Fight if you can, trust if you dare

      После дневных занятий, совершенно позабыв об обеде, Томас направляется в библиотеку. Нужно изучить материал по истории искусств. Сессия уже не за горами, раскалённая атмосфера сдачи долгов обжигает спину, но как бы Томас ни пытался сосредоточиться, всё, что он по итогу делает — искусывает губы, угрюмо сдвинув брови, и изредка зачарованно глядит в окно, следуя взглядом за кружевом снежинок.       Нервно постучав пальцами по учебнику, Томас понимает, что ни черта не запомнил, и пытаться сделать что-то ещё совершенно бессмысленно. Прочитанный материал не укладывается в голове, от усталости перед глазами плывут круги, ко всему прочему от запаха старых книг его начало откровенно тошнить. Плюнув на попытки подготовиться к завтрашнему уроку, Томас направляется в столовую в надежде успеть отхватить хотя бы холодный сэндвич.       Засунув руки в карманы брюк, Томас монотонно шагает вдоль коридора, бесцветным взглядом цепляясь за носки кроссовок. Покачивая головой словно в такт меланхоличной музыке, он похож на мачту корабля в бескрайнем океане, никем не управляемую и далёкую. Томас закрывает глаза и сильно зажмуривается, пока не видит перед собой искры. Оказывается, постоянные переживания отбирают чрезвычайное количество сил. И зачем Томас вообще в это ввязался? Послушай он Минхо (тот не раз говорил ему забыть о Ньюте), сидел бы сейчас и спокойно готовился к занятиям, а уж тем более к предстоящей игре по лакроссу. Томас не может вспомнить, когда в последний раз тренировался с особым усердием, себе в удовольствие, в радость. Кажется, Ньют отнимает у него всю энергию. Всю жизнь.       Остановившись возле входа, Томасу тут же хочется вернуться обратно. Как говорят, где чёрта помянешь, там он и появится. За одним из столов собственной персоной восседает Ньют. Рядом с ним — Фрайпан. Он что-то увлечённо рассказывает Липману (Томас более чем уверен, что о музыке), а тот в ответ лишь протяжно кивает, впившись взглядом в стоящий напротив него табурет.       Томас пытается подавить глухую злобу, отдающую в груди каждый раз, когда перед глазами всплывает образ Ньюта. Бледный, угрожающий. Каждый раз он старается забыть о том разговоре, каждый раз просит себя перестать думать о Ньюте, о том, что тот сказал ему. О том, что произошло на вечеринке. Но не может. Мысли о Ньюте уже давно проникли во все углы сознания, наполнили комнаты мозга чернющей сажей. Томас чувствует удушье, беспричинный страх и нескончаемую грусть.       Вот таким Ньют и является. Поглощающим. Разрушающим. Но живым. Ведь не будь он жив, его присутствие не ощущалось бы так тяжело. Будь Ньют мёртв, Томасу не пришлось бы цепляться за край обрыва, чтобы глотнуть хоть немного свежего воздуха.       Чтобы вздохнуть вообще.       Томас делает глубокий вдох и направляется прочь, только вот не знает, куда податься. Как на зло, они сосуществуют в одной комнате, и находиться там сейчас просто невыносимо. Томасу кажется, что ещё немного, и он либо разрыдается, либо кому-нибудь врежет. В последнее время его эмоции метаются от гнева до уныния и смыкаются в точке злобного отчаяния. Как бы ему ни хотелось в этом признаваться, как бы он ни хотел не слушать Минхо, но Томас знает — о Ньюте забыть он не в силах. Даже если захочет. Ведь если ему можно помочь, если можно спасти — как тут всё бросить? Как отпустить?       Ладно, возможно, чуть позже он решит подойти к Ньюту. Может, Ньют сам захочет поговорить с ним. Ведь тот нагрубил ему, сильно ранил. Ну хоть какая-то совесть у него должна быть? После этой мысли Томас вслух смеётся. Ну нет. Слово «совесть» никак не вяжется с Ньютом. Уж точно не с ним.       