Femme fatal'

2019/22/25

      «Почему ты не сказала, что приедешь?! Ты же знаешь, как я скучаю!»: вновь зажегся телефонный экран. Отвечать не хотелось, окунаться в прошлое страшно, а ворох недосказанных фраз вновь вспыхнул в памяти.       «Я приехала с другом на его день рождения. Извини, я хотела написать. Честно♡»: Кира врёт бессовестно, моментально ответив на сообщение некогда любимой, некогда близкой подруги. «Я вообще не хотела приезжать. И ты знаешь почему»: знает, конечно. Вот только не понимает совсем, не разделяет переживания уже почти безболезненные.       «Мы увидимся? Ты надолго?»: подруга‐Ира отвечает быстро, каждая буква пропитана надеждой хрупкой. «Неужели не встретимся даже на минуту?»: попадает в самое сердце. В самую скулящую мякоть.       «Нет. Не думаю, что успею. Я домой заглянула просто, чтобы с отцом увидеться»: совсем не понимает теперь, зачем вернулась туда, откуда так торопилась.       «Мы все у Антоши собираемся. Наконец-то все вместе. Давай вместе? Ну пожалуйста!»: сердце хотелось спрятать подальше, лишь бы не дотянулся никто.       «Нет, Ир. Мне очень жаль. Передавай привет!»: унять дрожь едва-едва заметную теперь, кажется, совсем невозможно.       Неужели новости распространяются столь быстро? Забыла совсем… Вычеркнула из сердца все, что могла. Хладнокровно выдворила всё добро, оставила лишь то, что совершенно точно удерживало бы от сумасшедшего желания вернуться. Так глупо ошиблась! Так глупо…       «Зря ты, Кира, так. Нельзя же вот все бросить насовсем…»       Отвечать страшно-страшно, читать строки болезненные — тем более. Нервы на пределе, натянуты туго, секунда всего и лопнут безвозвратно. Разобьются хрустальными искорками.       «Я очень скучаю по тебе! И мне очень тебя не хватает! Я так обрадовалась, когда Костя написал, что видел тебя. Надеялась, что ты пережила свои глупые обиды, а ты все так же в них тонешь. Мне хочется тебя обнять. Просто поговорить с тобой. Мне хочется тебе помочь!»       Кира опустила телефон экраном вниз. Лишь бы не видеть, лишь бы не касаться электронных строк влажным взглядом. Совсем потеряла себя. Совсем забыла, кто такая Кира Сафронова, растеряла приметы узнаваемые. Сбежала от неё.       Спряталась от самой себя.       — Я думала, что все будет по-другому. — Кира опустилась в кресло, села удобнее, обхватив коленки.       — Как ты думала, Кир?.. — голос Матвея мягкий-мягкий, участливый. Словесные поглаживания, буквенные объятия всегда выходят у него особенными. Обволакивающими.       — Думала, что мы просто приедем сюда, встретимся с отцом и все. Ошиблась. Не могу теперь избавиться от какой-то дурацкой тоски что ли… Сомневаюсь, нужно ли было сюда приезжать вообще. Мне трудно объяснить. — пожала плечами и опустила подбородок на прижатые коленочки. — Не заморачивайся даже и извини, что пылю на тебя. Я не от злости, просто запуталась.       Очаровательная.       — Ты не обижаешь меня, не переживай. Знаешь, мне мама всегда говорила, если суждено быть с кем-то вместе, то вы сойдетесь, увидитесь при любых обстоятельствах. Даже самых дурацких. Значит, это зачем-то тебе нужно. А если человек уже пройден, а урок усвоен, то вы не увидите друг друга даже в одном помещении, не успеете встретиться или просто пройдете мимо друг друга. Не узнаете, отвлечетесь. Да что угодно. Я верю в это.       — А я — нет. Считаю, что мы сами создаем обстоятельства, а уповать на волю случая… Я не хочу. — отрезала Сафронова и глянула на окно.       Снежно.       «Снежно!»: вдруг отозвалось в сердце. Резануло глубоко-глубоко.       — Значит, я неисправимый мечтатель. И, наверное, наивно верю в чудо. Верю, что все предрешено, нужно лишь не упускать знаки. — засмеялся Матвей. — Снег идет… Красиво, правда?       Кра-си-во…

