Кукушкино гнездо

Кукушки знамениты тем, что не выращивают своих птенцов, а подбрасывают яйца в гнезда других птиц. Такое явление носит название гнездового паразитизма.

***

      Солнце ещё не встало. Более того, в это время у него нет даже в планах вставать, ибо на дворе уже как семнадцатый день ноября. Воскресенье. Густой туман накрыл асфальтированные улицы и своей сыростью замылил глаза редким дымчатым прохожим. Начинает моросить.       Итэр шел быстро. Размашистыми шагами. Он пытался скрыться и абстрагироваться от этой удручающей промозглости в крепко завязанном объемном шарфу, — к слову, подаренным ему на день рождения от соседа по комнате общежития, — да в задернутом на голову капюшоне черной куртки. В пять утра редко можно встретить прохожего человека, однако Итэр уже запомнил каждого, как и те его. В это время ходят обычно одни и те же люди, идущие, как правило, на работу. Кто куда: кто-то на завод, кому-то в другую часть города в офис, кто-то представитель медперсонала, спешно идущего на смену, кто-то же наоборот: устало шагает домой отсыпаться. И абсолютно каждый из них, вероятно, иногда любит выпить чашечку кофе, да закусить какой-нибудь выпечкой или пирожным.       И отвечает за это уже идущий на работу Итэр.       Его мысли были переполнены шепчущим гомоном нескончаемого потока сознания, помогающие ему оставаться в сознании, а не уснуть по пути. Бесконечные размышления о чем-то далёком часто выдавали в нем будто бы блаженного, не от мира сего. Однако, это всего лишь чужие взгляды со стороны, к которым Итэры практически никак не относится. По крайней мере, не желает относиться.       Подходя ко входу, он разглядел размытый в темном сумраке небольшой силуэт, который вздрогнул, как услышал, что приближаются чьи-то шаги.       — Долго ждёшь? — поздоровался с новым образом он, все продолжая прищуриваться.       А этот силуэт оказался миниатюрной девушкой, что сегодня должна была выйти на первый день работы.       — Здравствуй-…те. Нет, я только подошла, — вероятно солгала она, мельком поглядывая на наручные часики, стрелки которых показывали пять пятьдесят утра.       Парень вздохнул, поджав губы. Итэр остановился около стеклянной двери булочной, выискивая онемевшими от сырого холода пальцами в кармане сумки ключ, надеясь, что не забыл его, ибо возвращаться за ним в общагу совершенно нет никакого желания. Как ключ повернулся, он первый пропустил туда девушку только потом уже заходя сам, обратно закрывая за собой дверь. Стажёр мялась, она не знала, что делать, что говорить и куда посмотреть, поэтому покорно и неловко ожидала как Итэр, наконец, отвлечётся от телефона. Темное помещение какой-то особой атмосферой привлекало. Барная стойка небольшой кофейни, которая находилась в одном зале из булочной, подсвечивалось слабым холодным светом кассы…Казалось, вроде бы и некомфортно, а с другой стороны появилась возможность оказаться «с другой стороны» этой булочной: сонной и непрогретой.       — Так, тебя зовут…? — все же спрашивает парень, начав шагать по темному залу, к двери в подсобку.       Расстёгивая куртку, он взглянул на нее из-за плеча, окинув своим уставшим взглядом, и та, чуть дёрнув плечами, быстро преставилась:       — А…Барбара, — она внимательно наблюдала за всеми действиями, как ей уже известно было от админа, старшего коллеги, стараясь запомнить каждое.       — А меня Итэр, — сказал он, тут же включив свет во всей булочной.       Два небольших зала, кухня и подсобка тут же осветились ярким холодным светом. И Барбара наконец-то смогла разглядеть немного впалое лицо парня. Она выпала на пару секунд, поразглядывала выражение, которое ей показались знакомыми, да отметила себе его легко запоминающуюся внешность. Не сказать, что Итэр очень уж красив, но Барбара для себя не скрыла, что он весьма притягателен. Но особенно сильно в нем зацепили именно частые, пышные, светлые ресницы и длинные волосы, убранные в умелую косу. И теперь кажется, что его бледность кожи не только из-за переработок.       — Какая прелесть, ты тоже блондинка, — с беззлобным коротким смешком заговорил Итэр пройдя мимо нее, заходя к прилавку, чтобы отметиться и включить свет витрин.       Девушке это замечание показалось несуразным, и Итэр, заметив это, поспешил развеять ее замешательство:       — Так получилось, что на нашей Булке почти все светловолосые: админ, я, второй старший кассир, теперь ещё и ты, — зевая пояснил он, включая печь, — у нас только одна девушка брюнетка.       Барбара расслабилась, она аккуратно прошла рядом с кофемашиной и витриной, так же наклонилась под кассу и приложила палец. Итэр все делал быстро, но отнюдь не суетливо. Начал работать сразу, оговаривая с девушкой все действия, успокаивая, говоря, что по воскресеньям, обычно, никого нет и вообще в выходные, как правило, он работает один.       — Мы хоть и центр города, однако окружены курсантскими казармами, двумя вузами, общагой, музыкальной школой и налоговой, — пожимал плечами он, вставая на стул чтобы с верхних стеллажей подсобки достать для Барбары фартук, футболку и бандану, — кстати про курсантов…Так как ты девушка…кхм-…они иногда своеобразно пытаются добиться женского внимания.       Итэр неловко замолчал. Он спрыгнул со стула, протягивая ей запечатанную форму, быстро пробубнив, что свитшоты придут только на следующей неделе, да хотел идти в сторону служебного помещения, дабы переодеться. Но громкое молчание стажёра его вынудило ещё пару секунд постоять.       А Барбару напрягли слова о своеобразном привлечении внимания, поэтому та испуганно сжала хрустящий полиэтилен в руках. Итэр вновь поспешил развеять ее негодование:       — Границы они не переходят, но все стремятся познакомиться и поболтать, — уже который раз зевает он, да приободряюще старается улыбнуться, опуская на задний план все услышанные им истории от Сян Лин — той самой единственной брюнетки. — ну, ладно, вот там весит ключик от служебного помещения: иди первой переодеваться, я после.       И как только он увидел относительно спокойный кивок, да ее спешные телодвижения в сторону выхода из подсобки, он наконец облегчённо выдохнул. Он слишком сильно устал от этой работы, чтобы кого-то вдохновлять и обезнадеживать.       Всё-таки Итэр быстро откинул все удручающие мысли на второй план, доставая из темных брюк телефон, открывая чат с админом:       «Время шесть десять утра, хлеба нет. Опять.»       Он быстро отправил сообщение и сердито выдохнул, доставая из-за шиворота толстовки волосы, решив пока та переодевается, переделать себе косу.

