Fight if you can, trust if you dare

      Галли идёт по обочине и наблюдает за тем, как мимо проносящиеся машины ускользают от его взгляда с молниеносной скоростью. Телефон разрывается от звонков Минхо, поэтому он раздражённо достаёт мобильник из кармана и ставит его на беззвучный режим. Он ходит так уже около часа, но никак не может найти себе места, да и как-то не хочется идти куда-то ещё.       Пространство вокруг душит его, с детства знакомые улицы пылью залегают в глаза. Но как бы Галли ни пытался, он не может смыть это с лица, а если зажмурится в надежде избежать попадания в глаза, то попросту оступится и упадёт. Он всё ещё не понимает, что здесь делает и почему вообще приехал в это богом забытое место. Сплошные уныние и омертвение. Под ногами тает снег, превращаясь в грязное месиво, с неба то и дело срываются мелкие снежинки. В итоге Галли сдаётся и направляется в сторону старой детской площадки, где однажды, может, лет десять назад, он опасно съехал с горки и получил в наказание скол на одном из передних зубов.       Он не хочет брать трубку, потому что знает, что если возьмёт, то ничем хорошим это не кончится. Галли знает, что Минхо волнуется, что надо бы вообще-то ответить, ведь это всё-таки твой друг, но что-то внутри останавливает его. Он не знает, делает ли это ради собственной безопасности или безопасности Минхо, но проверять ему не хочется. Галли знает, что его нервы и без того на пределе, а звонки Минхо лишь добавляют тревожности в и без того тревожную голову. Но он всё равно достает телефон из кармана и ничего не выражающим взглядом сверлит экран, который показывает шестнадцать пропущенных вызовов. И все они от одного человека.       Галли не знает, сколько прошло времени с того момента, как он начал смотреть на экран телефона, но внезапная смена картинки приводит его в чувства. Снова звонит Минхо. Он лишь судорожно моргает и оглядывается по сторонам. О чём он всё это время думал?       — Я просто хочу, чтобы ты исчез… — бормочет Галли себе под нос, повторяя чьи-то слова.       — Я просто хочу, чтобы ты исчез! — кричит Кэтти Адамс, бросаясь в своего сына чем попало.       Галли уклоняется от очередной бутылки, что норовится прилететь ему в голову, и с грохотом врезается плечом в стену, не сумев удержать равновесие. Ох, с какой же радостью он исчез бы из её жизни, наверное, так и жить проще стало, но он просто не может. Он не может бросить свою мать умирать.       — Тебе, блять, нужна помощь! — кричит Галли и срывает голос от злости, разрывающей глотку, — Этот сукин сын тебя убивает, ты этого не понимаешь?       — Мне ничего не надо! Не нужна мне помощь, просто дай денег и уходи!       Галли смотрит на мать уставшими глазами, изучая каждый синяк на её лице, пожелтевшую кожу и бледные губы. На её грязные, запутанные в клочья волосы, на порванную одежду, на трясущиеся в панике руки. Она уже ходячий труп, и Галли помог ей с этим, когда впервые дал денег на наркотики.       Он хочет ей помочь, отправить на лечение в хорошую клинику, забрать её от своего отца, но больница дорогостоящая, а другой квартиры, где не будет обитать отец, у него нет. У Галли еле хватает денег оплатить обучение, не хватает денег на еду, но каждый раз, когда мать звонит и умоляет дать ей ещё, он сдаётся и приезжает. И каждый раз он убивает её всё быстрее и быстрее. Но если Галли перестанет давать ей денег, она может умереть от ломки, или от того, что отец снова изобьёт её до потери сознания, потому что она ему надоест, если будет не под кайфом. Галли просто не знает, что ему остаётся делать.       — Какого хуя ты всё ещё здесь? — в дверях раздаётся хриплый, басистый голос, и Галли с пугающим раздражением переводит взгляд с облезлой матери на своего безобразного отца.       — Я не свалю, пока ты не прекратишь вести себя как мудак, — отвечает Галли и готовится к тому, что сейчас ему прилетит в челюсть.       — Отвали и просто дай денег, разве это так сложно?       Галли на это нахально улыбается, про себя думая о том, что хорошо бы было сейчас разукрасить эту наглую морду бесконечным количеством синяков. «Сложно ли достать денег? Ты не представляешь, насколько это, сука, сложно», — с этой мыслью Галли направляется к отцу и в качестве ответа прописывает ему кулаком в лицо.       Он знал, что подерётся с отцом снова, знал, что мать снова ничего не сделает, а просто начнёт рыдать и умолять остановиться, но не защищать его. И так каждый раз, будто цикл, круг, в котором Галли заперт, кажется, навсегда. И каждый раз в этой драке он выходит проигравшим. Потому что не может отказать матери, потому что отец сильнее его, потому что он устал. Бесконечно устал. Но готов драться. Снова и снова, пока все зубы не останутся выбитыми, пока он не потеряет сознание, пока его не убьют. Потому что он не привык сдаваться, потому что не привык бросать мать. Он достанет денег, обязательно накопит ей на лечение, и спасёт её. Душит лишь один, единственный вопрос: когда?       Галли открывает глаза и только сейчас осознаёт, что идёт вдоль узкой дороги, только вот как он встал и пошёл — не помнит. Иногда мысли настолько поглощают, что не замечаешь, как они воруют тебя из настоящего. Он так устал от этого города, от мыслей, от бесконечного ощущения, что ничего уже не наладится и никогда прежним не будет. А было ли что-то прежним, в том понимании, в котором все обычно говорят? Потому что Галли помнит, что всё было ужасным всегда. «Прежним» не было и никогда не будет. Этого слова для него не существует; это что-то не для него, не для такой жизни, как у него.       Он жил в этом с раннего детства. Бедность, поношенная обувь, дикий холод зимой, когда на тебе только огромная толстовка и джинсовая куртка; еда один раз в день, уличные драки за место, за то, чтобы быть свободным, противостояния отцу и наркотикам, которые мать предлагала ему каждый раз, просто «попробовать».       Галли не знает, как он ещё не сорвался, крутясь в этом с самого детства. Наверное, просто видел, что наркотики делают с человеком, смотрел на свою мать, и отца, и никогда, ни за что не хотел быть как они, нет, скорее, как он. Просто в подходящий момент рядом с матерью не было никого, кто мог бы ей помочь, вытащить её. Хотя, наверное, она сама виновата, что не смогла остановиться, что не смогла отказаться от этого ради собственного сына. А теперь Галли не справляется. Он уже ни с чем не справляется.       Злость сводит челюсти, и Галли от досады, что не может ничего исправить, пинает лежащий под ногами камень размером с кулак. Тот лишь отскакивает от находящегося рядом дерева и скрывается в потемневшем от грязи сугробе. Галли хочется остановиться, сесть на землю и никогда больше не вставать. Проще жить в лесу и быть никому ненужным. Он так устал пытаться что-то сделать, вытащить, помочь, зная, что не получит ничего взамен. Он знает, что у него есть Минхо. Этого вроде должно быть достаточно, но за все эти годы, за все те бессонные ночи, когда он работал, чтобы вытащить мать из дерьмовой жизни, он не может просить меньшего. Он слишком многое отдал, чтобы довольствоваться малым.       Галли оглядывается по сторонам, когда выходит на магистраль, настороженный тем, что его может сбить автомобиль или автобус. Хотя, кажется, он уже не будет против, если это произойдёт по чистой случайности. Сигарета, зажатая зубами, тлеет, пальцы ноют от пронзающего насквозь холода. Галли накидывает капюшон, пряча в нём лицо, и запрыгивает в остановившийся напротив него автобус. Очень жаль, что он идёт по направлению к общежитию, а не из города. Может, тогда бы Галли был хоть чуточку счастлив.

