолок модернизированные бомбарды — импровизированный фейерверк, наконец, заставляет орденцев примолкнуть. — Сделаем уже то, то ради чего собрались, — громко говорит Кингсли. Перед ним на столе большая чаша, в которой свалены бумажки с именами всех присутствующих. Имя Гермионы затерялось где-то среди остальных, а она одновременно и хочет, и не желает, чтобы жребий пал на нее. — Нам нужны шесть человек, — объясняет Кингсли, — поделим их на пары. Начали? Крики толпы выражают одобрение, и он неторопливо, растягивая интригу, по очереди вытягивает бумажки. — Рон Уизли и… Теодор Нотт! Лаванда, стоя рядом с Грейнджер, разочарованно вздыхает. — Черт, жаль, что не я, — бурчит она, пока Рон, поджав губы, отделяется от их компании и идет к лестнице, куда Нотт уже добрался первым. Как только гром аплодисментов стихает, Кингсли извлекает на свет еще два имени. — Гермиона Грейнджер и… Драко Малфой! Ей требуется мгновение, чтобы осознать, что удача окончательно отвернулась от нее — иначе как объяснить, что ее угораздило оказаться в паре с Малфоем? Игнорируя смешки, раздающиеся вокруг, она ищет глазами своего нового напарника. Он расположился в стороне от остальных, стоит, облокотившись на стену, и, не мигая, смотрит на нее. Судя по его взгляду, не предвещающему ничего хорошего, и искривленному рту, очевидно, что выбор судьбы его тоже не радует. Грейнджер уверена, что он вообще не в восторге от того, что приходится участвовать в подобной авантюре, а уж в паре с ней — и подавно. Запоздало она замечает колючий взгляд Пэнси, стоящей рядом с Малфоем; ее голова повернута в сторону Гермионы, а темные, почти черные глаза того и гляди прожгут в ней дыру. — Иди к нему, — подсказывает Невилл, толкая Грейнджер в бок и напоминая о том, что все ждут действий от одного из них. Вздыхая, она неуверенным шагом начинает пробираться сквозь толпу, которая расступается, давая ей дорогу. Малфой не делает в ее сторону даже легкого движения, так что ей ничего не остается, кроме как самой пройти весь путь. Все, о чем она может думать, это чтобы натянутая улыбка не сползла с ее губ — меньше всего ей хочется дать Малфою лишний раз убедиться в том, что она побаивается его. Погруженная в себя, Гермиона пропускает объявление имен третьей пары и, запоздало поднимая на них глаза, она обнаруживает, что они уже стоят рядом, — это парень, который когда-то учился в Шармбатоне, и Луна. Весь вечер до момента, когда приходит пора укладываться спать, она вынуждена выслушивать подколы по поводу ее и Малфоя. Принужденно улыбаясь, Гермиона на самом деле, кажется, способна посчитать каждую ускользающую минуту… внутри все сжимается от дурного предчувствия… Оказаться без прикрытия остальных орденцев, один на один с таким человеком, как Малфой, — что может быть хуже? Он не выносит ее и не стесняется демонстрировать это. «Грязнокровкой» Малфой, конечно, ее давно уже не называет — примкнув к Ордену, ему пришлось отказаться от поклонения чистоте крови, — и теперь их конфликт сугубо личный. Малфой вырос, но не перестал быть гадким. Если бы предоставился случай, он бы дал ей умереть, просто ради того, чтобы доказать, что ему на нее плевать, и она не стоит риска, так что… Он, определенно, не тот человек, с кем ей бы хотелось пойти в лес за злосчастной елкой…

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Просыпается Гермиона от того, что чьи-то безжалостные пальцы впиваются в ее плечо. Она распахивает глаза и понимает, что смотрит на серьезное лицо Малфоя, склонившегося над ней. Его глаза так напоминают серые льдины, что ее кожа непроизвольно покрывается мурашками, а дыхание сбивается. — Подъем, — чеканит Малфой. — Выдвигаемся через десять минут! Он скрывается из женской спальни раньше, чем она успевает возразить, и уже потом Грейнджер замечает, что бретель ее майки съехала в сторону, оголив плечо. Заспанная и не в меру домашняя… Малфой видел ее такой и не побрезговал прикоснуться? Когда она спускается на первый этаж, он стоит в проходе на кухню и о чем-то переговаривается с Ноттом. Остальные, кто тоже отправляется искать елки, толкутся в гостиной. — Я уже думал отправить за тобой кого-нибудь, — бросает Малфой, усмехнувшись. Его взгляд стремительно проходится по ней, с макушки до ног. Рон подходит к ним, нахмуренный. — Малфой, я хочу пойти с ней. Бывший слизеринец переводит глаза с Гермионы на него. — Обойдешься, — усмехается он и делает знак остальным. — Выходим! То, что орденцы, в большинстве своем, приняли его и слушаются, до сих пор вызывает у Грейнджер внутренний протест. Если бы Гарри был жив, этого бы, может, никогда бы и не произошло… По приказу Малфоя, все покидают Штаб. Аппарацию уже давно используют только в крайних случаях — ПСы научились устанавливать саморасширяющиеся антиаппарационные ловушки, которые, кажется, опутали всю Британию; попадание в такую приводит к катастрофическим расщеплениям, часто со смертельным исходом. Желая хоть на время отделаться от Малфоя, Гермиона устремляется вперед и даже обгоняет Нотта, возглавляющего их маленькую колонну. Добравшись до железнодорожного вокзала, они оказываются на платформе; поезд, следующий за пределы города, приходит по расписанию. Малфой и Нотт первыми ныряют в вагон; Грейнджер же, заходя следом, зацепляется ногой за не до конца прикрытый люк в полу, и одновременно кто-то толкает ее в спину, — она оступается и летит, понимая, что поверхность пола неотвратимо приближается, а ей даже не за что ухватиться, чтобы не упасть. Спустя секунду вокруг ее талии сжимаются чьи-то крепкие руки, и Гермиона изумленно смотрит в лицо Малфоя, шагнувшего к ней. Ее неожиданно парализует его стальным взглядом: он глядит внимательно, но не агрессивно. Ее нос, губы… Малфой действительно рассматривает ее губы? И ей мерещится, что она замечает мелкое движение его головы вперед, словно какое-то