Бездна пионов

      Город Цзилинь был не таким большим, как тот же Гуанси, но в нём стояла такая же суета и гвалт, как во многих средних и крупных городах. По сравнению с Синьцзян (которую трое заклинателей покинули не без удовольствия и тщательно скрываемого облегчения), люди в Цзилине не прятались по домам — напротив, все будто специально покинули свои жилища и суетились, громко крича друг другу через улицу или тихо разговаривая, стоя рядом.              Под ногами хлюпали лужи. Звук настолько привычный и неосязаемый, что слух вовсе перестал замечать его. Над городом высилась крепкая каменная башня, скупо украшенная выцветшими до бледной розовизны киноварными узорами. Небо висело по-прежнему тяжёлое, с редкими прослойками белых облаков, но дождь не шёл уже около трёх дней, давая надежду на окончание всеобщего бедствия.              — Так нечестно! — бегущий по лужам мальчишка гнался за вторым, размахивая в воздухе над головой сухой длинной палкой. — Не убежишь!              Беглец, точно так же попадающий в лужи с тучей брызг, оглянулся на догоняющего и не заметил, как со всего размаху влетел в Цзинь Гуанъяо. Тот пошатнулся, крепко ухватив ребёнка за плечи. Самого Цзинь Гуанъяо пришлось придерживать Не Минцзюэ.              Мальчишка не сразу понял, что произошло. Зажмурился, а когда открыл глаза, увидел огромный вышитый белым шёлком пион на золотистых одеждах. Про клан Цзинь знали все с малого возраста, а ребятам на вид было лет по десять — самое то, чтобы начать интересоваться заклинателями и восхищаться оружием. Мальчишка, налетевший на Цзинь Гуанъяо, ойкнул, сделал неуверенный шаг назад. Второй, внешне очень похожий на первого, замер позади, от неожиданности опустив руку с палкой вниз.              Цзинь Гуанъяо и мальчишка заговорили одновременно:       — Извините!       — Ты не ушибся?              — Нет! Ой, это у вас меч такой интересный? — мальчик тронул пальцем опоясывающий Цзинь Гуанъяо Хэньшен. Грозный вздох сверху, очевидно принадлежащий Не Минцзюэ, умерил его любопытный пыл. Мальчик попятился назад и вежливо поклонился, только сейчас увидев остановившихся рядом Не Минцзюэ и Лань Сичэня. Их ножны на поясах. Богатые одежды. Статные лица с разными выражениями. — О-о-о… Вы господа заклинатели?              — Да, — Цзинь Гуанъяо кивнул. — Покажешь, где тут у вас губернатор живёт?              — А вы пришли помогать? — второй мальчик осмелел, подошёл ближе. Поклонился торопливо, от накатившего волнения дёрнул друга за рукав. — У нас в городском погребе настоящие мертвецы воют по ночам.              — А из-за холма постоянно хрипение доносится и что-то булькает в речке! Она совсем из берегов вышла, деревья потопило и дороги смыло, — подхватывал второй.              Мальчишки, выглядящие как братья, ими и оказались. Они без умолку разговаривали, перебивая друг друга, не обращая внимания ни на растрепавшиеся, лезущие в глаза волосы, ни на мокрые ботинки, ни на ослабившиеся пояса рубах. Шли чуть впереди, постоянно оборачиваясь назад и с огромным энтузиазмом разглядывая троих взрослых мужчин, двое из которых выглядели добрыми, а второй постоянно морщился, будто от боли или недовольства, но молчал, позволяя своим спутникам вести разговор.              Улица становилась всё оживлённее, и на мальчишек («Я А-Линь», «А я А-Нинь!») с их делегацией смотрели с интересом уже городские жители: торговцы лавок и магазинчиков, работники трактиров и постоялых домов, праздно шатающиеся местные бездельники и обитающие всюду пьяницы. А-Линь и А-Нинь бодро, почти вприпрыжку, шагали к той самой возвышающейся над городом башне, в которой, по их словам, и жил местный губернатор. По пути они рассказали, как с началом дождей из берегов вышла местная речка Бэй, но рассказ их был путан и сбит, поскольку каждый норовил вставить свою подробность, и общую картину составить было сложно. Сюэ Ян сказал, что губернатор просил о помощи с восставшими мертвецами, но пока что город выглядел тихо и мирно — не так, как выглядят обычно нуждающиеся в помощи поселения. Хотя, если верить мальчишкам, мертвецов каким-то образом удалось собрать и закрыть в одном месте.              Охрана у ворот башни спокойно пропустила двух сорванцов внутрь, не задавая вопросов. Если трое заклинателей и удивились (а они удивились), то никто не стал это комментировать. А-Линь и А-Нинь, по всему, прекрасно ориентировались в прилежащей к башне территории: то был просторный хаотичный сад, некогда окружённый пышными клумбами цветов. Теперь же по вине затяжных ливней зелёные деревья стояли в окружении грустных каменных клумб с серо-коричневым месивом из стеблей, бутонов и земли, вместо сочных нежных лепестков цветов.              У входа в саму башню охраны не было, вся территория казалась тихой и немного безжизненной, словно заброшенной. Такой практически монашеский аскетизм у губернатора не самого маленького города вызывал вопросы. Не сновали туда-сюда толпы слуг, не слышался людской гомон и перезвон голосов. Лишь зайдя внутрь, Лань Сичэнь, Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо убедились, что башня жива: изнутри шло тепло, пахло едой и клубился тот шум, который были способны производить только люди.              Всё окончательно прояснилось, когда из коридора вышла строгая женщина лет сорока в льняном переднике и длинном платье по щиколотку. На голове у неё выделялось единственное яркое пятно среди серых одежд: шёлковая голубая лента, держащая собранные в тугие косы волосы. Увидев мальчишек, женщина нахмурилась и недовольно поджала губы. Затем она увидела стоящих позади троих мужчин и заметно стушевалась. Поклонилась вежливо в приветствии, без изысков, но искренне. Мальчишки, пользуясь случаем, подлетели ей под руки, прижались, как домашние довольные котята.              — А-Лун, это господа заклинатели! — сказал А-Нинь.              — Они пришли из города И, чтобы нам помочь, — добавил А-Линь.              — Господа попросили отвести к губернатору…              — …поэтому мы привели их к отцу!              Мальчики заканчивали фразы друг за друга, и, судя по хмурому лицу нянечки, иначе как дополняя и перебивая друг друга они не разговаривали. А-Лун тяжело вздохнула. Лицо её оставалось хмурым, но руки по привычке ласково поглаживали мальчишеские плечи.              — Идите и приведите себя в порядок. Если господин Цзинсинь узнает, что вы снова шатались по городу в таком виде, прилетит в первую очередь мне.              А-Линь с сомнением посмотрел на нянечку, хитро сощурился, всем видом показывая, что не влетит, и эта манипуляция была холостой, однако ничего не сказал. А-Нинь последовал его примеру. Одновременно отвесив глубокие поклоны заклинателям, мальчишки рванули по коридору налево. Каменные стены отражали топот их детских ног.              — Пойдёмте, — А-Лун развернулась и направилась в противоположную сторону от того коридора, по которому убежали мальчишки. — Господин губернатор у себя в кабинете.                     Губернатор назвался Цзюй Цзинсинем. Он выглядел старше Не Минцзюэ, но всё же слишком молодым для губернатора. Кабинет Цзюй Цзинсиня, в котором он принял заклинателей, оказался просторной комнатой, лишённой излишних изысков и обставленной только самой необходимой, но добротно сделанной крепкой мебелью. На губернаторе бледно переливалось в поступающем из окна скудном свете тёмно-синее ханьфу с серебряной вышивкой на солярные темы. На рукавах рассыпались редкие звёзды, ворот у самого запаха украшал месяц. Распущенные волосы, частично собранные на затылке серебряным гуанем, стекали по плечам. В целом губернатор Цзилиня выглядел скорее миловидно, чем мужественно, несмотря на его крепкое телосложение и широкие плечи. Вероятно, дело было во взгляде бледных, будто выцветших глаз и малоэмоциональном лице.              Как гостеприимный хозяин, Цзюй Цзинсинь предложил господам заклинателям остаться на время пребывания в городе в гостевых покоях башни. Он сразу же попросил А-Лун заняться организацией ужина, подготовки купален и комнат, и только после этого, расположив гостей на удобном низком диванчике, рассказал о причине, по которой ему пришлось направить в город И письмо с просьбой о помощи.              Вскоре после того, как начались ливни, река Бэй постепенно начала выходить из берегов. Непосредственно у самой реки никаких жилых построек не было: чтобы добраться до Бэй, следовало пересечь поверху или обойти боком небольшой холм, поэтому возле реки обычно пасли скот и там же решили возвести загоны, чтобы не гонять животных каждый день по два раза через холм. Поначалу уровень реки поднимался медленно, и никаких волнений это не вызывало. Но как-то за одну ночь вода обогнула холм и хлынула в город. Случилось это ранним утром, и многие без раздумий рванули спасать свой скот. Вода стояла так высоко, что добраться до загонов можно было только по верху раскисшего, превратившегося в один огромный скользким валун, холма. Четверо мужчин погибли, просто поскользнувшись и упав вниз на ещё двоих. Троим удалось перебраться через холм, но больше их не видели.              — Они поступили опрометчиво. К сожалению, я полагаю, те трое мужчин тоже погибли. Я запретил брать лодки и переплывать холм, поскольку за рекой располагается Бездна, и одному Яньвану известно, что там может ждать обычных людей, — Цзюй Цзинсинь сидел на деревянном стуле с высокой спинкой и говорил медленно. Речь его обладала приятной грамотностью и убаюкивающим тембром. — Уровень воды заметно снизился, по моим наблюдениям, примерно в два раза. Однако периодически жители, живущие на краю города возле холма, слышат хрипение и плеск воды. Смею полагать, близ воды три умерших мужчины легко могли стать гулями.              — Вы много знаете об этом, — заметил Не Минцзюэ. — Почему не стали заклинателем?              — Увы, меня растили как учёного мужа, вовсе не как воина. Хотя я и считаю, что любой мужчина обязан уметь обращаться с оружием хотя бы ради защиты себя и близких. К тому же, как вы знаете, в Гуанси частенько появляются заклинатели из города И. Мне часто приходится бывать в том городе, и я неизменно нахожу встречи с заклинателями, чтобы почерпнуть что-то полезное. Один добрый человек научил меня рисовать бумажные талисманы. Знаю: будь они нарисованы человеком с золотым ядром, пользы от них было бы куда больше, однако и мои сработали неплохо.              — Каким образом? — поинтересовался Лань Сичэнь.              Цзинь Гуанъяо растерянно посмотрел на Цзюй Цзинсиня. Он всё ещё видел перед собой крепкого молодого мужчину, главу города, умного и образованного человека. Позади которого, к тому же, на специальном постаменте стояли ножны с мечом, а на руках находились прочные наручи, скорее присущие воинам и выбираемые ими для удобства вместо ханьфу со свободными широкими рукавами.              — Погибших мужчин снесли в старый винный погреб — это было единственное пустое место, которое как следует закрывается, имеет железную дверь, что, впрочем, до сих пор остаётся для меня загадкой, зачем. Полагаю, задолго до меня это был не погреб, а что-то вроде городской темницы. Ныне это комната умерших. Она находится рядом с башней, и, несмотря на довольно большой слой земли и железную дверь, по ночам мы всё равно слышим звуки оживших мертвецов. Я полагал, что это может произойти, поскольку никто не упокоил души. Когда в городе случается смерть, мы играем похороны. Тела относим к Бездне и хороним по традициям предков. Теперь же путь к Бездне для нас временно закрыт: река смыла единственный мост, и у нас попросту нет места, куда девать тела. К тому же, я лишь знаю о такой практике, как упокоение, но как именно она проходит и может ли провести этот ритуал человек без золотого ядра я не знаю. Насколько мне известно, даже великие кланы никак не договорятся друг с другом о необходимости этого действия.              