Кукушкино гнездо

      — Да что же это такое…– обреченно прошипел Итэр, когда споткнулся об каменные ступеньки лестницы института. Нога противно загудела..., настолько, что появилось желание схватиться за больное место.       Из кармана его темно-серых брюк выпала новая цветастая зажигалка, шумно скатившись и прокатившись по каждой ступеньке. Ее слабый пластмассовый блик мимолетно мигнул и процарапал путь под старую ржавую батарею, а Итэр, лишь сощурив глаза, развернулся, продолжив свой путь по неосвещённой лестнице, утопая в этой серо-синей тени. Он с силой стиснул челюсть и глянул на экран телефона: девять ноль пять. Времени спускаться нет.       Итэр снова продолжает перепрыгивать ступеньки, пытаясь удерживать лямки сумки, слыша, как бренчат в ней выпавшие из старого пенала кисточки и железные держатели карандашей. Дышал он тяжело и сбивчиво, горло драло холодным и сырым воздухом непрогретого старого здания. Путь от общаги до этого корпуса занимает полтора часа при хорошем раскладе. Он буквально бежал, скользя по замершим за ночь лужам, да заставляя хрустеть под ногами иней. Его волосы были бесстыже расплетены, — их даже не успели утром привести в приличный облик, — и Итэром была предпринята попытка спрятать их в капюшоне или за шиворотом, но те своевольно вылазами и лезли ему в глаза и рот. Уже уставший от этого дня парень удручённо выдыхал и хмурил брови, в душе ругая человека, который поставил первой парой это чертову живопись. Он считал этого человека истинным извергом. Ведь иначе тогда Итэр никак не может не сомневаться в рассудке того человека.       В бирюзовой безразмерной толстовке, в небольшом застегивающемся кармашке, звенела мелочь, и то что кто-то бежал и спешил по пустым темным коридорам было прекрасно слышно. По правде говоря, если бы он опаздывал на какою-либо другую пару, то, конечно же, не спешил бы так, однако опоздание на живопись или рисунок может запросто привести к безотлагательной аутодафе.       Дверь в аудиторию Итэр открывает аккуратно, та слабо скрипит, но на нее никто не обращает внимания. Тихие и сонные одногруппники подготавливают себе места, расставляя мольберты и табуретки для своих красок и карандашей, кто-то бегло рвет старые работы, тем самым создавая палитры. Напыщенный преподаватель был повернут к двери спиной, поэтому Итэру повезло остаться незамеченным и он проскочил мимо него, ловко сев уже на подготовленное приятелем местом:       — За мною не останется, — благодарственно, хриплым шёпотом сглотнул Итэр, обращаясь к выручавшему его Сетосу, а тот лишь махнул рукой, сев рядом, да ярко и искренне ему улыбнулся.       Итэр тихо выдохнул все тяжёлое волнение, да принялся быстро заплетать волосы, разглядывая уже собранный натюрморт, мысленно посчитав его пустоватым, и тут же получил ответ на свой так и не озвученный вопрос: никакой это не натюрморт, — Сетос хлопнул его по плечу и сказал уничтожающее:       — Сегодня пишем с натуры, — зевнул смуглый парнишка, скинув с плеча волосы, — натурщик опаздывает. Ты не читал в группе?       Итэр немного напрягся. Он кашлянул и проскользил взглядом по своему пустому холсту, устало опустив плечи. Итэр крепче сжал в руке свой, давно умоляющий выкинуть его, карандаш и больше не выронил ни слова. Сетос взволнованно и негодующе нахмурился, заглянув в лицо своему одногруппнику, а тот все увиливал от настойчивых глаз. Итэр постарался собрать весь настрой кулак, однако попытка была разрушила дуновением ветра:       — Итэр, я увидел страх в Ваших глазах, неужели слово «натурщик» вас так пугает? — с насмешкой бросил преподаватель, вальяжно садясь за свое место, — к третьему курсу и не научились писать людей?       Итэр рассердился. Рисовать людей он умеет, но, как оказалось, «не любит». Осознавать это еще более омерзительно, ибо учится на иконописном отделении и иметь сложность в изображении людей — просто смехотворно, безумно глупо, позор. По факту вообще можно складывать все свои вещи и прощаться с одногруппникам, смысл тогда учится? Итэр ничего не ответил, он лишь сильнее стиснул челюсть, до такой степени, что его зубы вот-вот треснут, а челюсть ещё немного и занемеет. Итэр повел уже затекшими плечами и постарался смириться с мыслью, что ему предстоит так просидеть три пары подряд. Его обожжённые руки заранее раскрыли грязную и замученную акварель, а тем временем на свое место разместился молодой натурщик, быстро снимая с себя рубашку. Молодой человек был для Итэра со стороны затылка, раскрывая ему всю свою спину, и это стало для горе-художника спасением.