***

      Чего уж Томас точно не ожидал, так это тренировки в выходной посреди дня. Он не понял, то ли Минхо забыл сообщить ему о ней, то ли он сам виноват. Кажется, верен скорее второй вариант, нежели первый, но это уже не имеет никакого значения. Вот только Томас не знает, как идти на тренировку, когда мысли заняты совсем другими вещами.       Ньют сказал «да». Он сказал, что хочет быть с ним. Значит ли это, что они теперь вместе? Или в итоге всё закончится как обычно у них бывает? Томас вряд ли удивится, если он подойдёт к Ньюту, а тот ответит, что ничего не помнит, или что он просто пошутил, но будет всё равно больно. Нет, нельзя так плохо думать о Ньюте, Томас. Всё изменилось, так ведь? Просто оставь это, у тебя сейчас иные заботы.       Томас вваливается в раздевалку, не зная, как функционировать после такой ужасной ночи. В глазах всё ещё периодически двоится, живот изредка крутит, и, ему кажется, что губы то и дело синеют. Но если Томас не появится там, Минхо ему всю плешь проест. Но, вопреки его ожиданиям, азиата в раздевалке не оказывается.       Томас недоверчиво оглядывается по сторонам, осторожно кладёт сумку на скамейку. Неторопливо, словно ожидая чего-то, переодевается в форму; складывает вещи в шкафчик, шнурует бутсы, проверяя, не выпадет ли он из них при беге. Осматривается, проверяя, ничего ли не забыл убрать, а Минхо всё нет. Да что происходит?       Когда тренер собирает их вместе, а капитан не появляется, это волнует, кажется, всех. Но Томаса больше остальных. Он быстрым шагом направляется в сторону раздевалки, невзирая на команду тренера оставаться на месте, и одним судорожным движением достаёт из открытого шкафчика мобильный. В глаза ударяет вспышка света, и Томас прикрывает веки, а потом жмурится, пытаясь прогнать цветные круги, плавающие перед глазами. С пятой попытки ему удаётся набрать сообщение Минхо.       «Минхо, что случилось? Ты в порядке?», — и ещё тысячи таких сообщений, но Минхо не отвечает. Томасу хочется рвануть искать его, попытаться спросить о его местонахождении у третьекурсников, но тренер его не отпускает. Внутри разрастается злость на происходящее вокруг, но Томас ничего не может сделать. Остаётся лишь слушаться тренера и идти на тренировку, оставив мысли о Минхо за пределами поля.

***

      Тренировка прошла как в тумане, потому что теперь мысли Томаса были заняты не ею, и даже не Ньютом. Ну не может быть так, чтобы Минхо пропустил тренировку и никому ничего не сказал. Эта ситуация кажется смешной, если бы не являлась такой тревожной на деле. Он, конечно, успел завалить Минхо сообщениями даже во время тренировки, но толку от этого оказалось никакого — Минхо не ответил.       Томас усталостью на лице заходит в комнату и, бросив сумку к подножью кровати, с глухим звуком падает на постель. Он и не заметил, как сильно вымотался на тренировке. Может, не стоило сегодня идти на неё, если ему так плохо? Томас бы на неё и не пошёл, знал бы только, что Минхо не будет. Но чего уже думать об этом, если всё закончилось? Томас лениво переворачивается на спину, загребая одеяло под себя. Краем глаза он замечает фигуру на соседней кровати, и от неожиданности вздрагивает, приподнимаясь на локтях.       — Господи боже, Ньют. Ты меня напугал.       