Закон жизни лох запомнил

      Безмятежное субботнее утро пробивалось в комнату Суматохина проворными лучами, от которых парень не слишком успешно прятался в складках колючего одеяла. Минувшая ночь и не планировала отступать: держала в своих цепких лапах и бережно прятала Кирилла от раздраженного крика матери.       — Кирилл! — тайное укрытие ловко рассекречено: мать сорвала с парня одеяло, ворвавшись в комнату. На раздраженные ворчания парня закатила глаза и для верности и бодрости духа поддала ему кухонным полотенцем. — Если тебя на кухне не будет через десять минут я притащу сюда ушат с ледяной водой, ты меня знаешь. — последнее слово всегда оставалось за ней, дверь раздраженно хлопнула.       Самбо нехотя продрал глаза и сладко потянулся, присел на кровати. "Наконец-то хоть солнце вышло!": радовался про себя парень, разглядывая солнечные лучи, прищурившись. Сколько нужно для счастья и тепла, разливающегося по сердцу, для дворовых пацанов — всего лишь солнце.       — Кирилл! — грозный голос матери был способен, казалось, вытащить и из могилы, из теплой кровати — тем более.       — Да проснулся я! — отозвался Суматохин. — Зачем так кричать?.. Не глухой же я, ну в самом деле!.. — предусмотрительно тихо бормотал он себе под нос, выискивая брошенную накануне, черт знает куда, футболку.       Беседовать с семейством совсем не хотелось: судя по утренним крикам на кухне делать нечего. Нравоучения уставшего отца и командный тон, уже чем-то разозленной, матери — не лучшее начало дня. В голову сонного Суматохина моментально забралась великолепная в своей простоте и гениальности мысль: "Завалюсь к Кольщику! Ну их нахуй... Все равно поговорить нужно, что тянуть?".       — Ма, я к Егору. Я быстро! — Суматохин подгадал удачный момент и, приведя себя в божеский вид, юркнул вон из дома. Дожидаться ответа матери не стал, чем черт не шутит.       По пути к Хасанову Кирилл ещё раз мысленно прогнал в голове все, что хотел ему сказать еще тогда — в Доме Культуры.       "Интересно, как он после вчерашнего?..": парнишка с нескрываемым удовольствием воображал себе помятую рожу друга. В ДК он выпил точно бутылку, по пути домой наверняка ещё накидался — уверенно размышлял Самбо, нисколько не сомневаюсь в правильности своих мыслей.       Уж больно хорошо он знал Хасанова.       — Здравствуй, Кирюшенька... — Суматохин и не заметил, как добрался до пролёта друга, погрузившись в размышления.       — Доброе утро, Полина Филипповна! — скомканно улыбнулся парень и моментально спрятал сигарету, которую уже успел зажать в зубах. — А вы куда в такую рань? — подметил странность он, ведь знал, что все поручения бабушки, особенно утренние, выполняет Ералаш — любимый внук.       — Да с Мишей беда... — взволнованно промолвила женщина, наконец, справившись с дверным замком. Дрожащими руками спрятала ключи в карман. — Я всю ночь звонила, все утро звонила... А, когда дозвонилась, сказали приезжать... Вот поеду... Побили, говорят, его... — мало связно лепетала старушка, признаться, Кирилл понимал её ни без усилий.       — Вы в больницу к нему?.. — догадался парень.       "Поэтому я его на дискаче не видел! Интересно, кто его отоварил?..": засуетилось в мыслях. Нетерпелось поделиться новостью с Хасановым, уж он-то точно так просто это не оставит. Найдет, с кого спросить за мальчика. Интересно, что скажет? Наверняка, снова вспыхнет, словно спичка.       — Пойду я, Кирюша! Он там голодный, наверное!.. — лепетала старушка и растворилась за дверцами закрывшегося старенького лифта.       Новость о Ералаше, залетевшем на больничную койку, неприятно отозвалось в сердце Суматохина. Тревога схватила за горло и душила с каждой секундой, с каждым стуком в дверь друга, оставленным без ответа, все сильнее и сильнее.       "Да куда ты опять делся?!": внутренние попытки достучаться до друга. Надежда, что дуралей просто спит нежно теплилась в сердце.       Тишина. Ни шороха там — за кулаком Суматохина.