непроизвольное, до того, как он успевает себя одернуть. Должно быть, они стоят так слишком долго, потому что со стороны раздается звук похожий на рычание. «Рон!» Часто заморгав, Грейнджер стряхивает оцепенение и отступает. Малфой разжимает руки и легко отпускает ее. — Спасибо, что не дал мне упасть, — произносит она, ожидая язвительного замечания с его стороны. Но этого не происходит. Все, что делает Малфой, это хищно улыбается и, лишь насладившись ее растерянностью, отворачивается, теряя всякий интерес. Уизли же берет ее под локоть. — Ты уверена, что все будет нормально? — повторяет он тот же вопрос, что и вчера использовал несколько раз. — Я не нравлюсь ему, но он не дурак — если я не вернусь, Малфою придется отвечать перед Орденом, а он не станет так рисковать. — У нее тот же ответ, что и прежде. Рон не удовлетворяется, но сдается. А Гермиона принимается делать вид, что увлечена рассматриванием быстро меняющегося пейзажа за стеклом. Зимняя Шотландия на самом деле красива, а поезд мчится в горную местность — городские застройки сменяются частными владениями и полями-лесами…

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Выйдя на станции, — после того как двери вагона закрываются за их спинами, — Грейнджер глубоко вздыхает, стараясь набрать в легкие побольше кислорода. Их обступают горы, куда ни посмотри, и воздух, по ощущениям, совершенно не похож на тот, каким они дышат в городе. Все шестеро собираются в круг, и Нотт быстро напоминает правила: — Здесь расходимся. Перемещение свободное, но слишком далеко лучше не забредать — не забывайте про осторожность. Маловероятно, что нам встретятся ПСы, но чем черт не шутит. Наша задача — найти подходящие деревья, чтобы разместить их в Штабах. Встречаемся на этом же месте через два часа. Тео ждет, пока каждый кивнет, а потом машет рукой, давая старт новому «приключению». Счет минут, до того как она останется наедине с Малфоем, внезапно обрывается, и Гермионе это не нравится. Все в нем таит в себе потенциальную опасность: вспыльчивость, изворотливость, неконтролируемая жестокость и цинизм, сквозящий едва ли не в каждом слове. Что, если Малфою придет в голову бросить ее в лесу? Или покалечить, подстроив несчастный случай? Грейнджер не беспомощна; она участвует в стычках с ПСами наравне со всеми — несколько раз была в крупных сражениях, и может постоять за себя. Но отражать угрозу, о которой знаешь, проще, чем ждать удара в спину от того, кто, по идее, должен быть твоим союзником. Она успевает бросить на Малфоя короткий взгляд, прежде, чем он, не сказав ей ни слова, выбирает одну из дорожек, уходящую куда-то налево. Гермиона, обменявшись с Роном кивками, вздыхает и следует за ним. Они минуют невысокие кусты, постепенно углубляясь в заросли; ветки деревьев, то и дело, норовят хлестануть их по лицу. Малфой не останавливается ни в первые пять минут, ни в последующие пятнадцать — он двигается напролом, и Грейнджер всерьез начинает опасаться, что его цель не найти подходящее дерево, а увести ее поглубже в лес. И там скормить Волосатому МакБуну или еще какой-нибудь твари. — Ты же знаешь, что мы встретили на пути уже с десяток нормальных елей, да? — кричит она, стараясь не отвлекаться от дороги: подвернуть ногу здесь, вдалеке от цивилизации — это не то, чего бы ей хотелось. — Я думал, что трУсам не место в Гриффиндоре, — доносится до нее ехидный ответ, но Гермиона предпочитает промолчать, чем поддаться на провокацию. Проходит еще много минут, прежде чем Малфой решает, что они зашли достаточно далеко. Она останавливается рядом, запыхавшись и опираясь руками на колени, — торопливый шаг на такую длинную дистанцию заставляет ее дыхание измениться. Малфой так близко от нее, что Гермиона непроизвольно слышит, что и он дышит неровно; ее губы непроизвольно расползаются в улыбке — все-таки приятно осознать, что их марш-бросок ему тоже дался нелегко. — Чего лыбишься? — огрызается Малфой, глядя на нее. Его голос, как всегда, когда он злится, с высокими нотами, будто немного женскими, но резкий и колючий, так что от ее веселости вмиг не остается и следа. Хотя он не угрожает напрямик, она все равно чувствует неладное; обеспокоенно оглядывается по сторонам и прикидывает, где можно скрыться в случае чего… Словно применив легилименцию, Малфой заходится смехом, совершенно сбивая ее с толку. — Что смешного? — хмурится она. — Ты бы только видела себя со стороны — у тебя же прямо на лбу сверкает вывеска «Трусиха». Грейнджер обиженно поджимает губы. — На твоей вывеске тоже интересная надпись! — Прочтешь? — внезапно мягче спрашивает Малфой, оказываясь стоящим почти вплотную к ней. Она отшатывается от неожиданности, поднимая глаза вверх, — он забавляется. — Как-нибудь в другой раз, — отвечает она и получает новую порцию его смеха, непривычно НОРМАЛЬНОГО. Искреннего. Так мог бы смеяться Гарри, но не Малфой… Уж лучше бы он орал… — Что с елкой? — как можно спокойнее говорит Гермиона. — Давай выберем какую-то, и двигаемся назад. Малфой пожимает плечами. — Оглянись, бери любую и уходи. А я не упущу возможность устроить себе нормальный выходной посреди всего того пиздеца, в котором мы живем. Только сейчас она осматривается, внезапно понимая, что каким-то образом они оказались в красивейшем месте — деревья расступились, и справа, если пройти чуть дальше, ярко-голубое озеро-зеркало. Несмотря на очарование местности, все ее внутренности скручивает уже от одного только вида воды — стоит лишь вспомнить, как ее пытались утопить, и… — Я собираюсь искупаться, — сообщает ей Малфой, и спустя мгновение он направляется вниз, к озеру. Она сомневается, следует ли ей пойти за ним, — каким-то образом он узнал о ее боязни, и теперь собирается поиздеваться, это ведь очевидно? Но, в конце концов, принимает решение и направляется в сторону, где скрылся навязанный ей напарник. Когда