Fight if you can, trust if you dare

      Какой-то непонятный стук заставляет Минхо проснуться. Он не может понять, откуда он донёсся, но встать оказывается так тяжело, что он просто перекатывается на бок, накрывая голову подушкой. Кровь в висках пульсирует с такой силой, что, Минхо кажется, его голова скоро взорвётся. Он пытается понять, что происходит; сколько сейчас времени, где он находится, и что вчера произошло. Ничего из этого вспомнить не удаётся, но что Минхо знает точно — его голова раскалывается по причине выпитого сегодняшней ночью. Похоже, окончание сессии он отметил на славу.       И снова чёртов стук.       Тихо выругавшись себе под нос, Минхо переворачивается на другой бок, чтобы узнать, откуда исходит этот шум, и пугается стоящего перед ним Галли, что смотрит на него с раздражением, скрестив руки на груди. Так, значит, стучали в дверь?       — Ты вставать сегодня собираешься? — Галли вскидывает бровь, всматриваясь в сонное лицо своего друга.       — Так это ты тут стучишь? — Минхо осторожно поднимается на локтях, приняв сидячее положение. Галли не удосуживается ответить ему, но не сводит с Минхо осуждающего взгляда. Азиат злобно закатывает глаза и, запустив пальцы в волосы, взъерошивает их, — Нафига ты меня разбудил?       — Да потому что пора манатки собирать, через несколько часов выселение, — сухо бубнит Галли и бросает Минхо в лицо его же кофту, что всё это время покоилась на полу, — Выглядишь ты пиздец как плохо, если что.       — Отлично, — с раздражением отвечает Минхо и, сдаваясь постели в объятия, падает обратно.       — Ты оглох, что ли? Вставай, говорю, — Адамс начинает трясти Минхо за колено, за что чуть не получает ногой в лицо. Нахмурив брови, Галли бьёт Минхо по ноге, — Ты драться со мной будешь или как?       — Или как, — язвит азиат, взяв одеяло и замотавшись в такой замысловатый кокон, что любой, кто захочет его распутать, не сможет этого сделать, не свалив Минхо с кровати.       — Ты мне уже надоел, — ровным голосом подытоживает Галли и поджимает губы, ожидая ответа, но его не следует, как и того, что Минхо хотя бы подумывает о том, чтобы сдвинуться с места.       Галли с прищуром смотрит на непонятное нечто, распластавшееся на кровати бесконечно долгие минуты, пока в одно мгновение его глаза не загораются от внезапно посетившей его идеи. С заговорщическим выражением лица Галли тихо приближается к кровати и, ухватившись за край одеяла, резко дёргает ткань на себя. Он с наслаждением наблюдает за тем, как непонятное нечто, завёрнутое в одеяло, с грохотом падает на пол.       — Господи блять, Галли… — страдальчески протягивает Минхо, застывший в позе эмбриона.       — Пора вставать, — громко кричит Галли, после чего скрывается за дверью их комнаты.       Минхо неохотно выпутывается из одеяла, принимает сидячее положение и сонно трёт глаза. Похоже, встать ему всё же придётся. Почему Галли так зол на него? А, ну да… Они ведь так и не помирились. Верно?       Были бы у Минхо ответы на все вопросы, что поселились сейчас в его голове, он бы считался самым счастливым человеком на планете. Будь здесь кто-нибудь, кто может рассказать о том, что вчера случилось… впрочем, сейчас у Минхо нет ни сил, ни времени выяснять этот момент.       Он с грохотом заваливается в ванну, сумев зацепить плечами все углы комнаты. Ноги его совсем не держат, это плохо… Что он успел натворить сегодняшней ночью, раз был так пьян? Минхо хочется думать о том, что ничего сверхъестественного не случилось, но зная себя… это крайне маловероятно.       