Fight if you can, trust if you dare

      Загруженные серостью и заботами дни становятся всё длиннее, а вечера, словно в поддержку — спокойнее и атмосфернее. Ньют на удивление преобразился в тихого и спокойного, но по ночам не спящего. Занимаясь либо домашним заданием, либо какими-то мелкими делами, иногда, словно в забытье, он достаёт свою гитару и принимается играть до самого утра, мешая Томасу спать. И самым странным в этой ситуации является даже не поведение Ньюта, а Фрайпан, который испарился из комнаты ровно в тот момент, когда Ньют, наверное, только задумывал свою щекотливую идею попрепятствовать духу сна в этом пространстве. И от того все шишки, конечно, достаются одному Томасу.       Так-то Томас совсем не против игры Ньюта, ведь, по правде, он давно ею восхищается. Томас понять не может, как тому удаётся так легко и быстро перебирать изящными пальцами струны, чтобы без скачков и грязи в звуках. А ещё Ньют в эти моменты словно возвышается, взмывает вверх, уносясь из своей оболочки и комнаты прочь. И Томас не может не думать о том, что Ньют становится другим человеком, когда садится играть. Восседает таким же хмурым и вечно чем-то недовольным, но сквозь его тучность, что уже образовала морщины меж бровей, прорывается нечто неосязаемое, божественное. Это заставляет в очередной раз задуматься о том, что Ньют, который миру открыт, и Ньют, который сидит внутри — две разных личности.       После очередной пары по архитектурному проектированию, из-за которой не хочется существовать, Томас понимает, что нужно хоть что-нибудь съесть, потому что он всё продолжает упорно игнорировать завтраки на кухне. Он не садится за стол к одногруппникам или однокурсникам, что уж говорить о курсах старше, поэтому приходится и в этот раз искать себе одиночный стол, которых на всю столовую крайне малое количество. Томас уже опустился на стул и выдохнул, успев занять единственный свободный стол, но вдруг чей-то знакомый голос пугает его так, что Томас подскакивает.       — Том! Том-дурдом! — Тереза громко приземляется на место рядом с Томасом, звеня различными браслетами на хрупком запястье, — Я присоединюсь, можно? — Томас хочет возразить, что, вообще-то, нельзя, но та уже вовсю умостилась рядом и теперь улыбается ему, — Ты чего такой хмурый?       — Да просто… — Томас не знает, что ответить. Грубая правда рвётся на волю, но он не может позволить себе хамить ни в чём неповинной Терезе. Приходится хитрить, — устал. Это проектирование… с ума сводит.       Томас не врёт. Архитектурное проектирование является главным предметом, и оно приходится ему по душе, но заданий по нему накидывают в таком количестве, что постепенно весь энтузиазм утекает в канализацию, сменяясь отвержением и апатией.       — Ну а ты как? — решив заострить внимание на проблемах других, спрашивает Томас. Свои уже порядком надоели.       — Да пока сносно, — отмахивается девушка, спрятав выпавшую прядь из хвоста за ухо, — После пар по дизайну снова вспомнила, почему планировала застрелиться. Препод таким же нудным и остался… — протягивает Тереза и корчит лицо, пытаясь застегнуть круглую серёжку в ухе, — В принципе ничего нового. Мать со своим хахалем отправилась куда-то на острова, отдыхать. Завидую им, блин! А ты сиди тут просиживай жопу на парах.       Томас понимающе кивает, пытаясь сосредоточиться на словах Терезы, и это у него получается, правда, с огромным трудом. Мешающая привычка выпадать из разговора не даёт ему сосредоточиться на чём-либо, даже на собственных мыслях. Он молится о том, чтобы к ним больше никто не присоединился; что он покивает Терезе и уйдёт, а затем подумает о завтрашней тренировке. Меньше всего ему хочется столкнуться с Минхо. Но где Тереза, там всегда встречай и надоедливого азиата, а следом и остальную компанию местных заноз и подкольщиков. И не успевает Томас и одного кивка на слова Терезы сделать, как его грубо хлопают по плечу, да так, что он подпрыгивает. Вновь.       — Привет, зелёный, — кивает в сторону Томаса Алби, поставив поднос с едой на стол, — Ты кислый какой-то. Приключилось что?       