Ньют лишь косится в его сторону, но ничего не отвечает, только слегка усмехается. Какое-то время они проводят в тишине.       — Я думал, ты привык к моему присутствию. Мы ведь соседи по комнате четыре месяца, — наконец подаёт голос Ньют и продолжает смотреть на Томаса. Смотрит как-то непривычно, с интересом.       — Ну да, я просто…       — Ладно, забудь неважно, — Ньют переползает на край кровати и смотрит на Томаса со странным выражением лица, потом улыбается, — Слушай, ты в порядке? Мне показалось, что ты расстроен. Или ты просто устал? Минхо снова что-то натворил?       Ньют задаёт столько вопросов, что Томас сбивается с каждой мысли в попытках что-то ответить, и в итоге он просто машет рукой в сторону надежды ответить адекватно, поэтому садится рядом с Ньютом и заглядывает ему в глаза.       — А ты сам-то в порядке?       Липман лишь строит недовольную гримасу, но спустя мгновение вновь расплывается в насмешливой улыбке.       — Ну да, лучше всех. А что? Я какой-то не такой? Просто мы наконец одни, вот я и решил расспросить тебя. Ты не очень-то разговорчив вообще-то, — Ньют затихает и начинает рассматривать пространство вокруг себя.       Томас понимает, что они сидят на одной кровати, так близко друг к другу, что могут столкнуться носами, могут взяться за руки или вместе лечь на постель, и ему не должно быть неловко от этого, потому что они вроде как вместе. Но Ньют ни слова не вымолвил о том, что случилось сегодняшним утром, но при этом не ведёт себя закрыто и не игнорирует его, а, кажется, наоборот, чувствует себя свободнее, чем когда-либо. По крайней мере Томас никогда его таким не заставал. Ну, кроме вечеринок, где Ньюту как-то приспичило его поцеловать. Но все эти «подвиги» Томас списал на алкоголь. Или наркотики. Кстати о них…       Томас ненароком пытается заглянуть в глаза Ньюта, чтобы проверить состояние зрачков, потому что такое поведение у него с ним никак не вяжется, но глаза напротив такие тёмные, что, кажется, могут лишь поглотить смотрящего в них, но никак не дать ответы на вопросы.       — Томас.       — А? — Нейланд так сильно занялся предстоящей миссией, что и не заметил, как уже, наверное, с минуту тупо пялится на Ньюта.       — Ты в норме? — Ньют щурит глаза. Настороженная улыбка говорит о том, будто Липман что-то заподозрил, но он лишь продолжает не сводить глаз с Томаса в ожидании ответа.       — Да, всё… нормально. Прости, я просто…       Ньют не даёт Томасу закончить, и от этого волосы на затылке встают дыбом, потому что Ньют целует его, так просто и без колебаний, будто все эти четыре месяца они не были незнакомцами; будто все эти четыре месяца он не игнорировал его, а просто держался в стороне, боясь приблизиться. И, кажется, на самом деле так всё и было, если учесть речи Ньюта этим утром. Но разве это так важно сейчас?       Томас старается не потерять равновесие и упирается ладонью в кровать. Он чувствует, как голова идёт кругом, но это приятно. Не как на тренировках, или из-за паники, или после ударов матери. Это настоящий поцелуй, и сейчас Томасу кажется, что он что-то значит; ему так хочется быть значимым, быть миром для кого-то, каким Ньют стал для него. Он закрывает глаза и позволяет себе раствориться в поцелуе, отбрасывая всю тревогу и страх, что стали его вторым именем.