***

      — Не бойся задавать даже, как тебе кажется, глупых вопросов, — как обычно своим утомлённым полушёпотом говорил Итэр, засучивая рукава черного свитшота. — первый месяц все тупят и суетятся и в этом нет ничего зазорного.       Голос Итэра отзывался у Барбары на периферии. Она практически не слушала его и очень об этом жалела, а причиной ее рассеянности стали руки парня: они безбожно усеяны рубцами и шрамами, которые Итэр даже не пытается скрыть от нее, будто бы наоборот показывая ей их. Они уродливо перекрывали друг друга и похоже это было на то, как будто кто-то тупым лезвием располосовал ему руки, или тугой металлической леской мучительно долго стягивал, как тряпку, выжимая до последней капли кровь…       Фантазия девушки разыгралась. Она начала накручивать себя, ее мысли, будто игрушечная юла, начали вращаться и смешиваться, друг с другом превращаясь в неясную и неразличимую кляксу. Любопытство начало само вырисовываться на ее лице.        Итэр быстро поймал ее взгляд и поднял его со своих рук, резко и отрезвляюще закатив глаза. Он вытащил из карманов спортивные тканевые браслеты, разместив их на местах, где этих рубцов особенно много, да надумал ей ответить. Его слова были подобны пощечине: «не лезь не в свое дело», — но сказал он всё-таки лишь:       — С печью неаккуратно обходился. Руками глубоко лез, прикасался к раскаленной поверхности. Всё-таки ее мыть как-то надо, а много времени тратить на это не хотел, — резко отойдя от темы, твердо дал ответ на ее не озвученный вопрос он. И в этот момент девушка заметила ещё один небольшой шрам у него на левой брови.       Она не успела найти себе оправдание, как раздраженный и уже уставший Итэр поднимает противень, просовывая его под вытяжкой на верхнюю часть печки:       — Пойдем, — сухо сказал он ей, начав выходить с кухни, проходя всю подсобку и выходя к витринам, — у нас, как видишь, не очень удобное расположение…всего; придется вот так обходить, чтобы погрузить в печь противни.       Барбара просто бессмысленно кивнула.       Делал он все молча, даже давал указания, по большей части, только движениями и жестикуляцией. Он не пытался завести с ней диалог, хоть и Барбара так и зияла добродушием и дружелюбием. Ему просто это не надо.