Томас раздражённо вздыхает, уперевшись кулаком в край столешницы. Это что, какая-то шутка?       — Да нормально я, — огрызается Томас, сложив руки на груди, — Вы-то что сюда пришли? — он ловит на себе недоумённый взгляд Алби, и ему тут же становится стыдно за грубость в адрес старшекурсников. Он прикусывает щёку, виновато отводя взгляд от потенциально пострадавших, — То есть… вы раньше никогда не садились сюда, поэтому я…       — Мы можем спокойно свалить, если тебя что-то не устраивает, — в разговор встревает только что подошедший Галли, выглядящий так, что становится ясно: не устраивает что-то здесь совсем не Томаса.       Томас бросает на него недовольный взгляд, вложив в него всё своё раздражение — ведь даже не к нему обращался, — и надеется, что его позиция касательно только что сказанного Галли дойдёт до него же весьма конкретно.       — Знаешь, — Томас не выдерживает, своим порывом поругаться заставляя Терезу напрячь плечи, — Я ведь даже не…       — Ну, раз ты не против, тогда мы сядем здесь. Не запатентовано ведь, а? — раздаётся притворно-бодрый голос по правую руку от Томаса.       Минхо довольно улыбается ребятам, с ужасным звуком отодвинув стул и сев рядом со сконфуженной Терезой. Вероятно, своим появлением он постарался разбавить атмосферу — не вышло. Томас опускает взгляд в стол, нахохлившись больше обычного, а Галли, цокнув, грузно садится на своё место. Ну, хотя бы без драки.       Минхо осторожно оглядывает всех сидящих, и его неуверенный взгляд останавливается на сутулой спине своего сокомандника. Он закусывает губу, не зная, как начать разговор, стоит ли начинать его вообще. Понимая, что Томас злится на него невообразимо сильно, в диалог первым всё равно вступать не хочется. Всё-таки не один Минхо виноват в их перепалке, к тому же, это он получил на прощание недвусмысленное оскорбление. Но что-то Минхо подсказывает, что дуться Томас намерен ещё очень долго. Похоже, придётся брать всё на себя.       — Меня так достала эта… как её… — Алби стучит вилкой по полупустой тарелке, давая гневу выйти наружу хотя бы таким способом, — Грант, мать её. И так каждый день нам мозг ебёт, теперь ещё проект ей делай! Да пошла на хрен, — рычит разъярённый Алби, одновременно с этим кивая успокаивающей его Терезе.       Томас лишь вскидывает брови, моргая, потому что не понимает, о ком идёт речь. На самом деле он не знает, на каком факультете каждый из ребят. Ну, кроме Ньюта и Фрайпана.       — На каком ты факультете, Алби? — внезапно встревает в разговор Томас, обращая все взгляды на себя.       — На скульптуре, — ехидно усмехается Алби, отчего-то довольный. Словно только и ждал, что Томас задаст этот вопрос, — Мы с Галли в одной группе. А Минхо твой на архитектурном. Вы на одном факультете, представь, — он театрально стучит себя по голове.       Томас закрывает рот, откинувшись на спинку стула. Ладно, такого поворота он не ожидал. И почему раньше этим не поинтересовался? Мог бы найти с Минхо общий язык гораздо раньше… И что это ещё за «твой Минхо»? Ничего он не его. В смятении Томас недовольно фыркает себе под нос, потеряв аппетит снова. Чёрт, ему когда-нибудь дадут нормально поесть?       — Так, что-то я устал, — сдаётся Томас, резво выскальзывая из-за стола, — Удачи вам. А я… пойду полежу, пожалуй, — Томас кивает всем сидящим, старательно избегая взгляда Минхо, и направляется в сторону выхода.       К сожалению или к счастью, расстояние между университетом и общежитием составляет около трёх километров, поэтому Томас оказывается у себя в комнате спустя душных двадцать пять минут, до этого зажатым в душном автобусе. Уставший и вымотанный, он еле доходит до своей комнаты. И когда понимает, что она пуста, то с облегчением заваливается на незаправленную постель, бросив рюкзак куда-то в сторону и не особо заботясь о сохранности его содержимого. Планов на ближайший вечер нет, поэтому Томас решает посмотреть какой-нибудь фильм, а затем сделать несколько набросков для ближайшего задания по проекту.

