Ирония любви

Эротомания

«Если человек способен полноценно любить, то он любит и себя; если он способен любить только других, он не может любить вообще.»

***

      Торд, с его идеально уложенными волосами, отточенными чертами лица и холодным, оценивающим взглядом, двигался по жизни, как по сцене, где он был единственным главным героем. Он был знаменитым шеф-поваром, чьи блюда не просто удовлетворяли голод, а провоцировали эмоции, вызывали восторги и споры. Его ресторан, с его приглушённым светом и минимальным дизайном, был его личным храмом, где каждый посетитель становился зрителем, восхищенно наблюдающим за его кулинарными представлениями. Однако за маской самоуверенного гения скрывалась глубокая пропасть эротомании, бредового расстройства, которое маниакально привязывало его к Томасу. Торд был убежден, что Томас, сдержанный и критически мыслящий кулинарный критик, был тайно влюблен в него, что каждый его отзыв, каждая его оценка — это завуалированное послание, подтверждение их судьбоносной связи. Он не просто желал любви Томаса, он требовал её, считая себя достойным этого чувства, и он был готов пойти на всё, чтобы “доказать” её взаимность. Томас, напротив, был воплощением рациональности и сдержанности. Его жизнь была организованной и предсказуемой: работа, книги, рецензии. Он был ценителем вкуса, но при этом сохранял холодность, объективно оценивая каждое блюдо, каждый ресторан, не позволяя эмоциям затмевать его суждения. Он не понимал экстравагантности Торда, не разделял его страсти к драме и считал его гениальность лишь плодом искусной техники, не более. Он был совершенно не осведомлен о том, что происходит в голове Торда, и воспринимал его лишь как талантливого, но эксцентричного шеф-повара, который постоянно пытается его удивить. Торд проводил часы, перечитывая рецензии Томаса, и выискивая в них тайные намеки на свою любовь. Он цеплялся за каждую фразу, за каждое слово, за каждое прилагательное, и интерпретировал их, как подтверждение своей “безусловной” привлекательности. — Он назвал мой соус “поразительным”, — прошептал Торд, его глаза горели маниакальным блеском. — Поразительным! Он не просто оценил вкус, он почувствовал мою страсть, он признал мое превосходство! Он любит меня, это же очевидно! Торд был уверен, что их связь не просто предначертана судьбой, но что это — некая интеллектуальная игра, где Томас, из-за своего сдержанного характера, пытается скрыть свою пылкую любовь к нему, но Торд, безусловно, знает правду. Его эротомания переросла в навязчивую идею, и он был готов использовать любые средства, чтобы “раскрыть” эти чувства Томаса. Он начал посылать Томасу анонимные подарки: дорогие вина, редкие специи, эксклюзивные деликатесы, убежденный, что эти подношения заставят Томаса признаться в своей любви. Он считал, что таким образом он доказывает свою значимость, что Томас поймет, что они созданы друг для друга. — Это всё для тебя, мой любимый Томас, — шептал Торд, отправляя очередной подарок. — Ты же чувствуешь моё присутствие, ты же понимаешь, что мы — единое целое. Но Томас, получая эти подарки, не понимал, что они означают. Он считал их лишь проявлением эксцентричности Торда, и не придавал им особого значения. Он продолжал писать свои объективные рецензии, не замечая знаков внимания, которые ему так усиленно посылали. И вот, настал день, когда Торд решил, что он больше не может терпеть этой игры в прятки. Он должен был добиться от Томаса признания, он должен был заставить его открыться. Он решил создать блюдо, которое будет не просто кулинарным шедевром, а декларацией его любви, манифестом его страсти, актом отчаянного признания. Когда Томас пришел в ресторан, Торд ждал его с маниакальным блеском в глазах. Он приготовил для него особый стол, где было представлено только его новое блюдо, и он наблюдал за Томасом с напряжением, готовый к тому, чтобы Томас, наконец, покорился его чувствам. — Добрый вечер, Томас, — сказал Торд, его голос был полон скрытой силы. — Я приготовил для тебя сегодня нечто особенное. Это блюдо — отражение моей души, и я хочу, чтобы ты почувствовал его глубину. — Добрый вечер, Торд, — ответил Томас, его тон был ровным и спокойным, как всегда. — Я готов оценить ваше новое творение. Торд представил “Декларацию любви”. Он наблюдал за Томасом, когда тот пробовал блюдо, его взгляд был пронзительным и требовательным, он ждал признания, поклонения, подчинения. Томас, попробовав блюдо, выдержал паузу, а затем сказал, не меняя выражения лица: — Технически исполнено безупречно, но, на мой взгляд, избыточное использование специй делает блюдо слишком навязчивым. Шесть из десяти Торд был в ярости. Его лицо исказилось от гнева, его глаза потемнели, и он, не выдержав, стукнул кулаком по столу. — Ты ничего не понимаешь! — прорычал Торд, его голос был полон ненависти. — Ты слеп, глух, и ты меня просто ненавидишь! Ты отказываешься признать мое превосходство, ты отказываешься принять мою любовь! — Я всего лишь оцениваю вашу работу, Торд, — ответил Томас, его голос был спокойным и отстранённым. — Я не должен испытывать к вам никаких эмоций. Это же моя работа. — Ты лжец! — закричал Торд, в его глазах плескалось безумие. — Ты всё чувствуешь, ты меня любишь, я это знаю! Я видел это в твоих рецензиях, в каждом слове, в каждой фразе! Но ты меня не достоин, ты ничего не понимаешь, ты меня просто ненавидишь! Томас спокойно смотрел на Торда, его лицо не выражало никаких эмоций. Он видел лишь безумца, который запутался в собственных фантазиях. — Ты болен, Торд, — сказал Томас, его голос был холодным — Тебе нужно обратиться за помощью. — Я не болен! — закричал Торд. — Я люблю тебя, и ты должен любить меня! Я заставлю тебя меня любить, я тебе это обещаю! С этими словами Торд схватил нож со стола и направил его на Томаса. Его эротомания переросла в насилие, и он был готов пойти на все, чтобы заставить Томаса признать его “любовь”. Он в своем безумии не понимал, что любовь нельзя получить силой, что она должна быть взаимной и добровольной.

