Его правильно-неправильный выбор

      Оби-Ван сводил его с ума. После того поцелуя их отношения изменились, но вот чем они в итоге стали, Энакин не понимал до сих пор. При взгляде со стороны для обычного обывателя в их знаменитом дуэте все оставалось тем же, что и всегда. Они все так же прекрасно работали вместе, понимая друг друга не с полуслова даже, а с одного взгляда. И как и раньше, чуть ли не светясь изнутри, Оби-Ван взирал на мастера, как на своего героя. Пусть сам Скайуокер в глубине души не чувствовал себя им, зная, что истинного героя отличает самоотверженность. Истинным героям не ведом эгоизм.                    Истинным джедаям непозволительно ставить свои желания выше долга и того, что будет правильно. Никогда. Это противоречило всему, чему его учили в Храме. Поговаривали даже, что подобный путь быстро и кратко в сравнении с большинством других вел напрямую к темной стороне.       И хотя Энакин уже много лет как избавился от иллюзий становления светлейшей и непогрешимой гордостью Ордена, ему была противна одна мысль о том, что его внутренняя тьма, все эти годы успешно сдерживаемая им даже в самые мучительные моменты искушения, могла запятнать его прекрасного ангела. Его никоим образом не беспокоила собственная репутация в глазах других. В своих — тем более. Но ему бы не хотелось, чтобы Оби-Ван поставил себя под удар из-за неуемной жажды его мастера, поощряющего любые проявления привязанности к нему падавана: от самых невинных до тех, что невозможно интерпретировать как-либо иначе, чем плотским желанием. Однажды Кеноби уже чуть не потерял свое будущее из-за мастера, даже несмотря на то, что тот решил пресечь подобное поведение буквально в самом его зачатке. Но теперь это рисковало повториться вновь уже с новым мастером, который наоборот встречал его любовь с распростертыми объятиями. Как будто сама Вселенная продолжала упорно подавать Оби-Вану знаки, что его же чувства станут ему если не погибелью, то как минимум крахом привычной жизни, о которой он всегда мечтал. И единственной возможностью избежать столь печальной судьбы было отречься от подобных привязанностей. Вот только…       В этом-то и заключалась основная проблема. Квай-Гон Джинн, что мог бы научить его отпускать, к сожалению (ли?), не успел этого сделать, а Энакин Скайуокер, даже если бы захотел, уже просто не смог бы, потому что невозможно научить кого-то тому, чего не знаешь сам. Вот так и получилось, что с того самого вечера откровений Оби-Ван вместо того, чтобы раз и навсегда удовлетворить свое любопытство убеждением в искренности своего нового мастера и впредь не поднимать эту тему снова, очень скоро поцеловал его вновь. А Энакин, отлично зная, как следом должен был поступить, не просто позволил этому произойти, но и, быстро отойдя от удивления, прижал к себе Кеноби едва не до хруста ребер, отвечая на поцелуй с рьяностью измученного жаждой человека, наконец дорвавшегося до спасительной прохладной воды после недели скитаний по пустыням суровее тех, что расстилались на ненавистном ему Татуине.       Стоило ли теперь удивляться тому, что Оби-Ван воспринял это за негласное разрешение? А потому повадился красть у него поцелуи и слишком долгие, чтобы оставаться приличными, объятия при каждом удобном (а порой и неудобном, как, например, на прошлом задании при проникновении на вражескую базу, когда им пришлось скрыться в ужасно узком проходе от патруля) случае. Оби-Ван целовал его хотя бы раз в день, всегда находя для этого какой-нибудь повод. Впрочем, вскоре Энакин уже начал сомневаться в том, что он так уж ему требовался. Падаван мог подойти к нему перед сражением, и, уличив момент наедине, приподняться на цыпочках и прижаться ртом к его губам, отстраняясь так же быстро с улыбкой и шкодливым «на удачу, мастер». Или уже после — за миг до поцелуя мурлыкая ему в губы благодарность «за то, что тогда защитили меня». В награду, неясно кому из них двоих больше предназначенную — «за очередную успешно выполненную миссию». Перед сном — «чтобы кошмары сегодня обошли вас стороной». Порой в самом начале дня — вместо «уж слишком банального» словесного пожелания доброго утра. Он словно обрел необычную форму зависимости, которую не хотел лечить ни он сам, ни его мастер. Энакин убеждал себя в том, что она совершенно безвредна. Оби-Вана, казалось, сомнительность их связи не волновала вовсе. Он расцветал. Становился смелее с каждым новым днем, с каждой подаренной им мастеру лаской, в кои-то веки получившей признание и даже ответ. Его поцелуи разнились, становясь отражением его текущего настроения. Они могли быть совсем невинными, легкими до воздушности, когда ему было радостно и спокойно. Пылкими и требовательными, если Оби-Ван умудрялся продержаться до позднего вечера без контакта с мастером целый бесконечный день. Нежными и тягучими, случись у него приступ меланхолии и острой тоски по чужому теплу. Но особенно Энакину запомнился тот поцелуй, который оказался неожиданно жестким и кусачим, с привкусом горьких слез его падавана, что взобрался на его койку в Залах Исцеления, точно в защите накрыв своим телом в тот же миг, как он пришел в сознание лишь на третий день после ранения.       Бывали также моменты, любимые и одновременно ненавистные Скайуокером, когда Оби-Ван целовал его так, что можно было запросто поверить во взаимность его чувств. Потому что отстраняясь, Кеноби смотрел на него так, будто Энакин Скайуокер был единственной важной ему вещью во всей далекой-далекой галактике. Словно ничто больше не имело значения. Ни Орден, ни даже криффов Джинн. Такие поцелуи давались Энакину тяжелее всего. Его глаза и сердце посылали совершенно разные сигналы. Глаза пытались обмануть. Пока сердце подсказывало ему, что эти якобы влюбленные взгляды на самом деле ничего не значат. Своими сомнениями предательски подпитывало горькую мысль о том, что именно в такие моменты Оби-Ван, смотря на него, отчетливо видел другого. Иначе бы в те редкие дни, когда пути Кеноби с его бывшим мастером пересекались вновь, он бы не провожал его высокую фигуру взглядом, полным такой щемящей тоски, от которой Энакину, ставшему ей свидетелем, хотелось, отбросив достоинство, взвыть как раненый зверь.       