***

      Около девяти вечера, когда Фрайпан снова уткнулся в свой ноутбук, слушая музыку в наушниках, а Ньют до сих пор не вернулся, Томас лежит у себя на кровати и бездумно смотрит в потолок. Он посмотрел фильм, сделал с десяток набросков для проекта и теперь попросту не знает, чем себя ещё можно занять. И, будто проникнув Томасу в голову, телефон даёт о себе знать: раздаётся сигнал об смс.       Опознав, что этот звук издал его телефон, Томас тянется к тумбочке и с несвойственной ему бодростью заглядывает в экран, щурясь от внезапно ударившего света в глаза. Увиденное заставляет Томаса взметнуть брови. Пишет Минхо.       21:05. Минхо: Слушай, ты так и будешь дуться на меня? Может, прекратишь?       Наглость, смешанная с безосновательным обвинением, зарождают в груди огонь. Томас зло вздыхает. Он что, издевается?       21:06. Минхо: Я вижу, что ты читаешь. Не молчи. Эээээй!       21:08. Томас: Нет, я не дуюсь. Я зол. И мне не хочется это обсуждать.       21:08. Минхо: Ну здрасьте. Думал, что избежишь разговора? Нифига! Мы, блин, в одной команде. Как ты себе это представляешь?       21:11. Томас: Нет. Я просто подумал, что… оно как-то само развеется… блин, так по-идиотски. Неважно. Забудь.       21:12. Минхо: Аааааа!!!!!! Вот оно что. Теперь с тобой как-то яснее стало всё) Блин, я ржу :D Окей. Так ты на меня не злишься?       21:12. Минхо: Или всё ещё злишься? Ну прости, ладно? Я не хотел давить. Просто ты странный в последнее время. Может, поговорить хочешь? Я не против.       21:15. Томас: Эээээ… Так, нет, постой. Я в норме, ладно? Просто много навалилось в тот день, вот я и… неважно. Всё нормально.       21:17. Минхо: … Тут я делаю вид, что поверил) Окей. Но ты тоже мне всякого наговорил. Что будешь делать?       21:20. Томас: С чем… :?       21:20. Минхо: Ну как с чем? С тем, что сказал. Типа я плохой капитан и бла-бла-бла… Обидно между прочим :(       21:24. Томас: Тааак. Что за дела? Я не говорил такого. Не говорил же, да?...       21:25. Минхо: :(       21:27. Томас: Чёрт. Прости. Я не это имел ввиду тогда… сильно обижен?       21:28. Минхо: Не знаю. Если интересно, загляни проверь.       21:31. Томас: Чего?       21:32. Минхо: Хахахаха спокойствие, Бэмби, это шутка. Но если хочешь — заходи, я не против гостей ;)       21:34. Томас: Ты там выпил что ли? Умолкни.       21:35. Минхо: Ха-хааа! А я рта и не открывал — мы ж переписку ведём. Дурень. Или олень, ты же Бэмби… Стой. Дурень это как дурак и олень! Хахахаха тогда тебе точно подходит!)       21:39. Томас: Иди в задницу, Минхо. Ой, мне уже пора идти. Тут Ньют пришёл, чую я неладное :/       21:40. Минхо: Окей: (Тогда до завтрашней тренировки, Бэмби. Ты ведь помнишь, что завтра тренировка? В 16:00. Не лажай завтра, ок? И если что-то будет у вас с Ньютом намечаться, напиши мне. Устроим тройничок ;)       Томас так и уставился в экран словно замороженный. Что за идиотские шутки посреди недели?       