НАЧИНАЛСЯ ТРЕТИЙ ГОД ВОЙНЫ...

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

За почти месяц они обмениваются всего несколькими словами. «Может, это и к лучшему», — уговаривает себя Гермиона. ПСы несколько раз атакуют, и, участвуя в этой гонке со смертью, ей действительно некогда тосковать по Малфою. Или по тому, чего между ними так и не случилось. Она даже спит, словно провалившись, как в бездну, без сновидений. Во время вылазок Гермиона бездумно выполняет команды. Словно под Империусом. Иногда она думает, что это так и есть, что кто-то заколдовал ее, и жизни в ней не осталось. Лишь тупая ноющая тоска и время от времени вспыхивающая злоба. На очередное задание Орден отправляется глубокой ночью. В небе не мигают даже звезды, а диска полумесяца не видно за облаками. Приходится пользоваться магловскими фонариками, хотя это и опасно. Небольшая группа орденцев передвигается совершенно бесшумно. Подобравшись к вражескому лагерю, они выключают весь свет — без фонариков плохо, но где-то поблизости, наверняка, расставлены небольшие патрули, и никому не хочется наткнуться на один из них… Все проходит быстро. И успешно. Уже на обратном пути, в кромешной темноте, Грейнджер слышит где-то справа шаги и чей-то вскрик. «Патруль!» — Они все же наткнулись на один из них. Орденцев всего пять человек, противников — неизвестно. Снова раздается крик, громкая ругань, вспышки зеленого цвета и сдавленный стон. Краем глаза она успевает заметить Малфоя, опускающего палочку. И в это время ее ударяют по затылку. Перед глазами пляшут цветные искры. Гермиона резко оборачивается, но ее встречает лишь темнота. Кто-то напал на нее сзади. Она старается обороняться, но драться с невидимым противником слишком сложно, а включать фонарик здесь и сейчас — опасно. Следующий удар приходится в живот, Грейнджер машинально сгибается пополам. Боль режет тело, и в следующее мгновение ее толкают на землю и начинают душить. Вес чужого тела давит на легкие, шею сжимают стальные пальцы, и из рук выхватывают палочку. Гермиона задыхается. Воздуха отчаянно не хватает. Она бьет руками по земле, извивается всем телом. Жить! Она хочет жить. Это желание подстегивает. Ей удается изловчиться и ударить противника в пах. Сдавленный стон воодушевляет; хватка на ее горле ослабевает, и этого хватает для того, чтобы Грейнджер выкарабкалась из-под неизвестного мужчины. Она ползет на ощупь, пытается отыскать палочку — ее единственный шанс! — и, о чудо, пальцы нащупывают древко. Кругом крики, уже несколько голосов, чьи-то тяжелые шаги. Гермиона вскакивает на ноги и отчаянно мотает головой, пытаясь предугадать, откуда последует новое нападение. И внезапно прямо перед ее лицом зажигается Люмос. От яркого света Грейнджер щурится, а потом кто-то резко и до боли сдавливает запястье руки, в которой она держит палочку. — Это я! — Она, наконец-то, видит лицо Малфоя; его щека перепачкана грязью, а волосы всклокочены. — Надо убираться отсюда! — Он не смотрит на нее, все еще жмет руку и непрерывно оглядывается по сторонам. — Аппарируем! — Его голос звенит от волнения. Гермиона дергает руку, пытаясь освободиться. Это он на нее напал?! Пространство вокруг начинает искажаться, дрожит и… в следующее мгновение они уже оказываются на улице перед Штабом; приходят в себя в сугробе. Оба рвано дышат. Адреналин все еще выжигает кровь. — Ты пытался меня убить! — Ей удается выдернуть руку, и она направляет на него палочку. Малфой отползает, копошась в снегу, чуть в сторону, тыльной стороной ладони размазывает по лицу пот и грязь, а потом поднимает на нее злые глаза. — Я тебя, сука, спас! А вместо этого ты снова тыкаешь в меня своей палочкой! Сердце Гермионы колотится. — Ты меня душил… — Но ее голос становится тише. Она уже не так уверена… — Грейнджер, я, блять, волшебник! Нахрена мне марать руки? Пытаясь усмирить пульс, она одновременно медленно опускает палочку. «Сосредоточься, Гермиона!» — Было темно… Потом она видела, как Малфой выпустил Аваду… И практически мгновенно ее атаковали со спины… Это не мог быть Малфой? Верно?.. — Аппарировать было опасно… — бормочет Гермиона, пряча палочку в кобуру, и оседает на снег, — саморасширяющиеся ловушки… и все такое… Малфой молчит. А потом выбирается из сугроба. И бросает ее одну.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

После того дня начинает происходить что-то странное — Малфой слишком часто появляется рядом с ней или в периферии ее зрения. Задевает плечом, идя по достаточно широкому коридору. И даже несколько раз устраивает ссору: — Нет! — Голос жесткий и полный яда. — Неправильно, Грейнджер! Она теперь часто ощущает что-то колючее, буквально всей кожей — словно ее завернули в колючую проволоку. Но никакой проволоки нет. Это всего лишь игра ее воображения. И не более. Но ощущения не покидают. Далеко не сразу Гермиона склеивает это чувство с тем, что Малфой отныне постоянно следит за ней своими серыми глазами. ОН ХОЧЕТ ЕЕ. Эта мысль, словно паразит. Она не отпускает Грейнджер ни на мгновение. Делает ее дерганой, ломаной, нервной. Несмотря на то, кем они оба являются, он все равно ее хочет… Но однажды она идет по коридору и собирается уже поставить ногу на ступень, как слышит тихий звук. Поворачивает голову. Он доносится из едва раскрытой двери чуть правее лестницы. Звук повторяется. Гермиона хмурит брови. Это похоже на сдавленный