Томас часто чувствует на себе тот гремучий взгляд, которым любит одарять его Ньют каждый раз, когда видит на горизонте. Словно сторожевой пёс, охраняющий своё жилище, он пристально наблюдает за каждым движением Томаса, за его эмоциями и жестами. И делает он это так, будто они потеряли контакт не по той серьёзной причине, которая известна им обоим, а просто в процессе учёбы, когда в первые недели ты отчаянно ищешь человека, с которым можно наладить контакт, чтобы не чувствовать себя потерянным и одиноким, а потом ваше общение сводится до дежурного «привет-пока». С Ньютом ведь всё совсем не так.       С самой первой встречи Ньют презирал Томаса. Ну или делал вид, что презирает. Почему же теперь ведёт себя так, будто ждёт подходящего момента, чтобы подойти к Томасу и познакомиться? Они ведь давно прошли этот этап. Чего он боится? Что останавливает его прийти и попросить прощения? Сказать, что соврал по непонятной причине, и продолжить быть рядом?       А был ли Ньют рядом?       Был ли он…?       Поднявшись в свою комнату и прихватив куртку и шарф, Томас сворачивает в сторону игровой площадки и почти переходит на бег, рассекая холодный воздух, словно мчится к прозрачной линии света. Он чувствует, как дыхание начинает сбиваться. Глубоко дышать на морозе становится всё тяжелее, и в итоге, сдавшись, Томас резко останавливается около трибун, уперевшись ладонями в колени. Мутным взглядом он обводит всю площадку, долго глядит на покрытое довольно толстым слоем снега поле, что теперь похоже на бесконечные облака, отливающие синевой.       Томас смотрит на свои дрожащие от холода пальцы, будто пытаясь проделать в них дыру или ожидая какого-то превращения в иное, во что-то не относящееся к нему самому. И когда он наконец моргает, то чувствует, как мороз щиплет его веки и щёки. Или это не от холода? Томас неуверенно тянется пальцами к своему лицу и, коснувшись щеки, замирает. Это слёзы. Но как? Он даже не заметил, как начал плакать. Кажется, будто кто-то просто залил эти слёзы, эту воду в его глаза, и теперь ему приходится выплакивать их.       Томас медленно вытирает щёки, размазав горячие слёзы по лицу, толком не понимая, что делает. Он вообще перестал понимать, почему это происходит и почему именно с ним. Надо же было так попасть… чёрт. Он всё продолжает вытирать слёзы, а они всё идут и идут, прыгая за горловину куртки, утопая в плотной ткани шарфа. Вокруг нет ни души, наверное, в последний раз такую тишину Томас слышал у себя дома, когда они с матерью ссорились, и после в квартире наступала кричащая тишина.       Скрестив руки на груди, Томас продолжает стоять как вкопанный, прикрыв дрожащие веки и углубившись в свои мысли. Похожий на невнятное, мелкое пятно в этом необъятном поле, окутанный шквалом снежинок. Создаётся впечатление, что ещё минута — и он растворится в встревоженном метелью воздухе.       Внезапно раздаётся скрежет шин, и фигуру Томаса очерчивает жёлтый свет фар. Он успевает лишь распахнуть глаза, словно напуганный олень, и в ужасе смотрит на капот белого джипа, что находится прямо перед его носом.       — Минхо, какого хера? — вырывается из уст покрывшегося мурашками от испуга Томаса, — Что ты делаешь?       Дверца автомобиля хлопает, и из-за джипа показывается ехидно улыбающееся лицо Минхо. Он подходит к Томасу и с силой хлопает его по плечу.       — Извини, думал, не так напугаешься, — заметив на себе сердитый взгляд карих глаз, Минхо тут же теряет весь энтузиазм, — Просто… я думал, ты, ну, знаешь, услышишь, что машина едет и может тебя сбить.       — Если судить по твоей логике, тогда ты должен был заметить пешехода, — язвительно бросает Томас. Его всё ещё распирает от шока и гнева одновременно. Он начинает резко мотать головой из стороны в сторону, — Какого чёрта ты вообще здесь парковаться решил? У нас тут что, стоянка образовалась, а я не знаю?       Минхо как-то странно смотрит на Томаса, но лишь качает головой.       — Ты чего такой заведённый? Прости, идиотская шутка, признаю. Ты только… — он как можно незаметнее делает шаг назад, — не кипятись так.       Бросив на Минхо ещё пару свирепых взглядов, Томас громко вздыхает и прячет руки в карманы куртки.       — Хорошо. Но если когда-нибудь ты всё-таки собьёшь меня, тебе придётся собирать мои кости и соскребать скальп с асфальта.       — Если у тебя есть страховка, это не будет проблемой, — с насмешкой произносит азиат, закуривая сигарету.       — Думаешь, страховка покроет все расходы на похороны? — Томас скептично выгибает бровь.       — Думаю, я получу проценты в таком случае.       — А мы разве женаты?       — Нет, но можем устроить, пока ты не умер.       Томас бросает на Минхо возмущённый взгляд, но уже через мгновение его разрывает от смеха. Азиат лишь прыскает и тут же давится сигаретным дымом. Он сжимает челюсти и сильно зажмуривается.       — Вот же бля… — воздух снова содрогается от кашля Минхо. Он кашляет до тех пор, пока Томас со всей силы не решает рихтануть его по спине.       — Господи, Минхо, ты решил сдохнуть раньше меня, что ли?       — А ты поди у нас некурящий? — интересуется азиат, потерев слезящиеся от дыма и кашля глаза.       — Именно.       Некоторое время они стоят в молчании, пока Томас не замечает, что Минхо смотрит на него с какой-то настороженностью.       — Чего?       — У тебя всё в порядке?       — Да, а почему ты спрашиваешь?       Минхо топчется на месте, сомневаясь в ответе. Томас терпеливо ждёт. Ответа не следует.       — У тебя-то всё в порядке? — не выдержав больше молчания, спрашивает Томас.       — Да, конечно, — слегка облегчённо отвечает азиат, наверное, радуясь, что отвечать всё-таки не придётся, — Раз уж мы тут одни, то… я бы хотел с тобой обсудить кое-что.       У Томаса сердце уходит в пятки. Господи, о чём? Неужели о том поцелуе? Он жадно втягивает воздух носом, ожидая вопроса. Чёрт, и даже не сбежишь никуда…       — Я понимаю, что у тебя проблем хер пересчитаешь, но у нас скоро игра, а ты как-то подрасслабился, и…       Дальше Томас слушать не стал. Лакросс? Серьёзно, лакросс?! Нет, он, конечно, рад, что об этом им говорить не пришлось, но, с другой стороны… Минхо снова о своей игре. Кажется, у него действительно лакросс головного мозга.       — Да-да, Минхо, я понял, — отмахивается Томас, кивая без энтузиазма, — Я буду стараться лучше. И не подведу вас, не переживай.       В воздухе замирает молчание. Томас поднимает осоловелый взгляд, когда понимает, что Минхо смотрит прямо на него. Азиат скрещивает руки на груди, выгнув бровь. Между пальцами медленно тлеет сигарета.       — Ты ведь меня даже не слушал, — обиженным тоном замечает Минхо.       — Неправда, — врёт Томас.       — Ну да, ну да, — Минхо быстро кивает и бросает окурок в снег, — Ладно, пойдём отсюда. Довольно мрачный видок.       — Минхо, я в порядке, — отвечает Томас, посчитав, что Минхо говорит о нём, а не о пейзаже.       В ответ Минхо лишь пожимает плечами, и они вдвоём направляются обратно в корпус.