***

      — И это по-вашему…алла-прима? — с неприязнью и высокомерием бросил преподаватель, смотря прямиком на холст Итэра. — По-моему, я чётко выразился, когда обговаривал в какой технике хочу видеть ваши работы.       Тот нервно сглотнул. Он продолжил сидеть неподвижно, сложив ладонь в ладонь, что за три пары успели испачкаться в сладкой акварели. Итэр с раздраженной дрожью выдохнул, медленно переведя глаза к лицу неприятного мужчины. Затюканные за два года учёбы мозги студента с тяжестью варили и соображали, поэтому он даже уже не пытается как-то думать над всеми неоднозначными словами преподавателя.       — Вероятно, спина натурщика вызвала у вас бурю эмоций, и ваша работа стала по-сырому, так? — закатил глаза мужчина, смутив и обездвижив лишь одним предложением рассерженного Итэра, — я не приму эту работу. Надеюсь, вы не додумаетесь ее принести на просмотр.       Все в группе настороженно переглянулись; с разных сторон прорвались крохотные и смущенные вздохи; Итэр тут же обернулся на преподавателя возмущенно приоткрыв губы. Что он только что сказал? В чем уличил его? Он почти вскочил со своего стула, почти сконфужено вскрикнул: «Что это вы имеете в виду?!», — да столкнулся со взглядом мужчины… Его неподъёмно тяжелые глаза смотрели прямиком в душу. Преподаватель одним лишь взглядом вспарывал и терзал давно разорванное достоинство парня, напоминая ему, что он никто и звать его никак. Итэра моментально пробило на дрожь и моментально возникло желание провалиться сквозь землю. Стыд накатил внезапно. Он осел липким налетом на больное горло и скатывался комом, как дешевая старая гуашь на неподходящей бумаге. Его лицо по ощущениям треснуло от стыда и упала куда-то к его ногам. Сил поднять головы почти не оказалось.       «Потерпи.»        Успокаивал себя Итэр, прикусив язык и опустив глаза:       — Я вас понял, — практически севшим голосом произнес Итэр, мечтая скрыться от глаз каждого набожного одногруппника.       — Да? Я уже думал вам по слогам повторять, а то вы так долго молчали, — едко прыснул преподаватель, наконец, начав уходить из-за спины студента, таким же оценивающим и высокомерным взглядом просматривая другие работы.       Каждый из студентов пугливо опустил глаза, надеясь, что по ним пройдутся чуть меньше, чем по их одногруппнику.       Итэр взглянул на свою работу, которая еще минуту назад казалась неплохой, может даже хорошей, и та предстала в его глазах самой омерзительной кляксой и полнейшим безобразием. Итэр знает, что не обладает талантом, знает, что чтобы ему добиться уровня своих одногруппников, чтобы хотя похоже как они написать, ему нужно пахать в три, а то и в пять раз больше. Он понимает, что пока все пишут десять, ему надо выдать из себя тридцать. Однако, кисть в его руках всегда держалась неуверенно… Даже при том, что Итэр с самого детства отдает себя этому ремеслу, отдает себя творчеству; Итэр готов отдать этому всю жизнь и душу, готов взвыть в мольбе об этом желании, об этой мечте.       В столь пошлые и мерзкие моменты, подобному этому, в моменты слабости и безудержного стыда его пробивает на тяжелое сбитое дыхание: так он пытается успокоится, подавить возгорающуюся агрессию и зависть. «Успокойся. Успокойся. Не злись: нельзя… — и сам не заметил, как заломил себе пальцы: Очередная задолженность. Бездарная бестолочь.» — и только болезненный щелчок вернул его обратно из прострации. Дыхание будто выбило, руку охватило неприятное ощущение, и глаза тут же уткнулись в запястье, на палец, который в итоге самостоятельно встал на место. Когда он поднял глаза с ладоней, Итэр обратил внимание на то, что аудитория пуста и никого в ней нет, за исключением его и Сетоса. Тот решил его подождать и, оказывается, все это время разговаривал с ним.       — …Не принимай близко к сердцу. — отмахнулся Сетос, показывая кривую улыбку. Он искренне пытается оказать поддержку своему приятелю, мягко похлопывая его по плечу: — он возомнил себя невесть кем, отыгрываясь на других. Как правило на тех, кто не может дать ему отпор. У него просто крыша давно съехала.       И это так. Не было еще ни одного занятия, когда их преподаватель не довел до срыва кого-то из студентов, которые глотая свою истерику и горячие слезы оставались сидеть на месте. Ибо за попытку выйти успокоится по середине пары вело к: «Можешь не возвращаться,».              С недавнего времени их небольшая и трепетная Семинария, стала частью одного из очень больших и популярных дизайнерских ВУЗов, войдя в ряды одним из филиалов. И теперь носит название «Институт духовенства и церковных искусств имени-…», — священников, само собой, больше не осталось, лишь художники, реставраторы и с краю затесались искусствоведы. Учебный план был изменен. О рясах и платках быстро все позабыли. А некоторые преподаватели, которые, вероятно, невзлюбили верующих студентов, позволяют себе относиться к ним подобным образом. Хотя тут явно дело не в вере и взглядах на жизнь.       У Итэра в голове до сих пор на рапиде повторяется убийственное: «…я не приму эту мазню,» — а на губы скатывается гневная дрожь. Не принимают уже седьмую работу. От резко накатившей злости, появилось навязчивое желание о ближайшую стену пробить себе голову. Это немыслимая глупость. Бред. Да насколько надо быть плохим художником чтобы копить долги по щелчку пальцев? Он сам себе клянется, что будет работать больше и лучше, что будет тратить и прикладывать в пять, а то и в шесть раз больше усилий. А в итоге что? Приходя на пары, ситуация становится всё плачевнее и плачевнее.       Нервозность возобновилась, и его руки зачесались назойливой красной крапивницей. Аккуратно подстриженные и ухоженные ногти стали сильно впиваться в кожу, оставляя красные полосы, раздирая до слабо проступающей крови. Чешется. Глаза Итэра будто застыли, приклеились к своей работе, и он как загипнотизированный попытался высмотреть в ней что-нибудь стоящее, дабы опровергнуть слова преподавателя хотя бы у себя в голове. Под подушечками пальцев он ощутил эти вызывающие тошноту шрамы, и если бы не Сетос, который аккуратно отнял его бесщадную к самому же себе руку, то Итэр точно бы снял с запястья кусок кожи:       — Пойдем лучше поедим, — робко, не поднимая этой темы снова заговорил Сетос, решив помогать Итэру собираться.       — Я просто не понимаю…– просипел Итэр, медленно встав со своего места и начав всё грубо и суетливо сметать в сумку, — неужели мои работы настолько плохи?       Он повернул голову к одногруппнику, который так же убирал свое место и аккуратно подписывал работу. Итэр уперся взглядом в портрет, написанный приятелем, и почти отчаянно простонал: чужая работа показалась такой замечательной, такой аккуратной и завораживающей, — Сетос это заметил и взглянул в потерянные глаза одногруппника, лживо и неискренно выдавив мягкую утишающую улыбку. А может только из-за его обиды и зависти, та улыбка показалась лживой. Итэр застыл как вкопанный. Из пачки карандашей повалились старые обрубки.