21:41. Томас: Ты спятил, да? Ясно. Помню я о тренировке, блин. И почему я Бэмби? Прекращай меня так звать. Бесит. И НЕТ СПАСИБО. Доброй ночи :)       Сунув телефон под подушку, Томас делает резкий выдох, качая головой от невыносимости осознания, что Минхо может вычудить иногда. И всё-таки в груди поселился тихий, маленький огонёк, словно камин, согревающий и убаюкивающий. Стало гораздо спокойнее. После разговора с Минхо. Это, наверное, должно напрягать. Отмахиваясь от странных эмоций, Томас сосредотачивается на том, что больше ему не придётся избегать Минхо или игнорировать его. Он, конечно, соврал о том, что Ньют вернулся, но, честно — так устал и попросту не знал, как закончить диалог.       Беспокойно потерев напряжённые веки, Томас взбивает подушку под головой. Усталость за мгновение накатывает с новой, невообразимой силой, и он тонет в мыслях провалиться в глубокий, сладкий сон. Томас зажмуривается, только не в попытках сна, а от обречённости остаться невыспавшейся мумией: дверь с громким стуком распахивается, и в комнату врывается Ньют, едва ли не в прямом смысле. Разрубив пространство своей острой фигурой, он появляется эффектнее любого злодея, набрасываясь на кровать, словно намеревается её задушить. Вот только мучениям поддаётся не его постель, а Томаса.       Ощущения идут как от удара током, и Томас подскакивает от присутствия нежданного гостя. Его сковывает по рукам и ногам, и язык будто в сговоре с конечностями. Томас поражённо молчит, пялясь и пялясь на светлую макушку. Что ж, хотя бы, получается, Минхо он не соврал. Это что, такое наказание за ложь?       — Привет, Том, — воодушевлённый голос Ньюта содрогает пространство. Он лихо переворачивается на бок и оказывается лицом к Томасу, — Ты ещё не спишь? Это хорошо. Знаешь, почему? А потому что сегодня был охуеть какой день! На тренировке я наконец-то утёр нос всем беснующимся, которые терпеть меня не могут. Я пробежал быстрее всех, и красивее всех! Ну, я по крайней мере уверен в этом. А ещё я задумался вот о чём: можно ли взлететь обратно в комнату, если выпасть из окна? То есть… я помню, гравитация и всё такое, но уже столько странного дерьма встречал пока живу, что теперь сомневаюсь во всей этой научной хрени, — тут он издаёт уничижительный смешок, — Я, конечно, не стал проверять это на себе. Ну, пока что не хочется, — с этими словами Ньют сжимает губы в тонкую линию, при этом улыбаясь, — Ну а ты как? Чем маешься?       Томас, зажатый между Ньютом и его безумием, ищет спасительного взгляда Фрайпана, да вот только тот уже давно клюёт носом, выключив ноутбук и отложив его в сторону. Бегством спастись тоже не получится, значит, придётся сражаться одному. Томас щурит свои большие глаза, пытаясь что-то в Ньюте разглядеть. Он что, под чем-то стимулирующим?       — Я в порядке… — сомневаясь, наконец выдаёт Томас, всё не сводя с Ньюта своих выискивающих подвоха глаз. Становится не по себе от такой близости, неожиданной и не то чтобы прошенной, — Рад, что у тебя был хороший день, — продолжает Томас и тут же морщится от своего сухого тона.       — А я как рад! — Ньют будто невежества никакого и не слышит, — Понятия не имею, чем бы таким заняться… — отрывисто жалуется Липман, уставившись в потолок.       