стон, на тихое шипение. И что-то в этом странное… Гермиона зачем-то делает шаг вперед. Она не знает, чья это комната, но любопытство — ее треклятое любопытство! — толкает к двери. Она нервно сглатывает. «Развернись и уйди отсюда…» Кожа Малфоя блестит, его зад оголен и он толкается в чье-то тело, прислоненное к стене. Голова девушки отвернута, так что все, что может видеть Гермиона, это длинные спутанные — вероятно беспорядочными ласками, — каштановые волосы. Его руки сдавливают женскую грудь, забравшись под чужую футболку; бедра бьются о бедра, до столкновения костей. Девушка снова стонет, а он почти рычит. Гермиону колотит. Низ живота крутит так, что она готова взвыть. И жгучие слезы наворачиваются на глаза. Потому что ей необходимо, чтобы он касался ее так же, вызывал такие же неконтролируемые вздохи… Она хочет его… И это желание сильнее прежних страхов… Все спят со всеми. Но Малфой выбирает не ее. Грейнджер видит, как он ускоряет темп, и не выдерживает — отходит от двери и прислоняется к ближайшей стене. Дышит глубоко и часто. Она готова заплакать от злости и острого неудовлетворения растущей плотской, женской потребности. «Ненавижу тебя, Малфой, ненавижу…» Гермиона поворачивается и бредет, медленно переставляя ноги. Она смутно осознает, что мелькают стены, какие-то двери. Она запускает пальцы в волосы и ерошит их. Наверное именно так Малфой делал с той девицей… Гермиона резко опускает руку. Она помнит его глаза. Холодные, стальные, серые… Поток образов в голове обрывается, когда Грейнджер совершенно неожиданно оказывается в очередном коридоре. Она моргает. Раз. Два. Картинка проясняется. Коридор пустой. Здесь кабинет Кингсли, и Гермиона приглядывается к двери слева от нее — та приоткрыта. «Но Кингсли совершенно точно нет в Штабе, а без него приближаться к кабинету строжайше запрещено…» Она распахивает дверь настежь. Внутри никого. И это лишь усиливает тревогу; у нее появляется совершенно недоброе предчувствие. На столе разбросаны бумаги, которые кажутся ей важными. «Почему» — Гермиона не знает. Просто важными. Просто они не должны лежать вот так во вскрытом неизвестно кем кабинете посреди ночи… Она подходит и, опасливо глядя по сторонам, склоняется над бумагами. Буквы скачут перед глазами. Грейнджер читает и толком ничего не может понять. Она моргает, хмурится. Что это такое? Зачем? Следует глазами по тексту далее и… — Зря ты сюда сунулась! Она вскидывает голову и видит Теодора Нотта, стоящего в дверях внутренней комнаты. Его палочка направлена на нее — Тео, что ты?.. — Вечно суешь свой нос! Нужно было пустить тебе Аваду в голову, когда подвернулся шанс! — Что? Это… — Она несколько раз трясет головой. Что все это значит? — Это был ты?! Ты пытался меня задушить?! Нотт — предатель? Гермиона лихорадочно соображает. Ее собственная палочка в кои-то веки осталась в спальне — она ведь собиралась только спуститься на кухню, попить воды, а потом сцена с Малфоем совершенно выбила ее из колеи… Нотт — предатель! А Малфой с ним приятельствует! Малфой с ним заодно? — После смерти Поттера — такой идиотской, — все должно было быстро закончиться… Кто же знал, что вы, орденцы, такие же живучие как тараканы? — Его голос злой, но совершенно уверенный. Грейнджер медленно поднимает руки вверх, показывая, что не вооружена. Ее мозг работает так быстро, как только способен. Нотт — отлично притворялся, он втерся в доверие и, в отличие от Малфоя, его даже никогда по-настоящему и не подозревали в пособничестве ПСам… В документах, которые он выкрал у Кингсли, куча важной информации — месторасположение Штабов, планы, наброски стратегий… Он их сдаст! Или уже сдал… А что с ней самой? Он ее убьет, не пощадит… Но если есть хоть какой-то шанс… то расклад простой. Их новый мир страшен и настолько уродлив, что в нем почти нет шансов не превратиться в монстра… Гермиона хочет жить. И решение — на поверхности. Она должна убить. — Тео, как же так… — начинает Грейнджер жалобно и делает к нему шаг с по-прежнему поднятыми руками. Обходит стол, но Нотт, с палочкой наготове, чувствует свое превосходство. — Темный лорд будет рад в дополнение к информации получить еще и твою голову. — Он улыбается. Так же как обычно; тепло. Это же Тео… Они же с ним столько раз были рядом буквально в аду… Гермиона дышит шумно. Вдох. Выдох. И снова. Вдох. Выдох. Это как игра в кошки мышки. Только с единственным раундом. Гермиона знает, что надо действовать быстро. Если она хочет жить, само собой. Иного выхода у нее нет. Со всем остервенением, на которое способна ее хрупкая фигура, с какой-то затаенной яростью, она хватает шариковую ручку, валяющуюся на столе Кингсли, и метнувшись в сторону, а потом снова к Нотту всаживает ее ему в шею. Тео вопит и прижимает руки к ране, его ладони тут же становятся багряными от крови. Грейнджер не думает долго; сердце колотится о стенки грудной клетки с огромной силой; все перед глазами плывет и путается. Она вырывает из его рук палочку и выставляет ее перед собой. — АВАДА КЕДАВРА! — Комнату освещает зеленая вспышка. Нотт валится на пол. А Гермиона медленно оседает рядом, силясь осознать, что… Она убила. Убила не безликого ПСа… Она убила Тео. Тео. Тео… Тео… Она хотела его убить. Она желала убить. И она бы сделала это снова. Грейнджер закидывает голову, бьется о бок деревянного стола затылком, до боли. Жмурится, пока перед глазами не