🕷

      "С добрым утром, гнида пархатая!": врезалось в уши Хасанова, что дремал на ледяной и до смешного узенькой лавке, укутавшись в куртку. Продирать глаза не было ни сил, ни желания.       — Ты оглох что ли, сука?! — отдаленно знакомый голос, казалось, звучал где-то далеко-далеко.       — Что ты с ним возишься? — ехидно вопрошал второй голос.       Вязкий сон, походивший больше на глубокую кому или пьяный бред, никак не отпускал Егора. Голоса долетали до него, словно он валялся на дне ледяного колодца. Попытка приоткрыть глаза отозвалась пронзительной головной болью. Урок усвоен: глаза ни за что не открывать.       — А что с ним делать ещё?! — возмущался первый, звякнув, кажется, ключами. — Ты предлагаешь к нему зайти и в лобик поцеловать, чтобы проснулся поскорее?       Упрямый алкоголь не выпускал Кольщика из своих нежных лапок: убаюкивал и старательно прятал от навязчивых голосов. Минувший вечер не успел обрушиться на Егора, поэтому беспечный сон бережно зализывал душевные раны.       — Ты совсем дурак? — второй звучал как-то по-отечески насмешливо, словно говорил с мальчишкой-несмышленышем. — Учись, пока я живой. — куда-то стремительно удалился.       Минуты ожидания пролетели молниеносно. Второй вернулся стремительно, неся в руках ведро, предназначенное для половой тряпки. Улыбнулся и приподнял жестянку, демонстрируя коллеге его так, словно оно - главная победа в жизни.       — Что это?       — А это с добрым утром! — ехидно ухмылялся второй и продемонстрировал коллеге ведро, в котором плещется ледяная вода, подойдя поближе.       Хасанов, выдранный из теплого мира снов ледяной и дурно пахнущей водой, моментально подскочил, распахнув глаза. Яркий свет моментально отозвался пронзительной болью, а непонимание того, где он оказался, отражалось поблескивающей поволокой в глазах.       — Ты ахуел?! — рукавом вытер лицо парень, а желание поскорее вмазать посмевшему растормошить столь наглым образом, постепенно сгинуло, стоило только разглядеть ментовскую форму, да сержантские погоны.       Хасанов глупо и не моргая уставился на ухмыляющихся ментов по ту сторону решетки. Те же, в свою очередь, любовались им с ехидно-надменными рожами, словно перед ними не человек, а диковинный долгожданный зверек в клетке. Дикий и агрессивный, но совершенно не опасный, ровно до тех пор, пока ментовская рука сжимает прохладный заветный ключ.       — Проснулся, наконец! Выспался, дружок? — деланно доброжелательный тон, омерзительно приторный, не предвещающий совершенно ничего хорошего. На идеально выбритом лице сияла злорадная улыбка.       Кольщику нечего было сказать, он лишь опустился на лавку и озадаченно провел ладонью по бритой голове. Осознание, наконец, нагнало его вспыхивающими, спутанными образами. Ножом в сердце вонзилась подлая мысль о Ералаше, о его субтильной фигурке на ледяном асфальте и невидяще ничего глаза со стеклянной поволокой смерти.       "Что делать-то теперь?..": крутилась печальная мысль.       — Встать! — приказ, который Хасанов пропустил мимо ушей. Парень не слышал и не ощущал, казалось, ничего вокруг, даже вымокшая холодная одежда нисколько его не трогала.       — Слышь, тебе сказали, нахуй, встать! — лязгнул замок камеры.       Пара мощных ударов под дых быстро привели Хасанова в чувства. За спиной туго закрылись наручники, а по обе стороны — два красноперых намертво держат под руки.       Деваться некуда.       Стоит отдать Хасанову должное — сила духа его нерушима и буквально за шкирку вытягивает из самых темных дней. Судьбу свою парень всегда принимал стойко, а за поступки и слова готов ответить.       Путь до кабинета следователя, как объяснили злорадные морды, казался бесконечным: два темных коридора, лестница, и кабинет справа в конце коридора у самого окна. А за окном солнце. Яркое-яркое, совсем не свойственное хмурому февралю.       — Живее! — гаркнул сержантик прямо в ухо Хасанову, не отказывая себе в удовольствии заломать руку парня посильнее, с огоньком наслаждаясь скрежетом зубов и болью.       