…

      К шести тридцати всё, что только можно было сделать было сделано: выпечка выпекаться поставлена, заморозка разобрана, кофемашина промыта и готова, — а хлеба и кондитерских изделий все нет...Это вызывало у Итэра сердито сведённые скулы, да мрачно выставленные домиком брови, а на вопрос Барбары, когда должен был приехать хлеб, он отвечал сухо: «ночью.»       Однако в этот момент раздался хлопок двери. Итэр уже понадеялся, что приехал водитель, да стало слышно, как тяжело зацокали каблуки сапог, а потом послышалась манерная брань и небрежные пинки пустых коробок. И он сразу понял: пришла бариста. Через всю их общую подсобку, — которая находиться за стенкой без двери и с проемами у печи, — громко, безостановочно ругаясь абсолютно на все, подобно быстрому порыву ветра, шла девушка:       — Солнце мое, ты опять тут, — манерно поздоровалась она, даже войдя в задние не перестав курить электронную сигарету, — ты-то в учебный отпуск когда?       Барбара вскочила со стульчика, что стоит прямо около кассы, — Итэр ей сказал, что они на него часто кладут коробки с тортами и пирожными, когда пополняют витрину, ну или просто сидят, когда ждут гостей, — и начала метаться глазами то по Итэру, то по этой яркой девушке.       — Доброе утро, Мона, — только и успел сказать он, как та поспешила приветственно чмокнуть его в щеку, — ты рановато.       Он давно уже не пытается не даваться поцеловать себя, поэтому лишь терпеливо ждёт, когда та от него отлипнет, ибо аргумент: «что муж скажет?» – никак не действует, так как с мужем он тоже знаком; тем более в этом поцелуе нет никакого подтекста, лишь манерность и привычка поведения. Итэр, растирая помаду на щеке, отошёл чуть в сторону, показывая, что он тут не один. И реакцию Моны не пришлось долго ждать:       — У вас новая стажёрочка! — радостно протянула бариста, жадно начав разглядывать тихую девушку, — крошка какая… миленькая ужас!       От наплыва комплиментов Барбара оступилась. Она посмотрела на Итэра, что выше её ровно на голову, быстро оценивая его холодное безразличие, да смущённо выдохнула: «спасибо».       — Повезло тебе, что ты попала на Итэра, а не на Альбедо, — злорадно хмыкнула Мона, наклоняясь под кассу, дабы отметиться, — тот терпеть не может что-либо объяснять. Показать — не покажет, но с ним будет некомфортно…       Итэр хмыкнул, слабо ухмыльнувшись, и с зевотой подхватил слова Моны:       — Ага, вот это его излюбленное: «Повторяю ещё раз.» — сказали в голос парень с девушкой, после чего бариста звонко расхохоталась, окончательно проснувшись.       Итэр ощутил на себе волнение Барбары так же, как и ощутил, что та стесняется их двоих. Мона данной проницательность была обделена, поэтому продолжала умиляться очаровательным кудряшкам стажера, напрочь позабыв о границах дозволенного. От очередной попытки объятий Барбару спасает Итэр, который подставляет себя, обнимая Мону за плечо, мол, дружеский жест:       — Так с чего вдруг в шесть объявилась вместо семи? — спросил он вновь, начав вести подругу в подсобку.       И Мону прорвало. Она окончательно прозевалась и с истеричным смешком выдавила:       — Я теперь администратор кофейни, — голос ее звучал обречённо…даже слишком для человека, которого повысили. — вернулась, блин, из отпуска…       Итэр ее хлопнул по плечу, тем самым возвращая из раздумий, ведь ему всё-таки интересно почему же весь штат уволился, а она осталась — это, кстати, причина, по которой она стала админом, ведь даже тот уволился.       В связи с тем, что булочную и кофейню разделяет стенка, а подсобка так вообще одна, сотрудники двух разных точек сдружились. Тем более, видеть друг друга почти каждый день по восемь, двенадцать, а то и по шестнадцать часов… Вызывает привыкание, и возникает ощущение некоторого «родства». Особенно когда дружба завязалась на нытье о проблемных гостях, которые разозлили или довели.       — …Меня тут же поставили перед фактом, мол, ищи новых сотрудников…— раздражённо взмахнула руками она, нахаживая круги по маленькой подсобке, — ну, я нашла конечно! Двух мальчишек… Но это безобразие!       А вот и причина, по которой она пришла пораньше: морально подготовиться к двум стажёрам одновременно. Это обозначает, что за этот рабочий день она не сядет…будет то с одним, то с другим работать. На эту всю ситуацию Итэр насмешливо хмыкнул: здание будет переполнено стажёрами.