Конечно, несмотря на все это, неожиданная инициативность падавана радовала его. Причем, сразу по двум причинам: она давала понять, что в их недоотношениях Оби-Ван не ощущал себя так, будто им пользуются; и в то же время поддерживала в груди Скайуокера огонек робкой надежды на то, что в основе неожиданной любвеобильности Кеноби по отношению к нему действительно могли присутствовать искренние чувства. Но в то же время она не могла не вызывать подозрений. За прошедшие месяцы Энакин так и не смог разгадать истинные причины столь разительных изменений в поведении его падавана. Их связь в Силе не спешила давать подсказок, будто Оби-Ван намеренно скрывал от мастера эту часть своего сознания. А спросить напрямую Скайуокер попросту не решался, опасаясь того, что Оби-Ван со всей честностью действительно ему ответит. Вот тебе и «герой без страха», думал он с горькой иронией, случись ему в очередной раз проглотить уже заготовленный вопрос под одним лишь теплым взглядом Оби-Вана, вкус губ которого еще ощущался на его собственных губах, и чьи руки все еще лежали на его чуть осунувшихся плечах. В эти моменты Энакин, снаружи улыбаясь до ушей, про себя печально задумывался: кто же из них двоих на самом деле полный дурак? Квай-Гон, добровольно лишивший себя этой чистой, не требующей ничего взамен любви? Или все-таки он сам, купающийся в ней, как в должном, словно она действительно предназначалась лишь ему и никому другому? Наивно позволяющий собственному ученику откровенно использовать себя, дабы заглушить боль безответной любви к прошлому мастеру. Увы, у него не было ответа на этот вопрос.       Энакин понимал, что как хороший мастер-джедай, он должен был пресечь (чем бы ни было) то, что происходило между ними с Кеноби, на корню, как это в свое время сделал Джинн. Не ради себя — тем более в его случае подобное действие наоборот приравнивалось к попытке отрезать себе последнюю живую руку собственным мечом — ради Оби-Вана. В своем суровом решении четыре года назад Квай-Гон руководствовался тем же, теперь Энакин это знал. Однако ни это знание, ни четкое осознание аморальности их с Оби-Ваном связи не могли изменить для Скайуокера самого главного: он не хотел ничего прекращать. Не мог и, откровенно говоря, не видел смысла искать в себе силы на то, чтобы лишить себя радости, что сама ластилась к нему в руки.              Единственными изменениями, что Энакин приветствовал в их отношениях, мог стать лишь заход падаваном дальше простых поцелуев и объятий. По правде, он мог бы и сам подтолкнуть Кеноби к более решительным действиям, но риск спугнуть его излишним напором того не стоил. Пусть терпение никогда не было его сильным качеством, на что всегда сетовал его бывший мастер, ради своего ангела Скайуокер был готов ждать столько, сколько потребуется. Хоть до конца времен.

***

      К счастью, ждать настолько долго ему все-таки не пришлось. Как-то в час отбоя, где-то спустя полгода с их первого поцелуя, дверь в каюту генерала Скайуокера на «Решительном» отворилась с тихим механическим шипением. Только у двух человек на всем корабле имелись коды доступа к его комнате — у командира Рекса и, конечно же, у его падавана. Сила подсказала ему раньше глаз, до сих пор не привыкших к темноте, кто именно теперь стоял в его дверях.       — Оби-Ван? — хрипло после пробуждения спросил Энакин и откинул край одеяла, чтобы спустить босые ноги на пол. — Что-то случилось?       Скайуокер прищурился, дожидаясь, пока в зрение вернется фокус. Белый свет коридора из открытой двери за спиной Оби-Вана выделял лишь его силуэт, просвечивал сквозь светло-рыжие волосы. Но было видно, что тот стоял, сложив руки на груди, чем вызвал у Скайуокера забавную ассоциацию со строгим мастером. Его следующие слова с отчетливо звучащим в них упреком лишь усилили впечатление:       — Кажется, вы кое-что забыли сегодня.       Сонно потирая глаза, Энакин улыбнулся мысли о том, что этот невозможный мальчишка вертит им как хочет. Да он и сам не лучше, раз только рад этому вместо того, чтобы хотя бы для приличия пожурить своего ученика за столь бестактный подъем посреди «ночи».       — Разве? Я уже сходил в душ и почистил зубы, мам, — с самым невинным видом ответил мастер-джедай, ухмыляясь. В такой темноте он больше почувствовал, чем увидел, как Оби-Ван с улыбкой закатил глаза на его ответ.       Дверь закрылась за спиной его падавана с тихим пшиком, когда тот решительно зашагал вглубь снова погруженной во тьму комнаты. Прямо к его кровати, представляющей из себя стандартную для таких кораблей выемку в стене как раз достаточной ширины, чтобы в ней поместился один взрослый крепко сложенный мужчина. С присущей ему смелостью, лишь увеличившейся за последние месяцы, Кеноби остановился перед мастером и опустил колено между его раздвинутых ног на тонкий матрас. Скайуокер тут же понял, что сегодня ему одновременно и везет, и нет. Потому что Оби-Ван явно намеревался подарить ему на эту ночь один из тех своих поцелуев, после которых, едва оказавшись в одиночестве, Энакину не оставалось ничего другого, кроме как прибегнуть к помощи левой руки, дабы сбросить напряжение. И он не ошибся.       Он едва успел нашарить рукой выключатель над изголовьем кровати, чтобы осветить мягким желтым светом все спальное место, как Оби-Ван, аккуратно взяв его обеими руками под челюстью, приподнял ему голову, чтобы прижаться к его губам своими. Уже так привычно нежно, поначалу едва осязаемо, но уже совсем скоро в ход пошел его знаменитый острый язычок, который Энакин, как и всегда, охотно впустил, приоткрывая рот и притягивая падавана еще ближе за талию. Доходящие до плеч волосы Оби-Вана нежно щекотали ему щеки. С каждой последующей секундой даримой им сладкой ласки Энакин чувствовал, как закипает его собственная кровь, стремительно перемещаясь в южном направлении его тела. Не только потому, что за прошедшие месяцы Кеноби, как прилежный ученик, освоил поцелуи практически в совершенстве, что теперь был способен одной лишь ловкостью своего языка за пару минут привести его член в полную готовность даже при том, что и близко его не касался ни этим самым языком, ни хотя бы пальцами. Но и потому, что в это же время правая рука Оби-Вана внезапно отпустила его челюсть, чтобы переместиться на обнаженный торс. И даже не остановилась на этом, как было во все предыдущие разы. А неспешно, словно бы изучающе двинулась вниз. Очертила крепкие грудные мышцы, задела сосок, чем вызвала у Энакина тихий, заглушенный чужими губами стон, опустилась чуть ниже, дрогнув будто в неожиданности с того, как от прикосновения к низу живота мышцы последнего напряглись под подушечками пальцев. Пульс Энакина участился, едва он осознал, как близко они теперь были к его паху. Близко как никогда прежде. Еще совсем немного и…       И он чуть все не испортил тем, что не смог удержаться, первым разорвав поцелуй, чтобы приподнять отмеченную шрамом бровь и смешливо заметить:       — Вижу, кто-то вошел во вкус.       