Благословляю своей любовью

      Сегодня духи грозы выли на луну особенно протяжно и злобно, заглушая разговоры не для чужих ушей. Несмотря на то, что в бывшем храме Воды и Ветра не было ни статуй, ни подношений, ни даже огонька палочки благовония, он смел надеяться быть услышанным. Прекрасный: мерцающий и слепящий свет ночной грозы на мгновение вернул ему способность мечтать. Сев на холодный треснутый каменный постамент — туда, где раньше возвышалась статуя родного человека, он верил, что ему достаточно лишь одной молитвы, чтобы быть услышанным. Он верил, что Бог живёт в сердце, а не в храме, и всё же не удержался от оправданий:       — Не сердись на меня, брат, — голос был сиплый и хриплый. — О живых надо думать, о мёртвых молиться. Зачем тратить и так отсутствующие ресурсы на подношения Богам, если можно накормить нуждающихся?       К примеру, горячим ароматным супом, о котором он сейчас мечтал каждый день. Можно даже без мяса — лишь чистый наваристый овощной бульон. Когда ты засыпаешь и просыпаешься с мыслями о еде, когда она снится — в этом есть определённые неудобства.       — Брат… — Ши Цинсюань постарался придать голосу былую лёгкость, но тот предательски надломился. Юноша закашлялся, спустя пару минут продолжил уже привычно: — Ты говорил, что мне одному не выжить, но вот — я здесь уже третий год кряду, — на губах младшего Ши появилась умиротворённая улыбка, отчего на лицо легла тень былой красоты, но лишь на секунду — потрескавшиеся губы болели при малейшем движении.       Небожители, изгнанные или нет, не входят в колесо реинкарнации после смерти. Ши Уду всегда будет его братом и его Богом.       Бывший небожитель с огромным трудом пережил очередную зиму, не без помощи его Высочества, конечно же. Насколько бы Ши Цинсюань считал себя недостойным помощи — отказываться было глупо. Особенно когда на кону стоит не только твоя жизнь. Хотя бы на пару самых студёных дней можно было напроситься в святилище Водяных Каштанов и даже угоститься миской каши. Не бесплатно, конечно же! Каждый день нищие воздавали почести Непревзойдённому Князю демонов и Богу Войны, увенчанному цветами. Ши Цинсюань активно сподвигал всех подряд: и стар, и млад воздавать мольбы только этим двоим. Удача так и быть приходила к нищим время от времени. С горем пополам находилась еда, пусть скудная и пресная — не беда. В этом году цветы дикой сливы отцвели ещё когда лежал снег. Деревья обильно покрылись красными, словно налитыми кровью, бутонами. Цинсюань не посмел сорвать даже пару веточек «для украшения» своего убогого жилища.       Спустя всего месяц несколько молодых деревьев кормили всех его дорогих друзей. Плоды сливы мэйхуа — жёлтые, зеленоватые, с кислой грубоватой мякотью — были для бродяг слаще мёда. Вместо настоящих цветов Цинсюань разрисовал разбитый постамент лепестками цветов. Используя в качестве инструмента собственные пальцы, а вместо краски красную глину, размоченную водой. Роль веток прекрасно исполняли трещины на камне. Хотя бы так он попытался донести красоту окружающего мира брату. Красота — валюта бедных. Может ли Ши Цинсюань своим неказистым творчеством сделать мир хоть чуточку лучше, приятнее для жизни?       Сам он красотой не блистал: сломанные когда-то кости срослись неправильно, хромота останется с ним навсегда, из-за чего вся его фигура казалась грузной и перекошенной на одну сторону. Что уж говорить о потрескавшийся коже, раз в месяц стабильно переживающей какую-либо болезнь: то белые водянистые точки, то красные выпуклые бляшки, то гнойные нарывы. Слоившиеся ногти, растрёпанные, изрядно поредевшие волосы, кишевшие вшами: кожа головы без конца чесалась, он часто расцарапывал её до кровавых корок, но это всё мелочи жизни. Хотя, сказать по правде, глядеть на своё отражение было страшно. Как хорошо, что у него больше нет ни одного так ранее любимого зеркала.       — Ты говорил: «Не любая жизнь лучше смерти». И был неправ. Бедность — не порок, — спокойно продолжал он творить, размазывая хлюпающую глину по постаменту. И без того сухая кожа на руках изнывала от неприятного ощущения стянутости. — Правду говорят: нищеты боятся те, кто в нищете никогда не жил. А здесь люди уже ничего не боятся...       Ши Уду бы только презрительно фыркнул на его блаженные пространные речи. Хотя бы раз в его глазах Ши Цинсюань был прав? Никогда. Но младшему Ши впервые было безразлично мнение старшего брата. Теперь он сам ответственен за свою жизнь. Жизнь среди смертных: больных, жалких, чахлых, одиноких, уставших, по большей части абсолютно безграмотных. Но человек — такая тварь — ко всему привыкает. Ши Цинсюань — человек.       — Старина Ветер!..       Вместо имени — прозвище. Суждено ли ему ещё хоть раз в жизни услышать собственное имя? Помнит ли его ещё хоть кто-то? Важно ли оно? Люди всю жизнь не знают кто они, поэтому держатся за имена. Якобы хоть что-то им принадлежит. Старине Ветру имя уже было без надобности.       — Старина Ветер, Джу-эр ищет тебя, — повторил похожий на собачий лай голос.       Такие разные воодушевлённые охи и вздохи прокатились вслед за ним по залу: «Да, у входа», «Устала, бедняжка!», «Ах», «Нет, не у входа, чуть дальше!», «Ох». Ши Цинсюань, улыбнувшись до ушей, послушно пошёл через храм.       Он ковылял медленно и неуклюже. Из-за почти что отсутствующей обуви ноги были стоптаны в кровь. Даже на стопе были крупные круглые пузырящиеся мозоли, он с трудом переставлял ноги, как на ходулях. Пока правая рука была безжалостно сломана, он неплохо приучился орудовать левой. И теперь обеими руками владел одинаково неплохо, если можно было так сказать. Кое-как рука передвигалась — а это уже хорошо, хотя, очевидно, даже зажившая рука всё равно болела часто.       — Братец Цинь! — раздался яркий, будто щебетание птиц, голос. Девочка подбежала к нему, налетев, отчего они неприятно впечатались в колонну храма.       Цинсюань болезненно охнул, но лишь погладил её по мокрым растрёпанным как у него самого волосам, не в силах ругаться. Вернулась. Милая Джу вернулась. Ещё один пережитый день — огромная радость. Едва девчушка расцвела — наступил опасный для пребывания на улице возраст. От рассвета до заката прекрасная дева Джун плясала и играла на самодельной бамбуковой флейте, показывала акробатические трюки, веселя и развлекая народ представлениями. У Ши Цинсюаня каждый раз поутру, когда приходилось отпускать её на работу, сжималось сердце. Но с ней он идти не смел — лишь отпугнёт больным видом честной народ. Девочка ещё всего ничего провела на улице и выглядела приятно глазу. Поэтому прохожие охотно давали ей если не деньги, то еду. Иногда бросали недоеденное — и то было за счастье.       Мать сбежала вместе с милой Джу из дома терпимости, когда ту хотели начать приучать к «работе». Мадам Дай Лу, прожившая в публичном доме около семи лет, подвергавшаяся насилию каждый день, не могла позволить сотворить подобное со своим ребёнком. Тогда же Ши Цинсюань понял, как опасно бытиё женщины в этом ужасном мире. Часто у женщин даже нет выбора и приходится заниматься «продажей себя», ведь нормальная работа им попросту недоступна. Тогда же Ши Цинсюань услышал правду жизни мадам Дай Лу:       «У жизни за чужой счёт высокая цена и огромные риски. В один день твой благодетель может сменить милость на гнев, и ты останешься ни с чем».       «Или просто умереть», — лишь успел добавить он. Ши Цинсюаню это так откликалось, что он проникся к этим двоим глубочайшей нежностью и любовью.       «Милость на гнев». Что и случилось с мадам и её дочерью. Хозяин аптечной лавки лишь на мгновение увлёкся прекрасной молодой девушкой с яркими и пронизывающими насквозь глазами, что убирала полки в его рабочей каморке. Наобещав молодой деве золотые горы и скорую свадьбу, старый дед зачал той дитя. А когда удалось прославиться и получить прибыль благодаря случайно смешанному ими обоими в порыве страсти охлаждающему средству от ожогов, решил жениться на более подходящей новому статусу партии. Да видит верховный Бог, мужчине «пришлось» выкинуть прошлую любовь на улицу с ребёнком. Сама женщина за время жизни под чужим крылом так и осталась безграмотна, а с маленьким шумным ребёнком, которому как минимум тоже нужно было место для сна, никуда работать не брали. По зиме пристроившись к борделю, мать с дочерью так и остались там жить на долгие годы. Теперь-то понятно, что беззубый хозяин дома терпимости в маленькой большеглазой любопытной и гибкой девочке увидел «большой потенциал в будущем».       Потому мадам Дай Лу отчаянно хотела научить грамоте дочь. Ши Цинсюань часто по вечерам учил Джу-эр, чертя иероглифы прямо на снегу или земле палкой. Поэтому они с мадам быстро стали настоящими друзьями. Среди чумной нищеты женщину с ребёнком искать не стали — побрезговали чем-то заразиться. Потому Ши Цинсюань с удовольствием предложил им циновку в своей скромной обители. Мадам поделилась несколькими рецептами лекарственных мазей из трав, что успела запомнить ещё во время работы в аптеке. А также нищие все вместе часто по весне собирали цветы, из которых потом мадам с дочерью готовили для всей их большой семьи мёд. Переваренное сладкое месиво с листьями и стеблями цветов — так вкусно, что пальчики оближешь.       — Нарисуй мне котёнка, братец Цинь!       Девочка достала из небольшой тканой сумки помимо привычного набора — странного вида ягод, остатков понадкусанных паровых булочек и пары монет — что-то новое: пергамент размером с ладонь. Лист бумаги явно ворованный, так как был некрасиво наискось оборван с одной стороны. Но Ши Цинсюань вновь закрыл глаза на не самые правильные действия Джу-эр.       — Чтобы он всегда был с тобой? — улыбнулся Цинсюань абсолютно искренней улыбкой, потому как улыбались в большей степени его глаза, такие же яркие, как звёзды.       Вдвоём они зашли вглубь храма и сели у импровизированного уже тлевшего костра. Холод и дождь уничтожили жалкие остатки тепла. Юноша взял едва тёплый уголёк с пепелища и принялся на оборванном пергаменте размером с ладонь, опираясь на колено, рисовать котика. Волнистые мягкие линии мгновенно впитывались в бумагу. Мелкие штришки угля — и вот готова длинная гибкая спинка и полосатый хвост. Уголь неприятно размазывался по пальцам и пергаменту, но Цинсюань быстро приспособился, нарисовав пушистую как облака шерсть котёнка. Джу-эр положила голову ему на плечо, с удовольствием наблюдая за процессом, жадно впитывая глазами каждое движение едва шевелящейся руки. Ши подал лист бумаги в ладонь Джу-эр, согрев её своим теплом и замарав углём. Но девочка наслаждалась его обществом, потому с удовольствием приняла бархатистую бумагу, поглядев, как переливается серебристым цветом рисунок в свете луны.       — Нарисовали. Пора заняться грамотой.       — Но братец! Сегодня я так устала! — жалостливо запричитала Джу-эр. Она протянула ему единственную целую паровую булочку из сумки. — Может завтра? — её огромные глаза сверкали в ночи будто кошачьи.       Но Ши Цинсюань был непреклонен. Он дал обещание её матери и выполнит его. От осознания, что ему ещё было для кого жить, на душе потеплело. Нищие полагались на него. Звание «вожак нищеты» нисколько не смущало его. Пока стоит на месте их храм, он отдаст все свои силы на то, чтобы дать брошенным и одиноким людям лучшую жизнь.

