Ирония любви

Обсессивное любовное расстройство

«Одно то, что я чувствую, что не в состоянии справиться с этим страхом, не означает, что это правда . Или смиритесь, сказав что-то вроде:" Конечно же, мозг, ты так хорошо меня знаешь" Эта любовная песня будет как раз тем мгновением, когда я осознаю, что никогда по-настоящему не любила моего партнёра»

***

      Томас, с его костлявой фигурой и лихорадочно блестящими глазами, походил на человека, одержимого демоном. Он не был по-настоящему жив вне своих фантазий о Торде. Его квартира, заваленная черновиками и исписанными страницами, была его убежищем, его храмом, где он преклонялся перед своим кумиром. Каждый лист был посвящен Торду, каждая строчка воспевала его красоту, его гений, его исключительность. Томас был начинающим писателем, чей талант, казалось, был полностью поглощён его обсессивно-любовным расстройством (ОЛР). Он видел в Торде не просто человека, а божество, музу, источник его вдохновения, и его сердце билось в унисон с этим иррациональным обожанием. Торд, в свою очередь, был произведением искусства самого себя. Он двигался с грацией хищника, его черты лица были резкими и выразительными, а взгляд – холодным и пронзительным. Он был известен в мире современного искусства, как эпатажный художник, чьи картины одновременно восхищали и отталкивали. Его студия, заваленная красками и холстами, была его царством, где он правил безраздельно. Он был нарциссичен до глубины души и ценил только свое собственное мнение, свое собственное великолепие. Он принимал обожание Томаса, как должное, как подтверждение своей гениальности, как дань его неотразимому очарованию. Томас просыпался с мыслями о Торде, ложился спать с мыслями о нем. Каждый его день начинался и заканчивался с детального изучения профилей Торда в социальных сетях. Он сохранял каждое его фото, каждое его видео, каждую его цитату. Он знал его расписание наизусть, знал, где он обедает, в какой спортзал ходит и даже с какими цветами он предпочитает выходить на улицу. Он был одержим. Сегодня, день открытия персональной выставки Торда, был для Томаса священным. Он часами подбирал наряд, перебирая свои старые рубашки. Он хотел выглядеть идеально, хотел произвести впечатление на Торда, хотя и знал, что тот не обратит на него особого внимания. Он представлял себе, как они встретятся, как Торд посмотрит на него, как он скажет ему, что его книги его вдохновляют. В его голове прокручивался выдуманный диалог, где Торд признавался ему в своей любви.

***

      Наконец, настал час открытия. Томас вошёл в галерею, и его сердце забилось, словно птица в клетке. Он увидел Торда, окружённого поклонниками, критиками, меценатами. Он двигался с царственной грацией, его голос звучал властно и уверенно. Томас, подобравшись ближе, пробился через толпу. Он с замиранием сердца ждал, когда Торд посмотрит на него. Наконец, их взгляды встретились. — Торд, ты выглядишь потрясающе! — воскликнул Томас, его голос дрожал от волнения. — Все твои картины просто невероятны! Особенно та, с черными лебедями… Она как будто про нас! Как будто ты увидел нашу судьбу! Торд, едва взглянув на Томаса, отвернулся. Он был слишком занят важными людьми, чтобы тратить время на этого безумного писателя. — Ага, спасибо, — буркнул Торд, не проявляя особого интереса. Он перевел взгляд на критика, который хотел обсудить его творчество. Томас почувствовал, как в его груди что-то сжимается. Он хотел кричать, хотел доказать свою значимость, хотел, чтобы Торд увидел его, заметил его, признал его любовь. Но он не мог ничего сказать. Он стоял, дрожа от ревности, наблюдая за тем, как Торд общается с другими. — Торд, почему ты так долго разговаривал с этой женщиной? — прошептал Томас, когда Торд, наконец, отошёл в сторону. — Ты ей улыбался, ты на неё смотрел, как на кого-то особенного. Ты меня не любишь? — Да отстань ты от меня, Томас! — прорычал Торд. — Ты меня достал своими подозрениями! Это всего лишь разговор, ты понимаешь? Я профессионал, я должен общаться с людьми. А ты - больной. — Нет, я люблю тебя! — возразил Томас, его голос дрожал от отчаяния. — Я люблю тебя так сильно, как никто не сможет! Ты же это чувствуешь, ты же понимаешь? Торд молча отвернулся, но в его глазах промелькнула тень презрения. Ему не нужны были эти страстные признания. Он считал их признаком слабости. Томас, видя равнодушие Торда, начал прокручивать в голове сценарии. Его мозг генерировал одну за другой фантастические версии их совместной жизни, пытаясь убедить себя в том, что все наладится, что их любовь преодолеет все преграды. Но это не любовь