Ему безумно не хочется смотреться в зеркало, потому что каждое утро выходного дня всё повторяется. Каждое утро Минхо видит одно и то же: уставшее лицо в зеркале, вроде бы своё, но будто незнакомое. Похмелье хорошо снимается с лица тренировками, но не с вечно пьющего разума. Может, он устал от головных болей, может, устал каждое утро выходных дней бороться с желанием проспать до вечера. Но Минхо боится, что не сможет справиться с побочными эффектами безалкогольного отдыха: мысли, и чувства, и злость, и ноющие раны. И чувства.       Минхо упирается ладонями в край раковины, с неохотой заглядывая в зеркало, повторяя этот ритуал каждую неделю. Он ожидал встретить перед собой вновь незнакомое лицо, разочарование в груди, раздражение в глазах. Но он никак не думал, что увидит своё лицо в синяках и запёкшейся крови. Что случилось?       На мгновение Минхо чувствует, как колени подкашиваются от внезапной паники и тёмных мыслей, готовых просочиться в его голову в любой момент, но успевает взять себя в руки, впившись пальцами в край раковины так сильно, что они белеют.       — Что за чёрт… — шепчет себе под нос азиат, мотнув головой несколько раз.       Может, ему это всё почудилось? Но нет — все синяки на месте, кровь никуда не исчезла. Разочарованный, Минхо приближается к зеркалу почти вплотную и, оттянув опухшую губу, наблюдает за тем, как свежая рана расходится и из неё сочится яркая кровь. Ему совсем не хочется быть проблемным, ему совсем не хочется обижать друзей. Он просто хочет оберегать кого-нибудь. Он просто хочет, чтобы кто-то оберегал его.       Очередной стук в дверь ванной комнаты заставляет Минхо отвлечься от мыслей и подпрыгнуть на месте.       — Ну чего?! — раздражённо бросает Минхо, от злости начиная дышать всё глубже. Его когда-нибудь оставят в покое?       — Извини, это я… — неловкий голос по ту сторону двери заставляет Минхо смягчиться.       — Томас? Ты что тут делаешь?       — Зашёл узнать, как у тебя дела, — Томас не повышает голоса, говоря так тихо, что Минхо приходится подойти к двери, чтобы хоть что-нибудь услышать, — Галли сказал, что ты только проснулся. Может, тебе помочь собрать вещи?       Грёбаный Томас.       Минхо поднимает голову к потолку, прикрывая слезящиеся от яркого света глаза. И почему он всегда здесь, когда нужно?       — Я… — Минхо не знает, что ответить. Он не хочет, чтобы Томас видел его в таком виде, но потом до него доходит, что, вероятно, он в курсе того, что случилось. А ещё ему определённо нужна помощь в сборке вещей.       Минхо берётся за ручку двери и медленно открывает дверь перед Томасом. Азиат кивает ему, прищурив один глаз от боли, когда при попытке улыбнуться раны снова расходятся.       — Ну приветик.       — Ты… — Томасу хватает ума замолчать, и он просто в оцепенении смотрит на распухшую скулу своего друга; на синяк под правым глазом и порванную кожу над бровью.       — Выглядишь так, словно ты не рад меня видеть, — ухмыляется Минхо, прислонившись плечом к дверному косяку.       — Не такую побитую рожу, — кисло подмечает Томас, вскидывая бровь и косясь на разбитую губу Минхо.       — Издержки производства, — пожимает плечами Минхо.       — Производства чего? — интересуется Томас.       — Моего характера, — заканчивает Минхо, и Томас не может сдержать смеха.       