Дура

      До конца второй четверти остаётся пять дней, и Кульгавая наконец-то приходит в школу. Она отсутствовала две недели — столько всего пропустила. Наверное, учителя будут доёбываться. А на вопросы «читала? учила?» Соня спокойно будет отвечать, что нет. Ей похуй.       — Боже, наконец-то, — Оксана радостно подбегает к Соне, заключая в объятия и сразу воодушевляясь, — как тут тухло без тебя, не представляешь!       — Реально, — Влада сбоку подходит, улыбаясь.       — Нет, вы чё, тухло — это дома одной две недели пролежать, — Соня присаживается за свою парту, здоровается со всеми, портфель рядом бросая. Достаёт карманное зеркальце и всё тот же блеск, который уже в губы впитался и на всю жизнь там останется. А потом замечает Крючкову, которая сидит за партой, уткнувшись в телефон.       — Привет, сладкая, — кажется, секунду назад Соня сидела за своей партой и пялилась в зеркало, а теперь возле Саши ошивается. Крючкова сразу чувствует шлейф сладких и приторных духов, а ещё заинтересованный взгляд на себе.       — Привет, — странно, но у Саши даже нет ненависти в глазах, просматривается только небольшая потерянность. Похоже, к этому прозвищу тоже привыкла, либо пропустила мимо ушей. — Выздоровела?       — Да-а-а, — Соня улыбается и садится рядом с Сашей, молчит секунд тридцать, над чем-то размышляя. — А ты скучала по мне? — спрашивает так заинтересованно, так приторно, что аж не по себе становится.       И Крючкова сразу вспоминает о мыслях, которые крутились в голове, когда Соня заболела. Ей не хватало с ней стычек, не хватало агрессии, которая начинала течь по венам с каждой глупой фразой в её сторону. Можно считать, что она скучала? Саша не знает ответа, поэтому продолжает зависать в телефоне, губы кусая волнительно.       — Чего молчишь? Отвечай, — Соня заглядывает прямо в душу и когда понимает, что её целенаправленно игнорируют, аккуратно нажимает на чужом телефоне кнопку включения и экран потухает.       Крючкова только недовольно хмурит брови и прячет телефон в карман. — Отвали, а? — так показательно придвигает книгу по литературе к себе, вычитывая каждое слово, но на самом деле в голове места для литры нет.       — Значит, скучала, — Соня так ехидно улыбается, как будто в лотерею выиграла, — и я по тебе, — и наконец-то она сваливает обратно к Оксане, ведь нужно сто миллионов сплетен выслушать, а потом каждую обсудить. А Крючкова зубы сжимает, но, что странно, не от злости, а от растерянности.       Она же действительно скучала.       Да, может, не так, как обычно по людям скучают, но всё же. Она отрицает все мысли, не хочет принимать тот факт, что когда в классе Кульгавую увидела — сразу как-то проще и легче стало, потому что думала, что та снова не придет, ведь на автобусной остановке её не было.       А ещё хочется ударить себя чем-то тяжёлым, ведь когда обыденное «привет, сладкая» услышала — совсем никакой злости не ощутила. Мысли перебил звонок.       После четырех уроков Саша неохотно спустилась в столовую, брезгливо осмотрев ассортимент еды. Взяла себе только яблочный сок и какую-то булочку. На всю столовую уже слышится знакомый смех — Кульгавая сейчас со стула упадёт или подавится, настолько сильная у неё истерика.       — Ебать ты клоун! — Соня тычет пальцем в Владу, неспешно попивая сок. Влада действительно всегда кривляется и может рассмешить покойника, аж страшно.       — Я сяду сюда? — настороженно подкрадывается Крючкова к столу, так как больше свободных мест не видит.       — Конечно, — Кульгавая резко с Влады на Сашу переключается, улыбается — только губы подрагивают, потому что только что угарала на всю. — Вообще, можешь ко мне на коленки сесть, — Соня жуёт салат, пытаясь зацепить взгляд Крючковой на себя.       — Ага, откажусь, — Крючкова присаживается за стол к Оксане, Владе и Соне, жалея, что поленилась идти в самый дальний угол столовой — там точно бы места нашлись. А ещё снова хочется уебать не Соне, а самой себе: просто «ага, откажусь»? А где набухающие вены и ускоряющийся от злости пульс? Сука.       