Его правильно-неправильный выбор

       Энакин покидал закусочную Декса в отличном настроении, предвкушая увидеть, как расцветет улыбка на губах его падавана, когда он принесет ему его любимое лакомство — воздушные пирожные с начинкой из муджа-фрукта. Оби-Ван это заслужил. Сегодня он снова выручил своего непутевого мастера, в очередной раз написав за него отчет о прошедшей миссии. Коробочка с пирожными являлась в равной степени как благодарностью, так и извинением. Все-таки составление отчетов было его, мастера-джедая, прямой обязанностью. И неважно, что Кеноби сам вызвался спасти его от участи становления мишенью для неодобрительных взглядов магистров, или что он справлялся с их написанием лучше него.       Его мама, конечно, приложила все усилия к тому, чтобы обучить никогда не ходившего в школу Энакина всем базовым вещам, включая счет и грамоту, но в написании долгих структурированных официальных документов он был не силен. Его всегда больше интересовала техническая часть любого вопроса. Поэтому в его собственных докладах всегда было слишком много незначительных лишних деталей и нет-нет, да временами проскакивала парочка крепких, недостойных джедая слов, которым нашлось бы место разве что в казармах его солдат или непосредственно в пылу сражения, когда вам с бойцами немного не до учтивости. Винду, конечно, каждый раз строил с них очень смешные гримасы, даже не надоевшие Энакину за все эти годы, но все же они не стоили той головомойки, через которую ему приходилось за них проходить. У Оби-Вана же никогда не было подобных проблем. Он вырос на Корусанте, впитав в себя культуру местных жителей и их манеру держаться, подобно аристократу, но при этом не заразившись их цинизмом и чрезмерным чувством собственной важности. В глазах Скайуокера у него была самая чистая душа и самое доброе сердце. И в Силе он сиял так, как никто другой. Одно его присутствие приносило в душу Избранного покой, которого ему всегда недоставало. Уже хотя бы за это, сугубо на взгляд Скайуокера, Оби-Ван заслуживал того, чтобы мастер баловал его время от времени. Да и в конце концов, Энакину никогда не требовался повод, чтобы порадовать своего ангела.        Энакин улыбнулся, ускорив шаг. Одна мысль о том, что они вот-вот встретятся снова, разливалась в груди джедая приятным теплом, и сердце охватывало радостное волнение. Пусть они были разлучены самое большее на полдня — Скайуокер еще должен был отчитаться Совету об их с Оби-Ваном успехах лично и, конечно же, заскочить к Дексу за подарком. Но каждая минута, проведенная вдали от его падавана, растягивалась для Энакина на бесконечно долгие часы. Будь на то его воля, он бы не отходил от того ни на шаг, да обстоятельства почти никогда не складывались в его пользу. К счастью, их еще ни разу не разделяли друг с другом больше, чем на месяц — и то было вынужденно, поскольку вне стен Залов Исцеления Кеноби выздоравливал бы гораздо дольше после той, пожалуй, самой ненавистной Скайуокеру миссии, где его ангел едва не пожертвовал ради ее успеха собой. Энакина до сих пор периодически мучили кошмары, в которых ему это все-таки удавалось. Но, как и обида, которую пострадавший, но живой Оби-Ван потом еще долго держал на него за испорченный план и сотни смертей невинных, которых можно было бы избежать, если бы его взбешенный как сотня ситхов мастер не вмешался в последний момент, это была сущая мелочь.       В Храм Энакин возвращался едва ли не в припрыжку, трусцой оббегая своих братьев и сестер джедаев, оказавшихся у него на пути и лишь покачивающих головами ему вслед на его эксцентричность. Ему было плевать. Самое главное, что Оби-Ван находил это скорее забавным, и если временами и осаживал своего мастера за неуместную в ситуации излишнюю эмоциональность, то с исключительно напускной строгостью и выдающим его веселым блеском в наполненных нежностью до краев глазах.       В подобные моменты так и не скажешь, кто из них двоих на самом деле мастер, а кто — падаван. Их выдавала разве что заметная разница в возрасте, поскольку Скайуокер уже приближался к своим сорока, а Кеноби лишь недавно исполнилось двадцать. Еще пара-тройка лет, и для него придет время последнего испытания в качестве падавана. Оби-Ван станет рыцарем-джедаем, а там недолго и до звания мастера, поскольку Энакин сам получил свою первую ученицу, Асоку, спустя всего пару лет после собственного посвящения. А значит, они будут видеться гораздо реже. Новая ответственность точно отнимет все время его бывшего падавана. Или вернее: эта ответственность отнимет Оби-Вана у него.       Энакин невольно затормозил перед дверью в комнату Кеноби от этой мысли, тихо вздохнув. На миг замер, прислонившись лбом к прохладной поверхности двери, закрыв глаза и попытавшись сосредоточиться на том, чтобы выпустить в Силу избыток невыносимой грусти, вдруг охватившей все его существо. Это было странно. Конечно, его и раньше печалило осознание того, что ничто не вечно. Даже звезды! Что уж говорить о связи двух смертных существ, срок жизни которых редко добирался до порога одного столетия? Но почему-то именно сейчас эта мысль, будучи далеко не новой, прошла сквозь его сердце зарядом бластерного огня, едва не подкосившего его ноги. От интенсивности ощущений Скайуокера едва не согнуло пополам, если бы не опора в виде двери. Он втянул воздух сквозь зубы и задышал медленнее, пытаясь успокоить разбушевавшееся сердце. А ведь ему казалось, что он уже давно смог убедить себя смириться с их неизбежным расставанием. Так почему сейчас он ощущал себя так, будто не достиг в этом вообще никакого прогресса? Это плохо. Не хватало еще взволновать его ангела своим хмурым видом.       Вот только выпускать лишние эмоции в Силу, несмотря на всю его избранность, без содействия Оби-Вана получалось у него с переменным успехом. Кеноби всегда приходилось чуть ли не заставлять его помедитировать хотя бы совместно, раз уж его упрямый мастер отказывался делать это самостоятельно, ссылаясь на бесплодность тысяч и тысяч его предыдущих попыток за прошедшие десятилетия. И, как и ожидалось, без содействия Кеноби у него ничего не получилось и в этот раз. Непонятная тоска все еще обвивалась вокруг его сердца, словно шипастые лианы с Кашиика, обладающие такой силой, что были способны смять собой их танки. И любая, даже самая мимолетная мысль об их с Кеноби неизбежном расставании, добавляла этим коварным силкам еще одно кольцо.       Наконец, выровняв дыхание, Энакин прислушался к происходящему по ту сторону двери. Из-за нее не доносилось ни звука. Хотя он чувствовал, что Оби-Ван точно там. Может, спит?       Более менее снова взяв себя в руки, Скайуокер отстранился от двери, одновременно с тем поправляя правой рукой плащ, и легонько постучал по ней костяшкой механического пальца. Материал, из которого были сделаны двери в жилом крыле Храма, обладал отличной реверберацией, так что Оби-Ван точно должен был его услышать. Тем более в их квартире сегодня и так было как-то неестественно, тревожаще тихо даже по меркам умиротворяющей атмосферы Храма. По правде, этот стук был не более, чем вежливой формальностью. Его падаван наверняка почувствовал его приближение, еще когда Скайуокер только подходил к главным воротам. Однако с той стороны двери никто так и не ответил. Для Энакина, впрочем, это послужило молчаливым приглашением войти.        — Падаван, — без лишних приветствий протянул предовольный собой Энакин с широкой улыбкой, — смотри, что у меня для тебя е…        Он оборвал себя на полуслове. Первым, что бросилось джедаю в глаза, была непривычная мрачность, царившая в комнате Оби-Вана. Кеноби, что в глазах Энакина сам был будто соткан из света, не закрывал в своей спальне автоматические ставни на окнах, даже когда готовился ко сну. Будто не только солнце, но даже мерцающие огни тысяч спидеров, безостановочно проносящихся по небу Корусанта с утра до ночи, приносили ему комфорт. Сейчас же окно было плотно закрыто, и сгорбленная фигурка Оби-Вана неподвижно сидела на кровати, свесив ноги на пол. Что еще странно: его падаван был в уличных одеждах, хотя сам он всегда ругал Энакина за привычку садиться в ней на кровать — неважно расправлена она или нет — даже если та была его собственной. В его руках посекундно все сильнее хмурящийся Энакин разглядел очертания хорошо знакомого ему предмета, отчего неприятное предчувствие в душе только усилилось.       В два широких шага он стремительно преодолел расстояние от двери до кровати, садясь рядом с Оби-Ваном. Коробочка с десертом была отложена за спину и тут же позабыта в угоду тому, чтобы мягко накрыть обе ладони его чем-то явно расстроенного падавана своими. Те показались ему жутко холодными, поэтому он рефлекторно сжал их крепче в желании согреть.       — В чем дело, Оби-Ван?       — Ни в чем, — бесцветно ответил Кеноби голосом тихим, как шелест травы, а сам он даже не взглянул на своего мастера.        — А, то есть ты решил просто так посидеть в темноте и полюбоваться полом в своей комнате? — изогнул бровь нисколько не убежденный его ответом Скайуокер.       — Я собирался вздремнуть, и свет мне мешал, — Оби-Ван пожал плечами, — но я не успел лечь, потому что пришли вы. Вот и все.        — Раньше тебя свет не беспокоил…       «Как и мои визиты…» — уже не стал добавлять Энакин, несмотря на кольнувшую сердце обиду на внезапную холодность со стороны его падавана. На это Кеноби вовсе промолчал, как ему, наверное, думалось незаметно опустив голову еще ниже, словно он пытался спрятаться от внимания мастера за своими волосами.       Когда Оби-Вана только поручили ему, тот был пострижен максимально коротко, из-за чего его волосы неизменно вызывали у Энакина забавные ассоциации с пушистой шерсткой эвоков. Падаванам не то чтобы запрещалось отращивать волосы. Если они становились слишком длинными, их просто нужно было убирать в прически, чтобы они не мешали на тренировках или их случайно не отрезало лезвие светового меча. Но сам Оби-Ван, как он позже признался, ходил так, потому что такова была просьба его предыдущего мастера, и Кеноби этого оказалось достаточно. Не требования даже, а одной только просьбы. Хотя со временем для Энакина стало очевидно, что у Оби-Вана были совсем иные предпочтения относительно своего внешнего вида.       — Оби-Ван, я знаю, когда ты врешь, — не став мириться с показным игнорированием, Энакин отнял одну руку с ладоней падавана и ласково убрал ей несколько прядей медных волос ему за ухо, чтобы вновь видеть его лицо, в процессе слегка задевая кончиками пальцев подозрительно влажную щеку, — а ты знаешь, что я очень не люблю, когда ты это делаешь.       Еще больше ему не нравилось только видеть, как его ангел плачет. Сейчас Кеноби был уже спокоен, но доказательство его подавленности все еще отчетливо виднелось на чуть покрасневших щеках, даже несмотря на окружавший их полумрак.       — Говорю же: ничего такого не случилось, — его падаван не был бы собой, не продолжи он упрямо держать свои чувства при себе. За те четыре года, что они провели вместе, сформировав между собой ученическую связь, Энакин так и не смог добиться от него той открытости, какой бы ему хотелось. Она была удручающе не полной.              Разумеется, он знал и чувствовал любовь и уважение своего падавана. Но ему всегда было мало. Мало его мыслей, его истинных чувств, его внимания. Мало самого Оби-Вана. Как будто тот всегда был с ним и не здесь одновременно, несмотря на то, что они проводили друг с другом дни напролет. И, к сожалению, Энакин даже догадывался, где пребывал порой разум Кеноби. К кому до сих пор так болезненно явно тянулась его душа.       — Ты снова виделся с Квай-Гоном? — спросил Энакин, хотя по серьезности, если не сказать строгости, что обрели его интонации от одного лишь упоминания этого имени, было понятно, что это не вопрос. Кеноби тут же, словно по команде, даже слишком резко повернулся к нему лицом, в его блестящих от недавних слез глазах читалось удивление.       — Как вы…        Очнувшись от своей апатии, юноша будто только сейчас вспомнил, что до сих пор держит в руках речной камень, некогда подаренный ему предыдущим мастером. И только теперь заметил, что Энакин не торопился отпустить его руку. Впрочем, не было похоже, чтобы он был против этого. И так как вопрос отпал сам собой, Кеноби не оставалось ничего, кроме как печально вздохнуть. Тонкие пальцы под ладонью Скайуокера слегка зашевелились, возобновив поглаживание гладкой поверхности камня.       Энакин постарался подавить вспышку раздражения. Он никогда не понимал ценность этого «подарка». До сих пор от того, чтобы вырвать его у Оби-Вана из рук и раскрошить в пыль с помощью Силы, его останавливало лишь то, что он знал, насколько этот мусор при всей своей бесполезности и жалкости был тому дорог. Если бы только Кеноби был его падаваном с самого начала… Он бы сделал все возможное, чтобы подарить ему в такой важный день именно то, чего бы он действительно хотел.       — Все нормально, правда, — вероятно, почувствовав его растущее недовольство, заверил его Оби-Ван с такой вымученной улыбкой, что ей не поверил бы даже годовалый юнлинг. От ее вида даже Энакин вдруг вновь ощутил себя совершенно несчастно.       И тут же понял с кристальной ясностью: та лавина эмоций, накрывшая его на пути сюда, принадлежала не ему. Как и сейчас, то была боль Кеноби. Столь сильная, что она передалась ему, преодолев ментальные щиты обоих. Крифф, да он прямо сейчас все еще чувствовал ее отголоски! Обычная ученическая связь, даже такая крепкая, как у него с Оби-Ваном, не была способна на такое. Но в данный момент Энакин не располагал ни временем, ни желанием ломать голову над тем, что все это может значить. Его падаван нуждался в нем. Пусть сам пока этого не понимал.       — Будь все, как ты утверждаешь, нормально, ты бы не ходил как в воду опущенный всякий раз, как вы с ним сталкиваетесь, — он честно не хотел, чтобы это прозвучало так грубо. Словно какая-то претензия. Поэтому тут же поспешил смягчиться. Его злость ведь была направлена вовсе не на Кеноби. А на человека, виновного в его страданиях.

Его слезах.

      А Энакин был готов карать обидчиков его ангела и за меньшее.       — Что все-таки произошло между вами? — спросил он, не удержавшись от того, чтобы погладить чужие костяшки пальцев. В знак утешения и вместе с тем напоминания о том, что он всегда будет рядом. Оби-Вану больше не нужно все держать в себе. Не нужно переносить свою боль в одиночку. К тому же так, как оказалось, считает даже Сила — иначе для чего еще ей понадобилось сплетать их эмоции?       — Вы и так знаете, — каким-то образом в этот раз Кеноби удалось вздохнуть еще более несчастно. — Он отказался от меня. Потому я и стал вашим падаваном.       — Да, но ты никогда не говорил причину. Настоящую причину, Оби, — предупредив возражения, сказал Скайуокер требовательным тоном, выделив интонацией ключевое слово. — Я не верю, что все дело лишь в этом его Ксанатосе. Он погиб десять лет назад, а пал и того раньше! С тех пор ты оставался падаваном Джинна на протяжении шести лет! Но потом тот просто взял и передумал? Не поздновато ли он спохватился, что не годится на роль учителя?       Не дожидаясь ответа на явно риторический вопрос, он добавил:       — Знаешь, меня это всегда удивляло. Джинн либо еще более жесток, чем я считал все это время, либо ты, мой дорогой, мне все-таки что-то не договариваешь.       Поерзав на месте, Кеноби опустил глаза и упрямо сжал губы в очевидном намерении унести все свои тайны в могилу. Скайуокера это не устраивало. Он ненавидел давить на своего падавана, но сейчас тот просто не оставлял ему выбора. Двумя пальцами он приподнял голову полуудивленного, полусмущенного этим Оби-Вана за подбородок, буквально вынуждая того посмотреть на себя.       — Это не допрос, милый, — напоровшись на его совершенно растерянный взгляд, как можно мягче напомнил он на всякий случай, — но мне правда нужно знать, что делает тебя таким несчастным спустя столько лет. Он тебя оскорблял? — Оби-Ван отрицательно качнул головой на вопрос, невольно сбрасывая его пальцы. — Обижал?       — Нет, — секунду помолчав, Кеноби все же неохотно добавил. — По крайней мере, не намеренно.       — Он… — сердце Энакина на миг сжалось от нехорошей догадки, дальнейшие слова пришлось подбирать с максимальной осторожностью. — Он сделал тебе что-то? Что-то… нехорошее? Что тебе не понравилось?       — Что?! — тотчас воскликнул Оби-Ван. Теперь он выглядел по-настоящему смущенным и даже несколько напуганным. — Нет! Ничего такого, правда! Он бы никогда… Он всегда был добр ко мне. Дело вообще не в нем!       — Тише, тише, — Скайуокер погладил его по спине свободной рукой, наклоняясь еще ближе, так, что теперь практически обнимал, едва не касаясь губами его макушки. — Прости, что я вообще допустил такую мысль. Но что мне еще остается, как не гадать, если ты ничего мне не говоришь?       По тому, как рьяно Кеноби принялся защищать своего бывшего мастера, Энакин с облегчением и долей стыда признал, что, к счастью, все-таки не прав в своем предположении. Однако стыдно ему было вовсе не за-за того, к каким выводам о мастере Джинне он едва не пришел. А за это самое чувство облегчения. Ведь оно касалось не только подтверждения тому, что в компании Квай-Гона Оби-Вану действительно ничто не угрожало, но и самого факта, что Джинн не пытался присвоить себе то, что по праву принадлежало ему. Разумеется, вовсе не как раб. Скорее самое ценное, что только было в жизни Скайуокера после смерти его матери.       — Но если дело не в нем, то в чем тогда? — продолжал он между тем настаивать.       — Во мне, — на грани слышимости ответил Оби-Ван. И Энакин почувствовал, как на миг в поиске комфорта вокруг пресловутого речного камушка снова сжались пальцы в его ладонях.       — Оби-Ван, если это очередное вступление перед тем, как как ты вновь начнешь рассказывать мне бантовье дерьмо о том, что ты весь из себя такой плохой падаван или джедай, лучше остановись прямо сейчас, — строго предупредил его Энакин.        — Нет, сейчас я действительно о другом, — было видно, каких трудов Оби-Вану стоило открыть ему правду. — Это я виноват в том, что мастер Джинн решил от меня отказаться. Только я…       — Прости, но я не понимаю, — нахмурился Энакин.       Что такого мог натворить Оби-Ван, чтобы само воплощение спокойствия, легендарный мастер-джедай Квай-Гон Джинн, кому практически не было равных ни в искусстве дипломатии, ни во владении Живой Силой — по сути, самом деликатном проявлении Силы — вдруг вот так взял и избавился от него, будто выбросил ненужную вещь, а не живого человека, о котором заботился, кого учил и за кем присматривал столько лет?       Ну вот при чем тут вообще может быть Ксанатос?! Оби-Ван не слишком-то походил на ситха.       А что еще-то могло сподвигнуть столь, как Энакину не переставали напоминать все вокруг, мудрого и непоколебимого человека на такое радикальное решение? Какой проступок соразмерен тому, чтобы в наказание вмиг разорвать связь, формировавшуюся годами? И что же все-таки разрушило их дружбу?       Оби-Ван грустно усмехнулся, должно быть, услышав эти его мысли в их связи. И сказал то, что Скайуокер ожидал услышать от него, наверное, в самую последнюю очередь, где-то сразу после «мне надоело оставаться на светлой стороне» и «я больше никогда не буду спорить с вами, учитель».       — Я его поцеловал, — вот так просто сказал ему Оби-Ван с горькой усмешкой. Если он над чем и смеялся в этой ситуации, то только над собой.       Ответ прозвучал так обыденно, как будто эти несколько слов не должны были перевернуть мир Скайуокера вместе со всем, что он, как искренне был уверен, когда-либо знал о своем падаване. Падаване, которого четыре (лучших) года (в его жизни) назад ему практически всучили без какого-либо толкового объяснения причин. Того, кого никто больше не хотел брать — кто-то из-за возраста, кто-то из-за слухов, что он оказался просто не годен, слишком слаб в своей связи с Силой, вот Джинн от него и отказался, а такой человек не может ошибаться в подобных вещах! Кто-то даже считал, что Оби-Вану просто не хватило духа продолжать слишком сложное для него обучение. Вздор! Для того, чтобы сделать то же, что сделал он, требовались исключительная смелость и невероятная сила духа. Энакин ни разу не видел, чтобы кто-то рискнул хотя бы обнять Квай-Гона. Он казался неприступнее ледяных стен Илума. Хотя уважали его, казалось, вообще все. Даже в Совете, несмотря на их вечные разногласия.        