***

      — Ньют, можно вопрос? — Фрайпан косится в сторону соседа, который неподвижно лежит на кровати и сверлит взглядом потолок.       — Да? — отзывается Ньют. Голос его бесцветный, а взгляд продолжает блуждать по серым обоям.       — Почему ты игнорируешь Томаса? — как можно осторожнее спрашивает Вуд. Заметив, как Ньют резко повернул голову к нему и попытался сжечь его злым взглядом, он тут же утыкается носом в экран ноутбука, — Извини. Я понимаю, дело не моё, но я не сильно улавливаю, чего ты его так мучаешь.       — Я его мучаю? — спрашивает Ньют так удивлённо, будто действительно не понимает, что в его словах и действиях может быть мучительного.       — Ну да. Я думал, что он тебе нравится и всё такое, а ты…       — Что я? — довольно резко спрашивает Ньют.       — Да ничего, — Фрайпан начинает раздражаться, — Я говорю о том, что ты игнорируешь его. Сам ведь поцеловал, а потом…       — Слушай, Фрай, — бесцеремонно перебивает его Ньют, вскочив с кровати, — Я всё прекрасно помню, ясно? Не нужно напоминать мне.       — Хорошо, не буду.       — Хорошо, — слабо отвечает Ньют и, уперевшись руками в кровать, оглядывает комнату, словно пытается хоть чем-нибудь себя занять. Он перехватывает взгляд Фрайпана — тот продолжает смотреть на него так, словно выжидает чего-то. Ньют в недоумении вскидывает бровь, — Что?       — Ты на вопрос-то так и не ответил, — равнодушно напоминает Вуд, прикрыв ноутбук, чтобы свет, исходящий от экрана, не слепил глаза.       Ньют устало закатывает глаза и поспешно отворачивается к двери. Ну и чего он привязался к нему? Почему именно сейчас?       — Ньют.       — Ну что? — раздражённо спрашивает Ньют, повернувшись к Фрайпану.       — Давай поговорим, — взмолившись, просит Вуд. Он откладывает ноутбук в сторону и пересаживается на край кровати, — Ты постоянно молчишь.       — О чём? О чём ты хочешь поговорить?       Незаинтересованность на лице Ньюта заставляет Фрая отпрянуть назад. Бледная кожа, подсвеченная приглушённым желтоватым светом настольной лампы, впервые заиграла золотом, оживляя силуэт Ньюта, но всего лишь на какое-то мгновение — уже в следующую секунду, скрывшись во тьме, его лицо вновь становится белым как полотно.       — О тебе, например, — едва ли не сдавшись, Фрайпан тяжело вздыхает, — Ладно, послушай. Если он тебе действительно нравится, не отпугивай его. Ты ведь нарочно делаешь ему больно? — он смотрит на Ньюта так, будто пытается что-то узреть или разгадать, и с привычным ему терпением ждёт.       Ньют стоически молчит, сжав губы в тонкую линию. В его глазах на долю секунды вспыхивает страх, но тут же гаснет. Он бесстрастно смотрит на Вуда в ответ, сделавшись похожим на статую. Фрайпан боится нарушить тишину, понадеявшись, что Ньют после достаточно долгого молчания что-нибудь скажет, однако ничего такого не следует: он продолжает с отрешённым лицом смотреть на Вуда, да так остекленело, что тот в какой-то момент пугается.       — Как хочешь, — наконец сдаётся Фрайпан, махнув рукой, — Просто скажи ему правду. Если он решит отойти в сторону — вины здесь ничьей не будет, если согласится быть с тобой после того, о чём узнает — не убегай. Не дай этому разрушить твою жизнь, Ньют.       Ньют тяжело вздыхает, опустив голову, но продолжает молчать. Фрайпан всё ещё наблюдает за ним. Непонимание и еле уловимое раздражение в его глазах сменяются сочувствием.       — Как ты сейчас, кстати?       — Нормально, — бурчит Ньют, слабо сжав пальцы в кулак.       — Может, тебе всё-таки начать пить таблетки?       Ньют что-то мямлит в ответ и бросает беглый взгляд на прикроватную тумбочку. Фрайпан, вопросительно вскинув бровь, наблюдает за его действиями, но заметив, что Ньют просто обмяк на кровати, цокает языком.       — Хуже не будет.       — Откуда ты знаешь, а? — вырывается из уст Ньюта резче, чем он рассчитывал, — Я лучше знаю, какого мне от них, не лезь в это.       — Ладно, понял, — Фрайпан скованно пожимает плечами и вновь тянется за ноутбуком, оставив все попытки достучаться до ещё живого сознания Ньюта.

