DAYS OF MY LIFE/ДНИ МОЕЙ ЖИЗНИ

I — Так что же это? Я в Рай не попаду? — Я бы на твоём месте даже на Ад не рассчитывала. Дора улыбнулась, подавив смешок в подпиравшей голову ладони. Она прищурила глаза, стараясь скрыть в них весёлый блеск. В стакане медленно таял лёд, а бармен будто бы специально куда-то ушёл, оставив своих посетителей наедине с пустыми стаканами. Кэтрин устало вздохнула и постучала ногтем по блестящему лакированному покрытию барной стойки, настукивая какой-то незамысловатый ритм. Аккуратно выставленные на полках бутылки алкоголя выглядели очень заманчивыми и привлекательными, но вкус каждой был уже давно известен – постоянные гости этого заведения все-таки. Стулья были обиты плотной бордовой тканью, на которой было так удобно и приятно сидеть после долгого рабочего дня, проведенного на ногах. Приглушенный свет позволял глазам отдохнуть, но после часа, проведенного здесь, начинало неумолимо клонить в сон. Было пусто, если не считать девушек, сидящих рядом и чуть наклонившихся друг к другу. Тишину пустого бара нарушала еле слышная ненавязчивая мелодия, которая доносилась откуда-то из глубины помещения. Ну и стук аккуратным коротеньким ногтем, кожа вокруг которого была вся в ранках и не успевала заживать. Молчание тянулось минутами, но никто его не нарушал. Обе девушки ждали прихода мужчины, который нальёт в их стаканы привычную порцию янтарного виски с приятным запахом. Их любимого. Веки были тяжёлыми, а выпитый до этого алкоголь ещё больше клонил в сон. Барная стойка казалась таким привлекательным местом для сна: хотелось положить на нее голову, зевнуть и хорошенько отоспаться. Чёрный потёртый кожаный плащ соскользнул со спинки стула и тихим шорохом приземлился на пол, покоясь темной бесформенной кучей на идеально чистом паркете. Поднимать его не было никакого желания и сил. Дора какое-то время задумчиво смотрела на профиль рядом сидящей девушки и, убрав руку от своего лица, сказала как бы невзначай: — Ты тоже ведь в Рай не попадёшь. — Я знаю. Разговор выходил сухим. Каким-то непривычно спокойным и тихим. Обычно Кэтрин подолгу возмущалась, кричала, если была возможность – крушила. Она всегда была буйная и громкая. Дора знает ее именно такой. Но не сегодня. Дора не отрывала от блондинки взгляда своих тёмных зелёных глаз, пока та продолжала смотреть в свой стакан с задумчивым и каким-то даже измученным видом. Взгляд скользнул с её острого профиля на её руки в мелких полосках давних шрамов, затем на крестик, что всегда был заботливо спрятан под рубашку, но выпал из-за расстегнутых верхних пуговиц рубашки, а потом снова на её профиль. Это был тихий вечер, который они наконец-то получили после череды долгих непрекращающихся заданий. - И ты с этим так легко миришься? Дора никогда не понимала: «Как?» Как можно с детских лет верить в Бога, обращать к Нему искренние, сердечные молитвы, но с покорностью принимать тот факт, что обречена на вечность в Аду? Разве это справедливо? Разве это стоит того? - Решение Суда Божьего – то, что я не вправе подвергать сомнению. А я и сама знаю, что не заслужила Покоя. – сказала Кэтрин. Она выглядит такой спокойной, будто это что-то обыденное, что-то, что слишком очевидно для всех. Для всех кроме Доры. Вера для нее всегда была чужда: Буддизм, Христианство, Ислам… Такой как она нет места в храмах и соборах. - И для чего тогда ты все это делаешь, если ты заранее знаешь, что обречена? Что тебе даст Бог? Мнимую надежду на Спасение? – Дора говорила с неприкрытой насмешкой в голосе, которую нельзя было скрыть – сказала бы она это с серьезным тоном, то и разговор бы вышел таким. Нет, так не пойдет. Для нее нужно было сейчас лишь одно – раздражение Кэтрин. — Вера даёт мне силы, - голос кажется приглушенным, потому что блондинистая макушка опустилась ниже. Она так склонилась над своим стаканом, будто именно там Кэтти разглядела весь смысл своей