***

      — Я слышал твой сосед на иконописном учится, у-у…представляю это! Держу пари будешь жить с каким-нибудь набожным, блаженным додиком…       Пока Итэр шел по коридору к своей комнате уж слышал едкое гоготание, доносящееся из нее. Совсем недавно выселили его старого соседа, о котором напоминать будет теплый шарф, и не пожив в одиночестве и недели, коменда общежития его на днях предупредила, что к нему, снова подселят соседа, так как второе общежитие, что поменьше, было закрыто на ремонт.       «Ну…ты же мальчик рабочий…раньше солнца встаёшь, в ночи возвращаешься… думаю, тебе же без разницы один ты или с кем-то? И я случайно услышала, что он учится на искусствоведа, поэтому думаю проблем у вас не будет,— ласково говорила женщина, с которой Итэр наладил весьма хорошие отношения за столь короткий период, поэтому-то и нет проблем с поздним возвращением. — ну давай, не буду тебя задерживать, вижу, как обычно, куда-то торопишься…»       Итэру и взаправду было абсолютно плевать на это: живет он один или с кем-то, — поэтому на слова коменды он инертно кивнул. Всё равно дружбу он ни с кем водить не собирается, да и времени на нее нет.       Голоса из комнаты доносились всё громче и отчетлевее, а его шаги становились всё тверже. Итэр прошелся пальцами по волосам и устало расслабил лицо. Он уже чувствует как станет свидетелем неловкой ситуации.       — Хотя, может он на тебя повлияет в лучшую сторону и всех твоих бесов выгонит из тебя, — все продолжал злостно смеяться звонкий юноша, пока сам новоиспеченный сосед еле слышно шипел:       — Тебе даже бог уже не поможет, кретин, вали уже от сюда. — шикнул второй юноша, и в этот момент в дверном проеме очутился Итэр.       В комнате в секунду стало тихо. Двое язвительных сплетников умолки и одновременно направили свои голову в сторону двери. Раздался неловкий кашель… Итэр окинул этих двоих скучающим взглядом и лениво ступил на скрипучий паркет комнаты; он небрежно бросил свою сумку к кровати и, на удивление аккуратно, отодвинув чужой чемодан от своего стула, начал быстро собирать и складывать свою рабочую одежду, забрасывая ее в рюкзак:       — Блаженный додик с иконописного, — прервав тишину своим хриплым и уставшим голосом представился Итэр, плавно протянув руку для рукопожатия, — приятно познакомиться.       Двое парней удивленно вскинули бровями, переглянувшись, и парнишка, что чуть пониже, с ровной темной укладкой, взаимно представляется:       — Скарамучча, — прокашлявшись от всей неловкости и толики стыда, крепко сжал шершавую руку соседа, тут же обжигаясь металлическим холодом его колец, — Если что, этот придурок — мой друг, помогает мне с вещами.       И тут же в нескладный диалог вступает до этого безостановочно галдящий молодой человек. Он смахивает с глаз объёмные рыжие кудри и с яркой улыбкой представляется:       — Чайльд Тарталья. Не держи зла, дружище, — он высокомерно хохотнул и протянул руку для рукопожатия, но только он опустил на Итэра свой ледяной взгляд, тут же столкнулся с безразличием и легким призрением в глазах нового знакомого…              От такого взгляда даже Тарталья руку одернул!        Итэр лишь фыркнул, взглянув на него исподлобья, и тут же направился спешно уходить, забросив на плечо рюкзак: «До вечера,» — последнее, что хрипло донеслось с его стороны. А двое юношей только и успели негодующе пожать плечами.