***

      Уже несколько недель подряд на Чертоги сумрачных вод спустились беспросветная, непроглядная тьма и мощный, неистовый ливень. В свете ярких грозовых вспышек подобно танцу вились и варились в кипящей водяной пучине костяные драконы. Прекрасные по своей ужасающей природе создания пытались разбавить тоску хозяина, унять его неизъяснимую грусть своей нежностью и красотой. Но тот оставался всё так же глух к их стараниям.       Любовь — вещь стихийная и не объяснимая.       Подобно трупу утопленника Чёрная вода шёл по земле. Зачем ходил кругами вокруг дворца? Умалишенный. Бред, полночный бред терзал память ему в ночи. Мокрый и грязный он прошёл прочь от заколдованной части острова в густой лес. Там в зарослях деревьев и своде каменного массива удалось скрыться от небесной воды. Знакомая поляна со спокойным и аномально холодным Чёрным озером. В гигантском зеркале отражалась единственная присутствующая здесь нечисть — хозяин здешних мест.       Волосы стали длиннее и противно прилипли к шее. Одно плавное движение рук, и вода с одежды и волос потянулась вверх, собравшись крупными каплями. Он резко смахнул ее вниз, и та мгновенно впиталась в землю. Вода. Земля. Огонь. Воздух. Последний никогда ему не подчинялся, но сейчас аккуратно коснулся подола простого чёрного одеяния. Спустя мгновение ветер прошёл по телу с ног до головы, выбросившись неукротимым потоком вперёд. По спокойной глади озера прошла рябь, нарушившая зеркальную поверхность.       Он презрительно отвернулся от собственного поплывшего отражения, долго и пристально вглядывался во тьму леса — тьма посмотрела в ответ. Ветер качал чёрные, будто нарисованные углём деревья, измываясь над ними до скрипа. В мокрых переплетенных ветвях Хэ Сюань видел их так чётко, как никогда и ничего не видел в жизни. Две тени. Две фигуры. Две девушки. Та, что в белом, ступала легко, едва касаясь земли. Полы богатого белоснежного одеяния развевались подобно морскому парусу. Завитые ночными косами тёмные волосы шёлковыми лентами рассыпались по спине. Она будто гуляла по воздуху и тянула непревзойдённого князя демонов вслед за собой. Мягко сжимала она тебя за запястье своей аккуратной рукой с красными ноготками, но руку ты вырвать не мог.       — Мин-сюн, а когда у тебя день рождения? — весело и непринуждённо девушка начала разговор первой.       — Ты уже спрашивала, — на первый взгляд тон спутницы был спокоен, но если вслушаться, то от холода кровь стыла в жилах.       — И ты каждый раз оставляешь меня без ответа!       — Тебе зачем? Хочешь узнать мой знак зодиака?       Девушки постоянно верят во всю эту чушь про совместимость, тщательно изучают гороскоп, а потом выдают это тебе под соусом «Смотри, что о нас узнала интересного». Нет ничего особенного в том, что Ши Цинсюань пошла этим же путём.       — Нет конечно же! Мне не интересны гороскопы! — притворно обиделась Ши Цинсюань, нахмурив аккуратные бровки. — Просто хочу тебя поздравить. Каждый год поздравлять! Мы же с тобой лучшие подруги! Как я могу тебя не поздравить? Обещаю, никаких шумных пиров в твою честь! Только ты и я, тихо и спокойно посидим, поедим что-нибудь вкусное, — предусмотрительно подстроилась она под желания «именинницы». — Но не обещаю, что не завалю тебя подарками! Ха-ха, — Повелительница Ветра улыбнулась так ярко и тепло, что казалось сейчас ночь сменится на день.       — Не надо, — всё тем же ледяным тоном продолжила Хэ Сюань и выдернула руку из захвата. «Ничего мне от тебя не надо». Но, увидев, как по-детски обиженно надула губы Цинсюань, лукаво добавила: — Хочешь узнать мой знак зодиака?       Ши Цинсюань быстро проглотила обиду и придвинулась к подруге поближе, готовая с открытым ртом ловить каждое слово:       — По гороскопу я — панда.       — Мин-сюн! — взревела Цинсюань. — Нет такого знака зодиака! — в голосе девушки было столько грусти и обиды, что казалось она сейчас заплачет.       Хэ Сюань, ощутив на языке дивный вкус её разочарования, от удовольствия даже натянула уголок губ. Ага. Попалась. «Я не интересуюсь гороскопом» — врёт как дышит. Ведь прекрасно знает, что среди двенадцати священных животных бамбукового медведя нет.       — Тогда я тоже панда! — Цинсюань не долго обижалась и топала ногами — была, как всегда, отходчивой, потому с удовольствием поддержала шутку подруги.       Они сейчас, пробираясь через бамбуковый лес, действительно напоминали панд. Опавшие листья, щедро устилающие дорогу, приятно хрустели под ногами. Мрачный успокаивающий тёмно-зеленый цвет леса играл с воображением. Вдалеке красоту нарушали уже не очень здоровые растения, покрытые грибковыми пятнами и плесенью. Неприятность случилась из-за чрезмерно влажного климата. Богиня Ветра, разумеется, не смогла проигнорировать просьбы людей о спасении чудесного леса: собралась обеспечить более подходящий климат растениям, за компанию взяв с собой свою «лучшую помощницу» — повелительницу Земли. Почему же Хэ Сюань согласилась?       «Бамбук неприхотлив. Но всё же ему нужна подходящая почва: правильная пропорция песка и обычной земли. Так же нужно помочь людям устроить дренаж, который убережёт бамбук от скопления лишней жидкости и загнивания корневища. Кто, как не ты — лучший строитель и знаток земельной отрасли, поможет людям?»       — Мин-сюн, ты сегодня такая красивая! — не унималась Ши Цинсюань. — Ой, нет! Ты всегда красивая! Просто сегодня особенно! Нет-нет, ты всегда особенно красивая! — Повелительница Ветра никак не могла подобрать слова, язык заплетался. Она схватилась за голову, сгорая от стыда, щёки покрылись красными пятнами так сильно, что белая рисовая пудра не спасала.       «Красивая». Для Чёрного демона тёмных вод это был не комплимент. Внешность. Ши Цинсюань такая поверхностная. Как всегда. «Мужчиной я тебе не нравлюсь?». Если бы Ши Цинсюань увидела истинное мёртвое обличие «лучшей подруги», то точно пришла бы в ужас и тут же свалилась в обморок.       — Ты всегда красивая, но как насчёт того, чтобы разбавить буйство чёрного цвета? Может белый? О! Так мы точно станем с тобой настоящими мишками-пандами, — девушка закружилась в танце по лесу. — Одолжишь мне свою одежду? — пропела Цинсюань, игриво покосившись на подругу. — А я одолжу тебе свою, — тут же добавила она и попыталась взять за руку, но Хэ Сюань резко встала на пару шагов позади неё, подтолкнув ту в спину. — Или я одолжу тебе свою красную помаду, — не растерялась Богиня Ветра.       — Мерзость, я не собираюсь наносить это на губы после тебя.       «При мысли о непрямом поцелуе меня тошнит. Знай, что меня тошнит от тебя».       — Мин-сюн… зачем же ты так? — голос изрядно поник.       Хозяйке Чёрных вод даже стало бы жаль её. Если бы не это мерзкое прозвище. Отвратительное сочетание звуков. Зато каждый раз, когда Ши Цинсюань представлялась сама — Хэ Сюань отчасти слышала собственное имя. Хотя бы так можно было услышать из её уст своё имя...       — Мин-сюн, ты всегда в чёрном — это практично, понимаю, — вернулась Ши Цинсюань к безопасной теме для разговора. Как интересно: она часто была бестактной, шумной и взбалмошной, но не навязывала своё мнение о красоте, не пыталось переделать лучшую подругу. — Но я бы хотела увидеть тебя в свадебном ханьфу!..       Хэ Сюань на секунду замерла. Помолчала. Но потом сделала вперёд твёрдый шаг, всё так же подталкивая подругу в спину.       — Я была бы красивая в свадебном ханьфу? Хочешь меня увидеть?       — Нет.       Что за примитивное желание обрядиться в свадебное ханьфу? Одежда, косметика, украшения — у Повелительницы Ветра такие типично женские интересы. Но разве же это плохо? Хэ Сюань помотала головой, скинув с себя морок странных мыслей. Испортить бы однажды все так любимые ей тряпки. Белый шлейф так вызывающе вился под ногами, что Хэ Сюань не удержалась и наступила. Ши Цинсюань прогнулась назад, прислонившись спиной к груди подруги. Чёрная Вода специально поймала её спереди, сдавив в тиски не только приятную шёлковую ткань, но и чувствительную мягкую часть тела. Изящные узкие женские ладони с длинными чёрными ногтями сомкнулись на пышной груди остро и колко.       — Осторожнее, под ноги смотри, — Хэ Сюань произнесла эти слова над ухом полушёпотом, но нисколько не сбавила яда.       — Спа-спасибо, Мин-сюн, что бы я без тебя делала! — Цинсюань старалась выдержать привычный уровень лёгкости, но голова пошла кругом. Воздух вокруг них заметно потеплел и заискрился.       Ши Цинсюань подалась чуть вперёд, но даже дёрнуться не смогла — держали крепко, как в капкане. Они стояли, прижавшись друг к другу близко-близко, и Хэ Сюань, не сдержав нужды, провела носом от уха до затылка, вдохнув яркий и свежий, обжигающе прохладный аромат мелиссы с её волос. Это было чистое блаженство — до закатанных глаз. Руки не унимались: то сжимали упругую железистую ткань груди, которую не спасал от развратных действий двойной слой одежды, то стекали ниже, по талии, щекоча под рёбрами. Ши Цинсюань глубоко вдохнула ноздрями воздух и нервно улыбнулась, почему-то нисколько не сопротивляясь. Женские округлые бёдра прижались к таким же. Происходящее было так недопустимо близко, Чёрная Вода почувствовала, как ягодицы «подруги» упёрлись в её возбуждённый клитор. По телу прошла волна изнывающего липкого томления. Массивная подошва сапога жестко продолжала держать полы шикарного белого одеяния, смешивая его с грязью. Нога уже согнулась в колене и готова была встать между ног, чуть-чуть пониже ягодиц, немного глубже, дальше от промежности, заставив «лучшую подругу» сесть на себя. Натянуть бы её, заставив упереться своими большими половыми губами прямо…       — Ты такая за-заботливая! — нервно отметила Ши Цинсюань.       Как всегда, Хэ Сюань была приписана тысяча положительных качеств, которыми она не обладала даже близко. Это отвратительное по своей природе замечание резко выдернуло Чёрную Воду из томного плена, и она грубо оттолкнула от себя Повелительницу Ветра.       Ши Цинсюань, нисколько не обидевшись, повернулась к ней и как ни в чём не бывало в благодарность за «спасение» попыталась поцеловать в щёку. Хэ Сюань раздраженно ударила её по груди. Ши Цинсюань охнула и отступила назад на пару шагов, схватившись за ушибленное место.       — Ты всем своим друзьям слюнявишь щёки? Отвратительно.       — Нет, только тебе! — пискнула Цинсюань. — Ты голодная? — попыталась она найти оправдание непредсказуемому поведению подруги.       Ещё секунду назад «Мин-сюн» так крепко её обнимала, прижимаясь к груди. Это прекрасно. Нельзя отрицать желание девушек, часто отвергнутых собственными матерями, что всю жизнь носились только с мужьями и сыновьями, прикоснуться к тёплой и нежной женской груди, чтобы пробудить ощущение покоя. Вот почему все любят женскую грудь. Мягкая шелковистая кожа, тёплая и тяжелая форма. Символ психологического и телесного комфорта, сытости и безопасности.       Ши Цинсюань готова была стать для тебя именно той, нежной и ласковой кисельной барышней, что убаюкает, погладит по голове, приласкает добрым словом, с удовольствием выслушает и покивает. Всё в ней было нарочито женственно: красиво и мило. Потому она не удержалась и послала подруге воздушный поцелуй, Хэ Сюань стоически проигнорировала её.       — После того, как мы с тобой здесь разберёмся, настанет черёд Повелительницы Дождя, — улыбнулась Ши. — Юйши Хуан всегда ответственно подходит к своим обязанностям. У нее есть свои взгляды на мир, она не гонится за славой. На неё можно положиться! Поэтому нас с тобой — больших мишек — ждёт много вкусного бамбука!       Повелительница Дождя Юйши Хуан. Прекрасная, ослепляющая своим светом настоящая Богиня. Сказочная принцесса, сошедшая со страниц книг. Если она тебе так нравится, если тебя так переполняют чувства, так и иди к ней. Чего ты ко мне-то постоянно липнешь?       — Ну так иди к своей Повелительнице Дождя. Будете с ней сестрицами золотой орхидеи, — злостно выплюнула Чёрная Вода, воздух вокруг неё стал значительно суше.       — Моя единственная сестрица — это ты! — надрывно крикнула Цинсюань, явно не понимая сексуального подтекста сказанной фразы. От обиды глаза её предательски увлажнились. Сколько можно язвить? И так каждый раз, когда Ши Цинсюань хочет просто поговорить! Девушка живо убежала вперёд. Прекрасно, ведь давно пора было приступить к работе.       Хэ Сюань посмотрела ей вслед и бездумно коснулась собственной груди. Повелительница Ветра так часто подначивала тебя на смену облика. Насколько сильно ей по душе был именно этот твой вид? Хэ Сюань не была типично женственна: у неё была накаченная фигура, большой размер ноги, высокий рост. Но всё же руки были женскими. Женская грудь прекрасно вписывалась в аккуратную женскую ладонь, способную не только болезненно щипать и оттягивать, но и обращаться мягко и ласково, как с самой собой.       Ши Цинсюань тоже хочет к тебе прикоснуться? Грудь состоит из жировой ткани, поэтому очень мягкая и податливая. Она может менять форму в зависимости от того, стоишь ты или лежишь, прыгаешь или бегаешь. Поэтому Богиню Ветра так завораживает женская грудь?       Рука коснулась плоской груди, где сердце давно не бьётся. Когда-то один твой пренебрежительный взгляд вызывал в нём безграничное счастье. У тебя в руках был абсолютный контроль над его эмоциональным состоянием. Одним словом, возможно было довести его как до немого отчаянья, так и до неземного блаженства. А теперь что? Неужели ты больше власти над ним не имеешь?       Всё, что тебе осталось — выслеживать его? Ничтожество, урод, извращенец — навечно твоё клеймо. Тебе коснуться его не дано. Всё, что осталось, — это мечтать. Вся жизнь превратилась в грёзы о прошлом или будущем — отныне ты никогда не живёшь настоящим.       «Хочу увидеть вновь тебя и раствориться без следа».       В нос ударил резкий запах гари: он «растворялся без следа». Горят его пустые оболочки. Хэ Сюань сознанием метнулся в нескольких клонов. Первый, второй, третий, четвёртый, пятый — все были кошмарным образом изувечены. Поджёг следовало ожидать. Население столицы было уверено, что горести и болезни разносила нищета. Если человек в чём-то фанатично уверен, ничто не переубедит его в обратном, какие бы логичные доводы ты не приводил. Люди суеверны и пугливы. Нескольких бродяг недавно повесили, обвинив в воровстве, даже не вспомнив, с каким рвением те когда-то защищали город от Поветрия ликов.       Обратив в пыль больше десятка поврежденных клонов, Хэ Сюань наконец-то нашёл целую оболочку. В помещении стоял густой смрад и неистовый жар. Горы нищих лежали вокруг: кого-то завалило обломками храма, кто-то задохнулся. Устроившаяся в самом углу не ходящая до этого женщина средних лет встала и побежала по завалам, нисколько не испугавшись удушающего ядовитого воздуха вокруг. Широкий проход в храм был завален горящими трупами, соломой и мусором, смоченным в жидком парафине. Ветром пользоваться нельзя — есть опасность ещё больше разнести пламя, земли под ногами нет — только камень. Ему нужна вода. В паре ли от храма — на городской площади должно было быть несколько изысканных каменных фонтанов. Не слишком ли далеко? Изрядно исхудавшие руки с активно выпирающими венами ощупали жёсткий холодный камень стены, будто ища секретный проход. Ещё немного. Прислушайтесь внимательней, и вы услышите, как три самых крупных городских фонтана треснули под напором неумолимой смертоносной стихии, разлетевшись крупными и мелкими булыжниками по площади.       