***

      На вечеринке после выставки, он следил за Тордом, как ястреб, готовый напасть на любого, кто приближался к его “собственности”. Он чувствовал, что теряет Торда, что его “любовь” ускользает от него. Когда Торд снова начал разговаривать с какой-то женщиной, Томас не выдержал. Он подбежал к ним, схватил женщину за руку и оттолкнул её в сторону. — Ты мой! — закричал Томас, в его голосе звучала смесь ярости и отчаяния. — Ты должен быть только со мной! Ты должен меня любить! Торд, в ответ, оттолкнул Томаса с такой силой, что тот упал на пол. — Да пошел ты к черту, Томас! — прорычал Торд. — Ты псих, и я не хочу тебя знать. Томас, услышав эти слова, почувствовал, как в его груди что-то рвется. Он понял, что его любовь — это не любовь, а болезненная одержимость, которая разрушает его жизнь. Но он ничего не мог с этим поделать. В тот вечер, прокравшись в квартиру Торда, Томас чувствовал себя загнанным в угол. Его сердце колотилось, как бешеное, он дышал тяжело и часто. Его руки дрожали, его разум был затуманен. Он больше не мог контролировать свои эмоции. Он должен был доказать Торду свою любовь, должен был удержать его любой ценой. — Ты опять тут, Томас? — прозвучал голос Торда, насмешливый и холодный. — Ты просто не можешь без меня, да? Ты думаешь, что твои безумные выходки помогут тебе меня завоевать? Томас не отвечал. Его глаза были полны слез, его губы дрожали. Он был пленником своего собственного безумия. — Я не могу без тебя, Торд, — прошептал Томас, его голос был полон отчаяния. — Я люблю тебя, я так сильно тебя люблю. Я готов на все ради тебя! — Ты не любишь меня, Томас, — ответил Торд, глядя на него с презрением. — Ты болен, и ты меня пугаешь. Мне противно твое присутствие. В этот момент Томас сорвался. Его разум затуманился, его контроль исчез. Его рука, не осознавая действий, схватила тяжёлую вазу, стоящую на столе, и опустила её на голову Торда. Томас стоял над телом Торда, его губы дрожали, а по щекам катились слезы. Он понял, что его “любовь” была разрушительной силой, которая погубила его и того, кого он так страстно желал любить. Его обсессивно-любовное расстройство переросло в трагедию, и он остался один, с ужасом осознавая, что все его фантазии были лишь отражением его собственной болезни.

***

      Томас смотрел на тело Торда, распростертое на полу, и его разум отказывался воспринимать реальность. Ваза, некогда украшавшая стол в студии Торда, теперь валялась рядом, словно молчаливый свидетель его безумия. Его руки дрожали, его сердце бешено колотилось, а в голове царил хаос из страха, ужаса и вины. Он не понимал, как он мог дойти до этого. Как его “любовь” могла превратиться в столь жестокое насилие. Кровь на полу казалась зловещим напоминанием о том, что он перешёл черту. Он сделал то, что никогда не мог себе представить. Он, в своем обсессивно-любовном безумии, лишил жизни того, кого считал смыслом своего существования. Томас, дрожа, опустился на колени рядом с Тордом. Он протянул руку и коснулся его лица, ощущая его холодную кожу. Он заплакал, его слезы капали на лицо Торда. Он шептал бессвязные слова раскаяния и мольбы о прощении, зная, что его никто не слышит. Он хотел вернуть всё назад, повернуть время вспять, но было слишком поздно. Его действия были необратимы. Постепенно, к Томасу вернулось осознание того, что он должен что-то предпринять. Он понимал, что его ждет тюрьма, но страх перед наказанием мерк по сравнению с тем ужасом, который он чувствовал внутри себя. Он встал, его ноги дрожали, и побрёл к входной двери. Его взгляд остановился на холстах Торда, где его черты были запечатлены в каждом мазке, в каждом цвете, в каждом изгибе линии. Он подошёл к одному из холстов и прижал к нему свое лицо. Он хотел почувствовать хоть какое-то присутствие Торда, хоть какой-то остаток его былой “любви”. Он провёл несколько часов, просто сидя на полу, погруженный в свои мысли. Он вспоминал их первые встречи, их разговоры, его фантазии, и все это казалось теперь лишь болезненной иллюзией, из которой он не может вырваться. Его ОЛР переросло в вину и раскаяние, но от этого не становилось легче. Затем Томас, приняв тяжелое решение, позвонил в полицию. Он сбивчиво рассказал о произошедшем, и вскоре в студию Торда ворвались полицейские. Они арестовали Томаса, не проронив ни слова. Его не сопротивлялся, он позволял им делать все, что они захотят. Он знал, что заслуживает наказания.

***

      В камере предварительного заключения, Томас был как в тумане. Он не мог спать, не мог есть, не мог думать ни о чем, кроме Торда. Он прокручивал в голове все события, пытаясь найти хоть какое-то объяснение своим действиям, но каждый раз заходил в тупик. Его обсессивно-любовное расстройство стало его тюрьмой, и он был заключен в нее, не имея возможности выбраться. В ходе следствия Томас рассказал всё, что произошло. Он признал свою вину, он рассказал о своих фантазиях, о своей одержимости, о своем патологическом влечении к Торду. Но ничто не могло оправдать его поступка. Его история была настолько безумной, что даже опытные следователи были в шоке от жестокости и нездоровой динамики их отношений. Суд приговорил Томаса к длительному сроку заключения. Он сидел в тюрьме, в одиночестве, и каждое мгновение его существования было наполнено раскаянием и виной. Он лишился Торда, он лишился своей свободы, он лишился всего, что когда-то было ему дорого. Тюремная жизнь была для Томаса пыткой. Он не мог писать, не мог рисовать, не мог даже думать. Он был сломлен, раздавлен, и его единственным спутником была мучительная память о том, что он натворил. Он пытался понять, почему его любовь обернулась такой трагедией, почему его одержимость привела его к насилию. Но чем больше он думал, тем больше запутывался в своей вине и отчаянии. Его “любовь” превратилась в бездну, которая поглотила его душу, лишив его всего. Он навсегда остался пленником своих навязчивых мыслей, проклятый своей одержимостью и жестокостью своего поступка. Он был заключен не только в тюрьме, но и в собственной душе, где боль вины и страх потери стали его вечными спутниками. Он был обречен жить с осознанием того, что любовь, доведенная до безумия, может стать самой разрушительной силой на свете. И эта трагедия стала не только его личной драмой, но и предостережением для других, кто склонен к нездоровой одержимости, указывая, что за границей безумной привязанности скрывается лишь тьма и боль.