***

      В аудитории была плотная тишина. Сяо рассматривал собственные ногти, делая вид, что они явно интереснее, чем первокурсники, пишущие контрольную. Любимая часть его работы: наблюдать за студентами впервые в жизни пришедшие на пару по высшей математике; видеть мгновенно искажённые словом «пиздец» лица первокурсников. А еще ему нравится разговаривать с ними как с идиотами. Его это забавляет. Но он не будет лукавить: был таким же и даже хуже. Однако, эти ребята должны знать куда пришли: один из лучших технических вузов страны, — и если они чего-то не понимают, то это сугубо лично их проблемы.       — За попытки списывания вы оказываетесь за дверью, — предупреждающе бросил Сяо, не отрываясь от рассматривания своих как-то давным-давно выбитых пальцев, покрытых старыми маленькими шрамами и загрубевшими мозолями, — неужели вас всех так манит пересдача? Нравится со мной коротать вечера?       Сяо слабо болтал ногой, глухо сталкиваясь носиком ботинка о ножку стола. В аудитории, в этой некомфортной и душной тишине, послышалось постороннее копошение, обозначающее, что все-таки кто-то да пытался списывать…Где-то с задних рядов послышалось отчаянно-саркастичное: «Я, видимо, возглавляю его фан-клуб…» — что не смогло не вызвать у Сяо тихой ухмылки.              До конца пары оставалось несколько минут, и он любезно об этом им напомнил. Но так же это было и напоминание для себя, что через пару минут он сможет по-быстрому выскочить на перекур.

***

      — Итак, все листочки, тетрадки или тот папирус, на котором вы показали мне свои знания, пожалуйста, складываем вот в эту стопку и не задерживаемся. — торопил Сяо поглядывая на часы, довольно ловя себя на мысли, что у него сейчас окно в виде целой пары.              Он нетерпеливо выпроводил каждого взглядом, да схватив пальто, телефон и ключи, вышел с последним человеком. И он почти профессионально быстро ретировался, надеясь никому из должников не попасться на глаза, как всё-таки оказывается окликнут:              — Господин Алатус! — позвал его тонкий женский голосок, и он был готов сделать вид, что это не его имя и вообще обознались, — прошу прощения…              Сяо даже на секунду задумался насколько непрофессионально будет проигнорировать собственного студента и придя к тому, что ему, собственно говоря, абсолютно плевать, попытался шагать дальше по коридору переполненными людьми, как весьма настойчивая девушка его догоняет:              — Здравствуете! — громко поздоровалась та, преградив ему путь.              Девушка лет девятнадцати в наглую тут же практически втюхивает Сяо свою тетрадку в придачу с ручкой. Лицо ее было бледным и переутомленным, под глазами виднелись темные круги, а тонких губ сорвалось: «Пожалуйста, посмотрите мою работу…» — Сяо слегка брезгливо нахмурился, желая начать шагать дальше, да вспомнил что уже два раза возвращал ей эту тетрадку со словами: «Попробуйте еще», — и он с тяжелым выдохом перехватил ее из рук. Сяо быстрым движением раскрыл на нужной странице, согнув обложку, да, быстро щелкнув ручкой, принялся глазами пробегаться по вычислениям. Девушка нервно постукивала носком ботинка и прикусывала нижнюю губу, наблюдая за красивым лицом преподавателя, что без какой-либо сложности проверяет ее работу, делая вычисления в уме.              — Вы путаете свойства обратной матрицы, — спустя мучительное молчание ответил Сяо и раздражённо ткнул ручкой четко по середине решения. — Глупее ошибки просто быть не может. Вам надо было выучить всего пять свойств.              Он резко отошел к ближайшему подоконнику и, нагнувшись начал быстро верно перерешивать ее задание, параллельно объясняя, что она делала не так с самого начала. Голос его был ритмичным, спокойным, будто он вещает о том, что два плюс два будет четыре или напоминает о факте, что небо голубое, а не разжевывает, хоть и по его мнению не самое сложное, но все-таки уравнение по высшей математике. Девушка за ним дернулась, старясь не упустить ход мыслей, но увы: у нее этого не выходит. Почерк у преподавателя ужасный, а по сравнению аккуратным женским так вообще будто писал человек в припадке, поэтому она даже в будущем не поймет, над чем он ей тут распинался.        Все же, хоть и он за нее дорешал, работу он ей ее засчитал, быстро записав себе это в телефоне, дабы не забыть об этом. Вероятно, эта студентка ему уже надоела.              — Пожалуйста, выучите основы. Вся высшая математика состоит из теорем. Без их знаний вы интуитивно ничего не поймёте. Следующий раз вам подобное с рук не сойдёт. — твердо ответил Сяо, уже желая, наконец, начать уходить, да когда он всучивал ей тетрадь, ладонь девушки мягко проскользила по его запястью, а с губ её сорвалась смущенное и благодарственное:              — Да…да, спасибо вам больше! — она сжала в руках тетрадь, улыбаясь ему, а Сяо лишь неловко выломал улыбку, да слабо кивнул, когда прочувствовал, что это прикосновение было неслучайным, — Я обязательно выучу…              — Я буду на это надеяться…– кашлянул Сяо, заметив, что та шагнула ближе, нарушив границы дозволенного. Однако молодой преподаватель не отступил назад…              Он оценивающим взглядом прошелся по девушке, глазами зацепившись о глубокое декольте. И даже не попытался этого скрыть. Ему не пришлось метаться в моральных установках и этике, ибо он ведь и сам является студентом этого ВУЗа, и старше ее всего на каких-то жалких пару лет. Сяо утомлённо хмыкнул, уведя голову вбок. На языке уже начал зарождаться отказ, как прервал этот столь странный момент звонко ворвавшийся в их пространство Кадзуха:              — О, Сяо, — поздоровался Кадзуха, прмобнимая его за плечо. — Ты сегодня рабочий класс?              Кадзуха вздернул бровями не прекращая улыбаться другу. В его свободной руке была небрежно скручена тетрадка, а за ухом находилась почти законченная ручка. Сяо чуть повернул голову в его сторону, прокашлевшись:              — А ты, я смотрю, долги пришел сдавать? Успешно? — отвлекаясь от студентки спрашивал Сяо, не сбрасывая его руку с плеча.              Кадзуха наигранно-утомленно закатил глаза, размякнув на Сяо:              — Да эта старая мым-…ой, это же твоя студентка, да? — и когда он увидел слабый кивок от Сяо, тут же подключил фильтрацию своих слов, — наша многоуважаемая преподавательница по теории вероятности, как обычно, немного меня дополнительно опросила, пожелав на деле проверить мои знания, дабы быть уверенной, что моя пятерка заслужена. И, хочу тебе похвастаться, всё прошло вполне успешно, ибо я был уверен в себе и в своих знаниях. А сейчас я предлагаю тебе зайти в булочную, я бы хотел купить себе хлеба, так как у меня есть идея для ужина, на который я желаю пригласить и тебя.              Сяо тихо чуть хрипло посмеялся, полностью поняв, что тот на самом деле хотел сказать. Кадзуха ещё немного поговорил возвышенной речью и не пришлось долго ждать чтобы это подхватил и Сяо. Они медленно и незаметно начали уходить, полностью позабыв про девушку, а то лишь в след тихо сама себе прошептала:              — Сяо…? — узнав это обращение к нему, она довольно заулыбалась, да так же решила скрыться среди толп идущих на занятия студентов.              

