Fight if you can, trust if you dare

      Череда хлопков, глухих и агрессивных, раздаётся где-то вдалеке, в самой гуще дыма и басов. Под чей-то отрывистый смех взгляд блуждающих синих глаз пытается найти источник этих звуков, только те испаряются в то же мгновение, как он начал свою охоту. Вокруг всё превращается в сплошную лужу. Терезе приходится фокусировать взгляд на чужой спине напротив. Случился явный перебор со спиртным. Нужно найти своих, чтобы не потеряться.       Биты ритмичной музыки колотятся в самой глотке, и ей приходится сглотнуть несколько раз, чтобы убедиться, что её горло на месте и она ещё может дышать. Яркие вспышки цветных огней до боли слепят глаза. Тереза щурится, затем вглядывается себе под ноги, чтобы осторожно обойти развалившихся на танцполе младшекурсников. Зачёты завершились у всех курсов, остались только просмотры по основным предметам, и никто, конечно, времени даром решил не терять. Впрочем, как и вся её компания. Она морщится, подойдя к своему столику, вынужденная наблюдать, как Алби вливает в себя третий шот подряд. А затем закашливается.       — Ты идиот, что ли? — Галли со всей дури бьёт друга по спине, скорее из злобы, а не в целях помощи.       — Если растягивать, не вставляет вообще, — со всезнающим выражением жалуется Алби, успев бросить раздражённый взгляд в сторону Галли.       — Да конечно, — в разговор встревает пробудившийся от забытья Минхо. Он упирается локтями в колени, подавшись вперёд, — Нам потом тебя нести вообще-то, — укоризненное замечание встречается удивлённым смешком.       — В кои-то веки тебе придётся кого-то тащить, — Алби отвечает беззлобно, со своей родной нахальной улыбкой на затуманенном лице. Кроме скрипа зубов от Минхо не поступает никакого ответа.       Тереза устало вздыхает, сопроводив пререкания ребят молчанием. Она дожидается тишины, а затем интересуется, кому какой напиток заказать. Заказ не ограничивается парой коктейлей, и уже через несколько минут десятиминутное ожидание превращается в получасовой сумасброд, где толчки локтями принимаются за само собой разумеющееся, а громкие, совершенно «секретные» сплетни оборачиваются вдруг философскими рассуждениями. Тереза смеётся и заинтересованно удивляется с компаниями знакомых однокурсников, хотя плевать она на самом деле хотела на то, чей отец угодил за решётку, а чья мать внезапно оказалась работающей по вызову женщиной. Всё чисто из вежливости, чтобы держать статус и не выделяться из общей озабоченной толпы.       Она черлидерша, она одна из главных собирательниц сплетен и секретов. Она едва ли не первая красотка университета, дерзкая, яркая, водящая дружбу со спортсменами, и не просто игроками, а с капитанами и со-капитанами команд по лакроссу. С одним из них даже когда-то встречалась. Лицо нужно держать до самого выпуска, других перспектив нет. Не то чтобы ей сложно. Красивая улыбка дана ей природой, нужно лишь потрудиться маленько и напрячь круговые мышцы рта пару мгновений. Этим Тереза и пользуется, и в знак благодарности за свои потуги приглашается пройти вперёд в очереди. Она стреляет глазами заместо «спасибо», взмахивает волосами, игриво морщит нос. А затем разворачивается обратно к барной стойке, и мышцы рта тут же расслабляются, а взгляд становится прямым и надменным. Она улыбается самой себе где-то глубоко внутри, а снаружи выглядит так, будто планирует совершить убийство.       Возвращается она спустя долгие сорок минут, но застаёт только Алби с заплетающимся языком и замученного Галли (Тереза уверена, что эта усталость вызвана попытками разобрать, что пытается донести Алби). Поодаль она замечает устранившегося из реальности Томаса, глядящего в потолок с неуютной пустотой в глазах. Минхо нигде не наблюдается. Тереза тратит пару минут на раздумья, затем берёт два бокала с принесённого ею же подноса и направляется на поиски.       Это занимает у неё около трёх минут. Минхо ютится где-то на конце барной стойки, с опущенной головой и качающимся в такт музыке туловищем. Тереза делает глубокий вдох.       — Ты сбежал от мямляний Алби? — спокойно-насмешливым тоном спрашивает Тереза и тут же усаживается на соседний стул, потому что успевает заметить, как на это место уже нацелился вроде бы знакомый четверокурсник. Тот с разочарованным цоканьем сворачивает в другую сторону, — Галли остался заложником, — Тереза продолжает диалог и, усмехнувшись, с любопытством косится в сторону Минхо.       — Вряд ли Алби хочет со мной разговаривать, — ровный тембр его голоса сбивает с толку, потому что непривычный и неподходящий под атмосферу места.       — Почему ты так думаешь? — огорчённо интересуется Тереза, потеряв всякий интерес к своему напитку. Она осведомлена об их диалоге. Конечно, Алби обо всём ей рассказал.       — Он всё ещё злится, — не поднимая головы, Минхо тянется за полным стаканом, покоящимся на стойке. Говорит абсолютно уверенным тоном, словно их дальнейший с Алби диалог остался для Терезы за ширмой.       — Это он тебе сказал? — Тереза непонимающе хмурит брови. Ничем таким Алби с ней не делился.       За вопросом следует многозначительное молчание, только вот как его интерпретировать, догадываться нужно самому. Терезе такое не по душе.       — Минхо.       — Нет, не говорил, — наконец признаётся Минхо. Он делает несколько глотков из своего стакана, медленных и каких-то обречённых, — Но это ясно по его поведению, по тому, как он держится рядом со мной. Я понимаю, — тут же выпаливает, почему-то оправдывая чужое, — Мало кто хочет говорить со мной сейчас, — не жалоба, а констатация факта.       Тереза крепко сжимает бокал холодными пальцами. Вообще-то Минхо прав. В том, что с ним никто не разговаривает. И это же является той причиной, почему она искала его. Ведь так больше невозможно. Она не знает, почему Томас и Минхо не общались столько времени. Ей хотелось бы сказать, что сегодня всё иначе, потому что они действительно помирились или что-то вроде этого, только из Томаса удалось вытянуть лишь несколько односложных предложений за вечер. Причину его поражённого состояния она тоже не знает.       — Ты… извини меня, — решительно начинает Тереза, — Ну, что я сукой такой была. Осудила тебя, сделав виноватым. Я понимаю, это меня не касается, — ей никогда не было сложно попросить прощения. Тем более если это Минхо. Оказывается, она сильно скучала по его голосу, его острым волосам и мягкой линии рта, что заостряется и делается дерзкой всякий раз, стоит ему ожить, включиться в любого рода диалог, — Простишь?       Она учтиво заглядывает ему в лицо, а Минхо неуверенно поднимает своей взгляд на это нетрезвое лицо с глубокими глазами, что никогда не выплывет из его головы, даже если он не будет видеть его годами.       — Всё в порядке, — Минхо неразборчиво машет рукой и чудом не задевает голову Терезы. Он тоже оказывается едва ли трезвым, — О, извини.       Из уст Терезы вырывается непредумышленный смешок. Она делает глоток из своего бокала.       — Я в порядке, — она оглядывает толпу каким-то неловким взглядом. Неожиданно ей хочется помолчать вместе с Минхо. Только пока не время, — Так вы с Галли всё-таки…       — Ну да, — тут же отвечает Минхо, не нуждающийся в разъяснениях. Кажется, он ждал этого вопроса с самого начала. Он не выглядит оскорблённым или обиженным, словно самому до сих пор слабо верится, что это не закончилось через неделю.       — Это очень здорово, — спокойной оглашает Тереза, улыбаясь как обычно тепло и спокойно, — Я очень рада за тебя, честно, — она не упоминает их вместе, потому что ей довелось переносить сквозь себя все падения и слёзы только одного из них. Она бросает взгляд на Минхо — тот улыбается. Тереза делает вид, что не заметила, — У вас всё хорошо сейчас?       Минхо неосознанно обращает своё лицо и свой взгляд в сторону, где сейчас сидит Галли, пускай даже его совсем не видно за всей этой танцующей массой. Тереза автоматически делает то же самое. Ни у одного из них вглядеться не получается.       — Наверное.       — Наверное? — около тревожно уточняет Тереза, развернувшись к Минхо всем корпусом, тем самым показывая свою готовность слушать и помогать.       — Вроде того, — только и произносится в ответ.       Ответы Минхо неуверенные, жесты — и того хуже. В помещении воздух непростительно спёртый, и внезапно дышать становится нечем. Хочется сделать глубокий вдох, только кислорода в дефиците, и паническое беспокойство поселяется у Минхо в груди. Всё на самом деле хорошо. У них с Галли всё хорошо. Всё нехорошо только с ним и его идиотским существом, сидящим внутри. То несмышлённое, богатое, раздутое вдвое создание, скинутое на этот свет невесть зачем.       Минхо редко ощущал себя оторванным от общества, не ощущал себя неправильным или нелепым ни разу, только теперь, когда он обрёл рядом с собой Галли, все эти недостатки начали просачиваться наружу. Течь, скрипеть и пузыриться. С каждым шагом Минхо липнет к полу всё больше, теперь боясь лишний раз шевельнуться, чтобы ненароком не заляпать этими своими гадостями чужие вещи. Раньше он не подозревал, что всё настолько плохо. Последний его поступок показал, что всё ужасно.       — Я просто… — Минхо не знает, как об этом сказать. Слишком стыдно. Слишком личное. Даже для Терезы, — Я не знал, что умею так лажать, — это всё, в чём удаётся признаться. Усмешка, притворная и горькая, выступает окончанием предложения.       Тереза встречает отдалённое признание глубоким молчанием. Закинув ногу на ногу, она болтает лёд в стакане, держа голову прямо и смотря вдаль. Она ничего не сможет понять, потому что Минхо ни о чём и не сказал. Можно понестись дальше, предложить больше, но Минхо застывает. Мечется внутри себя из стороны в сторону, затем замирает вновь, чтобы не загореться. Вряд ли его кто-нибудь поймёт. Он знает, что скажет Тереза.       «Ты ни в чём не виноват, всё в порядке. Ссоры случаются, вы всё-таки разные люди. Это не значит, что ты плохой». Вот так. Слово в слово. Минхо сомневается, что готов это слушать. Он нередко сомневается в своей правоте, но сейчас эти ощущения неоспоримые, как никогда верные. Очевидно, алкоголь подлил яда и сделал это себявидение в сотню раз искажённее, но суть остаётся одна.       Все вокруг твердили, что Галли сухой и грубый, что ему стоит поучиться манерам, заботиться больше, говорить больше. Но когда заговаривает, то лучше пусть не говорит лишнего, думает о том, что могут почувствовать другие. Минхо был с ними скромно солидарен. Но теперь, когда всё крутанулось в неизвестную им обоим сторону, когда их роли друг для друга сместились, стали незнакомыми, пускай и желанными, другие стороны подсветились, вывалились наружу, в свет. И по этой причине Минхо и удалось понять, что молчание Галли — высшая степень чуткости и благоразумия, которые он может предложить. Даже если это отталкивает, то хотя бы не вводит в недоумение, а уж тем более в чащу с оборванными ветками и шипами, торчащими из самой земли. Такими искусствами, оказалось, может заниматься только он. Минхо. Бессознательно, сам того не замечая.       Это он крутится в обществе, знаком с поведением разных людей из разных слоёв и мнений. Это он знает, что сказать, чтобы заставить сделать то, что ему нужно; знает, как утешить, чтобы слёзы собеседника не коснулись ни ресницы. И почему-то чертовски сложно оказалось не делать больно любимым людям, которых, казалось, знаешь лучше всех. Наверное, от того всё и получается так изысканно. Потому что всё о них знаешь.       Минхо нашёл Галли через день после случившегося. Искать долго не пришлось — Минхо знал, что у него сегодня смена до десяти. Он застал его в рабочей одежде, прямо за работой, пыльного и мокрого. Минхо не пришлось его окликать, потому что посторонние там явно не водились. А ещё были нежеланными гостями. Галли тут же обратил своё лицо в сторону тени, образовавшейся в проходе. Его ресницы, кончик носа и подбородок — всё это было перемазано гипсом, словно кто-то захотел подчеркнуть черты его лица таким небрежным, неосторожным образом. Очень пыльно.       