Fight if you can, trust if you dare

      Томас просыпается около полудня, щурясь от надоедливого луча солнца, что бьёт ему прямо в лицо. На самом деле он рассчитывал лечь пораньше, но из-за чрезмерного увлечения чертежами до полуночи, а потом внезапного желания не расставаться с книгой, Томас и не заметил, как время давно перевалило за пять. Благо, выходной сыграл ему на руку. Впрочем, выходные всегда играют студентам на руку, чем все отлично пользуются. Большинство из ребят вернулись за полночь, и Томас с усмешкой наблюдал за толпой, пробирающейся в комнаты через окна.       И всё же несмотря на то, что Томас проспал значительное количество часов, выспавшимся и бодрым себя он не чувствует, что ни капли не удивительно. Тяжёлые веки так и норовятся закрыться, а голова раскалывается, да так сильно, что из-за шума Томас практически ничего не слышит. Он еле заставляет себя подняться с постели, хмуря брови от головной боли. Не прошло и минуты, как Томасу захотелось лечь обратно в кровать, зарыться в одеяло и больше никогда не выходить. В комнате стоит дикий дубак, такой, что зубы непроизвольно начинают стучать друг о друга. Конец октября весьма неудивительно даёт о себе знать. И всё-таки… Томас бросает взгляд на окно и замечает, что кто-то открыл форточку. Он раздражённым движением закрывает её, очень плотно. Кто открыл эту никому ненужную в холодное время года форточку даже гадать не приходится — такое вытворить может только Ньют.       Томас качает головой и, накинув на себя кардиган крупной вязки, медленным шагом плетётся по коридору, в сторону ванной комнаты. Приходится немного подождать, пока какой-то из студентов не соизволит наконец покинуть помещение. За это время он успевает притворно-добродушно (ему не хочется ни с кем говорить в силу бессонницы и холода) поприветствовать спускающихся вниз по лестнице одногруппников, однокурсников, а также Минхо и остальных. Азиат успевает вновь спросить что-то о тренировке, и Томас, отмахнувшись дежурным «всё помню, хорошо, приду», раздражённо закатывает глаза, прислонившись спиной к холодной стене. Ему кажется, что ещё немного, и он перестанет ходить на эти тренировки вообще.       На следующий день все три пары Томас клюёт носом в стол, не зная, чем занять свою скуку, что вырывается из уст глубоким зевком. Так как пары по гуманитарным предметам совмещены с другой группой, он садится чуть ли не в самый конец аудитории, надеясь, что сможет нормально отоспаться хотя бы здесь. В гуще толпы замызганных, в грязной одежде художников (они носят старые вещи, чтобы не испачкать новые темперой, а то и маслом), взгляд Томаса непроизвольно цепляется за вихрастую светлую макушку. Неужели Ньют?       Томас начинает вертеть головой во все стороны, чтобы понять, что за группа с ними сегодня сидит. И действительно — это группа Ньюта. И человек, которого замечает Томас, действительно оказывается им. Сегодня на Ньюте старая выцветшая синяя футболка, размера на два больше, местами небрежно измазанная жёлтыми и красными кляксами. И чёрные, такие же запачканные брюки. Его волосы лежат не совсем привычно: светлые пряди завиты сильнее обычного, да так небрежно (в особенности на затылке), что Томас решает, что этот раздолбай ещё и лёг спать с мокрой головой, несмотря на собственноручно открытую форточку. Сегодня ночью, кажется, было всего около тринадцати градусов.       Томас, не заметив того сам, закидывает локти на стол и, подперев лицо кулаком, разглядывает Ньюта во все глаза. Похоже, заметив на себе столь пристальный взгляд, тот слегка напрягается, весь ссутулившись. Некоторое время они так и застывают: Ньют, не смея двинуться, будто под дулом ружья — пойманное дикое животное, и Томас, замеревший, будто списанный с картины. Глаза — тёмный шоколад, губы — сплошь яркая линия, кожа — грубое бежевое полотно. Мгновение, и Ньют разворачивается в сторону застывшей картины, и та — внезапно, — оживает.       Томас резко переводит взгляд в сторону компании людей, что сидит слева от него и громко о чём-то щебечет. Лицо вспыхивает жгучим пламенем, обжигая пальцы, и он складывает ледяные руки в замок, щёлкнув суставами. Тут Томас решает, что нужно быть осторожнее. Больше никаких выводов он, к сожалению или к счастью, для себя не делает.