***

      Следующие две недели Томас занимается домашним заданием, умирает от усталости на поле и проводит бесконечные часы в комнате Минхо. Ему несказанно повезло, что он учится на том же факультете, что и азиат. Похоже, судьба решила хоть где-то бросить ему удачу прямо в ноги.       Через месяц Томасу нужно сдать проект, за который он не брался с начала года, думая, что успеет сделать всё за пару дней, но Минхо, как настоящий товарищ, поведал ему, что это всего лишь иллюзорный обман. Ты думаешь, что успеешь, но на самом деле всё сложнее, чем кажется. А уже тем более невозможно закончить всё в срок за каких-то пару дней без особых навыков, которые Томас не мог получить в силу пребывания лишь на первом году обучения. Таким образом, уверял его Минхо, он выроет себе настоящую могилу.       Томас довольно сильно удивился такой ответственности Минхо, потому что знает, что на самом деле представляет из себя азиат как студент: поднимая на уши весь корпус и носясь с печатью из одной типографии в другую, он еле успевает всё закончить в указанный срок. Алби даже как-то посмел отважиться и упомянуть при Томасе, что однажды Минхо пошёл на пересдачу, по своей глупости и самоуверенности вообразив, что работу можно сдать в печать за вечер до просмотра. Конечно же типография не обладала волшебным даром сотворения собственноручной печати, да ещё и за пару мгновений, и азиату в итоге пришлось просидеть битых два часа, дожидаясь своей очереди. Так он успешно опоздал на просмотр, получив неуд, и с тяжёлым сердцем отправился на пересдачу. И даже лавры капитана команды его не спасли.       Томас с замиранием сердца слушал эту историю и только после того, как Алби получил весомый подзатыльник от Минхо, смущённо уткнулся в свою чашку — её содержимое внезапно стало весьма увлекательным для изучения.       Поначалу Томас не хотел просить помощи у Минхо, не собирался и дальше, но азиат сам настоял на этом, даже разрешил заниматься в своей комнате. Вероятно, это произошло по весьма логичным соображениям Минхо о том, что Томасу, скорее всего, и без того тяжело находиться с Ньютом в одной комнате, а если туда придёт ещё и он сам, там начнётся настоящее смертоубийство.       Томас не против проводить время в компании Минхо, даже Алби. Его смущает лишь один гость в их присутствие — Галли. Тот с монотонной скрупулёзностью ковыряет свои довольно увесистые скульптурные работы, изредка поглядывая в сторону хохочущего во всю Минхо над рассеянностью и неловкостью Томаса. И хотя словесно он не выражает ни единого возражения, его взгляд и нервные движения рук говорят Томасу больше, чем слова: видеть он его здесь не хочет, а уж тем более рядом с Минхо.       На самом деле Томас так и не понял той сцены на вечеринке, когда Галли врезал ему. Он что, ревнует Минхо к нему? Если это так, то дружеской ревностью это вовсе не назовёшь. Неужели Галли действительно неравнодушен к Минхо? Это практически немыслимо, к тому же у Томаса относительно недавно возникли подозрения, что всё как раз-таки наоборот: Минхо чересчур трепетно относится к Галли, постоянно допрашивает его о самочувствии и о том, как прошёл день. Иногда его волнение доходит до крайней внутренней истерии.       — Я больше не могу это высчитывать, я лучше повешусь! — взревев, Томас с хрипом валится на кровать, — Минхо, давай отдохнём.       — Ну уж нет, ты сделаешь всё в срок. И мы начали лишь десять минут назад, — скептично подмечает Минхо, в недовольстве выгнув бровь, — Не ной и садись заниматься.       Томас до искр закатывает глаза, подорвавшись с постели как восставший из могилы.       — Ладно, ладно, только мозг не сверли, — он с неохотой шагает к рабочему столу.       Показав всё своё недовольство размашистыми движениями, он с глухим звуком отодвигает стул и плюхается на него что есть мочи. В таких вопросах Минхо удивительно похож на Галли: такой же упёртый, неумолимый и даже иногда жестокий. И Томас всем сердцем терпеть не может этого Минхо. Но любит и всегда будет любить того, кем Минхо является на самом деле: отзывчивым, поддерживающим и понимающим.       — А давайте правда перерывчик, — нарушает молчание Алби, встав с кровати и лениво потянувшись. Томас морщится, услышав, как позвонки в спине Голдмана издают невообразимый звук, — Я чувствую себя самым настоящим дедом, когда подолгу засиживаюсь в обнимку с ноутбуком, — зевая, протягивает Алби.       Завтра ему предстоит контрольная по истории искусств. Преподаватель этого предмета не щадит никого — ни первый курс, ни старшие курсы.       — Чтоб тебя, Алби, — процеживает сквозь зубы Минхо и, швырнув карандаш в конец стола, поднимается со стула, — Как знаете. Но если кто-нибудь из вас вдруг завалит предмет, не ходите и не нойте потом.       Томас сдержанно хмыкает себе под нос, стараясь не рассмеяться. Да, похоже, та история с пересдачей сильно пошатнула веру Минхо в лучшее. Галли молча поднимается с пола, что-то пробубнив себе под нос, и, захватив куртку и пачку сигарет, движется к выходу. Алби выходит вслед за ним. Минхо же смотрит на Томаса с вопросом в глазах.       — Что?       — Ты пойдёшь или…?       — Нет… нет, я останусь работать, идите без меня, — Томасу понадобилось некоторое время, чтобы побороть свои сомнения и робость. Уж лучше отсидеться тут, чем слушать Минхо, который весь перерыв будет зудеть у него над ухом.       — Молодца! — азиат восклицает настолько неожиданно и громко, что Томас подскакивает на месте, — Так держать, Бэмби. Ну удачи тебе тут, что ли. И, пожалуйста, — он слегка морщится, взглянув на его работу, — не заговняй тут всё, — с этими словами азиат выходит из комнаты.       Томас раздражённо фыркает и, развернувшись обратно к чертежу, принимается внимательно изучать свои труды.

***

      — Я не знаю, Минхо, он уже неделю не выходит на поле, это плохо.       — И почему ты его вообще взял, если знал, что с ним не так?       Томас недоумённо косится на дверь раздевалки, борясь с желанием подслушать разговор двух капитанов. Но, к сожалению, себя он знает, и поэтому уже через мгновения стоит около раздевалки, прислонившись ухом к двери.       — Я не хотел считать это дефектом, вот и всё, — твёрдо бросает Галли, — Да и тем более судил я его по его умениям. А они, как ты заметил, у него неплохи.       — Да это всё ясно, я ни о какой дефектности и не говорил, — сразу же возражает Минхо, боясь прослыть в глазах друга бессердечным, — Просто это… столько проблем. Что будешь делать-то?       — С этим? А что я сделаю? — раздаётся удивлённый голос Галли, — Придётся ждать. Как на игре продержимся — чёрт знает.       — Ну и подфартило, ничего не скажешь, — судя по голосу, азиат горько усмехается.       — Ты Томасу об этом так не сказал? — после незначительного молчания сдержанно спрашивает Галли. Тишина, — Минхо.       — Нет, — с большой неохотой отвечает азиат, — Не знал, нужно ли было… А сейчас как-то поздно.       Томас в удивлении вскидывает брови. Это о чём таком Минхо ему не сказал? И о чём вообще речь? Сам того не замечая, он ещё плотнее прижимается ухом к двери.       — Молодец, Минхо, — с укором отмечает Галли, как-то разочарованно вздохнув.       — Отстань от меня.       — Теперь неизвестно, что сделает Томас, если вдруг узнает, что ты соврал ему.       — Я не врал ему! — похоже, Минхо прилагает достаточно усилий, чтобы не перейти на крик, — Это не моё дело. Если бы Ньют хотел, то сам рассказал бы Томасу всю правду.       — Можешь пользоваться правилом неприкосновенности, — шёпотом произносит Галли, — но по итогу виноват останешься всё равно ты, — с присущим ему тембром голоса кажется, что он процеживает каждое слово сквозь зубы.       — Я. Сказал. Отстань, — по слогам произносит азиат.       