начинают порхать яркие точки, похожие на звезды на ночном небе. Она всхлипывает. Ей страшно от того, В КОГО она превратилась… Гарри бы отрекся от нее ТАКОЙ… И ей так холодно…так пусто… так одиноко… Всю трясет. Ей надо бы успокоиться, начать мыслить рационально; включить рассудок и понять, что нужно позвать на помощь. Но она не может подняться на ноги… — ВОТ ЖЕ БЛЯТЬ! Гермиона поворачивает голову на звук. — У ТЕБЯ МОЗГИ В КОНЕЦ ОТКАЗАЛИ?! Малфой стоит на пороге и охреневает от вида друга детства, лежащего в крови. Вытаращивает глаза и даже не моргает. Она чувствует, как помещение начинает набухать от его эмоций, воздух будто вибрирует ими, и что-то ядовитое вцепляется в каждую пору на ее коже. Он оборачивается к ней. Грейнджер уверена, что Малфой сейчас обрушится на нее с проклятиями, и громко всхлипывает, закусывает зубами губы, но рыдания рвутся наружу. — Он нас предал, да? — очень тихо. Она распахивает глаза. Глядит на него. Малфой ждет. Он ей верит. — Да… — одними губами. — Нотт, МАТЬ ТВОЮ! — Гермиона непроизвольно вздрагивает, когда он со всего маха впечатывает кулак в стену. Гарантированно сбивая костяшки в кровь. Малфой громко выдыхает. Жмурится. Трясет головой и смотрит на свежие раны. Но берет себя в руки. Он подходит к ней и, схватив за запястье, резко дергает наверх, заставляя выпрямиться на ватных ногах. — Отдай палочку! — До этого она даже не понимала, что так и сжимает древко, которое принадлежало Тео. Малфой заглядывает в ее лицо с кровавыми разводами по щекам, с влажными глазами и опухшим носом. Смотрит, хмурит брови, а после притягивает к себе, и ее макушка склоняется на его плечо. Он смотрит на труп, оценивает всю ситуацию. — Если Кингсли воспользуется омутом памяти, то сможет убедиться, что ты не врешь? — спрашивает он. Гермиона не реагирует. Малфой отдирает ее от своего плеча. — Грейнджер?! — Да, — бормочет она себе под нос. Он сцепляет зубы и выдыхает. Малфой, как и она, не может поверить… Если только… они не были заодно, а теперь он пытается спасти собственную шкуру… Да? Гермиона обхватывает его лицо обеими ладонями, крепко, может даже больно, и заставляет посмотреть на себя. — Ты тоже предатель? Малфой с силой сжимает челюсти, но выдерживает ее взгляд. — Если я скажу «нет», ты мне поверишь? Она не сразу, но все же кивает. — Нет, я с тобой. Не с Орденом… Не против ПСов… «Я с тобой…»

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Он приводит ее в свою комнату. И запирает. — Я сообщу остальным. Мне надо быть там, а ты сиди здесь, тебе надо перевести дух. Разбираться со всем этим дерьмом будешь уже завтра… Малфой оставляет ее одну. У Гермионы в голове — калейдоскоп образов и картинок, в груди — месиво ощущений. Она разрывается. Ее рвет на части. Прямо здесь. Прямо сейчас. Ей бы нужно встать и пойти умыться, но вместо этого она пристраивается на краю кровати и роняет голову на колени. Когда он возвращается, — один Мерлин знает сколько времени спустя, — то находит ее все в той же позе. Малфой молчит. Хмурится. Подходит и трогает за плечо — только тогда Грейнджер поднимает голову; она долго плакала, поэтому у нее красные глаза, а щеки и нос опухли. Он поднимает ее на руки, и Гермиона от неожиданности пищит — ее никто и никогда так не носил; она, наверное, не тяжелая, но… Малфой плечом открывает дверь ванной комнаты и сажает Грейнджер на холодный кафель душевой кабины, конечно в одежде. Она подтягивает коленки к груди и обнимает их руками. Малфой не уходит. Ждет чего-то. Потом, чертыхается, откручивает кран, и вода теплым потоком падает сверху прямо ей на голову. Одежда тут же намокает, и капли чужой крови, попавшей на Гермиону, размокают; вода с нее стекает уже не прозрачная, а розовая. Грейнджер не шевелится. Малфой тоже. — Эй, я не буду тебя мыть. Она лишь жмет плечами. Он витиевато ругается сквозь зубы. — Ты серьезно что ли? — И громко выдыхает через сжатую линию рта. Гермиона не реагирует. Малфой закатывает глаза и снова бросает какое-то матерное слово. Когда он наклоняется, то вода попадает на его затылок, теплые струи пробираются прямо за шиворот, а Малфой берет Гермиону за подбородок и задирает ее голову. Требует посмотреть ему в глаза. — Ты все сделала правильно, — жёстко говорит он. — Но это был… Тео… И она одновременно имеет в виду и то, что «он не мог ЭТОГО сделать», и то, что «она ЭТО все-таки сделала». Малфой качает головой. Его волосы и верхняя половина туловища уже мокрые. — Выжил бы только один из вас, верно? Она моргает дважды. А потом слабо кивает. Пальцы Малфоя, впивающиеся в ее подбородок, причиняют боль, и Грейнджер хочет попросить его перестать, даже приподнимает руку, но он вдруг наклоняется еще ниже и впивается в ее губы. Въедается. Просовывает язык ей в рот. И вместо того, чтобы оттолкнуть, она обнимает его за шею. Он целует долго. По полной. Вовлекая ее в процесс без остатка. Когда воздух в легких обоих заканчивается, он спрашивает иронично, почти насмешливо и даже жестоко: — Очнулась? Она же отказывается разжимать руки. Не отпускает. Не дает двинуться. — Еще что ли хочешь? Гермиона кивает. — Я хочу — как она… — добавляет. — Кто? — Малфой не понимает. — Я видела тебя… Прямо перед тем, как… Тогда до него доходит. Он насильно высвобождается из ее хватки, разгибается. — У тебя в голове сейчас каша, — говорит Малфой, и Гермиона понимает-знает-уверена, что он