Кульгавая немного глазки построила Крючковой и снова начала смеяться с девочек, кажется, позабыв про рядом сидящую Сашу, а ей аж дышать легче стало. Хочется быстрее отсюда свалить.       — Девочки, придёте ко мне на хату в пятницу? — к столику подходит Женя, держа в руках ручку и маленький блокнот, — всё-таки, скоро новый год, а ещё конец четверти! — хлопает ресницами и улыбается, вырисовывая что-то на бумаге.       — Что? Отличница и Мать Тереза зовёт к себе домой бухать? — Влада кривляется как обычно, опрокидываясь на спинку стула и с прищуром изучая блондинку.       — Почему сразу бухать? — Женя закатывает глаза, — ладно, бухать, — ей уже не стоится на одном месте, неужели сразу согласиться нельзя? Знает же, что никто от этого не откажется.       — Мы придём! — говорит Соня, решая всё за этих двух овечек — Оксану и Владу. Нецветаева положительно кивает, а Саша сидит рядом и молится, чтобы про неё забыли.       — А ты, Саш? — по-доброму спрашивает Женя, записывая имена других девочек.       — Я... — настороженно осматривает одноклассниц: Влада и Окс в телефоне зависают и ржут с чего-то, а Кульгавая явно сейчас надеется на положительный ответ, видно по взгляду, — я не пью.       — Необязательно пить! Можно провести время с любимым классом! Всё, пишу тебя, — и Женя пропадает где-то между рядами столов, а до звонка на урок остаётся три минуты.       Саша даже не пыталась догнать Женю и начать отнекиваться, если её позвали на тусовку — значит приняли в свой коллектив. Сходить и развеяться перед долгожданными двухнедельными каникулами — звучит хорошо.       Последним уроком, пятым, был английский язык.       В кабинет входит молодая учительница, которую весь одиннадцатый класс обожает, ведь вместо скучных уроков она придумывает что-то интересное.       Вот и сегодня — вместо того, чтобы читать скучные текста и слова, учительница расспрашивает как дела, а после всех просит встать в круг.       Евгения Александровна говорит на ухо Соне Григорьевой слово из нового раздела, а то, что было услышано — девочка должна передать другому человеку, и так по кругу. Своеобразный глухой телефон. И было действительно весело. Только вот учительница вспоминает, что нужно заполнить классный журнал, который остался в учительской, и поручает свою миссию Жене Шестериковой.       — Женя, ты загадываешь слова, а я пойду за журналом схожу. Тихо тут, — учительница уже доходит до двери, цокая каблуками, — кстати, поменяйтесь местами!       Как только учительница оказывается за дверями — начинается шум и галдёж. Вроде одиннадцатый класс, а ведут себя хуже второклассников.       — Меняйтесь местами! — кричит Мафтуна, вызывая ещё больше шума своими словами.       И Саша не смотрит, рядом с кем она стоит. Поэтому, когда немного придвигается, чтобы услышать слово, которое ей девочка справа должна на ушко сказать, ахуевает.       — Сядь мне на лицо, пожалуйста, — Сонина рука скользит по чужой талии, сжимая бока и ткань черного свитшота. Она шепчет так тихо и так обжигающе. Губы настолько близко к ушной раковине, что Саша чувствует лёгкие прикосновения, когда слышит эту блядскую фразу. А после и язык, легко касающийся уха.       — Блять, — Саша с этого выпадает, резко отодвигаясь. По спине как будто прошлась тонна мурашек, чьи следы до сих пор ощущаются прохладным слоем. Смотрит испуганно на Соню, а после весь испуг снова в какую-то растерянность переходит, со злостью смешиваясь. Что она, блять, сказала? — Ещё раз... Блять... Я... — у Саши мысли путаются, а нутро закипает. Она нервно губы облизывает и кулаки сжимает, над Соней нависнув. Хочет что-то сказать, видимо, мысли немного в кучу собрались, только вот Кульгавая перебивает резким:       — Что? — самодовольная улыбка и приподнимающиеся в азарте брови выдают Сонину чрезмерную уверенность, — ударишь? — она подходит ближе и ближе, рассматривая лицо напротив и почти вжимаясь в чужое тело. Некоторые одноклассники смотрят на это, как на великое представление, а в мыслях у каждого: «что такого Соня ей сказала?»       — Убью нахуй, — Крючкова с тяжестью отступает, потому что хочется неизвестно что с Соней сделать, и вклинивается на место между Мафтуной и Лейлой, потихоньку начиная отходить от происходящего и изредка косясь на Кульгавую.       — Ты чё так напряглась, она же шутит, — Лейла в половину голоса говорит, пихая Сашу в плечо и наблюдая за вновь начинающейся игрой. Знала бы, что Соня ей спиздануда, наверное, так бы не сказала.       — Ебала я такие «шутки», — у Крючковой колени подрагивают, ведь не понимает, что за хуйня случилась. Почему всё тело мурашками покрылось, почему дрожь в ногах появилась, и даже злость на Кульгавую эти ощущения сейчас не перекрывает.       И когда домой едет странные ощущения внутри чувствует, и когда ужинать садится — кусок в горло не лезет. А ночью, когда Саша замечает, что Соня снова в директ какую-то фотографию отправила, сразу же телефон выключает, глаза прикрывая.       Тут же голове всплывает сегодняшняя картина: Крючкова как будто до сих пор чувствует чужие руки на талии и дразнящий шёпот, поэтому сердце бьётся быстрее. А потом в мыслях и ебаный сон появляется, тот самый, который Саша видела перед тем, как Соня заболела. Какого хуя, блять? Кульгавая её скоро до психушки доведёт, почему ей это мерещится. И неужели до Сони не доходит, что раз Саша не просматривает фотографии, значит нет смысла их скидывать? Наверное, чувствует, что руки у Крючковой так и чешутся, чтобы нажать, посмотреть.       Хочется убиться. Всё это ненормально. Ненормально. Ненормально.       Ненормально, ведь так?       Эти появившиеся сомнения... С того дня, как Крючкова «навестила» болеющую Соню, отдав ей тесты по математике.       Да. Они тупо сжирают изнутри и мучают. Почему, блять, в тот день она шла домой с улыбкой на лице? Крючковой не даёт покоя мысль: почему она обрадовалась, когда увидела, что Соня наконец-то пришла в школу? Она же реально скучала...       Саша ложится спать и очень надеется, что сегодняшняя ночь будет без всяких бредовых снов, что завтрашний день будет наполнен совершенно противоположными мыслями, уверенностью, а не сомнениями, что это всё ненормально.

.

      На улице темно и холодно — декабрь. Снегом, правда, и не пахнет. До конца четверти осталось четыре дня, поэтому уже у всех учеников на уме не учёба, а забота и мысли о том, как отметить новый год: с родителями или в большой компании друзей? Культурно выпить шампанского или набухаться в хлам? Поесть мандаринов и послушать семейные истории или найти приключений на жопу?       Кожу рук щипает колкий и жгучий мороз, а нос и щёки красные с момента выхода на улицу. Дикий холод не мешает Соне и Оксане стоять на курилке около школы, нарушая тишину сонным голосом. Обсуждают, как обычно, что придёт на ум. Окс жалуется, что родители хотят её в другой город к родственникам на целую неделю отправить, а Соня рассказывает, что вчера на тренировке тренер её захвалил до краснеющих ушей.       — Сонь, — пальцы Окс подрагивают от холода, она рассматривает свои массивные ботинки и делает длинную затяжку, — а что ты вчера Саше сказала на английском? Что-то забыла спросить.       — Да ничего особенного, — Соня ничего никогда от Оксаны не скрывала, но об этом говорить не хочется. Хоть это странно и максимально тупо. Нецветаева знает, что Соня подшучивает над Сашей в виде подкатов, и смеётся, когда слышит что-то на подобии «сладкая». Пусть так и будет. Пусть об этом знают только Кульгавая и Крючкова. О чем-то знает только Соня, о чем-то только Саша.       Кульгавая уходит от этой темы, рассказывая, какой вчера скандал мать учинила. Они потихоньку направляются в школу, в кабинет физики, до урока остаётся пару минут.       Соня искренне улыбается, здороваясь в привычной манере с Сашей и рядом плюхаясь, — я тут останусь, да? А то физица всё равно нас вместе посадит.       В ответ Кульгавая слышит лишь четкое, короткое и безразличное «мг», что совсем не похоже на Сашу. Где злой взгляд? Где язвительные ответы? Вообще, в последние дни она сама не своя.       — Даже физица нас шипперит, ты понимаешь? — Соня пытается найти в рюкзаке нужный учебник, снова разочаровываясь в чужом ответе, вернее — в его отсутствии. Крючкова просто молча сидит и читает никому не нужный параграф, руки на груди сложив и явно не имея желания даже взглянуть на девочку рядом. Ей хватает чужого запаха, окутывающего уже и её с ног до головы. — Что-то случилось? — без насмешливости, без приторности, без показушности спрашивает Соня. Искренне так, нежно, от чего Саше хочется провалиться сквозь землю, пропасть из этого мира. Блять.       — Нормально всё, — безэмоционально отвечает Крючкова, пытаясь выровнять дыхание, которое мгновенно сбилось почему-то, а когда понимает, что здесь этого сделать не получится — подрывается с места, двухметровыми шагами направляясь к выходу. Через минуту её в классе уже не видно, а звенящий звонок на урок совсем не смущает.       Саша, как завороженная, наблюдает за стекающей водой, от которой явной прохладой веет. В школьном туалете никого нет, а запах хлорки и холода поможет прийти в себя. Здесь открыта форточка и дышится по-другому.       Крючкова прикрывает глаза, пытаясь отдышаться и выровнять мысли, только сердце продолжает биться с бешеной скоростью. Что за хуйня она не понимает, никогда раньше такого не было. Кажется, чужой запах, такой сладкий и приторный, впитался в кожу, ведь Саша снова его чувствует, так явно и так близко. А потом дёргается от резкого прикосновения к плечу и понимает, в чём дело.       — Что с тобой? — рядом стоит Кульгавая и выглядит действительно напуганной. Почти сразу Соня следом за Крючковой поплелась, только вот Лаура Альбертовна в коридоре девочку задержала.       Всё-таки зря Кульгавая пришла, потому что Саше теперь прохладный воздух не помогает, Соня своим появлением снова перекрыла доступ к кислороду и это совсем не из-за духов. Крючкова уже несколько раз себя ловила на мысли, что аромат, исходящий от Сони, очень приятный и по-своему терпкий, сейчас дышится тяжело как раз из-за её присутствия и мыслей, заполняющих голову.       Начинает подташнивать. Саша далеко не дура. Держит догадки далеко, не подпуская к сердцу, но всё понимает. Не просто так от прикосновений Сониных сердце начинает биться быстро-быстро, не просто так все самые интимные моменты их блядского «общения» перед глазами каждую ночь всплывают. Эти мысли бьют сильно, дерут за живое, хочется пропасть из этого мира и ничего больше не ощущать. Она грубит Соне, она не пропускает к себе, потому что элементарно боится и знает, что это ненормально! Всё это ненормально!       — Ты можешь от меня отъебаться? Пожалуйста! — Саша снова выходит из себя, только теперь ей не хочется сжимать кулаки и набрасываться на чужое красивое лицо, она просто кричит, совсем себя не контролирует. Руки дрожат, а шум в голове становится всё громче, громче, громче. Она хватает Кульгавую за горло, нервно вдыхая через сжатые зубы, и чрезмерно близко приближается к чужому лицу, разглядывая каждый сантиметр, задерживая взгляд на длинных ресницах, карих глазах, влажных губах. Кульгавая смотрит в ответ изучающе, следит за чужими голубыми глазами, а у самой лёгкий испуг и что-то непонятное внутри просыпается. Крючкова её отпускает, отталкивая — не даёт дальше разглядывать своё лицо настолько близко. Отворачивается, подходит ближе к окну и вдыхает свежий холодный воздух.       — Но...       — Уйди, прошу, — шипит Крючкова, перебивая и задерживая дыхание.       И Кульгавая уходит, больше ни слова не говоря. Бесшумно так, что Саше приходится оглянуться, чтобы убедиться, что она осталась одна.       Соня не понимает ничего, ей кажется, что никогда не поймет. Почему Саша начала её так избегать и так странно реагировать? Буквально две недели назад она готова была задушить Соню, а сейчас стесняется глаза в её сторону поднять.       Кульгавая сидит на физике и думает над всем произошедшим, вырисовывая странные узоры на полях тетради, а когда Крючкова в класс возвращается, извиняясь перед учителем, насторожено поглядывает на неё, боясь даже прикасаться, боясь чем-то навредить.       Соня. Боится. Навредить. Что, блять?

