Закон жизни лох запомнил

      Очередное собрание универсамовских пацанов было в самом разгаре: разговоры переростали в ругань. Крики, не поделивших нечто важное, малолеток, наполнили вместе с облезлой хоккейной коробкой всю оставшуюся улицу. Суть конфликта заключалась в том, что Турбо обнаружил курящего среди скорлупы и теперь с удовольствием наблюдал, как толпа разгоряченных парней перекидывает вину друг на друга, с энтузиазмом охотничьих псов, ища крайнего - самое слабое звено. Супера же, в свою очередь, резво подначивали скорлупу и, кажется, делали ставки.       Зима радости Турбо не разделял и лишь мрачно наблюдал за очередной стычкой, ставшей привычной в этой гоп-бригаде. Он то и дело косился на Кольщика, которого энтузиазм суперов не заводил, и который лениво перекидывался редкими фразами то с Дино, то с Самбо. На собрании ему становилось жутко скучно, и он начал внутреннее сражение с подступающей дремотой, периодически звучно и с удовольствием зевая. Этим действием Кольщик жутко раздражал Турбо и прекрасно это знал, нашёл себе развлечение на остаток собрания.       "Вот распиздяй": думал Зима, но подхватил настроение Хасанова и теперь уже оживился, поглядывая на Турбо, глаз которого подрагивал от очередного драматично-протяжного громогласного зевка.       Роль одного из смотрящих за возрастом Хасанову вряд ли подходила, он был скорее штурмовой танк или отрезвляющий особо оборзевших пинок. Собрания ему быстро наскучивали, а долго толкать речи он был не мастак - куда проще прописать в фанеру, чем разглагольствовать. Зима это прекрасно знал.       — Да ты угомонишься, блять, или нет? — не вытерпел Турбо.       — Не обессудь, братан. — Хасанов поднял руки в примирительном жесте и злорадно усмехнулся.       — Ты конкретно задолбал уже. — Турбо сжал скулы и метнул в него раздраженный взгляд.       — Слышь, хочешь предъявить мне, так предъяви. Хули скулить-то?! — разгорелась в Кольщике жажда насилия, в глазах моментально блеснул недобрый огонёк и едва заметно облизнул верхнюю губу. На лице плясала самодовольная ухмылка.       — Ой, да пошёл ты... — отмахнулся Турбо, бодаться с Хасановым желания не было.       — Ну а че тогда базар начинаешь? — расстроенно заметил Егор и сплюнул, кулаки чесались, а шило в особенном месте было не унять.       — Угомонись. — сквозь зубы процедил Зима и многозначительно посмотрел на Кольщика.       На удивление, впервые на парня это сработало и он лениво сунул сигарету в зубы. На Хасанова было совсем не похоже, обычно он расковыривал медвежью нору и целенаправленно выводил на конфликт, а тут вдруг заткнулся.       Что это нашло на дурочка?.. К добру ли?..       — Слышь, вали вообще домой, а? Кашки поешь или че ты там ещё делать хотел! Всю дисциплину мне тут развалишь. — Туркин прекрасно знал, что проще отпустить его восвояси, чем терпеть бесконечно-злорадную клоунаду.       — Святой ты, Турбо! — Кольщик усмехнулся и сердечно-театрально поклонился, благодаря Туркина за великолепную реакцию на концерт, подмигнул Зиме и, ловко перемахнув через бортик хоккейной коробки, свалил по своим неотложным делам.       "Когда тебя уже суку отошьют?!": высказать такие желанные мысли Турбо ни за что не решился ему лично. Однако всем сердцем жаждал того дня, когда Кольщик окажется поверженным, забитым и заплеваным — особенно горячая фантазия перед сном. Сколько же раз говорил и Зиме, и Адидасу, и даже Кащею — бесполезно. Слишком Хасанов закоренился в группировке, слишком часто доказывал делом, что он — надёжная единица, которая верна слову и сильна духом. Да, грязный язык без костей и наглая рожа, но почему-то именно он занимает особенное место в сердце что Вовы, что Вахита. "Чёртова гнида": злость на Хасанова била в висках Туркина, когда он смотрел уходящему группировщику вслед.

🕷

      В этом опостылевшем городе, где каждый угол знаком, существует мир, где законы теряют свою силу, а страсть и адреналин горят в воздухе. Кольщик давно подсел на это, но не говорил никому: считал это личным удовольствием, что близкие не поймут и не разделят.       Этот, скрытый от глаз товарищей, мир — старый подвал, обустроенный под подпольные бои. Кольщик окунулся туда с головой и в упор не видел, куда его потащило. Кипящая в сердце агрессия, наконец, нашла выход, а жажда быстрой наживы быстро подсадила Хасанова на крючок.       Шакалить чушпанов он ненавидел, искренне не понимал веселья, когда лишь школьник, что вдвое меньше, дрожит от страха и едва не плачет. Что с него взять? Мелочь...       А как же адреналин, как же освобождение внутренних демонов?       Нет, Кольщику не доставляло это занятие никакого удовольствия. Другое дело — достойный противник, который не готов разрыдаться, стоит к нему подойти, а который может и по морде хорошенько приложить и вымотать, как следует. Вот истинная Егоркина радость. Его сладкий секрет, о котором рассказывать кому-либо рано. Ещё не время, но скоро настанет подходящий момент — Кольщик это шкурой чувствует.       На ринге столкнулись литые мускулы сутью злобного успеха. Кровь пульсирует в их жилах, согревая безумные жажды победы. Мокрые щеки запачканы смешением пота и боя, руки скользят на голой коже, оставляя следы отчаяния и насилия. Их глаза — огнища, наполненные брутальностью и решимостью уничтожить противника.       Внутри подвала тишины нет никогда: свист, смех, жаркие подначивания зрителей, лязг цепей и хлесткий звук кожаных ремней, нескончаемы глухие жёсткие удары и омерзительный хруст переломанных костей — вот что наполняет полумрак тускло освещенного помещения. Каждый миллиметр пропах потом и кровью — это не универсамовская "качалка", где пацаны обычно собираются почесать языками, да подрочить несчастную гантель, которую Сено украл из своей спортивной школы.       Кулаки здесь колотят с неистовой силой, раздавливают, проникают сквозь мясо, оставляя разноцветные ярчайшие вспышки боли. То, что нужно Кольщику в его монотонной, пресной жизни. Парень расцветает в этой кровавой палитре, здесь страсть заполняет его сердце, а нестерпимая боль помогает понять, что он, черт возьми, живой! Здесь, в этом кровавом болоте, он на своём месте.