Бурным потоком вода выбила роковую огненную стену, хлынув в сторону своего господина. Пара размашистых движений рук в бок — вода послушно вывезла на волнах нерасторопных, хромых и косых бедняков. Выметав все тела из храма, мрачный демон Чёрных Вод сам прошёл на выход широким шагом. Босые ноги ступали по растёкшимся холодным лужам, едва касаясь поверхности воды. Непревзойдённый князь демонов обернулся оценить ущерб. Крыша бывшего храма Воды и Ветра горела ярким солнечным пламенем, жёлтый согревающий свет красиво отражался в лужах, играя с зеркальной поверхностью воды как на празднике середины осени. Крошащаяся черепица величественного когда-то строения летела вниз, падая на головы нерасторопным людишкам. Храм изрядно накренился: ещё немного и он сложится как карточный домик. Вокруг орали, рвали на себе волосы и бились в истерике обожжённые, изуродованные, но ещё живые люди, и грузно лежали почерневшей массой уже мёртвые тела. Кто-то ещё едва дышал, но то была не проблема Чёрной Воды. Зачем демону вообще надо было кого-то спасать?       Ши Цинсюань.       Хэ Сюань ещё раз окинул взглядом едва ползущих куда-то как букашек людей. Вот они — так горячо оберегаемая фальшивым Богом парочка: девчонка с мамашей. Но самого «Бога» здесь нет, не было в храме изначально. Непревзойдённый ни с чем не спутал бы его запах, что не был тронут огнём.       Перед глазами жаркое пламя в ночи, разгорающееся всё больше. Будто с небес дракон огнём сжигал крышу храма дотла. Его следовало потушить, чтобы пламя не перекинулось на ближайшие дома. Но остатки драгоценной влаги под ногами Чёрной воды вздымались вверх, превращаясь в пар. Воздух вокруг него готов был воспламениться, хотя сам демон был неестественно мокрый. Взглянув на свои бледные руки с длинными чёрными ногтями, он увидел истину — руки были все в крови, кровь растекалась дальше и дальше, ползла по телу выше и выше. Он словно сосуд, что наполняли вином. Его истинное тело пропиталось чёрной густой и вязкой человеческой кровью.       «Я никогда не буду счастлив ни на Земле, ни на Небесах. И смерть не даровала мне покой. Я уничтожу мир, чтобы быть с тобой».

***

      Ши Цинсюань вышел из города окольными путями, чтобы, как всегда, остаться незамеченным простыми горожанами. Иначе те сразу начинали показывать пальцем и гнать прочь «прокажённого». Недалеко от главных ворот среди густого леса виднелась круглая стоптанная полянка, на которой ещё осталось несколько неказистых сливовых деревьев. Юноша, напевая себе под нос, с удовольствием собирал плоды в свой скромный узелок. В доступе их осталось уже не много: приходилось тянуться всё выше и выше. Как жаль, что у него нет длинных и крепких когтей для лазанья по деревьям. Но он в отличие от многих нищих ещё мог передвигаться и был высок ростом, поэтому не возмущаясь отправился на сбор урожая. Это малое, что он мог сделать для дорогих друзей.       Ши Цинсюань отчаянно пытался дотянуться до особенно высокой веточки, щедро усыпанной спелыми фруктами, от старания даже высунув язык. Пальцы почти коснулись нежной кожицы плода, как вдруг юноша почувствовал резкую боль в спине. Бывший Бог Ветра упал стремительно, взвыв от боли и свернувшись клубочком. По телу прошлась волна пульсирующей, распространившейся до кончиков пальцев боли. Открытые участки кожи— руки и колени — содрались в кровь, раны начали неприятно саднить. Позвоночник по ощущениям раскрошился на мелкие части. Рядом упал камешек гальки размером с кулак — стало ясно, что за напасть его настигла. Ничего удивительного — люди и раньше бросали в него камни.       — Как посмел ты уничтожить красоту живой природы? — возвышенные речи не вязались с грубым, даже нахальным мальчишеским голосом.       — Простите, господин, я не знал, что это ваши насаждения, — прохрипел Цинсюань, не поднимая головы.       Деревья точно никому не принадлежали, но Ши Цинсюань не хотел ни в чём разбираться и кому-то что-то доказывать. Он быстро засобирался прочь: подтянув к себе тканый узелок, попытался встать, но в него прилетело ещё три камня. В спешке он успел только прикрыть голову руками, камни болезненно врезались в грудь. Он закашлялся, снова неприятно упав на землю.       — Вроде бы довольно молодой, несмотря на голос… — донеслось откуда-то сверху.       К нему подошли трое молодых людей, по виду на два-три года младше самого Цинсюаня. Но разговаривал только тот, что посередине — с активно прилизанными волосами, в богатых одеждах, на которых при ходьбе звенели разного вида серебрянные побрякушки. У господина были густые, даже мохнатые и топорщащиеся брови, а лицо, хотя и точёное, было чрезмерно припылено пудрой, что, как ни старайся, не скрыла красные юношеские высыпания.       — Что же ты не участвуешь в ежегодных соревнованиях? Награда — миска горячего супа и мешок риса.       