Бесстыжий заяц и застенчивый кот

Тогда… Марку 18, и его бросают все… Родители уходят… романтично, уснув вечным сном в один день. Палёное спиртное, купленное у бомжа в Буддой забытой подворотне делает своё чёрное дело. Последнее, что слышит Марк из уст матери: — Надеюсь, этот уродец никогда не переродится! — парень спокойно выдерживает полный ненависти взгляд, слыша мелодичный звон столкнувшихся с друг другом стаканов. Он молча удаляется в свою комнату и сидит там до сих пор, пока тишина не становится настораживающей. Марк понимает, что должен что-то чувствовать. Должен задыхаться от горького плача, кричать, срывая связки, вслед уезжающей скорой и бежать… куда глаза глядят в поисках спасения от сосущей боли утраты. Но ощущает лишь облегчение. На душе непривычно легко, а в голове мысль бьётся назойливым муравьём, вызывая страшный зуд на кончиках пальцев:

«Чтоб Вы баобабами переродились!»

Марк знает, что уподобляется родным. Ему противно от самого себя, но поделать он ничего не может. Слишком глубоко сидит застарелая злоба. Слишком сладко осознание, что его мучители получили по заслугам. Родители пили, не просыхая. А маленький мальчик зарабатывал на еду и выпивку любыми доступными ему способами. Взрослые сами сыскали себе наказание, а юноша наконец-то смог вздохнуть свободно и жить по своему. В школе он по-прежнему лузер. Любые попытки влиться в социум заканчиваются грандиозным провалом. Единственное отличие: теперь Марк сам кого-угодно отпедалит. Его боятся, но продолжают кошмарить иными путями. Например, заставив поверить в зародившуюся дружбу, а потом жёстко опустив перед всеми. Ведь, каким бы ни был закалённым Марк, в глубине души он оставался всё таким же застенчивым мальчишкой, кротко верящим в добро… Марк один. В мире, где нет места справедливости. Доброте и нежности. Взаимности и принятию. — Нонг’Марк, ты меня слушаешь? — впрочем, парень ошибается. В его жизни всему этому есть место. — Да-да, Пи’Пит! — он мотает головой и часто-часто моргает, стряхивая морок прошедших дней. — Простите, я задумался! Пит хмурится и придвигает тарелку с куском яблочного пирога. — Ешь! Вкусно, хоть и без яиц! — Марк прячет печальную усмешку. Он знает: у Пи’Пита всегда готовы безопасные вкусняшки. Для Порчэя. — Как твои дела, Нонг’? — мягко повторяет Пит, садясь напротив. — Справляешься? Марк пожимает плечами. — Так-то я всегда справлялся один, — отвечает он. — Разница лишь в том, что теперь я живу в тишине… Пит тяжело вздыхает. Ему страшно видеть, как ребёнок, никогда не имевший поддержки, ищет причины, чтобы продолжать бороться за существование. Не жизнь, а именно существование. Потому что жить, когда ты не чувствуешь ничего, кроме съедающего душу одиночества и всепоглощающей вины за каждую свою мысль, невозможно. — Кхун’Вегас так и не объявился? — осторожно спрашивает Марк. Видит, как мужчина крупно вздрагивает, пытаясь сохранить спокойствие. — Нет, — голос Пита бесцветный. — Но, возможно, у него просто какие-то неотложные дела! — он старается искренне усмехнуться, но может только приподнять уголки сухих губ. — Ты ешь, милый. Не волнуйся ни о чём, — Марк послушно кивает, отщипывая маленькие кусочки и снова погружаясь в мысли… Кхун’Вегас и Пи’Пит заменяют Марку семью. Они учат его видеть хорошее в этом поганом мире. Вегас обучает Марка боевым навыкам, закаляя хрупкое тело от боли и даря возможность набить морду любому, что посмеет его тронуть. Пит же окутывает мальчика вниманием и нежной любовью, каждый раз спеша вкусно накормить, помочь с уроками, выслушать и обязательно дать обнадёживающий совет. Именно благодаря им Марк сохраняет последние крупицы человечности. Умеет видеть не только непроглядную тьму, но и тень света, незаметно притаившуюся в ней… *** Телефон разрывается от непрекращающихся звонков, вырывая Марка из беспокойного сна. Тихо простонав проклятия, парень принимает вызов, успев взглянуть на часы.

7.30...