сейчас ее бросит. — Не уходи! Он смотрит. Ходит желваками. — Не искушай, Грейнджер. Я не святоша — трахну тебя, но тебе оно надо? Ты же не умеешь КАК ВСЕ. Ты же вцепишься — а вот этого уже не надо мне, так что… Она не дает ему договорить, дергая на себя, и он теряет равновесие. Гермиона сама целует его в губы. Неестественно напряженные. Но проходит мгновение, и Малфой подхватывает ее под руки, тянет в полный рост, и у нее что-то хрустит в позвоночнике, когда он прижимает ее всем своим телом к кафельной стене. Ее сердце бьется под самым горлом. Она дрожит, но сама подается к нему и призывно, пошло трется о чужое тело. Одежда мешает — мокнет и вязнет, а лопатки трутся о стену. Вода попадает на сплетение языков, застилает глаза и забивает ноздри. Грейнджер хочется фыркнуть, затрясти головой, согнать настырные капли, но вместо этого она чувствует пальцы — его пальцы; Малфой обхватывает ее лицо, чтобы не двигала головой, и водит большим пальцем по губам, беспардонно мнет их, заставляет раскрыть рот. Шире, еще шире. Просовывает палец и возит им там, давит. Вода заливает глаза и попадает в глотку; ей почти нечем дышать, но она вдруг нервно хихикает и думает, что вконец сошла с ума. Он не нежный и не заботливый, а она, того и гляди, захлебнется и по-дурацки кончит свою жизнь в дУше, но ей ТАК нравится… Ее сердце колотится и с бешенной скоростью гоняет кровь по венам. Малфой затыкает ее непрошеный смех своим ртом, тянет ее тело на себя. Он целуется с рвением. Берет. Ртом, языком, даже зубами. Заставляет ее обвить себя ногами, его ладони мнут ее ягодицы, и у нее кружится голова ото всех этих ощущений — от его губ, рук, всхлипов и дрожи. Малфой целует, прикусывает и тут же засасывает ее губы — они быстро начинают болеть, а он все жалит и жалит. Словно дорвался, словно свое берет. Клеймит. Обхватывает ее лицо обеими руками и проталкивает язык глубже — если вообще есть куда ЕЩЕ. Слишком интенсивно. Грейнджер всхлипывает, старается отстраниться, чуть продохнуть, — Малфой не дает. Вместо этого сжимает ее запястья, поднимает руки Гермионы и бьет их о стену; косточками запястий о кафель. Она морщится, а он словно распластывает ее по холодному камню. Давит всем телом и начинает двигать бедрами, имитируя соитие; Гермиона очень живо может представить, как он проникает в нее, погружается своей плотью в ее плоть. Малфой пробирается под ее насквозь промокшую майку; Гермиона лишь вытягивает шею — ему нравится ее лизать. Языком, губами, прихватывать кожу. Его руки накрывают грудь, он сжимает сосок, катает между пальцев, снова сжимает. Ее грудь небольшая, но хорошо ложится в его ладонь. Вторая рука пробирается в самый низ, оттягивает пояс джинс и ныряет ниже, подо все слои ткани. Грейнджер дрожит, бьется от ощущений и эмоций. Малфой криво усмехается и целует-целует-целует ее рот, мешает Гермионе дышать. Его пальцы путаются в ее волосках, скользят ниже, раздвигают складки, а между ними совершенно мокро. Он проталкивает фалангу вперед, давит, двигает, вновь давит, и опять двигает. Осторожнее и аккуратнее, чем можно было бы ожидать. Грейнджер дышит шумно; ее грудная клетка вздымается и опадает. Она на какой-то грани. Возле какого-то обрыва. К одному пальцу присоединяется второй, ныряет дальше, глубже, где так тесно и плотно. Гермиона вздрагивает всем телом, сдавливает плечи Малфоя до боли. Ведет бедрами и сама же наседает. Он ловит ее стоны губами, глотает их вместе с водой и ее слюной. Двигает пальцами, растягивает, толкает их вглубь, где влага, теснота, жар. — Кричи, — требует Малфой возле ее уха, — я всегда мечтал, чтобы ты кричала. И пальцы, пальцы, пальцы. Раздвигают, трут, погружаются. Гермиона сильно изгибается. Гермиона бьется. Гермиона действительно кричит. Малфой вонзается в нее глубоко, так, что ей почти больно. Смотрит на ее лицо — на опухшие от его жадных, глубоких поцелуев губы, на полуоткрытый рот, из которого дыхание выходит толчками — сбитое, судорожное, — и на ее полузакрытые глаза. Веки дрожат, ресницы трепещут, а жилка на шее колотится. Ее тело в его руках напрягается, пальцам внутри становится горячо. Гермиона почти плачет, шепчет что-то бессвязное и обмякает в его руках. У нее ошалелые, безумные глаза, дрожащая нижняя губа. Ее ладони соскальзывают с его плечей, она едет вниз, не держится на ногах. Он помогает ей сесть. Стоит над ней. Смотрит. А потом Гермиона не сразу даже соображает, как остается одна. Вот только Малфой был. И уже нет.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Она сидит, слушает, как стучит вода по кафелю; чувствует, как одежда, грузная и тяжелая, липнет к телу. Грейнджер боится пошевелиться, все еще чувствует чужие губы, чужие руки, чужие пальцы. У нее слабость в мышцах и туман в голове. Она прижимает ладони к щекам, дышит глубоко, чтобы унять этот стрекот сердца. Дышать, дышать, просто дышать… Но вдруг прижимает ладонь ко рту, протяжно всхлипывает и начинает снова плакать. У нее оголенные эмоции и надорванные нервы.