Весна принесла не только тепло и пищу, но и знатных господ, что пробудились после спячки вместе с природой и захотели хлеба и зрелищ. Старина Ветер скривился от воспоминаний прошедших лет и с трудом сел на колени. Ему надо было как можно скорее любыми способами вернуться домой — уберечь милых сердцу друзей от необдуманных поступков. «Соревнования» — не что иное, как кровавая бойня. Убийство нищих за еду. Вельможи всегда были безразличны к бытию простых людей, что уж говорить о нищих бедняках из трущоб? Использовать в «соревновании» можно было любые подручные средства. Но приветствовалось ломать и без того повреждённые кости и выбивать последние зубы. Чтобы награду потом невозможно было прожевать. Это же так «смешно».       — Не участвуешь?       — В этом году ведь не… — тихо зашелестел голос одного из слуг. Но господин быстро шикнул, ударив того ладонью по губам. Второй прихвостень противно рассмеялся, обнажив чрезмерно длинные передние зубы. Ши Цинсюань понял, что юношам надоело лишь смотреть на творящийся каждый год кошмар, поэтому они решили стать непосредственными его участниками. Конечно же, без риска для себя.       — Это унижение.       — А в таком ничтожестве как ты есть гордость?       Нищий. Тощий. Немытый и нечёсаный. Пусть руки-ноги сломаны — ничего. Ши Цинсюань ведь всё ещё человек. Но, к сожалению, не все считали его человеком.       — Фу, ты воняешь так, что режет глаза, — взвизгнул один из слуг и показательно закрыл нос и рот.       Люди часто насмехались над бывшем Повелителем Ветра. Комедия — это трагедия, которая случилась не с вами. Ши Цинсюань и правда давно не мог поддерживать нормальный уровень гигиены. Ответить на замечание ему было нечего. Даже если он помоется по лету в реке, когда вернется в трущобы, волосы, кожа, одежда моментально вновь пропитаются затхлым зловонным смрадом.       — Извините. Я уже ухожу, — Ши Цинсюань давно дал себе обещание больше не плакать, но голос предательски дрогнул. Чуткие люди обычно рыдают значительно больше, чем в среднем. Бывшему Повелителю Ветра за три года жизни в нечеловеческих условиях так и не удалось убить в себе чуткость. Юный Ветер попытался встать, но его с размаху пнули ногой в живот.       — Куда собрался? — грохочуще расхохотался господин, когда Цинсюань вскрикнул, ударился спиной о ствол дерева и закряхтел от боли, сжавшись до состояния комочка. Его узелок с жизненно необходимой для нищих пищей рассыпался по земле, и «юные дарования» принялись топтать спелые фрукты. Пахучий кисло-сладкий запах ударил в нос. Ши Цинсюань от ужаса замотал головой, его длинные волосы зацепились за низкие ветви дерева. Он взвыл от бессилия, усталости и обиды.       — Тебе мешает?       Нищий всё равно не способен был ухаживать за длинными волосами. Так зачем они ему? У «господина» на этот случай как раз был припрятан крупный охотничий нож. Лезвие блеснуло в свете закатного солнца. Цинсюаня резко схватили за волосы и размашисто рубанули несколько раз по голове — тяжёлые жёсткие спутанные чёрные пряди волос упали на такую же чёрную землю вместе с обломками тонких ветвей дерева. Быть остриженным — позор. На голове теперь выделялась неказистая густая полоса волос посередине: от лба до макушки. Без длинных волос стало холодно — раньше они так приятно покрывали шею.       — Хватит, умоляю, — почти отсутствующим голосом прохрипел младший Ши. — Вы же люди! — взмолился он, закрыв лицо руками.       Те в ответ лишь торопливо и визгливо рассмеялись.       Да, эти трое — действительно люди. Не животные, а люди — самые жестокое твари в мире, что сейчас издеваются над ним просто так. Ни одно дикое животное на такое не способно. Чужая рука чуть не столкнулась с его лицом — ему попытались полоснуть ножом по горлу. Ши Цинсюань рефлекторно с огромным трудом перехватил еле работающими руками чужое запястье. Но это только потому, что господин не ожидал сопротивления от нищего слюнтяя. В следующую секунду на руках бывшего Повелителя Ветра образовались несколько защитных ран.       От невозможной боли покатились из глаз жемчужины слез, брови надломились, лицо заболело от скорченной гримасы. Господин отошёл на пару шагов назад, его явно сильно бесило чужое сопротивление. Он думал, что худющий как палка одинокий нищий — лёгкая добыча. Так и было. Ведь Ши Цинсюань быстро неимоверно устал, руки начали отниматься. В обычной жизни ему и так с трудом хватало энергии на простые движения. К тому же, нос нещадно заложило и приходилось дышать ртом. Слёзы, сопли и слюни предательски покатились из всех щелей.       Юноша благородных кровей раздраженно махнул на нищего рукой, натравив на того своих слуг. До этого безучастные подручные были не менее беспощадны. Раб не мечтает о свободе, раб мечтает о своих рабах. Старине Ветру так и не удалось встать на едва ходящие ноги. Двое били и пинали его как мяч для игры в Цуцзой. Каждый пинок по телу отдавался невыносимой мукой. Господин радостно расхохотался и захлопал в ладоши.       