жизни. Будто в этом гранёном стакане с полу-растаявшими кубиками льда она разглядела своего Бога. «Ну нет, Кэтрин, это слишком мало». Дора смотрела на нее и единственное о чем она думала, так это о том, что ей нужно больше эмоций. Мысленно она надеялась на то, что вот-вот и что-то произойдет. Что-то на что она надеялась: на то, что Кэтти вскачет со стула, отчего он перевернется и упадет на пол с грохотом. Что она плеснет ей в лицо холодную воду с таящим людом. Что она накричит на нее, схватит за воротник рубашки и будет трясти изо всех сил. Пока Дора будет весело хохотать. «Давай, ну же, накричи на меня, назови безбожной». «Не делай этот вечер особенным». — И только? Разве твой Бог стоит того, чтобы ты ходила каждое воскресение в церковь и на коленях выпрашивала прощение за те действия, которые тебя кормят? - наконец-то пришёл бармен и налил им алкоголя. Дора сделала глоток виски и почувствовала обжигающее тепло в горле, в пищеводе и, наконец, глубоко внутри себя. Алкоголь, хоть и на пару минут, но заставляет её таять изнутри, наполняя теплом, которое позволяет ей чувствовать себя живой. Хотя бы на чуть-чуть. - Стоит того, чтобы ты, выходя из храма, получала осуждающие взгляды в спину? - продолжала она, стараясь сфокусировать взгляд на напарнице. Ожидание, кажется, длится непозволительно долго, но Дора ждёт. Хотя она уже заранее знает ответ. — Стоит. – Кэтрин не говорит шепотом – ее голос четкий, уверенный и громкий. Она никогда не отступает от своих убеждений. И никогда не отступит, чтобы ей не говорили, с каким бы презрением не смотрели и как бы не относились. Эта непреклонность, которая раньше лишь подзадоривала, имела сейчас обратный эффект – хотелось заткнуться и только пить, пить и пить. Пить, чтобы молчать. Пить, чтобы не замечать ничего вокруг. Пить, чтобы уснуть. Она правда не понимала, почему Кэтрин именно сегодняшним вечером такая молчаливая. Почему она именно сегодня не шла на конфликты. Делая большие глотки обжигающего напитка, Дора закрыла глаза и вдруг чуть ли не поперхнулась: а что если она знает? Она покосилась на сидящую слева от нее девушку, чтобы найти подтверждение своей догадки. Но в тот же время она искренне надеялась на то, что ничего не найдет. Кэтрин просто не могла знать. Мужчина, что стоял за барной стойкой, бросил на двух девушек косой взгляд, задержав его на низкой девушке и растрепанными осветленными волосами – на Кэтти. Не было никаких сомнений в том, что он уловил суть их разговора и точки зрения каждой из них. Именно поэтому во взгляде бармена Дора разглядела то самое презрение, о котором она говорила своей напарнице – таких как Кэтрин, тут не любят. И не только здесь, в этом баре, на этой улице и в этом городе, нет. Таких, как Кэтрин Лейтман не любят во всей стране. Чёрные пряди волос опять раздражающе падали на лицо, лезли в рот и глаза; галстук на шее душил; белая рубашка опять покрылась пятнами, которые уже не было никаких сил и желания выводить. В помещении стало жарко, и воздух вдруг показался каким-то спёртым и тяжелым. — Дора, - Кэтрин смотрела на девушку, которая сидела по правую руку от нее. Её голубые глаза впивались в ее лицо, отчего Дора почти, что поверила в свои опасения. Или же подумала, что, наконец, получит то, что хотела. По лицу Доры всегда нельзя было определить, о чем именно она думает. Но следующая фраза заставила её искренне разочароваться. В конце концов, если бы Бог был, то услышал бы ее просьбы. В очередной раз она удостоверилась в его отсутствии. – В Аду страшно. Дора уже было собиралась сделать еще один глоток виски, но широкая улыбка, сменившаяся тихим смешком, помешала ей. Находясь всё ещё под хмурым взглядом своей напарницы, она даже не старалась скрыть своё веселье, будто бы её позабавила сама мысль о том, что Кэтрин может переживать о ней. — Ну да, да, я помню, - она продолжала улыбаться, смотря на неё. Но в ответ Кэтрин лишь разочарованно вздохнула и покачала головой. Да, она часто читала книги, в которых поднимались темы сотворения мира и философские размышления, которые, в основном, шли в уклон на религию. И, да, Дора почти всегда становилась невольным слушателем огромных монологов и пересказов книг подобной литературы. Которая, признаться честно, не сильно интересовала ее. Поэтому почти что все пролетало мимо ее ушей. — Я не об этом. — А о чем? – улыбка не сходит с губ ни на секунду. На какое-то время воцарилось молчание. Кэтрин, подумала Дора, готовила свою обезоруживающую, по ее мнению, речь. Поэтому молчание стало минутами сладостного ожидания новых нравоучений. Приятных только для одной из них. Но для них молчание — это не всегда неловкость – иногда это прямая необходимость. Но, как и все другое, оно по итогу заимело свой конец, и Кэтрин вновь заговорила: —Ты не настолько плохой человек, чтобы забывать о твоих хороших качествах, - она собиралась продолжить, но была прервана: — Пока ты не наговорила глупостей, я хочу напомнить тебе, кем я являюсь. Кэтти, никакое раскаяние у ног священника не спасёт меня от кипящего котла, - Дора улыбалась ей в ответ. Но для Кэтрин вдруг показалось, будто в этой улыбке было что-то… Печальное? Выглядела ли Дора в этот момент так, будто за что-то извиняется или это все было лишь воображением? Или же это было лишь желанием увидеть хоть что-то в этом лице? — В тебе есть хорошее. – почему-то ее голос дал слабину и чуть дрогнул. Так, словно она сомневалась. Но она верила. Надеялась, что где-то внутри Доры есть та сохранившаяся доброта и чувство сострадания к себе. Или, ну хотя бы, к другим. — Может и так. Но кто оценит это? Если уже здесь люди втоптали в грязь сочувствие, мягкость и добро, то, что ты думаешь, происходит в Аду? — Если ты всю жизнь видела лишь черноту и жестокость в людях, видела эту жизнь через призму отчаяния, то это не значит, что везде и всегда так будет. - Кэтрин продолжала хмуриться, но что-то в её лице поменялось, - мир лучше, чем ты думаешь, Дора. — Мир, о котором ты говоришь, благосклонен лишь к некоторым. Хорошо живется тем, кто Особенный. И ты, заметь, тоже не в их числе. — Именно поэтому Вера и помогает мне не погрязнуть в том же болоте, что и ты! Она дает мне сил не скатиться в то же самоистязание, что и ты! Улыбка Доры стала шире. Она добилась своего — девушка начала постепенно повышать тон, а тут и до криков с ссорами недалеко. — Не забывайся, Кэтти. Ты сидишь тут со мной, работаешь в том же месте, что и я, делаешь всю работу вместе со мной и ты, блять, пытаешься убедить меня в моей неправоте? Ты в том же болоте, что и я. Дора повернулась на стуле, перевесилась через низкую спинку и протянула руку, чтобы поднять с пола свой плащ. И чтобы хоть на пару секунд скрыть своё лицо от подруги. Она знала, что ей хотели донести. Она всё это прекрасно осознавала. Она давно поняла позицию своей напарницы, но та, кажется, наоборот не хотела оставлять ее в покое. Кэтрин не собиралась сдаваться и оставлять свои попытки переубедить Дору. В глазах Кэтти она давно сдалась и смирилась со своей судьбой. В её глазах она безвольная. В ее глазах она та, кто сам роет себе яму, чтобы потом в нее лечь. Еще и с довольной улыбкой. Она бы не хотела этого, но уже ничего не изменить. Слишком поздно. Она легко подцепила рукой изношенную одежду, обтрусила от несуществующей пыли и повесила обратно на спинку стула, вновь разворачиваясь к собеседнице. Кэтрин раздражённо смотрела на неё. — Кэтти, я правда не понимаю чего ты хочешь добиться от меня этим разговором. — Я хочу, чтобы ты раскаялась. Дора искренне рассмеялась, наполняя помещение смехом. Заглушая тихо игравший на фоне джаз и стук переставляемых барменом бутылок на витрине. Ох, если бы милая Кэтрин знала сколько раз Дора винила себя за то, что делала в прошлом. За то, что делала в настоящем. И за