Минхо наблюдает за смеющимся Томасом, не в силах оторвать от него взгляда, пока тот наконец не успокаивается и не смотрит на него в ответ. Смущённый, Минхо переводит взгляд за спину Томаса, вглядываясь в беспорядок, царящий в его комнате.       — Надо же, красота, — цокает Минхо, скептичным взглядом оценивая бардак позади Томаса. Тот в недоумении оборачивается и, некоторое время обозревая всю комнату, поворачивается обратно к азиату.       — Ты вообще как себя чувствуешь? — неуверенно спрашивает Томас, скривив лицо.       — Заебись, — врёт Минхо, но улыбается, — А ты жив-то?       — Ну конечно, — в недоумении отвечает Томас, косясь в сторону Минхо, — С чего бы мне?       — Да мало ли, — Минхо почему-то страшно не хочется признаваться, что он ничего не помнит. Только пока он не понял, кому именно: Томасу или себе.       — Ладно, — неловко бросает Томас, после чего оглядывается по сторонам, — Так тебе… помочь? — он хмурит брови, наверное, осознавая, какой здесь всё-таки беспорядок.       — Вообще-то помощь не помешает, да, — неохотно соглашается азиат, — Будем считать это платой за мою помощь тебе с твоими проектами. Я, конечно, на другую плату рассчитывал, но раз так, то ладно.       Томас сверлит его уставшим взглядом, кажется, целую вечность, а потом закатывает глаза и отворачивается, уходя прочь.       — Постой, постой! Да пошутил я, пошутил, — Минхо хватает Томаса за руку, наигранно испугавшись, — Мне правда нужна помощь, о, пресвятой Томас. Ну пожалуйста.       — О господи, — глаза Томаса на секунду расширяются, и он качает головой, усмехнувшись, — Ладно, так уж и быть. Но так шутить перестань, правда, надоело.       — Ладно, постараюсь заткнуться, — врёт Минхо, фальшиво улыбаясь и смотря на Томаса с прищуром.       — Хорошо. Иди умойся, а я пока… не знаю. Просто подожду тебя, наверное, потому что не знаю, какие вещи твои… — Томас с нелепой аккуратностью садится на край кровати Минхо, стараясь не задеть ногами лежащие на полу вещи.       — Заходил бы ты ко мне почаще, давно бы начал различать мою одежду, — Минхо быстро скрывается за дверью ванной комнаты, совершенно не нуждающийся в осуждающих взглядах Томаса.       Томас угрюмо качает головой, стараясь не вестись на шутки Минхо. Что хорошего выйдет, если он разозлится или смутится? Он давно понял, зачем Минхо это делает: он просто ждёт реакции. И Томас не позволит ему выиграть. Он, наверное, в десятый раз оглядывается по сторонам, не в силах понять, откуда взялся такой бардак. Наверное, из-за сегодняшнего отъезда все ребята собирались впопыхах.       Томасу, вероятно, повезло с соседями: Фрайпан собрался ещё вчера вечером, поступив как разумный человек, когда пропустил вечеринку. Ньюту же, как оказалось, и собирать-то почти нечего. На его полке с вещами Томас заметил лишь пару кофт и три толстовки. Когда он спросил, почему у него так мало вещей, Ньют отчего-то огрызнулся и сказал, что он не собирается тратить «сраные» деньги на шмотки. Что ж, вполне в духе Липмана.       На самом деле Томас проснулся с грустью на душе, потому что он обещал Ньюту, что сделает прошедший вечер незабываемым, но по итогу ничего не вышло. Не от того, что Томас не мог ничего придумать, он даже не напился в эту ночь, просто всё пошло как-то не по плану, когда сначала Минхо не отходил от него, потом пытался поцеловать его при Ньюте, а на конец ночи отложил громкую драку с парнями из баскетбольной команды.       