Потому что Оби-Ван воспринял его игривый комментарий вовсе не так, как рассчитывал Энакин, моментально робея и отдергивая руку. Тут же прижимая ее к груди, будто ошпаренную об его разгоряченную кожу.       — Вам не нравится? — с тем, каким растерянным видом теперь на него смотрели эти невозможные голубые глаза, былая смелость его падавана почти казалась Скайуокеру просто наваждением его извращенного разума. — Это слишком? Ему стоило огромной силы воли медленно потянуться за этой рукой и осторожно взять ее в механическую ладонь, дабы не напугать юношу еще сильнее, потому что первым его бессознательным порывом было схватиться за нее и резко дернуть — лишь бы поскорее вернуть на прежнее место.       — Милый, я бы сказал сразу, — живой ладонью он тем временем погладил заметно расслабившегося после его ответа Оби-Вана по щеке, тут же оставив на его губах короткий поцелуй. Отчасти в желании успокоить, отчасти из-за того, что сам не мог долго оставаться без столь приятного контакта со своим ангелом. — Дело немного в другом. Видишь ли, все совсем наоборот…       Про себя он не мог перестать восхищаться тем, какой маленькой казалась рука Оби-Вана в его дюрасталевой ладони. Он знал, что силы в его протезе хватит на то, чтобы сломать эти деликатные пальчики одним сжатием кулака. Энакин нахмурился, не ожидая появления в его голове столь жестокой мысли по отношению к своему сокровищу, и поспешил отогнать ее. Однако вместо того, чтобы вернуть руку падавана к себе на торс, он почти сразу же повел ей ниже, тем же путем, какой проделал Оби-Ван самостоятельно в прошлый раз. Только теперь Скайуокер уже не позволил ему остановиться на полпути, а положил его руку всей шириной ладони прямо на полуэрегированный член.       — Мне это слишком нравится… — эти слова он уже чуть ли не прошипел, чем сразу же их подтвердил, закусив губу от ощущения того, как удовольствие электрическим импульсом прошло через все его тело от прикосновения к чувствительной головке. Ткань боксеров была настолько тонкой, что он почти не ощущал их на себе, в отличие от жара чужой ладони.       — Ох… — только и смог из себя выдавить его жутко смущенный падаван, смотря на механическую руку поверх своей, как завороженный. Конечно же, Энакин не мог не заметить, как на мгновение его пальчики сжались на его плоти, будто все из того же искреннего любопытства.       Он усмехнулся, второй рукой наклонив голову Оби-Вана так, чтобы касаться губами его уха. Прохрипел прямо в него:       — Вот, что ты со мной делаешь, — несмотря на то, что это прозвучало почти как обвинение, он лишь сильнее надавил на руку Оби-Вана на своем члене, чтобы тот в полной мере почувствовал его твердость. От более плотного контакта Скайуокер тихо рыкнул от очередной волны удовольствия, поднявшейся в его теле. Из-за чего даже начал немного опасаться того, что еще чуть-чуть — и он отбросит всякое достоинство, начав откровенно потираться членом о его горячую ладонь, как охваченный гоном пес. — Заставляешь своего мастера чувствовать себя неопытным подростком, заводящимся с одного поцелуя.       Энакин провел губами по бледной шее, немного задержавшись на беспокойно бьющейся под тонкой кожей венке, не трогая ее при этом ни языком, ни тем более зубами. Хотя очень хотелось перейти эту черту. А за ней — и все остальные. Кеноби дразнил его уже так долго, что Энакин искренне удивлялся, откуда в нем до сих пор бралась вся эта выдержка, чтобы не наброситься на своего падавана и взять его в тот же момент, как они вновь останутся наедине. Тем более в последнее время он все чаще ловил на себе подозрительные взгляды окружающих. Особенно Джинна. И только сам Оби-Ван, казалось, в упор не замечал нависшей над ним угрозы.       — Ты ведь понимаешь, что это значит, малыш? — горячее дыхание мастера опалило Кеноби местечко между плечом и шеей. — Ты уже взрослый мальчик.       — Д-да… — практически всхлипнул в ответ Оби-Ван. Энакин чувствовал, как он дрожит. И, к счастью, вовсе не от страха. Отклонившись, чтобы была возможность вновь заглянуть ему в лицо, мастер-джедай картинно печально вздохнул.       — Тогда ты знаешь, что теперь мне снова придется с этим разбираться, — в столь же притворном разочаровании он покачал головой, выразительно смотря в бесконечно виноватые глаза. В его собственных тем временем бушевало пламя.       — Простите… — печально отозвался Оби-Ван, скорее всего, сам не замечая за собой, как в подсознательном желании принести своему мастеру комфорт в знак извинения машинально погладил его сквозь ткань боксеров. — Я могу чем-то помочь?       Его отзывчивый. Заботливый. Послушный ученик.       Энакин прикрыл глаза, сделав медленный глубокий вдох.       Такая преданность должна была напугать его. А он в свою очередь должен был испытывать в подобной ситуации лишь отвращение к себе, как любой хороший мастер.       «Как наверняка бы чувствовал себя Квай-Гон Джинн на твоем месте» — подсказал ему с издевкой гулкий голос в глубине сознания. Раздраженный Скайуокер упрямо проигнорировал это нечто. К тому же прямо сейчас ему было откровенно плевать на то, что вместо вины после несмелого предложения своего падавана он почувствовал лишь нетерпеливую пульсацию в окончательно затвердевшем члене. Оби-Ван хотел ему помочь. Так почему он должен отказываться от этой помощи? Разве помощь своему мастеру — это не прямая обязанность любого падавана?       Приняв окончательное решение, Энакин снова открыл глаза. Его немигающий взгляд нельзя было назвать как-то иначе, чем темным, несмотря на то, что свет из встроенных в спальный альков ламп падал ему прямо на лицо, не оставляя тени и шанса образоваться на его красивых чертах. Даже известный своей смелостью Оби-Ван не смог выдерживать его долго, не из страха, а смущения опустив глаза на губы своего мастера. На что те тут же растянулись в улыбке. Но отнюдь не такой нежной, какими Скайуокер его обычно одаривал. В ней было что-то неуловимое. Что-то опасное. Впрочем, точно то же самое Оби-Вану всегда говорили окружающие о самом «герое без страха». Он знал это и без их предупреждений, спасибо. Видел на поле боя и временами чувствовал даже тогда, когда ничто не угрожало им с мастером напрямую. Но не боялся.       — Возможно…       Как и не боялся теперь. Не дожидаясь каких-либо указаний, Оби-Ван попробовал проникнуть пальцами под ткань боксеров. Она оказалась волнующе теплой. Но его руку со строгим «тцк» тут же остановили.       — Сначала его нужно увлажнить, иначе мне будет неприятно, — наставлял его теперь мастер Скайуокер таким тоном, с каким мастер Джинн порой цитировал ему строки из Кодекса. Словно между ними сейчас проходил самый обычный урок. Конечно, при условии, что в учебной программе джедаев для падаванов существовала дисциплина по правильному ублажению своих мастеров. При любых других обстоятельствах столь кощунственная мысль показалась бы Оби-Вану даже забавной. Но ему было вовсе не до смеха, когда мастер Скайуокер вот так смотрел на его губы там, где теперь их касались пальцы его живой ладони. Как и всегда, Оби-Ван понял его без слов, покорно приоткрывая рот. У пальца на его языке несколько неожиданно не было никакого привкуса. Что ж, видимо, про душ мастер действительно не шутил. Кеноби, сгорая про себя от стыда, оставалось надеяться, что отклик его разочарования от этого наблюдения не слишком бросался в глаза в их с мастером связи.       Между тем Энакин добавил, в последний раз легонько надавив на его язык прежде, чем с явной неохотой вытащить палец у него изо рта:       — И лучше всего — целиком. Как думаешь, справишься?       Глаза падавана удивленно расширились от смелой догадки. Он рискнул снова поднять их на мастера и с облегчением увидел в направленном на него взгляде лишь желание и немое ободрение. С подозрительным Скайуокеру энтузиазмом он быстро закивал, будто только этого и ждал, и убрал колено с кровати, опускаясь на пол между его раздвинутых ног с такой прытью, как если бы переживал, что он передумает. Но Энакин лишь заулыбался чуть шире, погладив своего послушного мальчика по волосам прежде, чем взяться обеими руками за пояс боксеров и приподняться достаточно, чтобы спустить их сначала до середины бедер, а оттуда — до лодыжек. Заметив, с каким волнением, но вместе с тем нескрываемым восторгом Оби-Ван теперь во все глаза изучал его член, Энакин весело фыркнул.       — Можешь полюбоваться им, если хочешь, — ободряюще улыбнулся он следом. — Я не тороплю.       Оби-Ван густо покраснел, поняв, насколько очевиден его интерес со стороны. Но это не помешало ему охотно воспользоваться разрешением и приняться уже в открытую разглядывать ту единственную часть тела своего мастера, которую ему прежде не доводилось видеть. Как и ожидалось, генерал Скайуокер оказался красив до спертого дыхания не только лицом, но и всем остальным телом, включая самые интимные его части. Не зря Оби-Ван нередко ловил на их паре завистливые взгляды других падаванов. И хотя гордыня у джедаев была не в чести, он ничего не мог поделать с триумфальной улыбкой, которой в такие моменты давал волю мгновением после того, как оказывался к тем спиной. Вот и сейчас Кеноби не мог сдержать распирающего его чувства гордости с понимания того, какой чести он был удостоен.       Сидя на полу между недвусмысленно раздвинутых ног самого Энакина Скайуокера, Кеноби ощущал вовсе не унижение, а исключительное благоговение. С его позиции легендарный мастер-джедай, взирающий на него сверху вниз со смесью гордости и неприкрытого вожделения, как никогда отчетливо походил на сошедшее до мира смертных божество, сотканное из эфемерной материи самой Силы. И только Оби-Ван имел права касаться его. Заботиться о его ранах. Прикрывать спину на поле боя. Обнимать. Целовать. А теперь еще и доставлять удовольствие. Пусть даже большинством из этих привилегий ни перед кем не похвастаешься, и они все еще не были способны залатать разбитого его прошлым мастером сердца, Оби-Ван все равно считал себя редким счастливчиком. Его могли исключить из Ордена или определить на дальнейшее обучение к откровенно плохому мастеру, вроде чокнутого садиста Крелла, но вместо этого он обзавелся лучшим из них. Именно тем, чьим падаваном мечтал стать каждый юнлинг, но каждого из которых в свои редкие визиты в их тренировочный зал мастер Скайуокер неизменно отбраковывал с извиняющейся полуулыбкой и вежливым покачиванием головы. А Оби-Вана он почему-то выбрал, едва с уст грандмастера в свойственной ему витиеватой манере успело сорваться само предложение.       Выбрал к удивлению всех, и больше всего — самого Кеноби. Ведь никто прежде его не выбирал. Квай-Гон — уж точно нет. Если бы Йода вот так же не подсуетился и тогда, отправив мастера Джинна на тот же корабль, что и его, судьба Оби-Вана могла сложиться совершенно иначе. Поэтому вверить Избранному всего себя без остатка — было самым меньшим, что он мог сделать в благодарность своему новому мастеру за подаренный шанс. Особенно сейчас, когда его намерения обещали удовольствие сразу обоим. Оби-Ван закусил губу в предвкушении. Не то чтобы член мастера Скайуокера был каким-то непомерно большим или длинным, какими он, к своему вящему стыду, успел повидать их на определенных страницах голонета (по запросам, одной формулировки которых хватило бы, чтобы вышвырнуть его из Ордена), но он все еще был во всех отношениях крупнее члена самого Оби-Вана. С аккуратной головкой и умеренным количеством вен, ровным и такого же приятного смуглого оттенка, какого было все остальное тело, что вскоре Кеноби буквально ощутил, как у него во рту все пересохло от предвкушения. Он не смог сдержать тихого вздоха на грани стона, когда Энакин у него на глазах обхватил себя живой ладонью и сделал пару пробных движений вверх-вниз, оттянув большим крайнюю плоть, чтобы размазать по головке бесцветную жидкость подушечкой пальца.       — Нравится, что ты видишь? — с придыханием спросил он откуда-то сверху. Его большой палец влажно поблескивал в мягком свете ламп от естественной смазки. Оби-Ван не смог бы оторвать взгляда от столь пленительного зрелища, даже если бы хотел. Чего он сейчас хотел, так это слизать эту влагу без остатка. Впрочем, Энакину и не нужно было добиваться от юноши зрительного контакта, чтобы получить ответ. Этим вопросом он больше тешил собственное эго. Приоткрытый рот и томная дымка в глазах Оби-Вана, следующих за движениями его руки, словно хищный взгляд лот-котенка за игрушкой на веревочке, сами по себе служили исчерпывающим ответом. Однако через пару секунд его падаван все-таки по-своему отозвался, словно лишь к этому моменту осознал, что мастер что-то сказал ему. Поджав губы, он стыдливо опустил глаза и едва заметно кивнул. Как будто в их связи он и так сейчас не был для Скайуокера открытой книгой. Как будто тот не чувствовал (почти) все сокрытое: любопытство, восхищение на грани поклонения, желание, несколько неожиданную, но лестную радость, а также очаровательное одним своим наличием нетерпение. Это чувство в душе его падавана казалось особенно сильным по сравнению с другими, что Энакин невольно впечатлился про себя, как юноша до сих пор не начал облизываться. Впрочем, он всегда отличался своей сдержанностью, чем Энакин похвастаться уже не мог.       — Хочешь попробовать? Внезапно этот вопрос пробудил в Оби-Ване откровенный голод.       Уловив эту эмоцию в Силе, слегка опешивший Энакин приподнял брови и ухмыльнулся. А вот это уже интересно. Ведь вне их связи Оби-Ван удостоил его лишь повторным скромным кивком, из-за которого несколько светлых прядей прикрыли его горящие румянцем щеки. Его лицо теперь находилось так близко к члену мужчины, что тот почти так же отчетливо ощущал исходящий от него жар, как чувствовал его горячее дыхание.       — Смелее, падаван, — Энакин дернул в воздухе свободной рукой, и дверь в каюту пискнула, закрывшись на замок. Теперь снаружи сюда сможет попасть только Рекс, но он всегда предупреждал генерала о своих визитах заранее.       Оби-Ван еще раз едва заметно кивнул, облизал пересохшие от волнения губы и для удобства поначалу неуверенно взялся за мощные бедра, наклонив голову вперед. Даже несмотря на то, что Энакин ни на секунду не отрывал от него жадного взгляда, он все равно крупно вздрогнул всем телом от неожиданности, почувствовав первое влажное прикосновение его языка. Будто испугавшись этого движения, Оби-Ван попробовал было отстраниться, но безуспешно. Широкая ладонь на затылке не дала ему и шанса.       — Повтори это, — хрипло приказал Скайуокер, требовательно надавливая ладонью на его шею. Его хватка была не настолько жесткой, чтобы причинить боль, но и не настолько слабой, чтобы из нее можно было вывернуться без прикладывания усилий. Впрочем, Оби-Ван не планировал в ближайшем времени отрываться от столь приятного для них обоих занятия.       Осмелев, он выполнил просьбу-приказ своего мастера и вновь лизнул его ствол с основания по верхушку, получив в награду первый судорожный вздох. А потом на пробу сделал это еще раз, и еще, но уже в обратной последовательности. Удобный темп, подходящий им обоим, нашелся быстро. У Оби-Вана было достаточно времени привыкнуть к совершенно новому для него опыту, а Энакину просто нравилась тягуче-сладкая постепенность, с которой внизу напряженного живота нарастало удовольствие от неспешной ласки. Первое время Оби-Ван решил ограничиться дразнящими поцелуями и легкими мазками, привыкая к ощущениям на языке и вкусу, хоть и последнего почти не было — в основном просто чистая кожа. Энакин, сдерживая обещание, не торопил его. Даже в Силе Оби-Ван не улавливал в нем нетерпения — лишь удовольствие, нежность, благодарность и гордость, от которой, вкупе с ласковым поглаживанием кожи головы механической пятерней, у него разве что пальцы на ногах не подгибались.       Обрадовавшись столь очевидному одобрению, падаван заходил все дальше в поисках новых способов добиться очередной порции похвалы. В ход шли уже не только его губы и язык, но и руки, теперь массировавшие изнывающую плоть с головки по яички. А вскоре Оби-Ван наконец предоставил ему в безраздельное пользование уже саму глотку, без всякой подготовки пытаясь протолкнуть в нее член настолько глубоко, насколько хватало упрямства. И уж чего-чего, а его в Кеноби всегда было предостаточно. Волосы то и дело, раздражая, лезли ему в раскрасневшееся, влажное от слез лицо, горло протестующе сжималось от такого обращения, заставляя почти беспрестанно давиться, но падаван не сбавлял напора, будто в самом деле поставил перед собой цель в свой первый же раз заглотить член Скайуокера целиком.       С приоткрытых губ мастера-джедая между сдержанными отрывистыми стонами время от времени непроизвольно срывались хриплые слова похвалы вперемешку с грязными ругательствами то на общегалактическом, то на хаттском. Удивительно даже, что к ним не добавился бинарный, учитывая склонность его вздорного астромеханика сквернословить по малейшему поводу. Смешок Оби-Вана, представившего себе такую реакцию мастера, отдался вибрацией вдоль всего члена, добившись от Энакина еще одного красочного восклицания, но на всеобщем. Энакин хвалил его губы, рот, в особенности — язык, творящий с его членом, по жарким признаниям, «нечто невообразимое». Пару раз, явно забывшись в удовольствии, даже назвал его «своей маленькой ненасытной шуттой», вцепившись в его волосы до боли, и не заметил этого, чем вместо обиды, к удивлению самого Кеноби, вызвал у того лишь очередную вспышку жгучего румянца и гордости собой.       Уловив это в Силе впервые, мысленно Энакин уже готов был прибить Джинна на месте при следующей же встрече. Конечно, он уже давно заметил, каким счастливым Оби-Вана делала малейшая похвала, но до сих пор не переставал удивляться и сокрушаться тому, как, должно быть, прошлый мастер Оби-Вана был на нее скуп. До таких крайностей, что теперь его бывший падаван испытывал чуть ли не счастье с того, какое удовольствие он доставлял своему новому мастеру, невзирая на крайнюю сомнительность методов. Оби-Ван казался таким страшно недолюбленным во всех смыслах, что если бы не положение, в котором они находились прямо сейчас, Энакин бы испытал от очередного тому подтверждения не просто тень досады, а полноценную острую боль. Его ангел — самое прекрасное создание во всей этой криффовой вселенной, и он заслужил получать похвалу каждую секунду своей жизни, а не только с появлением нового мастера. А уж счастье он тем более должен был испытывать всегда, а не как сейчас — лишь получив подтверждение тому, что кому-то искренне приятно пользоваться им для сексуального удовлетворения!       Тем не менее мысленное негодование Энакина ничего не меняло. Как и, к его вящему стыду, не ослабляло удовольствия. С очередной похвалой глаза Оби-Вана загорались радостью изнутри с новой силой, а сам падаван приступал к своему занятию с двойным усердием, с каждой последующей минутой ублажая мастера все качественнее, будто для него это было каким-то (чрезвычайно непристойным) экзаменом. Широкие мазки языком вдоль ствола все чаще стали перемежаться с влажными поцелуями, Оби-Ван все больше уделял внимание налитой кровью головке, посасывая ее губами и с жадностью слизывая то и дело образующуюся на ней прозрачную жидкость. А время от времени даже пытался в нетерпении самостоятельно достать ее из щелочки кончиком языка, каждый такой раз заставляя Энакина, уже давно откинувшего голову к стене, прикусить тыльную сторону кулака, чтобы заглушить стоны. Это сводило Скайуокера с ума почти так же сильно, как попытки его, как оказалось, чрезмерно старательного даже в таких вещах падавана пропихнуть его член как можно глубже в горло, пусть оно было категорически против этого, с непривычки рефлекторно сжимаясь вокруг твердой плоти так туго, что у Энакина самого каждый раз перехватывало дыхание.       — Следи за зубками, — непроизвольно вырвалось у Энакина, когда он почувствовал, как клычок Оби-Вана в очередной раз не больно, но неприятно царапнул нежную кожу его ствола. В его голос незаметно вернулся менторский тон, и Кеноби ни за что бы не признался в том, насколько сильно это его заводило. Он обнаружил в себе столь постыдную слабость уже давно, еще с прошлым мастером. Пусть то, какие инструкции он получал сейчас, тяжело вязалось с учениями, которые для него озвучивал Квай-Гон точно таким же терпеливым ровным тоном. — И не забывай дышать через нос.       Шире раздвинув ноги, Энакин вернул его из меланхоличных размышлений в приятное настоящее ласковым поглаживанием по голове. Подняв глаза, Оби-Ван с тихой радостью заметил на его губах столь же теплую улыбку. Скайуокер также старался передать ему свою благодарность через их связь в Силе.       Да, пусть техника Кеноби была далека от идеала и стандартов, давно установленных его бывшей женой, и в ней было слишком много слюней. Пусть пару раз, несмотря на все свои старания, Оби-Ван все-таки задевал его член зубами, заставляя Энакина шумно втянуть воздух сквозь собственные зубы, и не мог протолкнуть его слишком глубоко в горло. Пусть желание Скайуокера исправить это самостоятельно, насадив этот красивый, ненавистный каждому известному ему ситху ротик на член до упора так, чтобы из глаз его падавана брызнули слезы, а нос уткнулся в самое основание, было сильно, мастер-джедай сдерживал себя, меньше всего желая навредить своему ангелу. К тому же он и так был более чем доволен его сегодняшними успехами. В конце концов, никто не рождается с талантом в чем-либо. Во всем нужна практика. И для первого раза его ученик справился просто отлично. С должной подготовкой не пройдет много времени, как его дотошный падаван освоит оральную ласку в том же совершенстве, что и поцелуи. Энакин собирался проследить за этим лично. Уж такие уроки он был согласен проводить хоть каждый день.       Ну а пока главную задачу на сегодня Оби-Ван уже выполнил, приблизив своего мастера к долгожданному оргазму. Энакин чувствовал, как с очередным мазком языка падавана вдоль его члена узел внизу живота затягивается все сильнее. И за это его падаван безусловно заслуживал еще больше похвалы.       — Умница, — не переставая поглаживать того по макушке и вместе с тем задавать темп всей голове, простонал Энакин, зажмурив глаза от нарастающего удовольствия. — Вот так, котенок, еще немного. Ты делаешь своему мастеру очень хорошо. Ты у меня такой способный, самый лучший.       Он закрыл глаза в том числе для того, чтобы в них не бил свет из спального алькова. Так что помимо света под розовыми веками теперь мерцали звезды и фейерверк огней от наслаждения, растекающегося по всему телу от прикосновений влажного языка к чувствительной плоти. От наполняющих комнату совершенно непристойных звуков, которые невозможно было спутать с чем-то другим. Да уже хотя бы от самого факта, что ему самозабвенно отсасывал его собственный падаван, которым он мечтал овладеть уже не первый год. А теперь эта мечта была как никогда близка к реальности. Ведь черта наконец-то пройдена. Еще максимум пару месяцев, и скакать на его члене для Оби-Вана будет так же привычно, как отрабатывать каты по утрам.       Энакину даже не нужно было смотреть в этот момент на падавана, чтобы узнать, как сильно его обрадовали эти слова. «Я убью Джинна» — в сердцах ворчливо повторил про себя Энакин, будто на секунду забыл, что их с падаваном связь работала в обе стороны. И так же, как он мог сейчас чувствовать его радость, тот мог слышать его мысли. В своем положении он не видел, как сконфуженный Оби-Ван вопросительно поднял на него глаза. Но, черт возьми, его реакция на малейшее одобрение была столь же печальной, сколь горячей. Почти настолько же, какой была его восхитительно тесная глотка.       Энакину стало немного совестно от размышлений в таком ключе, но он ничего не мог поделать с крамольной мыслью об открывающихся перед ним возможностях. Если Оби-Вана так легко развезло с похвалы, значит, ему не составит никакого труда натренировать своего падавана на то, чтобы он намокал всякий раз, как он одарит его очередной порцией комплиментов. Тогда бы очаровательно краснеющему Оби-Вану пришлось либо пытаться, сохраняя лицо, выпустить возбуждение в Силу, либо сбегать в поисках укромного уголка, чтобы сбросить напряжение более приземленным способом. Впрочем, Энакин, как хороший мастер своего хорошего падавана, не оставил бы бедняжку разбираться с его деликатной проблемой в одиночку. Он бы помог ему рукой, губами, может, даже своим членом, если запас времени им позволит. Крифф, да будь на то его воля, Оби-Ван бы больше ни дня не смог ходить ровно или так, чтобы в его нутре не плескалось семя его мастера, надежно закупоренное пробкой или стекающее по внутренней стороне бледных, усыпанных следами укусов бедер. Он бы втрахивал его в голопроектор, стоящий в центре командного пункта на «Решительном», шепча брифинг к грядущей операции на ушко или открытые в стонах губы. Зазывал бы в свою каюту по вечерам, чтобы Оби-Ван скрашивал ему нудные часы написания рапортов и бесконечных отчетов тем, что согревал его член в себе. Утаскивал бы на руках в свою полевую палатку, едва закончится бой, чтобы уже в ней поставить сразу в коленно-локтевую, наспех избавляя от брони и всего, что под ней — лишь бы поскорее сбросить с их напряженных тел остатки адреналина, пока клоны предусмотрительно обходят палатку на расстоянии минимум в десять метров, отворачивая головы и умело делая вид, что вовсе не слышат доносящихся оттуда криков и стонов. Может быть, наиболее отличившимся из них он бы даже позволил смотреть (но не касаться!) в награду за отличную службу.       