Fight if you can, trust if you dare

      — Я говорю с тобой о серьёзных вещах.       — А я разве не серьёзен? — придав своему голосу издевательские нотки, Ньют хмыкает в трубку, наслаждаясь последующим молчанием. Он чувствует себя немного победившим.       — То, что ты наконец-то начал пить таблетки, не делает тебя другим человеком. С ними ты не изменился, даже если стал… адекватнее.       Ньют истаптывает половицы общежития, наматывая круги по коридорам. Крепче сжав телефон пальцами правой руки, а сигарету — пальцами левой, он не может согласиться с тем, что стал адекватнее. Может, спокойнее. Но это отнюдь не одно и то же.       — Ну и что? Ты предлагаешь мне… свой контроль? — недоверчиво интересуется Ньют, вложив в последнее слово всё своё отвращение к его смыслу.       — Именно, — раздаётся угрюмый голос по ту сторону, — Твоей жизни необходим контроль.       — Жизни необходим контроль… — с сомнением повторяет Ньют, нелепо усмехнувшись.       Он переводит забродивший в мыслях взгляд на широкий подоконник, что оказывается прямо напротив него. На улице теплеет слишком резко, и теперь окна если не открыты настежь, то хотя бы на проветривании. Ньют решает воспользоваться этой возможностью.       — Не произноси это так, словно прежде не слышал, — кисло подмечает далёкий голос.       Зажав сигарету между зубов, Ньют неопределённо хмыкает и забирается с ногами на подоконник, предварительно отперев окна. В лицо тут же ударяют весенний ветер и мелкие капли оставшегося дождя, а нос приятно щекочет запах мокрого асфальта, смешанный с запахом сумерек, характерный только для поздних весенних вечеров. Присев на корточки, Ньют окидывает горизонт внимательными глазами.       — Так что ты от меня хочешь? — незаинтересованным тоном спрашивает Ньют, задержав свой взгляд на крышах далёких домов, — Я и так пью лекарства.       — Я сто раз тебе повторял, — продолжает наседать назойливый голос, — Одними лекарствами здесь не поможешь. Необходим…       — Дисциплина, порядок, ага. Доблесть, — Ньют не удерживается от возможности попрыскать ядом во все стороны, параллельно изучая оконные рамы, — Что-то там ещё про честь и отвагу, да? — продолжает издеваться, игнорируя тяжёлые вздохи, служащие ответом.       Все нравоучения, прогремевшие на том конце провода, бесят Ньюта ещё больше, потому что вливаются в уши голосом отца. Он понимает, о чём идёт речь. О его маниях и депрессиях. Конечно, таким людям, как он, нужен контроль. Нужен порядок, нужен кто-то, кто будет дышать в затылок и безудержно напоминать о том, кто ты такой. Ньют сомневается, что всё это отец вычитал в книжках. Там такого нет, потому что эти необходимости — ложь. Наверное, так работает оставшаяся привычка опеки над женой, когда-то страдающей от той же болезни, что и сын.       Ньют с каким-то сомнением хмурит брови, когда его внимание неожиданно фокусируется на ощущениях и осознании, что он… в порядке. Он не бесится со слов отца, не хочет забить стену до кровавых на ней разводов. Каждый день постепенно начал превращаться во что-то естественное и нормальное, словно это не он игнорировал приём препаратов и закидывался до потери сознания. Привычный распорядок дня, которого и не было никогда, сместился куда-то вглубь, переставая издавать шум. Отголоски своего безумия Ньют слышит поодаль, очень редко и совсем ненавязчиво. Это отрезвляет и заставляет волноваться одновременно.       Ньют боится, что если ему порассуждать немного усерднее, он найдёт в себе страх, и потери. Потому что когда привык жить лишь от утра до вечера, без страхов и без башни, спокойствие и постоянство начинают восприниматься врагами.       