— Алло? — Марк едва не роняет смартфон, когда слышит знакомый хриплый голос: — Помнишь главную цель, Марк? Время пришло. Порчэй сейчас нуждается в твоей защите! — Понял, Кхун’Вегас! — Марк вскакивает с постели, быстро собираясь. Кажется, это и правда заветный шанс. Марк успевает вовремя. Парень не знает, с кем имеет дело. Он просто отгоняет негодяя подальше от дома Киттисаватов. Безжалостно наносит удары, но… не калечит. Всего лишь выбивает из колеи, заставляет бояться… А потом выбегает Пи’Порш, и Марк будто под ледяным дождём оказывается, когда мужчина хватает его за шкирку, разнимая с соперником. — Пи’Порш, этот негодяй хотел обидеть Порчэ! Не спрашивайте, откуда я знаю. Вам Кхун’Вегас всё расскажет. — Тебя Вегас послал? — Пи’Порш удивлён. Разумеется, он сразу узнаёт Марка. Но каким образом тот связан с другом семьи, пока не понимает. — Да! Марк рад видеть Кхун’Вегаса целым и невредимым. Относительно. Он успокаивается, расслабляясь в руках Порша. Но напрягается, услышав… полузабытый, но такой родной голос: — Пи’Марк? Ты откуда тут? Порчэ… вырос. Перед ним не сутулый мальчик-заика, а прекрасный юноша с усталым взглядом и твёрдым голосом. Мудрость и жёсткость звучит в нём, словно набат. Марку хочется съёжиться, упасть на колени, пряча лицо в ладонях. Лишь бы не видеть этих всепрощающих глаз. Но он храбро вздёргивает подбородок и смотрит на Порчэ, запоминая образ. Думает, что они больше никогда не увидятся. Но… в следующий миг Марк чувствует тёплые объятия. Нежный поцелуй обжигает лоб, выжигая последние отголоски непосильной вины. — Будда простит! — слышит уверенный выдох. И понимает, что наконец-то свободен… *** — Хай…, — Марк изумлённо поднимает глаза, отрываясь от созерцания пыльных носков ботинок. Темнеет уже. Парень опять выпадает из реальности, теряясь в собственных мечтах. И оттуда его возвращает… негодяй. — Чего тебе? — грубо спрашивает он. А сам украдкой рассматривает нового знакомого. Совсем ещё мальчик. Нежная округлость щёк, светящиеся боязливой неуверенностью глаза, нервно прикушенные губы, следы слёз… Видимо, разговор со старшим братом и Чэем выдался нелёгким. — Ты ведь Марк, верно? — осторожно говорит ходячее недоразумение, на всякий случай поднявшее руки ладонями вверх. — Я — Макао. Хотел извиниться перед тобой за тот бред, что я нёс. И за удары… Марку становится смешно от нелепости сложившейся ситуации. Это он должен извиняться, а не Макао. Но с другой стороны… — Избавь меня от твоего присутствия, Макао. Зачту! — холодно осаждает Марк мальца. Думает, что этим оттолкнёт настырного Тирпанякуна. Защитит от плохой компании. Не заставит пожалеть себя и его, что снова поддался чувствам… Марк… ошибается… *** Сейчас… — Пи’Марк? Пи’…, — родной голос пронизан вязким страхом. Он горькой карамелью обволакивает каждый дрожащий звук, делая его болезненно хриплым. — «Что так напугало моего милого Нонга’?» — проносится в голове парня далёкая мысль. Разум окутан непроницаемым туманом, не позволяющим зацепиться хоть за что-то. Только руки жжёт чужой жар, а пальцы ощущают бешеный пульс и дёргающееся в попытке сглотнуть или… вздохнуть горло. — Пи’Марк…, — маленькие ладошки сжимают запястья умоляющим захватом, безуспешно пытаясь отодрать от себя. Марк… сильнее. У Макао нет шансов. — Пи’Марк! — мальчик из последних сил кричит, брыкается, выворачивается из кошачьих когтей. Но делает только хуже. Злит голодного зверя непокорным заячьим бесстыдством, кусаясь и нанося удары ногами. Родной голос с каждой секундой становится чётче. Туман рассеивается. Марк моргает, очнувшись. И в ужасе понимает, что не может расцепить пальцы на шее Као. Они будто врастают в мягкую кожу, обращаясь в грубые корни. Проникают в тело глубже, опутывают трепещущие вены, забирают свет из раскрытой души. — Нет! Као! Борись, малыш! — Марк тщетно старается освободить Нонга’. Но всё сильнее вплетается в него. Жаждая испить до дна света. Найти в нём утешение… — Марк! ПИ’МАРК, ПРОСНИСЬ! Марк открывает глаза, встречая испуганный взгляд. Макао отчаянно трясёт его, несильно бьёт по щекам и… кричит так, словно с него кожу сдирают живьём. Оно и понятно: впервые остаться с ночёвкой у Пи’ и стать свидетелем жёсткой панической атаки — такое себе. — Успокойся, Као! — спокойно говорит парень, аккуратно садясь и бережно беря в ладони ледяные руки. Самого потряхивает, и холод не прекращает бежать мурашками по коже. Но важнее сохранить покой в сознании Макао. — Я думал, в тебя бес вселился! Ты так метался по постели и так страшно