Ши Цинсюань попытался размашисто кинуть песка обидчикам в глаза, но тот до них даже не долетел из-за того, что они были на разном уровне. Мучители бесновались и смеялись на его попытки защититься. Шею порезать, чтобы посмотреть, как он захлёбывается собственной кровью, не удалось, и оттого в отместку его «наградили» десятками гематом, тело разбухло от ударов, ссадин, присыпанные грязью раны молили о спасении. Казалось, на нём уже не было кожи — белые кости вынули наружу.       — Может, пальцы ему отрежем? — отдышавшись, предложил один из слуг. Господин лишь раздражённо цокнул языком. Самое интересное — попытаться отделить от тела именно голову, но среднего размера ножа действительно может не хватить, да и долгое, утомительное и грязное выйдет занятие.       В голове стоял шум прибоя, тело не сгорело в один миг, а насаженное на вертел медленно запекалось на углях. До этого момента Ши Цинсюань слышал людские голоса приглушённо — будто из потустороннего мира. Но последнее предложение он услышал чётко. Бывший небожитель затрясся в холодном ознобе, ещё больше вспотев. Еле шевеля рукой, он нащупал за поясом, во вшитом потайном кармане сорочки любимый веер. Тот нагрелся от его разгоряченного тела, полыхал, пытаясь перенять на себя его боль.       — Нет, — холодно ответил главный изверг. — Лучше давайте выясним, что это такое. Мужчина или женщина? Снимайте штаны.       Ши Цинсюань был худым как тростинка, его ключицы и костяшки остро выпирали. Глаза на исхудавшем лице казались особенно большими. Но сомнений в его половой принадлежности точно не возникало. Он нерасторопно завозился по земле и был моментально разоблачён. Один из нелюдей наступил ему на горло тяжёлым ботинком, Ши Цинсюань захрипел и забрыкался, как змея, но не попытался отпихнуть ногу. Он вцепился в остатки лохмотьев на бёдрах, как голодный пёс в кость. Но тонкая износившаяся ткань при всём желании не способна была уберечь от хищного лезвия ножа.       В нежную плоть, что никогда не знала чужих прикосновений, нож вошёл как в подтаявшее масло по самую рукоять. Ши Цинсюань закричал так, как никогда в жизни. Протяжный пронзительный нечеловеческий крик разнёсся по округе и мгновенно стих — он сорвал жалкий давно охрипший голос, отныне потеряв его навсегда.       — Орешь прямо как свинья! — хохотало и галдело вокруг безликое нечто.       Такой человек как Ши Цинсюань, бывший Повелитель Ветра, в один момент перестал существовать. Не было больше человека. Была лишь свинья на скотобойне. Отрезать член. Кому вообще может прийти в голову такая гадкая и циничная мысль? Зачем? За что? Тебе должно быть привычно без члена. Тебе ведь всегда так нравился женский облик. Женское тело вдохновляло, дарило ощущение свободы и лёгкости. Те качества, которыми должен обладать истинный Повелитель Ветра. Но Ши Цинсюань точно так же любил себя настоящего. Потому никогда не смог бы отрезать свой здоровый орган.       Липкая вязкая тёплая живая кровь растеклась огромным, не имеющим конца и края пятном. Она потекла по животу и ногам. Глаза закатились непроизвольно. Всё время ему было так невыносимо жарко. Но теперь было просто тепло. Тепло шло изнури него. Только он сам способен был себя согреть. Никто больше. Цинсюань лежал на животе в луже собственной впитавшейся в землю тёплой вязкой скользкой крови. Поняв, что жертва, похоже, как-то слишком быстро и глупо скончалась, к нему мгновенно потеряли интерес, не забыв вынуть дорогой любимый нож. Больше не сопротивлялся и не вопил. Ему уже не больно. А значит всем остальным здесь присутствующим скучно. Ши Цинсюань утонул в собственной крови, в уголках рта растеклись особенно густые струйки, походя на странного вида улыбку.       Он обещал не плакать — и действительно больше никогда не заплачет. Горе. Осознание близости смерти. Чувство страха, одиночества и беспомощности. Наступила конечная стадия жизни. Он прожил уже так много. Многим небесным чиновникам не суждено прожить столько же, сколько он. Пора проститься с миром.       Главное, что веер с ним. Его веер. Только бы сохранить его, утащить с собой в загробный мир или следующую жизнь. Неважно как, но ему нужно сохранить его. Без веера это будет уже не он. Пришитый к внутренней ткани сорочки, сейчас пропитанный его кровью и прилипший к коже веер точно никуда не денется.       «Я виноват. Во всём виноват. Если бы я только не родился, всем было бы лучше». Нет, не всем. Но «ему» точно было бы лучше. Какое же ты всё-таки ничтожество, Ши Цинсюань. «Он» тебя растоптал и бросил, а мысли всё равно тянутся к «нему». Даже в момент последнего вздоха.       Казалось, небо опустилось на землю, так стало темно.       Двое поволокли жалкие костяные остатки по земле. Нищий. Его никто не будет искать. А значит можно безнаказанно убивать. Но с дороги всё-таки стоило убрать. Рядом шли сточные каналы. Тело бренное в воду кануло. Унесла его мутная река. Больно. Было бы. Да так, что лёгкие обожгло бы огнём. Только тело мёртвое. Оно больше никогда не сделает ни единого вздоха.       Нет ничего сложного в том, чтобы убить живое существо или причинить вред — человек хрупкий. На убийство способен почти любой, если поставить определённые условия. Особой способности в разрушении нет — это доступно каждому. Ты достойно смог пройти свой путь. Легенда о человеке окончена.