Остерегаясь разрушить всё то, что имеет сейчас, Ньют прекратил попытки думать глубоко и долго, отвлекаясь на свои, теперь повседневные, вещи. Он вновь принялся играть на гитаре, записался на уроки по барабанам, постепенно вливается в учебный процесс. А ещё не ведёт себя с Томасом как последняя скотина. Это, кстати, оказывается самым ощутимым и волнующим. Потому что если всё стало более или менее стабильным, значит, он постепенно прекращает бегство. Раньше Ньют никогда не думал о том, чтобы останавливаться.       — Ты закончил со своим сарказмом? — ощутимо сдержанно спрашивает отец.       — Смотря что ты ещё мне выдашь, — без зазрения совести язвит Ньют, бесконечно моргая, позволяя векам рубить глаза.       — Не заставляй меня приезжать к тебе, — голосом, переполненным презрением, угрожает отец.       Он тут же открывает глаза, заточено и тревожно. Взгляд Ньюта тускнеет на паршивое мгновение, но этого оказывается достаточно для того, чтобы оттенки его разочарования отразились на небе. Молния, сверкнувшая где-то вдалеке, становится красноречивее ответа Ньюта, усеянного ругательствами.       — Если не хочешь этого, не перечь мне и ничего не скрывай. Ты ведь знаешь, я в любой момент могу узнать о твоих оценках, посещаемости и дисциплине.       Ньют продолжает тускнеть. Загрубевший, словно гвоздь, взгляд цепляется за кроны деревьев, расшатанные безудержными порывами ветра. Впервые за вечер он не находится с ответом, тяжело моргая и не сводя взгляда с выбранной им картинки. Хотя бы немного свободы, чтобы без удушья и сцепленных пальцев на запястьях…       Очередной раскат грома отражается вспышками в сознании, и в глаза Ньюту врываются картинки, никак им невыбранные. Привыкший подолгу сидеть на голом асфальте в темноте, Ньют не замечает, как сильно мрачнеет в помещении из-за нависшей над зданием тучи цвета ночного неба. Ньют неохотно задумывается над тем, что бы с ним стало, если бы мать не покончила с собой и продолжила воспитывать его вместе с отцом.       Он так и не смог решить, что ему было выносимее: терпеть жестокие кулаки отца, или быть запертым в чулане или подвале во время мании, истеричным от страха взглядом ловя горькие улыбки сошедшей с ума матери. Ньют всё ещё выбирает.       — Я сам разберусь со своей жизнью, — бесцветно заключает Ньют, наблюдая за тем, как бычок сигареты летит вниз, скрываясь в деревьях. Он не испытывает желания кинуться вслед за ним, хотя не отказался бы бросить туда тело своего отца, — Хотя бы один раз — не лезь.       В трубке наступает угрожающая тишина, не исключающая того, что отец отключился и скоро будет у порога университета. Ньют замирает в ожидании, ощущая, как тело сковывает напряжением.       — Ты понимаешь, что зависишь от меня? — наступательная речь прорывается сквозь молчание, — Мои деньги, мой дом, это всё дал тебе я. Оно не тво…       Непрошенные слова наконец-то стихают, когда Ньют судорожно жмёт на кнопку завершения вызова, и спустя семь или восемь нажатий он перестаёт задействовать пальцы, в панике уставившись на чернеющие вдалеке дома. Наступающие со всех сторон тени растворяются в шуме проливного дождя. Ньют озирается по сторонам, пойманный и настороженный.       «Отец никогда не слушал, вынуждал говорить только когда спросит. Ни во что не ставил, выгонял из дома, бил обо все предметы, прикладывал головой о холодильник или стол.       Матери нравилось слушать, читать на ночь, водить в кино и покупать раскраски. Она любила отстраняться, бить стёкла, таскать за волосы и спускать по лестнице в тёмные помещения. В своих плохих состояниях она унижала словами и била руками, испещрёнными безумием и недовольством.»       