***

      Вечереть начинает довольно рано, поэтому уже около шести всё общежитие загорается оранжево-жёлтыми красками. В окнах то и дело мелькают тёмные силуэты, куря, бродя из стороны в сторону, обрамленные грубой фигурой оконных рам. Томас болтается без дела, слоняясь по коридорам невидимой тенью. Вечер пятницы обещает свободу, не для него, конечно (три пары в субботу никуда не делись), однако, в последние вечера недели всё чаще происходит кутерьма: комнатные тихие вечеринки, вылазки в город, курение травы в кабинках туалета (такое случается редко — вахтёрша то и дело шмонает всё помещение каждые пару часов, даже посреди ночи). Не то чтобы Томас участвует во всём этом, но с течением обстоятельств всё чаще хочется затянуться в этот необузданный вихрь сумасшествия учёбы.       Плюнув на постоянное раздражение при выходе в свет, Томас, тихо прошмыгнув на первый этаж, мечтает на скорую руку заварить себе чая и ухватить чёрствую булочку. Однако, он не остаётся незамеченным: на кухне, как назло, сидит Тереза, подперев лоб тыльной стороной ладони и беспристрастно читая какую-то книгу. Чёрные волосы густой волнистой копной спадают на правую сторону, накрывая собой добрую половину страниц. Девушка так сосредоточена на чтении, что Томаса и не замечает.       Делать нечего, не игнорировать же её, когда она сидит прямо перед тобой. Томас, потоптавшись у входа, решительно ступает на порог кухни. Тереза поднимает на него измученно-напряжённый взгляд, после чего улыбается доброй улыбкой.       — Привет, красавчик. Чего это ты тут появился? Соизволил поесть наконец? — лукаво усмехается Винтер, откинув волосы назад.       — Привет. Э… да, вообще-то да, — с трудом соглашается Томас. Он понимает, что в последний раз появился на кухне в начале сентября, больше его тут не видели, — Как твои дела? Всё хорошо? — спрашивает скорее из вежливости, хотя доля отрешённой грусти на лице девушки вгоняет в непонятную, зыбкую тревогу.       — Да, а почему ты спрашиваешь? — удивлённо вскидывает бровь Тереза.       — Да так… — Томас решает не колебаться и ответить, как есть: — Ты показалась мне встревоженной какой-то или грустной, — он усаживается за стол рядом с Терезой. От неё веет едким запахом сигарет и горьким кофе, который она, видимо, выпила на досуге.       — А, — коротко бросает Тереза, одарив Томаса быстрым испуганным взглядом, будто её только что поймали с поличным, — Да нет, всё в норме, — она вновь утыкается носом в свою книгу, будто Томас исчез с её поля зрения.       Это и не расстраивает, и не удивляет Томаса. Ну не будет же он выпытывать из неё того, о чём она явно рассказывать не хочет?       — Ты как… завтра выходная? — переводит тему Томас, — Ну, то есть у вас завтра выходной или…       — Ох, нет-нет, в среду, по-моему… никак не запомню, — непринуждённо отмахивается Тереза, почесав переносицу, — Кстати! Завтра будет вечеринка, посвящённая Хэллоуину. У Тодда Эштона. Должна быть клёвой, знаешь… у него довольно большой домишко, там будут все. Ты тоже приходи. Давай-давай, — перебивает Томаса девушка, когда тот явно хочет возразить, — Ты должен пойти, Том. И так ходишь как неприкаянный.       Томас в ответ лишь ковыряет пальцами стол. Он не знает, соглашаться или нет. Предложение весьма заманчиво. На самом деле Томас устал от однообразия ничем непримечательных дней, устал приходить с пар, бежать на тренировку, приходить обратно в комнату и до ночи кряхтеть над домашним заданием и проектами. Возможно, небольшая раскрепощённость не повредит. Да и если честно, Томасу надоело чувствовать себя отрезанным от мира. Так и до отшельнической жизни недалеко.       — Хорошо, я приду, — решительно отвечает Томас, на что Тереза радостно вскрикивает, оглушив его. Он как можно незаметнее прикрывает ухо ладонью, делая вид, что таким образом просто подпирает голову.       — Здорово! Я буду рада видеть тебя там, — улыбается Тереза. От мягкой улыбки веснушки на её лице радостно подпрыгивают, — А теперь, если ты не против, я продолжу, — она указывает взглядом на книгу, что покоится на столе, нетронутая благодаря внезапному появлению Томаса.       — А… Да, конечно, — растерявшись, Томас поднимается со стула. Вероятно, её нужно оставить одну, а не сидеть рядом, бездумно пялясь куда-то в сторону.       Карие глаза мечутся в тревоге, когда на пороге показывается Минхо. Мрачный, с разбитой губой и ссадиной на скуле, он выпрямляется и, проигнорировав беспокойство на лице ребят, шагает к встроенному столу, показав обоим спину.       — Господи боже, Минхо, что с тобой стряслось? — воскликнув, Тереза моментально отбрасывает книгу в сторону.       — Ничего, — отвечает азиат и разворачивается к столу, где сидит Винтер.       Его лицо выражает абсолютно мёртвое спокойствие, и от этого Томасу становится не по себе. Прежде он не видел своего капитана в таком расположении духа. Минхо всегда был крайне вспыльчивым и громким. И если что-то происходит, об этом знают все, кто находится рядом с ним. Обычно Минхо громко ругается, покрывая матом всё, что находится в поле его зрения. А сейчас привычная вспыльчивость сменилась холодным молчанием и бесцветным отрешением на лице. Что стряслось?       — Минхо, — встревает в разговор Томас, даже не вздрогнув от внезапно переведённого взгляда тёмных глаз в свою сторону, — что произошло?       — Да ничего, что пристали? — раздражённо бросает азиат, запустив заметно дрожащие пальцы в волосы.       — У тебя не лицо, а светофор, — беззлобно язвит Тереза, продолжая сверлить Минхо не то осуждающим, не то беспокойным взглядом, скептически вскинув бровь.       Азиат поднимается с места и быстро шагает в сторону выхода. Видимо, отвечать он ей не собирается.       — Минхо, — окликает его Тереза. Её голос в мгновение становится холоднее льда.       Минхо разворачивается в сторону девушки, застыв в дверях. Он задерживает на ней зловещий взгляд, сжав челюсти, и ведёт плечом. Томасу становится настолько неуютно от этого, казалось бы, безобидного жеста, что кожа покрывается мурашками. И всё-таки что-то ужасающее в этом движении есть. Или такие ощущения возникли лишь от того, что это Минхо?       — Ничего. Не. Случилось. Винтер, отстань, — по слогам процеживает Минхо сквозь зубы.       И Минхо, и Тереза застывают, словно статуи, прожигая друг друга леденящими душу взглядами. Томас тоже замирает, не зная, куда деться. Каким-то образом он оказался меж двух огней. И ему кажется, что если он покинет пусть даже не его поле боя, столкновения двух айсбергов не избежать.       Наконец Тереза выдыхает и, сдавшись, молча усаживается обратно за стол. Она демонстративно хватает книгу и утыкается носом в смятые ею же страницы. Минхо недовольно цокает языком и громоздкими шагами выходит из кухни. Томас устало закатывает глаза, прикрыв веки. Ну вот опять. Где бы он ни находился, всегда происходят какие-то мини-катастрофы.       Лучшим решением сейчас кажется отправиться обратно в комнату, но Томас твёрдо решает, что без чая отсюда не уйдёт. Он и так пропускал завтраки на протяжении практически двух месяцев. Он осторожно подходит к встроенному столу, стараясь не нарушать воцарившуюся тишину. Лишь монотонное гудение электрического чайника плавно внедряется в абсолютное безмолвие.