Ну, по крайней мере Ньют цел. И они целовались. Наверное, много. Томас совершенно не следил за временем, да ему и не нужно было. Моменты, когда они оставались наедине, были самыми тёплыми и тихими на свете. Томасу не нужно было притворяться или скрывать себя; ему не нужно было представлять, каково это — когда ты чувствуешь себя дома. В кои-то веки он это почувствовал.       С Ньютом непросто. Наверное, никогда не будет просто, но с ним Томас знает, кто он есть и что должен делать. Рядом с Ньютом он будто бы понял, зачем дошёл до этого момента своей жизни и для чего старается идти дальше. Ради него. И того, что их ждёт впереди.       Ньют мало говорил, но он не был против, когда Томас молчал. Он не был против и тогда, когда Томасу отчего-то стало невыносимо грустно, а затем волнительно, словно кто-то взял и насильно запихнул в него тревожность, взяв её буквально из воздуха. Все эти часы непонятных настроений Томаса Ньют просто держал его за руку и изредка пинал его кроссовками по голени, когда хотел, чтобы Томас обратил внимание в его сторону. Он делал это осторожно, совсем слабо, но Томас каждый раз улыбался и подолгу смотрел на его лицо. Томас был рад тому, что Ньют доставал его. Ему был приятен тот факт, что Ньют хотел его внимания.       Может, несмотря на все нелепые события прошедшей ночи, Томасу всё-таки удалось сделать что-то. Потому что он не помнит, чтобы раньше они были так близки; чтобы, просто сидя молча, так поддерживали друг друга. Может, Томасу и вовсе не нужно слов и объяснений. В эту ночь он чувствовал, что нужен Ньюту просто от того, как тот смотрел на него, как касался его рук своими холодными пальцами. И Томас надеется греть их ещё очень долго.       Томас слышит, как из ванной комнаты доносятся звуки бурлящей воды в раковине. Это заставляет его задуматься о том, отчего Минхо сделал это только сейчас, потому что, Томас уверен, сидит он здесь довольно долго.       Бесчисленные брызги летят под ноги Минхо с немыслимой скоростью. Когда ледяная вода бьётся о лицо, азиат мгновенно приходит в себя, распахнув глаза от неожиданного холода. Каким-то образом память начинает возвращаться. Минхо вдруг вспоминает, как яркие огни слепили ему глаза, как он сел рядом с Галли, пьяный и волнующийся. Он помнит, как зацепился за фразу одного из парней баскетбольной команды, как началась драка; как он танцевал на поражение, соревнуясь с Терезой. Он помнит, как заметил Томаса рядом с Ньютом. Дерьмо.       Минхо снова плещет себе водой в лицо. В голове всплывает громкая музыка, чей-то потешливый смех, возмущение Галли о том, как сильно Минхо напился. Снова. Ещё один всплеск воды в лицо. Руки Терезы на его плечах, пьяный смех Томаса, чувство боли при ударе по рёбрам; слабая улыбка Галли, пьяные глаза Галли, пятый стакан в его трясущихся пальцах, миллионы собственных пьяных улыбок, посланных лишь в его сторону; ощущение чужой крови на своих костяшках, крики Терезы, рьяной голос Алби, руки Галли, что оттаскивали его от других как можно дальше, когда он захлёбывался собственной кровью; тревожные глаза Томаса, недоумение на лице рядом стоящего Ньюта; тепло, разносящееся по венам, горячее сердце, разбитые губы, свирепый оскал в отражении зеркала.       Минхо подставляет голову под кран, позволяя воде облепить себя со всех сторон; позволяя ей намочить волосы и воротник футболки, залить весь пол. Он позволяет себе ощутить, как струйки холодной воды бегут по рукам, забираясь под футболку, цепляясь за локти и пальцы. Как ему хочется утонуть.

