Дура

      – Повтори, что ты сказала? – Кульгавая бросает рюкзак в руки Оксаны и насмешливо подходит ближе к Алисе, – ну же, не молчи, – похуй, что сейчас на эту картину смотрят испуганно все ученики старшей школы. Соня в очередной раз оказывается в центре внимания и ей это нравится.       Раннее утро. Первый день после осенних каникул. Кто-то явно начал четверть неудачно.        – Быдло ты, а не девушка! Вот что! – внутри Алисы появилось слишком много уверенности, она нагло улыбается, прическу поправляя. – Ты готова ударить за одно неровное слово, поэтому то, что ты красишь ногти и брызгаешься духами – совсем не делает тебя девочкой. Ты… – Якутова не успевает договорить, не успевает даже опомниться. Секундная ухмылка Кульгавой, и Алиса чувствует размашистый удар в нос, а дальше всё как в тумане. Боль распространятся по всему лицу, и всякая уверенность вылетает из головы. Поднимается громкий гул, кто-то снимает на камеру. А Соня любуется капелькой крови, стекающей по костяшкам, и улыбается. Да, сумасшедшая, но это лечению не поддаётся. Теперь прикалываться будет она – Якутова любезно передала эту возможность своей слабостью.       Да, наверное, сладко-удушающие духи, штанга в языке, балахонистые шмоточки и нереальная сила не всем нравятся. Но их всратое мнение должно оставаться в мыслях и затеряться там на долгие годы. Все в школе Кульгавую считают конченой, которая любого способна вывести на эмоции. Просто у самой настроение за минуту меняется. Колечки на пальцах смотрятся нереально красиво, лимонный блеск для губ сладостью отдаёт в нос. А карие глазки – бомбически-затягивающие. Она сладко облизывает пухлые губы, даже не прислушиваясь к словам математички, и вся её одежда пропитала ванильными духами. Только эти девичьи заморочки совсем не мешают ей проехаться пару раз по лицу всяким любителям выебнуться.       — Эй, ты ахуела?! Отойди от неё! — из толпы вырывается девочка, отталкивая Соню, — ты уебалась головой где-то? Зачем на слабых лезешь? — Кульгавая хочет сделать шаг назад, чтобы оценить ситуацию, не получается. Девушка из толпы резко заламывает руку Сони замком. Держит крепко. Ничего не остаётся, как присмотреться к «защитнице» вот так, впритык, голову повернув почти на триста шестьдесят градусов. Пряди волос мешаются, заломанная рука ноет. Всё расфокусированное, зато кудрявую девушку видит очень хорошо. Эти заветные три полоски на свободном лонгсливе и покусанные губы. Понятно — очередная оффница, с, кажется, протезом на руке…       — Мама тебя головой в детстве уебала, съебись, — Соня вышла из ступора, пытаясь выбраться из хватки, — не знаешь ситуации, тогда зачем лезешь? — смотрят друг на друга со злобой, напряжением — у Кульгавой уже шея болит. Она сдувает спадавшие прядки с лица, а дыхание учащается с каждой секундой. Соне хочется вырваться, хочется заломать русую девочку таким же резким движением, а потом повалить и уместить пальцы на шее. Для всех — секунды, для них — часы. Ну вот зачем эта дура лезет, Кульгавая не с ней дело имеет. Вернее, не с ней имела.       — Папа твой уёбок, — шепчет русая на ухо и отпускает руку Кульгавой, а та оборачивается. Мышцы силой наполняются, обе кулаки сжимают и понимают, что произойдет.       Соня первая срывается.       Правая рука летит без замаха, точно рассекая воздух. Увернулась, придурочная. Волосы обеим мешают, желание набить друг другу ебало — тоже у двоих страстное присутствует. Сейчас цель одна — размазать слащавое личико.       Левая рука Сони врезается в чужое предплечье. Ха-ха, блок, ну чем же ещё русая сможет удивить?       Удивляет, выставляя острые костяшки.       Чужой кулак проносится в миллиметрах от лица Сони. Сердце больно вздрагивает, а перед глазами меняется белый и черный свет. Теперь обе замахиваются. Теперь обе в цель. Неприятно.       Снова обострившийся гул толпы сбивает. Это протяжное «о-о-о» — явно в контексте «пизда вам».       Разбитая губа Сони кровоточит и пульсирует, а директриса школы оказывается тут в самый неподходящий момент.       — Что здесь происходит?! Кульгавая, Крючкова! В кабинет, живо! — Татьяна Андреевна злая. Завуч подбегает к Якутовой, которую девочки с салфетками окружили и безнадежно кровотечение остановить пытаются. А Соня кровь свою подтирает тонким мизинчиком, рюкзак с чужих рук забирает, закидывая на плечо, и плетётся за директором в уже родной кабинет.       — Сонь, тебе пизда, — догоняет Оксана, — вернее, вам, — сзади идёт Крючкова с царапиной на скуле. Шипит, угнетая взглядом всё на свете. Объемный лонг болтается на худощавом теле, а руки до сих пор напряжены. Да, так ей и надо.       — Вы что творите? — директриса бродит по помещению, не может успокоиться. Эти две сидят на разных сторонах дивана, зубы сжимая, — это просто абсурд какой-то! Крючкова, ты первый день в этой школе, и уже драка? Боюсь, долго не протянешь, — кажется, громкий топот Татьяны Андреевны слышен везде, — Соня! Ты появляешься в этом кабинете чаще, чем я. Это ты Якутову ударила? Если подобное повторится, я буду вынуждена исключить вас, — руки строго складываются у груди, директриса подергивает пальцами, хмуря взгляд.       — Ой, мам, может, сразу в детдом? — Соня улыбается нагло и ручку какую-то крутит. Видит боковым зрением удивленный взгляд этакой «Крючковой» и рассмеяться хочет, но ранка болит. Только кровь зализывает и ногу за ногу закидывает. Ну какая же пафосная.       Действительно, её мать — директор школы, который сейчас смотрит растерянно, — Соня, замолчи! Бегом на урок! Крючкова, не отставай. Я всё сказала!       Свалят с этого душераздирающего кабинета с радостью. И разойдутся в разные стороны, посмотрев друг на друга убивающим взглядом, тоже с большим удовольствием.       — Вот нахуя она приходит в такие неподходящие моменты? — за дверью ждала Окс. Метушится туда-сюда, жалея, что драку века до конца не смогла посмотреть. Но радуясь, что наконец-то Кульгавой досталась соперница, которую она одним ударом вырубить не смогла.       Они выходят за школьную территорию и все равно, что сейчас по расписанию алгебра, и все равно, что одежда в гардеробе осталась, а на улице нулевая температура, и похуй, что Кульгавую дома ждёт серьёзный разговор, ведь у неё даже глаз не дрогнет.       Недалеко от школы есть «курилка», где можно всю параллель встретить в один прекрасный момент, а именно — после уроков. Но сейчас тут никого нет, кроме Оксаны и Сони. Кульгавая цепляет забор холодными пальцами и обхватывает свой икс рос влажными губами. Сигареты она не переносит никакие, запах от них тоже — ручки должны пахнуть кремами, а не табаком. Рана болит, неплохо бы обработать перекисью, ещё неплохо бы надеть верхнюю одежду, потому что тело нереально мёрзнет. Но Соне по-е-бать и на тепло, и на безопасность.       — Расскажи мне, Окс, — Кульгавая выдувает пар вверх, — что это за девка ко мне приебалась?       — Обычная новенькая во второй четверти, Саша Крючкова, вроде. А что? — а вот Оксана сигареты яблочные просто обожает.       — Да нет, мне же неинтересно, кто мне чуть фонарь на пол лица не поставил, — с сарказмом немного плохо, — всё? Ты разве не шарилась по архивам её семьи?       — Ну, она спортивная, несмотря на свой протез, — Соня поняла, что ничего толкового она не добьется. Нужно в школу так-то возвращаться, пока задница не замёрзла окончательно. В камеру телефона прическу поправляет, губу снова и снова облизывая — болит, сука.       Да-да, они те самые чувихи, что по коридорам важно ходят, а все считают их суками. Вернее, Окс за Кульгавой просто следует, пока та подмигивает незнакомой девочке, а через секунду средний палец в лицо тычет. Пока сидит на скамейке в раздевалке и всех оценивающим взглядом сверлит. Пока очки ботаника примеряет, в камеру телефона самодовольно улыбаясь.       И, конечно, в столовой центральный столик принадлежит им. Соня смеётся громко с Оксаны, всех трапезничающих веселя. Смеётся и не замечает этого недовольного взгляда Крючковой, которая за соседним столиком сидит и салат агрессивно жуёт, чуть ли вилку пополам не сгибая и совсем не обращая на своих кентов внимания. И ей совсем не кажется вызывающим громко брошенная вилка на стол и агрессивная походка в сторону двери. Это Соне не заметить нельзя. Она взглядом вслед проводит. Оффница. Кажется, как только повод появится, стычки не избежать. Кулаки чешутся и зубы сжимаются у обоих. Всё это из-за обычной драки, не доведённой до ясного конца.       