От удивления Энакин невольно отпустил руку юноши и сразу же осознал свою ошибку от одного взгляда на огорченный изгиб его тонких губ. Но, глядя на них, точно завороженный, Скайуокер мог думать лишь о том, что криффову счастливчику Квай-Гону все-таки довелось попробовать их на вкус. Как после такого кто-то мог не только не обзавестись зависимостью от этого вкуса, но еще и добровольно отказать себе в возможности еще когда-либо его ощутить?!       «И впрямь старый дурак!» — мысленно возмутился Энакин. С другой стороны, своей глупостью он оказал ему огромную услугу. Больших трудов ему стоило подавить так и просящуюся на лицо триумфальную улыбку, когда он попытался убедительно выразить сочувствие и адекватную долю любопытства. К счастью, заседания Совета за прошедшие годы научили его показывать публике именно те эмоции, что от него хотели увидеть. Тем более сейчас задача упрощалась в разы: он ведь действительно сочувствовал юноше и хотел узнать всю историю. Просто эти чувства находились далеко не на первом плане. Парадом в его душе командовала жажда обладать.        — Совет… — медленно начал Энакин, прочистив горло, чтобы согнать хрипотцу, и облизнул внезапно пересохшие губы, — ни о чем таком не рассказывал…       — Потому что они сами не в курсе, — вздохнул Оби-Ван, начав нервно прокручивать камень в руках. Воспоминания о том дне, должно быть, неслись перед его затравленным взглядом подобно подам в смертельно опасной гонке, победа в одной из которых многие годы тому назад стала для Скайуокера билетом с Татуина. А для его матери — билетом на тот свет.        — Мастер Джинн соврал ради меня на глазах у всего совета. Сказал, что больше не может обучать меня из-за своих страхов «вырастить еще одного ситха». Он взял вину на себя, а им скормил старую историю о павшем Ксанатосе. Магистры были только рады принять эту чушь за правду, чтобы потом было чем стращать других падаванов и их мастеров: мол, смотрите, вот, к каким последствиям ведет падение на темную сторону Силы!       Стоит отдать ему должное, невольно восхитился про себя Энакин. Квай-Гон спрятал голову уродливой правды под останками некогда близкого ему человека. Рискнул выставить себя некомпетентным учителем и джедаем, что так и не смог отпустить свое прошлое до той степени, что был готов поставить крест на чужом будущем. Ни для кого в Ордене не секрет: ему больше никогда не доверят падавана. Скайуокер был доволен таким исходом, он привык презирать старшего джедая за его малодушие, оказавшееся по итогу жертвой, значимость которой было сложно преувеличить. В конце концов, Джинна могли и вовсе исключить из Ордена, признав непригодным для дальнейшей службы. И невыносимо несчастный вид, с которым Кеноби поделился полной историей с Энакином, пожалуй, самой страшной своей тайной, не оставлял ни тени сомнения: Оби-Ван осознавал истинную цену своего текущего положения. Он остался в Ордене, его репутацию лишь немного попортили не находящие ни одного подтверждения слухи, но самое главное: ему даже нашли нового мастера!       На войне и в политике знание могло оказаться оружием смертоноснее, чем любое оружие, сотворенное руками живых существ или машинами. Передав Энакину это знание, Оби-Ван все равно что вложил ему в руки рукоять собственного светового меча и приставил ее к своей груди там, где сейчас, без сомнения, бешеной птичкой о клетку ребер билось его сердце. Но Скайуокер скорее отсечет себе вторую руку, чем когда-либо воспользуется этим опасным знанием против своего ангела.       К тому же помимо ревностного раздражения, оно принесло ему самый лучший подарок: надежду. Оби-Ван уже однажды влюблялся в своего мастера! Кто сказал, что это не может повториться вновь? Или что этому никак нельзя поспособствовать?       — Вы молчите, — со смиренной улыбкой заметил Оби-Ван, вырвав взбудораженного Энакина из оцепенения.       — Прости, я просто задумался, — даже не соврал тот, тотчас как бы между прочим интересуясь:       — А ты… до сих пор его любишь?       Казалось бы, такой простой вопрос. Достаточно односложного ответа: да или нет. Но целый калейдоскоп эмоций, на долю секунды отразившийся в бесконечно печальных глазах его падавана, весьма ощутимо ударил его под дых. И тут Энакин уже не был так уверен, кому из них двоих принадлежала эта боль.       Потому что Оби-Ван ответил, но не так, как того хотел или боялся Скайуокер. А встречным вопросом:       — Теперь вы тоже во мне разочарованы?       — Оби-Ван… — неверяще протянул старший джедай с нежным негодованием на очередную попытку его падавана себя принизить и переместил руку, что все это время лежала у того между лопаток, ему на поясницу, приобнимая юношу за талию и вместе с тем ненавязчиво призывая того уложить голову своему мастеру на плечо. Давно привычный к подобного рода объятиям между ними, Кеноби не стал противиться, с тихим вздохом облегчения сделав именно то, что от него хотел Энакин. Даже потерся о его плечо затылком, пока устраивался поудобнее, подобно ласковому лот-котенку.       — Ничто в тебе не способно меня разочаровать, — заверил Скайуокер ему в макушку, опаляя ее горячим дыханием. Незаметно вдыхая сладкий запах его волос. Хотелось остаться в этом моменте навсегда. Наедине с теплым Оби-Ваном под боком. Подальше от войны. От совета магистров. И одного конкретного мастера-джедая, причинившего его ангелу столько боли лишь за то, что тот с чего-то посчитал его достойным своей любви. Но если кто и был ее достоин, то только он, Энакин. Он уже сделал для Кеноби больше, чем Джинн когда-либо сможет.       