Галли перестал двигаться, явно не ожидая увидеть здесь Минхо. Оба так и застыли, смотря друг на друга, не проронив ни слова. Где-то через минуту Минхо оттаял. Но абсолютно позабыл, зачем сюда пришёл. Всё его внимание притянуло бледно-белёсое лицо, и напряжённые руки, тоже белёсые и бледные, и выступающие вены на предплечьях и кистях, и всё расстреляно бледными пулями-веснушками. Галли уставился на него с озадаченным лицом. Кажется, ему впервые стало неловко.       — Эээ… я это… — Минхо не ожидал, что может быть настолько туп когда-нибудь, — Не мог тебя найти весь день, — он не знал, зачем разбрасывается бессмысленными и понятными обоим фактами, но ведь нужно что-то сказать, — Значит, здесь ты отшельничаешь.       Отличным ходом, как посчитал сам Минхо, было переключение внимания на другую тему. Он стал оглядывать помещение, незаметно умудряясь цеплять взглядом лицо Галли, которое продолжало оставаться вопросительным. На него ничего не подействовало. Гениальный ход оказался пустым. Минхо попробовал снова, только теперь без побегов.       — Я пришёл извиниться за произошедшее, — вдруг всё вокруг стало недружелюбным и холодным. Минхо понимал, что Галли здесь не причём. Все эти неуютные ощущения у него внутри, давящие и душащие, — Поверь, я не хотел, чтобы всё так вышло, не хотел обидеть тебя или оскорбить, — ему внезапно стало тошно от нужды извиняться. Просто он понимал, что эти простые слова ничего не могут исправить, — Я честно хотел как лучше, — без всякого энтузиазма слова закончились сами.       Минхо не смог взглянуть на Галли, хотя уже знал, что на лице у того не промелькнуло ни единой эмоции, словно не ему все эти слова были адресованы секундами раннее. Это не ранило и не возмущало, просто это было. А Галли действительно не изменил своих выражений и эмоций. Просто стоял столбом и смотрел на извиняющегося Минхо так, словно их встреча стала для него потрясением.       Молчание казалось наказанием. Минхо хотелось уйти. Искоса он цеплялся глазами за все эти белые куски невнятных форм и слепков, за бесконечные слои глиняной пыли и инструменты, которых насчиталось бы около двадцати штук, если бы Минхо принялся считать.       — Я знаю, что ты не хотел, — обычная прохлада в его голосе сделалась успокаивающей и неравнодушной, — Я и не думал обратного, — Галли свёл брови к переносице, словно сама мысль о возможных плохих умыслах со стороны Минхо казалась абсурдом, — Всё нормально.       Он ожидал какой-то реакции от Минхо, но ничего такого не последовало. Минхо так и продолжил пялиться в пол и молчать. Галли принялся нервно жевать губу. Слегка поморщился, чувствуя вкус сухой глины на языке и вместе с тем осознавая, насколько он, должны быть, сейчас испачкан. Он не думал, что Минхо ощущает свою вину так сильно. Галли сделал глубокий вздох, затем потянулся за тряпкой. Пальцы и ладони тщательно протёр от пыли и крови (в тот день он снова зацепил кожу стекой).       — Минхо, посмотри на меня.       Минхо сделал резкий вдох через нос, когда увидел, как чужие кроссовки делают движение в его сторону. Едва не забыл, что нужен выдох, чтобы не задохнуться. Он поднял свой взгляд и столкнулся с чужим напротив. В этот тихий, невыносимый час его глаза были затравленными, густыми, утонувшими. Глаза Галли являли собой противоположность — мирные, чистые, прямые. Кто-то из них точно доплыл до берега, и это явно не Минхо.       — Всё в порядке, слышишь? — ужасно не хотелось пачкать это лицо своей въедливой глиной, но Галли решил, что умоет его позже, — Это не преступление, — коснувшись скул Минхо своими дрожащими от перенапряжения пальцами, Галли всё-таки заставил его взглянуть на себя. В глазах напротив вина и не пойми откуда взявшийся испуг. Галли озадаченно вскинул одну бровь, — Мы в порядке?       — Что? — ничего не понимая, Минхо остался неподвижным и безоружным.       — У нас всё нормально, спрашиваю? — Галли по-странному нахмурился, непривычно и с досадой, явно не ожидав всего этого.       Минхо продолжил смотреть Галли в глаза, словно искал там ответ на его неуместный вопрос: почему он спрашивает об этом у него, а не наоборот?       — А чего ты у меня спрашиваешь? — Минхо не смог справиться с собой. Он неуместно усмехнулся.       Тогда Галли одарил его самым возмущённым взглядом на свете и сказал, что он ведёт себя так, будто в его рюкзаке лежат подготовленные бумаги о разводе за свою незначительную провинность. Минхо в ответ лишь нервно улыбнулся, ощутив, как от такого, пускай шуточного, объявления волосы на голове встали дыбом.       Затем он вновь огляделся. Всё вокруг оставалось погружено в пыль. В помещении стоял запах сырости в перемешку с человеческим потом, а стены отдавали прохладой. Они вышли на улицу. Галли неожиданно извинился за свой тогдашний уход. Минхо покивал, не понимая, почему тот вообще сделал это, но промолчал.       Всё шло неплохо, но в груди Минхо так и осела та самая печаль, что по сей день всасывает в себя любую радость, идущую к нему извне. И теперь он ощущает себя заложником этого существа, сделанного собственноручно, разрекламированного собою же.       Тереза не дожидается объяснений и намёков на хоть какой-нибудь рассказ, поэтому хлопает Минхо по плечу несколько раз в утешительном жесте.       — Отношения — штука куда более сложная, чем кажется. Невозможно быть ко всему готовым, быть вечно понимающим или идеальным, — одним движением она убирает за уши упавшие на лицо пряди, — Каждый воспринимает всё по-своему, это вовсе не значит, что ты плохой. К тому же, кто этого вообще просит, этой идеальности? Вся загадка, вся игра в том, что ни у одного из вас нет никаких карт и подсказок. Всё сами, и вместе.       — Ты так говоришь, будто мы не встречались раньше, — возмущённо подмечает Минхо, с ленивой усталостью на лице.       — Это было по-другому, — отмахивается Тереза, задрав подбородок, — Мы были мелкие и глупые, и…       — Другие, — Минхо заканчивает её мысль верно. Он поднимает взгляд к потолку, — Это точно. Всё так изменилось…       Тереза не может не усмехнуться. Ей приходит в голову упомянуть, что на самом-то деле вряд ли что-то изменилось, если бы в их компании не появился Томас, ведь именно он стал той переменной, из-за которой всё сдвинулось с привычной точки. Вряд ли Галли осознал бы свои чувства к Минхо без помехи в виде этого первокурсника, и вряд ли Минхо принял бы окончательное решение в своих чувствах без этой запутанной истории с ним же. Но она решает благоразумно промолчать. Ей совсем не хочется портить настроение Минхо, который и без этого сидел как в воду опущенный всего несколько минут назад.       Обратный путь до их столика сопровождается кислым лицом Минхо из-за докучающих вопросов Терезы касательно их с Галли отношений. Ей любопытно, насколько изменился Галли рядом с ним. Делится ли он чем-нибудь, чем раньше никогда не делился? Как сам Минхо чувствует себя в этих отношениях? Кто из них может без смущения и запинок поцеловать другого? Минхо всё это успешно игнорирует, мысленно отвечая «Галли» на последний вопрос. Неожиданно, но прочной стеной в проявлении чувств и привязанности оказался именно он. Не Минхо, вечно нервный и иногда зажатый. Будто ему всё ещё нужно разрешение или право на поцелуй.       Это, конечно, не исключает того факта, что по тактильной части инициатором выступает Минхо. Каждый раз, оставаясь наедине, он не может не обнять Галли или не взять его за руку. Любопытно, но от Галли таких вибраций практически никогда не исходит, что уж говорить о чём-то большем, чем прикосновения. Иногда Минхо кажется, что он для него не желаем. Это изредка, но пускает стрелу в его сердце. Можно, конечно, спросить прямо, ведь они в отношениях, но Минхо боится, страшно боится и поднимать эту тему, и услышать честный ответ. Насколько вообще является странным то, что они ничего из этого не обсуждали заранее? А с другой стороны — зачем? Это происходило между ними в прошлом, и Минхо на самом деле никогда не испытывал неудобств или вопросов касательно секса. Ему казалось это само собой разумеющимся. Только от его внимания почему-то унеслось, что Галли не все, что обниматься и вообще как-то касаться собеседника в его прошивке не проглядывалось с самого начала их знакомства. И что же теперь делать? Как об этом заговорить? Не будут же они до старости сохранять целибат и делать вид, что так и было задумано?       Конечно, о том, что они ни разу не переспали с начала их отношений, он Терезе рассказывать не собирается. И на самом деле странно, что она сама не стала допытывать его. Может, не настолько напилась, чтобы задавать такие около непристойные вопросы в лоб?       — Вы там подохли? — взрывается вдруг Галли, заметив Минхо и Терезу у столика. Телефон, в который он глядел как завороженный, убирается в карман.       — Ох ничего себе! — Тереза в изумлении усмехается, — Смотрю, Алби тебя довёл.       — Ничего я… ай! — Алби не успевает увернуться и получает щипок за руку от развеселённого Минхо, — Ты чё, больно ведь! — с самым угрюмым лицом в своём арсенале Алби принимается растирать повреждённую кожу.       — Где мой алкоголь? — требовательно спрашивает Галли, похожий на узника, отсидевшего несколько дней без воды, — Мне очень надо.       — Всё настолько плохо? — не прекращая улыбаться, Минхо валится на диван рядом с Галли, и тот едва ли не подскакивает от дополнительного веса, обрушившегося на сидение.       — Ты не представляешь, — почти шёпотом отвечает Галли, толкнув колено Минхо своим, — Он начал проповедовать учения Гегеля, — развернув лицо в сторону Минхо, Галли тучно хмурится с неясным сомнением в глазах, — Ты вообще их когда-нибудь читал? Я ни хрена не понял.       Присосавшись к своему напитку, Минхо лишь молча пожимает плечами, сдвинув брови к переносице в знак солидарности с возмущением своего партнёра. Галли неспешно качает головой, а затем глубоко вздыхает и откидывается на спинку дивана, устремляя отрешённый взгляд в потолок. Минхо лыбится, но прячет это всё за стаканом, делая вид, что пьёт. Его самая любимая часть в Галли это его сердитая часть. Он бросает свои взъерошенные взгляды на знакомый профиль. Этот разговор с Терезой, свои собственные мысли, воспоминания о том, как он пришёл извиняться в мастерскую… Что-то внутри трещит по швам. Минхо понимает, что больше не высидит ни минуты.       — Эй.       Галли с недовольством распахивает веки, неторопливо переводит взгляд в сторону Минхо. Вероятно, задаётся вопросом, какого чёрта он зовёт его «эй».       — У меня имя есть, — бесцветным тоном заявляет Галли. У него едва получается сдержать ухмылку.       Минхо смотрит на него через чур внимательно, словно хочет что-то выловить из уже увиденного.       — Да что ж ты такой… — Минхо злится, и сжимает пальцы в кулак, и всё это сопровождается внимательным взглядом Галли, направленным прямо на него.       А затем Галли дёргается так, словно его ударило током, когда Минхо обеими руками хватает его за бёдра. Волна жара ползёт вдоль позвоночника, остужая его сердце и заставляя его скулы воспламениться. Он застывает со стаканом в руках.       — Так бы тебя и съёл, — едва ли своим голосом рычит Минхо, улыбаясь широко и искренне, прикрыв глаза так, словно никого рядом с ними нет.       Тереза утыкается носом в свой бокал, не желая выкрикивать то, о чём потом будет жалеть, а ещё она понимает, что Алби очень резко и весьма трезво затих после сказанного Минхо. Эта сцена не должна была оказаться той, что будет в реальности.       — А мне ничего не принесли? — позабытый всеми голос оглушает похлеще музыки. Практически все вздрагивают. Томас появляется очень вовремя, даже если очень мёртво. Рассеянным взглядом он оглядывает грязный стол в надежде найти что-нибудь, что ещё не успели выпить.       — Смотри, какой ты, оказывается, — с задором отвечает Тереза громче обычного, потому что неожиданно возник спасительный берег, оказавшийся человеком, — Да конечно взяла. Вон там. Правее, чем ты смотришь. Ещё. Ну боже, Томас, синий бокал, видишь?       