***

      — Сяо, погнали за кофе, — зевая тянулся Кадзуха, не в силах больше смотреть на стеллажи библиотеки их ВУЗа. — а то если мы не выйдем отсюда хотя бы на полчаса, к концу дня мы заработаем астму.       После своих же слов Кадзуха изнемождено стукнул головой по деревянной лестнице, – тихо и отчаянно простонав, – которую не особо-то и крепко держал, а Сяо, что стоит на ней, скинул с верху тяжёлую стопку каких-то методичек, подняв целую тучу пыли, что разлетелась вместе с громким хлопком…       Кадзуха закашлялся и замахал рукой у лица: он завозмущался и поспешил обругать друга за весьма эгоистичное и грубое действие, а тому хоть бы хны, – не в силах сдерживать аллергические слёзы. В след за методичками как ни в чем ни бывало спрыгнул и Сяо, смахнув с лица волосы, да элегантным жестом глянул на наручные часы:        – Пойдем, – сухо сказал он, тут же потянувшись за своей сумкой через Кадзуху, – а я сигареты куплю.       Его приятель на это малозаметно нахмурился, смахивая слезы да отряхиваясь от пыли. Он так же лениво поднял свои вещи с пола и едко прыснул: «Пепельница. Скоро никакие отдушки не помогут избавляться от запаха», – Сяо лишь закатил глаза, набрасывая на плечи пальто: делать ему нечего как прислушиваться к сторонним советам.       В пустой и безлюдной библиотеке не было ни души, за исключением двух студентов, лишенных гордости и самоуважения, ибо только они вдвоём согласились закрывать практику, разобрав библиотеку. Сразу видно: порядочные студенты первого курса магистратуры. Прикладные математики. На деле же ни у одного, ни у другого нет ни времени, ни желания потом где-то работать за бесплатно, так сказать, наболело с бакалавра. Кадзуха бегает на побегушках как начинающий научный сотрудник, а Сяо является ассистентом преподавателя по высшей математике и еще по некоторым дочерним дисциплинам в стенах этого же ВУЗа, и идти на местное предприятие или завод стоять за станком по восемь часов им как-то не располагает, вот поэтому в воскресенье уже битый час они разбирают бесконечные и нескончаемы научные статьи, методички и доисторические учебники.       Идти до булочной пять минут прогулочным шагом, буквально, просто идти по прямой да перейти дорогу. Однако в плотных толпах людей это ощущается бесконечно долго. По крайней мере для Сяо, который уже шестой раз за три минуты недовольно вздыхает. Погода в этот день, как назло, отвратительная. С неба мелкой моросью тянется дождь, а сырые и серые улицы укутал тяжелый мутный туман. Ни один из прохожих не сияет радостью, оказавшись вне дома в воскресенье именно в эту погоду.       Сяо пытается поджечь сигарету и получается у него это не с первого раза, из-за чего с губ срывается раздражённое цоканье. Кадзуха вновь и вновь осуждающе вздыхает и мотает головой. И так уже пятый год.       – Красного бархата бы, – озвучил свои фантазии Кадзуха, поправляя на шеи наушники, пока Сяо кривиться только от одного названия приторного торта.       Сяо старался выдыхать ненавистный Кадзухе дым в противоположную от него сторону, да все поглядывал на того, чтобы он лишний раз не шагнул в лужу или не врезался куда-нибудь, иногда чуть утягивая его за рукав куртки. Однако вопреки этой маленькой заботы, говорит он менее добродушно:       – Мерзость, – напыщенно чеканит Сяо, выкуривая единственную сигарету, туша ее о бортики мусорки, – только от одного названия зубы гудят.       Кадзуха ничего не говорит. Да и смысла не видит. Он лишь сдержанно улыбается, да открывает дверь перед другом якобы по-джентельменски пропуская его вперед:       – О, Господин Алатус, улыбнитесь, сегодня за кассой ваш любимчик, – сощурившись, лестно и неискренне заулыбался Кадзуха, – когда же вы с ним заговорите не только: «Мне, пожалуйста, двойной эспрессо…»       «Любимчик» — это всего лишь прозвище, данное Итэру, от Кадзухи. И было дано оно уже почти как три года назад. Когда они на втором курсе впервые зашли дальше кофейни. Когда эта булочная стала не просто «шумом уставших голосов продавцов», а местом, в которое они стали захаживать чуть ли не ежедневно. И тогда за кассой был лохматый, дрожащий безымянный стажер, вышедший первый день на работу: он был затюканный и даже можно сказать зашуганный, очень дерганный и суетливый. Вечно ронял стаканы и много извинялся перед продавцом-кассиром, у которого на бейджике красовалось звонкое и тягучее имя «Лини». Тот всё ему улыбался, приободряющее хлопая по плечу, а после каждого ушедшего гостя трепал его по волосам, как-то-то тихо приободряя на ухо, на что тот смущённо и скованно кивал.... Вероятно, именно поэтому он тогда и был вечно лохматый. А сейчас за кассой стоит слишком уж спокойный и до смерти уставший парень, с вытянутой улыбкой и тихой дрожью желающий неискреннее «хорошего дня». А на треснутом бейджике вырисовалось твердое и раскатистое имя «Итэр».       Сяо был его одним из первых покупателей, которых Итэр рассчитал. И, на самом деле, не очень удачно: он пробил и отдал ему разные кофе…Но Сяо, конечно же, ничего не сказал, лишь кивнул и поблагодарил, в ответ пожелав хорошего дня и удачной смены. А Кадзуха, удивляясь его поведению, потом всё спрашивал:       «...       – Чего не попросил поменять?       – Его бы тогда точно удар схватил бы…– как-то непривычно толерантно, добродушно ответил Сяо, тихо хмыкнув, – не обеднею…       – Ну даешь…– прыснул Кадзуха, ошарашенно ухмыльнувшись…»       Сяо отчетливо сердито нахмурился и, пройдя вперед, тихо, но колко выронил слово:       – Да заткнись ты, – напыщенно закатил глаза он, – а я вот помню шутку про «сладость». Напомнить?       Кадзуха уж очень сильно хотел дать ему вдогонку пинок. Ему хотелось по-детски цокнуть, вздохнуть и закатить глаза. Он чуть расстегнул куртку и вновь обратно просунул руки в карманы, сжимая в ладони банковскую карточку:       – Да сколько можно…– выдохнул Кадзуха, а между строк читалось «душнила ебанная», – мне тоже есть что тебе припомнить. Например, про препода по высшей математике.       Между приятелями будто бы повисла хмурая и плотная туча. И один и другой нахмурился; Кадзуха упрямо и горделиво увел голову в бок, пока Сяо пытался выжать напускное безразличие, мол, я выше этого. Однако они не отошли друг от друга ни на сантиметр.       Нельзя сказать, что они поругались: совсем нет, – они просто на просто немного побесили друг друга, выпустили накопившийся пар. Сейчас помолчат чуток и через пару минут будут разговаривать… словно ничего и не произошло.       Ведь проще игнорировать столь незначительную часть в взаимоотношениях с людьми: извинения.