то, что, без сомнения, будет делать в будущем. Сколько бессонных ночей она провела, смотря в потолок, часами виня себя за своё рождение. За свое существование в целом. Но всему приходит конец. Конец пришёл и её мукам, когда она полностью себя разбила, разрушила и втоптала в асфальтную пыль огромного города. Когда ты понимаешь, что что-то внутри тебя окончательно сломалось, ты полностью теряешь чувства и эмоции. Всё становится серым, однообразным, все лица стираются и смешиваются в одну кашу, все события перемешиваются между собой, и уже не поймёшь, что было и когда. А было ли это вообще? Всё стало таким ненужным. Так если тебе уже всё равно, зачем, спрашивается, раскаиваться в чём-то? Если Богу важно увидеть искреннее сожаление, то тогда Дора свою часть выполнила. Или же она недостаточно страдала? Недостаточное количество раз просила прощение у своих родителей? Недостаточно мучилась? Что ещё она должна сделать, чтобы получить расположение Бога? Ах да, как же она могла забыть! Нужно в него, как минимум, верить. Но как она может верить в Бога, который хочет, чтобы Его постоянно хвалили? Но кто поверит в существование Всемогущего, если он с самого момента зачатия предрешил её судьбу? Кто поверит в того, кто заставил пройти её весь этот путь, с самого начала не дав ей и шанса на это чертово спасение души? Если ей предписано попасть в Ад, то пусть так и будет. Хотя бы подальше от этого проклятого Бога, который повёл за собой людей, дав им одну лишь призрачную надежду на Вечный Покой. — Я не верю в Бога. Дора вытащила из кармана пачку денег и отдала Кэтрин. — Эй, куда ты? - она удивлённо вскинула брови и посмотрела на свою подругу, которая надевала свой плащ сверху испачканной кровью рубашки. Она видела эту резкую перемену в ее поведении. — На встречу. — Он вызвал тебя? — Да. Было очевидно, что та уходит по своему собственному желанию. Никто ей не звонил, никто не писал. Она даже телефон не доставала. Дора просто уходит. Потому что хочет. Кэтрин перевела взгляд на деньги в своей руке, допила одним большим глотком свой виски и с громким стуком поставила обратно на барную стойку и оставила смятые купюры как плату. Дора уже успела покинуть помещение. Схватив свою куртку, она выскочила на улицу, оглядываясь по сторонам и стараясь увидеть знакомый силуэт в свете ночного фонаря. Хотелось позвать Дору, но гордость не позволила. Не будет же она бежать за ней как послушная собачка? Издеваться ведь будет. Лицо Кэтрин на мгновение осветил огонь зажигалки, и она сделала затяжку, а затем шумно выдыхая сигаретный дым. Совсем недавно было Рождество. Под бордюрами лежал грязный, медленно тающий снег. II - Мамочка, а умирать больно? - Милая, что за вопросы? Нет, конечно. - Я слышала, что папа говорил с кем-то по телефону о смерти. Я боюсь. Женщина мягко улыбнулась маленькой девочке и провела по ее коротким черным волосам нежной, почти белоснежной, рукой. -Не бойся. Это не больно. Ты как будто засыпаешь. Никогда не знаешь, когда умрёт кто-то близкий. Смерть является естественным процессом, но, несмотря на это, большинство людей до ужаса боятся её. Кто бы радовался жизни, если бы не существовало смерти? Заранее зная весь исход, любой захочет воспользоваться дарованными ему годами. Никто не может знать наверняка, что будет там, за границей Жизни. Некоторые надеются на Божий Суд, который смилуется над ними и подарит покой, кто-то, может нехотя, но понимает, что обречён навечно застрять в котле с какими-нибудь ворами, педофилами и террористами. А может повезет и получится так, что будешь вариться бок о бок с каким-нибудь известным диктатором. Другие же надеются на реинкарнацию и новую жизнь, а кто-то вообще ни на что не надеется. Такие люди, зачастую, слишком устали от жизни, что больше уже ничего не хотят. Прямо как Дора. Её жизнь это непрекращающаяся борьба, которая ей так осточертела, что нет никаких сил