***

      В субботу группу Томаса отпускают пораньше, поэтому он сразу же мчится в комнату со всех ног. Он внезапно осознаёт, что костюма так и не придумал. Денег у него не особо много, да и времени на то, чтобы отправиться в магазин — тоже. Открыв дверь, Томас натыкается на Фрайпана, что сидит, уткнувшись носом в монитор, и что-то скачивает на флешку.       — Хэй, чем занят, Фрай? — добродушно спрашивает Томас, закрыв за собой дверь и бросив рюкзак на кровать.       — Здравствуй, здравствуй, — излишне торжественно приветствует его Вуд, едва улыбнувшись и не отрывая взгляда от монитора, — Скачиваю музыку для вечеринки. Она у Эштона проходит. Я там диджей, так что всё должно быть с иголочки, — он резко поднимает голову и смотрит в сторону Томаса с таким интересом, что тому становится неловко, — А ты, кстати идёшь?       — Да… да, иду, — мямлит Томас в ответ, — А ты в чём пойдёшь?       — Призраком буду, — многозначительно отвечает Вуд и загадочно улыбается.       Томас не понимает, шутит тот или нет, но если не шутка, то он готов посмеяться прямо сейчас: темнокожий идёт в белом одеянии, где скорее всего не будет света. Очень остроумно и смышлёно, думается Томасу. Он судорожно перебирает небольшую кучу вещей в надежде найти хоть что-нибудь подходящее для вечеринки.       — О, — вдруг вырывается из уст Фрайпана.       Видимо, он наблюдал за своим соседом, поэтому сразу догадался, чем тот занимается. Фрайпан откладывает ноутбук в сторону и подходит к Томасу.       — Слушай, хороший костюм. Может, его и наденешь?       — Чего? — только и вырывается из уст Томаса. Взгляд падает на неприметный костюм коричневого цвета в едва заметную клетку, — Я не фанат ходить в костюмах на вечеринки, — скептически отвечает он, усмехнувшись.       — Ну, а чего? Будешь эдакий Тедди-бой*. Почему нет? — беспристрастно отвечает Вуд, пожав плечами, — Подходящие туфли у меня где-то есть, могу одолжить.       Выбора особо не остаётся, поэтому Томас принимает это предложение. Он понимает, что на самом деле счастлив тому, что ему не пришлось так сильно заморачиваться над костюмом или выглядеть слишком вычурно. Он знает, что причёску оставит свою, так как, во-первых, у него просто не хватит длины волос на укладку Тедди-боев, во-вторых, кто там знает, кто он такой и в костюме кого пришёл. Да, укладка является неотъемлемой частью субкультуры, но Томас не привык париться насчёт своих волос, будь это даже костюмированная вечеринка. Родной душе девиз «плевать на каноны» приходится как никогда кстати.       Прочно завязав шнурки туфель (те оказались ему чутка большими), Томас спускается вниз. Он чувствует себя немного глупо, стоя на первом этаже общежития в пиджаке и однотонных брюках, из-под подворотов которых виднеются ярко-оранжевые носки. Томас решает заглянуть на кухню, надеясь, что застанет там кого-нибудь. Он почему-то не удосужился спросить адреса этого Эштона или как его там ни у одного из своих знакомых. А ещё в голове вертится навязчивый, словно мелодия, вопрос: пойдёт ли Ньют на вечеринку?       К горю или к счастью, на кухне оказывается вся компания третьекурсников. Галли и Алби сидят за столом, дымя вовсю, а Минхо расхаживает из стороны в сторону, разглагольствуя о чём-то. Тереза же тихо жуёт картофельные чипсы. Её тревожный взгляд мечется от окна к Минхо, и обратно. Компания одета в хитоны**, поверх которых все до одного успешно накинули гиматии***. На голове Терезы грациозно красуется венок из плюща.       — Ох, ничего себе, вы прямо Боги, — вырывается из уст Томаса, когда он заходит на кухню, прервав их явно не оживлённую, но какую-никакую беседу.       — Да вот прямо с Олимпа спустились, а ты чего, не знал? — подмигивает Томасу Минхо, ехидно усмехнувшись.       — Смешно, — саркастично бросает Томас и усаживается рядом с Алби.       — Здорово выглядишь, к слову. Почаще бы тебе в костюмах ходить, Нейланд, — не без улыбки замечает азиат.       — Да, — внезапно поддерживает слова Минхо Тереза, — Круто, что ты в костюме, но при этом не выглядишь скучно. Скорее, это так играет твоя неаккуратная причёска и в целом вид неуклюжего парня-соседа, так что да, мне нравится.       Томас смущённо цокает и утыкается носом в стол. Ему приятно слышать комплименты в свой адрес, но он не совсем понимает, считать ли слова Терезы за комплимент вообще.       — Тоже мне, нашлись ценители моды, — без тени улыбки бросает Алби.       Томас мог бы испугаться его, но он уже относительно хорошо знает Голдмана, поэтому знает и то, что тот сказал это скорее в адрес остальных, а не Томаса.       — А чем тебе не нравится его костюм? — искренне удивляется Тереза, смахнув прядь волос с лица, — А может, тебе не нравится, как я одеваюсь? Давай, скажи в лицо, раз такое дело. Давай-давай.       — О Господи… — протягивает рядом сидящий Галли, беспомощно откинувшись на спинку стула, — Может, пойдём уже? А то пока вы будете собачиться, мы опоздаем.       — Мы не собачимся, — отрицательно качает головой Алби, — Не хватало мне ещё с Терезой ругаться.       — Вот да, — ни с чего соглашается Минхо, кивнув, — Спорить с ней — себе дороже, поверь, — азиат ловит на себе грозный взор синих глаз и тут же отворачивается, — Ладненько, Галли прав. Погнали, — он театрально выставляет руку вперёд, как бы приглашая всех пройти в коридор, — Томас, ты с нами?

***

♪Mishlawi — All Night       Оказалось, до места проведения вечеринки понадобилось пройти всего минут десять. Дом действительно оказывается большим: двухэтажным, с задним двориком и небольшим бассейном. Огромная кухня заполнена уже достаточно пьяными студентами. Музыка гремит на весь дом, да что там — её слышно даже во дворе.       Чтобы пробраться на кухню за выпивкой, ребятам приходится расталкивать толпу людей, и, как оказалось, для Минхо и Алби это проблемы не составляет: сбившись друг к другу стеной, они, кажется, без угрызения совести толкают людей не самым дружелюбным способом — кого в плечи, кого в спины. Алби даже умудряется оттоптать налакированную туфлю какому-то бедняге в костюме Чарли Чаплина. Галли же идёт позади них, высокий и тяжёлый, точно ожившая скульптура. Усталым взглядом он оглядывает толпу развесёлых однокурсников, время от времени прикрывая усталые веки на такой долгий промежуток времени, что Томас боится, что тот в скором времени куда-нибудь да врежется.       Они останавливаются около большого мраморного стола, расположенного чётко посередине кухни. Его поверхность заставлена бесчисленным количеством выпивки и закусок. Взглянув в сторону алкоголя, Минхо оживляется и сразу же тянется за ещё неоткрытой бутылкой виски.       — Не упивайся, пожалуйста, мне тебя потом ещё тащить, — беззлобно бросает Галли, но смотрит в сторону друга таким проницательным взглядом, что Минхо поначалу даже колеблется.       — Ой, не грузи, а. Допрусь сам как-нибудь, — в итоге оскорблённо отмахивается азиат, сжимая в руках бутылку так, словно та ему родная, — А нет — заночую здесь, утром припрусь. Не боись, ма, — с этими словами он демонстративно прижимает бутылку к губам и, отхлебнув приличную долю спиртного, не сводит глаз с Галли.       Галли в ответ скрещивает руки на груди и раздражённо фыркает, качнув головой. Алби издаёт тихий смешок и выхватывает у Минхо бутылку из рук.       — Не жадничай, друг, — он усмехается, когда ловит на себе недовольный взгляд азиата, но тут же сдаётся: — Окей-окей, успокойся. Забирай, — он передаёт бутылку с виски обратно Минхо.       Томас прислоняется спиной к столешнице в надежде разглядеть Фрайпана. Он особо не рассчитывает увидеть здесь Ньюта, но в душе всё-таки надеется, что тот пришёл. Пить Томасу не хочется. Ребята переключились на обсуждение одного из их предметов, поэтому Томас переходит в зал, где народу меньше, чем на кухне. И, как ни странно, поиски соседа заканчиваются успехом. В окружении громоздких колонок и ноутбука сидит Фрайпан, одетый в белое одеяние. Только благодаря кристально-белой одежде его можно заметить в толпе. Рядом с ним, закинув лодыжку на колено, сидит Ньют. Надо же, всё-таки явился. Его костюм состоит из белого халата и простого кроя брюк. Похоже, он нарядился врачом, о чём ясно говорит маска, которую он натянул на лицо, закрыв ею нос. Практически весь халат, лицо и маска забрызганы кроваво-красным цветом, чему Томас на мгновение ужасается. Ему не свойственно пугаться таких вещей, но, глядя на такое зрелище, волосы действительно встают дыбом: Ньют, с его-то характером, ещё и в крови… Отличная картина, ничего не скажешь.       Они спокойно о чём-то разговаривают, не замечая никого вокруг. И Томас не запечатлел бы этот момент в своей памяти, если бы не увидел, как в ответ на слова Фрайпана Ньют рассмеялся. Искренним, чистым смехом. Этот смех, отозвавшийся ярким эхом у Томаса в груди, может пленить душу кого угодно. — Томас! Привет, рад тебя видеть, — внезапно кричит Фрайпан, видимо, заметив, что Томас застыл посреди толпы и теперь пялится на них во все глаза.       Едва покраснев, Томасу хочется испариться, но ему ничего не остаётся делать, кроме как пойти к ним. Он замечает, что Ньют поднимает равнодушный взгляд и, заметив Томаса в поле своего зрения, улыбается ему.       — Привет, — бросает Томас в ответ и, бегло посмотрев на Ньюта, смущённо улыбается, — Крутые костюмы. Вас прямо не заметить в толпе, — ехидно подмечает Томас, усевшись в кресло рядом с ребятами.       — Ага, — соглашается Вуд и тут же смеётся. Ньют лишь ухмыляется в ответ, улыбнувшись уголками губ, — Ты сам-то как? Кстати, тебе идёт костюм.       — Да, здорово смотрится, — спокойно кивает Ньют в подтверждение словам Фрайпана. Мягкая, непривычная улыбка не хочет исчезать с его лица.       Томас, сказав смущённое «спасибо», вскидывает голову, и его лицо в мгновение растворяется в золотистом свете помещения. Ньют не сводит с него проницательного взгляда и, опрокинув стакан виски, спрашивает:       — Мне нравится цвет. Твой костюм?       — А?       — Твой костюм, спрашиваю? — Ньют кивает в сторону пиджака Томаса.       — А. Да, да, мой, — растерянно отвечает Томас, мысленно проклиная себя за такое поведение, — Без понятия, зачем я взял его с собой на учёбу. Ну, видимо, не зря, — усмехается Томас, благодарно кивнув Фрайпану, когда тот передаёт ему стакан явно с чем-то крепким.       — Да, не зря, — кивает Ньют, продолжая буравить Томаса гипнотизирующим взглядом.       — Кстати, как тебе музычка? — прерывает неловкую сцену Фрайпан, будто специально, — Выбирал сто ночей, чтобы всем понравилась, — восторженно тараторит Вуд, улыбаясь и явно гордясь своим трудом.             — Да, музыка отличная. Ты молодец, Фрай, — без тени фальши отвечает Томас и улыбается. Приятно видеть, что человеку действительно не в тягость заниматься чем-то таким. А музыка и вправду Томасу по душе.       