Грейнджер добирается до больших камней, за которыми прячется берег, то обнаруживает Малфоя, стоящего с обнаженным торсом и уверенно стягивающего с себя штаны. — Что ты делаешь? — вырывается у нее раньше, чем она успевает прикусить язык. Он поворачивает голову, улыбаясь. — А на что похоже? — Вода же холодная, — зачем-то говорит она. — Грейнджер, ты все-таки волшебница или сквиб, а? — ухмыляется Малфой. А уже в следующее мгновение раздевается донага и, бросив одежду на камни, спускает ноги в воду. У Гермионы перехватывает горло. Она знает, что должна отвернуться, но продолжает таращиться — до этого она никогда не видела полностью оголенное мужское тело, которое не нуждается в срочном лечении из-за обильной потери крови… Грейнджер облизывает губы, пытается скопить во рту слюну и сглотнуть, но в глотку словно насыпали песка. Смотреть на его спину не так боязно, как на все остальное… так что она сосредотачивается между лопатками… У Малфоя белая, почти алебастровая кожа, на которой видна россыпь мелких точек-родинок, и, когда он двигается, то хорошо заметна Черная метка… Он не скрывает ее ни от кого, — иногда будто нарочито демонстрирует, — но, несмотря на всю грязь и гниль в нем, Грейнджер откуда-то ЗНАЕТ, что Малфой не гордится этой отметиной… Он поворачивает к ней голову, и она тут же вспыхивает — он поймал ее за подглядыванием! Гермиона ждет колкой шуточки или злого слова, но вместо этого Малфой просто улыбается и снова отворачивается, а она завороженно наблюдает, как перемещаются мышцы под его кожей; ловит взглядом движения лопаток, и то, как изгибается впалая линия позвоночника. Он высокий и почти тощий, но у него округлые ягодицы и широкие бедра. Грейнджер не понимает, откуда она еще помнит, как дышать. Плеск воды раздается словно издалека, а Гермиона смотрит на круги, расходящиеся по водной глади: Малфой погружается, скрываясь с головой, и выныривает через минуту на довольно большом расстоянии от берега. Теперь она может видеть только его голову и плечи со словно драгоценными камнями — каплями, блестящими на зимнем солнце. Одной рукой он смахивает с лица влагу и знакомым жестом зачесывает волосы назад. Едва заметная струйка пара поднимается из его рта. — Раздевайся, — предлагает он, но она тут же возражает. — И не подумаю, — быстро отвечает Грейнджер. — Боишься? — Чего бы мне бояться?! — С вызовом. Малфой снова улыбается — слишком часто за сегодняшний день. «Улыбаться» — для него вообще не характерно. — Меня. — О твоем раздутом эго не напрасно ходят легенды! — А ты возьми и докажи — иди сюда. Вода, кстати, чудесная… — Ты голый, — напоминает ему Гермиона. — Я в курсе. — Будто он мог бы об этом забыть! Малфой поднимает руку над водой и протягивает ее к ней, не сводя пристального взгляда. — Ну, ты — львица или все-таки трусиха? Она плотнее сжимает челюсти, чувствуя, как начинает злиться. — Прекрати называть меня так! — Докажи, — повторяет. Грейнджер резко выдыхает и хочет послать его к чертям, но неожиданно — даже для себя самой, — начинает стягивать с плеч куртку, бросая ее рядом с одеждой Малфоя. Едкий голос в ее голове нашептывает, что она пожалеет. Крепко пожалеет! Это ведь дурость — лезть в воду, когда ты ее боишься, а вдобавок — в ней Малфой!.. Зимний воздух — несмотря на то, что в горах намного теплее, чем в городе, — все равно холодит кожу, когда она снимает майку, поэтому Гермиона накладывает на себя согревающие чары, а потом чуть дрожащими пальцами берется за замок на штанах. Сомневается всего секунду и резко тянет молнию вниз… — Милое бельишко, — насмехается Малфой, рассматривая ее, стоящую в нижнем белье посреди леса, и ее щеки, тот час же, становится похожи на перезрелые помидоры — бордовые от смущения. Принуждая себя, она вскидывает голову, встречая насмешливый взгляд, и надеется, что выглядит хоть немного решительной, когда делает шаг вперед, — на самом деле внутри нее все дрожит от нервного напряжения. — Ты собираешься купаться в трусах? Грейнджер возмущенно восклицает: — Конечно! Она решается снова посмотреть на него, только когда скрывается в озере по самую шею, и до этого Малфой успевает разглядеть ее тело в подробностях. Между ними расстояние в тройку метров, и это та дистанция, которая ее вполне устраивает, но, едва она почти успокаивается, он опрокидывается на спину, и Гермиона чудом успевает зажмуриться, чтобы не увидеть «лишнего»… Спустя лишь целое мгновение, закусывая губу, она мысленно признает, что любопытство когда-нибудь ее все-таки погубит, но… «Не так уж и страшно, если я чуть-чуть посмотрю?..» — Однако, поверхность озера там, где, кажется, Малфой был буквально только что, ребристая, с расходящимися волнами, а его самого не видно. Она быстро вращает головой, пытаясь предугадать, где он может всплыть, и… не знает, зачем, но, повинуясь неведомому шестому чувству, отступает на несколько шагов в сторону. Мгновение спустя Малфой выныривает точно в том месте, где Грейнджер была до этого. Он жадно хватает ртом воздух и протирает глаза, стараясь осмотреться. Не дав ему прийти в себя, она разводит руки в стороны и, наполовину опустив ладони в воду, резко выталкивает их вперед — шквал брызг поднимается над озером, и основная их часть летит прямиком в лицо Малфою. Ее выходка кажется Гермионе весьма забавной, но ровно до того момента, как он отплевывается от воды и решает мстить, устремляясь к ней. Улыбка сползает с ее губ так же быстро, как и появилась, и, взвизгнув, Грейнджер разворачивается на месте, падает вперед и пытается плыть. Несколько секунд она действительно думает, что сможет удрать от него, но Малфой быстр и грубо возвращает ее — жесткая хватка сковывает лодыжку, и Гермиона не успевает даже вскрикнуть, когда он рывком тянет ее назад. Она с головой уходит под воду, хлебая жидкость и давясь из-за отсутствия кислорода. Свободной ногой