Вырывая из ревностных мыслей, Оби-Ван вдруг решил смешливо поддразнить его, что было безусловно хорошим знаком:       — Даже если бы я тоже стал ситхом?       Искренне удивившись вопросу, Энакин опустил взгляд, столкнувшись с хитрым прищуром голубых глаз, от вида которых у него сладко заныло под ребрами. Такой вариант никогда не приходил ему в голову. Разве нечто настолько прекрасное способно запятнать себя тьмой? Скайуокер был совершенно уверен: даже помести кто-то Оби-Вана в самый ее центр, он просто развеет всю черноту своим ослепительным светом. По крайней мере, с его, Скайуокера, тьмой всегда происходило именно это. Сколько бы раз она ни пыталась вернуться, Кеноби, сам того не зная, прогонял ее обратно в глубины его души одним своим присутствием. Но и это же самое присутствие, как ни парадоксально, пробуждало в Энакине тьму несколько иного толка. Это был во всех отношениях необычный баланс. Хорошо, что он пока сохранялся.       — Давай начнем с того, что мне куда проще представить ситхом магистра Йоду или Джа-Джа Бинкса, чем тебя, — фыркнул Энакин, вызвав у падавана удивленный, но явно польщенный смешок своим комментарием, — но даже если мне только что, допустим, все-таки хватило воображения на нечто настолько невероятное, уверяю тебя: даже в таком случае мой ответ бы не изменился.       Выражение, которое приняло лицо Оби-Вана после этих слов, было просто незабываемым. Граничащее чуть ли не с шоком удивление в нем боролось с радостью за право встать на переднем плане, но, видимо, удивление все-таки оказалось сильнее.       — Вы это серьезно?!        Энакин ответил не сразу, сначала крепче сжав в руке его ладонь.       — Никогда не сомневайся в моей преданности тебе, Оби-Ван Кеноби, — в итоге сказал он, глядя ему в глаза. — Ты — мой падаван и моя ответственность. Я последую за тобой куда угодно. И сделаю для тебя что угодно.       Серьезность, с которой были произнесены эти слова, заставили Оби-Вана невольно сглотнуть, но Энакин, проследивший нечитаемым немигающим взглядом за движением его кадыка, не дал ему как-либо ответить на них, продолжая прежним мягким тоном, как будто в полумраке комнаты его падавана только что не прозвучало нечто, подозрительно похожее на клятву:       — Что до твоей, кхм, проблемы: все не настолько страшно, как ты думаешь. Даже самый образцовый джедай не застрахован от чувства влюбленности. Ее нельзя выключить на кнопку, как лезвие светового меча, и это совершенно нормально. В нашей власти здесь только выбор управлять ей или позволить ей управлять нами.       — И я сделал неправильный, — тихо заключил Оби-Ван, обратив к закрытому ставнями окну невидящий взгляд. Что бы (или, что более вероятно, кого) он ни представлял на том месте, Энакин вновь ощутил его боль, как свою собственную.       — Как джедай, возможно, — не стал отрицать Скайуокер, второй рукой, до того державшей его ладонь, принявшись в задумчивости теребить его падаванскую косичку двумя пальцами; Кеноби, затаивший дыхание в ожидании продолжения, позволил ему играться с его волосами без всяких возражений.       — Но ты как будто постоянно забываешь о том, что ты также человек. Этот баланс необходим. Как в Силе, в которой нет только светлой или только темной стороны. И уже как человек, ты сделал правильный выбор. Так, как велело тебе твое сердце. Отказавшись от него, более хорошим джедаем не стать. Ты только сделал бы себя несчастным. Замкнутым. Безразличным. А ты не хуже меня знаешь, что это не те качества, которыми должен обладать джедай. Эмпатия и любовь — это именно те чувства, что помогают нам делать галактику лучше. Они лежат в самой основе добра.       — Ну, как видите, счастливым я тоже не стал, — с печальной усмешкой заметил Оби-Ван, вернув взгляд обратно на камень в своих руках. Нагретый теплом его ладоней, он оставлял на коже и его пресловутом, доставляющем ему, казалось, только проблемы сердце фантомные ожоги.       — Первая любовь редко бывает счастливой. Или продолжительной, — с какой-то странной интонацией ответил Энакин, не то вспоминая что-то из своего личного опыта, не то все-таки думая о его нежелательной привязанности к своему бывшему мастеру. Он отпустил его косичку, только чтобы вновь накрыть ладонью руку, в которой Кеноби продолжал сжимать камень, несмотря на покалывающую кожу боль, которую теперь чувствовали они оба. — Многие падаваны сталкивались с тем, что испытывали ее к своим мастерам. И многим после тебя тоже суждено пройти через это. В этом нет ничего дурного или удивительного. В конце концов, на долгие годы мастер остается для своего падавана самым близким существом во всей галактике. Между такими, как мы, формируется связь, недоступная тем, кто едва чувствителен к Силе. Было бы куда более странно, если бы время от времени она не превращалась в нечто большее. Тебе так не кажется?       — Я понимаю, учитель. Другие ребята говорили то же самое, — со смирением ответил Оби-Ван, — как и о том, что это пройдет…       — Не прошло? — если его, вероятно, излишне поспешный вопрос и прозвучал больше с плохо скрываемой надеждой, чем участливо, Кеноби не придал этому значения. Как и не заметил — или, зная его, скорее сделал вид — что Энакин только что просто перефразировал свой предыдущий вопрос, на который падаван ему так и не ответил.       Как бы то ни было, Оби-Ван вздохнул.       И Энакин теперь не только чувствовал, но видел перед собой как наяву такую до боли знакомую высокую фигуру. Статную осанку, легкую полуулыбку, что, казалось, никогда не покидала этого красивого лица. И голубые глаза, полные ласковой гордости, понимания, уважения, мудрости, доброты. Вопреки всему, уживающихся с бесконечным, пронизывающим его юное сердце холодом. В этих глазах он видел свое отражение: взволнованного, восторженного падавана, готового ради обладателя этих глаз буквально на все. Он видел в них по отношению к себе все только самое хорошее и приятное.

      Все, кроме любви.