2014/17/20

конец января

      Снег валит нещадно: колючий, норовящий залететь за шиворот. Касается нежной кожи неприятно, путается в шоколадных кудрях, тает на порозовевших от мороза щеках.       — Я к папе зайду и встретимся на катке через час. — Кира спешно почти кричит в динамик телефона. Раздраженно сдувает с лица непослушную прядь с тугим завитком. Закатывает глаза, не слышат на том конце. — Ир, ты глухая?! Через час встречаемся на катке! На кат-ке говорю!       Эти походы в полицейский участок давно стали привычным делом, приятной обыденностью. Район небольшой и всегда по пути: школа — участок — торговый центр — дом. Привычный маршрут.       Кира любит ходить к отцу, а её любят там: всегда угощают вкусным чаем и совершенно точно пирожками, а еще с самого детства помогают делать домашку. Особенно математику. Она для неё — тёмный лес. Всегда скучающе болтает ножкой или пилит ногти, когда привычный дежурный дядя Женя — суровый старший лейтенант Гаврилов — решает очередные непосильные задачи. Щелкает их быстро-быстро, а Кирочка понимает едва ли.       — Добрый день, дядь Жень! — Кира махнула рукой привычному Гаврилову и стянула с шеи уже вымокший шарф. — У себя?       — Ки́рка, привет. — весело отвечает Гаврилов. — У себя-у себя, чаи гоняет. Сегодня ти-ши-на и ску-ко-та… — Шарф давай. Посушу.       — Да не, спасибо. Я у папы повешу. Спешу… — улыбнулась Кира и прошла к дальнему кабинету у окна. Стукнула два раза по привычке и зашла.       — Ты почему без шапки бегаешь? Сырая вся. Заболеешь и лечить тебя не буду! — отец недовольно мотнул головой.       — Да там нормально… — отмахнулась и откинула назад чуть влажные волосы от подтаявшего снега, завиток стал более явный. Более упругий. — Я у тебя посижу чуть, ладно? Мы с Иркой на каток собрались и мне денежка нужна… — затараторила Кира. Уже успела и повесить на вешалку куртку, и закинуть шарф на батарею, и забрать отцовскую кружку с ароматным горячим-горячим чаем. — Дашь?       — Куда денусь? В бушлате возьмешь, там в кошельке увидишь. И коньки свои, пожалуйста, забери домой. Мой рабочий шкаф — это не склад твоих личных вещей, кис.       — Да, сегодня заберу.       Отец усмехнулся. Знал ведь, что не заберет, прибежит с катка уставшая, румяная, закружит его в своих очаровательных беседах ни о чем и обо всем на свете, и убежит домой. Оставит свои коньки на привычном месте: на нижней полке шкафа в дальнем углу кабинета. Потому что ей так удобно, потому что он никогда не против.       Разговоры их всегда сладкие, казалось, бесконечные.       — Можно? — теплую беседу прервал голос с колючей хрипотцой и хлопнувшая за спиной дверь.       — Заходи, Цыплаков. Отметиться?       Сафронова обернулась на знакомый голос. Слышала его на лестничной клетке и пару раз, проходя мимо хоккейной коробки. Посчастливилось даже пересечься несколько раз на районе, но общаться — ни разу.       Она, конечно, наслышана о нём, но никогда не думала даже в сторону общения. Слишком была загружена собственной жизнью и едва ли успевала думать хоть о чем-то. Поступление, экзамены, подружки и мимолетные влюблённости. А тут он, так неожиданно, волнительно. Один взгляд и девичье сердечко бáхнуло где-то в горле: больно и размашисто. Один взгляд на красноватый шрам на носу и наглый прищур.       Ядерная смесь эмоций и перспективная чудовищная ошибка.       — Ага. Отметиться. — согласился парень, окинув Сафронову цепким взглядом.       — Я после катка зайду. — тихо-тихо сказала Кира отцу, коснувшись плеча.       — В бушлате взять не забудь. — напомнил он про деньги и коротко кивнул Цыплакову на стул перед рабочим столом. Тот послушно, по обыкновению вальяжно, громко и весьма развязно грохнулся на стул.

