Утренняя заря

Писательство было моей страстью с десяти лет. Я помню почему и как я начала писать, но это вспоминается мною с горечью, это крест, что я вынуждена нести с рождения. Я одарённая, но правдивее сказать — проклятая. Моя способность управляет мной: она пробудила единственную сильнейшую страсть в моей душе, и я живу что бы служить этому желанию. Моя способность опасна, но я не использую её. Мой дар вредит только мне. Если я не буду писать, я умру. Первым делом моя душа покинет тело, потом я потеряю рассудок и наконец-то отчаяние и безнадёжность замучают, и я покончу с собой. Что я и пыталась сделать однажды. Я вынуждена писать для того, чтобы жить, в перерывах между двумя работами я чувствую так, как будто я в аду, созданным специально для таких же ненормальных, как я. После того, как в тринадцать лет я убила человека способностью. Это был последний раз, когда я использовала свой дар. Она была моей лучшей подругой, что смотрела на мой прогресс в писательстве, как я становилась все лучше и лучше, постоянно практикуясь, с восхищением. Я отвергала все увлечения, кроме чтения, моя жизнь стала сплошным написанием историй. Я была счастлива, ведь я думала, что могу сравняться с авторами тех книг чьи я держала в руках. Моя подруга по несчастью верила, что, если Бог одарил меня таким талантом, использовав его на ней, она могла бы лучше рисовать. Я тщетно повторяла, что это так не работает. Для меня писательство — дело всей моей жизни, моя страсть, а она предполагала, что моя способность сделает её сильнее. Я не могла знать, да и навряд ли бы могла предположить её истинные желания. Моя подруга ушла из жизни два месяца назад. Она повесилась на ремне в шкафу, её руки были в карманах брюк, даже в момент смерти. Я не знала много об этом тогда, все взрослые пытались отрицать и спрятать следы сексуального насилия. Моя подруга не хотела умереть. В погоне за удовольствием она засунула голову в петлю и случайно оказалась подвешенной к двери шкафа. Девушка была доведена до смерти её не подавляемым, всегда не до конца удовлетворённым сексуальным желанием, которое во время совместного времяпровождения подавлялось моей способностью. Никто не верил, что я сделала с ней такое. Сама я не могла жить, зная это. Я убила её, потому что использовала свой дар на ней. Это был момент полного облегчения, поделившись своей не утешаемой одержимостью с кем-то, будто груз пал с моих плеч на время, как хороший отрывок книги. Впрочем, она так же мучилась в тревожной агонии из-за удовлетворения этого срочного внутреннего импульса: моя подруга стала отстранённой и депрессивной, редко покидающей собственную комнату, в последние дни перед смертью, как я видела её. Мы были тринадцатилетними девочками. Я думаю, я не смогла заплакать, когда она умерла, но я всё еще что-то помню. Четыре года прошло с того момента, и я живу так, будто у меня нет прошлого. Единственная вещь, оставшаяся с детства это моя способность — наказание, ведущее к беде. Моя душа так часто сжималась, что мне кажется я написала миллион слов за свою короткую жизнь. Было бы лучше, если бы я и не начинала, а просто бы умерла от той невыносимой боли принуждения писать, что преследует меня по сей день. Каждый новый день я должна писать что-нибудь несмотря на то, что я понизила свои стандарты, что были достаточно высокими все эти годы. После завершения новеллы и написания трёх коротких историй, тем самым продлив своё существование на три или четыре месяца, я переключилась на поэзию, хотя я и не умела сочинять стихи. Этот период не длился дольше нескольких хайку низкого качества, но это было достаточно чтобы не сойти с ума. Я везде ходила с ручкой в руке, чтобы не упустить ни одной мысли, что приходила в мою голову. Это то, как я провела своё юношество в Алексеевке, маленький посёлок рядом с Кузнецком. Здесь, в конце лета я повстречала Фёдора Достоевского в первый раз, человека, что вернул мне желание жить.