Грейнджер лягает Малфоя то ли в грудь, то ли в живот; она барахтается, пытаясь удержаться над водой, но делает только хуже — она перестает различать, где верх, а где низ; ее пульс заходится в бешеном ритме, и Гермиона начинает «орать», захлебываясь еще больше. — Дыши, мать твою! — Приказ пробивается в ее сознание, и, хотя голос не терпит возражений, у нее не выходит подчиниться. — Эй, вдох, выдох, вдох, выдох… — Малфой громко и четко отдает команды, и секунда за секундой она начинает успокаиваться… Ей требуется время, чтобы понять, что она уже не тонет — ее крепко удерживает Малфой, и вдобавок ее собственные руки намертво вцепились в его шею, сжимая, как в тисках. Он даже не морщится, но смотрит на нее очень внимательно. — Все еще споришь, что не трусиха? — негромко произносит Малфой. — Ты пытался меня утопить? — непослушным голосом спрашивает Грейнджер. Он приподнимает уголки губ. — Не будь дурой. — И интонация, с которой Малфой говорит это, какая-то неожиданно… теплая? — Пусти. Он не спорит, но спустя секунду под ее ногами не оказывается дна! Гермиона всплескивает руками и подается наверх, чтобы снова схватиться за плечи Малфоя. Его смех вновь такой искренний и беззлобный, что это заставляет ее отвернуться. Оглядываясь назад, Грейнджер прикидывает, далеко ли плыть до берега, однако все мысли вмиг вылетают из головы, когда Малфой кладет руки на ее ягодицы и с силой притягивает Гермиону вплотную к себе. Она оказывается прижатой к голому мужскому телу, со смесью стыда и любопытства обнаруживая, что Малфой возбужден. Растерявшись, Гермиона на мгновение поднимает на него глаза, и в ту же секунду он наклоняет голову вперед, так близко, что между их губами почти не остается воздуха, — половина дюйма, а, может, и еще меньше… В этот момент ей кажется, что мир вокруг обрывается и больше не существует; что он замер или исчез, потому что становится вдруг так ти-и-ихо… И лишь удары ее собственного сердца ухают в груди… Она задерживает дыхание и вся напрягается, ожидая, на что решится Малфой, но отчего-то не предпринимает попытки разорвать неожиданные — чересчур интимные, — объятия. — Мы уже выяснили, что ты боишься воды, — шепчет он. Его дыхание касается ее лица, а руки принимаются ме-е-едленно поглаживать ее спину. — А меня ты тоже боишься? — Малфой говорит вкрадчиво, звуки вылетают из его рта практически не слышно, но отчетливо. — Н-н… нет… Что тебе нужно? — В ней рождаются панические нотки. И сердце начинает стучать сильнее, отстукивать странный ритм лихорадочной, кусающей пятки мелодии, словно сигнал тревоги. — Эй, — Малфой протягивает звук издевательским тоном, — давай ты не будешь играть в эти игры. — И что это значит? — Грейнджер нервно сглатывает. — Малфой? — Да перестань. Как будто я такой идиот, что со мной это прокатит, да? — Я не… Буквально только что довольно дружелюбный, он меняется; с хищным выражением на лице Малфой отодвигается и проходится взглядом по ее телу. Из-за воды он вряд ли может многое увидеть, но под ложечкой у Гермионы начинает неприятно сосать. Она начинает догадываться, к чему все идет… — Малфой! — Это уже похоже на визг. — Ты сошел с ума?! Он наклоняет голову. Смотрит внимательно. И в глазах что-то плещется… В нем гуляют какие-то эмоции — неспокойные, давящие, жалящие. — Нет. — Уверенно произносит Малфой, но во взгляде вдруг проскальзывает такая похоть, что Гермионе становится страшно. Раньше она думала, что это волнительно и приятно, когда ТЕБЯ ХОТЯТ, но сейчас все ощущается совершенно иначе! Она больше не думает — мышцы работают быстрее мозга, и, Грейнджер кидается в сторону, но не успевает ничего сделать — ей не хватает жалких миллиметров, и руки Малфоя крепко обхватывают ее за талию и притягивают назад к нему. — Не рыпайся, — цедит он. — Малфой… — Чем я хуже? — Он вновь прижимается вплотную, чтобы она почувствовала его очевидное возбуждение; напряженный член утыкается ей в бедро. — Чем я хуже, чем кто-то другой? — Повторяет Малфой, пока его пальцы скользят по ее спине, вцепляются в волосы и сильно дергают, заставляя выгнуть шею и запрокинуть голову. Обе ее руки упираются в его обнаженную грудь, и она чувствует, как под ее ладонями гулко бьется чужое сердце. Губы Малфоя касаются ее шеи. Аккуратно, едва прикусывают бьющуюся жилку, и Гермиона поражается этой едва ли не нежности, но все равно мотает головой. Когда Грейнджер всхлипывает, он почему-то отстраняется. Смотрит на нее долгим и испытующим взглядом. — Гермиона, — на удивление, его голос звучит практически мягко. И, кажется, он впервые в жизни называет ее по имени… — Я не сделаю тебе больно. — Она поднимает на него широко распахнутые глаза. — Тебе и самой понравится. — Грейнджер хочет возразить, но Малфой вновь сокращает последние крохи воздуха, и его губы замирают в уголке ее рта. Он целует ее в щеку, проходится по подбородку, а потом вниз по шее; кончик языка оставляет влажный след… Гермиона не отталкивает его, даже когда, спустя время, Малфой увеличивает расстояние между их телами: его руки перемещаются к ее животу, потом чуть вверх и высвобождают грудь из чашек бюстгальтера. Она сглатывает, понимая, что единственно правильным было бы остановить его… но отчего-то оттягивает этот момент. Его прикосновения новы и приятны, и это какая-то невербальная магия, потому что Грейнджер даже выгибается в спине, подставляя ему свою грудь. Малфой послушно лижет ее кожу, не пропуская ни сантиметра, а ей кажется, что вода вокруг становится все горячее и горячее… Его пальцы касаются обнаженной кожи бедра, словно спрашивая, и от этого простого прикосновения по ее телу бегут импульсы. Осмелев, Малфой кладет всю ладонь на ее бедро, обхватывает ягодицу и, помогая себе второй рукой, приподнимает Гермиону так, что ее разведенные ноги оказываются по разные стороны от его тела, а член упирается ей прямо в