Fight if you can, trust if you dare

      — Не смей кричать на мать!       — Я не кричу, просто говорю, что тебе пора остановиться.       Томас прикрывает уставшие веки, слушая ругань матери и сестры. Он зажмуривается с такой силой, что перед глазами начинают мигать разноцветные вспышки, и голова идёт кругом. Каникулы начались лишь шесть дней назад, а ему уже хочется обратно в университет. Он действительно не мог представить, как переживёт этот месяц наедине с матерью.       Как только Томас ступил на порог своего дома, он тут же начал вести обратный отсчёт до поездки в университет. Словно заключённый, он вычёркивает один прожитый день из календаря в своей голове, пытаясь порадоваться тому, что до возвращения остаётся всё меньше времени.       Странно, наверное, хотеть вернуться обратно на учёбу. Добрая часть студентов поседела бы, услышав мысли Томаса. Но ему действительно нужно туда. Там его, по крайней мере, ждут. Там поле, там его друзья, там есть Ньют. А здесь нет ничего, что могло бы привести его в чувства хотя бы на какое-то определённое время. И даже новость о Кейтлин, которая пробудет вместе с Томасом всё то время, что он вынужден чахнуть здесь, не добавляет ему никакого оптимизма. Томас сомневается, что она останется здесь и снова не сбежит в один день, словно по часам. Ему очень не хочется таить обиду на свою сестру, но горечь предательски разъедает сердце каждый раз, когда он узнаёт, что она пропала. Опять.       Томас нервными шагами покидает гостиную, проносясь мимо кухни с такой скоростью, словно бежит марафон; он отчаянно не хочет попасть в этот водоворот ругани, который, как обычно, затеяла его мать. Он даже не смог понять, что стало причиной скандала: возможно, мать снова подняла тему с работой Кейтлин (ей никогда не нравилось, что Кейтлин живёт не с ними), а может, Кейтлин не выдержала и съязвила матери в ответ.       В любом случае, Томас не хочет в этом разбираться, поэтому, прокравшись на второй этаж и заперевшись в комнате, он с отчаянием уставшего ребёнка падает на кровать лицом вниз. Как бы ему хотелось провалиться сквозь неё, улететь на далёкую планету и не слышать ни бранных слов матери, ни свои собственные крики у себя в голове.       Спустя какое-то время Томас наконец отрывает лицо от подушки и, сняв телефон с блокировки, принимается искать в контактах номер Ньюта, щуря один глаз от неприятного света, что исходит от экрана. Он помнит, что Ньют сказал ему в их последнюю встречу перед отъездом: он постарается ответить. Не обещание, но уже что-то, хоть какая-то надежда, по крайней мере для Томаса. Но сейчас к концу подходит шестой день его прибывания здесь, а Ньют даже не читал сообщения, которые послал ему Томас в первый день их разлуки; и во второй, и в третий.       С горестным вздохом Томас переворачивается на спину, отбросив телефон в угол комнаты да с такой силой, что он задевает лампу, которая всё это время покоилась на столе, и та разбивается. Раздражённый пуще прежнего, Томас бубнит себе под нос все ругательства, которым научился у Минхо, и переворачивается на бок, подтянув колени к груди и прижав одеяло к телу дрожащими пальцами. Крики всё не прекращаются. Это просто невыносимо.       Томас заставляет себя подняться с кровати, чтобы добраться до ноутбука, а заодно и поднять телефон с пола. Внезапная усталость накатывает с такой силой, что он еле волочет ноги до своего рабочего стола. Сонно поморгав и попытавшись вспомнить свой пароль для разблокировки ноутбука, Томас обессиленно падает в кресло, пытаясь отогнать туман из головы.       Сквозь пелену усталости ему, наконец, удаётся ввести верный пароль. Томас включает музыку практически на полную громкость в надежде заглушить стремительно развивающийся скандал на кухне. Он опустело пялится на экран первые две проигранные песни, пока наконец не отводит взгляд и не смотрит вдаль комнаты, пытаясь высмотреть в темноте свой телефон. Может, нужно позвонить Минхо. Тогда точно придётся встать.       Сделав ещё несколько нелепых движений и подобрав чёртов телефон, Томас садится на широкий подоконник, скидывая оттуда все свои книги и журналы одним яростным движением ноги. Он не уверен, что музыка не будет мешать их разговору, но у него нет ни сил, ни желания делать её тише. Плевать, он просто послушает Минхо, больше ему ничего не нужно.       «Только бы он взял трубку», — думается Томасу. С мольбой во взгляде он смотрит в экран телефона, наблюдая, как идёт дозвон, но никто не отвечает на звонок. Кажется, мелочь, но Томас начинает нервничать ещё сильнее, и без того запуганный до смерти. Долгие секунды он сидит абсолютно неподвижно, пытаясь наладить ментальную связь с Минхо и мысленно прося его ответить на звонок.       Окружённый лишь темнотой, Томас беспрерывно шепчет «возьми трубку» куда-то в пустоту. Его уставшие глаза начинают слезиться от синего света, исходящего от экрана, но он продолжает сверлить взглядом телефон, не обращая внимания на боль и дискомфорт.       Томас не знает, сколько может так просидеть. Но он знает, что ему необходимо что-то, чтобы отвлечься от того, что происходит; чтобы физически перестать ощущать дискомфорт и тревогу, что он обычно и чувствует, когда находится дома. Что, если Минхо тоже не будет отвечать на его звонки, как это делает Ньют? Что, если Кейтлин сейчас уйдёт из дома, оставив его на растерзание матери? Что, если он застрянет здесь навечно, потеряв ту сладостную свободу, о которой мечтал со средней школы?       — Томас, ты меня слышишь?       Томас в оцепенении вертит головой по сторонам, пытаясь сообразить, кто его позвал. И когда он переводит взгляд на экран телефона, то понимает, что это говорит ему Минхо. И, судя по тому, что видит Томас, висит Минхо на трубке уже почти две минуты. Неужели он столько молчал?       — Алло? — неуверенно подаёт голос Томас.       — Ну наконец-то! — в динамиках гремит недовольный голос азиата, — Я думал, тебя похитили! Отвечай, если приспичило самому позвонить, дурень.       Томас мог бы разозлиться, но сейчас слова Минхо лишь вызывают у него улыбку. Этих упрёков, обычно раздражающих и неуместных, ему действительно сейчас и не хватает.       — Нет, прости, я просто… задумался, — врёт Томас. Или не врёт. Вообще-то, он сам не понял, почему отключился и пропустил ответ Минхо.       — Опять задумался? — громкий голос Минхо снова сотрясает динамик, — Смотри, так всю жизнь и просрёшь, пока задумываться будешь.       — Как дела? — пропустив очередной подкол мимо ушей, Томас прислоняется лбом к холодному стеклу, наблюдая за проезжающей машиной. Своими колёсами она рассекает чистый слой снега и сворачивает за угол, скрываясь с места преступления. Томас начинает бездумно тарабанить пальцами по оконной раме, — Чем ты занимаешься? Неделя всё-таки прошла.       — Вообще-то ничем, — в голосе Минхо слышится насмешка, правда, непонятно, к кому она обращена, — Хожу на тренировки каждый день, практикуюсь в меткости, wall-ball*, ну, ты понимаешь.       — Да-да, конечно, — Томас хмурится от мысли, что Минхо мог посчитать его некомпетентным в вопросах лакросса. Взвесив все варианты своего мнения, Томас приходит к выводу, что он сам загоняет себя в рамки плохих мыслей, поэтому отбрасывает переживания по этому поводу в дальний угол своего сознания, — Подожди, а где ты практикуешься?       — Ну… — Минхо замолкает на несколько секунд, похоже, обдумывая свой ответ, — Скажем так: у меня на заднем дворе полно места, плюс есть весь инвентарь для того, чтобы тренироваться самостоятельно.       — Ничего себе! — мысль о дополнительных тренировках приводит Томаса в восторг, но это чувство мгновенно исчезает, когда он понимает, что такой роскоши ему точно не светит.       — Да, здорово, скажи? — самодовольный голос Минхо по ту сторону заставляет Томаса закатить глаза и покачать головой, — Приезжай как-нибудь в гости. Я тебя потренирую.       Ответом на реплику Минхо служит напряжённое молчание, но азиат принципиально не нарушает его, видимо, ожидая более интересного ответа от своего собеседника, чем если бы он продолжил говорить что-нибудь глупое.       — Это сейчас шутка такая? — ровный голос Томаса наконец режет тишину, — Если нет, то я вешаю трубку.       Взрывной смех Минхо врывается в уши Томасу, и становится так громко, что ему приходится отодвинуть телефон от себя как можно дальше.       — Ты ведь знаешь, как я люблю тебя дразнить? — весёлый голос Минхо действует Томасу на нервы ещё сильнее, и тот лишь прикрывает глаза, устав от их разговора всего за какие-то минуты, — А у тебя как дела? Почему почти в ночи решил мне позвонить? Соскучился?       — Я правда сейчас повешу трубку, Минхо, — с похоронной серьёзностью отвечает Томас.       — Ладно, ладно! Я шучу, извини, не злись. Так всё-таки… Как дела?       Томас устало вздыхает, пытаясь решить, сказать правду или продолжить лгать.       — Ну, неплохо. Скучновато вообще-то, — в конечном итоге врёт Томас, решив оставить правду на более подходящий случай, — Не знаю, чем буду заниматься ещё три недели.       — Смотри не застрелись там, ты нам нужен на поле.       — Так, значит, тебя волнует только то, что я играть не смогу? Классненько, спасибо, — Томас бросает обвинения в сторону Минхо с издевательским тоном.       — Ну, а ты как думал? Всё ради игры, или как-то так, — Минхо усмехается.       Томас медлит с ответом, отвлёкшись на хлопья снега за окном, что начали облеплять стекло с молниеносной скоростью.       — Ну чё ты там завис опять?       — А? А, извини. У нас снег пошёл, — Томас запоздало понимает, что ничего не ответил на изречение Минхо об игре, — Да-да, я так и понял.       — Ты что, отвлёкся на снег? — в голосе Минхо вновь появляется эта знакомая Томасу насмешка, но более мягкая и дружелюбная, — Не знал, что ты такое дитя.       — Я не дитя, — дуется Томас, ловя себя на мысли, что дуется он как настоящее дитя. Минхо вновь смеётся.       — Ладно, как скажешь. На предстоящей тренировке мы это и проверим.       — До неё ещё несколько недель, — со скепсисом в голосе отвечает Томас.       — Ну да, я в курсе. Ладненько, мне правда пора. Позвонишь мне завтра? Может…       — Да, конечно, — своим молниеносным ответом Томас перебивает Минхо, за что ему становится стыдно, как и за то, что он так быстро согласился.       — Вот и отлично. Тогда до завтра, Томас.       — Ага, давай.       — Не грусти, — после этих слов Минхо отключается.       Томас закрывает глаза, откинув голову назад. На душе стало определённо легче, и крики, кажется, наконец прекратились. Что ж, этот вечер мог пройти хуже, а может, и нет. Открыв глаза и устремив взгляд в окно, Томас наблюдает за тем, как мелкие снежинки скатываются по стеклу, безостановочно тая и теряясь в деревянной раме. Он лишь медленно кивает, пытаясь показать снежинкам, что понимает их, ведь чувствует себя он точно так же.

***

      Минхо тупо смотрит в тетрадь, пытаясь прочесть то, что написано на полях его же собственной рукой. Изо всех сил стараясь вдуматься в стратегию игры, которую Минхо сам и придумал, он никак не может сосредоточиться на том, что нужно.       В конечно итоге Минхо подрывается с места, вскочив из-за стола так резво, что чуть не опрокидывает стул. Идиотский Галли, который не отвечает ему уже второй день, и идиотский Томас, который думает, что умеет лгать, но забывает при этом сменить настроение своего голоса. Почему он не может сказать ему правду? Что с ним происходит?       Понимая, что ответа Минхо ни от кого не дождётся, он плюёт на несчастные попытки сосредоточиться на своих записях и, захватив с собой всю экипировку, спускается на первый этаж. В доме как обычно так тихо, что Минхо давно начал сомневаться, живёт ли здесь кто-нибудь, кроме него.       Не то чтобы Минхо испытывает грусть или дискомфорт от того, что почти всё время он проводит в одиночестве в этом по-настоящему огромном трёхэтажном доме (лишь на одном этаже насчитывается четыре комнаты). Он перестал чувствовать себя плохо от этих мыслей ещё лет в одиннадцать. Наверное, тогда он осознал, что сблизиться с родителями у него никогда не получится. И как бы ему, ещё ребёнку, ни хотелось родительской любви или внимания, он был вынужден воспитываться независимым, расти самому по себе.       Отправившись на кухню за стаканом воды, Минхо подпрыгивает от неожиданности, когда слышит, как хлопает входная дверь. Наверное, кто-то из родителей поехал по своим делам. Забавно, что Минхо до сих пор не знает расписания своих родителей, и если у него спросят, где сейчас находится его мать, он вряд ли сможет на это ответить. Он видится с ними так редко, что уже потерял счёт времени, когда они разговаривали в последний раз.       Проклиная и злясь на себя за очередной приступ грусти, Минхо идёт на задний двор со стиком в одной руке и экипировкой в другой, надеясь, что тренировка поможет ему перестать чувствовать себя самым маленьким человеком на земле.