***

      – В объяснительных нет ничего страшного, – зевая медленно говорил Итэр, головой упираясь в кисти рук, что смягчали ему закругленные углы кондитерской ветрины, – люди совершают возвраты слишком часто, чтобы переживать по этому поводу. Знала бы сколько объяснительных в свое время писал я или Лини.       Барбара и правда была спокойна. Она сидела на корточках, расположив листок на стульчике, да почти под диктовку писала причину, по которой сделала возврат средств. Итэр зевал через слово. Его утомленное серое лицо подсвечивалось освещением ветрины, а покрасневшие глаза были прикрыты. У Барбары возникло сильное ощущение, что если она перестанет его вынуждать ей отвечать, он просто-напросто уснет в этом скрюченном положении прямо на ногах…       – Лини…? – переспросила девушка, назвав имя их админа.       И Итэр не успел даже открыть рот, как ответ уже подоспел:       – Ага, – тут же подтвердил третий голос, заставивший две светлые головы одновременно вздрогнуть, – уже первый возврат? С боевым крещением так сказать.       У кассы стоял невысокий парень. Итэр с трудом разодрал глаза и пошатнувшись, сморщил лицо от улыбки, что приветственно уперлась ему в глаза. От этого выражения ему хотелось сморщиться. Он обошел миниатюрную девушку, встав за кассу, едко выплеснув:       – Вспомнишь солнце – вот и лучик. Почтил нас своим визитом в воскресенье? – смотря сквозь Лини хрипло заговорил Итэр, пока тот, улыбаясь и звонко хохоча хлопнул того по плечу:       – Ой, а ты покрепче стал. Наконец питаться лучше начал? – резко перевёл тему Лини, доставая из кармашка в чехле для телефона карточку, – ну ты молодец прям…А я заглянул купить что-нибудь, к сестре с пустыми руками не пойду.       – Зарплату наконец-то нормальную получать начал, просто деньги на еду появились, – съязвил в ответ Итэр, сделав шаг назад, чтобы тот больше не смог к нему прикасаться, да мельком поглядывая вниз на Барбару, – что брать будешь?       Лини еще несколько минут растягивал момент озвучивания заказа, болтая и вытягивая из Итэра хоть ниточку заинтересованности и энтузиазма. Но все было бесполезно. Выгоревший, прямо как их люминесцентные лампа в подсобке, Итэр внеочередной раз закатывает глаза, да инертно и скучающе подбирая однозначные и емкие ответы…              Лини на это лишь огорчённо выдохнул:        – Ну чего ты кислый такой? – мягко мотнул головой Лини, смешивая такой же мягкий голос с выдохом, – курить что ли хочешь?       Но Итэр ответить не успел. Он услышал, как в их зал приближаются два человека, о чем-то горячо между собой переговариваясь, может быть, даже именно ругаясь. Итэр встрепенулся, проснулся, выпрямив спину и переместил вес на другую ногу:       – Лини, выбирай, хватит тормозить, – Итэр на секунду замолчал, прислушиваясь к твердым и тягучим шагам, да мазнул взглядом по арке, – это постоянники идут…       Лини сделал шаг в сторону, не всерьез обидчиво пробубнив: «ну раз постоянники…» – скрещивая руки под грудью. Итэр ладонью потер глаза, что-то неясное пробубнив себе под нос, и как услышал, что шаги остановились около него, он контрастно громко и четко поздоровался в обычной манере: «Здравствуйте! Что для вас?». Итэр немного напрягся. Он постарался посильнее проморгаться и прищуриться к двум парням, что в ответ поздоровались и на пару секунд умолкли, выбирая что-то.       – Доброе утро! – задорно и бодро поздоровался один, заправляя длинные покрашенные в белый волосы в капюшон, – мне, пожалуйста-а… – он вновь на очередную драгоценную секунду замолчал, направив глаза на стенд с напитками, – большой латте.       «Собственно, как и всегда…»       Подумал Итэр, давно держав палец у экрана кассы около этого кофе.       – Барабара, поставь кофе, пожалуйста, – обратился он к девушке, опустив вниз голову.       Итэр не прикоснулся к ней, но его рука оказалась недалеко от ее лба, и та это почувствовав испугалась:       – Секунду! – Барбара резко вскочила, ударившись коленкой об этот злосчастный стул, тем самым вызвав у постоянников, админа и Итэра, сочувственное шипение и эмпатично сморщенное, будто от боли, лицо. Со стороны Лини послышалось тихое: «Бедная…».       К лицу девушки прилила горячая кровь. Ей стало безумно стыдно, что привлекла так много внимания, поэтому она всем видом постаралась показать, что ей было ничуть не больно, да поскорее развернулась к кофемашине…       Итэр постарался как можно тише выдохнуть.       – Что-то еще? – с тихой хрипотцой учтиво спросил Итэр, бессмысленно мазнув глазами по лицу парня.       – Нет-нет, спасибо, – с улыбкой в голосе отказался Кадзуха, оплачивая, предварительно перед этим взглянув на стоящего у окна с телефоном в руках Сяо, который не собирался ничего брать.       И на этом диалогу стоило бы прекратиться. Итэр свёл руки за спиной, расправив плечи, да увел голову в сторону кофемашины, шумно наливающей кофе, потом покосился на Лини, как бы взглядом, так и говоря ему делать заказ, но тот махнул рукой, что-то очень активно печатая в телефоне, видимо, уточняя у сестры, что та хочет.       – Вы и по воскресеньям работаете? – неловко начал диалог ждущий свой кофе. Он перекатился с пятки на носок, вглядываясь в рассеянные и будто бы немного расфокусированные глаза продавца, желая хоть как-то завязать контакт с человеком которого видит каждый день по будням и доверяет ему свой кофе. Сяо сзади недоверчиво и показательно поперхнулся.       Итэр ответил не сразу. Он не скрывая думал, хочет ли он им отвечать. Стоит ли того этот диалог.       – Н-да…по выходным я в открытие, – поперхнулся Итэр, силой выломав вежливую улыбку у себя на лице. – а я, как погляжу, вы теперь и по воскресеньям учитесь?       Кадзуха, не поверив своим ушам, что с ним пытаются поддержать диалог, радостно улыбнулся, да с тихим смешком отвечает:       – Можно и так сказать…       Кадзуха оглянулся на своего друга, хвастаясь тем, что у него получилось завести диалог, мол: «вот так надо, в следующий раз ты», – пока Сяо закатывает глаза, как-то сконфуженно прокатившись ими по Итэру, который тоже в этот момент посмотрел на него. Вероятно, Кадзуха хотел еще что-нибудь сказать, что-то еще спросить и как-то поговорить, но готовый кофе и его внезапный звонок на телефон показали, что на этом пока всё.       – Сяо, нам уже готовят веревки для прилюдного повешивания, пока будем идти тренируйся долго не дышать, – с злорадным смешком заладил Кадзуха, одновременно отвечая на телефонный звонок, намекая, что их потеряли, да договаривая шёпотом: – ну, пойдем дальше впитывать пыль науки.       Сяо хмыкнул, так и показав, что ни он, ни Кадзуха никуда торопиться не будут. Он лишь напомнил ему, что они сначала зайдут ему за сигаретами, а потом уже всё остальное, и его друг беспрекословно кивает, хоть и в телефон говорит, что они уже бегут сломя голову.       – Спасибо. Хорошего дня! – в голос сказали студенты, неспешным шагом покидая зал булочной, пока им вслед слазали глухое: «взаимно».