.

      Наконец-то наступила пятница, а это значит, что отметки в дневник выставлены, а про школу можно забыть на ближайшие две недели. А ещё у одиннадцатого класса сегодня особенно счастливый день — намечается тусовка дома у Жени.       Из напитков будет самый дешёвый сок и алкашка, купленная девятнадцатилетним другом Жени, который взамен денег за бухло попросился прийти на хату и потусить с одиннадцатиклассниками, так сказать: «вспомнить юность, Женька!»       А ещё там обязательно будет громкая музыка, из-за которой соседи будут долбиться в дверь и угрожать полицией, пьяные тела одноклассников, душевные разговоры на балконе и нескончаемый пубертат.       Кульгавая сушит голову, вглядываясь в своё отражение, а между мыслями «что надеть?» проскакивает мысль о Крючковой. Соня что-то слишком часто думает о том, придёт ли она на тусовку? Ведь та в школе не появлялась с того самого дня, как наорала на Кульгавую. Тогда Саша весь день игнорировала попытки Сони разговорить её и вывести если не на привычную агрессию, то на обычный разговор. А под конец уроков Соня и не пыталась Саше что-то сказать, просто поглядывала на неё и не понимала, что случилось.       Когда и в среду, и в четверг Саша в школе не появилась — Кульгавая действительно испугалась и впервые открыла их чат в инстаграме не для того, чтобы отправить очередную пошлую фотографию, а чтобы спросить всё ли в порядке. Только вот в последний момент стёрла сообщения, словив себя на мысли, что уж слишком сильно она переживает. Похуй должно быть. Как всегда — на всех и на всё было похуй.       Кульгавая натягивает джинсы и футболку, снова выливает на себя флакон духов и мажет губы лимонным блеском. Выглядит потрясающе, пахнет тоже. У подъезда мама уже ждёт, сидя в прогретой машине.       — Соня, много не пить! Я вообще не понимаю, как ты меня уговорила на эту авантюру! — Татьяна Андреевна сосредоточена на дороге, но сказать пару слов и надавать наставлений точно надо.       — Если бы ты не согласилась, я бы всё равно туда пошла, мам, — Соня залипает в телефон, листая ленту соцсетей и удивляясь такой наивности матери. Она бы сбежала, выпрыгнула из окна — всё бы сделала, чтобы не пропустить такую тусовку!       На улице жутко холодно и уже темно, ведь на часах восемь вечера. Женина квартира расположена на втором этаже, и Соня сразу понимает, где именно, ведь разноцветная подсветка освещает мрачную улицу через прозрачное стекло, а басы громкой музыки норовят его разбить. Кульгавая машет маме рукой и скрывается за подъездной дверью.       Нельзя не заметить нереальное количество обуви, что разбросана по всей прихожей. Кульгавая оставляет там и свои кеды, скидывая куртку куда-то в уголок. Поправляет волосы у большого зеркала в пол и заваливается в зал, сразу со спины давая подзатыльник Владе и Оксане, а потом любезно принимает стакан с водкой, разбавленной вишнёвым соком, из рук Жени.       — Напиток богов, — пробует, смакует — вкус явно неплохой, спиртяга, правда, чувствуется больше, чем вишня.       В квартире шумно и людно, уже куча поддатых тел, хотя вечеринка только-только началась и ещё не все даже пришли. Тут человек пятнадцать, но по ощущениям все тридцать. Душно. Кульгавая предвкушает веселье этой ночи и готовится отрываться по полной.       — Соня, ты не знаешь, Сашка придёт? — через громкий слой музыки пытается докричаться до Кульгавой Женя, но та только плечами пожимает и испаряется в толпе.       Соне весело, алкоголь прогревает горло, а истории Оксаны смешат, и похуй на неё.       