промежность. Она по-прежнему держится за плечи Малфоя, — гладит его, скользя ладошками вверх-вниз по спине, куда может дотянуться, — и вдруг широко распахивает глаза от внезапной боли: его зубы смыкаются на кончике ее груди. Ойкнув, Грейнджер толкается, но укушенный сосок сразу же получает порцию сосущих ласк губами и языком. Малфой целует ее столь собственнически, с таким бешеным напором, что Гермионе в какой-то момент перестает хватать воздуха от интенсивности эмоций — она дышит рвано и тяжело, и совершенно больше не сопротивляется. Его влажный рот снова перемещается на ее шею, вылизывает, целует, покусывает. Слишком сладко, слишком много, слишком желанно. Всего слишком. Малфой издает звук, похожий то ли на стон, то ли на рык, и одновременно с силой трется об ее промежность твердым членом. И именно на этом моменте Гермиона, наконец, по-настоящему пугается — все ее тело напрягается, на шее вздуваются синие прожилки вен, и сердце начинает биться с удвоенным ритмом. — Пусти, — выдыхает она, упираясь ладонями в его плечи. Почему это звучит тонко и жалобно. Грейнджер не так хотела. Нужно было уверенно. Твердо. Малфой не реагирует, и тогда она повторяет громче: — Остановись, — уже пихая его в грудь. — Отпусти меня! Я хочу, чтобы ты остановился! — Почему? — выдыхает он, не к месту улыбаясь, хотя глаза остаются серьезными. Его свободная рука гладит Грейнджер по спине и ласкает ягодицы, а второй он поддерживает ее на воде. И все-таки Малфой что-то замечает в ней: может, то, как прерывисто она дышит, как неестественно сильно ее пальцы вцепились в его плечи, или как широко распахнуты глаза, в которых застыл… У Малфоя дергается кадык, когда до него доходит, что ее страх почти осязаемый. Он наклоняется вперед, упирается лбом в ее лоб и тихо проталкивает сквозь зубы: — Ты — девственница? Гермиона молчит, а ее щеки начинают алеть. Словно рыба, она открывает рот, но ничего не отвечает. Ей кажется, что зардевшиеся щеки говорят громче всяких слов, но ему этого мало. — Да или нет? — требует Малфой. — Да, — признается она, не поднимая глаз. — И я не хочу, чтобы ты меня трогал. Спустя мгновение он резко отталкивается и делает шаг назад, смотрит на нее бешеным взглядом. — Блять! — зло произносит Малфой. Он отстранился так неожиданно, что, будь она на суше, то не удержалась бы на непослушных ногах. — Ненавижу возиться с девственницами, с ними только одни проблемы. С большим трудом ей удается остаться на плаву и снова не нахлебаться воды. Она нервно сглатывает и отплывает немного ближе к берегу, чтобы можно было нащупать дно. Глаза предательски влажнеют, и Грейнджер дергаными движениями поправляет бюстгальтер, чтобы прикрыть грудь. Малфой стоит, запрокинув голову. Его глаза закрыты, и он явно пытается взять себя в руки. Его возбуждение столь очевидно, что от него веет сексом — она чувствует это на каком-то чисто женском уровне. И Гермионе почему-то еще сильнее хочется плакать… У нее дрожат руки. Сердце в груди отдается набатом. Ноги держат с трудом. По телу гуляет шальное ощущение, острая нехватка чего-то важного, нужного, верного и правильного. Если бы Малфой настоял, то она бы согласилась… Пусть и было страшно. Но он… но он отпустил ее. Пока Грейнджер справляется с собой, Малфой уже оставляет ее и почти выходит на берег, предоставив ей возможность снова увидеть его голый зад. Воздух прижигает ее мокрую кожу, и, оказавшись на суше, она поспешно стягивает с себя влажное белье — и низ, и верх. Малфой одевается рядом, но, кажется, совершенно ей не интересуется. Натянув майку и собрав волосы в хвост, Гермиона надевает куртку, проклиная себя за то, что все-таки полезла в воду — одежда неприятно липнет к влажному телу, а гулять зимой с мокрой головой — вообще самоубийство! Ей требуется несколько минут, чтобы сообразить и все еще подрагивающей рукой применить высушивающее заклинание. Когда она оборачивается, чтобы собрать нижнее белье, то находит только бюстгальтер, одиноко лежащий на камне. Грейнджер поднимает его и растерянно озирается, — как она ни старается, но не видит второй части комплекта. — Что-то потеряла? — спрашивает Малфой, вынуждая посмотреть на него. Он выглядит не на шутку рассерженным и как никогда опасным. И, может, в его взгляде есть что-то еще… но Гермиона его почти не знает, чтобы правильно истолковать странный блеск в серых глазах. Он ждет ответа, но ее чувства слишком в раздрае, чтобы быть уверенной в чем-то. — Все в порядке, — растерянно говорит она, лишь бы отделаться от него. Малфой отрывисто кивает. Его руки сжимаются в кулаки. — Тогда пошли за блядской елкой, — командует он и, не дожидаясь ответа, разворачивается к ней спиной. Грейнджер еще раз пробегается взглядом по тому месту, где она переодевалась, но, так и не найдя трусы, недоумевает и прячет в рюкзак хотя бы лифчик. Она изо всех сил старается не думать о том, ЧТО только что произошло. Зачем все это Малфою?.. Он же ее не выносит… Впрочем, разве в настоящее время это не стало частью рутины — все спят со всеми, и не важно, нравятся они друг другу или нет? «Так ты можешь напомнить себе, что еще живой… И иногда мужчине просто нужно с кем-то переспать, это физиология…» Глухой хлопок, который раздается справа, отвлекает ее от невеселых мыслей. — Тебе требуется особое приглашение? — рявкает Малфой, и она, буркнув себе под нос ругательство, идет к нему. Елка — совершенно точно не самая красивая в округе, — уже лежит на боку, рухнув в сугроб. Часть пути до станции Малфой левитирует елку, но, по мере того как возрастает риск быть увиденными маглами, им приходится тащить дерево на руках: Малфою — держа его за широкий ствол и идя впереди, а Гермионе — сзади, ближе к макушке, пристроившись между веток. Парень из Шармбатона и Луна уже ждут их, а Рон с Теодором опаздывают. Спустя минут сорок они все, уже вшестером и с тремя елками, загружаются в поезд, который направляется обратно в Эдинбург.