***

      – Итэр, это невыносимо…– скулила Мона, сидя напротив него на одном из стульев в их подсобки.       На белом столе стояло две керамические чашки, из которых тянулся горячий пар, а в нос ударял сильный запах корицы. Мона им двоим сделала безалкогольный глинтвейн, сказав, что они заслужили посидеть пятнадцать минут за весь двенадцатичасовой рабочий день.              Бариста отпустила своих стажеров, закрыв свою смену, и сидит в ожидании мужа, который должен ее забрать, так как пешком она домой не поедет. Не сегодня. А Итэр, который тоже отпустил Барбару, время от времени, от большой усталости, отвлекался, на Альбедо, вышедшего на вечернюю смену, воспринимая его голос как фоновый шум, но не в состоянии осмысли его.       – Стажеры? – односложно спрашивает Итэр, смотря как та ставит на зарядку электронную сигарету.       – Ребята-то хорошие… – кивнула она, отпив из чашки, приятно ежась от того, что горячий напиток обжигает уставшее горло, – но это было сложно…мне нужен еще один бариста…желательно, обученный всему…а твоя крошка как?       Итэр снял с головы черную бандану, скрутив и бросив ее на стол, да принявшись развязывать фартук ответил:       – Она хорошая. Очень трудолюбивая, так что думаю первые полгода будет стараться, а потом…– Итэр хотел помягче подобрать слова, но также хотел ясно выразиться, но работающая у них раньше Мона поняла и договорила за него:       – А потом как вы…       Итэр пожал плечами. Быть «как он» вообще-то еще не самый плохой вариант, да в принципе быть работником как Альбедо и Сян Лин тоже неплохо, просто каждый из них уже глубоко затюканный этой работой и нравится она, кажется, только одному Лини. В конце концов, каждый из них еще и параллельно учится на дневном или на вечернем отделении, поэтому усталость накатывает в двое, а то и втрое раз больше.       – Ты намекаешь, что я плохой сотрудник? – язвительно с слабой улыбкой спрашивает Итэр, зная, что та этого не имела ввиду.       Так и та поняла, что он не всерьез.       – О да, хуже некуда, – закатила глаза Мона, закинув ногу на ногу, – думаю, если бы у вас не было все так плохо, если бы у вас был полный штат из восьми, ну, или хотя бы шести человек, то Лини тебя бы сразу уволил.       Итэр соглашаясь закивал:       – Да, настолько плохой, что доработался аж до старшего продавца и меня спрашивают не хочу ли я метить на место администратора.       На их хохот вышел уже за пятнадцать минут чем-то раздраженный Альбедо, и шепча какие-то оскорбления в адрес прошедших бесящих гостей, он достает из холодильника целый торт, начав грубо перевязывать его. Итэр на это отвлекся и по привычке говорит:       – Мог бы меня попросить.       – Да там никого нет в очереди, – ответил раздраженно Альбедо, на самом деле расслабляясь, перевязывая тяжелую коробку. – да и тот молодой человек явно никуда не торопиться.       Итэр, пожав плечами, лишь отвернулся обратно к девушке, продолжив той составлять компанию в ожидании мужа. Однако, его внезапно настигла какая-то мысль, и он инстинктивно начал хлопать себя по карманам штанов, с каждой секундой, что он тратит на это действие, сильнее хмуря брови. Мона заметила его замешательство, и не сообразила спросить, как ей в лоб прилетает волнующий его вопрос:       – Ты не видела мои сигареты?