Не Минцзюэ кивнул: это была правда. Кто-то, как Лани, не считали необходимостью упокаивать души, будто безгрешные и чистые люди в этом не нуждались, даже если смерть их была спонтанна и насильственна. Это было вдвойне интереснее, поскольку именно Ланям было проще всего упокоить душу соответствующими мелодиями гуциня, чем они не пользовались. «Покой» игрался исключительно для живых людей. Цинхэ Не проводил ритуал в любом случае: только упокоив души, можно было окончательно избавиться от связи сабли и её усопшего хозяина. Только так кусок металла становился менее строптивым и жадным, усмирял яростную необузданную мощь, сошедшую с ума без человеческого контроля. Изначально ритуал проводили только для владельцев сабель, но спустя десятилетия эта практика стала обязательным правилом для всех адептов, кто на ночной охоте так или иначе сталкивался с человеческими смертями.              — Так, Цзюй-гунцзы, вы говорили о талисманах? — уточнил Цзинь Гуанъяо.              — Да… Я нарисовал защитные талисманы и прикрепил их на железную дверь. Разумеется, я приставил к погребу круглосуточную охрану из своего личного натренированного отряда, но это лишь мера предосторожности: дверь, как только я навесил талисманы, перестала трястись, да и звуки стали слышны только по ночам, хотя до этого мертвецы не знали времени суток и пугали жителей постоянно.              Не Минцзюэ встал с диванчика, слегка расправив плечи. Спросил неожиданно для всех:       — Господин губернатор, вы медитируете?              Цзюй Цзинсинь растерянно ответил:       — Разумеется. Это полезно для рассудка.              — Позволите? — Не Минцзюэ подошёл к столу, за которым сидел Цзюй Цзинсинь, и протянул вперёд руку. Тот встал, немного хмурясь скорее в непонимании, чем в злости, и протянул руку в ответ.              Не Минцзюэ повернул холодную мужскую ладонь запястьем вверх, дотронулся до бледной кожи, замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям и тоже привычно хмурясь. Что-то решив для себя, опустил руку Цзюй Цзинсиня, вернулся к диванчику, но садится не стал — опёрся спиной о стену, скрестил руки на груди и уверенно сказал:       — У вас есть золотое ядро. Очень слабое, но ци достаточно для того, чтобы подействовали талисманы. — Цзюй Цзинсинь поражённо присел обратно на стул, сложив руки на коленях, при этом взгляд его был направлен точно Не Минцзюэ в глаза. В ответ на безмолвный вопрос глава Не пояснил: — Талисманы никогда не сработают у обычного человека без ци, нарисуй он трижды красивые и правильные иероглифы. Подумайте: бродяжки-заклинатели не зря продают бумажки с тушью, зачастую они в самом деле работают только по той причине, что в них была вложена ци. Медитацией вы поддерживаете, возможно, немного увеличиваете свой уровень. Думаю, у вас хватит сил на упокоение души. Если хотите, я мог бы вас научить — это несложный ритуал. Его можно проводить по-разному, и требует он лишь терпения.              Цзюй Цзинсинь медленно отвёл взгляд от Не Минцзюэ. Осмотрел бегло Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэня — те не выглядели шокированными, по-видимому, и сами в процессе разговора пришли к тому же мнению, что и глава Не. Да и не станут же уважаемые мужи общества шутить такие оскорбительные шутки?              — Я буду признателен, — только и ответил Цзюй Цзинсинь.                     Цзюй Цзинсинь настаивал, чтобы прежде всего гости отдохнули с дороги. Но ритуал упокоения душ был не столь сложен, а с Лань Сичэнем, искусно владеющем гуцинем, и вовсе становился делом нескольких минут. Поэтому решено было не откладывать визит к мертвецам на утро, и дать городу, наконец, тихую спокойную ночь. Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо отправились к погребу. Не Минцзюэ остался с господином губернатором. Пока он рассказывал Цзюй Цзинсиню технику, сидя в кабинете губернатора, гуцинь в старом винном погребе пел «Покой», освобождая умаянные души из заточения тел.              Не Минцзюэ не соврал, и процесс упокоения в самом деле оказался несложным: дотронуться до груди покойника (там, где ранее находилась душа) и молиться про себя, взывая к душе, разговаривая с ней. Отпуская её. Казалось бы, такая мелочь, которую, имея гуцинь или флейту, можно было выполнить ещё быстрее, так часто игнорировалась многими кланами из-за лени, высокомерия или ещё гуь знает, чего.              Цзюй Цзинсинь был очень благодарен Не Минцзюэ за внезапное открытие и за желание по-настоящему помощь. Он слышал, что глава Не совсем юн (всего двадцать пять), но видел перед собой почему-то такого же усталого измученного мужчину, как он сам. Не Минцзюэ, помимо прочего, не страдал излишней вежливостью, в отличие от его осторожных спутников, и, всё ещё сидя в кабинете после небольшого урока, спросил прямо о том, почему башня выглядит такой унылой и безжизненной.              Губернатор на вопрос не обиделся и честно, хоть и кратко ответил:       — Потому что жизнь ушла отсюда четыре года назад вместе со смертью моей жены. К тому же, я стараюсь не тратить городские деньги на обустройство башни, и всё скопленное пускать на нужды города. В прошлом году мы построили большую силосную башню, и благодаря ей переживём зиму не в таком голоде, как могли бы: у нас осталось достаточно хорошо сохранившихся запасов с прошлого лета и осени как для выжившего скота, так и для людей.              