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Следующие несколько дней заполнены приготовлениями к главной ночи. Вернувшиеся разведчики уверяют, что среди ПСов не замечено особенной активности, и, хотя, это может быть очередной ловушкой, орденцы слишком устали и хотят «выдохнуть». Грейнджер старается загрузить себя по полной — что угодно, лишь бы не оставить себе времени думать о Малфое. Но людской разум коварен, особенно для тех, кто от природы крайне любопытен… До тех пор, пока ей удавалось избегать «близких телесных» контактов с парнями, отгородиться от подобных размышлений было проще, но теперь… Гермиона, то и дело, возвращается к тому дню. И даже жалеет, что не рискнула зайти дальше. Например, она так и не узнала, каково это — целоваться с кем-то вроде Малфоя. Он нежный или напористый? Может, грубый? «Мне бы понравились те вещи, которые он проделывает с остальными девчонками, или?..» Малфой в основном одиночка, но на войне все-спят-со-всеми. Даже Пэнси, которая постоянно трется рядом с ним, если и согревает его постель, все равно не выделяется среди остальных… Впрочем, ее, Гермиону, Малфой совершенно точно тоже не выделяет — за прошедшие дни он не дал ей ни малейшего повода думать, что вообще помнит о случившемся на озере. Они с ним практически не встречались, но в те немногие моменты, когда это происходило, он был самим собой привычным — колючим и отстраненным. За всей этой кутерьмой, Грейнджер пытается продолжать свою любимую рутину: две минуты чистить зубы утром и вечером, перед сном складывать одежду шов ко шву и ставить ботинки ровно под прикроватный стул… Это заземляет ее. Это ее собственный способ помнить, что она по-прежнему жива… В отличие от Гарри… Гермиона скучает по нему, и это рана, как она думает, не заживет никогда… Она как раз заканчивает одеваться, когда в комнату входит Лаванда, — уже нарядная, если это применимо к тому, что девушка может накрасить лицо и прицепить веселенькую самодельную брошку. Грейнджер тоже воспользовалась помадой, но это все, что она изменила в себе. Волосы собраны в удобный повседневный пучок. — Ты отшила Малфоя? — внезапно спрашивает Лаванда, заставляя ее нахмуриться. — Что?! Почему? При чем… Почему ты вообще про него вспомнила? Лаванда жмет плечами. — Рон сказал, что вы вели себя очень странно, тогда, после похода в лес… И он считает, что Малфой стал особенно выбешивающим с тех пор. Гермиона качает головой, но не знает, что ответить. Нехорошо уже и то, что кто-то заметил напряжение между ней и Малфоем в тот день, но трактовать это именно так… И ей он не показался раздраженным больше, чем обычно: это же Малфой! С ним никогда и не было легко…

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Вечером орденцы снова собираются в той Штаб-квартире, где обитает Гермиона, — этот дом самый большой из трех, и основные встречи проводятся именно здесь. Гостиная полна народа, одетого, несмотря на Рождество, преимущественно в черное — цветного у них просто-напросто нет; гремит музыка, и посредине установили одну из елок. Дерево уже украшено, и, пусть это даже отдаленно не напоминает те елки, которые Грейнджер помнит из детства, но и времена изменились… Праздничного настроения у нее ни грамма. Наоборот, глядя на елку и тех людей, которых она уже больше привыкла видеть с измученными лицами, чем с улыбающимися, Гермиона думает о том, что ТАКОВА их новая реальность — этот кошмар не закончится с наступлением рассвета; теперь война — их повседневность. Годы, когда они все должны были наслаждаться юношеством, прошли; молодостью — стремительно проходят… — Эй, Гермиона, сегодня же Рождество! Улыбнись, — подбадривает ее проходящий мимо Кингсли. Она натягивает улыбку и, чтобы хоть как-то отвлечься, делает один глоток алкоголя за другим. Когда стакан пустеет, берет следующий. Ближе к полуночи многие делятся на пары и начинают танцевать. Грейнджер, одна, стоит возле стены, упершись в нее лопатками, и вглядывается в знакомые лица. Все-спят-со-всеми. Но некоторые все-таки пытаются делать это по-любви, например, Рон и Лаванда — между ними что-то настоящее… — Потанцуй со мной. — Голос раздается слишком близко, напоминая ей, что она потеряла бдительность. Непозволительно расслабилась! Гермиона поворачивает голову — Малфой рядом с ней, и он будто бы даже выше, чем обычно. Или это она кажется самой себе такой маленькой?.. Ее сердцебиение отчего-то ускоряется, а ладони становятся влажными. — Зачем тебе? Малфой приподнимает брови, а она и сама не знает, почему сказала именно это. Кажется, вопрос озадачивает его, но потом он улыбается — так легко и естественно, что его лицо преображается, становясь практически красивым. — А почему бы и нет? Грейнджер тоже не находится с ответом. Облизав внезапно пересохшие губы, она протягивает ему свою руку, и Малфой выводит ее в центр гостиной — не прижимает на краю танцующего озерка, а останавливается только возле самой елки. Им уступают место — и Гермиона не в состоянии проанализировать в чем дело. Малфой крепко сжимает ее руку, и, когда они начинают двигаться в танце, она забывает обо всех окружающих: его ладонь на ее пояснице, давит, прижимая Грейнджер ближе к нему, а его взгляд… Как ему удается быть таким разным? Сейчас его глаза это скорее темное серебро, расплавленное и способное прижечь… И она странным образом чувствует себя сейчас… счастливой? Гермиона качает головой и прячет улыбку, склонившись к его плечу, но Малфой все равно замечает. — Расскажешь? Она поднимает на него глаза — он, и правда, красивый парень. Острые черты лица, чуть выпирающие скулы, тонкие губы, по-женски длинные ресницы… Малфой обнимает ее, определенно, крепче, чем того требует танец, но она не возражает. — У меня хорошее настроение. Он усмехается. — Ты просто