В кабинете следователя, куда Хасанова буквально заволокли предусмотрительно пнув под коленку, было прохладно и пахло свежевыкуренной папиросой. За столом сидел чертовски знакомый мужчина при блатном кителе.       — Свободны. — кивнул он костоломам, когда Хасанов уселся на стул напротив. — Ну здравствуй, Егор. — начал грузный следак. — Не думал, что мы снова встретимся тут. Я надеялся, что наш прошлый разговор дошёл до тебя. Жаль, ошибся. — размышлял он, крутя в руках пачку папирос с такой притягательной надписью на синем фоне. — О матери подумал?.. — зубоскалил, не скрывая удовольствия.       "Беломорканал...": Хасанов бы душу продал, лишь бы затянуться сейчас, да покрепче. Голова раскалывалась от выпитого, а лёгкие предательски сжимались, требуя едкого и жутко горького дыма.       Парень, развалившись на стуле поудобнее, осмотрелся и тягучие воспоминания снова напали на него. Именно здесь — в этом кабинете, всего каких-то несколько недель назад на шее Хасанова затягивался смертельной хваткой ремень, а на ребрах, обтянутых татуированной кожей, вспыхивали алые следы, припорошенные чёрным сигаретным пеплом. Именно эта сука при ментовских погонах стояла прямо перед Кольщиком и хлестала его по щеке. Именно эта сука протягивала "хороший мальчик", когда Кольщик жадно хватал воздух, стоило ремню на шее ослабить хватку.       — Давайте по-существу, гражданин начальник. —ерничал Хасанов, скучающе расставив ноги пошире, мотая коленом из стороны в сторону. Терять больше нечего и отчего-то совсем не страшно.       Отхватить по морде лишний раз он всегда готов.       — По-существу хочешь?.. — следак поджег сигарету, затянулся покрепче и медленно, смакуя мгновение, выдохнул дым прямо в лицо парня. — Разговор нам предстоит долгий. Торопиться некуда. Рассказывай, Хасанов.       — А что рассказывать, гражданин начальник? — Егор успел сложить в голове нехитрые детали минувшей ночи.       Прекрасно понимал, что Ералаша повесят на него. Оставалось лишь надеяться на Фантика, который наверняка успел разглядеть, понять, на чьей совести невинная жизнь универсамовского мальчишки.       — Рассказывай, Хасанов, как же случилось так, что ты оказался в самой гуще событий. Ты один, а рядом два жмура. А самое интересное, знаешь что? Все в твоих кровавых пальчиках.       Смерть друга для Кольщика — навечно тяжкий груз, тяжкое бремя вины, которое он пронесёт сквозь оставшуюся жизнь. Никогда не простит за то, что не сказал, не остановил, не предотвратил, не уберег Ералаша, укрыв за спиной. Не сможет принять того, что сам румяный и живой бродить будет по опостылевшей Казани, а Мише остается навеки мерзнуть в сырой земле. Но перед законом Хасанов чист: не в крови Тилькина его руки.       Да вот только кому это нужно? Повесить на группировщика двоих прицепом — не стоит ничего. Ведь голос шпаны дворовой ничерта не весит.       — Гражданин начальник, Ералаша на меня повесить хотите? — Кольщику нечего терять. — Не выйдет, рожа эта гнилая Ералаша пришла, за что и поплатилась. — испепелял он взглядом сигарету, что следак так сладко зажал в зубах.       — Интересно это, Хасанов получается... Свидетели указывают на тебя, да и сам ты был в усмерть пьяный... — размышлял следак, смакуя сигарету, распаляя Кольщика, выводя парня на яркие эмоции.       — Свидетели... — криво усмехнулся Егор. — Фонари разъебаные? Это свидетели? — Хасанову нетерпелось снова получить по роже, нетерпелось снова оказаться размазанным на ментовском полу в собственной крови и рвоте.       Нетерпелось звонко захохотать прямо в эти омерзительные ментовские морды.       Нетерпелось снова оказаться в ледяной камере и, наконец, прильнуть разбитыми губами к сигарете.       — Не скалься, Хасанов.       Следак прекрасно знал, что признательные показания, выбить которые вполне вероятно не выйдет, ведь успел считать больную натуру группировщика и живучесть дворовой шавки — неплохое подспорье в этом деле, что явно не сдвинется с мёртвой точки, если пустить его насамотек. Отдел и без этого треклятого Хасанова находился не в лучшем положении: разухабились группировки до той степени, что милиция потеряла всякий авторитет.       