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Грейнджер стягивает одежду. Низ живота все еще ведет, и она вспоминает ощущение пальцев внутри себя. А если бы там был член? Было бы это так же хорошо, так же волнительно? Почему Малфой ушел? Почему не взял то, что она ему так отчаянно предлагала? Он ведь хотел ее — давно, еще там — на озере, и сегодня — его член был недвусмысленно твердым… Гермиона снова всхлипывает. Она запуталась, так запуталась… Ей отчаянно хочется чего-то нормального, правильного. Прежней жизни. Не всей этой бесконечной грязи. Она трет мочалкой кожу; трет до красноты. Подставляет свое лицо теплым струям, пробегает по коже головы, теребит пряди волос. И выключает воду. Смотрит на свою одежду, кривится и думает о том, что вещи насквозь мокрые, а у нее нет палочки, чтобы что-то с этим сделать. Замотавшись в махровую ткань полотенца, она чуть приоткрывает дверь ванной. Выглядывает аккуратно, словно боится встретиться с Малфоем. Но комната оказывается пустой. Гермиона проходит, осматривается. Берет с полки книгу и усаживается на пол. На кровать не хочет. Она чуть сгибает ноги в коленях, опирается обнаженными плечами о стену, разбрасывает по плечам влажные пряди и чуть выше подтягивает полотенце. Раскрывает книгу, старается сосредоточиться на чтении и просто не думать. Если начнет думать, то пропадет… Но книга не помогает. Буквы пляшут перед глазами, строки плывут, а в сознании сменяются картины. Сдавшись, она захлопывает книгу и роняет голову на колени. В голове жужжат мысли вперемешку о Нотте и о губах, руках, попеременно то жалящих, то ласкающих. От них не отгородиться… От них некуда деться…

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Скрип вырывает ее из забытья. Грейнджер встряхивается, опирается о стену лопатками. Малфой заходит с подносом еды, ставит его на пол. И рядом кладет ее волшебную палочку — значит, был в ее комнате, нашел и принес. Он разворачивается, уже открывает дверь, но Гермиона зовет его раньше, чем он успевает сбежать: — Малфой! — Словно само срывается с губ. Она поднимается на ноги. Он оборачивается, смотрит на нее. На ее влажные растрепанные волосы, на все еще опухшие губы, на линию оголенных плеч, на то, как она переминается с ноги на ногу. — Это ведь твоя комната, я не… — говорит так тихо, что он едва слышит, — не уходи… но можно я тоже останусь?.. — у нее дрожащий голос. — Грейнджер… — как-то устало. — Я просто не могу сегодня быть одна. Пожалуйста. Малфой закрывает глаза, пальцами сдавливает железную ручку двери и сжимает челюсть. Выдыхает. Толкает дверь вперед, так, что щелкает замок.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Тишина кажется такой плотной и массивной, словно заполоняет собой все пространство. Гермиона притаилась на спине, не шевелится, лишь смотрит в потолок, практически не моргая. Пальцы ее левой руки чуть дрожат — это от нервов. Малфой, лежащий рядом, косит на нее глаза, а она боится смотреть в его сторону. Наверное, это глупо. После всего, что было, — точно глупо. Грейнджер чувствует шевеление справа от себя: матрац скулит, пружины сжимаются, и Малфой садится. Он наклоняется к тумбе возле кровати, достает из нее сигарету и сует ее в рот. Он почти не курит, Гермиона видела его с сигаретой всего несколько раз. Щелкает зажигалкой и ложится обратно. Плечом он задевает ее плечо. Она не отодвигается. Так и лежат. Оба полностью одетые, поверх одеял. Постепенно дым и запах никотина заполняют помещение, Грейнджер морщится и садится. Она смелеет, поворачивает голову и смотрит на Малфоя. В полумраке помещения — тусклый свет падает из наполовину зашторенного окна, — яркий огонек сигареты мелькает оранжевой точкой: вверх, вниз, и снова вверх, а потом вниз. У нее пересыхает горло, и, когда она закашливается, огонек замирает. Малфой тушит сигарету о прикроватную тумбочку. — Стало лучше? Гермиона закусывает губу, смотрит вперед. Она ведь забыла. Так погрязла в эмоциях и ощущениях, что… забыла, как убила, казалось бы, близкого человека, и что утром ей предстоит пройти процедуру допроса… Как вообще Малфою удалось отсрочить это? С кем он договорился, что ей дали возможность хоть немного прийти в себя? Он не шевелится. Лежит и рассматривает ее. Она чувствует его взгляд; вязкий, тяжелый. — Немного. — Хорошо. — Малфой продолжает лежать, закинув одну руку за голову, смотреть на нее и ничего не говорить. Но это почему-то не напрягает, и Грейнджер удивляется тому, что они могут быть вот так наедине и в спокойствии. — Можно спросить? — Смотря, о чем, — отзывается. Идет на контакт. Для него это странно. — О твоем отце, — говорит Гермиона, и он косит на нее глаза. Резко так, отрывисто. — Об отце? — Малфой не ожидал. — Да. — Грейнджер уверена, что у нее есть полное право спрашивать обо всем, что она считает нужным. Но она нервничает. Облизывает губы. — Малфой? В ответ — тишина. Но не давящая и не мрачная. Не та, которая постоянно преследовала ее в его обществе. Та тишина будто стремилась причинить ей боль, указать, где — по его мнению, — ей место. Эта же обволакивает чем-то незнакомым и мягким. Гермиона елозит на постели и решается подтолкнуть его собственным откровением. — На шестом курсе я стерла родителям память… Он поворачивает к ней голову. — Зачем? А впрочем… Из-за ПСов, да? Она кивает, откидывается на подушку и, глядя в потолок, рассказывает ему все. Малфой не шевелится; по-прежнему повернут к ней корпусом, но ничего не говорит, даже когда Грейнджер заканчивает. Она ждет, но почти теряет надежду услышать его, — только тогда он все же произносит: — Что ты хочешь знать о Люциусе? Она даже принимает сидячее положение, стремясь уловить этот момент доверия, и замечает нахмуренное выражение его лица, сведенные