.

      На улице мороз, холодящий всё внутри, когда Соня, опираясь на подоконник, высовывается в окно, выдувая сладкий пар. Мигающие фонари ночной Москвы, которые подчеркивают жуткие многоэтажки, придают особую атмосферу, особенно в потрёпанной районе Кульгавой.       Она не устала, но глаза уже закрываются, пора спать. Правда, у матери планы немного другие.       Соня слышит тяжёлые шаги в сторону своей комнаты, поэтому курилку в кармане растянутых спортивок прячет, окно прикрывая, и оборачивается.       — Ты хоть понимаешь, кто отец Якутовой? Понимаешь или нет? — тон повышается с каждым словом, — понимаешь, что мне пришлось сделать, чтобы они в полицию не обращались? — Татьяна сжимает губы, в горле сухо, — а Крючкова? Это ты её спровоцировала на драку?       — Не я, — безразличность Сони остаётся на месте и зашкаливает. Мама ей не верит и никогда уже, кажется, не поверит: слишком часто осадок после себя негативный оставляет.       — Ещё раз… Слышишь? Ещё раз…       Угрозы «отправлю в школу-пансион» и звук хлопающейся двери заставляют немного вздрогнуть. Нет, всё-таки, похуй. Мать не сможет так поступить, но проверять, правда, не хочется. И, в конце концов, сколько этих угроз Соня наслушалась за семнадцать лет?       Шесть часов сна перед школой, горячие капли в душе, стекающие по подтянутым бёдрам и смывающие клубничный гель для душа, стакан воды на голодный желудок и жвачка с ментолом, спизженая с маминой сумки. Соня снова плетется в школу, на ходу губы блеском лимонным увлажняя. Она делает никотиновую затяжку, осматривается, никого ли нет рядом из училок, и в школу заходит.       — Блять, Соня, почему опаздываешь? — обнимаются с Оксаной и по коридору в кабинет русской литературы направляются, — прикинь, нас сегодня освобождают с двух последних уроков! — Окс подозрительно рада. То вперёд спокойно идущей Сони забегает, оборачиваясь, то в темпе с ней идёт, чуть ли не прыгая.       — И-и? — Соня украшением серебряным в языке по зубам стучит, показывая всем, кому посмотреть не лень, слизывает тот самый лимонный блеск с губ пораненных.       — Сегодня просто ахуенное соревнование! Нам волейбол поставили! Круто, да? Мы всех просто разорвем на части!       Звучит интересно. Соне очень нравится волейбол. Любит, когда все аплодируют из-за последнего победного очка. Она незаменимый лидер команды. По словам физрука — лучшая подача, по словам девочек — просто лучшая.       И все, наверное, понимают, кто капитан второй команды.       — Эта дура? Серьёзно? — Кульгавая в отвращении изгибает брови, отвлекаясь от отражения в маленьком зеркальце, — да я её разъебу одной подачей, – Саша Крючкова подумала точно так же, когда узнала, что с девочкой, которой вчера рану на губе оставила, придётся ещё немного потягаться.       Оксана тащит за собой подругу в раздевалку после истории, где уже все одноклассницы переодеваются в предвкушении игры. Соня сразу в разговор вливается, убеждая, что все под контролем её сильных и ухоженных ручонок. Стягивает футболку кастомную, оголяя молочно-белое подтянутое тело. Вой одноклассниц просто нужно было слышать. Многие смотрят именно туда — пирсинг сосков, что просвечивает через кружевное бельё. Да, блять, именно этим она занималась на каникулах. Кульгавая смеётся, пошло обхватывает двумя вытянутыми пальцами грудь в белье, губы прикусывая да облизывая. Глазки в потолок закатывает и животик втягивает. Личико ахегао, сука. Пошло. Но красиво. Ото всех смешки, и звук открывающейся двери.       