***

      — Где там Минхо копается, чёрт бы его побрал? — взрывается Тереза, спрашивая об этом, наверное, в тысячный раз и тряся ногой в такт какой-то песне, что доносится из динамика её телефона.       — Да какая тебе разница? — не выдерживает Галли, угрюмо листая книгу, которую он давным-давно прочитал вдоль и поперёк, — Ты разве его ждать собиралась?       — Нет, — отрицает девушка, взмахнув волосами и умудрившись зацепить ими лицо рядом сидящего Алби. Тот раздражённо всплескивает рукой, отмахиваясь, — Я просто не понимаю, что там можно у него собирать.       — Себя, например, — чопорно подмечает Алби, остерегающе уткнувшись в комикс, когда замечает на себе недовольный взгляд Галли.       — Так вы, типа, помирились?       Галли бегло косится в сторону наконец пробудившейся от гнева Терезы, что сейчас смотрит на него с интересом. Подперев лицо ладонью, она зажала ею свои длиннющие волосы. Галли очень не хочется отвечать не только на этот вопрос, а говорить вообще, поэтому он с пустым выражением лица возвращается к прочтению книги, оставив Терезу оскорблённой теряться в догадках.       — Ты мог хотя бы сделать вид, что хочешь ответить, — обиженно буркнув, Тереза отворачивается к Алби и кладёт свою голову ему на плечо.       — Зачем мне врать, — безразлично подмечает Галли, вскинув бровь.       — Ну ты и… — Тереза, не успев закончить свою мысль, умолкает. Она смотрит на только что вошедшего Минхо с широко раскрытыми глазами, — Ну у тебя и видок, Минхо. Жесть.       — Спасибо, — с кислым лицом Минхо садится напротив Терезы, избегая смотреть на Галли. Он знает, что увидит в его глазах: осуждение и злость. Эти эмоции были настолько ему знакомы, что Минхо, наверное, давно должен к ним привыкнуть. Но он не может, — А вы как себя чувствуете?       — Ты серьёзно спрашиваешь у нас, как дела, когда сам похож на отбитое мясо? — с усмешкой спрашивает Алби.       — Ну а чё, мне теперь не спрашивать, что ли? — возмущается Минхо, походивший сейчас на маленького, надутого на взрослых ребёнка.       — Минхо, тут, конечно, ничего удивительного, — вставляет своё слово Тереза, — Просто, чёрт… Ты мог без зубов остаться.       — Да насрать, — Минхо машет рукой в сторону подруги, и не врёт. Ему действительно плевать, останься он без зуба, глаза или головы. Он никогда никому не позволит оскорблять его команду. Он никогда не посмеет уйти проигравшим. Только победителем, — Я так понимаю, все свои шмотки уже собрали?       — Да. А ты, смотрю, только закончил, — неожиданно подавший голос Галли удостаивается удивлёнными взглядами всех присутствующих, — Ты там три чемодана собирал?       — Да уж, — Алби решает поддержать Галли, чтобы разбавить неловкость, повисшую над ними всеми, — Тереза и то быстрее тебя собралась.       — Я что-то не поняла, — защищаясь, Винтер в недовольстве вскидывает бровь, уставившись на Алби.       — Ну да-да, я нажрался в стельку, подрался с громилами, чуть не сдох, снова с похмелья, — взяв банку пива из холодильника, Минхо садится обратно на место, чопорно щёлкнув крышкой, — Я прекрасно понимаю, к чему вы ведёте. По-вашему, я совсем идиот?       — Нет, — виновато отвечает Тереза.       — Да, — беспристрастно отвечает Галли.       Алби же просто ржёт. Минхо качает головой, не в силах вынести здесь ни одного из них, но всё-таки усмехается, потому что знает, так его больше никто не будет осуждать; что совсем скоро, когда он уедет домой, никто даже не обратит внимания в его сторону. Поэтому Минхо делает глоток и позволяет друзьям бросать едкие комментарии в свою сторону, наслаждаясь моментом и запоминая его, так, чтобы этого хватило на весь месяц.