Придёт — похуй. Не придёт — похуй умноженное на два.       Стенки бумажного стаканчика во второй раз пропитываются алкоголем, а рядом Влада ржёт с уже отключившейся Сони Григорьевой. Кульгавая наивно оглядывается, в поисках знакомого силуэта, нет-нет-нет. Мыслям Соня не поддается, опустошая залпом стакан.       Реально похуй на неё.       Кульгавая даже спрашивать про неё ни у кого не будет. Даже у Жени. Только вот Шестерикова, пританцовывая с бутылкой эссы в руке, подходит к Соне, которая уже третьим стаканом желудок заполняет, пытаясь привыкнуть к тому, что сознание потихоньку начинает теряться в пространстве.       — Прикинь, все пришли, кроме Саши, — делает глоток клюквенного напитка, качая головой, мол «как так можно статистику дружного класса портить», и исчезает в полумраке комнаты, продолжая бубнеть что-то себе под нос.       Соне на эту информацию глубоко плевать. Ну не пришла — мир не схлопнулся. Наверное. Взгляд плывёт уже после четвертого стакана алкоголя, а все люди вокруг кажутся нереально притягательными.       Соня тот самый человек, который при попадании в организм хоть капли алкоголя становится самым-тактильным-в-мире. Ей хочется обниматься, целоваться и танцевать.       — Окс, я тебя так люблю! — Кульгавая по-пьяному обнимает подругу, целуя в висок. И пытается сориентироваться, когда все издают протяжное «о-о-о», явно намекая на то, что она пришла.       Саша заваливается в квартиру, но от неё ещё исходит холод улицы, что так явно контрастирует с духотой квартиры. Она прикладывает руку к холодной щеке и озаряет всех улыбкой — было неожиданно, что одноклассники так обрадуются. Женя обнимает Крючкову, принимаясь что-то ей рассказывать. А Соня даже не смотрит... Ведь...       Поху...       — Привет, сладкая! — Кульгавая с такой похотливой и приторной улыбкой присаживается на подлокотник дивана, на котором удобно утроилась Крючкова, протягивая свой стакан, — будешь?       — Я не пью, — Саша аккуратно руку Сони за запястье хватает и вбок отодвигает — главное, чтобы та не выронила стакан, ведь пьяная уже.       Тогда Соня протягивает свой икс рос к чужому лицу, на последок делая глубокую затяжку и выдувая облако пара в потолок, — будешь? — она такая пьяная и смешная, Саше хочется провалиться сквозь землю, хочется усмехнуться, но она держится.       Крючкова не отказывается — первый раз Сонину электронку в руках держит. Такой корпус потёртый, видно сразу — жизнь повидал. Делает затяжку, наблюдая за Кульгавой.       — Пиздато, да? — Соня снова по-детски улыбается, нависая над Крючковой и не дожидаясь чужого ответа. Интонация у неё такая пьяная, такая непривычная, — а ты где была? — всё-таки не похуй.       Саша? Саша дома была все три дня. Никак не могла свыкнуться с тем, что внутри творится, когда Кульгавая рядом. Думала, думала, думала... А сегодня вечером решала: пойти к Жене или остаться дома, сидя за учебниками. Всё-таки она здесь, сидит и наблюдает за всеми — самая трезвая.       Соня снова ответа чужого не слышит, ведь Окс её за руку утаскивает, что-то настойчиво проговаривая, а из-за громкой музыки и алкоголя, затуманившего сознание, понять нельзя.       — Вот. Артём — это Соня. Соня — это Артём, не благодарите, — Окс икает, по-пьяненькому смеясь. — Совет вам да любовь!       И Кульгавая не понимает, что за бред, что за Артём на неё пялится? Таким взглядом животным, так врезать хочется от одного вида. Видимо, это тот самый девятнадцатилетний друг Жени, который организовал алкашку на тусовке.       — Он, короче, тебя увидел, — Окс на ухо что-то еле-еле шепчет неразборчиво, — познакомиться захотел!       — Привет, — парень протягивает крепкую руку, чтобы почувствовать в ней Сонину и прислониться губами. Он настолько уверен в себе, ведь высокий рост и шикарный парфюм — мечта любой девушки!       Соня пытается сфокусироваться и изгибает брови в удивлении, когда понимает, что происходит. А парень с осторожностью убирает протянутую руку, когда до него доходит, что Соня свою не подаст, и сразу же предлагает стаканы с алкоголем.       — На брудершафт? — он кокетливо изгибает бровь, бросая пьяный взгляд, от чего Соне становится даже смешно и мерзко.       — Нахуй сходи, — она забирает стакан с чужих рук и разворачивается — уходит в толпу, пританцовывая. Вот это самоуверенный мудак, ахуеть.       Соня уже ничего не понимает, рвано двигаясь под музыку в толпе и делая глотки уже тошнотворной для неё алкашки. Нужно остановиться, ведь явно перепила, уже в сон клонит. Но даже через эту мутную пелену она чувствует чужой взгляд — взгляд того самого пацана, который, видимо, отказы принимать не хочет и не умеет. Заебал. Но разбираться с ним сил нет, ноги уже не держат.       Очередной стакан опустошен, а Соня уже не чувствует себя человеком. В её поле зрения попадает диван в углу комнаты — направляется туда и благополучно засыпает, ничего не чувствуя. Не чувствует даже, что рядом кто-то садится. Не чувствует, что чужие, холодные и противные руки сжимают её ляжки, лезут под футболку, поглаживая бока, активно изучают утонченное и чистое тело, так и желая подчинить его себе.       — Отъебись от неё! Урод!       Саша появляется здесь внезапно и очень вовремя. Оттаскивает за шиворот пьяную тушу Артёма, выслушивая неразборчивый бред. Тот ползёт обратно к Кульгавой, пытаясь прижаться губами к щеке.       Соня глаза открывает, чувствуя, как на неё всей массой этот парень наваливается. Сил настолько мало, что оттолкнуть не получается. И Саша знает, что Соня сейчас слаба, поэтому снова Артёма оттаскивает. Он тут же чувствует размашистый и сильный удар, от которого челюсть сводит и кровь во рту появляется — вкус металла перекрывает вкус спирта, впитавшегося в язык. Парень мычит, пытаясь защититься руками, в глазах плывёт, а зубы ноют и болят. Его ничего не спасёт от чётких и метких ударов Саши, которая в разы сильнее пьяного дрыща. Она его с дивана сбрасывает и в живот ногой прописывает, зубы скалит.       — Уёбок.       Крючкова нависает над Кульгавой, пытаясь понять, в сознании она или нет. И когда видит, что та глаза открыла испуганно уже давно и пытается взгляд сфокусировать — берёт под руку и выводит из этой душной и мерзкой квартиры, на улицу, усаживая на скамейку пошарпанную.       На улице ещё холодее, чем было до этого. Основное освещение выключено — остался высокий фонарь около самого подъезда, что светит еле-еле, жёлтый свет распространяя. А ещё, кажется, зима дала о себе знать, ведь мелкий снег оседает на дорогу, на волосы, на ресницы. Крючкова свою куртку на чужие плечи вешает, а сама от холода сгибается, потирая руки и присаживаясь рядом с Соней.       — Дура, забери куртку, тебе же холодно, — Соня начинает соображать, но в глазах по-прежнему двоится, а в горле чувствуется теплота и горечь. Она сидит и не шевелится.       — Не холоднее, чем тебе, — Соня и вправду была в одной футболке, а ещё у Кульгавой иммунитет слабый — Саша это знает. Не хочет, чтобы та все каникулы проболела.       — Он хотел меня...       — Да, — перебивает Саша, понимая, к чему ведёт Соня. Говорит так четко и серьёзно, хотя у самой всё внутри переворачивается, хочется вернуться и убить этого долбаёба. Слишком мало ему досталось. Кульгавая как неживая, смотрит куда-то вдаль, а когда положительный ответ слышит, сдаётся.       Горячие слёзы стекают по щекам, сердце колотится с бешеной скоростью, вызывая дикую дрожь.       — Второе...       — Что второе? — Крючкова смотрит на Сонин профиль, на стекающие слёзы, соединяющиеся на подбородке в единую каплю, и сердце больно ёкает. Кульгавая кулаки сжимает, пытаясь проморгаться, но попадающий в глаза снег усугубляет ситуацию. Она взгляд щурит, держится изо всех сил, очень долго собирается с мыслями и наконец-то дрожащим голосом выговаривает те самые слова, которые всё живое внутри раздирают безжалостно.       — Было бы второе изнасилование... Если бы не ты.       Кульгавая стирает слёзы с лица, растирая между ладонями, но они с новой силой выступают, оставляя прохладные дорожки на щеках. Вся боль, где-то внутри спрятанная, вырывается именно в этот момент. В момент, когда с Сашей сидят в диком холоде и полумраке.       Всегда Соня это держала в себе, к окружающим не подпуская. Да даже к самой себе не пропускала эти мысли. Эту правду. А Саше захотелось выговориться, захотелось сказать вслух то, о чем даже вспомнить очень-очень страшно.       Сквозь сжимающиеся зубы Кульгавая рассказывает всё, что так давно мучает. Всё, что не даёт покоя. И Саша поверить не может, что такая жизнерадостная и веселая Соня за собой такой тяжёлый груз тащит.       Тогда Соня была маленькой и беззащитной девочкой, пятиклассницей. Не умела не то что драться — не умела ещё нормально и ровно писать.       — Мама, как на зло, задерживалась на работе. Мне пришлось топать домой одной, — слышно, как тяжело, больно и мерзко Соне об этом говорить, но и молчать ещё сложнее. Она виновато улыбается, защищаясь от всего вокруг. Словно снова в пятом классе, снова идёт в темноте домой, снова ей закрывают рот рукой и затаскивают в блядский переулок, бросая на ледяную землю.       — Я ненавижу этих блядей. Этих мужиков. Заебали вечные вкиды матери: «ты же девочка!» А почему я с шестого класса на борьбу хожу, а не на танцы? — заплаканная Соня начинает копаться в карманах джинс, яро пытаясь что-то найти. Все её движения очень медленные, слезящиеся глаза не дают ясно видеть. Кажется, ей больше ничего не хочется говорить о той ситуации, что-то скребёт изнутри. — Суицид — это слабый или сильный поступок? — убедившись, что карманы пустые, Соня снова садится, глубоко вздыхая.       — Это не слабость и не сила. Это личный выбор, — дрожащим голосом проговаривает Саша, пытаясь как-то собрать все мысли, крутящиеся в голове. Уже она лезет в карман, а после протягивает Соне электронку, поиски которой не увенчались успехом.       — Нет, Саш. Это слабый поступок слабого человека, — Соня делает глубокую затяжку, прикрывая глаза и выдавливая все оставшиеся слёзы. Плакать больше не хочется, а сердце возвращается в прежний ритм. Голова немного кружится, внутри всё кипит. — Я слабый человек.       Соня снова делает длинную тягу, аккуратно укладывая голову на чужое плечо. Нежно так, чтоб не спугнуть. Но Крючкова не пугается, лишь сердце дёргается заметно, а холод перестаёт ощущаться. Она рассматривает даль, наблюдая, как снежинки тонким слоем покрывают землю, и слушает своё сердце.       Туктуктуктуктук.       Они молчат минуты три. А потом Соня нарушает тишину.       — Я скучала по тебе.       Внутри у Саши после этих слов творится беспорядок и разливается тепло. Ей очень хочется ответить. Промолчит или...       — Я по тебе тоже.