Когда время переваливает за двенадцать, студенты, расшевелившись, становятся легки на подъём, и кому-то в голову бросается сыграть в правду или действие. Минхо и Тереза сразу же соглашаются, Алби приходится поуговаривать довольно долго, но с горем пополам он мирится со своим положением, подметив, что кто-то должен принести ему ещё одну бутылку виски. Галли же наотрез отказывается участвовать в такого рода играх.       — Да ну что ты как дед, пошли давай! — гундосит пьяный Минхо, ухватив Галли за руку и потащив его в круг.       В этот момент к ним подтягиваются Томас и Ньют, что всё это время разговаривали, сидя в углу дивана. Томас и подумать не мог, что они так разговорятся, и по итогу он не заметит, как время утечёт сквозь пальцы.       — Да отвали, Минхо. Не буду я играть в эту парашу, — огрызается Галли, закатив глаза, словно копируя образ умершего с картины.       — Ой, брось. Боишься, что придётся кого-то поцеловать? — ехидно улыбается Минхо, и когда в ответ Галли изумлённо вскидывает брови, он смеётся, — Да не бойся ты, никто тебя не украдёт. Ты только для меня, — и снова ехидная ухмылка украшает наглое лицо.       Галли, явно не ожидая такого ответа, но не удивившись шутке Минхо абсолютно, раздражённо цокает. Кажется, когда его глаза закатились, то сделали оборот в триста шестьдесят градусов. Томас прыскает себе в напиток, и Алби со всей силы мощной руки спортсмена стучит его спине. В этот момент Томасу кажется, что его лёгкие пробили грудную клетку и вывалились на паркет.       — Блять. Ладно, отвали только, — сдаётся Галли и уходит вслед за довольным собой Минхо.       — Ты пойдёшь? — спрашивает у Ньюта Томас, повернувшись в его сторону.       Тот лишь беспристрастно пожимает плечами. Это не означает согласия, но и ответом «нет» Томас это назвать не может. Тогда он просто берёт Ньюта за руку и ведёт в сторону уже собравшегося круга студентов. Прикосновение к чужой коже обжигает, но вместо того, чтобы отстраниться, Томас ещё сильнее цепляется за холодную руку.       — Играть будем с помощью бутылочки. Крутим её, тем самым выбираем, чья очередь.       — Что ж, да начнётся веселье, — радостно произносит Тереза, многозначительно улыбнувшись, и раскручивает бутылку из-под выпитого вина.

***

      Поначалу игра шла довольно ровно, без безумств и хохота, некоторым, судя по лицам, даже стало скучно. Веселье началось с того, когда парню со второго курса было велено опрокинуть бутылку с алкоголем на кого-нибудь из первокурсников. Большинство перваков разбежались по углам, прячась от выбора второкурсника, а самые стойкие остались сидеть на своих местах, поджав колени к груди и ожидая, кому выпадет доля быть утопленным в алкоголе.       — Чёрт, ну почему не я, — пьяно растягивает Минхо, локтем толкнув Томаса в бок. Тот вопросительно смотрит на азиата, и тот лишь улыбается в ответ, — Ну ты прикинь, быть залитым алкоголем. Что тут страшного. Дураки-перваки… Вот ты молодца, остался на месте сидеть, — он хлопает Томаса по плечу, и только тогда до него доходит, что он тоже является первокурсником. Чёрт. Ну не убегать же.       К счастью, эта участь выпадает на долю уже давно пьяного первокурсника по имени Донован, который с радостью принимает это действие и в последствии оказывается облитым коньяком с ног до головы. Толпа заведённых студентов неистово хлопает и ржёт, не давая ведущему вставить ни слова.       — Так, ну всё, тихо! — орёт старшекурсник, — Идём дальше, — он крутит бутылку, и та начинает с молниеносной скоростью вращаться вокруг своей оси. Наконец она останавливается, и бесчисленное количество голов устремляют взгляд в сторону Минхо.       — Ну давайте-давайте, — уверенно произносит азиат, размяв суставы пальцев.       — Правда или действие?       — Правда, — с вызовом отвечает Минхо, будто готовится бежать кросс.       — Ммм… — ведущий задумывается на некоторое время, вынуждая Минхо сидеть и кусать губы в ожидании, — О! Такой вопросец: спал ли ты с кем-нибудь со своего курса?       В вопиющем молчании несколько десятков пар глаз уставились на Минхо, а тот даже ухом не ведёт. Он подаётся вперёд, подперев лицо кулаком, и складывает ноги по-турецки.       — Да, спал.       Толпа в мгновение ока улюлюкает, Алби скептически вскидывает бровь, а Галли хмурится, застыв в недоумении. Томас же косится в сторону сидящего по правую сторону от него азиата, напрягшись всем телом. Что?       — Хорошо, хорошо. Заткнитесь! Следующий у нас… Винтер, давай!       — Ну окей, — принимает свою участь Тереза. Заметно, что ей отчего-то некомфортно, но она не сдаётся, — Действие.       — Ох, ничего себе! — кричит кто-то из толпы.       — Поцелуй того человека, с которым хотела бы переспать.       Толпа снова затыкается. Кто-то говорит достаточно тихо, но так, что всем всё равно слышно: «А нельзя без всякой пошлятины?», остальные же внимательно наблюдают за выбором Терезы. Она немного мнётся, но всё-таки поднимается со своего места и, остановившись рядом с Томасом, садится на корточки.       — Это уже не будет секретом, — шепчет Тереза с улыбкой на лице, — Секрет в другом, и не мой, верно? — с этими словами она целует Томаса в губы.       Поцелуй выходит сладким и быстрым, но тёплым и напористым. Томас за это время осознаёт лишь одно: его впервые целует девушка.       Толпа вновь заливается возгласами и аплодисментами, под которые Тереза и садится обратно на своё место, улыбаясь. На этом действии всем кругом решается сделать перерыв на десять минут. Каждый разбредается кто куда, громко переговариваясь и смеясь. Томас в неведении плетётся до кухни и встаёт у стола. Он невидимым взглядом смотрит на неполный стакан виски и, глубоко вздохнув, опустошает его одним глотком. Алкоголь обжигает горло и лёгкие, и Томас сильно морщится.       — Вот гадство… — бубнит Томас, прокашлявшись.       Он замечает рядом с собой Галли, который стоит со стаканом в руках и не обращает на него никакого внимания. Уже немного пьяный и озадаченный, Томас всё-таки решает заговорить с самым мрачным парнем в компании третьекурсников.       — Слушай… ты не знаешь, кто это был? — Галли медленно поворачивает голову в сторону Томаса. Он вскидывает бровь, тем самым говоря, что не понимает, о чём речь, — Ну, ответ Минхо… кто это был? — Томас не решается взглянуть в глаза Галли, но всё-таки пытается уловить его взгляд.       Галли задумчиво глядит в стакан и, нахмурив в привычной ему манере брови, некоторое время молчит, будто о чём-то размышляя. Потом, выйдя из транса, он бросает безразличное «мне почём знать» и спокойно опустошает стакан. Ну вот. Так он ничего не знает… А с чего ты вообще взял, что он тебе что-то расскажет, Томас? Даже если и знает, это не твоё дело. Сиди молчи. Томас горестно вздыхает и, поджав губы, кивает. Он размышляет о том, что сделала Тереза и что сказала. К чему это вообще было? Неужели она… Но откуда? Откуда она узнала об этом?       По правде сказать, Томасу не сильно хочется возвращаться в игру, но желание узнать о других что-нибудь ещё оказывается выше его нежелания присоединяться к игре. А, заметив Ньюта, который подтягивается к остальным, вновь садясь в круг, сердце отчего-то бьётся быстрее. Томас, вновь опустошив чужой стакан с виски, двигается в сторону образовавшегося круга. Похоже, дальше будет интереснее.