выл! — в любой, даже самой щекотливой, ситуации Макао остаётся собой. Шутит по-чёрному, старается перевести всё в игру. Марк искренне восхищается им... — Я давно страдаю паническими атаками, Нонг’, — честно признаётся Пи’. — И мне стыдно, что тебе пришлось видеть меня таким… — Каким? — внезапно раздражённо вопрошает Макао. — Человечным? Борющимся с собственными страхами? Беспокоящимся обо мне больше, что обо всём остальном? За это тебе стыдно, Пи’Марк? — Эм! — Марк запинается, подбирая слова. — Я что-то говорил во сне? — Да! — выкрикивает Као, мелко дрожа. Слёзы льются из широко распахнутых глаз, окропляя кожу Марка отчаянием. — Ты говорил о том, как сильно боишься причинить мне боль. О том, что сожалеешь о наших отношениях, потому что считаешь себя опасным для меня. О том, что не понимаешь до конца своих чувств. Но вот что я скажу тебе, Пи’Марк: В тебе говорят страхи. Они питаются чувством вины за каждый пройденный шаг и обретают осязаемость, постепенно захватывая твоё сознание. Но правда в том, что ошибки не должны отбрасывать назад. Они должны делать сильнее. Тебе не за что себя винить, Пи’Марк, понимаешь? То, что было — никогда не вернуть. Но можно смириться и продолжить жить правильно. Например, стать для меня… кем-то большим…. Марк завороженно слушает, боясь оторвать взгляд. Макао жестикулирует всем телом, взмахивает руками, хочет донести свои мысли не только словами, но и наглядной демонстрацией важности им сказанного. Звонкий голосок дрожит от волнения, ломается на беззвучный шёпот и снова становится громким и твёрдым, без тени сомнения. Глаза лихорадочно блестят, сияя капельками подсыхающих слёз на ресницах. Сочные губы так красиво размыкаются, пытаясь угнаться за сменяющимися мыслями и голосом, что перехватывает дыхание и сердце стучит, как оголтелое, грозясь выпрыгнуть из груди. Марку хочется обнять своего нежного Нонга’. Прижать к себе, согреть и никогда не выпускать… Но он не уверен в уместности своего желания. Они же… говорят. Серьёзно. Но зайчонок считывает каждое недосказанное слово. Каждый сдержанный порыв. Каждое тайное желание. Кажется, от него ничего не скроешь. Марк находит данный факт пугающим. Так как ему всё ещё ужасно непривычно быть перед кем-то… распятым. Да-да, именно распятым. Точно Макао… пронзает само сердце, залезает в него и остаётся там… — Пи’Марк, почему молчишь? Почему не обнимешь? Твои руки тянутся ко мне, но ты себя одёргиваешь… — Мне… странно… ощущать… себя… нужным! — Марк вздрагивает от пришедшего в голову осознания: Он всегда хотел быть чьей-то необходимостью. Но боялся, что, став ею, разрушит доверчивую душу. Страшился, что, добившись полного доверия, потеряет к человеку интерес. Охладеет и бросит, разорвав в клочья. Но с Као всё иначе. Этот мальчик нужен ему. И то, что тот также нуждается в нём, вызывает у Марка диссонанс. Ведь он привык, что всё в его жизни действует только в одну сторону. Второй нет. — Ну наконец-то дошло! — радостно вопит Макао и набрасывается на Марка, крепко обнимая и расцеловывая в обе щеки. — Теперь держи это в голове, Пи’Марк. Ты нужен мне. Со всеми зловонными клопами и прочей живностью, кишащей в твоей бедовой башке! — Фу! Следи за языком, бесстыжий! Это отвратительно! — парень шутливо отпихивает от себя хитро ухмыляющегося юнца, морща нос и бормоча что-то про навсегда убитый аппетит. Впрочем, через мгновение притягивает Као к себе, укладывая в постель и укрывая одеялом, обнимая поверх белого кокона. — Спи давай! А то завтра не встанешь! — Ой-ой, когда это такое было?! — бурчит Као, пихая локтем. — Эй! Не дерись. Всегда приходится будить Ваше Высочество тремя будильниками! Что, неправда? — Марк мягко смеётся, глядя на хмурую мордашку, выглянувшую из-под одеяла. — Есть способ получше разбудить меня! — замечает Као, многозначительно подвигав бровями. — Спящую красавицу читал? Марк качает головой, снова тихонько смеясь. Бесстыжий заяц не исправим! Не страшны ему ни серьёзные разговоры, ни сумасшедший ор Пи’. Као ко всему относится с юморком. И это, на самом деле, его сила. Сила Макао — любой пиздец встречать улыбкой и бесконечным трёпом обо всем и чуточку больше. — Глазища закрывай, красавец! А утром случится чудо… Вскоре Макао засыпает, уткнувшись лицом в тёплую грудь Марка. Не видит счастливой улыбки, коснувшейся тонких губ. Не слышит тихий шёпот, напевающий какую-то песенку. Не чувствует бархатные поцелуи на щеках, веках, губах... Као безмятежно спит. А Марк всю ночь любуется своим... восхитительным зайчонком...