Ох, он бы многое отдал за то, чтобы это увидел и Джинн, но, к сожалению, тот обладал достаточным авторитетом и влиянием, чтобы разлучить их с Оби-Ваном навсегда, застань он их хотя бы за невинным поцелуем. Однако это не мешало Энакину порой представлять отчаяние на его обычно (и ужасно раздражающе) беспристрастном лице, его вину, его желание оказаться на месте Скайуокера наравне с горьким пониманием того, что этого никогда не будет. Потому что теперь Оби-Ван Кеноби принадлежал Энакину Скайуокеру и телом, и душой, и разумом. Осталось завоевать лишь одно, пусть самое сложное — его сердце.       Почувствовав скорое приближение оргазма, Скайуокер взялся ладонями за плечи Оби-Вана, неохотно отстраняя его. Медленно, с таким же явным нежеланием извлекая его поблескивающий от слюны член из горла сантиметр за сантиметром, тот выпустил его изо рта с завершающим влажным чпоком, смотря на него с вопросом и легкой тревогой, словно волнуясь, что сделал что-то не так. У Энакина защемило сердце от этого взгляда, и он поспешил успокоить юношу. По-своему.       — Тебе ведь понравилось меня пробовать? — спросил он и, дождавшись едва заметного, смущенного кивка, озвучил следующий вопрос. — А хочешь узнать, каково на вкус мое удовольствие?       Мгновенно переменившись в лице, Оби-Ван закивал гораздо активнее, если не вовсе в радостном возбуждении, чем вызвал у непомерно гордого им Энакина нежную улыбку.       — Тогда открой ротик и высунь язык. Кеноби не нужно было повторять дважды. Еще пару минут назад Скайуокер был абсолютно уверен, что вид алых губ его падавана, растянутых вокруг его члена, который тот так старательно пытался протолкнуть в себя целиком, было самой эротичной вещью, что он только видел в своей жизни. Но когда Оби-Ван с чуть ли не мольбой в глазах и еще мокрыми дорожками слез на лице покорно высунул язык в явной готовности принять в себя еще и его семя, от невозможной порочности картины Энакин лишь чудом успел в последний момент наклонить член достаточно, чтобы не запачкать падавану лицо — может, в следующий раз — прежде, чем с гортанным, опасно громким стоном кончить, изливаясь тугими толчками в его жадный рот.       С присущей ему прилежностью Оби-Ван проглотил все до последней капли перед тем, как подняться, вытирая губы рукавом туники. На них теперь играла сытая улыбка, его щеки и глаза были немного красными от слез, но в последних мерцал здоровый блеск. Он выглядит почти счастливым от того, что его мастер только что спустил ему в рот, и будь Энакин на двадцать лет помоложе, от одного этого наблюдения он бы тут же окреп снова.       — Сила, какой же ты… — Скайуокер неверяще покачал головой и хрипло рассмеялся, живой рукой скидывая со лба налипшие пряди волос.       Но сразу после этого произошло нечто совсем из ряда вон выходящее. Оби-Ван теперь явно собирался вернуться к себе в комнату! Он, видно, сошел с ума, если думает, что после всего, что между ними было, Энакин позволит ему вот так просто уйти!       — Я разве говорил, что мы закончили? — строго спросил он, заставив Оби-Вана, уже было развернувшегося с осипшим, едва слышным «спокойной ночи, мастер», замереть на месте и удивленно обернуться. Но, конечно же, от мастера-джедая при этом не укрылся слабый отклик его надежды в Силе.       — Хорошие падаваны заслуживают награды, — Энакин похлопал себя по колену. — Так что вернись и сядь на меня.       По телу Оби-Вана прошла дрожь от этого приказного тона, который он прежде слышал от своего мастера, лишь когда тот вновь возвращался в роль генерала республиканской армии. Осторожными шажками, будто пугливый зверек, он подошел ближе, еще несколько секунд потратил на то, чтобы разуться, и неуклюже из некоторой неловкости от происходящего взобрался мужчине на колени. Энакин все еще чувствовал себя приятно лениво и немного сонно после оргазма и прерванного ранее сна, но, несмотря на вес падавана на бедрах, он легко придвинулся от стены чуть вперед, чтобы ноги того поместились за его спиной, теперь сомкнутые на пояснице. Не зная, куда деть руки, все так же робко Оби-Ван расположил их у Энакина за шеей, устроив предплечья по обе стороны от нее. В таком положении его грудь оказалась прямо напротив лица его мастера, чем тот тут же поспешил воспользоваться, смыкая губы на бугорке соска, трогательно выпирающего из-под тонкой ткани его туники для сна. На ней осталось влажное пятно, когда Энакин, вдоволь обласкав его там, переключил внимание на второй бугорок. Его он тоже принялся облизывать и посасывать прямо сквозь ткань. Кеноби не помнил, в какой момент его пальцы зарылись в нежные кудри его мастера, массируя скальп. Он выгнул спину навстречу ужасно приятной ласке и тихо захныкал, почувствовав на втором соске легкое давление зубов. Не то от остроты чувств, не то от банальной неожиданности он резко сжал пальцы и с ойканьем случайно вырвал пару волосков, не рассчитав приложенную силу. Следом за краткой вспышкой физической боли уже в их связи Скайуокер почувствовал также легкую панику своего падавана, из-за чего ему пришлось с тихим бархатным смешком оторваться от своего занятия и ободряюще улыбнуться. Прижавшись губами к середине груди, буквально чувствуя ими быстрое биение сердца внутри, он смотрел теперь снизу-вверх в виноватые глаза, мысленно посылая в Силе: «ничего, котенок, я не злюсь.» То, что от Оби-Вана ему была приятна даже боль, он придержал при себе.       Его механическая рука проникла немного успокоившемуся после его признания Кеноби под тунику. Жесткие пальцы теперь ощутимо почесывали спину — не так, чтобы ранить, но чтобы точно оставить алые борозды на бледной коже. Живая рука Скайуокера тем временем уже вовсю хозяйничала спереди, поглаживая под туникой плоскую грудь и подтянутый живот, мелко вздрагивающий от каждого особенно настойчивого касания. Она опускалась все ниже и ниже, пока не добралась до кромки штанов, где тоже надолго не задержалась. Энакин ловко выпростал из них наружу его давно изнывающий без внимания член. Мокрая головка уже буквально сочилась от предэякулята, почти болезненно налитая кровью. Оби-Ван крупно вздрогнул в его руках, стоило только совсем легонько провести большим пальцем по щелочке уретры.       — Кто-нибудь трогал тебя здесь до меня?       — Н-нет, — мотнул головой Оби-Ван, став будто сразу на пару тонов краснее от последующего признания. Словно это не он еще пару минут назад стоял на коленях, вылизывая член своего мастера с таким выражением лица, будто в жизни не пробовал ничего вкуснее. — Только я…       — Какой мой котенок распущенный, оказывается, — Энакин ухмыльнулся, медленно, будто на пробу, скользнув по члену Кеноби кольцом из большого и указательного пальцев вверх-вниз. — Кого ты представлял, когда ласкал себя? Меня? Мастера Джинна?       