Семья, и что она из себя представляет

      Наступившим утром Кинич отправил Ахава в душ и отправился за тем следом. Чёрт бы его знал, успешно ли великий Кухул Ахав справится с этим поручением, или попытается всё разгромить, когда не поймет, как включать кран и как заставить воду литься. А позже, когда вопрос чистоты уже был решён, он оставил его одного. Вот только Ахав не оставил и не оставит его в покое.       — Ки-и-ини-и-ич!.. — Ахав, лениво передвигая эти свои человеческие отростки по полу, плетётся из комнаты на кухню, куда не так давно ушёл Кинич. Плетётся даже одетым. Ну, как, одетым... Штаны на нём есть, а это уже большая победа. Прошлым вечером Кинич более или менее замерил размеры Ахава, да сходил на базар и взял комплект одежды. Кинич даже ощутил себя благородным спасителем пострадавших от отсутствия штанов драконов! Правда, Ахав был первым и пока единственным в этом неоднозначном списке нуждающихся.       — А-а-аха-а-ав... — не передразнивает. Почти не передразнивает. Лишь тянет в ответ имя своего неожиданно ставшим любовником дракона. Кто бы мог подумать, что Ахав... займёт подобное положение. И даже с их контрактом это не было никак связано. Ахав вообще перестал о том говорить, а Киничу и вовсе было ни к чему поднимать эту тему на поверхность.       — Хотим кушать! Где там наш...       — Его нет, — спокойно отвечает Кинич, в то время как глаза Ахава расширяются, а ноздри вздуваются.       — Как это «нет»?! Ты куда дел нашего сы... Кхм, пингвина?!       — Отдал в хорошие руки. Так и знал, что ты захочешь его сожрать.       — А... Но ведь... Он был нашим! Пары дней не прошло, как ты показал мне его! — ноет и жалуется, оказываясь за спиной Кинича, что в данную минуту просовывает руку в мешочек. Ахав, быстро переключив своё внимание на что-то новое, потянул было пальчики, но Кинич отдёрнул мешочек и не позволил тому хотя бы дотронуться до ткани. — Хм... И что ты прячешь? Я хочу знать!.. — он обвивает Кинича за плечи и устраивает голову на его макушке. Кинич не сопротивляется. Уже нет. Уже привык. Ну, почти привык. Никогда не знаешь, Ахав сейчас так неосознанно проявляет свою нежность, или предпринимает попытки задушить другого.       Ахав вдыхает его запах. Даже после душа Кинич пах какими-то травами, кои Ахав из-за своего продолжительного заключения не слышал уже очень и очень давно. А ещё тот пах густым и ароматным дымом костра, да жаренным мясом с нотками фруктов. Кинич, да и Ахав как его компаньон, часто ночевали вне дома, когда охотник на заврианов по несколько дней мог выслеживать свою добычу на поверхности, или рыскать в поисках реликвий в руинах. А затем, Кинич, повторно взвесив все «за» и «против», мог вернуться в деревню и выполнить заказ уже на месте. Выбрав другую сторону. Чудила... Ахав не понимал, чего тот печётся о каких-то заврианах или невинных. Нет бы просто взять, да жить ради себя. Ради этой их моры. Ну и... ради Великого и Могучего Ахава, конечно же.       — Кинич... Что там? — вновь повторяет он свой вопрос, что никак не давал ему покоя, но Кинич, будто нарочно, накрывает мешочек своим телом, чтобы скрыть от любопытных глаз Ахава то, что находится внутри. — Тц. Если ты притащил ещё одно яйцо, которое хочешь в этот раз выдать за нашу крокодиловую дочь, я... Ммх! — его разговорчивый ротик неожиданно что-то заполнило, и Ахав, ощутив это что-то, в миг щёлкнул зубами. Сладковатый вкус со множеством крошек заполнил ротовую полость, и тот, уставившись на Кинича сверху вниз, принялся жевать.       — Заврианское печенье. Нравится? — не смотря на равнодушный тон, он поворачивает голову, чтобы оценить реакцию Ахава. Ну... Судя по его кислой физиономии, тот одним лишь чудом сдерживается, чтобы не выплюнуть всё это прямо в лицо Киничу. А потому Кинич решает поспешно отвернуться. Никогда не знаешь, чего ещё удумает этот его изучающий мир любовник.       — Мерзость... Сухая дрянь, и... Фу!.. — он отходит и берёт стакан с соком со стола. Нежный и в меру кислый, такой вкус, как и любит Ахав. Хоть это Кинич давно понял и запомнил. И, да, Кинич перестал выжимать ему напитки из тухлых ягод. Кто бы ещё знал, Ахав вообще почувствовал разницу, или нет. — Фух... Не думал, что тебе так захочется меня мучить! Что я тебе такого сделал-то?..       — Ох, Ахав... Много чего. Перечислить? — он подходит ближе, перебирает пряди его тёмно-зелёных и влажных после душа волос, и Ахав даже позволяет тому подобное своеволие. Ахав мог бы перевоплотиться туда и обратно, и душ принимать не пришлось бы, и вопрос с причёской решился бы сам собой, но Кинич старается обучать его тому, как всё-таки живут люди. И люди, увы, не могут по мановению руки взять, да стать чистыми и готовыми к выходу. Страдай, Ахав, вместе со всеми!       Ахав в ответ играет с его более короткими, более чёрными и с блондинистыми вставками влажными прядями. Любит сначала понаблюдать за тем, как Кинич что-то делает сам, а после — копировать. И по-своему улучшать. Кинич спокойно занимается его волосами? Да. А вот Ахав наоборот, начинает несколько грубо ворошить и создавать гнездо на голове другого. Однако иногда копирование подобных жестов оказывалось приятными и для Ахава, например, как сейчас. Ведь даже влажные волосы Кинича ему очень понравилось взлохмачивать, пропускать между пальчиками и зарываться глубже. Пробегать подушечками по затылку и вновь наблюдать, оценивать, как Кинич на секунду смыкает веки, скрывая из вида свои зелёно-жёлтые глаза, слегка жмурится и вместе с тем забавно морщит нос. Что это? Нежность?.. По отношению к Киничу?..       — Д-да, давай! — смутившись своих чувств, Ахав отдёргивает руки и отходит на безопасное по его совсем не скромному мнению расстояние. Он хотел семью? Хотел. Хотел, чтобы Кинич относился к нему лучше, и, кажется, даже смог получить это. Но вот что делать с тем, что сердце начинает безумно прыгать и реагировать на любой жест Кинича — он не совсем понимал. Он-то думал, что просто добьётся от него признание себя равным, ну и там... Ладно, соитием с Киничем оказалось тоже приятно заниматься. Но вот что это такое творится с ним прямо сейчас?.. А что вообще значит слово «семья»?..       Кинич пару раз проводит пальцами по своим волосам стараясь хоть немного пригладить образовавшееся гнездо. Как высохнут — так и высохнут. Не больно-то много он уделял этому внимания.       — Боль от твоего проникновения мне уже в страшных снах снится, — жалуется Кинич, вызывая на лице Ахава лёгкую растерянность.       — Не привирай так... Всё с тобой нормально. Я ведь лежал рядом и не слышал, чтобы ты страдал от кошмаров.       — Потому что я делаю это молча. Да и спали мы рядом всего две ночи, Ахав. В остальное время ты где-то пропадал.       — Ну... я не знаю. Что там обычно говорят в таких случаях?..       — «Прости»?       — Да-да!.. Вот то слово, которое я обычно требую от своих подчинённых!       — Ахав, у... — «тебя нет никаких подчинённых», хотел он было добавить, но поняв, что тогда разговор превратится в очередное препирательство, Кинич не стал углубляться в эту тему. Может, когда-то Ахав и имел приближённых, но не в этом столетии.       Кинич сел за стол и стал, делая надрез в сердцевине одного из великого множества пепельников, сливать и переливать с него нектар по баночкам. Что ещё оставалось делать? Нектара в цветах было много, а Ахав нарвал их в таком количестве, в котором никто и никогда за всю жизнь бы не съел и не выпил! Только если не будет питаться этим нектаром каждый день, и только им.       — Что делаешь?..       — Не даю твоим трудам пропасть зазря.       Ахав ничего не ответил. Он, с долей нерешительности, сократил расстояние и присел на корточки перед столом, выглядывая моськой из-за деревянной поверхности, да положив на плоскую мебель пальчики. Стул-то в доме был всего один... И Ахав в этот раз даже не жаловался, что для его великой задницы не нашлось подходящего трона. Сел себе и сидит, мешаясь под правой рукой Кинича, что поднимает локоть всё выше и выше, дабы не соприкасаться с Ахавом. Ахав, словно какой-то непоседливый малыш заврианец, лезет дальше, просовывает голову меж рук Кинича, и Кинич, недолго думая, решает дать ему сердцевину с нектаром.       Пальчики прижимают растительный плод к губам Ахава, и тот, проявляя своё недовольство и немного покрутив головой, всё-таки позволяет Киничу покормить себя. Молчит и жуёт, пока Кинич продолжает заниматься рутинной работой, что, как ему подсказывает интуиция, сейчас затянется на неопределённый срок...       — Так — не вкусно, — в очередной раз жалуется Ахав.       — Почему? Это всё те же цветы, что ты...       — Не так, Кинич. Хочу так же, как тогда...       Ахав встаёт во весь рост сбоку от Кинича, забирает сладкий плод из его рук, надкусывает так, как надкусывал позавчера сам Кинич, и, склонившись над ним, прижимается своими губами к его.       Губы будто жжёт током от чрезмерной сладости, заставляя Кинича крутить головой, дабы попытаться скинуть с себя в прямом смысле слова прилипчивого Ахава. Сейчас Кинич занят, а Ахав, как всегда... И всё-таки Кинич медленно отвечает, слегка покусывает его и склоняет голову набок. Чувствует, как липкая рука Ахава ложится на его затылок, и мысленно закатывает глаза. Раздолбай, но раздолбай с тягой к исследованию тела Кинича и к собственному наслаждению.       Кинич еще недолгое время смотрит в изучающие его глаза Ахава, и прикрывает собственные. Интересно, Ахав тоже последовал его примеру? Кинич уже подметил, что Ахав пытается его копировать, если чего-то не понимает сам. Например, сейчас его язык мажет меж губ Кинича, как мазал пару дней назад он сам по губам Ахава. Он позволяет Ахаву вести их. Размыкает губы и впускает его исследовать. Хотя любое начинание Ахава, даже самое, казалось бы, безобидное и нежное, всегда может закончиться болью в заднице...       Ахав на секунду останавливается, даёт продохнуть Киничу, а сам сжимает в кулаке ещё несколько сердцевин. Капли орошают вовсе не рот Ахава или Кинича, а попадают мимо губ последнего. Кинич вновь закрывает глаза и не очень успешно пытается отодвинуться, но Ахав уже приступает к его вылизыванию. Запрокидывает голову сидящего парня и водит языком, собирает сладостные дорожки снизу, елозит по кадыку, и вскоре вновь мажет по губам влажным и липким кончиком, целует и покусывает. Ведь Кинич так сладко реагирует на него...       — А-Ахав, — он тщетно пытается простонать в поцелуй, в ответ прихватив его за волосы своими липкими пальцами. Он становится таким же безответственным, как и его новый любовник. И, что самое страшное, ему стало нравиться отпускать себя и отдаваться другому. Но вот от воздуха он бы не отказался.       Кинич недовольно хмурится, но не сопротивляется. Меняя направление, Ахав углубляется в поцелуй, не давая тому и хотя бы малейшего шанса на выход. Ахав старается быть нежным. Правда старается... Но у него это получается настолько жутко, что Кинич не знает, как реагировать. Ахав был похож на пиявку. Вытягивал из него всё, что только мог. И сильно. Очень сильно, до искр перед глазами и дрожащих коленей.       — Так... куда вкуснее, Кинич... — чмокает и говорит между жадными прикосновениями к его губам. Он переходит на шею и елозит языком, вызывая мурашки и тихие постанывания, что слетают со сладких губ Кинича. Кинич предпринимает попытки облизаться, да всё-таки отодвинуться, но понимает, что в глубине души на самом деле этого не хочет. Он вновь хочет Ахава, потому что этот жадный до своих прихотей дракон заражает этими прихотями и Кинича.       — Ахав... — В ответ зубы Ахава смыкаются на тонкой коже шеи, а липкие пальцы продолжают зарываться в волосы. — М-м-м... Положи меня на стол, Ахав.       — Стол? Но мы же за ним едим! — Кинич всё ещё не понимал, где там эта грань, на одной стороне которой Ахаву всё равно на происходящее, а на другой — он в жизни бы не стал о таком задумываться. Но Кинич разнообразит его жизнь, и Ахав делает то же самое с жизнью Кинича.       — На стол, Ахав. Положи меня на чёртов стол... — одной рукой он обхватывает его за шею, и Ахав всё-таки подчиняется. Задница Кинича оказывается на краю, и он, елозя, приподнимает бёдра и стаскивает с себя штаны под всё ещё не менее удивлённый взгляд Ахава. — Ахав, разденься тоже...       — Н-но ведь... В этом, ну... Нет нужды?       — ...Потому что в прошлые разы не сработало?       — Потому что ты уже относишься ко мне лучше, чем было до... соития и всего вот этого вот... — чуть заплетается, и даже смущается Ахав.       — Ахав, твой план в прошлом был до невозможного глупым... А в настоящем — кажется ещё более абсурдным, — отчитывает и вздыхает, ладонь прижимая к членам Ахава через слой одежды. Конечно же стоят. И ещё как стоят, да и Ахав в ответ чуть отстраняется. — Сексом занимаются для хорошего время препровождения и развлечения... И когда хотят выразить свои... кхм, не важно. Ахав? Разденься уже. Или как мне ещё более прямо сказать, чтобы ты понял? Ах, точно. Это всё часть ритуала, чтобы стать семьёй. Для этого — ты должен в меня кончить. Так мы закрепим наши... семейные узы, — невозмутимо отвечает Кинич, пробегая пальчиками по своим губам и мягко посасывая те.       — А... Хм... Это логично, да? — Ахав не то чтобы сразу вник и согласился с таким логическим объяснением, но... Это же логично! Или нет?.. Ахав не был до конца уверен. — Узы?.. Почему-то звучит так, будто ты просто хочешь, чтобы я подчинялся твоим прихотям...       — А чего тогда ты думал добиться своими предыдущими действиями? Ты ведь хотел меня, так?       Словно его поймали с поличным, Ахав ненадолго перестаёт возиться с этой несчастной пряжкой на штанах. Шипит, чуть ли не рычит, но, наконец, справляется! И даже умудряется не порвать свой новый элемент одежды. Ведь это своего рода подарок.       Ахав и правда не говорил ему, что Кинич ему нравится, или уж тем более, что тот его любит. Кинич и сам ничего подобного не произносил. Их отношения лишь стали несколько мягче, но что это были за отношения — никому из них двоих не было известно. Кинич думал, что Ахав стал его любовником. Ахав думал, что Кинич стал... лучше к нему относиться. А что там внутри этих новых отношений, он даже предположить не мог. В далёком прошлом у него были партнёрши для размножения, но те были драконами! И без всей этой странной мутной темы с чувствами. Да и привязываться там было не к кому. Что вообще такое, эти чувства? К тому же, за две прошедшие ночи, где оба лежали рядом друг с другом без какого-либо одеяла (Ахав был слишком горячим, даже когда не предпринимал активных действий), они лишь отсыпались, и Ахав даже пытался пару раз спихнуть его с кровати. Надо всё-таки поменять односпальную кровать, пока Кинич в один прекрасный момент не проснулся и не оказался лежащим носом в пол.       — Чего я хотел? Чего добивался?.. — переспрашивает Ахав как-то задумчиво, — Мне просто пару дней назад понравился нектар с твоих, ну, губ... Приятно это! И почему я должен отчитываться перед тобой?       