Томас в ужасе переводит взгляд на часы — почти десять. Чем ещё Ньют планирует заниматься? Так-то время ещё детское, но для любого рода вдохновений совсем не подходит, к тому же им обоим завтра рано вставать. Томас это знает. Он давно выучил расписание Ньюта, его выходные и тренировки. Это может показаться чем-то вопиющим, ненормальным, но Томас ничего такого специально не делал. Просто наблюдал.       — Ты чего? — вдруг спрашивает Ньют, приподнявшись на локте, и взволнованным взглядом заглядывает Томасу в глаза.       Только сейчас Томас осознаёт, что усмехнулся. Вслух. Он лежит на спине, поэтому лица Ньюта увидеть не может (и находясь несказанно этому счастлив), но он знает, он чувствует, что тот смотрит на него.       — Всё в порядке, я просто… — Томас вынужден прерваться, потому что замечает, как Ньют тянется к нему.       Ньют подаётся вперёд, тем самым оказываясь практически над Томасом; упирает локоть в кровать, а второй рукой поддерживает голову, чтобы не рухнуть прямо на обомлевшего Томаса.       — Окей. Тогда рад, что всё в норме, — спокойно продолжает Ньют, не приняв во внимание говорящую реакцию Томаса, — Кстати, я, кажется, никогда не спрашивал тебя о родителях. Расскажешь, может? — он смотрит Томасу прямо в глаза, пошатываясь от напряжения во всём теле из-за позы, которую отчего-то для себя выбрал. В глаза бросается измотанное состояние Ньюта, но спать он почему-то упорно не ложится. Неужели не хочет?       — Нет, не говорил, — соглашается Томас, слегка помрачнев от такого предложения, — Нечего рассказывать. Моя мать работает адвокатом. Работник отличный, мать — отвратная. Всё, что я могу сказать, — монолог выдаётся искусанным и побитым, сопровождаемый полным отсутствием каких-либо эмоций в голосе рассказчика. Томасу практически не стыдно, — А твои?       Ньют неожиданно приковывает взгляд к подушке, не ожидая обратного вопроса, не удивившись односложному ответу Томаса.       — Моя мать умерла ещё когда я был мелким. А отец… он бизнесмен. Богатое, важное дерьмо. Не советую с ним встречаться, — угрюмо подытоживает Ньют, уставившись куда-то в сторону.       Это трогает сердце Томаса, и он ощущает дрожь по всему телу. У Ньюта нет матери, а на престоле восседает безжалостный отец. Практически не остаётся вопросов о том, почему именно Ньют вырос таким.       — Ты один в семье? — внезапно задаёт вопрос Ньют, оживлёнными глазами впиваясь в Томаса.       — Нет, — тут он не теряется с ответом, — У меня есть сестра, Кейтлин. Она на четыре года старше. Выучилась на дизайнера и переехала. Я тоже не против свалить подальше, — ловя себя на чрезмерных откровениях, Томас стыдит самого себя, принимаясь грызть нижнюю губу.       Хочется проклинать себя за жалость к себе и за ту честность, что может обернуться против после, но усталость удачно глушит эти мысли. Томас сонно моргает и замечает, как рука Ньюта тянется к его лицу. Он снова моргает и зажмуривается, когда тонкие пальцы оказываются совсем близко, и замирает, когда Ньют касается его лба, задевая большим пальцем бровь.       — Этот шрам… что-то серьёзное? — ровным голосом интересуется Ньют, нахмурив брови.       Томас не сразу понимает, о каком шраме идёт речь. Надо же, заметил.       — Да пустяк, так даже и не вспомнить, — не без труда врёт Томас, непроизвольно коснувшись шрама грубыми подушечками пальцев.       