Не Минцзюэ подумал об А-Сане. Как бы выглядела Нечистая Юдоль без него? Не так, как когда он уезжал в Гусу на обучение и сохранялось ощущение, что рано или поздно он вернётся; а так, когда этого ощущения бы не было. Вместо него только знание: больше никогда не вернётся. В тревоге забилось сердце. Взять бы и написать диди письмо, спросить, всё ли в порядке, управляется ли с кланом. Но то была излишняя слабость. Он был уверен в диди, и, если бы что-то произошло, с ним бы смогли связаться. Как минимум Сюэ Ян знал маршрут, по которому он вместе с Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэнем направился перед тем, как вернуться в свой клан. Чем ближе становился час короткой встречи, тем мучительнее казалась разлука. Не Минцзюэ не заглядывал наперёд и потому не знал, успеет ли вернуться до того, как А-Сан вновь отбудет в Гусу. Надеялся, что не успеет, поскольку если увидит диди… о, если он увидит диди, ничем хорошим для них это точно не закончится. Путь ещё не завершён, и они дойдут до конца, как задумал Не Минцзюэ, нравилось это диди или нет.              Расставание давалось намного легче с тех пор, как рядом появились Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо. Однако Не Минцзюэ не мог перестать думать о Не Хуайсане и о том, правильно ли он поступил. За эти месяцы он метался между вариантами вернуть всё как было, дать им научиться жить друг без друга и даже вовсе отказаться от этих странных болезненных отношений (но не от чувств: от них Не Минцзюэ не смог бы отказаться никогда). И до сих пор он не был уверен, какой из вариантов правильный. Созданная им самим разлука превратилась в растянувшуюся на неопределённое время паузу, в течение которой он смог бы принять правильный выбор.              — Глава Не? — тихо позвал Цзюй Цзинсинь. — Всё в порядке?              — Да, — Не Минцзюэ отвёл взгляд. Голова почти не болела, и он чувствовал себя немного усталым и голодным, но относительно бодрым. О том, какая бездна ворочалась внутри него, думать было не обязательно даже ему самому. — Почему вы не отдадите сыновей на обучение? Ведь хотели бы.              Цзюй Цзинсинь вздохнул, хотел уже было ответить, но в кабинет после короткого предупредительного стука вошли Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо. Опрятные и по-прежнему свежие, будто отлучались на прогулку, а не на упокоение душ.              — Всё хорошо? — спросил Цзюй Цзинсинь, вставая со стула. Обойдя стол, он опёрся на него и внимательно осмотрел гостей. Пришёл к тому же выводу, что и не Минцзюэ: повреждений нет. Заметно успокоился.              — Да. Теперь надо бы решить вопрос с Бездной, — ответил Лань Сичэнь. — Если не возражаете, завтра мы бы хотели перелететь холм и посмотреть, как обстоят дела с рекой.              Видимо, этот план Лань Сичэнь с Цзинь Гуанъяо обсудили по пути обратно в башню. Не Минцзюэ, в общем, склонялся к такому же порядку действий, поэтому возражений не высказал. Цзюй Цзинсинь дал номинальное согласие: мог ли он что-то запретить? К тому же, если в реке завелись гули, их в самом деле следовало уничтожить.              — А-Лун накроет вам стол. Пожалуйста, отдыхайте. Я прослежу, чтобы вас никто не тревожил. Благодарю за вашу помощь.              Цзюй Цзинсинь поклонился, и ему ответили тем же. За дверью кабинета их уже ждали А-Линь и А-Нинь, усиленно делающие вид, что ничего не подслушивали. Как только трое заклинателей вышли из кабинета, мальчики облепили их, задавая тысячу вопросов: «Как все прошло?», «Господин Лань, вы ведь Лань, да? У вас налобная лента! Господин Лань, вы играли на гуцине?», «А что, сегодня ночью будет тихо?», «А гулей вы будете смотреть? Отец сказал, что это гули! Он умный», «А каких интересных существ вы видели?», «Да, каких? Правда, что они бывают не только тёмной энергией, но и светлой?»…              Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэнь обстоятельно отвечали на вопросы. Коридор всё не заканчивался, и куда вели их братья было непонятно. Не Минцзюэ мечтал оказаться в тишине.                     Тишина наступила только после ужина: А-Нинь и А-Линь продолжали тараторить до тех пор, пока смущённая А-Лун, ищущая мальчишек по всей башне, наконец не нашла их в столовой. Извинившись перед заклинателями, она грозно отправила двоих по комнатам и ушла, ещё раз глубоко поклонившись.              Небо из каменных окошек постепенно окрашивалось в розовый цвет.              Купальня находились на первом этаже, и это была та самая купальня, к какой привыкли Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо в своих кланах: просторное тёплое помещение, густо пахнущее травами, исходящее паром от довольно широкого неглубокого бассейна, доверху наполненного душистой водой. После города И с холодными бочками, это ощущалось настоящей роскошью. Сытый и уже не такой раздражённый от детской болтовни Не Минцзюэ без стеснения разделся, распустил волосы и первым окунулся в бассейн, издав при этом полный удовольствия вздох.              Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо стояли у края, полностью одетые и растерянные. Не Минцзюэ присел на край бассейна, тело по грудь скрывала прозрачная вода — её лёгкие колебания искажали подробности мужского тела, но сам факт его обнажённости вызывал неловкость. Не Минцзюэ выгнул бровь и подшутил:       — Мне отвернуться? Господа Лань и Цзинь ни разу не видели обнажённых мужских тел?              Лань Сичэнь вздохнул: ему в самом деле не доводилось (к счастью) бывать в общественных купальнях. В Гусу ценилось личное пространство и одиночество. За свою жизнь он видел (и гладил, и целовал…) только одно обнажённое тело, и это была совершенно интимная, доверительная обстановка.              В богатейшем Ланьлин Цзинь наверняка купальня была не одна, и делить её с кем-то вряд ли приходилось, хотя, судя по решительному взгляду Цзинь Гуанъяо, мужские обнажённые тела он всё-таки видел. Или просто хотел побороть свою неловкость — слишком споро с него слетела вся одежда, свалилась в золотисто-белую кучу на простой деревянной скамье рядом с одеждами Не Минцзюэ.              