На его очередные плаксивые слова Кинич только едва заметно улыбается.       — Ладно, Ахав... Рад, что тебе хоть что-то во мне нравится, — он сгибает колени и ставит стопы на край стола, разводит ноги перед стоящим между ними Ахавом, что неотрывно наблюдает за действиями Кинича. Как тот посасывает пальцы, и как вводит в себя сразу два, и как тот очевидно надеется на то, что пока они препираются Ахав не сразу обратит внимание на растяжку Кинича. Пока всё идёт гладко...       — Н-не в тебе! Это совсем другое! Ты мне всё ещё НЕ нравишься! Я лишь заставил тебя поменять мнение о Великом Кухул Ахаве! — не то врёт самому себе и Киничу, не то взаправду так считает, но руки его оказываются по обе стороны от задницы полусидячего парня и он вновь втягивает его в жадный поцелуй. Никак не может насытиться, поэтому кусается и слушает стоны Кинича, потому что да, чёрт побери. Ему нравится то, как Кинич на него реагирует. Как вздрагивает и как начинает перехватывать инициативу в пляске языков, чтобы раззадорить Ахава. Как ласкает оба его члена и поджимает пальцы то под одной, то под второй головкой, то обхватывает их вместе и водит ладонью по стволам, размазывая капли естественной смазки.       Кинич в какой-то момент ощутил пальцы Ахава, что прижались к краям его дырочки. Тоже хочет скопировать?.. На источниках он уже растягивал его, так что, казалось бы, ему можно доверить этот этап... К тому же Ахав не дожидается, когда пальцы Кинича покинут собственную дырочку, и он толкается собственными. Кинич может быть благодарен лишь за то, что Ахаву, как не редко у того бывает, не захотелось вставить в него оба члена сразу. С другой стороны — ещё не вечер...       Свободная от него рука Ахава что-то рыщет позади Кинича, находит, и вскоре это что-то начинает стекать по члену и мошонке последнего. Кинич приятно вздрагивает, но запоздало понимает, что Ахав вновь смял несколько сердцевин пепельника и позволяет нектару с них капать на пульсирующий член Кинича.       — А-Ахав... Он там... Не... — «не нужен», хотел бы он прошептать в губы Ахава, но тот прерывает соприкосновение и оказывается ниже. Кинич чуть было голову не потерял и не простонал во весь голос, когда горячий и скользкий язык Ахава стал жадно слизывать капли со ствола и так сладко прижиматься кончиком к уздечке. Руки инстинктивно покидают собственное тело и ложатся на макушку Ахава. Быть не может, что в голове Ахава не то чтобы подобная мысль промелькнула, но и тот захотел её реализовать. Всё ради нектара на теле Кинича, да?.. Чёрт, да пусть так! От одного его языка Кинич уже откидывается спиной на стол, веки его трепещут, а рот жадно вбирает этот пропитанный сладким нектаром воздух.       — Не?.. — переспрашивает Ахав, взгляд поднимая на заалевшее лицо Кинича. Распластанный перед ним, в лучах солнца, играющих на влажной от нектара и тонкой плёнки пота обнажённой шеи. Свет мягко перетекает на выпирающие ключицы, что были видны из-под оттянутых с плеч тонких и простых одежд. — Кинич...       — Н-ничего... Ничего, Ахав... Всё хорошо... — это ведь определённо не нежный жест со стороны Ахава, да? Он просто захотел попробовать нектар с других мест на теле Кинича... Он прихватывает его за волосы и всё-таки пытается направит язык Ахава немного выше, чтобы почувствовать, как губы его могли бы сомкнуться на головке. Но Ахав не так прост, а, точнее, наоборот — довольно сложен. Он делает только то, что хочет сам, а потому у Кинича ничего не выходит и Ахав вертит головой.       — Слу... Кхм, Кинич. Не мешай мне!.. — он всё ещё пытается отучиться от глупого прозвища, вместе с тем не забывая глубже просовывать уже несколько пальцев, что трут нежные стенки и приятно скользят, толкаются и позволяют тугим мышцам расслабляться под небывалой лаской.       — Ахав, ох... Ладно, — Кинич сам уже дотягивается до нескольких этих чёртовых сердцевин, сминает и старается попасть нектаром на собственную головку. Та подрагивает от всевозможных нежных действий, да и не только от них... Запоздало Кинич понимает, что эффект снизу начинает отдаваться покалыванием. Нектар всё-таки имел довольно-таки жгучие свойства, а потому Кинич, уже не раздумывая, вжимает рот Ахава к своему члену. — Пожалуйста, Ахав, соси! Слижи этот... М-мх...       Ахав, заметив как Кинич напрягся, хотел было поинтересоваться что не так, но когда губы прижались к члену последнего, то Ахав высунул язычок и губами постарался обхватить головку. Пальцы внутри Кинича неожиданно и крепко сжались тугими мышцами, заставив Ахава простонать сомкнутыми вокруг головки губами. Правда, Кинич от этого только ещё больше затрясся. Ахав не понимал, хорошо ему или плохо! Кинич, кажется, уже тоже, и всё-таки Ахав стал жадно посасывать, как ему и было сказано. Потому что нектар был сладким, и Кинич был сладким. И вовсе не из-за нектара. Кинич был сладким сам по себе, и пёк язык так же, как эти пылкие цветы.       Кинич пытается насадить его глубже, поскольку у основания тоже жжёт, и всё потому, что он решил пойти на поводу у странного желания и сделать так же, как сделал Ахав. Идиот! Кто ещё стал бы использовать сладкий жгучий нектар в подобных извращённых целях?.. Только Ахав. А теперь и Кинич, потому что... да, идиот. И однако было в этом что-то дикое, поскольку смесь ощущений приятно пробегала по всем клеточкам, ненадолго замирала на самых кончиках, и вновь распространялась по всему телу волной за волной. От нежного языка Ахава, от его пальцев, что наконец-то нащупали ту самую точку, от собственного направленного взгляда куда-то в потолок, пока его тело извивалась под мучительно сладкими ласками.       Но глубже Ахав не возьмёт, не умеет и не будет, поскольку уже слизал весь нектар с тех мест, куда язык его смог дотянуться. Он, приложив долю силы, отцепляет от своей головы крепкую хватку Кинича.       — И чего ты так...       — А ты как думаешь? — он обхватывает свой член и старается не то приласкать себя больше, не то успокоить. Ахав явно не видит никакой проблемы, раз продолжает елозить изнутри пальцами. — Нашёл куда нектар свой лить... Чёрт... Ахав... Слижи остатки...       — Да чисто там! К тому же ты и сам это только что делал!       — Ахав... — видя, как Кинич пальцы на ногах поджимает и как болезненно стискивает зубы, Ахав решает всё-таки послушаться. Чуть опустившись он вновь принимается его вылизывать. Язык скользит у крепкого основания, губы прихватывают мошонку, и с влажными звуками Ахав продолжает свои действия до тех пор, пока не слышит очередной сорвавшийся с губ Кинича скулёж.       Он уже хотел было сорваться и спросить, что опять не так?! Но Кинич, судя по донёсшемуся до ушей Ахава звуку, тихо стукнулся затылком о поверхность стола и неожиданно для дракона кончил. Плоть и колечко мышц на входе вокруг его пальцев приятно сжимались и разжимались, а вот терпения у Ахава оказалось, как и всегда, не очень-то и много. Он вытащил пальцы и приставил нижнюю головку. Кинич даже не успел среагировать, как в следующую секунду Ахав без особых усилий вошёл в него.       Не успел он и возмутиться, мол, организм его сейчас испытывает столько всего, что ещё одна стимуляция оказывается одновременно и болезненной, и до ярких звёзд в глазах идеальной. И ведь Ахаву, в свою очередь, так же доставлял вид Кинича, что реагировал на его ритмичные толчки. На его руки, что крепко обхватывали под бёдра и сводили ноги вместе... Ведь так ему до одурения нравилось, как на его члене плотно смыкалась плоть Кинича.       