***

       На улице сыро, мокро. Не было ни дождя, ни тумана. Лишь серая сырость. Машины шумно рассекали улицы центра города, а идущие по делам прохожие были полностью поглощены и увлечены своей дорогой. Двое парней шли неторопливо, можно даже сказать раздражающе медленно, время от времени перекидываясь словами. Но диалог у них не клеился и чувствовалось какое-то напряжение. Этот дискомфорт и раздражение возрастали быстрее, чем хотелось бы этого.       Кадзуха хмурился, словно не он минуту назад хохотал вместе с другом. Именно как раз-таки он на него сейчас и сурово косился, да в осуждении изгибая губы:              — О чем вы с ней говорили? — сипло процедил Кадзуха, наблюдая за тем, как тот поджигает сигарету.              Сяо сделал вид, что осклаблен. Он изогнул непонимающе бровь и почти смеясь ответил:              — Она мне долг сдавала, — выдохнул дым он, посмотрев своему другу в глаза, — о чем я еще могу говорить со студенткой второго курса?              Кадзуха недоверчиво промолчал. Спорить не стал. Их моральные качества и установки сильно отличаются друг от друга, поэтому очень часто у них происходят «столкновения взглядов», которые несут за собой очередную ссору. Однако дружба, по какой-то причине, сохраняется.       Сяо перед Кадзухой учтиво открыл дверь, да перед тем, как зайти следом выкинул окурок в мусорный баг. Они вдвоём прошли немноголюдную кофейню, проходя прямиком в булочную, которую накрыл на удивление спокойный час. За кассу становился стройный юноша, крепче завязывая фартук перед собой, да поправляя черную бандану. Сяо тут же оживился, он быстро глянул на часы, — пятнадцать ноль три. Кадзуха обратил внимание на копошение друга, молча начав наблюдать за тем, как тот начал активно что-то искать в карманах. И из-за этого они остановились, не дойдя до кассы: пришлось пропустить вперед других гостей.               — Что-то потерял? — спросил Кадзуха, только сейчас заметив, что у него до сих пор за ухом ручка.              И пока он распутывал ее из волос, Сяо всё-таки нашел, что так искал. Он сжал в руке чужую зажигалку и, не дожидаясь друга, быстро направился к кассе, от которой уже отходили покупатели.              — Добрый день, говорите дальше, — громко и твёрдо поздоровался, не смотря на гостей, Итэр, складывая мелочь в кассу.              Сяо рядом с монетницей положил зажигалку, все еще не открывая рот, чтобы сделать заказ. К этому моменту неторопливо подошел Кадзуха, с любопытством разглядывая то Сяо, то продавца. На несколько секунд повисла тишина, вероятно, Итэр не сразу понял, что ему возвращают его вещь. В конце-то концов таких зажигалок, как у него, уйма.       Итэр поднял глаза от экрана кассы и упор взглянул на гостей. В нос ему ударил знакомый запах парфюма, перемешанный с тяжестью недешевого табака; он без каких-либо слов придвинул к себе зажигалку, да быстро просунул в кармашек фартука, лишь как-то скомкано и неловко кивнув. Словно не решился выдавить из себя даже банальных благодарностей. На лице Кадзухи так и читалось непонимание. Он искренне захотел узнать каким образом у друга оказалась чужая зажигалка и что он вообще упустил, как сам Сяо перестает отмалчивается и вводит его в курс дела:              — Этот молодой человек мне вчера позаимствовал свою зажигалку, так как я потерял свою.              Сяо аккуратно указал ладонью на Итэра, подкрепляя этой жестикуляцией свои слова, а тот, будто защищаясь, выстроил перед собой руки:       — В принципе, вы могли ее себе оставить. — бездумно ответил Итэр, привлекая к себе еще больше внимания, — тогда и я вам верну «должок».              Сяо сам и не понял почему, но улыбнулся. Ему почему-то показалось это забавным. Не жалко ему было ту несчастную сигарету, в причем, как и Итэру было и не жаль отдать зажигалку…       И Сяо мог бы отмахнутся, сказать, что не стоит и вообще та сигарета для него никак не упала, однако вместо этого он сказал с едким смешком:              — Тогда как выпадет случай я вам напомню. — саркастично протянул он, сдув волосы с лица. Кадзуха его слабо хлопнул по плечу, что-то там невнятное пробубнив, — сейчас вас теребить не буду.              Итэр в ответ смело ухмыльнулся: «Надеюсь, проценты капать не будут?» — пока со стороны Сяо послышалось: «До натуры не дойдет…может быть». А Кадзухе показалось, что он только что стал свидетелем чего-то запрещенного, ведь эти двое после мило друг другу улыбнулись. Но болтовне стоит закончится, ибо рядом с кофемашиной встал другой продавец, — Альбедо, — и на долю секунды как-то неодобрительно глянул на Итэра и тех двух; продавцу вновь пришлось озвучить, чуть кашлянув:              — Что-то ещё? — своим «рабочим» громким голосом проговорил Итэр, слыша, как Альбедо начал маркировать кофе, заталкивая его на высокую полку, тихо матерясь.              Сяо отступил назад, так как, на самом деле, ничего брать не собирался, пока его друг щелкнул плацами мгновенно вспомнив зачем они вообще сюда пришли:              — О, да, я же хотел хлеба! — Кадзуха начал всматриваться на хлеб за спиной продавца, пока Сяо почему-то продолжил наблюдать именно за Итэром.              