Саше Крючковой приспичило именно в этот момент в помещение зайти, видимо. Взгляд обескураженный спрятан под кудрями. Но Кульгавой на её присутствие абсолютно поебать, наверное. Она летящую от Влады футболку со своим номером ловит и волосы поправляет, пялясь в ответ на любительницу адидаса с пластырем на скуле.       — Что за гомосятина? — Саша сбрасывает рюкзак с плеча, осматривая тело чужое, когда ближе подходит, чтобы у скамейки его бросить, — решила всех лесбухами сделать?       — Тебя в первую очередь, сладкая, — Соня футболку натягивает и в глаза этой девочки заглядывает, своими карими блестит. Та дышит сбито. Эти слова явно команда «фас» для гомофобной оффницы Крючковой. А когда та, губы и кулаки сжимая, отходит немного, ухмылка у Кульгавой сама собой появляется на секундочку. Бесится, дура. Теперь Кульгавая понимает, как нужно обращаться с Сашей, чтобы у той кулаки сжимались, чтобы злоба покоя не давала.       Соня подходит к зеркалу, в зубах резинку держит и хвостик небрежный заплетает, пялясь прямо в глаза русой через отражение. В воздухе чувствуется взаимное напряжение, а контакт глаза в глаза надоедает, но Соня не может проиграть в этой «битве взглядов». И не может, почему-то, оторвать взгляд, когда под лонгсливом с тремя полосками видит татуировку на ребрах и черный протез. О боже. Ближайшая цель Сони — явно татуировка, какая-нибудь яркая и запоминающаяся. И ещё одна цель: порвать команду этой оффницы. Ведь физрук заглядывает в раздевалку и кричит: «Быстро в зал! Разминку никто не отменял!». Девочки все толпятся у двери, влетая в зал, а Соня губы блеском мажет у того же зеркала — подождут.       Одна половина класса против другой — очень интересное соревнование.       Пару кругов вокруг площадки для разминки, подножки болельщиков, сидящих на лавочках, которые Соня умело перепрыгивает, и хрустящие косточки рук. Наконец-то все становятся на свои позиции.       — Так! Команда Крючковой! — физрук указывает правой рукой в сторону, строго осматривая крутящихся-прыгающих-приседающих девочек, — команда Кульгавой! — такой же взгляд, не обнадёживающий, — а кого поддерживать сегодня — решать вам! — звучит раздражающий и самый громкий звук — свисток, висящий на груди тренера и означающий начало игры.       И как только мяч вводят в игру, начинается месиво из бесконечных прыжков, бега, криков и сосредоточенных взглядов. Подать-принять, отбить-словить — сложно. Кульгавая хватает мяч, летящий прямо в руки от сокомандника, и бежит к концу площадки. Удары у неё меткие, чёткие и беспроигрышные. Прыжок, и раздаётся громкий удар, разносящийся эхом по всему залу. Мяч приземляется именно туда, куда и должен был приземлиться, а именно — катится по полу другой части площадки. Части Крючковой.       Первое очко за Кульгавой, последнее тоже должно быть за ней. Лицо Саши мутнеет, грубеет, на губах появляются новые ранки, когда человек у сетки мяч не желает даже отбивать. Не повезло с командой или не повезло с ахуенной Кульгавой, которая прядки выбивающиеся за уши заправляет и мимолётно проезжается карими глазками по телу высокой Саши.       Счёт семнадцать-двадцать четыре в пользу Кульгавой. Да, последний, победный, по крайней мере, в этой игре. Стратегический взгляд, прыжок и…       — Да-а-а! Соня, лучшая просто! — Мафтуна кричит, подпрыгивая на ходу.       Соня после игры на курилке эту Крючкову надоедливую тоже замечает. Взгляды кривые друг другу кидают, стоя совсем далеко в разных компаниях, а шкала «враг» пополняется у каждого в голове.       — Вы на соревнования пойдете в пятницу? — Влада зажимает фильтр бумажный между губ.       — Конечно, — Окс топчет бычок на выцвевшей траве, смотря на Соню, которая сосредоточена совсем не на разговоре, а на ком-то или чём-то сзади Влады. Взгляд, конечно, меняет: то на своих, то на ту...       — Сонь, а ты? — эти Владины взмахи рукой перед глазами выводят со ступора.       — Что ты пялишься? Иду я.       Расходятся в разные стороны по домам, закрывая нос от кусающего ветра в куртке, плечи подняв. Кульгавую капюшон куртки ни капли не спасает, только слетает из раза в раз, а пальцы чуть не отваливаются, покуда на сообщения Маф отвечает. Зато дома тепло, а бутерброды и сладкий чай поднимают настроение как никто другой после целого дня голода.

.

      Только начало второй четверти, а рутина уже заебала. Перед глазами Кульгавой снова эта пошарпанная автобусная остановка, с остатками старых объявлений и неровно приклеенными поверх новыми, на которой она ежедневно по четыре раза оказывается – утром, когда в школу идёт; днём, после занятий; ближе к вечеру, когда собирается поехать на тренировку; и поздним вечером, когда возвращается.       В холодных руках изнасилованный жизнью икс рос. Соня делает тягу, осматриваясь. Рядом стоит девушка, укутанная в клетчатый шарф, зато с кепкой на голове. Она мимолётно задерживает взгляд на Соне, и Кульгавая сразу узнаёт — это Крючкова. И какого хуя она тут делает? Здесь максимум дядя Коля с соседнего подъезда всегда стоит, и пара бабушек, спешащих на приём в частную больницу. Контакт глаза в глаза надоедает, а в воздухе чувствуется взаимное напряжение, но Соня не может проиграть ни в коем случае, отвлекаясь только на сладкую затяжку.       Автобус подъезжает. Соня следом за кудрявой заходит в тесное пространство, разочаровываясь, что свободных мест не осталось. Транспорт начинает неприятно трясти, хочется послать эту учебу и выйти на следующей остановке, от которой ближе всего до кровати ползти. Здесь совершенно нет места, поэтому Кульгавая чувствует напряг, исходящий от сзади стоящей Саши. Стоит впритык и дышит громко, явно кулаки сжимая. Жаль нет места, чтобы размахнуться. И становится легче дышать, когда на остановке в самом центре выходит большая половина людей. Но радость не долгая, потому что ещё больше людей заваливаются в транспорт. И куда они все так спешат? Крючкова зубы сжимает, держась за поручень, и с ужасом замечает, что Кульгавая уже не спиной, а лицом к ней стоит, феромоны своих удушающих духов прямо к Крючковой направляя.       – Мы с тобой так близко, сладкая, – Кульгавая шепчет куда-то в щеку, нагло ухмыляясь. Чувствует, как Крючкова дыхание задерживает и как хочет телепортироваться в другой конец автобуса, как хочет разъебать милое личико напротив. Она пытается попятится назад, но некуда.       Автобус, к счастью или сожалению, останавливается прямо напротив школы. Кульгавую пережимают со всех сторон заебавшие её люди, поэтому она еле успевает выйти из автобуса до закрытия дверей.       – Ты меня уже заебала, – слышит Соня сзади себя и снова ухмыляется. Её план действительно работает: кучерявая из себя выходит при одном намеке на романтику и подкаты. Она капюшон снимает и оборачивается.       – Я тебя ещё не ебала, но очень хочу, – бровками дергает, уголки губ натягивает. Боже. Ей так нравится Крючкову из себя выводить. Та уже закипает, уже щёки пунцовые, и совсем не из-за холода, уже кулаки сжимает.       – Завали ебало, – Саша шаг вперед делает и резко замахивается, холодный воздух рассекая. Удар с такой силы спокойно может пробить ребро или сломать нос, только вот Кульгавая за чужое запястье вовремя хватается, немного назад качнувшись. Реакция у неё отменная. Не даёт себя ударить, крепко чужую руку держит, которая сейчас лопнет от наполняющей её силы. Кульгавая хочет кудрявую заломать, только та стоит твёрдо и уверенно, хуй сдвинешь. А сзади резко подбегает Женя, со стороны которой автобус на четыре минуты позже приезжает, и Кульгавую за локоть оттягивает.       – Вы с ума сошли? – Женя недовольно брови хмурит, осуждающе смотрит, – вам позавчерашней драки мало?       Крючкова кудри под кепкой поправляет, снова натягивая головной убор, носом шмыгает и мимо проходит, в школу направляясь.       – Ну и дура, – Кульгавая ухмыляется, по зубам украшением проводит, принимаясь Жене на ходу какую-то историю рассказывать.       На физике, похоже, Крючкову утренний инцидент донимает. Прям покою не даёт, ведь Соня чувствует пристальный взгляд даже затылком, ещё чуть-чуть и её рубашка воспламенится в месте, куда глаза кучерявой направлены. Кульгавая стучит карандашом по парте, перекидывая ноги одну на другую, пытается вслушаться, ведь физика — действительно важный урок, а ещё училка пиздец злая. Но вся информация в одно ухо влетает, в другое вылетает, как сказала бы Лаура Альбертовна — их классуха. Вообще ничего не запоминается: какие гармонические колебания? Какие уравнения? Что за бред сумасшедшего?       Терпения уже не хватает, глаза туда-сюда бегают по доске, грифель карандаша сейчас сточится о деревянную парту из-за еле слышных постукиваний. Кульгавая оборачивается, сразу натыкаясь на чужой взгляд. Крючкова уже не так уверенно пялится, а когда Кульгавая ей подмигивает, уголки губ приподнимая, и вовсе взгляд отводит, а скулы ярче проявляются, челюсть дёргается — зубы сжимает. Придурочная. Соня хочет рассмеяться, но сдерживается, записывая очередную формулу, смысл которой понятен всем, но только не ей, в тетрадь.       Сашу пиздец как это раздражает. Раздражает, когда Соня её «сладкой» называет, так слащаво, так протяжно; когда подмигивает на уроках, улыбаясь; когда эти ебаные колкие фразочки выкидывает, по типу «я тебя не ебала, но хочу». Такая хуетень дрожью и рефлексами в теле отзывается.       И как же, сука, Крючкова напрягается, когда Валентина Анатольевна на следующей урок физики приносит тетради для лабораторных работ и в пары по журналу распределяет.       — Крючкова и Кульгавая, вы вместе. Работаем до конца урока и сдаём! — пожилая учительница щурится в очках, на высокий стол опираясь. Наверное, из-за возраста забыла, что эти две девочки драку недавно устроили посреди школы.       — Ну что, сладкая? — Кульгавая пересаживается за парту Крючковой, аккуратно ручку с карандашом на краю разместив, — ты поможешь мне, да? — ухоженная рученка скользит по ткани чужих брюк, напористо направляясь выше.       — Сходишь нахуй, да? — Крючкова Сонину руку убирает, стул подальше резко отодвигая, и открывает тетрадь трясущимися руками. Хочется врезать Кульгавой, прямо на уроке драку устроить.       — Ну-у-у, ты чего? — Кульгавая лукаво улыбается, тоже что-то писать принимаясь. Конечно, что-то с телефона скатала, что-то у Крючковой посмотрела. Весь урок она чувствовала чуть ли не вибрацию по парте, исходящую от кучерявой. Напряженная, злая, невыносимая.       Ей определенно нравится Сашу из себя выводить.