Поморгав, кажется, бесконечное количество раз, Томас наконец приходит к перемирию со своим разумом и замечает в поле своего зрения полный бокал. Шатким движением он берёт его в свои руки и усаживается рядом с Терезой, напротив Галли и Минхо.       Тереза бросает один искромётный, осуждающий взгляд на Минхо, а тот его не ловит, потому что уставился на Томаса во все глаза с каким-то напряжённым выражением. Она беспомощно откидывается на спинку стула с желанием послать всё к чёрту, но никак своих мыслей не выражая. Алби остался в молчании. Галли с того момента не сдвинулся ни на миллиметр. Томас в своём забвении потягивает коктейль, не отдавая себе отчёта в том, что его губы тут же окрасились в синий. Похоже, туда добавили что-то очень красящее и химозное.       Проходит всего минута, но ощущается она бесконечностью. Терезе всё любопытно, что стряслось с Томасом и знает ли об этом Минхо, поэтому она пытается выловить его внимание своими требовательным взглядом, и ей это удаётся. Она задаёт вопрос одними глазами. Минхо своими отвечает, что ничего не понял. Раздражённая, Тереза машет рукой в сторону озадаченного Минхо, затем цепляется глазами за Галли, что тянется к чужому напитку по соседству и опустошает стакан ровно на половину. Привычное дело, и Минхо вроде бы даже не заметил. Ей отчего-то вдруг становится смешно. Она вновь откидывается на спинку стула.       Ещё немного, и Терезе удалось бы поймать те самые крохи спокойствия, к которым она стремилась все эти минуты, но её глаза в тревоге мечутся к Минхо, когда его голос гремит над её ухом, даже если обратился он к Томасу. Она не успела расслышать, что конкретно было сказано, но вот уже в следующую секунду Томас неспешно поднимается со стула и нестабильной походкой плетётся в сторону бара. Минхо, еле выбравшись из-за стола и несильно ударив Галли кроссовком (чему тот оказался совсем не рад) отправляется вслед за летающим в ином мире Томасом. Терезе хочется уронить голову на стол.       — Тез, сходишь за сетом шотов? Пожалуйста, — просьба Алби звучит едва ли угрожающе, но опасные нотки в последнем слове говорят громче, чем прямой приказ.       Спохватившись, Тереза в растерянности устремляет взгляд на Галли, что за мгновение выпрямился точно струна. Он смотрит на неё в ответ с немой просьбой, но она не может ему помочь. Тереза прекрасно понимает, с чем просьба Алби связна. Она не может в это вмешиваться.       — Тебе не хватит? — вместо сопротивления Тереза с сомнением морщится, переведя взгляд на Алби.       — Осуждаешь? — около весело спрашивает Алби, но тень улыбки едва касается его прямых губ.       — Ни в коем случае, — прохладное отрицание, практически шёпотом.       Тереза виновато смотрит на потерявшего всякую надежду Галли и отправляется в сторону бара. Она то и дело оборачивается. Видит, как Алби пересаживается на сторону Галли, как сам Галли достаёт телефон из кармана. Алби двигается ближе, затем постукивает костяшками пальцев по столу. Галли приходится приложить усилия, чтобы перестать пялиться в телефон и отложить его в сторону. Тереза хмурится с беспокойным подозрением. Никогда раннее она не видела, чтобы он был так заинтересован этим куском металла.       — Ну и какого хуя это было? — единственная вещь, которой интересуется Алби.       Галли считывает за лучшее промолчать, чем пускаться в оправдания. Он уже пойман, ему некуда деваться, пускай это и не преступление, если не признался в том, что касается только тебя. Но своим мнением сейчас распыляться не стоит, потому что Алби пьян и явно зол.       — Я думал, вы не общаетесь, — обиженный упрёк выходит слишком громким.       Галли продолжает придерживаться позиции бесстрастного молчуна. Ему не хочется вдаваться в подробности их с Минхо отношений, отчасти потому, что Алби прожигает в его виске глубокую дыру, напичканную осуждением. Галли это не нравится.       — Почему ты не рассказал мне? — понуро спрашивает Алби, и весь гнев в нём в одно мгновение схлопывается, тонет где-то внутри.       Он стучит костяшками по краю стола, затем принимается ковырять столешницу нервными пальцами. Весь его вид вопит о том, что эмоции обязаны проявиться наружу. Но Алби ничего не делает. Он не повинуется организму, только сжимает челюсти и громко вздыхает.       — Минхо просил не говорить никому, — Галли не выдерживает своего отсутствия, и ему тут же становится не по себе от своих слов. Он не хотел скидывать всё на Минхо, — Прости, — смирённые извинения выходят искренними, чему Галли радуется. Он боялся, что его нервозность перекроет настоящие эмоции.       — То есть вы… вы типа вместе? — недоверие в голосе Алби граничит с оскорблением.       — Типа да, — насмешливым тоном отвечает Галли, коснувшись стакана пальцами и принявшись крутить его в разные стороны. Он не знает, что ещё сказать. Сегодня не день для выяснения отношений.       Он старается не закипеть внутри от осознания, что все шишки прилетают ему только потому, что Алби не разговаривает с Минхо. Это ощущается не вполне справедливым, но это слово затёрлось в сознании Галли так давно, что он научился плевать на эти размышления в ту же секунду, когда они поднимаются на поверхность.       — Ну и жесть, — выпаливает Алби и хватает чужой бокал с недопитым спиртным.       Галли искоса смотрит на профиль Алби, весь взбалмошный и обиженный. Дальше дело никуда не пойдёт, а просить прощения снова не имеет никакого смысла, и дело не только в треклятой гордости, не позволяющей проговорить никаких схожих слов больше одного раза. Галли устремляет сонный взгляд в потолок, окутанный туманом собственных мыслей, сдерживаясь, чтобы не закашлять от дыма, что успели навести младшекурсники своими непрошенными вейпами.       