Итэр отошел чуть в сторону, дабы дать тому быстрее выбрать, конечно же, ощутив посторонний взгляд на себе. Продавец свел руки за спиной, да принялся бездумно разглядывать витрину с кондитерскими изделиями, просто чтобы занять время, но почему-то эти несколько секунд все не заканчивались. Альбедо уже ушел обратно в подсобку, перед этим сказав тихое: «Если что, зови...», — зная, что Итэр ни при каких условиях не позовет на помощь. И пока тот продолжил наводить порядок в подсобке, на что намекали звуки разрыва скотча и тихих ударов ручек пластмассовых вёдер с водой, к этому времени Кадзуха решился разорвать эту неловкую паузу:              — А чем Зерновой отличается от хлеба с семечками? — искренне поинтересовался он, вероятно, уронив свой выбора на эти два хлеба.              Итэр интуитивно обернулся на стеллажи за спиной и тут же дал ответ в лоб:              — Зерновой сделан чисто из ржаной и пшеничной муки. На закваске. Пока с семечками это солодовый, то есть он замешан на смеси ржаной и пшеничной. На заварке. Именно поэтому хлеб семечками тоже темный хлеб, хоть и ржаной муки там толком и нет. — быстро объяснил Итэр, почти на сто процентов уверенный, что те ничего не поняли.              И был прав.       Сяо озадаченно стиснул губы, никогда вообще не задумываясь ранее из чего сделан хлеб, а Кадзуха бестолково и глупо угукнул, порывисто махнув рукой, решив даже не мучить себя размышлениями:              — А что вам больше нравится?              На лице продавца проскочило бывалое утомление. На самом деле, это самый ненавистный Итэру вопрос, ибо отвечать за чужие вкусы он не готов. Да и не хочет задумываться о том, что пробивать гостю. Особенно сильно его это раздражает, когда уже собралась огромная очередь, а гость спрашивает «а что вкуснее?» или «а что вам больше нравится?». Итэр даже пару раз сказал, что ему ничего из того, что они выбирают не нравится. Он абсолютно спокойно и толернатно относится к неверным, исковерканным названиям и ударениям, но не к вопросу о предпочтениях.       Он утомленно посмотрел на гостя и сущую малость колко ответил:              — Мне нравится Ржаной. — без зазрения совести съязвил он.              Сяо злорадно прыснул, скрестив руки под грудью, пока Кадзуха опустил глаза к тому самому круглому хлебу, задумавшись. И Сяо с Итэром вновь столкнулись взглядами, и они так же одновременно увели друг от друга глаза, так как это уже начинает немного напрягать и одного и другого. Ведь сколько можно уже друг на друга смотреть? А к тому времени Кадзуха уже придумал шутку:              — А он ржаной, потому что ржёт?              Очереди до сих пор никакой не было, что даже удивительно. В залах было тихо… На небе начало приглядываться солнце, так же просачиваясь сквозь стекла, и слепить стоящего за кассой, вынудив его непроизвольно нахмуриться.       Сяо поджал губы, дабы так же не рассмеётся из-за в разошедшемся в хохоте Кадзухи, пока сам продавец лишь выдохнул и беззлобно наклонил голову в бок. На этот шум выглянул Альбедо, сев на стул в дверном проеме в подсобку, как бы уже готовясь слушать от коллеги о произошедшей ситуации. Итэр и правда посчитал эту шутку забавной, поэтому без лишних раздумий дал ему чёткий ответ:              — Если рассмешить, а я смотрю с чувством юмора у вас всё в порядке, — на это Кадзуха улыбчиво закивал и задорно сказал:              — Ну тогда давайте мне его. Половинку. И розетку с клубникой.              Итэр кивнул, вбил заказ костяшкой, повторил, озвучил сумму и всё еще не спустил с лица расслабленную улыбку.       И пока Кадзуха, румяный и довольный собой, убирал карту в карман, Сяо случайно заметил, что на левой руке Итэра, на указательном и среднем пальцах, располагаются кольца: продавец, когда озвучивал заказ, опёрся о барную стойку, и металлические кольца тихо звякнули о каменную столешницу. Он сам и не заметил, как начал разглядывать эти украшения, засмотревшись. А потом в принципе он обратил внимание на эти голубоватые запястья и тонкие аккуратные пальцы. Как те ловко протиснулись в полиэтиленовую перчатку, подцепили крафтовый пакет, как одним движением его расправили и быстро упаковали, и скрутил хлеб. Сяо, как завороженный, наблюдал за плавными передвижениями продавеца, как глухо стукнулась длинная косичка о его спину и медленно скатилась к плечу, когда тот наклонился за пирожным, а тонкая еле заметная серебряная цепочка, — кажется, у которой даже есть небольшой камушек, — еще чуть-чуть и выпадет испод горлышка черного свитшота. Он сам и не понял, как просто на это засмотрелся; не заметил, что напряжённо сжал кулаки в кармане в надежде не выдать себя, что он за ним бесцеремонно наблюдает. Ему пришлось мотнуть головой, избавляясь от этого помутнения, которое его друг, само собой заметил.              — Пожалуйста; хорошего вам дня, — попрощался Итэр, протягивая пакет, да напоследок шуточно бросил, –аккуратно, только током не ударитесь.              И даже прощаясь с хохочущим гостем, который не сразу понял причем там ток, Итэр вновь ощутил взгляд второго молодого человека на себе, чуть негодующе нахмурив от этого брови.              — Не так очевидно, Сяо, — тихо раскатисто протянул Кадзуха на самое ухо Сяо, уводя его за плечо, а тот всё не мог оторвать глаз от рук продавца. — И…— Кадзуха сделал озадаченную паузу, однако с небольшой радостью вгляделся в глаза друга, — вы уже знакомы?              На это Сяо мотнул головой, открывая дверь из булочной, тут же потянувшись за пачкой сигарет в карман:              — Мы с ним даже ни разу толком не разговаривали. — процедил через сжатые зубы Сяо, поджигая сигарету, на этот раз своей зажигалкой. В мыслях у него до сих пор был образ тех рук.              