Ньют спрыгивает с подоконника, хватая ртом воздух. Ему не нравится тонуть в своих мыслях, так сильно не нравится, потому что они, бывают, заводят его в совершенно разные места, и понимает он это только когда приходит в себя. Сегодня он оказывается в туалете. Такое бывает часто.       Он, как обычно, закрывается в одном из них и усаживается на пол, подтянув колени к груди. Так неспешно проходит пара часов, когда Ньют игнорирует назойливые удары в дверь, оставленные озлобленными студентами, отчаянно нуждающихся в уборной.       Придя в себя, он неохотно поднимается с пола и идёт в сторону своей комнаты, потому что ему нужно убраться на своём рабочем месте, сделать уйму домашнего задания, ответить на приветствие Фрайпана и написать Томасу. Все дела, кроме последнего, вызывают мгновенную усталость и отрицание, но Ньют давно перестал противиться этому.       Запертый в туалете, выползающий из воспоминаний, заваленный грузом дел и прошлого — такой сценарий преследует Ньюта практически каждый день.       Ньют не привык стучаться, даже осознавая, что помимо него в комнате существуют другие люди, поэтому как обычно заваливается молча. Пространство их общего с соседями убежища разрывается ритмичной, лёгкой музыкой и горой вещей, так хаотично разбросанной, что складывается впечатление, что кого-то из них ограбили.       — О, Ньют, привет! — где-то из-за завалов слышится голос Фрайпана.       — Ты что, переезжаешь? — скептично выгнув острую бровь, Ньют приземляется на свою кровать, игнорируя кофты и рюкзак, покоившиеся на месте подушки.       — Ха-ха, нет, — весело отвечает Фрайпан, видимо, приняв не шуточный вопрос Ньюта за шутку, — Просто решил разобрать вещи, тепло ведь наступило. Пора менять одежду местами.       Ньют на это никак не отвечает, предпочитая отмолчаться, потому что ему никогда и в голову не приходило заморачиваться насчёт одежды и её расположения. Он ухитряется игнорировать заинтересованные взгляды Фрайпана, устремив всё своё внимание на экран телефона. Завалившись на спину, Ньют поднимает руки над головой и принимается что-то задумчиво печатать.       — Как… дела? — сбивчиво спрашивает Фрай, довольный и заинтригованный действиями Ньюта. Потому что Ньют ни с кем кроме Томаса не общается.       — Отлично, — то ли искренне, то ли с сарказмом отвечает Ньют, не сводя взгляда со своего телефона, — Ты?       — Я… да нормально, — растерянно переведя взгляд с Ньюта на экран ноутбука, Фрайпан старается делать вид, что никакой быстрой улыбки своего мрачного соседа он не застал, — Только грозы порядком надоели, — старается поддержать разговор Вуд, — Хочется погулять нормально, а не черпать воду кроссовками.       Ньют, оценив юмор, мрачно усмехается, бросив на Фрайпана загадочный взгляд. Он откладывает телефон в сторону, зная, что Томас всё ещё на тренировке и вряд ли ответит ему в течение пары часов.       19:40. Томас: Я слышал, что вас заставляют тренироваться и вечерами.       19:40. Томас: Бедные: (       19:41. Томас: Неужели ваш капитан так сильно уверен в том, что вы лузеры? :)       19:45. Томас: Смогу ответить только после тренировки прости: (       19:45. Томас: НО Я ЖДУ ОТВЕТА       19:46. Томас: Чёрт, наверное поговорим уже вживую… ахаха так ведь удобнее       19:49. Томас: Я скучаю ♡       Вот что открылось Ньюту после того, как он разблокировал свой телефон. Предательскую лыбу во всё лицо кое-как удалось укрыть от назойливого взгляда соседа. Поразительно, как несколько хаотичных сообщений могут заставить мозг расслабиться и забыть, в каком стрессе он находился буквально пятнадцать минут назад.       