продолжать. У неё не будет будущего. У неё не будет спокойствия. Никогда. Потому что её путь был предрешён другим человеком. Сейчас речь даже не о Боге, нет. Речь о ком-то более реальном. Речь о человеке, милость которого воспринимается как какое-то Чудо и Кара которого поистине страшна. Речь о том, кто решает всю ее судьбу. И этот «кто-то» далеко не Бог. Не в ее жизни. Нет, нет и нет. И Он никогда не помилует ее. К Его ногам нельзя прильнуть – изобьет, нельзя целовать руки – ударит. Он не чувствует жалости. И, может, так и надо? Жалость — это позорно. Жалость — это для слабых. Жалость — это не для Доры. Годами в ней взращивали стойкость, которую она никогда не променяет на отчаяние безвольного человека. В ней не должно быть слабости — ни к себе, ни к другим. Тогда откуда это, волной обрушившееся желание обнять себя за плечи и разрыдаться как последняя слабачка? Тишину разрушил громкий шлепок, и кожа щеки неприятно, но отрезвляюще, запульсировала. Так-то лучше. Слезы давно выплаканы, страх побеждён и оставлен в прошлом, а слабость настолько непозволительна, что будет проще вспороть себе живот, чем поддаться чувству бессилия перед трудностями. Дора не имеет права на чувства, не имеет права на эмоции. Так будет лучше. Так будет проще. Её образ жизни не предусматривает нежность и любовь, не даёт право на привязанности, запрещает быть полноценным человеком. Она никогда не должна была рождаться. Она не имела на это права. Но она тут, она жива, а значит должна нести наказание за своё рождение. "Или ты забыла, как твои родители страдали? Забыла, что это случилось только из-за тебя?" "Неужели ты не знала, что будет трудно? Куда ты, думала, попала?" "Знай своё место. Выполняй приказы. Забудь о сожалении" . "Ты не имеешь воли, запомни это. Только я контролирую тебя, никто другой" . "Или как иначе ты объяснишь мне то, что даже в такой момент я в твоих мыслях?" ХВАТИТ! Нужно насыпать Мэри корм, налить воды. Всё действия машинальные, движения давно отточены. Дора устало села на стул и, закурив, смотрела как кошка, унюхав еду, подходит к миске, приступая к еде. Всё давно решено, всё давно обдумано. Пути назад нет. Хоть раз она совершит то, что считает правильным. Совершит то, что хочет именно она, а не кто-то другой. Эдакий протест, который, она знает, никто не воспримет всерьёз. Она знает исход, но ей не так важен результат — важен сам факт совершенного. Она покажет, что не сломлена. Покажет, что все еще имеет свою Волю. Не каждый осознаёт всю ограниченность своего существования. "Посмотри на него. Сразу видно — состоявшийся человек", - говорят о людях, которые повиновались системе и согласились на круговорот под названием "Дом-работа-дом". Это нормально, это правильно. Для всех? Нет. Ограниченные в своём познании люди соглашаются на такую жизнь, продолжая говорить, что они мечтали об этом, что они оправдали ожидания родителей и гордятся своими достижениями. Стараются убедить других, что это — норма, это — хорошо, а остальное плохо. Никто не хочет признавать того, что выход за рамки — сугубо их страх. В нашем обществе нарушение "морали" является чем-то позорным, чем-то, что заслуживает осуждения. Но что, если эта самая "мораль" для других не существует? Что, если для выживания в этом мире, необходимо нарушать общепринятые нормы? Что тогда будет важнее: человеческая жизнь или понятие добра и зла? Что тогда будет позорнее: желание выжить или совершенное зло против этой самой жизни? Не важно. Всё не важно. Мэри уже доела свой корм и теперь ласково трётся об чёрную штанину брюк, оставляя на ней белую шерсть. Надо было её вычесать. От затушенной сигареты поднимается тонкая струйка дыма. Самое время переступить через мораль. Самое время показать, что Он вырастил сильную личность. Самое время показать Ему то, что Он всегда от неё ждал. Самое время с холодной уверенностью в своих действиях проявить себя.