Он прикрывает тяжёлые веки, вспоминая, как мать запустила в него тарелкой. Потом снова моргает.       Тарелка летит прямо в лицо.       Уклоняйся.       Томас снова закрывает глаза, и тарелка прилетает ему в лоб, разбиваясь на несколько частей.       Кричи.       Прячься.       Томас открывает глаза, чувствуя, как кровь мягко касается его век.       Голова идёт кругом.       Ну почему ты не уклонился?       — Том?       Томас с болью открывает глаза и видит перед собой обеспокоенное лицо. Ньют.       — Я… я в порядке. Извини, — отвечает Томас, отводя пристыженный взгляд. Почему ты вдруг думаешь об этом? — У меня полно шрамов. Я просто неуклюжий, — отмахивается Томас, фальшиво смеясь. Сознание отчаянно подкидывает воспоминание о «неуклюжести» прямо в лицо, и Томас вновь зажмуривается. Прочь! — Тем более, у кого этих шрамов нет, — он продолжает напряжённо посмеиваться.       Ньют не может не упереться обеспокоенным взглядом в Томаса. Ведь он не слеп. Он видит, когда ему врут. Чувствует, когда Томас пытается спрятаться, скрыться. И немо кричит, когда боль, что трещит по швам из-под фальшивой улыбки, проглядывается сквозь абсолютно нелепый грим, который Томасу совершенно не идёт. Совершенно не к лицу.       — Да, ты прав, вообще-то, — Ньют решает перевести тему в другое русло, — У меня тоже дофига шрамов, — он усмехается, и Томас ненароком бросает взгляд на запястья, на кожу на сгибе локтей.       Запястья чистые, сгибы локтей — нет. Все засажены мелкими шрамами, словно от иглы. Прожжённые сигаретами и исполосованные длинными ранами — такие руки Ньюта. Это для того, чтобы скрыть признаки наркомании? Но для кого? Конечно, для себя. Визуальный самообман. Работает, пока не начинаешь понимать, что этого на самом деле нет.       — Сколько раз падал с качелей в детстве, не сосчитать, — Ньют продолжает улыбаться, а Томас отводит раздосадованный взгляд от израненных прошлой глупостью рук.       И всё-таки живут они совсем не в выдуманном мире, с радугой над головой и счастливым детством.       — Странно, что ты з…       И Томас снова вынужден заткнуться, потому что теперь Ньют навис над его лицом. Глаза орехового цвета смотрят расслабленно и туманно, изучая каждый миллиметр лица напротив. Томасу становится плохо от такого внимания, но он не хочет показывать, что легко пугаем. Он держится молодцом, правда, непроизвольно вжимает голову в подушку сильнее, тем самым отклоняясь назад. И всё-таки выдаёт себя. Видимо, Ньют такой жест прочесть не смог, и потому с вопросом в глазах уставился на Томаса в ответ. Ну что за абсурд…       Ньют действительно никак не может взять в толк, почему Томас вечно как контуженный рядом с ним, и совершенно не думает о том, что может своей раскрепощённостью его смутить. Наигравшись вдоволь, насмотревшись на исказившееся в смятении лицо, он наконец отстраняется от него, довольный. Ему ситуация кажется забавной, но Томасу об этом знать необязательно. Пусть думает, что хочет.       Ньют опускается на кровать, улёгшись на спину, и принимается блуждать глазами-омутами по потолку, повторяя за Томасом. Оба изучают светлое полотно, словно то — полупрозрачное облако, нависшее над их головами.