***

      Томас поворачивает голову в сторону выхода, услышав стук. Похоже, стучали в его дверь.       — Да? — неуверенно спрашивает Томас, страшно надеясь, что это не его мать.       — Хэй, Том, могу я войти? — дружелюбный голос сестры доносится по ту сторону двери, и Томас в мгновение расслабляется.       — Да, ты можешь войти, — с непонятной грустью в голосе отвечает Томас. Он очень боится увидеть на лице Кейтлин злобу или грусть, но, войдя в его комнату, она кажется бодрой и спокойной, как всегда.       — Ну как ты здесь, малыш? — она садится на край кровати, обеспокоенно рассматривая лицо брата.       Она всегда зовёт его «малышом», и, странно, но самого Томаса это никогда не раздражало и не смущало. Ему нравится знать, что он может остаться ребёнком хоть где-нибудь, для кого-нибудь.       В ответ он лишь пожимает плечами, устремив расстроенный взгляд в подушку, в которую он вжался левой стороной лица, распластавшись на кровати спиной вверх.       — Мама тебя напугала, да? — Кейтлин поджимает губы, поморщив веснушчатый нос.       — Нет, просто… не люблю, когда она кричит, — неубедительно заканчивает Томас, на что Кейтлин лишь кривит губы.       — Да уж, ты тут всего неделю, а она уже всем умудрилась мозг вынести, — какое-то время она напряжённо молчит, но за одно лишь мгновение на её лице расцветает тихая улыбка, — Ну это ничего, зато мы можем так много времени провести вместе, вау! Давненько такого не было. Мне жаль.       — Всё в порядке, ты не обязана… — Томас понимает, что если продолжит, то Кейтлин лишь начнёт спорить с ним, поэтому решает скромно замолчать.       — Так что, как там в университете? Появились друзья? Рассказывай, — Кейтлин энергично хлопает Томаса по бедру в немой просьбе подвинуться и дать ей место, чтобы нормально сесть. Томас цокает в ответ на её просьбу, но всё-таки двигается влево, давая Кейтлин пространство уместить себя на кровать.       И Томас начинает рассказывать. Он говорит о лакроссе, о своей специальности; о том, какие странные и вместе с тем смешные вечеринки устраивает группа скульпторов, какая сложная сессия у них была, а это лишь половина первого семестра! Кейтлин слушает Томаса с настоящим интересом; она вздыхает или смеётся во весь голос, как требует того ситуация.       Томас всегда любил рассказывать Кейтлин обо всём, но о Ньюте пока решил умолчать, сомневаясь в её реакции. Не от того, что Ньют — парень, а просто потому, что на самом деле Ньют не простой парень. Он наркоман и, что-то Томасу подсказывает, что дело не только в этом. Он всё ещё держит в голове тот давний диалог в раздевалке между Галли и Минхо, где они обсуждали Ньюта и его состояние. Только что с ним происходит, Томас так и не выяснил.       — Ну а романтический объект появился, а? — Кейтлин с прищуром и улыбкой на лице косится в сторону Томаса.       Томас лишь ёрзает локтями по простыне и бубнит что-то невнятное, за что Кейтлин толкает его в плечо.       — Ну колись давай. Я не кусаюсь, ты же знаешь.       — Отстань, Кейт.       — Да я ведь серьёзно! — сестра снова пинает его, но теперь в бок, — Мне интересно. Том, ну скажи.       — Ладно, — Томас сдаётся и, выдохнув, кивает, — Есть один парень…       — Это уже что-то интересное, — Кейтлин ловит неодобрительный взгляд Томаса, но лишь пялится на него в ответ, — Как его зовут?       — Ньют, — еле слышно произносит Томас, словно боится, что, произнеся это имя вслух, оно развеется по ветру.       — Красивое имя, — задумчиво проговаривает Кейтлин, — Вы на одном факультете? — Нет, он с факультета живописи.       — Ого, это очень здорово, — словно в подтверждение своим словам, Кейтлин кивает, — И давно вы встречаетесь? — Мы не… — Томас хочет возразить, но тут же понимает, что они, вообще-то встречаются. Он хмурит свои густые брови, — Не помню, если честно…       Кейтлин лишь посмеивается в ответ, фальшиво осуждая Томаса за то, что тот не помнит начала отношений с его первым парнем, за что получает несильный удар по щиколотке.       — А у тебя кто-нибудь есть? — задаёт встречный вопрос Томас.       Странно, но у Кейтлин действительно никогда не было серьёзных, продолжительных отношений. Он сумел запомнить лишь двух парней, но только потому, что они были весьма неожиданными гостями (спускаясь ранним утром на кухню, Томас видел, как Кейтлин вместе со своим парнем завтракают. Причём выглядели они всегда так, словно не спали всю ночь. Чем именно они занимались, у Томаса не было никакого желания узнавать, поэтому он молча шёл обратно к себе в комнату).       — Да нет, тут успей в эти отношения нырнуть. Всё свободное время отнимает работа, — Кейтлин машет рукой куда-то в сторону, подтверждая этим свои слова, — С этим обычно как-то сложно, согласен?       Томас кивает, вглядываясь в улыбающееся лицо совей сестры, но не может разглядеть в её глазах ту же улыбку, что сейчас покоится на её губах. Он прекрасно помнит этот взгляд. Он видел его миллионы раз: перед тем, как сбежать на несколько недель, Кейтлин всегда так улыбалась, словно не могла вынести всего того, что может произойти с её жизнью дальше. Томас всегда гадал, от кого или чего она бежит, и чего боится.       — Что ж, ладно, сегодня тебя больше мучить не буду, — Кейтлин слабо трясёт Томаса за ногу, после чего поднимается с постели, — Мне нравится вот так сидеть и разговаривать. Может, повторим? Не завтра, конечно, — она с сомнением смотрит в сторону Томаса, видимо, пытаясь угадать его реакцию на её слова, — Думаю, такими темпами я тебе быстро надоем с твоим Ньютом.       — Да, надоешь, — бурчит Томас, насупившись, — Если ты будешь говорить только о Ньюте, я буду молчать.       — О господи, угроза века, — закатив свои светлые большие глаза, она скрывается за дверью, — Доброй ночи, мелкий.       А вот это прозвище Томаса всегда раздражало. Он поджимает губы в недовольстве и бросает подушку в дверь.       — Прекрати меня так называть!       — Как-нибудь в другой раз, — доносится весёлый голос Кейтлин по ту сторону двери.       Томас падает обратно на кровать, делая музыку тише и постепенно проваливаясь в глубокий сон. Странно, но у него получается уснуть с улыбкой на лице, несмотря на то, где он находится. Кажется, этот дом не видел улыбок очень много лет. И, возможно, следующая улыбка появится очень и очень нескоро, а может, и вовсе никогда.

***

      Минхо не мог найти себе места так долго, что в итоге просто завалился на кровать и натянул наушники. Теперь, лёжа с закрытыми глазами и проваливаясь в ритмичные басы музыки, свирепо бьющих по барабанным перепонкам, он пытается унять тревогу, не позволяя сердцу вылететь наружу.       Растерев холодное от волнения лицо руками, Минхо вновь подносит телефон к лицу, читая сообщение, потревожившее его в тот момент, когда он планировал провалиться в глубокий сон. Кусая губы, Минхо откидывает мобильный в сторону и, нервно моргая, обводит взглядом тусклый потолок, больше похожий на незримую чёрную дыру, в которой можно потеряться.       Минхо подскакивает с постели, стащив наушники с головы как раз в тот момент, когда раздаётся звонок в дверь. Оставив свой телефон в одиночестве лежать на тёплой постели, он несётся на первый этаж, пробежав так быстро, что дверь комнаты за ним захлопывается.       Непрекращающиеся басы продолжают разрывать динамики наушников, а экран телефона светится синим, злобно выкрикивая последнее сообщение, увиденное Минхо.

«Я там больше не могу. Можно приехать?»