Переложить обе его ноги на одно плечо, ощутить, как верхний член при толчках стимулирует член Кинича, трётся вместе с его и, выйдя и услышав ещё один стон, приставить обе головки и войти снова. Туго, потому что для Кинича принимать в себя два члена сразу — это всё ещё слишком. И Ахав пытается исправить ситуацию, например, взять ещё нектара. И хорошо что Кинич в мгновение откидывает эти несчастные цветы на пол, и с упрёком смотрит на ничего не понимающего Ахава.       — Без них... Не смей даже думать о подобном...       — Ой, да всё тебе не так! — жалуется, и даже шлёпает того по ягодице, заставляя Кинича кратко вскрикнуть. — То ты хочешь смазку, то не хочешь, то туго, то не...       — Ахав! Это не смазка...       — Не знаю, Кинич. Во всяком случае она вкусная...       — Ох, вот и ешь её, только не смей делать это с моего тела... И из моего тела тоже... — поймав на себе хмурый и даже какой-то с ноткой грусти взгляд Ахава, Кинич откинулся и простонал вновь, не забывая вильнуть задницей. — Только при поцелуях...       — М-м-м, ладно, Кинич.       В такие моменты голос Ахава с его «ладно» звучал как спасение. Ахав стал медленно входить в него.       — Ахав?.. Иди сюда... — он тянет к нему руки, и Ахав, положив обе его ноги к себе на плечи, опускается на Кинича, ладони размещая по обе стороны от его головы со всё ещё влажными волосами. Обхватив его за шею Кинич притягивает его к себе и целует. Да, целоваться с Ахавом оказалось довольно приятным и, наверное, самым спокойным действием, которое тот мог ему предоставить.       Головки, плотно прижатые друг к другу, постепенно входят в него, два ствола проникают в тело. Ноги и спина начинают ныть, но это терпимо, так что Кинич продолжает целовать Ахава, что начинает двигаться. Грязно, жарко, медленно, жадно, и как же хорошо... Хоть и не всегда. Кинич сжимает пальцы на спине Ахава и даже пытается слегка приподняться, чтобы позволить Ахаву войти в него немного глубже и наконец-то получить всю эту долгожданную волну приятных ощущений. Ахав всё-таки иногда умел делать некоторые вещи правильно... Он учится, и то неплохо.       Ахав ускоряется и поцелуй прекращается. Не может не вдалбливать Кинича в любую плоскую или не очень поверхность. Срывается на хаотичные и дикие толчки, заставляя тело Кинича немного скользить по столу. Скулящие звуки, которые издаёт Кинич, в миг срываются на несколько протяжных и тяжёлых стонов, когда Ахав в него кончает. Его голос кажется Ахаву слаще этих сердцевин, а потому Ахав не желает останавливаться. Залезает на этот чёртов стол сам и заставляет Кинича слегка подвинуться. Но вот при первом же новом толчке... слышится хруст, и стол, покосившись на своих деревянных ножках, ломается.       Кинич, издав сдавленный звук от упавшего на него тела Ахава, которое пригвоздило его к не то полу, не то к столу, пытается отодвинуть от себя глупого дракона.       — А я говорил!       — Ахав, ты говорил о другом, — в попытках отдышаться, он вытягивает шею, а то ещё и волосы Ахава лезут в его нос и рот и мешают сделать хотя бы несколько вдохов.       — И всё равно это место не создано для соитий!       — Про мою задницу ты говорил так же. И?..       — ...ладно, твоя взяла. Иногда я... Не пр...       — Что ты?..       — Не прав! Иногда я не прав! Теперь мы можем продолжить?       — Ахав, слезь с меня.       — А на кровати продолжим?..       — Помнится, ты не видел в этом смысла, — чуть усмехается Кинич, когда Ахав всё-таки слезает и выходит из него. — Соитие и со мной?.. И зачем тебе это? — с иронией вопрошает Кинич, скрывая на лице улыбку.       Ахав смотрит на него некоторое время, прежде чем встать и размять плечо, которым ударился при падении. Всё с тем же укусом-засосом, которым Кинич наградил его за очередное своеволие.       — И... ничего не поменялось! Просто хочу совокупляться с тобой и дальше.       — Заниматься любовью, Ахав.       Глаза Ахава лезут на лоб и он чуть ли не тычит в поднимающегося на ноги Кинича.       — Что? Нет! Это — просто совокупление.       — Ахав, ты не прав.       — ...Ладно, я не прав, как скажешь, — ему, если честно, было сейчас всё равно, что говорить. Хочет, чтобы это звалось любовью? Ладно, пусть так. Может, в этом даже что-то есть, но Ахав об этом и не подумает и будет отгонять мысли о любви до последнего. Кинич всего лишь кусочек приятной плоти! Наверное... — Так... Кровать?..       — Кровать... Если скажешь мне, прямо сейчас, что ты меня ценишь.       — Я... ценю тебя. В каком-то смысле.       — И что дорожишь мной.       — В пределах разумного, да. Я — всё ещё на главном месте, а где-то там — ты, — он сравнивает, будто измеряет рост, рукой показывая сначала как можно выше, даже привстаёт на носочки, а затем — ну, переводит руку куда-то ниже колена. И не лень ему было нагибаться...       Кинич издаёт лёгкий смешок. С Ахавом он вообще стал больше и чаще проявлять собственные эмоции, которые обычно держал внутри. Да и в этом его воображаемом рейтинге никто больше не стоял, так что Кинич в любом случае занимает своё законное второе место.       — Ахав? Ты странный...       — Ты — не менее странный. Тебе... правда так нравится, кхм, заниматься со мной вот этим вот?.. Это, как я уже сказал, не обязательно... Ты ведь уже лучше ко мне относишься.       — Вот поэтому ты и странный, Ахав. Как ты думаешь, кем ты для меня являешься?       — Хозяином и господином? Кинич, почему я ни разу не видел, чтобы ты преклонял передо мной колено и целовал мои ноги?..       — ...Преклоню, и даже поцелую где надо, если уяснишь, наконец, один момент. Мы пара, Ахав.       — Партнёры, да, — всё ещё не понимает тот, и отвечая Киничу, Ахав только забавляет своего парня. — Партнёрами мы стали с начала знакомств.       — Нет, Ахав, мы — любовники. Ты — мой, а я — твой. Так это устроено у нас, у драконов, думаю, тоже так... Ахав, у тебя правда никогда не было возлюбленных?       — Хмпф... Зачем они?! У меня были партнёрши для размножения, а с тобой даже этим нельзя заняться!       — Для удовольствия, и если ты ко мне что-то чувствуешь. Ты?..       Ахав поджимает губы. Выяснять отношения, стоя голым рядом с полуголым Киничем, было не ново и никого из них не смущало. Разве что несчастный стол пострадал от их грубости. Да стул завалился на бок.       — Ну... с тобой сложно, Кинич.       — Да нет, это с тобой сложно, Ахав. И всё равно ты мне почему-то стал нравиться.       — А ты мне — нет.       — И любить я тебя стал больше.       — А я тебя не... что?!       — Дурак... — улыбается Кинич и подходит к Ахаву вплотную, что уже пятится и пятится... и всё-таки падает на кровать.       Кинич спокойно устраивается сверху, как в их первую спонтанную или не очень ночь, только теперь руки его свободны, и он, склонившись над ним, наблюдает за его реакцией.       — С-сам такой! — Ахав отворачивается и не позволяет смотреть в его глаза. Вот ещё! Вдруг увидит что-то, чего Ахав не хотел бы ему показывать...       — Твой дурак.       — Просто дурак!.. — и всё-таки Ахав обхватывает и роняет его на себя. Нужно вновь поцеловать, чтобы заткнуть Кинича. Так лучше... А то болтает тут о какой-то нелепице! Ахав — и влюбился! Он крепко зажмуривается, чтобы не видеть эти хитро зелёно-жёлтые глаза Кинича, и зарывается в тёмные пряди. Потому что ему нравится. Кинич ему нравится не только одним своим телом. Но он не скажет, а Кинич уже давно понял это по изменившемуся отношению Ахава к своей персоне...