***

      — Я могу войти?       Ньют в недоумении косится в сторону только что вошедшего Томаса.       — Это и твоя комната, конечно, ты можешь войти.       Потоптавшись на месте какое-то время, Томас пересекает порог и оказывается рядом с сонным Ньютом, что сейчас сидит на полу, закручивая каждый засохший тюбик краски.       — Тебе… помочь?       Ньют косо смотрит в сторону Томаса и кивает в молчаливом согласии. Всё ещё чувствуя себя неловко, Томас опускается на колени рядом с Ньютом, принимаясь помогать ему закручивать тюбики краски. От его глаз не смогло укрыться то, с какими нервными движениями сопровождается каждое действие Ньюта.       Ему вдруг становится интересно, что Ньют вообще собрался делать целый месяц, вдали от университета. Есть ли у него место, где он будет жить всё это время? Будет ли он занят чем-то, кроме игры на гитаре и наркотиков? Последняя мысль приводит Томаса в очередное уныние. Ему не верится, что он никак не может повлиять на Ньюта в данном вопросе, но сейчас эту тему поднимать будет совсем неуместно.       — Слушай, Ньют… — нервными движениями Томас старается закрутить очередной тюбик краски, но крышка никак не хочет поддаваться. Возможно, в этом виноваты дрожащие от волнения пальцы, — Как ты собираешься провести каникулы? Где?       Ньют не отвечает ему, лишь продолжает возиться с кистями и палитрой, протирая их тряпкой с такой тщательностью, что, Томасу кажется, ему это всего лишь видится. Ведь Ньют никогда не был поклонником чистоты, а хранить свои художественные принадлежности в порядке и вовсе никак не вяжется с его обычным поведением. Значит ли это, что Ньют волнуется? Вероятно. Но от чего?       В течение нескольких минут Ньют так и не удосуживается ответить на вопрос, поэтому они продолжают в молчании заниматься сбором вещей. Томас в очередной раз косится на Ньюта, не сумев совладать с собой, чтобы не смотреть на его спокойные, красивые глаза, или не сверлить взглядом золотистые пряди волос, небрежно смягчённые зимним солнцем. Солнцем, что изредка заглядывает в окно, заполняя их тусклую комнату светом.       В помещении становится непростительно тихо, и от этого так неуютно, что Томасу внезапно хочется заговорить. Он наблюдает за тем, как Ньют, наконец разобравшись с последними тюбиками красок, начинает убирать гитару в чехол. И делает он это так бережно, что у Томаса щемит сердце. Редко можно наблюдать такую картину, когда Ньют делает что-то с аккуратностью и любовью.       — Так где ты остановишься? — Томас, решивший продолжить расспрос, опускает взгляд в пол, когда Ньют недовольно поворачивает голову в его сторону.       — Дома, где ж ещё, — с издёвкой отвечает Ньют, усмехнувшись, — Ты думал, я на улице живу?       Томас тут же жалеет о своём вопросе, задумавшись над тем, что он действительно мог бы предположить такое. По крайней мере от того, как иногда выглядит Ньют: весь взлохмаченный, сонный и болезненно бледный. Но о таком лучше помалкивать, поэтому Томас уклончиво отвечает:       — Нет, но, я подумал, что тебе может быть некомфортно жить в том месте, где ты вырос.       Ньют смотрит на него с нескрываемым интересом и удивлением. От его ушей не укрылось того, что Томас сказал «место, где ты вырос». Он не назвал это домом. Ньют морщится.       — Разве ты живёшь не там, где тебе не хочется быть? Томас отвечает на этот упрёк мрачным молчанием, на что Ньют лишь пожимает плечами и, присев на корточки, начинает собирать разбросанные по периметру кровати книги.       — И всё-таки, что ты будешь делать весь месяц? — не унимается Томас.       Ньют устало вздыхает и, бросив попытки затолкнуть вторую стопку книг в спортивную сумку, поднимает глаза на Томаса.       — А ты как думаешь?       Томас медлит с ответом, серьёзно не зная, что тут можно сказать. Он уже озвучил себе свои мысли по этому поводу, и они ему не понравились.       — Может, ты мне скажешь, чтобы избавить меня от мучений теряться в догадках? — скептично выгнув бровь, Томас бросает рассерженный взгляд на Ньюта.       Тот лишь довольно скалится и, вновь уткнувшись носом в книги, неопределённо пожимает плечами. Стараясь не вестись на провокацию, Томас медленно выдыхает через нос, подавляя вспыхнувший в нём гнев. Раздражение ему здесь не поможет. Томасу, кажется, вообще ничего не поможет, кроме как заболтать Ньюта до смерти.       — Ньют.       — Мм?       — Ты надо мной издеваешься? — Томас, скрестив руки на груди, жалобно смотрит в сторону Ньюта. Тот лишь кивает в ответ. Это вызывает очередную вспышку гнева, но Томас задвигает её в дальний угол сознания, — Ну прошу. Я всё-таки переживаю.       — О чём?       — За тебя, — отрезает Томас, размышляя о том, действительно ли Ньют не понимает этого или это его очередная издёвка.       — А что тут переживать? Буду лежать на кровати и смотреть в стену, в общем-то, как и всегда, — задумчиво проговаривает Ньют, на мгновение устремив взгляд к потолку, — А ты? Хотя постой, дай угадаю. Будешь каждый день выходить на пробежку, грустно смотреть в окно и спать с клюшкой в обнимку?       Щёки Томаса вспыхивают, и он поспешно отворачивается. Он не знает, что привело в замешательство больше: то, что Ньют счёл за лучшее бросить Томасу в лицо его меланхоличный нрав, или то, что он назвал стик клюшкой. Томас решает зацепиться за второе.       — Вообще-то это называется стиком, а не клюшкой, — с явной злобой подмечает Томас, недовольно засопев.       — Называй как хочешь, от этого суть не меняется, — Ньют в очередной раз пожимает плечами, не скрывая того, что ему плевать на лакросс в принципе.       — Почему ты в команде? — задаёт вопрос Томас, и его голос звучит грубее, чем ему бы хотелось.       — О боже, только не это, — Ньют поднимается с корточек и пересекает половину комнаты, за мгновение оказавшись около Томаса, — Только не нужно затирать мне сейчас про спорт. Не тот момент, Нейланд. Потом как-нибудь.       Стойко выстояв это внезапное нападение на личное пространство, Томас строит недовольную гримасу, вскинув бровь.       — Ну, ты же на другие вопросы не отвечаешь. Что мне ещё делать?       — Заткнуться, — вопросительным тоном отвечает Ньют.       Это кажется грубее, когда они в отношениях. Томас морщится, чувствуя, как злоба и обида наполняют его сердце. И всё-таки с Ньютом всё ещё что-то не так. Может, поэтому он грубит сейчас?       — Почему ты не хочешь отвечать мне, Ньют?       Очередное молчание вместо ответа сопровождается раздосадованным взглядом Томаса.       — Что-то происходит, да?       — Где? — сухо спрашивает Ньют.       — Я не знаю. Ты мне скажи.       Ньют раздражённо поджимает губы и смотрит Томасу в лицо.       — Ну что ты хочешь от меня услышать? Я не знаю, чем буду заниматься. Играть на гитаре, долбить наркоту. Может, читать? Я не загадываю наперёд.       Разозлённое сердце Томаса за мгновение опустошается. Едкие, цепляющие слова, полные упрёков, так и норовятся слететь с губ, но разум Томаса на этот раз оказывается быстрее его острых чувств.       — Мог бы просто сказать, что не знаешь, вот и всё, — как-то неуверенно заканчивает Томас, явно обиженный таким поведением Ньюта.       Обессилив от расшатавших его нервную систему эмоций, он садится на край своей кровати, устремив взгляд куда-то в пространство.       