Ньют переворачивается на живот, одним неопределённым движением скидывая с кровати свой рюкзак, за что вознаграждается удивлённым взглядом Фрайпана.       — Что? — в привычно резкой манере спрашивает Ньют, заугрюмившись.       — Да не, я просто… напугался, — неохотно сознаётся Фрай, усмехнувшись, — Так у вас с Томасом… всё пучком?       — Где ты постоянно пропадаешь? — Ньют, очевидно, предпринимает попытку побега.       — Я не об этом спросил, и это даже не ответ, а вопрос на вопрос, — понимающе усмехается Вуд, довольный тем, что ему удалось ухватить Ньюта за хвост. Во взгляде тёмных глаз блестит победа.       Ньют фыркает и отворачивается от соседа, недовольный и побеждённый.       — Всё… вполне сносно, — уклончиво поясняет Ньют, боясь произносить более широкие слова вслух.       На самом деле у них всё так хорошо, что в это трудно поверить, и Ньют действительно боится спугнуть это «нормально», если скажет о чём-то таком кому-нибудь, кроме себя. Он перестал чувствовать в себе потребность убежать, закрыться и исчезнуть, как это было раньше. Более того, Ньют перестал ощущать давящие тревогу и беспокойство со стороны Томаса, хотя поначалу не придавал этим ощущениям значение, а, оказывается, они были.       Наверное, неспособность Ньюта доверять людям сильно ранила Томаса, как и Ньюта ранило тем, что Томас неосознанно требовал тепла взамен, осознавая, что Ньют не способен ему дать ничего такого даже близко. И когда они решили рассоединиться, когда прекратили играть в кошки-мышки, дышать стало обоим проще. Другой вопрос: как долго эта здоровая конструкция будет сдерживать их поломанные характеры? Кто первым сдастся и пнёт по ножке стула, чтобы раздробить плотину?       Ньют предпочитает об этом не рассуждать, потому что будущее — всего лишь теория, и зачем тогда на это время тратить. Его внимание больше привлекает ощущение себя человеком, потому что зияющая дыра внутри вдруг испарилась. Ньют перестал просыпаться разбитым и задушенным собственными снами, и прекратил ковыряться в своей голове часами. Всё словно стёрлось кем-то за одно мгновение, сбросилось и забылось.       Ньют старается не акцентировать на этом внимание, наслаждаясь тем, что сейчас ему так хорошо, как не было давным давно. Нет отголосков вины, нет чувства отторжения, остались только силы и безграничные возможности. А ещё Томас, который отчего-то решил влюбиться именно в него, когда он всплыл перед ним агрессивным, замазанным и вскрытым другими существом, неспособным на человеческие взаимодействия и любовь.       Он вновь берёт телефон в руки и принимается обновлять переписку с Томасом, даже осознавая, что в ближайшее время ничего не поменяется, но он не останавливается. Его блуждающий по пространству взгляд цепляется за лежащую в углу комнаты гитару, и воспоминания о неуклюжей игре Томаса всплывают на поверхность. Ньют не может не усмехнуться.       Это случилось в один из вечеров, когда они оба были свободны и никто их не беспокоил. Томас настойчиво требовал Ньюта научить его играть, и с шестой попытки в нытьё у него получилось убедить его хотя бы попробовать. Полный отрицания, Ньют уселся с гитарой на край кровати и сыграл так быстро, что Томас остался молчать вместо того, чтобы разбрасываться хвалебными словами. Когда попробовал он, Ньют лишь рассмеялся. Томаса это разозлило. Ньюту пришлось извиниться. Томас очень охотно улыбался в ответ.       — Алло, приём!       В следующее мгновение после возгласа Фрайпана в Ньюта прилетает небольших размеров подушка. Словив её своим лицом, Липман устремляет уничижающий взгляд в сторону виновника.       — Ты уже слышал?       Ньют недоумённо хмурит брови, выглядя теперь заинтересованным, а не злым.       — О чём?