Они больше не говорят ни слова. Алби вряд ли что-то скажет ему в оставшуюся ночь. Это сокрытие задело его не на шутку. Галли знает, в чём виноват, но он ничего не может сделать. Он закидывает одну руку за голову, а второй тянется в карман. Нажимает на кнопку сбоку, экран телефона загорается синим. Ноль сообщений, ни одного звонка. Галли, не замечая этого сам, принимается отбивать ритм носком кроссовка. Волнение неспешно поднимается к глотке вместе с тошнотой.       В последний раз он видел Ньюта два дня назад. Тогда он пришёл к нему совсем неожиданно, просто постучал и, убедившись, что никого кроме Галли в комнате нет, поинтересовался, не занят ли он. Вид у него был загробнее обычного, а говорил он так, словно повредил связки. Галли не стал ни о чём спрашивать, просто пустил к себе и согласился посмотреть матч между Вирджинией и Сиракузами двухгодичной давности. Ему никогда не противилось сидеть в тишине, только в тот вечер это молчание вдруг стало остриём, о которое трудно было не порезаться. Они пролежали так до самого конца игры, что всё оставшееся время отдавалась в ушах Галли бессмысленным набором криков и комментариев.       Он решался на звонок весь следующий день, но когда наконец набрался смелости, никто, конечно же, не ответил. Теперь к концу подходит второй день. От Ньюта никакой реакции, никакого намёка на то, что он всё ещё по этой земле ходит. Это не может не заставлять нервничать. Галли бросает взгляд в сторону того места, где их с Алби караулила Тереза. Там теперь никого, мелькают лишь незнакомые лица, разбиваясь о яркие вспышки света.       Минхо бездумно хватает Терезу за плечи, подлетев сзади, но в ответ едва ли не получает локтем по носу. Тереза выглядит сильно возмущённой и неестественно враждебной.       — Извини, — Минхо как можно незаметнее отдаляется от Терезы на безопасное расстояние.       — Больше никогда так не делай, — просьба без всякого намёка на добродушие в своей основе.       — Понял, — Минхо вскидывает руки в примирительном жесте.       — Что ты там вытворил за столиком, а? — из нахохлившейся птицы Тереза мгновенно переобувается в приставучую чайку, — Сдурел совсем?       — А что я сделал-то?! — возмущение алыми сполохами рисуется на изумлённом лице Минхо, — Ничего непристойного, успокойся.       — Ага, да, — отмахнувшись от оправданий Минхо ладонью, Тереза качает головой, — А ты, случаем, не забыл, что Алби ни о чём не знает? — Тереза задаёт возмущённый вопрос скрипучим возгласом и довольно наблюдает за тем, как лицо Минхо вытягивается в виноватом испуге.       — Чеееерт… — протягивает Минхо, удивлённый произошедшему так, словно это не он разоблачил их с Галли отношения.       — Вот-вот, — Тереза не унимается в своём порицании, — Теперь Галли огребает за вас обоих.       — А он тут причём? — непонимание Минхо отражается в его тёмных глазах, блестящих и запылённых алкоголем.       Тереза впадает в недоумённое оцепенение. Ей требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями после нелепого вопроса.       — Если ты не забыл, вы все трое — друзья. И двое из вас не сказали ничего третьему о том, что между вами произошло, — уставшая разжёвывать понятную правду, Тереза кривит губы в недовольстве, — Серьёзно, Минхо, включай иногда голову, — просьба эта выходит весьма впечатляющей за счёт её оскорбительного смысла.       — Да я и не… — все попытки сопротивляться Минхо отбрасывает в сторону, внезапно решив принять все слова подруги и смириться с ними.       — А что с Томасом сегодня? — развернувшись к Минхо лицом, Тереза в одно мгновение перескакивает на нейтральную территорию. Она с прищуром всматривается в окружающую их толпу, — Где ты его потерял?       — Он остался ждать заказанных напитков, — отвечает Минхо растянуто, будто сам сомневается в сказанном, — Я вернусь к нему через несколько минут. Сомневаюсь, что в таком состоянии он что-нибудь донесёт в целости и сохранности, — невесёлая усмешка слетает с его губ.       — Почему он так напился? — не унимается Тереза. Одним движением она закидывает сбежавший с плеча ремешок сумочки обратно, — Мне казалось, он все зачёты сдал без троек.       — Сомневаюсь, что дело в учёбе, — задумчиво бросает свою догадку Минхо, — Я пытался выудить из него хоть что-нибудь, но он ни в какую, — в знак подтверждения своей истории Минхо качает головой.       Тереза касается пальцами губ, не на шутку обеспокоенная безызвестными терзаниями Томаса. Может, это не играет такой глобальной роли, но и она, и Минхо лучше всех осведомлены о том, в какое состояние может Томас вогнать себя, если что-то идёт не так. Минхо тем временем отчаянно борется с собой, чтобы не оборачиваться в поисках того, кого он оставил за главного по напиткам.       — У вас-то самих всё в норме? — скрестив руки на груди, Тереза едва ли не выкрикивает свой вопрос, потому что вокруг стало слишком громко.       — Да, — Минхо утвердительно кивает, неуверенный, что на этот вопрос можно дать однозначный ответ.       «Я больше не могу молчать, это длится так долго, что я позабыл, как звучит твой голос»,— Минхо явно преувеличивал насчёт голоса, но в остальном оставался честным.       Тогда Томас усмехнулся и неуверенно закивал. Очевидно, ему было неловко. Минхо понятия не имел, как растопить ту нерешительность, что проросла между ними словно плющ. Ему хотелось повернуть время вспять. Но исправить было ничего нельзя.       — Пойдём поможем ему, — голос Терезы раздаётся у уха словно из другого мира.       — Ты здесь не усох ещё? — Минхо кричит громко и весело, пытаясь перебить угнетение на своём лице, что стало пролезать на нём непрошено и неуместно.       — А? — Томас, кажется, принялся засыпать. Уперевшись локтем в столешницу и подперев ладонью подбородок. Приходится прилагать усилия, чтобы удержаться и не встретиться носом с поверхностью барной стойки, — Я… вроде на месте, — тем самым Томас хочет заявить, что он в сознании, но попытки его выходят нелепыми.       