***

      – Да куда ж делась… – раздраженно шептал Сяо, пережимая в губах сигарету, агрессивно шарясь в собственной сумке и карманах, пытаясь найти, выудить в них зажигалку.              Солнце, которое за день так и не проявилось, скрылась где-то за линией горизонта и прикрылось, словно одеялом, плотными серыми облаками. Темные, сырые и размазанные улицы освещали оранжевые, раздражающие переутомленные глаза, фонари. Был слышен нервирующий гомон людей, особенно тех, кто входит или выходит из булочной. Дверь громко хлопала и открывалась, разгоняя сквозняк по ногам несчастным сотрудникам, что стоят там целый день.       Сяо мог бы попросить зажигалки у мимо проходящих звонких курсантов, что бегают за сладким из своих казарм. В этом нет ничего такого, всего лишь «этикет курильщиков» – не более. Однако его выворачивает только от одной мысли подойти к этим громадным тупым лицам с какой-либо просьбой, в том числе об одолжении.       Поэтому он тщетно пытается отыскать зажигалку на дне своих карманов, веря в чудо, что она где-нибудь там да очутиться.              – Блеск, – едко выплеснул Сяо, порывисто высунув незажжённую сигарету изо рта, разместив ее за ухом, уже настроившись идти до ближайшего магазина за новой. Хоть и явно не рад этому раскладу.              Сяо расправил пальто, закинул сумку на плечо, да ухватился за крепко перевязанную шпагатом коробку. Но не успел он сделать шагу от скамейки, как один из этих кретинов, – курсантов, – задевает его плечом, мимолетно и неискренне извиняясь, от чего его утонченное, аккуратное лицо исказила слабая мимическая морщина, а острые глаза сощурились чуть больше; ему стало тяжелее сдерживать тошноту. Сяо тяжело выдохнул. Курить ему захотелось только сильнее.       «Твари»       И казалось бы: всего лишь пихнули в плечо, – но вызвали какой шквал эмоций. Сяо, без преувеличений, хотелось себя ударить за столь излишнюю эмоциональность по отношению не просто к незнакомым людям, а к тем, кого он даже не успел разглядеть.              – Прошу прощения…              Кажущийся знакомым голос вытащил Сяо из омута призрения к тем курсантам. Он мгновенно повернулся к нему и удивленно вскинул бровями: перед ним стоял молодой человек, что обычно облечен в бежевый фартук и бонданой на голове, а сейчас в обычной темной куртке, да с укрытым челкой лицом; Итэр выглядел нервозным, уставшим и так и хочется сказать: замученным. Перед тем как продолжить говорить, он поправляет свой объёмный шарф, будто расправляя на нем узоры ромба, и вытаскивает оттуда лишние нитки. Сяо проследил за этим быстрым действием глазами, сам не заметив, как загляделся на это и опять его вернул обратно на землю этот тихий голос:              – У вас не найдется сигареты? – спрашивал тот, казалось бы, без какого-либо смущения. Без глупой улыбки или какой-то неловкости. Вероятно, желание закурить было сильнее ожидания в четыре минуты пешком до магазина.              Сяо еще пару секунд потупил сквозь Итэра и только потом опомнился:              – Если позволите воспользоваться вашей зажигалкой.       Сяо неспешно просунул руку в карман, одним движением выуживая из него начатую пачку, раскрывая ее. Итэр без замедленный высунул одну, уже держа зажигалку во второй руке. Он терпел двенадцать часов, не выходя из булочной даже на пять минут, не желая оставлять одну Барбару, поэтому сейчас готов вытерпеть даже самые мерзкие и дешёвые сигареты, лишь бы что-нибудь…       Раздался глухой щелчок, глубокая первая затяжка, и Итэр так же быстро протягивает зажигалку своему «спасителю», отворачивая от него лицо, чтобы не выдыхать в его направлении. Сяо повторяет каждое его действие, через пару мгновений отдавая зажигалку ее владельцу.              – Нам случайно не по пути идти? В ту сторону… – с хрипотцой всё так же тихо спрашивает Итэр, головой указывая в нужном себе направлении, и у Сяо возникло желание произнести его же фразу: «Пожалуйста, говорите чуть громче, я вас не слышу…»              Это предложение лишь обозначало, что Итэр не хочет сейчас идти в противоположную сторону в магазин за сигаретами, особенно помня, что в тумбочке у кровати лежит не начатая пачка. Но также это обозначало, что он позволяет себе понаглеть и попросить еще одну. Тем более, спрашивать это хоть у безымянного, но все-таки знакомого постоянника было не так совестливо, не так удушающе.       А идти им по пути. И Сяо это помнит. Он заметил, что ходит с этим человеком по одному и тому же пути в одно и то же время уже как два года. Но он никогда даже не думал к нему подойти, ведь мало ли кто еще ходит с ним по одной дороге. Тем более, они посторонние друг другу люди.              Сяо лишь кивает на озвученный вопрос и ускользающим взглядом зазывает начать двигаться. В конце концов, пожертвовать этому человеку еще оду сигарету оказалось не жаль, да и ему так же не хочется идти за зажигалкой.