***

             — Ой, Итэр… — неловко пискнула Сян Лин, утомленно нахмурив брови, — мы, кажется, забыли отдать целый тыквенный флан…двухдневный…              Итэр отвлекся от вечерней документации и инкассирования денег, медленно, сонно подняв на нее голову. Та стоит у холодильника с маркером в руках, помечая продукцию, у которой срок реализации больше одного дня. Она устало зевнула, выкладывая коробку с фланом на ларь, да мелком глянула на часы, на которых было уже одиннадцать вечера.              — Срок реализации — не срок годности, если хочешь забери себе. — отмахнулся Итэр, ставя на очередной бумаге свою подпись. — мне, честно говоря, плевать.              Девушка стянула с себя зелёную бандану, да перезаплетая маленький черный хвостик, думает о том нужен ли ей вообще этот чертов пирог:              — Мне некуда его положить. Руки и так заняты, я его не донесу. — пожимает плечами та и устало плюхается на соседний с Итэром стул, — себе забери, голодным студентам в общаге отдашь, ну, или сам съешь. Нехорошо ведь, еда пропадает.              Итэр откидывается на спинку стула, посмотрев на ту ненужную никому коробку, потом на коллегу, огорчённо сводящую брови, и каким-то образом проникается жалостью к этому диетическому пирогу:              — Ну… ладно…? — неуверенно согласился Итэр, так же снимая бандану, наконец давая челке полноценно упасть на лицо.              Они одновременно тяжело выдохнули. Из их чашек шел пар от горячего чая, а открытая подаренная курсантами девушке пачка конфет крайне медленно пустела. С их стороны посыпались слова обсуждения сегодняшнего дня: кто сегодня их насмешил, кто что-то приятное сделал, кто разозлил и пробудил желание закатить глаза. Потом каким-то образом разговор о работе перетек в беседу об учебе и сжирающих из-за нее мыслях: «Я думаю отчислиться, » — тихо сказала девушка, отворачивая голову от Итэра, — «Я не могу это терпеть. Не хочу заниматься менеджментом...».       — А что отец скажет? — задал вопрос Итэр, заведомо зная, что она ответит.       — Нахер он пойдет, — огрызнулась она, — сам ведь повар по образованию. А из меня что-то все слепить пытается.        Их диалог не о чем стал иметь крайне личный подтекст, особенно, когда Сяо Лин начала спрашивать Итэра про его учебу и почему у него снова появился браслет на руке, а синяки под глазами стали темнее. У раковины тяжело рухнула швабра для мытья полов в зале.       Тупик. Повисла недолгая тишина.              — Ты завтра в утро? — она поняла, что ответа на свой вопрос не получит, поэтому, зевнув, да вытянув ноги, девушка решила кардинально поменять вектор своих вопросов, — с Барбарой открываешься?              Итэр прозевал что-то невнятное на подобии «угу», руками протирая уставшее, будто завосковевшее за весь день, лицо. Сян Лин выбросила, ругая: «Мазохист. После закрытия в утро? Болван!». Он лишь лениво махнул в ее сторону рукой: «У меня скоро будут уже выходные…». И они оба знали, что это скоро — это следующий месяц. Ему безумно хотелось спать, и он всерьёз думал вызвать себе такси, хоть и идти пешком до общаги всего каких-то десять-пятнадцать минут.       Со стороны Сян Лин раздался слабый кашель, предвещающий, что она опять хочет спросить какой-нибудь, вероятно, неудобный и личный вопрос:              — Те постоянники…– начала тактично и смущенно девушка, отпивая немного чая, — у тебя появились… ухажеры?              Итэр замер. Он пару секунд подумал о ком она говорит и так этого не поняв, отрывает руки от лица и хрипло выдает:              — Ты о кем? У меня постоянных гостей больше, чем ты думаешь… –поставил голову на кулак парень, прикрыв глаза, — поконкретнее пожалуйста.              Со стороны коллеги донеслось протяжное «ну-у…». Она закинула ногу на ногу и начала активно поправлять свои шорты до колена, думая, как бы тактичнее задать вопрос, который удовлетворит ее слишком уж сильное любопытство:              — Двое юношей, которые сюда приходят каждый день. Один такой прям…ну…прям красавчик, брюнет, скуластый, глаза с очень красивым острым разрезом… весь такой из себя пальцегнучий, а второй попроще и поочаровательнее, с крашенными белыми волосами.              Итэр посмотрел на нее очень удрученным и смертельно усталым взглядом, и девушка сразу всё поняла:              — А…ну ща… Средний латте и «ржаной хлеб, потому что ржет», и двойной эспрессо или американо без воды. — ориентировала его по обычным чекам Сян Лин, стараясь быть как можно яснее, и на этом моменте он понял о ком она говорит:              — Они? Да понятия не имею. — закатывая глаза, отчеканил Итэр. Он так же отпил немного чая и только потом договорил: — один шутит забавно, а второй со мной сигаретой один раз поделился.              Сян Лин хотела промолчать, что видела, как они потом вместе ушли, однако ее рот в таких ситуациях дырявый, как решето. Итэр попросил не брать ее в голову и вообще, с чего вдруг это могло что-то значить? Тем более, этот контакт, эта глупая связь завязалась настолько хаотично и спонтанно, что вряд ли во что-то выйдет. Они не более, чем постоянные покупатели, к которым Итэр привык. Он даже привел в пример саму Сян Лин, за которой ухаживают приличное количество молодых моряков, —курсантов, — хоть она и выпроваживает каждого от себя. Иными словами, он Сяо и Кадзуху сравнивает с навязчивыми, но терпимыми, личностями, что мелькают на периферии.              — Это смехотворно. Как обычная любезность может вынудить меня сблизиться с рандомным мне человеком? Да и вообще, что за разговоры пошли? Мы оба знаем, что я никогда не смогу с кем-нибудь нормально завязать отношения. — давным-давно смирившись с этим, он скучающе увел глаза куда-то вбок. И перед тем как закончить мысль, Итэр устало выдохнул через нос, поежившись, — и мы оба знаем почему.              Сян Лин лишь пожала плечами, забросив в рот шоколадную чуть подтаявшую конфету, тут же ее раскусывая.       И дело не в том, что Итэр не хочет с кем-то строить отношений, не в том, что он «настолько ужасный человек, что будет только травмировать своего партнёра», дело в том, что он буквально не способен на это. По крайней мере, не разу не получалось. К тому же, предположение девушки, что Итэр заинтересован в парнях, ввело его в раздражение.       «Глупость.»