брови. Малфой все тот же. Странная минута его расслабленности оборвалась, словно ее никогда и не было. Демоны все при нем. — Что он сделал, из-за чего ты перешел на сторону Ордена? — просит она, особо не надеясь на взаимный долгий рассказ. Хотя бы пару слов… Малфой молчит несколько минут, а потом начинает говорить; его голос кажется наждачной бумагой, острой, хорошо заточенной… Гермиона впитывает информацию, как губка. Она ложится на бок, подкладывает ладони под голову и рассматривает его, как делал он. Их отношения сегодня пришли к чему-то… чему невозможно дать определение, обозвать хоть как-то. Грейнджер любит классифицировать — когда ориентиры установлены, тогда ведь все становится проще. Но с Малфоем так не бывает… И вообще странно сидеть рядом с ним и говорить нормально, как это делают люди. Без эмоций в голосе, без привычного соперничества. Видеть его спокойным, даже умиротворенным — диковинное зрелище. Малфой замолкает, смотрит в потолок, а потом добавляет, что не знает, жив ли сейчас его отец или сдох. — Ты ненавидишь его? Он молчит, жмет плечами, а потом все-таки говорит: — Наверное. — А мать? Ее ты тоже ненавидишь? — спрашивает Гермиона. Поза Малфоя резко меняется. — Хватит. Довольно. — Его голос вдруг становится холодным, отдающим сталью. Этот голос Грейнджер знает слишком хорошо. И замолкает. Поставив жирную точку в разговоре, он встает с постели, и она смотрит, как за ним закрывается дверь. Гермиона оглядывается. Принюхивается: все еще пахнет никотином. И немного самим Малфоем… Она ведь теперь знает, что его руки умеют ласкать; несколько грубо, беспардонно, даже эгоистично, но ласкать. Она теперь знает, что у него жесткие губы, но именно от них ее не держат ноги, а голову дурманит и пьянит. Грейнджер тянет руку и берет зажигалку, которую использовал Малфой, и которая осталась лежать на тумбочке. Пару раз щелкает ей, глядит на огонек… Потом выдвигает верхний ящик и кладет зажигалку в него. До того как задвинуть ящик, ее внимание привлекает металлический блеск какого-то украшения — это медальон, который кажется Гермионе смутно знакомым. Она берет его, поглаживает холодное железо… И вдруг успокаивается, когда вспоминает, ЧТО это за вещь… «Малфой сохранил его?..» «После стольких лет?..» «Кто бы мог подумать…» Она быстро надевает украшение; его вес на шее знаком и привычен. И Гермиона улыбается.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Уже к обеду следующего дня она чувствует себя выжатой, как использованный лимон. Ее допросили и, чтобы не придать огласке содержание документов, которые она прочла, Кингсли настоял на применении Сыворотки правды, а не Омута памяти. У нее нет аппетита. Закрывшись в своей комнате, она забирается на подоконник и проводит на нем несколько часов — просто глядя за стекло. На то, как приходят и уходят орденцы; на то, как с неба, медленно кружась, падают снежинки; как постепенно опускаются сумерки… «Когда начинается ЖИЗНЬ?» Гермиона привыкла думать, что только после победы. Потому что война это постоянная угроза потерь. Ты словно не живешь, а задерживаешь дыхание, нырнув под воду. «Но, может, в этом есть особенная трусость?» — Потому что ТАК легче; потому что, когда ты ни с кем, то никто и не может причинить тебе боль… Малфой. Она сегодня целый день не может отделаться от него в своей голове. Совершенно не факт, что они оба доживут до конца войны. Скорее даже будет чудо, если им обоим удастся встретить утро победы… Но… когда наступает ночь, Гермиона не сомневается — мысль о том, чтобы пойти к нему, кажется естественной. Словно так и должно быть. Накунуне она вернулась в свою спальню и не знает, где он ночевал, но сегодня Грейнджер надеется, что застанет его. Она без стука толкает дверь, и видит Малфоя мирно спящим. Гермиона медленно подходит, и кровать прогибается под ее весом, но она решительна и уверена в своих действиях, когда склоняется над Малфоем; ее волосы щекочут ему лицо, и он открывает глаза. Сперва в них чистое удивление, но, когда Грейнджер мягко касается его губ своими, Малфой в одно мгновение сгребает ее в охапку — и она уже оказывается под ним. — Зачем пришла? — его голос настороженный. — За этим, — она вновь тянется к его губам, но Малфой успевает увернуться, хотя и издает короткий звук, напоминающий рык. Он хочет ее, понимает Гермиона, но сдерживает себя. Так же как прошлой ночью. — Зачем пришла? — повторяет. Она вздыхает. — К тебе… Мне это необходимо, понимаешь? — Распробовала? Понравилось, хотя в тебе еще даже и не было члена? — спрашивает Малфой, и сам себе кивает, предугадывая ответ. — Но ты совершенно не умная, если думаешь, что стоит раздвинуть для меня ноги, и я стану покладистым мальчиком. Считаешь, что у тебя ТАМ какое-то особое сокровище что ли? — он режет словами, но смотрит на нее очень внимательно. Малфой жалит так же легко, как дышит, — Грейнджер почему-то забыла об этом. — ЭТО приводит меня в чувство. Я понимаю, что снова начинаю жить, — раздражается она. — И поэтому ты хочешь со мной переспать? — серьезно произносит он. — Но ты-то же зачем-то хотел со мной переспать на озере? Малфой долго смотрит на нее. Гермиона глядит в ответ. А потом его взгляд опускается на медальон у нее на шее. — Ты взяла его без спроса. — А ты зачем-то сохранил его… Благодаря этому украшению для нее приоткрылась та его сторона, которую он не показывал никому. И