Томас настолько прилипает к двери, что на мгновение ему кажется, что в один момент она слетит с петель и рухнет на Минхо и Галли. Он лишь делает шаг назад, как дверь резко распахивается, заставив его вздрогнуть и подпрыгнуть на месте, зажмурившись от ужаса. Перед ним возвышается что ни на есть настоящий Галли. Он в изумлении выгибает бровь, после чего резко поворачивается к Минхо, одарив его растерянным взглядом.       — Томас, ты тут какого чёрта делаешь? — Минхо ступает вперёд, обойдя Галли, и смотрит на Томаса с выпученными от испуга глазами.       — О чём ты мне не говорил, Минхо? — Томас решает сразу перейти в наступление, чтобы самому не стать допрашиваемым, — Что с Ньютом?       Минхо и Галли вновь переглядываются, и Адамс потирает дрожащие от усталости веки такими же дрожащими пальцами. На его руках сегодня присутствуют перчатки с отрезанными пальцами. Чёрного цвета. Слегка протёртые.       — Минхо, валяй, — Галли машет рукой в сторону азиата и отходит в сторону.       — А я ни о чём рассказывать не собираюсь, — быстро возражает Минхо, скрестив руки на груди, — Извини, Томас, но это не моё дело. Я не могу выдавать личную информацию об игроках, причём не моих. Галли! Ты давай объясняй! Он всё-таки в твоей команде.       — Я не собираюсь выдавать информацию о своих игроках, тем более ему, — с укором отвечает Галли, бросив зловещий взгляд в сторону сердитого Томаса.       — Вы надо мной издеваетесь?! — повышает голос Томас, сжав кулаки, — Да скажите хоть что-нибудь! — он быстрым шагом входит в раздевалку, заставив Минхо отойти в сторону, — Раз уж я стал свидетелем разговора — объясняйтесь, — он прислоняется бедром к одному из синих шкафчиков, поспешно скрестив руки на груди.       — Интересно, как ты вообще стал свидетелем этого разговора, — осуждающе протягивает Галли, не скрывая своего раздражения от происходящего.       — Давайте перестанем орать и разойдёмся, — предлагает Минхо. В его голосе можно уловить и волнение, и раздражение одновременно, — Этот разговор всё равно ни к чему не приведёт.       — Если вы не будете вести себя как кретины, польза от разговора будет, — сквозь зубы шипит Томас, вновь сжав кулаки. Щёки от гнева резко становятся пунцовыми, а глаза стеклянными.       — Остынь и перестань злиться, — советует ему Галли, спокойно усевшись на скамейку, — Ньют захочет — Ньют расскажет.       — Да нихера он не расскажет, это и так ясно! — кричит Томас, ударив кулаком в металлическую дверцу.       Минхо от неожиданности дёргается. Галли продолжает смотреть на Томаса безразличным взглядом, лишь напряжение рук и плеч выдаёт его состояние. От Томаса это, конечно же, не укрывается. Он едва усмехается.       — Может, прекратишь строить из себя холодного парня и что-нибудь дельное сделаешь?       Провокация? Отлично.       — Я сейчас покажу тебе холодного парня, — ядовито бросает Галли и, поднявшись со скамьи, двигается в сторону Томаса. Тот воинственно сверлит взглядом его в ответ, заняв оборонительную позицию.       — Вы что, рехнулись совсем?! — вдруг восклицает Минхо, встав у Галли на пути, — Давайте ещё бои здесь устроим! Хватит.       — Минхо, иди в жопу, — спокойно отвечает Галли, двинувшись дальше.       — Нет, Галли, это ты иди в жопу, — огрызается азиат в ответ, ухватив его за запястье, — Хватит.       — Если вы наконец скажете, что происходит с Ньютом, я тут же отстану от вас! — восклицает Томас. Он заметно бледнеет, а его голос подрагивает от крика и злости.       — Томас, отъебись.       — Скажи!       В эту секунду в дверях показывается взлохмаченный Ньют. Он с удивлением в глазах смотрит на всех, и когда понимает, о чём идёт речь, смыкает челюсти и сильно хмурится. Сейчас его брови напоминают взмах крыльев птицы, которой не терпится лететь другой дорогой. Томасу на мгновение кажется, что оттенок его лица сменился с белого на зелёный.       — Ньют…       Ньют не отвечает и, потерявшись на некоторое время, в итоге быстрым шагом уходит прочь. Томас оглядывает двух человек, что сейчас кажутся ему незнакомцами, теми, кого он знает хуже всех на свете. Он ругается себе под нос и, оттолкнув Галли, что есть силы мчится вслед за Ньютом.