2019/22/25

      Кира вздрогнула от нахлынувших воспоминаний, почувствовала слишком остро. Голос родной разошелся по коже мурашками ледяными. Выдворить из памяти больше не удастся.       — Все хорошо?       — Да. Все хорошо. — согласилась Кира.       «Кирочка, дома буду очень поздно! Но завтра мы обязательно увидимся, как договаривались!..»: отозвался телефон вспыхнувшим отцовским сообщением.       Сафронова выдохнула, значит, мучать себя воспоминаниями и родными стенами больше нет необходимости. Значит, можно вновь забыть обо всем на свете, погрузившись в новых людей — безопасных и приятных в целом.       «Интересно, можно было бы встретиться всем вместе?..»: подумалось вдруг Кире. «Как бы это было?..»       Однозначно чудовищно.       С одной стороны это были районные быдло-гопники, элегантные билингвы, мастерски владеющие исключительно матерным и феней. С другой же — вполне интеллигентные юноши и барышни, чьи интересы крутятся вокруг литературы и кинематографа. Глупость!       — У меня, кстати, новость. Отец будет дома только ночью. Значит, ждать его смысла нет никакого. И, если мы выйдем отсюда через полчасика, то к девяти как раз будем у твоей крестной. В порядок только себя приведу. — влажные кудри очаровательно ниспадали по плечам. — И покурю. — приметила за цветочным горшком пачку отцовских сигарет.       «Зря ты, Кира, так. Нельзя же вот все бросить насовсем…»: решилась прочитать сообщение подруги. В сигаретном дыму не так волнительно. Даже не страшно — мнимая уверенность.       «Я очень скучаю по тебе! И мне очень тебя не хватает! Я так обрадовалась, когда Костя написал, что видел тебя. Надеялась, что ты пережила свои глупые обиды, а ты все так же в них тонешь. Мне хочется тебя обнять. Просто поговорить с тобой. Мне хочется тебе помочь!»: сердце скулит и не унять его никак. Кажется, будто читает не электронные строки, а упирается прямо горлом в дуло ледяного пистолета.       Что ответить не знает совсем. Буквы не складываются никак в слова. Потерялся смысл, потерялась суть. Ускользнула сквозь прохладные пальцы.       Сигарета тлеет с едва-едва слышным шелестом, Кира затягивается сильнее, глубже. Лишь бы почувствовать приторную, горячую-горячую боль где-то в легких. Лишь бы раствориться в сигаретной горечи.       «Мне не нужна помощь, Ира. Я хочу закрыть эту тему насовсем. Не знаю, получится ли увидеться, но я постараюсь. Давай в воскресенье? Только вдвоем!»: наконец, выстроились мысль. Сложились слова, а скулящее сердце все не успокаивалось. «Пожалуйста, вдвоем…»

2014/17/20

февраль

      — Меня отец ждёт. Он вообще считает, что я у Гоши готовлюсь к пробнику по русскому, так что папочку расстраивать не нужно… — насмешливый голос звучит неожиданно, вонзается в ребра остро.       — Так не хочу тебя отпускать. Понимаешь?..       — А мне пора уже… — смотрит деланно невинно прямо в глаза, повернувшись.       В подъезде тепло-тепло, а у окна на подоконнике уютно. Свет от уличных тусклых фонарей — единственное освещение. Мягкий, тёплый и рассеянно трогательный касается едва-едва, поблескивая на волосах.       — Не торопись. Пробник по русскому — штука серьёзная. Заниматься нужно долго и упорно. — Цыплаков касается плечом её плеча, бедром — бедра.       Чрезмерно близко, чрезмерно волнительно.       — Мне знаешь, что кажется?       — Что?..       — Что я влюбилась, представляешь. — улыбка на поблескивающих губах притягательная, очаровательно-колючая.       — Да? Интересно, в кого? — голос едва-едва заметно дрогнул. Смахнул пепел налипший с сигареты и встал напротив.       Близко-близко.       — Если я скажу, то ты не поверишь… — Кира заговорщицки понизила голос и забрала сигарету из рук. Коснулась влажными губами сладкого фильтра, вдыхая приторно-горький дым.       — Поверю! Скажи только…       — Я могу показать. — почти шепчет Кира. — Хочешь, покажу?..       Она — смелая девочка, что всегда радостно прыгает в безрассудства. Любит себя все сердцем, а значит всегда делает то, что захочет.       Всегда.       — Покажи… — на губах блеснула нагловатая усмешка, а щеки предательски порозовели. Порадовался про себя, что в полутьме этого несвойственного совсем волнения не заметно.       — Закрой глаза! — веселится Кира, за запястье потянув его к себе.       Цыплаков — послушный мальчик.       Тёплые ладони, почти горячие, опустились на бедра. Нежность девичьей кожи скрыта под футболкой отцовской, что достаёт почти до коленок.       Прохладные губы, сияющие от малинового блеска, осторожно, игриво касаются почти горячих с отчетливым привкусом сигарет и мятной жвачки. Поцелуй едва-едва ощутимый, казалось, насмешливый скользит почти неуловимо. Неумолимо сводят с ума.       — Теперь мне точно пора! — Кира почти смеется, отстранившись.       Сигарета тлеет, зажатая в девичьих пальцах.       — Тише… — Цыплаков обхватил талию крепко, прижав к себе чрезмерно резко. Чрезмерно близко. — Не убегай, раз начала.       Грубый, требовательный поцелуй вновь накрывает нежные губы. Не с тем она начала свою невинную игру. Не с тем.       Крепкие руки держат бескомпромиссно, нагло скользят по талии, сжимая складки отцовской футболки, бесстыдно скрывающей самую мякоть. Горячие и влажные губы, оставляют явную горечь сигарет и колючую свежесть мяты. Будят желание такой силы, что граничит с сумасшествием, с тошнотой, расползающееся по каждой клеточке сладкой-сладкой дрожью. Цыплаков прижимался всем разгоряченным телом, а за спиной Киры лишь прохлада оконного стекла.       Казалось, еще секунда и залезет он прямо в сердце, перевернет все внутренности и не оставит и шанса на выживание.       Оба растворялись в этом безумии, и, казалось, не иссякнет оно никогда.