Обнажившись, Цзинь Гуанъяо замер у края бассейна. Ему казалось постыдным каждое его движение, румянец словно покрыл всё тело, и от этого стало ещё более неловко. Он стоял и смотрел на грудь Не Минцзюэ, пока его собственное тело — невысокое и слишком миниатюрное для заклинателя — внимательно изучали.              Оттолкнувшись от каменной чаши, Не Минцзюэ приблизился к краю, где стоял Цзинь Гуанъяо. Пар в голове забил все здравые мысли. Бесконечно приятно пахло травами, и замёрзшие ступни, стоящие на влажном камне, было бы так приятно опустить в гостеприимное тепло. Не Минцзюэ протянул руку, и Цзинь Гуанъяо, ухватившись за неё, мягко опустился в воду прямо в крепкие горячие руки. Он нащупал ногами дно и встал уверенно, но Не Минцзюэ не спешил отпускать его. Так рядом он казался будто ещё выше и крепче, мышцы на его груди подрагивали, и Цзинь Гуанъяо, будто сам не свой, завороженный, положил раскрытую ладонь на влажную кожу.              Не Минцзюэ завёл руки за спину Цзинь Гуанъяо и распустил высокий тугой хвост. Протянул гуань наклонившемуся Лань Сичэню: такому же румяному и смущённому. Лань Сичэнь бережно положил гуань поверх одежды Цзинь Гуанъяо. Поймал взгляд Не Минцзюэ, который продолжал просто стоять в воде, обнимая почти белые плечи А-Яо.              — Что ж, — Лань Сичэнь неловко тронул широкий пояс ханьфу и тут же принялся неторопливо развязывать его. — Полагаю, это должно было произойти.              Это должно было произойти, и это произошло. Даже не зная друг о друге всего на свете, они нашли в каждом верного друга. Их тянуло к общению и близости. В попытке уберечь и защитить ломило сердце.              Спрятаться и стать никем для всего мира, мечтая значить что-то только для двоих.              Не главы клана. Не сын шлюхи.              Не Минцзюэ. Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо.              Цзинь Гуанъяо поднял голову, потянулся вверх, и Не Минцзюэ склонил голову. Он впервые целовал кого-то, кроме Не Хуайсана, и это оказалось приятно-неправильно. Цзинь Гуанъяо прижался к нему ближе, и Не Минцзюэ сжал его крепче в объятиях.              Тихо плеснула сбоку вода, и Лань Сичэнь оказался рядом. Цзинь Гуанъяо почувствовал его всем телом, ощутил мягкий поцелуй на шее, тёплые руки на плечах. Не Минцзюэ повёл ладони вверх, утонул пальцами в густых каштановых прядях. Губы ласкали друг друга без остановки, и только тихий вздох Не Минцзюэ на мгновение прервал поцелуй.              — Так хорошо? — прошептал Цзинь Гуанъяо. Он опустил правую руку под воду, слегка сжал горячий твёрдый янский корень Не Минцзюэ, провёл вверх-вниз. — Дагэ?              Не Минцзюэ выдохнул тихое: «Да», оторвал одну отяжелевшую руку, потянулся к Лань Сичэню, и тот отзывчиво прильнул к руке, выдохнул немного смущённо:       — Будет правильным сказать, что мы с А-Яо уже... целовались.              Не Минцзюэ этому не удивился. Спросил только, как: с хитрой улыбкой, довольный и возбуждённый, и Лань Сичэнь охотно показал ему, как. Они с Цзинь Гуанъяо слились в поцелуе так сладко, что рука А-Яо на янском корне Не Минцзюэ судорожно сжалась, вырывая мучительный стон.              — Прости-прости, — прошептал А-Яо, и Не Минцзюэ мягко поцеловал его в плечо, успокаивая.              Лань Сичэнь опустил руку на живот Цзинь Гуанъяо, прижал его покрепче к своей груди. Не Минцзюэ улыбнулся — о, то была улыбка настоящего искусителя! — подался вперёд. На короткий миг они с Лань Сичэнем слились в терпком поцелуе.              Не Минцзюэ опустил руку вниз, прижался к А-Яо грудь к груди, так тесно и жарко, обхватил их янские корни ладонью поверх узкой ладони, толкнулся на пробу. Цзинь Гуанъяо, зажатый меж двух тел, закрыл глаза от удовольствия. Он чувствовал руки Сичэнь-гэ на его ягодицах, ощущал, как твёрдый и горячий Сичэнь проникает меж бёдер, но не вторгается в узость, а лишь скользит меж ягодиц плавными толчками, нежными вдохами втекая в уши, губами целуя плечо и шею.              Вскоре вода в бассейне пошла ровными волнами: Не Минцзюэ подался бёдрами вперёд, толкнулся в крепко сжатые кисти на янских корнях, и в это время Лань Сичэнь почти полностью выскользнул из А-Яо, и как только Не Минцзюэ сдал назад, меж бёдер снова тесно и горячо.              Плеск воды едва заглушал тяжёлое дыхание. А-Яо тихонько стонал, уткнувшись лицом Не Минцзюэ в грудь: в этом странном, неудобном танце он уже не был способен контролировать своё тело и отвечать на поцелуи. Он держался одной рукой за Не Минцзюэ, второй подталкивал Лань Сичэня, неуклюже выгнув руку назад, сжимая бедро гэгэ. Над ухом влажные звуки поцелуев. Где-то под щекой колотилось сердце дагэ.              Цзинь Гуанъяо тихонько выдохнул длинный стон, и вздрогнул всем телом. Меж пальцами Не Минцзюэ наверняка скользко и горячо. Воздуха не хватало, волосы липли к лицу и шее, непонятно, чьи. Непонятно чьи руки и губы не выпускали его из клетки, и он желал остаться в ней на всю жизнь. Гэгэ чуть сильнее прикусил нежное плечо — боль совсем лёгкая, приятная. Толчки стали быстрыми и совсем хаотичными, вода плескалась, мешала, гасила движения, и три тела сопротивлялись ей отчаянно.              Лань Сичэнь вздрогнул всем телом спустя несколько секунд после Цзинь Гуанъяо. Он остался теплом меж бёдер, рука продолжила ласково гладить грудь. Спиной А-Яо ощущал, как судорожно сжимался живот гэгэ, как сокращались крепкие натренированные мышцы, по каплям выдавливая из тела остатки наслаждения.              А-Яо опустил плохо слушающуюся руку вниз и крепко сжал пальцы на янском корне Не Минцзюэ, помогая ему. Дагэ закрыл глаза. Он молчалив и сосредоточен, собран, будто медведь, охраняющий территорию. Его пик тих, но грудь качала воздух быстрее обычного, и живот дрожал в точности как у гэгэ. Цзинь Гуанъяо ощутил меж пальцев скользкую влагу. Она быстро смылась водой.              Ещё долго они стояли втроём в медленно остывающем бассейне. Прижимаясь друг к другу без слов. Закрыв глаза. Переживая каждый своё горе в коротком миге удовольствия.              