***

      Когда раздаётся зудящий телефонный звонок, Минхо уже дремлет, с ногами забравшись под одеяло. В ответ на раздражающий сигнал он медленно показывает взъерошенную макушку из-под громоздкой простыни.       — Что за херня? Уже поздняк, — недовольно буркнув, Минхо косится в сторону кровати Галли.       Тот уставился на экран телефона, словно загипнотизированный, но никак не глуша этот надоедливый звук. Минхо заметно напрягается, уже полноценно усевшись в постели и изрядно нахмурившись.       — Ты чего? Кто там?       Адамс лишь машет рукой в сторону Минхо, вынуждая того недовольно цокать, и откидывается на спинку кровати, сложив руки на груди. Галли, сомневаясь ещё какое-то время, всё-таки отвечает на звонок, медленно поднеся телефон к уху.       — Да? Что случилось? Ночь на дворе. Нет, ты…       Галли сидит с каменным лицом, будто ничего не происходит, но Минхо знает его слишком хорошо; сверлящий покрывало, полный немой тревоги взгляд и перекошенные напряжением губы он может заметить с высоты двух этажей.       — Слушай, ты издеваешься? Я не… не могу, блин. Да откуда у меня столько? — Галли в отчаянии усмехается, а затем подносит дрожащую руку к лицу и трёт переносицу, — Ладно, да. Ты там в порядке? Точно? Нет, я верю, просто… ты же знаешь. Ага. Окей. Да, завтра утром… Нет, сейчас не могу… Блять, два часа ночи, откуда я… Ладно, всё, завтра всё будет. Давай, — с этими словами Галли откладывает телефон в сторону. Точнее, швыряет его в конец комнаты.       Минхо задерживает взгляд на бедном телефоне, покоящимся на полу, после чего медленно переводит испуганные глаза на Галли.       — Всё в порядке? Кто звонил? — зачем-то интересуется Минхо, заранее предугадав ответ.       — Нормально, — отмахивается Галли, никак не отводя взгляда от телефона, — Вот же блять… — он поднимается с кровати, берёт мобильный и, подозрительно спокойной положив его на тумбочку, садится обратно, — Мать звонила. Просто… Блять, — вновь выплёвывает Галли, прислонившись спиной к кровати, и измотано вздыхает.       Минхо тихо садится на чужую кровать, молча наблюдая за Галли. Он не пытается выяснить, что именно матери нужно от него. Он это знает, да все это знают — деньги. Деньги. Деньги. Деньги. Все эти годы, что они дружат, Минхо столько раз слышал это слово, что его уже начало тошнить от этих зелёных грязных бумажек. И теперь даже своё состояние — его семья очень богата — он считает ненужным, вычурным и мерзким.       — Нам снова поговорить об этом или…       — Нет, — нагло обрывает Минхо Галли, не удостаивая его своим вниманием.       — Галли.       — Нет.       — Слушай, ты почему такой упёртый? — не выдерживает Минхо, впившись в Галли выжидающим взглядом, почему-то всё ещё надеясь на ответ.       Галли прикрывает уставшие веки, дожидаясь, когда Минхо наконец отвяжется или хотя бы перестанет проделывать дыру в его лице. Просидев так некоторое время, он медленно открывает глаза, исподлобья глядя на Минхо, потому что тот так и не сдался в своих намереньях.       — Нет. Минхо, нет. Я сколько раз тебе повторял? Мне не нужна помощь. Я сам разберусь, — ровно отвечает Галли, сверля взглядом постель и размышляя над планом действий.       Минхо нехотя кивает, внутри вскипая от злости, поразившей его лёгкие. Ну почему он не может принять его помощи? Почему Галли так сложно взять эти чёртовы деньги, а потом, если ему так тошно, вернуть их? Минхо не нужны возвращённые бумажки, благодарность или что-либо ещё. Просто возьми эти сраные деньги, Галли.       — Галли, просто вернёшь потом, если так хочется, да и всё, — всё-таки продолжает Минхо, вынуждая этими словами Галли вновь закрыть глаза от злости.       — Минхо, хватит, — отрезает Галли, — Я буду возвращать их сто лет, это первое. И второе — нет. Я сам разберусь, ладно? Всё нормально, — последние слова он выпаливает с такой агрессией, что Минхо лишь вздыхает.       — Ладно, ладно, отстал, — сдаётся Минхо и вскидывает руки в соответствующем жесте, поднявшись с кровати, — Но мне просто интересно: что ты будешь делать? — он вновь прожигает глазами Галли.       — Что-нибудь придумаю, не переживай, — отвечает Адамс, махнув рукой, кажется, в сотый раз за сегодня, — Успокойся уже и иди спать.       Минхо лишь кивает в ответ, со злобой приняв просьбу Галли и удивляясь, что он ещё не взорвался от стольких отказов за один вечер. Угрюмо забравшись под одеяло, он думает о том, что ничем хорошим ситуация Галли не кончится. Никогда не заканчивалась. В любом случае, если что-то пойдёт не так, Минхо готов помочь. Он всегда приглядывал за Галли, и его гнев не помешает ему сделать это снова.