***

      — Вот же блядство… — тихо выругавшись, Минхо смотрел на стрелки наручных часов, которые показывали, что совсем скоро прогремит три часа дня.       Минхо должен быть на тренировке, а не искать Галли чёрт знает где. Он не отвечает на звонки, его, оказывается, не было в общежитии ещё с ночи. Минхо знает, куда тот мог уехать, но верить в это ему не хочется. Он подозревал, что скорее всего Галли поехал к матери, знал, что он, возможно, снова подрался с отцом. Только вот когда Минхо подошёл к их дому, там никого не было. Ни Галли, ни отца. Он подозревал, что мать осталась дома, но не хотел говорить с ней — уж слишком его от неё мутило. Жалкая женщина, слабая, кажется, просто жертва обстоятельств, но никто не подсаживал её на наркотики, она пришла к этому сама.       Когда время перевалило за шесть часов, Минхо уже не на шутку начал волноваться. Он успел объехать все места, где они обычно проводили свободное время, потратив около часа на дорогу благодаря пробкам, но никого не нашёл. Его всегда безумно злила та беспечность, с которой Галли, бывает, пропадает на весь день, не сказав Минхо ни слова. Но раньше он хотя бы на звонки отвечал, и, конечно, каждый раз Минхо слышал только «я за городом» или «я просто хочу побыть один, не волнуйся», но ни места нахождения, ни времени, к которому Галли приедет обратно, он не слышал. Лишь смысл слов, и он был прост: оставь меня в покое.       От досады и злости на пробки Минхо оставил свой автомобиль на университетской парковке и поехал на автобусе, хотя он их просто ненавидит, будучи привыкшим ездить исключительно в своём автомобиле. Но тут выбор не велик, он больше не может терять времени. Если с Галли что-то случилось, а Минхо не найдёт его, он себе этого никогда не простит.       Азиат садится на место у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и это немного успокаивает, охлаждает кипящую от паники и мыслей голову. Краем глаза он смотрит на экран телефона и наблюдает за оповещениями об смс. Все они оказываются от Томаса. Он начал писать ему ещё около четырёх, и у Минхо возникает лишь один вопрос к Нейланду: какого чёрта у него есть время строчить ему сообщения во время тренировки?       В этих сообщениях Томас спрашивает, куда он пропал, скоро ли он будет, и как это он, капитан-баран, пропустил тренировку, когда остальные на ней были? Минхо злит это до глубины души. Он ни разу в своей жизни не пропустил ни одной тренировки, будь у него травма, растяжение или головная боль; помнится, он даже пару раз приходил выпившим, но всё равно продолжал тренироваться и даже делал успехи. И когда он найдёт Галли, ему точно не поздоровится, потому что именно он заставил Минхо пропустить тренировку. Причём он был вынужден пропустить её без предупреждения, ничего не сказав тренеру. Он знает, что его прикончат, когда завтра утром увидят на поле.       Минхо сидит в автобусе, лицом к салону, на одном из передних мест, что ближе к водителю. Вокруг лишь несколько человек, и каждый занят своим делом. Парень, сидящий немного дальше, справа от него, просто смотрит вдаль, следит за уходящими автомобилями; пожилой мужчина, оперевшись на стекло плечом, тихо посапывает. Другой парень, что сидит на заднем сидении, тем самым находясь напротив Минхо, просто смотрит в пол, и даже лица его не видно из-за натянутого капюшона по самые губы. Только вот толстовка кажется Минхо до боли знакомой, и старые кроссовки, неподходящие по погоде совсем, и потрёпанный рюкзак… стоп.       Минхо чувствует, как внутри что-то лопается от гнева, но вместе с тем приходит и облегчение. Но это не значит, что ему не хочется убить его. Азиат поднимается с места и идёт прямиком к заднему ряду. Он не обращает внимания на то, что его заносит в сторону, когда автобус сворачивает, не обращает внимания на то, что Галли, возможно, спит. Ему так плевать на то, что происходит вокруг.       — Эй. Эй, ты, — Минхо грубо толкает Галли в плечо, и тот от неожиданности подскакивает на месте, одним движением сбросив капюшон со своего лица, и готовится дать сдачи.       Галли молча всматривается в фигуру напротив, постепенно успокаиваясь. И с каждой минутой его лицо приобретает всё более суровый вид. Ждать того, что Галли заговорит, Минхо не стал.       — Ты какого чёрта пропал с радаров? Убить меня решил? Это ж пиздец как эгоистично! Я тебя с двух часов дня ищу, придурок. Мог хотя бы на сообщение ответить, мать твою…       В порыве эмоций Минхо начинает размахивать рюкзаком из стороны в сторону, и Галли приходится слегка пригнуться. Он замечает, как пожилой мужчина, который только что проснулся от воплей Минхо, подозрительно косится в их сторону. Галли лишь смотрит некоторое время на него в ответ, заставляя того отвернуться, и переводит сердитый взгляд на Минхо.       — Ты чего орёшь? Мы в общественном месте вообще-то.       — Ой, тебя это вдруг волновать стало? — Минхо разводит руками в стороны и кривит губы в недовольстве.       Галли осознаёт, что ему очень хочется прописать в лицо напротив. Он с прищуром смотрит на азиата в ответ, сжав губы в плоскую линию. Минхо, устав ждать, бьёт Галли по колену, чтобы тот пропустил его на место рядом с собой, и когда Адамс убирает ногу, дав ему пройти, Минхо громко плюхается на место рядом с ним.       — Я серьёзно, Галли. Никогда больше так не делай. Ты меня пиздец напугал.       — Ладно, — сдаваясь, раздражённо бормочет Адамс, — ладно, извини. Я просто хо…       — Хотел побыть один, я понял, — Минхо нагло перебивает Галли, не давая ему закончить, за что тот бросает на него озлобленный взгляд, но ничего не отвечает.       Они продолжают ехать молча некоторое время. Минхо сдаётся первым.       — Что случилось? Ты был у матери, да? — он с тревогой смотрит на Галли, а тот лишь продолжает упрямо смотреть в пол. И Минхо знает, что ответ будет «да», и узнаёт он это не только по реакции, но и по синякам, поставленным на лице Галли его же отцом, — Ты ведь знал, что… Почему ты мне ничего не сказал?       — А что я должен был сказать? — Галли в раздражении и с какой-то паникой в движениях поправляет капюшон, и лицо обнажается полностью, и Минхо затаивает дыхание, чтобы не издать возмущённый вздох, когда ему удаётся в полной красе разглядеть его каждую ссадину, каждый синяк, и разбитые губы.       — Сказал бы, что едешь к матери, я бы подстраховал. Поехали бы на моей машине, я бы подождал тебя, или пошёл бы с т…       — Минхо, ты был пьян вдрызг, не помнишь, что ли? — Галли недовольно хмурится и устремляет на Минхо тяжёлый взгляд, в котором еле уловимо, но всё-таки читается осуждение.       — Ну да, помню, — огрызается азиат, но тут же успокаивается. Это ведь Галли, не стоит злиться на него, — Но я бы всё равно что-нибудь сделал, — он в ожидании смотрит на Галли, но тот продолжает упорно молчать, недобро смотря на Минхо в ответ. Азиат с досадой вздыхает, — Я больше не могу смотреть на твои синяки, я не хочу думать о том, что он тебя бьёт.       — Так не думай, — говорит Галли и пожимает плечами.       И говорит это так просто, словно Минхо он вовсе не нужен, будто он для него ничего не значит, будто его здоровье не его дело тоже. Это задевает, и Минхо злится.       — Как у тебя, блять, всё просто, — азиат бьёт кулаком по колену, чтобы хоть как-то выплеснуть злость, — А ты знаешь, что это немного, ну, невозможно?       Галли злится в ответ, потому что терпеть не может, когда злятся на него, но понимает, что заслужил это. Потому что Минхо не злится на него просто так, потому что он снова облажался. И когда-нибудь Галли начнёт реагировать на гнев в свою сторону правильно, но, чует он, не сегодня.       — Да знаю я, что это невозможно, — Галли пытается подавить раздражение в голосе, но у него не получается, — Я просто занят своими делами, почему я не могу решить всё сам?       