***

       Итэр старался идти по коридору общежития как можно тише, ведь в полпервого и правда есть приличное количество студентов, которые спят. Каждый из ребят, уничтожающий свою молодость за изучением неподъёмного материала и унижающийся на практически неоплачиваемой работе, все же старается тратить ночь на сон, дабы хоть как-то ощутить себя живым. И Итэр полностью понимает этих людей.       Зайдя в свою комнату, он обнаружил, что его новый сосед все еще не спит и сидит на их небольшой кухне, за столом, что-то очень увлеченно читая, да что-то быстро чирикая в своей тетрадке.              — Привет, — неловко поздоровался Итэр, сняв верхнюю одежду, начав медленно подступать к Скарамучче.              Тот почти сразу отвлекся на посторонние звуки, подняв на него свои большие синие глаза:              — Добрый вечер, — чересчур официально поздоровался он, подвигая ближе к себе свою тетрадку, видя, что тот тоже хочет сесть за стол и даже что-то на него поставить.              Увидев перед собой коробку Скарамучча вопросительно поднял глаза на своего соседа, даже и не зная как подобрать слова, а тот сам решил развеять неловкость:              — Итэр, — он протянул руку для нормального рукопожатия и слабо улыбнулся перед собой сидящему, — утром знакомство не задалось, так? Не думаю, что нам будет комфортно друг с другом жить в плохих отношениях.              Иметь хорошие отношения с человеком не равно дружить, особенно быть в натянутых с соседом — так себе расклад событий. Скарамучча опять расслабленно пожал руку, кивнув, как бы поддерживая, но не старался показать даже лживую улыбку, какую из себя вымучивал Итэр.              — Извиняюсь за ту ситуацию. — тут же решил поставить точки над «и» Скарамучча, — Тарталья, прежде чем что-то делать или говорить не переваривает это. Я не думаю, что он всерьёз имел ввиду что-то плохое.              А Итэр даже уже и не вспомнит, что тот сказал. Только лишь помнит, что это был несусветный бред, который его взбесил и всё, однако, что там было конкретно не скажет. Да ему и неинтересно. Поэтому махнув на это рукой он предлагает новому соседу принесённый с работы десерт, да просит прощение, что не сможет с ним сейчас нормально поговорить: ему вставать меньше, чем через четыре часа, а хотелось бы ещё перед тем как лечь спать привести себя в порядок.       Он проверил будильник на четыре пятьдесят утра.