***

      — Да ну, вы прикалываетесь? — Алби в изумлении вскидывает брови.       Улёгшись к Терезе на кровать вверх тормашками, он угрюмо сверлит взглядом экран своего телефона.       — Чего там? — отстранённо спрашивает Тереза, сидя перед зеркалом и пытаясь аккуратно заколоть подкрученные локоны.       — Рассылают предупреждение, что в выходные будут грозы, — всё ещё не веря в происходящее, реагирует Алби, — Есть вероятность, что матч перенесут. Твою ж мать.       — Ой, да брось, — отмахивается Тереза, скептично оценив в зеркале свою работу над причёской, — Кто там что отменяет когда? Вы часто играли в ливень.       — Ну да, нам только подвёрнутых лодыжек для полной радости не хватает, — кисло вставляет своё Галли, умостившись в кресле.       — Вижу по лицу, у тебя и без того радости полные штаны, — не сдерживается от насмешки Алби, заставляя своим комментарием Терезу смеяться, а Галли — посмотреть с таким угрожающим видом, что ему тут же приходится отмахнуться, — Да шучу я, боже.       — А что, он вообще-то прав, — Тереза встаёт на сторону Алби, кое-как вынуждая себя прекратить смех, — Но если серьёзно, то вряд ли что-то отменится.       Раздавшийся звук оповещения об смс привлекает внимание всех троих, и Алби с чрезмерной настороженностью тянется за телефоном, ожидая худшего.       — Ну вот, что я говорил! — едва ли не кричит Алби, тыча экраном Галли в лицо.       — Я не слепой, Ал, — раздражённо возражает Галли, отмахиваясь от чужого телефона.       — А ну дай посмотреть, — требует Тереза, развернувшись к парням всем телом.       Сообщение пришло от Минхо. Тереза предпочитает пропустить все едкие слова, оставленные Минхо, сосредоточившись на главном: игр в эти выходные не будет.       — И чё мы так сильно парились, если в итоге нам — хер? — продолжает ругаться Голдман, заложив руки за голову и устремив взвинченный взгляд в потолок.       — Не конец света, Алби, ну же, — приободряющим голосом отвечает Тереза.       — Да ты не понимаешь. Мы столько батрачили…       — А игру, что ли, совсем отменили? — спокойно интересуется Галли, будто сообщение, что так усиленно показывал ему Алби, да него не дошло.       — Нет, не отменили, — уверенно отвечает Алби.       — Тогда почему ты считаешь, что всё было зря? — Галли не меняется в лице, и кажется, что тучи над его головой только сгущаются, — У нас теперь плюс половина недели для дополнительной подготовки, а ты разнылся. Прекращай, ты как нюня. И не спорь, — с нажимом продолжает, замечая, как сильно Алби хочется возразить, — Скажи спасибо, что их не отменили.       — Тем более, что в эти два дня нам сделают выходной! — вклинивается Тереза, искренне улыбаясь, — Это ли не круто?       — Ну круто, да, — побеждёно откликается Алби, перевернувшись и приняв сидячее положение, — А что там заместо игр? Я дальше матов Минхо не читал.       — Грёбаная выставка четверокурсников, — процеживает Галли под тихий хохот Терезы, — Вместо отдыха мы должны пялиться на долбанов.       — Зато повеселимся, — Тереза вновь подаёт голос, стараясь разрядить атмосферу, — Здесь сказано, что будет музыка, напитки и еда. Оторваться нужно, парни! — с этими словами она подъезжает на стуле к кровати и бьёт Алби в плечо, — Чего вы как два угрюмых деда. Скука с вами.       — Да чего пристала? Окей, — после затяжного молчания со стороны Терезы Алби сдаётся, — Повеселимся как в последний раз, — обещает он, едва ли не закатив глаза. Он переводит взгляд на телефон и вчитывается в сообщение, — А, тут ещё сказано, что всем обязательно прийти в цветном. Ух, я уже готов увидеть Галли не в выцветшей одежде.       — Отвали, — грубо бросает Адамс, скривив губы.       — Так вообще отлично, — Тереза несколько раз хлопает в ладоши, — Тогда нам всем стоит пойти.       — Да брось, четверокурсники отбросы и мудилы, — закинув локоть на спинку кресла, Галли принимается отговаривать Терезу, — А мы должны поддержать их засранные проекты?       — Следи за выражениями, — не без усмешки упрекает Тереза, ткнув в сторону Галли пальцем, — Да, я знаю о них, и помню эту вашу историю, но мне кажется, всё-таки стоит пойти. Нам ведь необязательно оценивать их работы, можно просто… поржать, — как-то потерянно заканчивает Тереза, очевидно, предлагая то, на что Галли может согласиться, а не то, что устраивает её.       — Да ладно тебе, Галли, — Алби подхватывает позитивный поток Терезы, — Реально, может быть весело. Просто всех обсмеём, ну или случайно испортим какую-нибудь работу, — не сдерживая ехидной усмешки, предлагает Голдман.       Галли переводит усталый взгляд с Терезы на Алби, и глаза его с каждым мигом принимают оттенки смирения.       — Вы не отвяжетесь, да? — со вздохом задаёт вопрос Галли, риторический.       — Ага, — кивает Тереза, вскинув брови, — Тебе некуда бежать, поэтому решено: идём все вместе.       — Замечательно, — Галли закатывает глаза, махнув рукой в сторону довольных друзей.       — Кстати, Тереза, а ты куда намылилась? — не без подозрения интересуется вдруг Алби, осматривая голубые пряди в волосах подруги.       — Не ваше дело, — довольная, Тереза разворачивается обратно к зеркалу.       — Да сто процентов на очередное свидание, — легко бросает Галли, не сводя с Терезы глаз и ожидая её очередной колкой реакции.       — Тебе так интересно? — спрашивает Тереза, словно прочитав мысли Галли и уставившись на него через зеркало, — Хочешь, могу и тебя с ним познакомить.       Под радушный смех Алби Галли хлопает глазами, хмуро вскинув бровь, но решает ничего не отвечать — сделает только хуже.       — Итак, — торжественно объявляет Тереза, словно готовясь к заключительной части своей речи, — все всё решили. Теперь жду не дождусь выходных! И я серьёзно, — она устремляет на Галли самый пронизывающий взгляд своих синих глаз, подведённых тёмно-розовым, — Оденься в цветное.

***

      С каждым утренним пробуждением Ньюту становится всё больше странно с того, что он не чувствует себя существом, облечённым в человека. Он может вполне терпимо существовать на парах, и даже писать новые картины ему приходится по душе чуть больше, чем обычно.       За этой чередой туманных рассветов вся грязь постепенно уносится прочь, перестраиваясь в обратное направление от самого Ньюта. Не об этом ли он мечтал так много времени? Ведь после выписки из больницы той долгой зимой, которая, кажется, прогремела бесконечной, блеклый демон, осевший в нутре Ньюта, не покидал его ни на минуту, устраиваясь вместе с ним в постели как у себя дома, не стесняясь ходить по пятам и капать за шиворот чернильной кровью, вынуждая постоянно оборачиваться. В один момент он словно взял и отлип, наконец перестав считать Ньюта чем-то интересным для своих издевательств.       Ньют с охотой идёт на компромисс, беря от своего хорошего состояния всё, не обороняясь и не отрицая. Он пока что воздерживается от утренних поцелуев, хотя иногда очень хочется чмокнуть Томаса в макушку или нос, но всё это увидит Фрайпан, а Ньют пока не настолько обезумел, чтобы забыть об этом. Ньют принимается учиться усерднее, хотя всё ещё много чего ленится делать. Он сообщает Фрайпану, что ни к чему ему эти выставки непонятных старшеков, и пускай он пойдёт со своими одногруппниками, потому что никакого желания вставать с кровати в несусветную рань у него нет.       Каждое утро Ньют глядит на себя в зеркало и не понимает, почему он так мало чувствует. Вселенная всосала всю грязь в себя, избавив его от этих ощущений? Или это всё было обманом — его плохое самочувствие, ужасные состояния? Сейчас ему нормально и правильно, и это ощущается очень неправильным. Скептик Ньют ищет подвоха, но не находит его. Кажется, придётся просто принять и перестать чувствовать себя не так, когда всё так и должно быть.       Заядлая мысль о состоянии гипомании маячит на периферии сознания, запечатанного долгожданным равновесием, но Ньют успешно игнорирует и эти опасения, стараясь делать вид, что его это не коснётся, и намеренно забывая, что гипомания в его случае сигналит о скором переходе в маниакальное состояние.