༺🌸༻

             Это было поистине невероятно: даже спустя столько дней после затопления в сырости и практически без еды скот оставался жив. Перелетая холм на мечах, первое, что заметили трое заклинателей, — копошение в деревянных загонах. «Невероятно», — подумал про себя Цзинь Гуанъяо, слегка хмурясь. Был то едва живой скот или уже нечто иное с высоты не разобрать, да и ветки редких деревьев мешали как следует рассмотреть местность. Так или иначе пришлось снижаться.              Почва под ногами мерзко хлюпала — ровно с тем же звуком, что и в городе у Бездны. Сейчас Цзинь Гуанъяо не волновала чистота его сапожек и сухость золотых одежд: перед тем, как отправиться к холму, все трое навестили швейную лавку, и оделись до прекрасного просто. Теперь их тела закрывали ханьфу из качественных, но ничем не выдающихся тканей. В таком виде могли бы ходить по улицам молодые учёные, адепты небольших кланов или торговцы среднего достатка. Вещи удобные и приятные к телу, но главное — ничем не выдающие в них троих важных в заклинательском мире мужей.              Стало так легко.              Некоторые деревья всё ещё стояли в воде, местами, на небольших возвышенностях, влага ушла глубоко в землю, местами ещё дребезжала от каждого шороха и содрогалась, отражая ветки деревьев и переменчивое небо. Перешеек, соединяющий город с рекой, ещё полнился влагой. Цзинь Гуанъяо осмотрелся кругом: животные в самом деле стояли в загонах, и выглядели на удивление здоровыми, что просто не укладывалось в голове. Загоны стояли сухие, только дерево набухло от влаги и потемнело.              Послышался плеск и шелест. Цзинь Гуанъяо резко обернулся. Лань Сичэнь, приземлившийся рядом с не менее озадаченным видом, обхватил меч покрепче, пошёл вперёд через кусты и деревья. Его серое ханьфу с широкой лиловой каймой на подоле, рукавах и вороте, быстро замелькало где-то впереди. Не Минцзюэ, снизившийся и следящий за ситуацией сверху, маячил на фоне неба тучей: его новое ханьфу почти полностью состояло из чёрной ткани, лишь изредка мелькал крупный декоративный серый шов, с такого расстояния и вовсе незаметный. Не Минцзюэ поплыл по воздуху вслед за Лань Сичэнем. Цзинь Гуанъяо поспешил следом: мокрые кусты от соприкосновения с одеждой щедро делились каплями, подол и рукава мгновенно намокли и отяжелели. Цзинь Гуанъяо пожалел, что приобрёл ханьфу со свободными рукавами, к тому же не повязав наручей. Это было очень опрометчиво: выбрать белый цвет, позволить эстетике командовать над удобством. Продираясь всё дальше, он корил себя всеми словами и обещал сразу же после этого вновь навестить лавку, чтобы обзавестись более практичной одеждой.              Спереди послышалось громкое хлюпанье: Не Минцзюэ опустился на небольшую полянку рядом с Лань Сичэнем. Поравнявшись с ними, Цзинь Гуанъяо замер в трепетном благоговении: оно охватило его так резко и стремительно, что на мгновение стихли все окружающие звуки, и только истово бьющееся сердце отдавалось глухим биением в ушах и теле. На ночных охотах доводилось видеть разных существ, но все они в основном несли зло и разрушение, тёмная энергия витала вокруг и жалила каждого. Рассказы о светлых священных существах гуляли активно и часто, разумеется, каждого учили, что бывают и абсолютно светлые существа — те, кого ниспослали Небожители в помощь смертным. Являлись такие крайне редко, и услышать о них можно было разве что из уст старейших учителей. Последнее время священные звери являлись людям всё реже, и рассказы о них плавно перекочевали из уст заклинателей в уста родительские, рассказывающие своим детям на ночь разные красивые небылицы.               Но вот он, Цзинь Гуанъяо, стоял по щиколотку в скользкой грязи и собственными глазами видел священного оленя Фучжу. Белоснежная шерсть лоснилась по статному крепкому телу, четыре рога чистого серого цвета ветвились высоко над головой. Чёрные блестящие глаза внимательно всматривались в неожиданных гостей, а изящные серебряные копытца будто парили над землёй, не касаясь её и той грязи, что могла бы запятнать светлое божество.              Мог ли Цзинь Гуанъяо подумать, что однажды прочитанное в старых книгах ему пригодится? Что ему придётся вспомнить, как подобает приветствовать священного оленя, чтобы оказать ему своё уважение? Но он вспомнил. Вышел вперёд, обернув меч вокруг пояса. Сложил руки перед собой и поклонился так низко, что высоко собранный на затылке хвост чудом остался лежать на плечах, а не упал в грязь. Простоял так с минуту и медленно разогнулся, краем глаза замечая, как делают то же гэгэ и Минцзюэ-сюн. Фучжу благосклонно склонил голову в ответ. Топнул передним копытцем — беззвучно. Повернулся к ним спиной и оглянулся, словно подзывая к себе.              Подойдя поближе к Фучжу — к самому берегу вышедшей из русла реки — Цзинь Гуанъяо увидел возящихся в мутной воде гулей. Одного, второго, третьего… Всего он насчитал шесть — разных по степени уродливости и разложения, но примерно одинаковой комплекции. Как только Фучжу приближался к воде, гули тут же стремились к нему. По всей видимости, светлая энергия оленя не могла так тесно контактировать с подобной низшей нечистью. Фучжу не были задуманы Небожителями как воины — это были помощники, появляющиеся при наводнении только к самым достойным людям. По всему, город Цзилинь в целом и его правитель в частности являлись таковыми. Появление Фучжу так же объясняло, почему объём воды стал меньше и каким образом скот ещё не умер от голода: Фучжу поддерживал в животных жизнь своим присутствием. Стало быть, он находился здесь уже не первый день, тщетно пытаясь приблизиться к воде. Но гули чуяли, что для них значило появление оленя, и не подпускали его к воде. Не давали вернуть реку в прежние берега, уменьшить свою среду обитания, дарованную ливнями.              