она хотела бы получше узнать такого Малфоя… — Ты, вообще-то красивая, Гермиона, — вдруг совершенно беззлобно говорит он, и его пальцы поднимаются к ее щеке. — Очень… Она никогда не думала о себе так —она — обычная, — но, когда Малфой вжимает ее тело в матрас, целуя в губы горячо и яростно, руками скользя по ее коже, Грейнджер сразу же отвечает, отзывается, тянется к нему… И на дне своего сознания отмечает, что он снова назвал ее по имени… — Драко? — она тоже пробует его имя на вкус. На его лице тут же все меняется — целый калейдоскоп эмоций. Все по грани. Все безумно. А потом Малфой склоняется к ней, снова целует губы, но странно так — медленно, непривычно. Малфой ТАК не целуется — не тянет нижнюю губу, не сжимает между своих, не ведет языком, не толкается туда, вперед, так аккуратно, словно испрашивает разрешения. Неторопливо берет ее ладони и заставляет положить их на его плечи. Его лицо очень близко — Гермиона видит даже мелкий шрам на брови и может пересчитать каждую ресницу; они у него густые, такие бы девчонке — все бы ей завидовали… Ее рот снова накрывают его губы, и Малфой вновь засовывает свой язык внутрь, но как-то иначе, вызывая в ней дрожь, ласковее, осторожнее, сплетаясь с ее языком. Он раздевает ее, как куклу, а Грейнджер послушно двигает руками, когда нужно, и приподнимает бедра, чтобы ему было удобнее стянуть джинсы. Уже голая Гермиона забирается под его майку, и, когда ее пальцы дергают за низ, пытаясь снять, Малфой, наконец, отрывается от ее рта. Она сглатывает — он начинает раздеваться. Она внимательно следит за тем, как обнажается его кожа, дюйм за дюймом. Майка, которую он стаскивает через голову, летит на пол. Туда же отправляются джинсы — Грейнджер на миг закрывает глаза, и почти физически ощущает, как Малфой фыркает. — Смотри на меня, — он снова берет ее за подбородок; ему нравится такая форма власти, — ты же сама этого захотела. И его тело на ней. Обнаженное, горячее, такое живое. И возбужденный член, упирающийся в ее бедро Она кивает, закусывает губу. Его рот сминает кожу на шее, а потом он ведет губами по ее телу, ставит засосы-отметины. Руками не касается, лишь носом и ртом чертит линии. Гермиона чуть прогибается в пояснице, когда этот рот накрывает ее сосок, втягивает, перекатывает между зубов, и язык обводит тугую горошину. Малфой перемещается на другую грудь — покрывает ее слюной; тоже то сжимает зубами, то отпускает. Грейнджер всхлипывает, взметает руки и запускает их в его волосы; пропускает пряди между пальцами. А его губы уже спускаются ниже… Дыхание Малфоя в ее кожу почти обжигает, заставляет вздрагивать, ожидать, предвкушать и бояться. И на всем ее теле — мокрый след, который оставляет его язык. Он разводит ее коленки, устраивается между ними; его плечи не дают ей свести бедра, а Малфой целует и вылизывает внутреннюю сторону, вычерчивает контуры, заставляя ее ерзать на простынях. Когда его рот оказывается там, где прошлой ночью побывали его пальцы, то Гермиона вскрикивает. Это рвется из ее горла неожиданно и глухо. Малфой, кажется, ухмыляется. Его язык скользит внутрь, и вперед, назад, вперед, назад. Ее пальцы, руки на его голове, сжимают пряди, дергают их и рвут; бедра сдавливают плечи в неконтролируемых движениях. А он все лижет и лижет. Сосет, пьет. Грейнджер кричит, стонет и, может, даже плачет — не сдерживает себя, догадывается, что ему нравится именно ТАК. Когда Малфой наваливается на нее всем телом, она раскрывает глаза, Соски к соскам, рот ко рту, плоть к плоти. Он ни о чем не спрашивает, просто заталкивает язык к ней в рот, не дает даже ничего толком сообразить и растягивает ее членом. Плоть проталкивается медленно и немного болезненно. Он двигает бедрами и загоняет член до самого конца. Гермиона вздрагивает. Он оставляет ее губы, поднимает голову и смотрит на лицо. Кончиками пальцев ведет по ее телу, подхватывает под бедро, чуть приподнимается и совершает первое поступательное движение. Грейнджер кривится, но быстро расслабляется — странное чувство: сначала это ощущение чего-то инородного, а потом становится даже немного приятно. Малфой толкается еще пару раз, сжимает ее бедро своими пальцами и больше не двигается. Все его тело вибрирует, дрожь такая очевидная, что передается даже Гермионе. На его лице и теле капли пота. — Грейнджер? — зовет он, когда она не шевелится. — Я — нормально… — шепчет она, пытаясь понять свои ощущения. — У тебя такое лицо, — Малфой делает паузу, словно ему трудно говорить, — будто ты решаешь, не бросить ли все прямо сейчас, — и все-таки он по-доброму улыбается. Она, желая доказать ему, что в их тандеме нет победителя, совершает движение бедрами навстречу. Малфой почти падает на нее, но вовремя упирается одной рукой в матрац, локтем в простынь, а другую так и не убирает с ее бедра. Он смотрит Гермионе в глаза. То ли дразнит ее, то ли проверяет себя. А после начинает двигаться, все быстрее, глубже, следя за каждым изменением ее черт, за каждой реакцией на движения члена внутри. Вот она приоткрывает губы, а вот чуть закатывает глаза… Малфой рычит, хрипит, толкается. Мир сужается до движений, до шлепков кожи, смазки ее тела, пота и сбитого дыхания. Он зарывается носом в ее шею, шепчет что-то нечленораздельное, кусает ее плечо. Гермиона стонет, бормочет, хнычет, поднимает руки, чтобы обвить его шею, и глаза в глаза; он прижимается ртом