      Какой-то частью своей души он понимал это еще тогда, просто не хотел признавать. Он шел на риск осознанно, из отчаяния. Из надежды, что ему действительно только кажется. Что безразличие — это только фасад. Поэтому он рискнул и сделал свой правильно-неправильный выбор. Поэтому Квай-Гон сегодня даже не мог посмотреть ему в глаза, избегая его взгляда так, будто из них двоих именно он четыре года назад совершил ошибку, едва не стоившую ему будущего. Поэтому в его груди болело так, словно его сердце было в паре ударов оттого, чтобы окончательно расколоться на части или вовсе заглохнуть. Поэтому он вспомнил, как в тот роковой день он сидел, содрогаясь от сдерживаемых рыданий, снаружи зала совета в ожидании решения магистров, и все, чего ему, новоиспеченному падавану без мастера, хотелось — это умереть. Уж лучше умереть, чем и дальше чувствовать эту проклятую любовь, что не принесла ему ничего, кроме боли. Но даже этого ей показалось мало. В одночасье она лишила его всего: Ордена джедаев, будущего и, что хуже, невыносимее всего — она лишила его Квай-Гона.       Любовь отняла у него его мастера.       Любовь продолжала пытать его до сих пор.       — Хотел бы я, чтобы прошло… — неожиданно раздалось откуда-то справа.       Видение развеялось, как дурной сон. К нему вернулось ощущение тепла под боком, приятной тяжести головы его падавана на плече. Но Энакин еще некоторое время чувствовал легкую тошноту и головокружение. А еще боль. И злость. Но также решимость такой силы, что прежде еще не испытывал.       — Будь я на месте Джинна, — произнес он намеренно медленно, словно ему до сих пор требовалось время на решение, принятое им еще до того, как эти слова хотя бы успели сформироваться в его голове, — я бы ни за что так с тобой не поступил. Даже если он думал, что действует из лучших побуждений, это было жестоко.       Оби-Ван слабо улыбнулся и повернул голову так, чтобы прижаться к его плечу щекой, прикрывая глаза в умиротворении.       — Я вам верю.       Его улыбка стала только шире, когда он почувствовал, как Скайуокер принялся поглаживать его по голове рукой, пока дюрасталевая, приятно (и совсем не обжигающе по сравнению с камнем в ладони) нагревшаяся от тепла его тела, все так же обвивала его талию грузом заботы и защиты. В объятиях мастера Скайуокера большая часть его теперь уже, казалось, хронической боли отступала, уступая место спокойствию и долгожданному облегчению. Кеноби был бесконечно благодарен ему за предоставленную передышку. Но самое главное: за понимание и принятие.       — Что ж, если ты вдруг когда-нибудь по какой-то причине все же усомнишься в моих словах, ты всегда можешь их проверить.       Кеноби распахнул глаза, в последний момент удержав себя от того, чтобы присесть на кровати прямо, ведь для этого пришлось бы отстраниться от мастера и потерять как опору, так и столь желанное сейчас тепло.       — То есть… Мастер, я правильно понимаю? — робко уточнил Оби-Ван, продолжая с еще большей неуверенностью. — Я должен буду вас… поцеловать?       Даже полумрак комнаты был не в силах скрыть пунцовый оттенок его обычно бледных щек.       — Чтобы убедиться в моей искренности — почему бы и нет? — как ни в чем не бывало Энакин повел свободным от головы Оби-Вана плечом, тем самым как бы пожимая обоими. — Я думаю, это будет вполне честно.        Столкнувшись с едва ли не осязаемым недоумением в глазах падавана, он поспешил добавить, кривовато улыбнувшись краешком губ от взыгравшего в нем волнения:       — Только если захочешь, конечно! Не обязательно делать это прямо сейчас. Или вообще когда-либо! Это не требование. Просто хочу, чтобы ты знал, что у тебя есть такая возможность, вот и все…       Мысленно за эти произнесенные слитной скороговоркой фразы Скайуокер успел проклясть себя где-то раз семь. Но Кеноби не дал ему шанса вернуть назад хотя бы одну из них и обернуть все в шутку. Он отстранился и прежде, чем Энакин в панике потянулся бы за ним вслед, чтобы вернуть его назад, от волнения путаясь в извинениях и оправданиях, порывисто прижался к его губам своими. При этом Оби-Ван еще и крепко зажмурился, точно в испуге или ожидании незамедлительного наказания за свою дерзость. Ни за что в жизни после истории с мастером Джинном он не пошел бы на подобный риск во второй раз, если бы не разрешение мастера Скайуокера.       Все закончилось так же быстро, как началось. Растерянно хлопающий глазами Энакин даже не особо понял, что вообще только что произошло, и не привиделось ли ему. Впрочем, сумасшедший стук сердца в груди неиллюзорно подсказывал, что его падаван действительно только что поцеловал его. И у этого невероятно прекрасного события оказался буквально один, но существенный минус: это было катастрофически, возмутительно, совершенно неприемлемо быстро и мало.       — И это все? — усмехнулся Энакин, надеясь, что за своим собственным (и, стоит отметить, чертовски очаровательным) смущением Оби-Ван не заметил, как при этом чуть нервно дрогнули его губы, и уж тем более то, как громко сейчас билось его обезумевшее сердце. Потому что вот лично ему казалось, что оно с минуты на минуту просто выскочит из груди прямо его ангелу в руки. — Из-за такой мелочи Квай-Гона едва удар не хватил?       Честно? С тем, как сейчас колотился в груди его собственный взбалмошный орган, Энакин начинал чертовски того понимать.       Оби-Ван возмущенно свел брови и, к счастью, легко повелся на такую дешевую провокацию. В любой другой ситуации Энакин поддразнил бы его за это, цитируя Оби-Вану его самого: джедаю не подобает действовать на эмоциях, мы руководствуемся разумом и Силой, что нас направляет! Но его рот сейчас снова был немного занят губами Кеноби, что в этот раз действовал намного смелее, но все еще недостаточно смело. Ведь Скайуокеру всегда было Оби-Вана мало. Его мыслей, его истинных чувств, его внимания. А теперь еще и его губ — горячих и мягких, сладких (как он и думал) на вкус.        Нет, думал пьяно улыбающийся в поцелуй Энакин, и все-таки Квай-Гон — старый дурак. Этот чудесный вкус действительно вызывает моментальную зависимость. Поэтому когда Оби-Ван отстранился вновь, улыбающийся от уха до уха Скайуокер даже не задумался о том, чтобы остановить себя от очередной подначки:       — Мм, нет, все еще не впечатляет…       — Я сдаюсь! — подавившись воздухом от такой наглости, Оби-Ван всплеснул руками и тут же скрестил их на груди, обиженно отвернувшись. — И не умею! Квай-Гон, знаете ли, не дал мне возможности попрактиковаться.        — Прости меня, Оби. Не обижайся, пожалуйста, — теперь в улыбке Энакина сквозила лишь всепоглощающая нежность. — Давай ты попробуешь еще разок? Наверняка должно получиться. Обещаю не дразнить!       И это обещание далось ему действительно тяжело, потому что его ангел выглядел невыносимо мило, когда вот так наигранно дулся на него. Напряженные плечи его падавана моментально расслабились одновременно с тем, как тот сокрушенно вздохнул, все-таки решившись в последний раз довериться ему. Оби-Ван вновь развернулся к мастеру лицом, что все еще сохраняло оттенок смущения. Но что бы ни двигало им последние пару минут — любопытство ли или, как надеялся сам Скайуокер, зачатки недвусмысленного интереса и симпатии к своему второму мастеру, — чувство стыда ему сейчас явно проигрывало.       