Помаячив около окна какое-то время, Ньют садится на край стола и сверлит Томаса нечитаемым взглядом.       — Томас.       — Да? — машинально отвечает Томас совершенно безжизненным голосом.       — О чём ты думаешь? — Ньют по-птичьи склоняет голову набок, не сводя с Томаса тёмных глаз.       — Не знаю… ни о чём, — Томасу хочется сказать, что он соврал, но он действительно не знает, о чём он думал эти минуты. Наверное, обо всём сразу. И, похоже, что Ньют об этом догадался, потому что в следующее мгновение он спрыгивает со стола и идёт в сторону кровати Томаса.       — Я тебя обидел? — спрашивает Ньют так искренне, что Томас ему верит. Правда, странным ему кажется факт того, что он действительно посчитал это нормальным разговором.       — Ты что, не знаешь, как общаться с людьми? — Томас поднимает глаза и с явной усмешкой смотрит на Ньюта.       — Да, — без смущения и обиды отвечает Ньют, будто этот факт всегда был чем-то очевидным, — А ты?       — Я? Вообще-то я умею общаться с людьми, — нахохлившись, возмущается Томас, — Да что я… Я что-то не так сказал? В смысле…       Не удержавшись, Ньют начинает смеяться. Томас замирает, не в силах оторвать удивлённых глаз от Ньюта; от его губ, расплывшихся в улыбке, и глаз, внезапно оживших и искренних. Помнит ли он, когда в последний раз заставал Ньюта за искренним, неловким смехом? Вряд ли.       — Ладно, извини, — успокоившись, Ньют садится на корточки напротив Томаса, положив ладони ему на колени, видимо, за тем, чтобы удержать равновесие и не плюхнуться на пол, — Я не хотел тебя обидеть. Честно.       Смех Ньюта, а потом ещё и его извинения приводят Томаса в такой диссонанс, что он лишь смотрит на Ньюта непонимающими глазами, не удостоив его хотя бы кивком. Ньют на это лишь ухмыляется и, наклонившись к Томасу, легко чмокает его в губы.       — В следующий раз буду осторожнее, — похлопав Томаса по коленям, он резким движением поднимается с корточек и устремляет взгляд в сторону окна, — Мне уже пора. Спасибо за помощь.       Пока Томас приходил в себя от странных слов и действий Ньюта, он и не заметил, как тот уже собрал вещи в охапку и покинул комнату. И действительно: похоже, вещей у Ньюта и вправду очень мало, раз он сумел сгрести их двумя руками, не возвращаясь сюда второй раз.       Подлетев к окну, Томас поднимает раму и, сопротивляясь ветру, обдавшим его лицо холодом, видит Ньюта, что сейчас открывает дверцу своей машины.       — Ньют! — Томас кричит так громко, что несколько студентов, находящихся на лужайке около дороги, подскакивают от испуга и недовольно косятся в сторону его окна.       Ньют вопросительно смотрит на него в ответ, вскинув светлую бровь. Томас на это лишь скромно улыбается.       — Если я буду писать тебе, ты хотя бы ответишь?       — Хотя бы? — Ньют, вскинув брови, усмехается, — А что тебе ещё нужно?       — Просто ответь мне, хорошо? — Томас кричит ещё громче, распугав всех прохожих, и удивляется тому, как же ему на это сейчас плевать.       — Не обещаю, но постараюсь, — с этими словами Ньют скрывается за дверцей автомобиля.       Томас слышит каждый глухой стук своего сердца, не веря тому, что сегодня Ньют первым поцеловал его, будучи абсолютно трезвым. Возможно, последнее утверждение может оказаться неверным, но сейчас Томаса это ни капли не смущает.       Краем глаза он замечает красный капот знакомой ему машины, и в животе внезапно начинает расползаться что-то тёмное и тяжёлое. Мать уже приехала за ним, значит, и ему пора выходить. Выдохнув несколько раз, Томас старается согнать румянец с щёк, чтобы избежать никому ненужных расспросов. Может, этот месяц будет долгим и тяжёлым, но теперь Томасу хотя бы есть к кому возвращаться.