***

      Торд смотрел на Томаса с дикой яростью, его глаза горели безумным огнем, а в руке дрожал нож, как продолжение его собственных неконтролируемых желаний. Его разум затуманился болезненными фантазиями и убеждением, что Томас, не признавая его “любви”, тем самым оскорбляет его, и что у него есть право наказать его, овладеть им, поглотить его. Его эротомания переросла в каннибалистическую одержимость, в извращённую форму желания, где “любовь” была синонимом поглощения, а насилие — последним доказательством своего превосходства. — Ты будешь моим, Томас! — прорычал Торд, его голос дрожал от ненависти и вожделения. — Я покажу тебе, что такое настоящая любовь, я докажу тебе, что ты создан для меня! Я поглощу тебя, и тогда мы, наконец, будем едины! Томас, глядя в безумные глаза Торда, понял, что его страхи стали реальностью. Он не видел перед собой талантливого шеф-повара, а лишь безумца, готового на всё ради своих бредовых фантазий. Он понимал, что его рассуждения о профессионализме, об объективности, о холодной оценке - ничего не значат перед лицом этой дикой одержимости. — Ты болен, Торд, — сказал Томас, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри все дрожало от страха. — Тебе нужна помощь, ты должен обратиться к врачу. — Нет, это ты болен! — крикнул Торд. — Ты болен своей холодностью, своей неприступностью, ты болен тем, что отказываешься меня любить! Но я это исправлю, я заставлю тебя полюбить меня, я стану частью тебя! Торд, движимый безумием, бросился на Томаса, и с силой повалил его на пол, опрокидывая вместе с ним и стул. Томас попытался сопротивляться, но Торд был сильнее, его ярость прибавляла ему нечеловеческой мощи. Он сел на Томаса сверху, его глаза были полны безумного триумфа. Он понимал, что сейчас его “любовь” достигнет своей кульминации. — Ты будешь моим блюдом, Томас, — прошептал Торд, прижимая нож к шее Томаса. — Ты будешь моим самым изысканным творением, и все будут восхищаться моей гениальностью! Томас смотрел в безумные глаза Торда, и его тело сковал ужас. Он понимал, что это конец, что он стал жертвой безумных фантазий Торда, что его жизнь сейчас закончится по-настоящему странно и глупо. Его последние слова были исполнены не только страха, но и горечи: — Ты ничего не понимаешь, Торд… Ты не знаешь, что такое любовь… С этими словами Торд перерезал Томасу горло. Кровь хлынула на пол, запятнав белоснежный ковер и придав ему зловещий оттенок. Торд, завороженный увиденным, начал лизать кровь с пола, его лицо исказилось от похоти и ужаса. Он чувствовал, что его план начинает воплощаться, что он добился желаемого, что теперь они, наконец, едины.

***

      Торд провёл несколько часов, словно во сне, у тела Томаса. Он любовался им, как художественным произведением, с какой-то маниакальной гордостью. Придя в себя, он встал и, как хирург, он начал разделывать тело Томаса, его лицо выражало хладнокровную сосредоточенность. Он готовил его, как самое изысканное блюдо, он делал стейки и филе, соблюдая все правила кулинарного искусства. Его эротомания достигла своей кульминации, и теперь он решил поглотить Томаса, сделать его частью себя, в прямом смысле этого слова. Но, как и любая одержимость, эта была обречена на разрушение. Когда на следующее утро Торд проснулся, то его снова настигли демоны. Он понял, что не достиг того, чего желал, что он так и не смог стать единым с Томасом. Его эротомания стала еще сильнее, еще более извращенной.

***

      Торд, поддавшись безумию, начал рассматривать своё тело как следующий ингредиент. Он начал готовить себя, он наносил себе увечья, он разделывал себя, как животное. Он был уверен, что только так он сможет достичь своей цели, что только так он, наконец, воссоединится с Томасом. И в этом безумии, в этом извращенном проявлении “любви”, Торд окончательно потерял себя. Он погрузился в пучину собственных галлюцинаций, где реальность переплелась с фантазией, а насилие стало синонимом любви. Его эротомания поглотила его разум, превратив его в чудовище, чье безумие нашло свое ужасающее воплощение в акте саморазрушения. Он не только убил Томаса, но и погубил себя, став жертвой своей собственной патологической одержимости Наконец-то они смогут быть вместе