С этими словами Минхо подскакивает с места и, хорошенько двинув Галли по ноге, тем самым прося пропустить его, идёт к выходу.       — Поговорим, когда ты наконец осознаешь, что не один. Я, блять, рядом, Галли. И я не просто пустой звук, — Минхо вылетает из автобуса на ближайшей остановке.       Галли лишь провожает его раздражённым взглядом. Он пересаживается на место у окна и со злости бьётся головой о стекло; морщится, но от окна не отстраняется. Он чувствует, как внутри всё закипает, и не может это остановить. Галли снова понимает, что слишком эгоистичен, что слишком закрыт в себе, но не знает, как это исправить. С самого детства привыкший молча пережёвывать все проблемы и решать всё сам, он не может по щелчку пальцев устранить свои привычки. И, несмотря на то что с Минхо он дружит почти десять лет, ему так и не удалось исправить себя. Он просто не может, не может иначе.       Когда Галли пытается что-то рассказать или думает о том, чтобы попросить помощи, что-то внутри гудит и мигает ярко-красным, словно вход в это место ему запрещён. «Не для таких, как ты», — кричит красная таблица. Не для таких, как ты.       От мыслей голова скоро разорвётся на куски, и Галли понимает, что с этим сейчас ничего не сможет сделать, поэтому позволяет мыслям отойти в сторону. Он и забыл, что не спал почти трое суток. И в первые за эти несколько дней он позволяет глазам закрыться.

***

      Минхо злостно хлопает дверью, когда заходит в комнату, на что Алби в раздражении прикрывает глаза. Он откладывает учебник в сторону и пересаживается со стула на кровать.       — Что у вас опять случилось?       Минхо недобро косится в его сторону, но отвечать, кажется, не планирует. Он лишь начинает агрессивно рыться в вещах, будто ищет что-то. Голдман вздыхает и, сдаваясь, поднимается с места и направляется к Минхо.       — Ну ты чего? Остынь. Вы с Галли снова поссорились? — получив на свой вопрос уничижительный взгляд вместо ответа, Алби снова вздыхает, — Слушай, вы постоянно собачитесь, пора уже привыкнуть.       — Нет, — отрезает Минхо, — Нет. Я устал не обращать на это внимания, устал постоянно оставаться виноватым. Пошёл он на хуй, вот что я решил, — с этими словами он захлопывает дверь шкафа с такой силой, так отчаянно, что Алби вздрагивает всем телом, но лишь поджимает губы в сочувствии.       Минхо садится на пол, запуская дрожащие от злости пальцы в волосы, и смотрит на друга исподлобья.       — Что-нибудь скажешь?       — М?       — Какие-нибудь напутствия? Что-нибудь посоветуешь, как обычно?       Алби только смотрит себе под ноги, чтобы не уничтожить Минхо взглядом, потому что его бесит, когда он начинает срываться на всех, но ссориться не хочет, поэтому предпочитает отойти в сторону, чтобы потом вдоволь избить подушки.       — Абсолютно никаких, ты устал, я понимаю.       Эти слова дают облегчение, становятся теми, которые Минхо и хотелось услышать, и он заметно остывает. Он поднимается с пола, отряхивает брюки и едва улыбается.       — Спасибо… я пойду, наверное, пробегусь. А то и без того тренировку пропустил.       — Давай-давай, бегун ты хренов, — Алби довольно улыбается и садится обратно за домашнее задание, — Кстати, твой Томас тебя разыскался, весь третий курс оббежал, наш корпус на уши поднял. Ответил бы ты ему, что ли. А то на Галли злишься, а сам те же самые выкрутасы выписываешь.       — Да, ты прав, что-то я как-то… — азиат чешет в затылке, а затем довольно улыбается, — Надо же, соскучился по мне, — он закидывает спортивную сумку на плечо и расправляет капюшон куртки, — А знаешь, я знал, что он соскучится.       Алби на этот монолог устало закатывает глаза и мотает головой.       — Да-да, я понял, не зазнайся, — он машет рукой в сторону Минхо, а тот в ответ лишь издевательски улыбается и наконец покидает комнату, оставляя Алби в долгожданной тишине.