На этот раз Оби-Ван не стал бросаться на него сразу, словно опасливый дикий щенок акк-пса, накинувшийся на оставленное ему угощение, чтобы тут же отбежать на безопасное расстояние со своей добычей. Впрочем, это оказалось единственным отличием от прошлого поцелуя. Энакин мягко усмехнулся, но, как обещал, исключительно про себя: его ангел в самом деле не соврал о своей неопытности. И мысль об этом вкупе с невиннейшим прикосновением губ распалили язычки пламени в его груди до полноценного обжигающего все нутро пожара. Только вместо боли этот жар приносил лишь ни с чем не сравнимое удовольствие, спускаясь с его груди все ниже и ниже с каждой последующей секундой их неспешной ласки. Впрочем, никто не запрещал Скайуокеру немного ее ускорить.       Кеноби удивленно пискнул в поцелуй, почувствовав, как мастер Скайуокер без какого-либо предупреждения дернул его за талию на себя, заставляя рефлекторно опереться ладонью о внутреннюю сторону его бедра почти у самого паха, чтобы не свалиться прямо на него. Ладонь падавана казалась раскаленным клеймом, но снова вместо боли старший джедай почувствовал лишь то, как заинтересованно дернулся член в его штанах от этого прикосновения. Это стало последней каплей. Его терпение лопнуло, как натянутая резиновая лента. Энакин рыкнул в чужие губы, врываясь между них языком.       Протяжный довольный стон в ответ сорвал с его лица последний слой притворства. К счастью, Оби-Ван не мог этого видеть, поскольку полулежал на нем с закрытыми глазами, даря Энакину возможность не только ласкать его горячий рот изнутри, но и любоваться трепетом ресниц, дрожащих от удовольствия. Удовольствия, которое ему доставлял Энакин, а не криффов Джинн! Даже если бы Скайуокеру сейчас сказали, что сепаратисты проникли со взрывчаткой в Храм, и тот с минуты на минуту взлетит на воздух, он бы все равно не смог найти в себе силы оторваться от Кеноби, так доверчиво льнущего к его рукам. Отвечающего на поцелуй с энтузиазмом, который и не заподозришь в том, кто влюблен в другого. Сказать наверняка, представлял ли он того на его месте или нет, было сложно. То, что Оби-Ван отрывисто постанывал ему в губы, не походило на имена даже отдаленно. Но прямо сейчас Скайуокера не слишком волновал ответ.       Ведь Оби-Ван был В его руках. Оби-Ван комкал в ладонях его табард, наконец убрав куда-то в сторону свой драгоценный речной камешек, и издавал настолько сладкие звуки, что Энакин даже удивился последней частичкой уплывающего сознания, как он не кончил только от их звучания. Это ему Кеноби позволил зарыться ладонью в его мягкие медные волосы и попробовать на вкус его знаменитый острый язычок, наживший юноше врагов в рядах их противника едва ли не больше, чем тем же мог похвастаться его мастер, будучи генералом. И если для того, чтобы завладеть душой и сердцем Оби-Вана, ему сначала потребуется завладеть его телом, он с радостью сделает это. Не зря еще война научила его тому, что даже самые великие свершения начинаются с малого.       Энакин целовал своего падавана и никак не мог насытиться. Хотелось проникнуть Кеноби под кожу, сквозь плоть, в сердцевину костей и в глубину разума. Хотелось наполнить его собой изнутри и снаружи во всех возможных смыслах. Слиться воедино как физически, так и духовно. Чтобы даже в Силе они ощущались, как одно целое. Полумрак комнаты больше не воспринимался им как что-то зловещее и враждебное. Теперь он казался возможностью. Мнимой завесой, за которой можно укрыть поступок, недостойный мастера-джедая. За ней он мог бы сделать все, на что не решится при свете дня. Не из неправильности его влечения или иллюзии собственной нравственности — Скайуокер не стыдился чувств, что питал к своему падавану. Он был не из тех, кто боится любви. Но он знал, что этой его любви побоятся все остальные.

Они захотят отобрать у него его ангела.

      Нет. Он не допустит этого. Оби-Ван останется его, чего бы это ни стоило.       Должно быть, он слишком сильно впился пальцами правой руки Оби-Вану в поясницу, потому что впервые услышал от юноши стон не удовольствия, а боли. Этот звук отрезвил его лучше любой пощечины. Скайуокер едва ли не отпрянул от Кеноби с бесконечно виноватым видом и начал делать ладонью уже живой руки круговые движения в том месте, где сделал своему ангелу больно, шепча ему в висок:       — Прости, котенок, я немного увлекся.       — Я заметил, — с придыханием ответил его падаван, донельзя смущенный не то их затянувшимся поцелуем, не то все-таки этим неожиданным ласковым прозвищем. Для Скайуокера же главнее было то, что на его лице не читалось ни сожалений, ни отвращения. Напротив: Оби-Ван был явно доволен тем, чем все обернулось.       И он выглядел так соблазнительно с растрепанными волосами, припорошенными румянцем скулами и чуть припухшими, растянутыми в смущенной улыбке губами, влажно блестящими теперь от слюны, что Энакину понадобилась вся его сила воли, чтобы не завладеть ими снова. Но он сдержался, зная, что во второй раз уже не сможет остановиться на одном лишь поцелуе.       — Вот видишь, совсем ничего страшного, — он только улыбнулся, протянув руку, чтобы заправить за заалевшее ушко пару медных прядей, упавших на красивое личико его ангела. — Ты у меня просто чудо, Оби-Ван. И раз уж мастер Джинн этого так и не понял, значит, он просто старый дурак.       — Мастер! — презабавно воскликнул возмущенный Кеноби. — Не говорите так…       — Прости, но это правда, — усмехнулся Скайуокер, с вызовом смотря в глаза, в которых наконец больше не было и намека на грусть.       — Все равно не надо! — и все же Оби-Ван улыбался, когда игриво толкал его в плечо. Он не прикладывал к этому движению ни грамма усилий, но Скайуокер, смеясь легко и свободно, подыграл ему, якобы от мощи толчка падая спиной на кровать. Внезапно раздавшийся на всю комнату подозрительный хруст заставил его не менее громко выругаться на хаттском. Он уже и забыл про эти несчастные пирожные, только что безжалостно раздавленные его локтем, на который он имел неосторожность опереться при падении.       — Прости, Оби-Ван, — печально вздохнул Энакин, переведя взгляд с его, благо, не испачкавшегося рукава на коробку с куда менее удачливым десертом, ныне безнадежно испорченным. — Дурак здесь действительно только я. Это ведь был твой подарок…        — Ничего, возьмем в другой раз, — улыбнулся Оби-Ван, коснувшись его предплечья в утешении. Казалось, Скайуокер расстроился с этой ситуации куда больше него.       — Ну уж нет! — мастер-джедай решительно вскочил с кровати, небрежно отряхнул одежды. — Я сейчас же схожу тебе за другим.       Его падаван подорвался сразу следом.        — Тогда можно мне с вами? — Кеноби посмотрел на него умоляющим взглядом. Декстера он прямо-таки обожал, и тот отвечал ему тем же. Но последнее время у него не было возможности навестить старого друга. В его мольбе, впрочем, не было никакой необходимости — Энакин и так не умел ему отказывать. Да и зачем ему делать это сейчас? Не ревновать же теперь Оби-Вана к каждому живому существу в галактике...       Поэтому он просто усмехнулся:       — Я уж думал, ты не спросишь.       Глаза Оби-Вана разве что не засветились от радости, что, на взгляд Энакина, было просто замечательной переменой по сравнению с тем, в каком состоянии он нашел его каких-то полчаса назад. Энакин сделал вид, что не заметил, как Оби-Ван в последний момент подобрал с кровати речной камень, спрятав его в тунике. Но пропуская Кеноби на выход вперед себя, поклялся себе, провожая ласковым взглядом его спину, что сделает все, чтобы видеть своего ангела таким радостным как можно чаще. Тогда Оби-Ван точно его полюбит. И будет любить только его.