пьяна. — А, даже, если и так, то что с того? Он приподнимает в ответ уголок губ и принимается с новой силой кружить Гермиону в танце; она смеется и крепко держится за его плечи… Останавливаются они как-то неожиданно — Малфой просто прекращает движение, а Грейнджер удивленно смотрит на него. Его же взгляд устремлен вверх, и, проследив за ним, она задерживает дыхание — над их головами парит ветка с крохотными белыми цветками. Малфой улыбается, наблюдая как расширяются ее зрачки, а сама Гермиона оторопело продолжает стоять с задранной головой. — У маглов тоже есть такая традиция, — тихо произносит он, наклоняясь к самому ее уху, — я узнавал. Ее щеки становятся пунцовыми, и она быстро непроизвольно облизывает губы, пока не решается взглянуть на него. Омела, ветка поцелуев. До нее слишком медленно, но все равно доходит, что Малфой специально привел ее в эту точку! Они ведь двигались, и он вел их пару… Она открывает рот, чтобы придумать причину, почему они могут не следовать традиции, но Малфой пользуется ее медлительностью и, наклонив голову, закрывает ее рот своим. От неожиданности Гермиона отвечает не сразу, но его губы теплые и настойчивые, он целует ее… по-настоящему, воспользовавшись лишь предлогом… Она обвивает его шею обеими руками, и Малфой прижимает ее к себе так крепко, что в грудной клетке появляется легкая боль. Проходит время, прежде чем Грейнджер понимает, что люди, стоящие вокруг подбадривают их, а кое-кто даже дает советы. Она смущается, глупо улыбается и, отстранившись, прикрывает веки, но Малфой обхватывает ее лицо ладонями и снова притягивает к себе. Его поцелуи не похожи на те касания губ, что случались у нее раньше. Все в Малфое — какая-то власть, это что-то врожденное в нем, но Гермиона почти упивается этим; его язык, по-хозяйски пробравшийся ей в рот, соблазняет… Но кто-то справа от них кричит: — Почти полночь! — и она, пусть и с трудом, находит в себе силы, чтобы сделать шаг в сторону. В гостиной приглушается свет, и люди, стараясь перекричать друг друга, начинают обратный отсчет: — Пять, четыре… Она улыбается, пьяная от алкоголя и чувств, разбуженных в ней Малфоем, и присоединяется к остальным. — Три!.. Гермиона не смотрит на него, а он продолжает держать ее за руку — зачем-то-почему-то… — Два!.. Малфой с силой сжимает ее ладонь, и тогда Грейнджер все-таки переводит на него взгляд. Он кажется бледнее чем обычно, хотя вокруг полумрак, так что ей трудно быть объективной. Малфой тоже смотрит прямо на нее. — Один! Его губы сжимаются в совсем тонкую линию, когда все кричат: — Гори! — И под дружные возгласы, гирлянда на елке загорается множеством огоньков. Гермиона стоит в паре метров от колючего дерева, и от яркого света с непривычки ей слепит глаза, но, привыкнув, она, как и все, задирает голову выше, рассматривая сияющую звезду, венчающую ель. Ей приходится прищуриться, чтобы разглядеть темно-красное «что-то», натянутое на звезду, — тонкие полоски какой-то ткани. Кружево? Она хмурится, недоумевая, а потом… Узнает. Свое пропавшее белье. Выставленное перед всеми. Мир вокруг нее начинает вращаться с неумолимой скоростью; Грейнджер чувствует, как попеременно, то бледнеет, то краснеет, но никак не может сообразить что-как-и-почему? Будто издалека к ней пробивается возмущенный голос Пэнси: — Ты действительно сделал это?! Это же ОНА! Как ты опус…. — Ее слова обжигают, и Гермиона поворачивается. Паркинсон орет не на нее. На Малфоя. Который так и не разжал руки. — Пэнси, отвали, — говорит он удивительно спокойно. Паззл в голове отказывается складываться. Грейнджер оглядывается — большинству из собравшихся нет до них никакого дела, они даже не догадываются, как только что в ЕЕ мире что-то треснуло, но несколько парней… В мысли врываются хаотичные обрывочные воспоминания — случайно брошенные кем-то фразы, чужие взгляды, полунамеки… Когда она выдергивает свою руку из ладони Малфоя, он ничего не предпринимает. — Какая же ты су-ука, — произносит Гермиона. Медленно. Словно сама же и отказывается верить. Он не двигается и даже не защищается, хотя прекрасно видит, как ее рука взлетает вверх. Звук пощечины исчезает в общем шуме. Глаза начинает печь. И она срывается в места раньше, чем позволяет кому-то увидеть свои слезы. Боль разъедает изнутри, а ощущение счастья, недавно возникшее в душе, разлетается на куски. Его осколки впиваются в плоть, оставляя кровоточащие порезы. Грейнджер не разбирает куда идет. Торопливо проталкивается мимо людей. Один коридор сменяется другим. Лестница. Двери. Слезы все-таки прорываются, и, выскочив на улицу, она чувствует, что щеки и шея уже мокрые — зимний холод сразу же кусает их. Добравшись до забора, Гермиона вцепляется пальцами в металлические перила. И громко всхлипывает. Все спят со всеми… Теперь, когда мороз проясняет голову, она может отчетливо вспомнить, как к ней в последнее время неожиданно «подкатывало» сразу несколько парней… Напрочь лишенная женской кокетливости, Грейнджер раньше не придала этому значения, но вот, вдруг, все обрело смысл… Стискивая поручни до ломоты в пальцах, она позволяет себе даже заскулить от обиды и бессилия. И снова подпускает врага слишком близко — если бы это оказался один из ПСов, то Авада настигла бы ее уже в следующую минуту… Малфой, подошедший так, что Гермиона не услышала, молниеносным движением выхватывает палочку из кобуры, всегда прикрепленной к ее предплечью, — почти все теперь постоянно вооружены и даже спят, положив палочку под подушку. Почему она не подумала о палочке и не отправила в него какое-нибудь проклятие прямо там, возле гребанной елки? — Твои мысли все у тебя на лице, — произносит он негромко. Грейнджер не поворачивает головы. — Иди к черту. — Боковым зрением она замечает какое-то его движение, но это не попытка уйти. — Ты оглох? Гермиона косит взгляд и встречается с ним глазами. Жилы