Цзинь Гуанъяо оглянулся на друзей. Они поняли друг друга без слов. Гули были одними из самых низших тёмных существ, справиться с которыми под силу даже самым юным адептам в свою первую ночную охоту. Для троих опытных заклинателей (хотя Цзинь Гуанъяо пока и немного отставал от старших в силу возраста) умертвить водную нечисть не стоило практически ничего. Справились быстро, коротко переговариваясь между собой. Снопы капель взмывали вверх — гули пытались уйти на дно, и приходилось нырять за ними на мечах. К концу все трое оказались мокрыми с головы до ног, но это меньший урон, который можно было заработать. На этот раз, к счастью, обошлось без травм.              Гулей вытащили на берег — смердящих и скользких. Вероятно, среди них были погибшие при попытке спасти скот мужчины. Следовало как-то отнести их в город, чтобы затем захоронить в Бездне вместе с остальными как положено. Хлипкий деревянный мост через реку был сломан: какая-то часть его обломков лежала на берегу, и жителям придётся восстановить его, прежде чем они вновь смогут подойди к Бездне и провести обряд прощания и захоронения.              Цзинь Гуанъяо устало обернулся: убийство гулей оказалось несложным, но энергозатратным делом. Фучжу стоял у дерева, и, когда на берег начали выносить трупы, плавно отстранялся от них подальше, внимательно наблюдая за тремя слаженно работающими заклинателями. (Не Минцзюэ поймал себя на мысли, что с Лань Сичэнем и А-Яо ему было в разы комфортнее, чем с собственными адептами.)              Когда три заклинателя сделали своё дело и в реке не осталось ни одного низшего существа, Фучжу будто отмер и плавно подошёл к берегу. Остановился на мгновение, плавно опустил голову к воде, будто желая удостовериться, что всё чисто и ему никто не помешает. Убедившись, вошёл в воду поглубже — от его шагов по глади не шли круги — и коснулся острой мордой воды.              Фучжу пил. Пил, и пил, и пил. Пил долго и неторопливо, лишь иногда дёргались его уши и подрагивал хвост. Цзинь Гуанъяо стоял, прислонившись спиной к толстому стволу дерева. В носу стоял запах гнили и вони. Одежда холодила кожу. Лань Сичэнь и Не Минцзюэ стояли рядом, также не сводя глаз со светлого существа.              Постепенно уровень воды уменьшался. Медленно оголялись стволы деревьев, вода отступала. Но Фучжу всё пил и пил, и никто не смел сдвинуться с места и отвести от него глаз. То было настоящее чудо — такое, которое с упоением рассказывают младшим и старшим. Такое, что случается, быть может, раз в жизни, а кому-то и вовсе не суждено увидеть подобное. Незаметно стемнело. Фучжу превратился в светящееся белое пятно.              Река вернулось в русло, и даже почва под ногами высохла, перестав издавать жалобный слякотный стон. Тихо копошились в своих загонах животные. Шелестели листья деревьев. Поднялся ветер, и Фучжу, наконец, отнял голову от воды. Выпрямился, качнув рогами влево-вправо. Мягко ступая, приблизился к людям и поклонился, благодаря за оказанную помощь.              Цзинь Гуанъяо, Лань Сичэнь и Не Минцзюэ согнулись в ответном поклоне. А когда выпрямили спину, никакого Фучжу уже не было: только успокоившаяся река поблёскивала, отражая первые ранние звёзды.              

༺🌸༻

      

      Пальцы гладили нежно. Перебирали распущенные локоны, дотрагивались до висков и лба. С закрытыми глазами можно было подумать, будто это А-Сан: как часто приходилось получать подобные ласки. Но был ли он хоть раз их инициатором? Трогал ли, гладил ли, целовал ли просто потому, что хотелось?.. А ведь хотелось постоянно, даже мимо пройти, не коснувшись, было целым достижением. По глупости ли ограничивал себя или всё же надеялся, будто смогут побороть в себе порок? Будто с каждым прожитым днём это не имело значения.              И вот глава Не лежал на кровати, устроив голову на коленях А-Яо. Юноши, которого никогда не смог бы полюбить так же горячо и страстно, как полюбил А-Сана. По иронии судьбы, именно к А-Яо он испытывал братские чувства: то была любовь, но совершенно иного рода. И вот он уже не чувствовал вины за случившуюся близость — почти свобода. Но сразу же на него накинулась другая вина: он мог и сделал то, что сделал. Он впустил к себе в жизнь и постель не просто любовника, но сразу двоих, при том достаточно близких людей. Не было ли это ещё гаже — его предательство — чувств к родному брату?              Пальцы Лань Сичэня щипали струны. «Покой» звенел в комнате так ладно, что ци сама собой успокаивалась и приходила в норму. Боль в висках и затылке отступала. Полыхающие мысли ослабевали — тихонько тлели угольками на краю сознания. Всё естество сосредоточилось на текущем моменте: на запахе пионов от А-Яо, на теплоте кровати, её приятной сухости и мягкости. На том, как чисто и свежо тело после купален. Как сыто нутро после вкусного ужина. Как нежны ласкающие руки.              Мелодия плавно стихла. Не Минцзюэ не спешил открывать глаза. Лёжа к отведённых для него покоях после охоты, он будто отяжелел душой и телом. Устал не столько от охоты, сколько от тяжёлого разговора с Цзюй Цзинсинем. От трупного запаха, будто прилипшего к волосам и одежде. От слов о смерти и, от самого её вида. От её страха.              Ведь если он не попрощается с саблей, смерть его станет совсем близка.              — Дагэ, что с твоей саблей? — тихо спросил А-Яо. Тишина комнаты, ещё минуту назад безмятежная и лёгкая, враз потяжелела.              Не Минцзюэ нахмурился. Знал, что рано или поздно друзья спросят его об этом, но так и не придумал, что ответить. А-Яо склонился, нежно поцеловал его в лоб. Прохладные пальцы замерли на висках. Лань Сичэнь молчал: сидел, вероятно, держа гуцинь на коленях. Такой строгий к себе и мягкий к миру.              — Это горестное оружие, — тихо сказал Лань Сичэнь. — Ведь оно виновато в твоих приступах?              Не Минцзюэ повернул голову. Открыл глаза, встречаясь с хмурым взглядом Лань Сичэня. Кивнул, насколько смог. Закрыл глаза, не желая присутствовать в комнате, пока губы двигались, выстраивая из слов города.              — Клан Не произошёл от рода мясников, чьим оружием были сабли. Чтобы добиться признания, приходилось идти на жертвы: сабли давали нам силу, но быстро отнимали жизни. Между саблей и хозяином неразрывная связь, отнимая светлую ци, сабли возвращали тёмную. Что приводило к искажению ци и скоропостижным смертям. Лекарства от этого не было. Сабли ковали так, чтобы от них невозможно было избавиться: они не плавились в жерновах, не тонули, не ломались. И всегда возвращались к хозяину — это делали для того, чтобы никто не смел даже помыслить о предательстве или измене. Со временем мы обрели уважение и статус, сабли изготавливались всё реже… После смерти отца я запретил их вовсе. Но сам навсегда останусь её заложником. Для меня, как для главы, уже нет выхода.              — Почему? — тихо спросил А-Яо. — Почему нельзя придумать какие-нибудь сдерживающие талисманы, например, и пользоваться саблей как можно реже, если она в прямом смысле убивает тебя? Разве стоит твоя сила жизни?              — Старейшины, — коротко пояснил Не Минцзюэ. — Когда умер отец, не все из них были рады видеть во главе клана мальчишку. Мне пришлось доказывать своё право на клан. Откажись я от сабли тогда, когда наша с Бася связь была ещё не так крепка, и пока она была просто металлом, меня бы не приняли. Слишком ортодоксальные. Для них сабля священна, символ нашего величия, нашей силы. Для них клан Не без сабель — вовсе ничто. Я пошёл на большие риски, запрещая их ковку, и столкнулся с тяжёлыми последствиями. Это был своего рода компромисс: глава клана обязан сохранять при себе саблю и быть неуязвимым для врагов. В том числе если речь идёт о людях.              Так легко было произносить вслух то, что он не рассказывал даже А-Сану. Так просто давались тяжёлые некогда слова.              — Старейшины, — возмутился Цзинь Гуанъяо. — Судя по их возрасту, они не держали в руках сабель. Возможно, знавали только нож для масла!              Не Минцзюэ хмыкнул. Забавно: А-Яо и А-Сан рассуждали так схоже.              Лань Сичэнь бережно отложил гуцинь. Приоткрыв глаза, Не Минцзюэ увидел медленно приближающийся силуэт в нижнем белом ханьфу. Оставшись наедине они не стали удручать себя несколькими слоями одежд. Лань Сичэнь мягко присел рядом. Положил тёплую ладно на грудь Не Минцзюэ. Вздохнул:       — Иногда старейшин нужно выбирать. Заручись поддержкой самых близких адептов. Минцзюэ-сюн, ты глава клана, а старейшины только помощь. В их интересах процветание клана, но о каком процветании может идти речь, когда главы так быстро сменяют друг друга? К тому же, ни у тебя, ни у Не Хуайсана пока нет наследников. Если ты погибнешь от искажения ци, только представь, что станет с кланом. Каково будет твоему брату без тебя, ведь у вас не осталось больше никого роднее друг друга. Я уверен, твоё решение поддержат многие. И даже если ты обратишься за помощью в дружественные кланы, тебе не откажут в помощи, несмотря на то, что это внутриклановые дела.              — Дагэ, тебе всего двадцать пять, — прошептал А-Яо.              Не Минцзюэ не хотелось, чтобы его отчитывали. Чтобы указывали, как правильно поступать и что делать. Разве он сам не думал об этом постоянно? Да и как бы он сейчас избавился от сабли? Их связь слишком сильна, это было попросту невозможно. Выбрось Не Минцзюэ Бася, утопи или попытайся расплавить в печах кузни — проклятая всё равно вернётся к нему. Ещё более злая и неистовая. А раз так, то не было и смысла рисковать внутренним спокойствием клана ради ничего, о чём Не Минцзюэ сразу же и сказал. Он хотел было сесть, чтобы почувствовать себя более уверенно, но мягкая рука Лань Сичэня мягко надавила на грудь.              — Мы придумаем, как избавиться от сабли. Тогда уже можно будет думать о том, как поступить со старейшинами.                     Лань Сичэнь повёл ладонью чуть ниже — скользнул пальцами под тонкую ткань нижнего ханьфу Не Минцзюэ, коснулся горячей кожи. Сходил ли он с ума, позволяя себе подобное с мужчиной? С двумя. Как можно было так открыто и ласкать кого-то без страха осуждения? Так сладко, и вместе с тем горько внутри. Сюнди будет вне себя, когда (или если) узнает. Ведь Лань Сичэнь так и не подпустил его к себе в совершенно интимном плане. Первый поцелуй отдал А-Яо, ведь не считать же за поцелуй то жаркое касание губ через лобную ленту?.. Первые весенние забавы также принадлежали не Ванцзи. Умом Лань Сичэнь бесконечно уважал Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо, телом желал почти так же сильно, как брата. В отличие от близости с сюнди, за эту он, возможно, не будет наказан небесами.              Не Минцзюэ поймал его ладонь. Сжал на мгновение, заглянул в глаза. Он всё ещё лежал на коленях А-Яо — такой уязвимый — и Лань Сичэнь не отказал себе в удовольствие поцеловать его приоткрытый рот. Ему ответили: две горячие ладони распахнули ворот ханьфу, оголили грудь и плечи. Волосы взметнулись, опали тяжёлым шёлком. Не Минцзюэ всё-таки приподнял голову: А-Яо осторожно выбрался из-под него, встал возле кровати — довольно широкой и удобной, но всё же тесной для троих мужчин. Поймал на себе два взгляда и, закрыв глаза от смущения, спросил с себя ханьфу — единственную вещь, прикрывавшую тело. Влажноватые концы волос волной окутали тело, скрыли розовые бутоны на груди. Не Минцзюэ протянул руку, и А-Яо с удовольствием погрузился в его объятия. Вместе с Лань Сичэнем они, целуя, потираясь и нежа, избавили Не Минцзюэ от одежды…                     …Цзинь Гуанъяо лежал на груди у Не Минцзюэ — влажной от пота, горячей. Под плотью истово колотилось сердце. Его зажали в двух сторон, обняли крепко и бережно. Липкое семя соединяло их насытившиеся тела. Воздух загустел. Цзинь Гуанъяо медленно моргал, смотря в белый высокий потолок. Губы гэгэ замерли на сочленении шеи и плеча. Губы дагэ продолжали оставлять маленькие ленивые поцелуи на груди вокруг бутонов.              Он ощущал себя полноценным. Не обязанным. Восхитительно-наполненным и в то же время пустым от тянущих и болезненных размышлений, ранящих мыслей.              — Дагэ, эргэ, — тихо прошептал Цзинь Гуанъяо, продолжая смотреть в потолок. — Если я чувствую себя счастливым, значит, я грешен?              В ответ он получил возмущённый лёгкий укус в плечо от Не Минцзюэ и тихое «Ни в коем случае» от Лань Сичэня.