Преступления, вспыхивающие на районе, висят тяжким грузом, а дело этого мальчишки-группировщика крайне удачно подвернулось. Так удачно раскрытое убийство, да не абы какое, а кровавое, грязное и главное — двойное, поможет не только вытянуть шкуру следака из беспросветной тьмы нераскрываемости и беспредела.       А может и, чем черт не шутит, подарит новеньких желанных звёздочек.       — Вы мне лепите про Волка Серого сказку, гражданин начальник. — веселился Кольщик и омерзительно потянул воздух едва дышащим перебитым носом. — Не по-людски это как-то.       — Зверски убивать мальчика — это по-людски, да? — улыбнулся следак, расстегивая китель.       Ответить Кольщику было нечего, он лишь шумно выдохнул и развалился на стуле поудобнее, смотря исподлобья, по-звериному. С вызовом. "Да хоть убейте меня, мне терять нечего, суки!": молчаливая бравада, что плясала в прохладном взгляде.       — Хорошо. — все так же улыбался следак, с шумом выдвигая верхний ящик стола, щёлкнув крохотным замочком. Зашелестели бумаги, а улыбка стала на редкость счастливо-лучезарной. — Суворов Марат Кириллович — Аддидас младший; Васильев Андрей Сергеевич — Пальто; Зиганшин Илдус Маратович — Дино; Сутулин Илья Олегович — Сутулый. Всё правильно, Хасанов? Мне продолжать? — Отложил он листок и заглянул прямо в синие хасановские глаза.       — Продолжайте. — Пуленепробиваемый Хасанов не отводил глаз, но сердце его предательски сжалось, благо от понимания следака это волнение весьма удачно ускользнуло.       — Зималетдинов Вахит Муратович — Зима. — Кольщик в ответ лишь усмехнулся. — Суматохин Кирилл Анатольевич — Самбо. — услышал Егор того, кого надеялся не обнаружить в этом подлом списке, шумно сглотнул, следаку удалось поймать реакцию, которую так ждал. — Знаешь таких?       — В душе не ебу, кто это. — едва заметно дрогнувший голос с потрохами выдал Кольщика, мент ликовал.       — Послушай, друг мой, тебе за пацанов светит лет десять, ты понимаешь? Строгача, Хасанов, строгача. И это в лучшем случае. С одной стороны Зверски убитый ребенок, а с другой стороны ни в чем не повинный молодой парень, который попал под горячую руку. — заглянул он в глаза парня, что заметно напрягся.       Плел он знатно, откровенно врал, обнажая перед Кольщиком то, как информация будет преподнесена неизбежному суду.       С усмешкой и тотальным ощущением собственного превосходства, следак вынул из пачки сигарету, подошел едва ли не вплотную к сидящему парню. Коснулся сигаретой приоткрытых губ Кольщика, опытный мент моментально считал настрой мотальщика, стоило только перечислить товарищей. Хасанов не был откровенным идиотом, поэтому трудностей в понимании того, что последует за обнажением фамилий и кличек, не возникло.       — Открой. — приказ дворовой псине.       Хасанов сморгнул наваждение и сведя брови, послушался, приоткрыл рот, сглотнув. Сигарета, что была так желанна, едва коснулась зубов, как пасть сомкнулась.       — Будь хорошим мальчиком и я тебе помогу.       Следак чиркнул спичкой и Хасанов затянулся глубоко-глубоко, сладко зажмурившись. Лёгкие обожгло, а в душе на секунду затеплилось мимолетное обманчивое спокойствие.       — Я никого сдавать не буду. — а ведь и правда Хасанов не будет, потянет все сам.       Не сдохнет, справится, но за собой никого не утащит.       Никогда.       — Сынок. — пренебрежительно выдохнул следак. — Ты не понял. Вся твоя группировка давно слита и в моих руках сделать так, чтобы каждый из тех, кого я назвал, присел ой-как надолго. А в твоих руках сделать так, чтобы этого не произошло. — ехидная улыбка растянулась на лице.       Кольщик шумно выдохнул горький дым, не выпуская сигарету из зубов. Капкан захлопнулся, что будет дальше, он не знал. Оставалось только надеяться, что следак не врёт ему, не блефует , уповая на то, что важные люди останутся в безопасности.       Сделает, что угодно, разобьёт к чертям собачьим, захлебнется собственной кровью - плевать. Своих он закроет широкой грудью, горе не велико. В эту секунду он не догадывался, не мог и подумать о том, чем обернётся замес для него: не оставит в жизни ни имён, и ни фамилий, перечеркнет все и утащит на дно чёрного ничего.