на его шее напряжены. Челюсти стиснуты. — Здесь блядски холодно, а у тебя не хватило ума даже наложить Согревающее? Хочешь отправиться на тот свет от воспаления легких? — зло спрашивает он, как ей кажется совершенно не к месту. — Вот смеху-то будет: Поттер и его верная подружка — оба сдохли из-за элементарной простуды. Ее лицо тут же прижигает от вспышки ярости. — Ты — скотина! Не смей даже упоминать о Гарри! — выплевывает она, круто поворачиваясь к Малфою. — Святой Поттер! Все еще сохнешь по нему? — Пошел нахрен! — Гермиона скалится, показывая зубы. И спустя напряженное время, когда они меряются яростными взглядами, Малфой поднимает обе руки. Сдается. В правой у него зажата ее палочка. — Верни, — она требовательно протягивает руку раскрытой ладонью вверх. — У тебя хватит духу меня прикончить? Гермиона сводит брови вместе, зло смотрит на него и трясет рукой. — Дай сюда! Он вздыхает, закатывает глаза, зачем-то лезет в карман, а потом возвращает ей палочку. Вместе с комком темно-красного кружева. — Я забрал их, — добавляет Малфой. Лучше бы он ее ударил! Она смотрит на трусы в своей руке, а Малфой — на нее. — Уходи. Он не двигается, и это словно последняя капля — Грейнджер сама отходит на шаг назад, быстро запихивает кружево в карман и вскидывает палочку. Впивается взглядом в серые глаза. — Что тебе нужно?! Шутка удалась! Ты ведь этого добивался?! С самого начала! И не было никакой случайности в том, что мы оказались в паре? Все было подстроено! — она срывается на крик, а Малфой и не спорит. — И, господи боже, ты все такой же хорек, каким и был, — соврал, чтобы прикинуться победителем?! — Мне стоило довести дело до конца? — он огрызается. Его желваки напряжены, а руки сжаты в кулаки. Но для человека стоящего перед направленной на него волшебной палочкой, он выглядит слишком самоуверенно. — Не надо было вообще участвовать в идиотском споре! Малфой шевелит головой, хрустя суставами на шее. — Что бы изменилось? Тебя бы все равно трахнули, Грейнджер. Это выбивает из ее легких весь воздух. — О, и ты решил сделать это сам?! Они прожигают друг друга горящими взглядами. Рука, в которой Гермиона сжимает палочку, дрожит от нервов. — Я тебя отпустил, — поджав губы, произносит он. — Мне рассыпаться в благодарности?! Малфой так сильно сжимает челюсти, что ей мерещится скрежет его зубов. А уже в следующее мгновение он резко бросается в сторону, выходя из-под потенциальной атаки палочки, а потом снова двигается к Грейнджер. Она не успевает среагировать, когда пальцы Малфоя смыкаются на ее шее. Первая истеричная мысль, которая вспыхивает в ее голове: — «Он меня задушит!» — Хватка у него действительно крепкая, подушечки пальцев вдавливаются в ее кожу, но секунды проходят, а Гермиона все еще может дышать. — Почему бы и нет? — безрадостная улыбка трогает его губы. — Я заслужил. — Он шарит глазами по ее лицу. Заглядывает в глаза, будто выискивает в них что-то. Ей кажется, что обрывки его теплого дыхания касаются ее кожи. А пальцы, сжимающие шею, двигаются чуть вверх и снова вниз… Это похоже на… ласку? Грейнджер прикрывает глаза. Ей снова хочется заплакать. — Я не заслужила того, чтобы меня считали шлюхой… Его пальцы пробираются выше, зарываются в ее волосы. Ей хочется прогнать Малфоя, но вместо этого она позволяет ему прикасаться к себе. — Ты так и не поняла? Будь ты доступной — никто бы и не предложил это идиотское пари…. Она недоверчиво качает головой. — Очнись, вокруг ебанная война, когда любой может сдохнуть по нескольку раз за день. Секс для большинства не сложнее, чем просто способ почувствовать, что ты, блять, еще дышишь, а твое сердце может прокачать кровь к члену. Все этим занимаются! И со всеми! А ты — нет. Ты — как чертово бельмо на глазу. Может трахаешься с кем-то, а может и нет; будто немой упрек, который приходится постоянно игнорировать! Гермиона не хочет его слушать! Слезы скапливаются в уголках ее глаз, и Малфой смотрит на нее так внимательно, что просто не может их не видеть. Почему он вообще продолжает стоять рядом? Почему его пальцы гладят ее затылок? Зачем он мучает ее своей близостью… Она обессилено опускает плечи. — Ты мог бы не отдавать им мои вещи… — слабо говорит Гермиона. Малфой хмурится. — Я и не отдавал. Она открывает рот, чтобы поспорить, но что-то в его лице заставляет ее промолчать. Разве она верит ему? Разве не очевидно, что он забрал белье, чтобы потом передать парням — доказать, что выиграл спор. Тогда почему… Малфой не выглядит довольным? Зачем стоит тут с ней? — Почему ты пошел за мной? — резко спрашивает она. Малфой в очередной раз хмурится, его руки опадают с ее тела. Он отходит в сторону, облокотившись на забор, и Грейнджер чувствует странную пустоту. — Зачем? — повторяет она. В один момент Малфой вспыхивает: от былого, пусть и напускного спокойствия не остается и следа. — Чего ты от меня хочешь, Грейнджер?! — Серые глаза сверкают гневом. — Тебе обязательно искать во всем причину? Анализировать, докапываться, да? Что ей ответить? — Просто оставь все как есть! — рявкает он. — Ты говоришь, что помог мне. Но почему?! Это простой вопрос. На секунду ей кажется, что Малфой развернется и уйдет. Время идет. И тогда он двигается. К ней. Грубо задирает ее лицо, так, чтобы было удобнее, и целует. Просто берет и прижимается своим ртом к ее губам. Сначала она не реагирует. Проходит секунда, другая, и вдруг ее губы приоткрываются. Ладони сжимают ее лицо сильнее, а язык скользит внутрь. Жарко, мокро. Гермиона кладет свои руки поверх его — то ли оторвать их от себя, то ли погладить… И всхлипывает. То ли протестом, то ли от наслаждения. Сама не знает. Малфой отталкивается. А потом, развернувшись, быстрым шагом уходит прочь. Она смотрит ему вслед, растерянная и все еще зареванная. Гермиона не понимает его поступков.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