Тереза сжимает губы в тонкую линию, чтобы не рассмеяться. Минхо берёт поднос в свои руки, кивком приглашая Томаса пройти вперёд. Размякший от неимоверного количества алкоголя, Томас немо принимает приглашение. Он расталкивает людей плечами и локтями. Вовсе не предумышленно или злобно, просто хождение прямо сейчас являются непосильной задачей. Он понимает, что Тереза идёт вровень с Минхо. В уши ему бросаются обрывки их диалога. «… точно будет в порядке?», — этот невнятный вопрос принадлежит Терезе. К счастью или нет, но Минхо вероятнее всего оказывается ближе к Томасу, а от того голос его звучит чётче и яснее. «Просто последим за ним, и всё будет заебись. Лишь бы пить перестал, а то так…». Дальше Томас вслушиваться не стал.       Мотнув головой в неясном отрицании, он осматривается, переключая своё внимание на окружающих его людей. Меньше всего ему хочется сегодня разговаривать, а ещё больше находиться здесь, дыша и заявляя, что живой.       Он усаживается у края стола, заставляя остальных подошедших протискиваться через его тушу и его стул, на котором он развалился точно поплывшее масло. Весь его мозг принимается блуждать в тумане, замедляя свою работу, постепенно отказываясь выдавать ему ту информацию, которой он себя закапывал последние пару дней. Этого эффекта он и добивался с самого начала вечера. Уплыть далеко за пределы своего разума, отказаться чувствовать и существовать. С каждым выпитым стаканом эта цель всё больше ощущается завершённой, и чем больше Томас пьёт, тем больше финиш кажется ближе к его болезненным глазам.       Он берётся за очередную порцию, не стараясь быть осторожным и не скрывая того, что его намерения на оставшиеся часы — лишить себя чувств, упасть навзничь, полностью выводя свои астральное и физическое тела из игры.       «Я больше не могу молчать, это длится так долго, что я позабыл, как звучит твой голос». Томас не знал, что ответить Минхо. Он тоже устал молчать, скрывать, что они очень даже знают друг друга, что заинтересованы друг в друге. Как друзья, конечно же.       Тогда Томас неуверенно покивал, стараясь потопить в себе вырывающийся на волю смех. Он неловко уселся на кровать Минхо, а тот упал в своё кресло у компьютерного стола. Вряд ли всё будет как раньше. Но разве обязательно это должно быть чем-то плохим? Им обоим лишь нужно постараться вернуть всё в прежнее русло, до того самого дня, где они сцепились друг с другом из-за умалчиваний и секретов, что вылились в эту идиотскую сделку, позже пустившую свои корни совсем не в том направлении. Томас уверен, что Минхо тоже понятия не имеет, как это всё выкрутить в сторону нормальности.       — Я тоже устал от молчания. Может, мы… мы будем дружить, как раньше? — этого вопроса не было в планах Томаса. Всё случилось само собой.       — А в которой из вселенных это может быть не так? — с усмешкой поинтересовался Минхо и сел около Томаса, — В любом случае, эти месяцы были забавными, — снова фальшиво-весёлый тон, который в этот раз оказался очень уместным, — Мне удалось тебя поцеловать, да?       — Отвали, — бесцветное смущение на лице Томаса тут же обратилось в живое недовольство, — Поверь, если бы мы не встречались, ничего бы ты не получил.       Эти слова заставили Минхо расхохотаться так, что Томасу пришлось отодвинуться на метр. После этого диалога между ними всё стало на свои места. Может, не совсем в порядке, но по крайней мере понятно и приемлемо.       — Ты всё такой же дерзкий, — качая головой, словно не веря в этот факт, Минхо скалисто улыбается, — Это твоё признание отбирает у меня шансы на остальные годы нашей дружбы, ты поосторожнее со словами.       — Иначе что? — не удержавшись и подыграв, Томас с улыбкой вскидывает брови в немом изумлении.       — Ну, как что? — Минхо в шутку старается казаться не поверженным, — А как же призы, лавры и всё в таком духе?       Томас сразу же просёк, что речь идёт о том, о чём она идёт, но теперь это действительно ограничивается простыми шутками без намёков, поэтому ему ничего не стоит посмеяться в ответ на обиженное выражение лица Минхо.       — Ты ведёшь себя так, словно обеднел на триста долларов, — кисло подмечает Томас, уперевшись ладонями в кровать и слегка откинувшись назад, обращая свой взор на беспечного Минхо.       — Ошибаешься, — Минхо мотает головой, — На триста тысяч долларов, — учтиво поправив Томаса, Минхо смеётся, а затем ойкает и отодвигается в сторону, когда Томас принимается несильно бить его по плечу.       Довольный исходом, Томас мечтательно уставился в потолок, размахивая ногами взад-вперёд. Он понимал, что сдача зачётов может означать одно: выпивка, танцы до глубокой ночи и общий сбор всей компании. Это помогло ему порадоваться невзирая на усталость и ощущение песка в глазах. Через полторы недели его ожидает просмотр макетов по архитектуре, но это перестало его беспокоить ровно в тот момент, когда он вышел за дверь. Его вообще перестало волновать всё, кроме Ньюта, возникшего перед его носом, когда он открыл дверь комнаты Минхо.       Томас так и не выяснил, как Ньют оказался у комнаты старшекурсников. Наверное, он просто искал его. Все слова и вопросы слетели с его жёсткого диска, ведь ему нужно было ловить Ньюта, чтобы не упустить, чтобы объясниться. Томас сразу всё понял. По позе Ньюта, по его обескровленному лицу, полного ярости и презрения. Он понял, что Ньют всё слышал, что он всё верно интерпретировал. А, впрочем, как их диалог с Минхо ещё можно интерпретировать?       Томас нёсся вслед за ним, умоляя остановиться, ощущая, как ветер забирается в уши точно краб, цепляясь своими клешнями за хрящи. Ньют его не слушал. Он хлопнул дверью их комнаты перед его носом и потребовал «отвалить нахер». Томас не смог послушаться.       — Пожалуйста, выслушай меня, — удары собственного гнилого сердца отдавались в голове слишком отчётливо. Томасу казалось, что он оглох.       — Ты глухой? — ощетинившись на Томаса ещё и за то, что он всё-таки вошёл в комнату, Ньют сделался совсем злым, — Отвали от меня, и без того наслушался того, что, видимо, мне знать было не надо, — с вопиющей агрессией огрызнулся Ньют. Он упал на кровать животом и зарылся лицом в подушку, обхватив её обеими руками, трясущимися и горячими из-за ярости, поглощающей его внутренности и лёгкие.       — Всё не так, как кажется, — в отчаянии выпалил Томас из страха потери и отрицания настоящего, надеясь на то, что ещё что-то можно исправить. Он не был готов попрощаться с Ньютом. Он не хотел расстреливать его так неожиданно и яростно. Но чего он вообще ожидал, когда творил все те вещи, которые сам тщательно от Ньюта и скрывал? — Мне пришлось согласиться.       Ньют подскочил с постели так, словно его ударило током. Он уселся на край кровати, всмотрелся в лицо Томаса сквозь длинные пряди своей чёлки. Склонил голову вбок и упёрся руками в кровать.       — Пришлось согласиться? На что? — все его слова-вопросы были негласным вызовом, и яд обволакивал каждое из них.       — Встречаться с ним, — Томас не помнил, когда в последний раз его мозг отрубало так резко. Все слова извергались из него автоматически. Он не ощущал ничего, кроме стыда и страха. Ему хотелось умереть, — Он сказал, что если я не выполню уговор, он расскажет всем о нас…       — А это такая большая беда? — грубо оборвав Томаса на полуслове, Ньют не казался хоть немного раскаявшимся, — Что люди узнают о нас.       — Нет! Нет, — повторил Томас более трезво, — Дело не в этом.       — Я знаю про это сучье правило, — Ньют сразу отсёк все попытки Томаса внушить своё видение ситуации, — Мне на него поебать. Что бы нам было? Исключили бы, что ли? — с этим вопросом Ньют гневно усмехнулся. Его голос сделался грубым и неузнаваемым.       — Там была угроза насилием, — Томас просил себя не начинать злиться. Он не имеет на это никакого права.       — От Минхо? — Ньют действительно удивился, пускай с безразличием в своих гневливых глазах.       — Что? Нет, — Томас на мгновение нахмурился, попытавшись представить картинку, в которой Минхо причиняет им боль. Вышло какое-то некрасивое сюрреалистичное изображение, — Я о четверокурсниках.       — И что? — тяжёлым голосом поинтересовался Ньют, моргнув устало и медленно, — Ты решил, что лучше изменять мне, блять, вместо того, чтобы сказать правду?! — его голос повысился сразу на несколько октав. Если в коридоре кто-то и был, то они все точно разбежались, — Ты такая сука, Томас. Врал мне в лицо… сколько времени? — вернувшись в своё тело, Ньют уставился на Томаса с ожиданием на лице, — Сколько ты врал мне?       Томас ощущал себя грязным и контуженным. Он не мог произнести ни слова, не мог сделать ни единого вдоха. Его организм прикинулся мёртвым, отобрал банальные функции. Томас не заметил, как разодрал свои ладони до крови. Он не смог заставить себя озвучить эту цифру, сам никогда не считал. Просто знал, что очень, очень долго.       — Катись отсюда на хуй, — не дождавшись ответа, Ньют заполз обратно в свою постель. За одно мгновение жизнь утекла из его тела и распласталась под кроватью, чтобы позже выскользнуть через окно.       — Ньют, пож…       — Пошёл. Отсюда, — даже под дозой Ньют никогда ещё не был таким разгневанным и уничтоженным, — Что тебе не ясно в моих словах?       Томас ничего не сказал. Даже если бы и хотел, все его силы уходили на то, чтобы не дать слезам показаться на своём лице. Случись это, он уверен, Ньют избил бы его.       Он тихо вышел в коридор, тихо прикрыл за собой дверь. Он не ощущал ничего, кроме жгучего желания повредить себе череп. Тяжёлое чувство вины ощущалось чернющим монстром, усевшимся на плечи. Томас не знал, как справиться с ним, потому что он никогда не тренировался носить такую ношу. Стыд и ненависть к самому себе сковали по рукам и ногам. Томас понятия не имел, куда ему идти.       Он простоял как вкопанный минут двадцать, пока другие студенты обходили его, устремляя в его макушку странные взгляды. После пяти вынужденных морганий он заставил себя идти вперёд. Ноги сами несли его подальше от общежития. Подальше отсюда, от подтверждения своего существования. Идти и прятаться, пока не сможешь найти себя.       Он просто шёл и шёл, пока не оказался на конце города. Он понятия не имел, сколько часов шагал без еды и воды, ему было всё равно. Вся его физическая оболочка, всё его нутро хотело остаться там, упасть на пыльную землю, под ядовитое солнце, чтобы позволить выжечь себя до тла. Чтобы не пришлось возвращаться обратно.       Ньюту понадобилась половина дня, чтобы наконец подняться с кровати и прийти в себя. Он потёр глаза дрожащими пальцами, затем потянулся к тумбочке за телефоном. Долго смотрел в погасший экран, потом о чём-то передумал. В уличной одежде и обуви вылез из-под одеяла, заставил себя сползти с кровати. Он не помнил, как оказался у двери комнаты старшекурсников. Запомнил лишь то, как знакомый голос окликнулся. Галли всматривался в Ньюта с таким проницательным выражением, что в любой другой день тот бы обязательно как-нибудь сдерзил. Только в то мгновение у Ньюта не осталось никаких сил на проявление хоть каких-то эмоций, в нём не осталось ничего, кроме глубоко разочарования и боли, сожравшей его сердце за считанные секунды. Это всё ощущалось бессмысленной картиной, видеорядом его ночных кошмаров.       Он никогда не хотел позволять себе чувствовать так много. Видимо, и не стоило.       Кроме собственных слёз и кричащего молчания Галли в голове ничего не осталось. Словно он провалился в десятиметровую яму и потерял память после сильного удара головой о землю. Его вырванное из реальности сознание не давало ему запоминать ничего, кроме собственных передвижений. Он покинул общежитие глубокой ночью, ходил по неизвестным дворам и курил сигарету за сигаретой, пока не расправился со всей пачкой. Когда он взглянул на часы, наступила следующая ночь. Ньюту это забвение пришлось по душе. Он не планировал возвращаться. Улица всегда была его домом, пускай пыльным и опасным.       По крайней мере здесь он оказался в куда большей безопасности, чем в четырёх стенах, что обрушились на него по щелчку не своих пальцев, что стали для него чужими в одно мгновение.