к ее рту, тянет нитку слюны, дыхание друг в друга… А после она круто выгибается, напрягается, словно каждую мышцу в ее теле сводит судорогой, и резко затихает. Мягкая и теплая под ним. — Потерпи еще немного, — шепчет Малфой ей на ухо. Он валится на нее сверху почти сразу. Загнанный, тяжело дышащий. Его дыхание тревожит крохотные волоски на ее шее. До мурашек. Спустя несколько минут, когда дыхание почти возвращается в норму, Грейнджер сползает с кровати и на едва гнущихся ногах идет в ванную комнату. Кран в душевой кабинке откручивает противно долго — не поддается; наконец, она становится под струи, задирает голову, раскрывает рот и позволяет теплой воде попасть ей в горло. Тело отзывается странной болью. Гермиона может объяснить — потому что она впервые в жизни занималась сексом с мужчиной.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

Грейнджер возвращается в кровать; идет голая, и Малфой следит за ней взглядом. Ей, может, и хочется одеться, но зачем — он уже видел ВСЕ. Она забирается под простынь, хотя Малфой так и остается лежать поверх нее. Бесстыдно голый. Гермиона трет бедра друг о друга и чувствует, как между ними что-то мешается; вдруг понимает, что это остатки засохшей спермы. Значит, не все стерла с кожи. А ведь старалась… Она мнется: просто сунуть руку себе между ног и соскрести остатки его семени — нельзя, Малфой точно поймет ее не так, как следует. Поэтому, только убедившись, что он точно не смотрит, Грейнджер подтягивает ноги к груди и незаметным, легким жестом вытирает остатки спермы. «В физиологии, — размышляет она, — так много не самых приятных нюансов». И все эти восторженные любовные романы, которые она читала в юности, кажутся Гермионе обманом. Секс — это вот так: сперма между ног, пот и слюна на коже. А еще тянущее чувство внизу живота, саднящее и неприятное, — оно пройдет, Гермиона знает, что дискомфорт обычно бывает только в первый раз. Но нет никаких дурацких лепестков роз, свечей и шелка под спиной. Есть стоны, сбитое дыхание и простые, незамысловатые движения, от которых тело получает удовольствие, и мужское, и женское. Грейнджер никогда не мечтала о сказке, — это попросту глупо, — но реальность — она какая-то странная. Слишком простая и обыденная, но вместе с тем ошеломляющая. А потом Гермиона вдруг вспоминает о том, что они не предохранялись. Да так и застывает. — Малфой, я ведь могу забеременеть. Как она могла забыть о чарах? У него вздрагивает грудь и чуть изгибается шея; он запрокидывает руки за голову и смотрит на нее странными, по-доброму лукавыми глазами. Грейнджер чувствует себя полной дурой. Но почему он смеется? Почему ему смешно? Почему, черт возьми?! Она сжимает губы в одну линию, вперивает свой недовольный, горящий эмоциями взгляд в Малфоя и вдруг с очередным удивлением осознает, что он полностью расслаблен. Здесь, с ней, в этой комнате. Малфой похож на кота, наглого, вальяжного и самодовольного. Гермионе почему-то хочется его ударить. Не ради боли. Чтобы просто сбить спесь. — Расслабься, — кидает ей Малфой. Она лишь хмурит брови. — Ты не забеременеешь. — Почему это? — Я никогда не забываю о Противозачаточных. — И он говорит это так легко, как само собой разумеющееся… В первое мгновение Гермиона готова обидеться. Но одергивает себя. За что? За правду? Это она теперь, выходит, спала только с ним, а Малфой… ей ничего такого не обещал. — Жалеешь? — спрашивает он спустя такую кучу времени, что молчание все-таки становится неуютным. Сперва ей кажется, что Малфой имеет в виду детей, но… потом она даже давит смешок и дерзко переводит взгляд на его пах. В спокойном состоянии член у Малфоя довольно мал, и даже трудно поверить, что стоит ей к нему прикоснуться, провести пальцем, как плоть встрепенется, а стоит сжать всей ладонью, — станет твердой и горячей. Гермиона прикусывает губы, прежде чем снова посмотреть на Малфоя. Он нисколько не стесняется наблюдать за тем, как она на него пялится — в сущности сейчас беззащитного. — Нет. Малфой удовлетворенно кивает. — Останешься? — Спрашивает, а не предлагает. Но она легко соглашается. Укрывает их обоих простыней и ложится. Хотя не решается пристроиться к нему под бок. Лежат в безмолвии, как два солдатика, каждый на своей половине. Надо бы спать, но мужское тело рядом с ней держит Грейнджер в напряжении. Она пытается считать секунды, но сбивается, едва подбираясь к первой сотне. Гермиона абсолютно не знает, как себя вести с этим новым, незнакомым Малфоем, и… Ломая ход ее мыслей, его ладонь медленно подползает к ее и накрывает. Будто... несмело... Словно... он не уверен, что ТАК можно... Она не нарушает тишину, просто переплетает их пальцы, и тогда Малфой удовлетворенно выдыхает. Гермиона чувствует, как он расслабляется. Так и засыпают.

⤝ ⤝ * * * ⤞⤞

. . . . От автора. Мое настроение — Малфои бывают разные, такие вот тоже ;) Эта идея не давала мне покоя, и теперь — ✅️ выполнено!! Результатом я очень довольна ;) НО! Я так увлеклась, что... у меня есть кое-какие мысли, как они ждали и дождались — друг друга и победу, — думаю, что могла бы сделать +1 главу, если найдется кто-то заинтересованный. Буду рада, если поделитесь мнением. В любом случае, СПАСИБО, что потратили свое время ❤️ Пы.сы. Если вы читали фанф скачанным, не пожалейте минутку, чтобы зайти на ФБ и ткнуть «лайк» — каждый плюсик это лучшее спасибо для автора! . .