***

       В конечном итоге они остались у Декса на полноценный ужин. Оби-Ван не захотел так быстро уходить, желая провести побольше времени со старым другом, а Энакин не видел ни одной причины отказывать ему в этом. Так что в Храм они возвращались уже под вечер, на этот раз сразу с двумя коробками пирожных, одна из которых досталась Оби-Вану за счет заведения. Сытый и довольный Кеноби выглядел почти счастливым, и Энакин просто не мог оторвать от такого него взгляда, даже не смотря себе под ноги, позволяя падавану вести их обоих.       И, конечно же, вселенная, видимо, просто не могла допустить, чтобы счастье его ангела продолжалось слишком долго! Они были уже на полпути в свою квартиру, когда в отдалении послышался механический звук открываемой двери в чью-то квартиру, и Оби-Ван вдруг замер посреди коридора, как мелкий зверек, пойманный в свет фар свупа за миг до того, как встретить свою печальную судьбу. Испуганный, кажущийся еще меньше, чем выглядел на самом деле рядом с большинством его, как считал сам Оби-Ван, возмутительно высоких знакомых.       Лишь это заставило моментально насторожившегося Скайуокера наконец перевести взгляд обратно на дорогу. Он даже не сразу сообразил, в чем дело. Пока не обратил внимание на смутно знакомую фигуру вдалеке, стоящую к ним спиной. Видимо, почувствовав их приближение, джедай обернулся. Но от внимания Энакина не укрылось то, как за миг до этого напряглись его широкие плечи, будто тот засомневался, стоит ли вообще к ним подходить. Энакин подозрительно прищурился, задумавшись, почувствовал ли Квай-Гон в Силе его сигнатуру, мощную саму по себе за счет концентрации мидихлориан в его крови, или все же Оби-Вана, безоговорочно узнав ее даже с такого расстояния, что могло бы значить одно из двух: либо за проведенные бок о бок годы Джинн просто запомнил его сигнатуру как свою собственную, либо кто-то из них двоих не разорвал их связь со своей стороны до сих пор.       Должно быть, старший джедай уже отправлялся на очередное задание. Насколько Энакин слышал, с тех пор, как Джинн лишился падавана, он почти не появлялся на Корусанте, беря одну миссию сразу за другой — и то чаще дистанционно по голосвязи. Ныне его редко можно было застать в стенах Храма больше, чем на пару дней. И вот такие отправления практически посреди ночи для него были отнюдь не редкостью. Словно ему было физически тяжело находиться здесь подолгу.       — Мастер Джинн, — Скайуокер поприветствовал его первым, едва они поравнялись. Его взгляд был тяжел и внимателен, словно безмолвный вызов, а правая рука как-то незаметно уже успела переместиться на поясницу его падавана.       — Мастер Скайуокер, — слегка наклонил голову Джинн; извечная полуулыбка на его лице не дрогнула, и он с достоинством выдержал впившийся в него взгляд. — Еще раз здравствуй, Оби-Ван.       Теперь уже ответивший молчаливым кивком Кеноби не стал смотреть ему в глаза, предпочитая рассматривать цветастую коробочку в своих руках. Было не совсем понятно: это Скайуокер в тот же момент притянул того ближе к себе за талию или все же сам Оби-Ван рефлекторно прижался к его боку еще плотнее, словно птенчик, спешащий спрятаться под материнское крыло. Как бы то ни было, Квай-Гон заметил это мимолетное, слишком уж интимное для отношений ученика и учителя движение, слегка приподняв брови в удивлении. И еще долго его не покидало странное волнение после того, как эта парочка без дальнейших слов прошла мимо него.       Может, дело было в самом Скайуокере, что и в обычные дни при хорошем настроении ощущался в Силе как сверхновая. Особенно для таких джедаев, как Квай-Гон — чувствующих даже самое малейшее колебание в Живой Силе. В Ордене уже давно привыкли к тому, что Избранный заполнял собой целиком все пространство, в каком появлялся. Само его присутствие неизменно ощущалось особенно сильными джедаями как густой почти до осязаемости туман, оседающий на дне легких и затрудняющий дыхание. Но сегодня все было по-другому. Сильнее. Агрессивнее даже. Как будто Скайуокер при встрече с ним вполне осознанно манипулировал Силой вокруг себя. Или точнее вокруг Квай-Гона. Словно хотел раздавить ей того, как жалкую букашку. Или хотя бы задушить. Сглотнув, Квай-Гон бессознательно оттянул ворот своей нижней туники от непрошенной неприятной мысли, хоть и понимал, что это не поможет. Ему стало легче, только когда другой мастер ушел уже настолько далеко, что с места, где стоял сам Квай-Гон, он выглядел как небольшая движущаяся темная точка.       А может, причиной его смутного волнения все же стало то, что он увидел, когда, не сдержавшись, обернулся, чтобы посмотреть им вслед. Уж слишком низко для приличия Скайуокер придерживал Оби-Вана за спину, когда они уходили. Конечно, это могло ничего не значить, но… За прошедшие несколько часов в Оби-Ване что-то изменилось. Настолько неявно, что заметить это было практически невозможно. Большинству, но не Квай-Гону. И это что-то его тревожило.       Разум настаивал не зацикливаться на этом ощущении. Он больше не мастер Оби-Вана. А значит, он не несет за него ответственность. И потерял всякое право вмешиваться в его жизнь. Да, Скайуокер может быть эксцентричен и вспыльчив, порой откровенно безрассуден — на это и многое другое Совет все эти годы продолжает закрывать глаза, пока Избранный выигрывает им войну. Но он не навредит Кеноби. К тому же тот в случае чего сам в состоянии за себя постоять.       Но сердце ни на один день не прекращало скучать по Оби-Вану. И теперь оно требовало присмотреть за ним еще немного. В самый последний раз. Просто чтобы убедиться, что для волнения нет никаких причин. Что Кеноби действительно доволен своим новым мастером и новой жизнью. Пусть в ней уже не было места для него.        Поэтому Квай-Гон еще какое-то время стоял посреди коридора, пребывая во внутренней борьбе с самим собой. Он мог выкинуть эту встречу из головы и отправиться на задание. А мог отказаться от него и вернуться в свои покои, чтобы провести в Храме еще какое-то время и немного понаблюдать за своим бывшим падаваном. Квай-Гон вздохнул. Так же тяжело, каким оказалось решение, в итоге принятое им.

И сделал свой правильно-неправильный выбор.