Оби-Ван лишь тонко, стыдливо простонал в ответ, ничего не сказав.       — Не стыдись того, что от тебя не зависит. Испытывать желание — нормально. Это обычная физическая реакция для молодого, все еще растущего организма, как у тебя, и она не делает тебя автоматически плохим джедаем. Ты ведь помнишь, что можешь рассказать мне все? — еще никогда тон его мастера не звучал так приторно ласково, что Оби-Вану теперь приходилось с немалым трудом бороться с желанием вконец обмякнуть в его руках. — Помнишь, как я обещал, что не стану осуждать тебя и уж тем более сердиться?       Однако даже после его заверений Оби-Ван продолжал упрямо молчать, покусывая губы от сладкого удовольствия, даримого руками мастера, вперемешку с горьковатым привкусом унижения с собственной реакции. Да только Сила, предательница, его как всегда выдавала. А Скайуокер этим пользовался, не зная жалости.       — Я знаю, что ты думал о том, как было бы приятно, если бы это была его рука вместо твоей. Если бы ты сидел на его коленях вместо своей холодной, одинокой постели, — к его ужасу, Энакин принялся читать в их связи его самые сокровенные тайны. — Скажи, как часто ты задумывался о том, везде ли он такой большой? Как бы его член ощущался внутри? — двумя пальцами механической ладони он коснулся живота падавана чуть ниже пупка, вызвав у Кеноби протяжный, в самом деле напоминающий жалобное мяуканье стон. — И достал бы он досюда? Я бы, например, да.       Внезапно Скайуокер как наяву почувствовал вспышку боли в нижней губе. Но, проведя по ней языком, ничего не нашел — ни крови, ни раны. Должно быть, это Оби-Ван прокусил свою, и так как сейчас он плохо контролировал свои эмоции, они снова просочились его мастеру через их необычную связь.       — Ну-ну, не прячься, отклонись немного назад, — голос Энакина был таким мягким, таким добрым. Как тут можно не довериться? — Иначе я не смогу тебе помочь.       Сгорая от стыда и желания в равной степени, Оби-Ван тем не менее не мог проигнорировать данную просьбу. Его губа в самом деле кровила, поэтому прежде, чем сделать что собирался, Энакин не удержался от того, чтобы жадно слизать горячую капельку языком. Медный привкус крови будоражил настолько, что его зрачки оставались все такими же расширенными, несмотря на горящий в алькове свет.       Энакин чуть наклонил голову вперед и высунул язык, щедро капая слюной на член в своей ладони, ни на секунду при этом не спуская с падавана взгляда исподлобья. Ему приносило невероятное удовольствие наблюдать за тем, какое действие оказывал на Оби-Вана этот его взгляд. Вблизи он буквально уловил момент, в который Оби-Ван задержал дыхание, практически видел, сколько силы воли ему требуется, чтобы просто сохранить зрительный контакт, невзирая на то, что его скулы чисто физически не могли стать еще краснее от смущения. Еще больше этого наблюдения Энакину понравилось только помечать Оби-Вана собой.       На губы так и просилась восторженно-возбужденная улыбка от понимания того, что если они продолжат развивать их отношения в том же темпе, уже совсем скоро Скайуокер сможет оставить на этой нежной розовой коже не только свою слюну, но и сперму. Хоть сейчас было чертовски тяжело определиться, где бы ему хотелось первее увидеть жемчужные разводы своего семени: на груди, животе, пояснице или все-таки внутренней стороне бедер его падавана. Энакин прикрыл глаза, даже не стараясь сдержать в груди низкий рокот от представления того, как его сперма стекает вместе со смазкой из добротно растраханной, больше не девственной дырочки Кеноби, пока он берет его со спины, наматывая падаванскую косичку на кулак.       И несмотря на то, что он первым завел разговор о его бывшем мастере, Энакин надеялся, что сам Оби-Ван, отчаянно толкающийся сейчас в его кулак, закрывая глаза, не представлял на его месте другого. Но понять это было сложно, поскольку помимо хриплых стонов, приглушенного мычания и редких звонких «ахов», которых Оби-Ван явно стыдился, из слов вместо конкретных имен от него изредка прорывалось лишь неопределенное «мастер». Впрочем, пока Скайуокер был вполне не против довольствоваться и этим. Куда сильнее тяготила мысль, что этот момент не может длиться вечно. Ужасно не хотелось лишаться приятного веса падавана на бедрах. Ему казалось, что если Оби-Ван сейчас слезет с его колен, он до конца жизни будет чувствовать пронизывающий холод отсутствия его теплого, мягкого, так вкусно пахнущего падавана в его руках.       Но, к сожалению, при всей своей мощи, Избранный не был способен подчинить себе течение времени всей галактики вокруг. И потому его прошло еще совсем немного, как Оби-Ван, сильно содрогнувшись в его руках, с протяжным стоном излился ему на грудь. Отогнав тоскливые размышления, Энакин тут же прижал его, все еще мелко трясущегося, проживающего свой самый первый оргазм в чужих руках, к себе, тем самым безнадежно пачкая ему тунику, на что обоим сейчас было совершенно наплевать. Поглаживая падавана по влажной спине, жарко целуя в шею, будто в невыносимой жажде слизывая с нее капельки пота, а с лица — слез, Энакин про себя ликовал. Ведь что бы ни произошло дальше, к чему бы ни привел новый виток в их отношениях, Джинн уже не сможет забрать у него то, что Оби-Ван подарил ему сегодня. Этой ночью Кеноби остался в его комнате, воспользовавшись перед сном его душем и даже позволяя мастеру не только отмыть себя, но и снова одними лишь руками довести до еще одного оргазма. С непривычки его ноги теперь в упор отказывались держать его прямо, поэтому Энакину пришлось нести вконец истомленного, но не перестающего довольно улыбаться падавана до постели на руках. Но не то чтобы кто-то из них был против. Оби-Ван уснул моментально, едва положив голову ему на грудь. А Энакин — уже гораздо позже, еще около часа механическим движением поглаживая юношу по спине в глубокой задумчивости о том, что ждет их дальше. Размышления эти, впрочем, были приятными. Начало выдалось хорошим, да и предчувствие оставалось таким же. Потому что впервые за долгое время с той стороны ученической связи до него не доносилось ни печали, ни грусти, а значит хотя бы этой ночью Оби-Вану больше не снился его бывший мастер. Энакин не без иронии усмехнулся. Сегодня прославленный генерал Скайуокер одержал очередную сокрушительную победу, о которой не узнает ни одна живая душа.