      ***

      Это было почти выше сил Итэра: подойти к прохожему и попросить сигарету. И он даже не мог определиться, ему стыдно было из-за того, что он тревожит незнакомца или же за то, что его настолько ломает, что нет больше сил терпеть. Ему пришлось переступить через себя. Это ведь так унизительно. Особенно, когда ему нужно было не подавать виду, что он в открытую старается разглядеть этого человека, чтобы для себя понять кто перед ним.       Его руки безбожно трясло – то ли от сильной нервозности, то ли от ужасного переутомления. Итэр проглотил тугие остатки гордости и старался смотреть именно в глаза этому незнакомцу, нежели сквозь него, как привык делать на работе. Он просто верил, надеялся, что по нему не видно, что что-то не так, что не видно, что ему сложно поддерживать это взаимодействие.       Однако гулкий стук пульсирующей крови венах на шее перекрывал вой ноющих связок, мышц и суставов, молящих начать двигаться в сторону общежития, дабы поскорее немного отдохнуть перед завтрашними парами, поэтому с губ сорвалось несчастное и жалкое «Прошу прощения» …              «Прошу прощения, не могли бы Вы мне простить, что я нарушаю вашу зону комфорта. Прошу прощения. Не могли бы Вы помочь мне ублажить свою гнилую привычку. Прошу прощения, не могли бы Вы меня выручить. Прошу прощения, что прямо сейчас вынуждаю Вас смотреть на это жалкое зрелище…»              И когда знакомый Незнакомец легким движением руки протянул ему пачку, без лишних пререканий и эмоций угощая его, с плеч Итэра свалился сугроб веления, а ресницы наконец-то чуть приспустились, прикрыв глаза.       С первой затяжкой тревожность чуть улеглась, утихомирилась, и вновь громко зарыдала усталость. И ему опять пришлось поступать вопреки своей гнили, звенящей наглостью спрашивать о второй сигарете. А когда любезный молодой человек и во второй раз не отказал, Итэр почти рассмеялся от своей удачи.              Незнакомец шел не торопясь. Будто чувствовал, насколько же сильно устал Итэр, будто сам чувствовал, насколько сильно у того болит абсолютно всё тело.       Двигались они практически в ногу, и уверенные, статные шаги Сяо сильно контрастировали с шаркающими и неритмичными Итэра. Сигареты тлели не так быстро, и в итоге, Итэр даже не попросил второй, пока Сяо потребовалось еще раз позаимствовать зажигалку.       Мелкая морось сменилась порошей, которая полупрозрачной тюлью накрыла темные безлюдные улицы. Мелкий снег лип к лицу и ресницам, пылью оседая на плечах и голове, а ветер сильнее разгонял тянущиеся потно с неба. Сяо даже не пытался очистить свое черное пальто от острых, крохотных, ледяных осколков, пока Итэр периодически ворошил челку на лице, отряхивая ее.       За весь пройденный путь они не проронили не слова. Расходиться пришлось у пустой автобусной остановки. И Итэр в благодарность за то, что тот пошел ему на встречу отдал свою зажигалку: «Спасибо Вам,» – устало скатилось с его губ, когда он её протягивал.       Сяо взглянул на вытянутую обветренную руку, что несильно сжимает яркий пластик, потом скользнул взглядом по усталому лицу парня, у которого задрожали ресницы из-за частого моргания. Вероятно, ему снег залепил глаза.              – Вы же завтра работаете? – внезапно выпалил Сяо, с тихой благодарностью выхватывая протянутую любезность, не убирая ее сразу в карман.              Итэр чуть нахмурил брови от этого вопроса, но моментально слабо закивал, медленно и устало моргая на этот жест:              – Да, с трех. – сухо ответил он.              – Тогда… я вам завтра ее верну.       На деле же, сам и Сяо ни малейшего понятия не имел, почему он так просто согласился помочь и почему этот человек не вызвал в нем ни капли раздражения.       Более того, Итэр в нем вызвал ровным счётом ничего, будто Сяо и вовсе все это время шел один.

      ***

             По квартире раздался звонок в дверь. На часах было пол восьмого вечера. Кадзуха никого не ждал…Он недоверчиво подошёл к двери, заглядывая в маленький глазок, но поскольку он не надел очки, это действие оказалось практически бесполезным. Поэтому, когда он понял, что не может разглядеть фигуру, воспользовался обычным и старым методом: «Кто?» – громко раздался вопрос и из-за двери в лоб вкатил колкий ответ:              – Санта Клаус, – недовольно бухтел Сяо, отчищаясь от быстро таившего снега.              – Ты больше похож на его мелких эльфов помощников, – с желчным смешком Кадзуха принялся открывать дверь, пропуская продрогшего друга в тёплую квартиру. – если продолжишь ко мне по вечерам захаживать, мои соседи заподозрят нас не в ладном.              – Сделаю вид, что меня это напрягает, – фыркает Сяо, грубо всучивая тому перевязанную коробку. Да начав раздеваться, отряхивая пальто.              А на вопрос, что это за коробка, Сяо, закатывая глаза, просит того прочитать на этикетке и не раздражать его. Посмотрев на нее, Кадзуха на секунду застыл. Его лицо слабо порозовело, а губы поджались в искреннем смущении. И прежде, чем вновь заговорить, он позволил себе по-детски и по-глупому хохотнуть, сталкиваясь взглядом с глазами Сяо:              – Красный бархат?              – Не тупи, – пихнул его в плечо Сяо уходя в глубь квартиры, на кухню соединенную с гостиной, – думаешь я настолько ишак, что забыл о твоём дне рождения?              – Ага, – с улыбкой в голосе радостно протянул Кадзуха, зашагав за лучшим другом, который еще сумел просунуть в щель коробки приличную купюру, как подарок, – зато родной ишак.       И пока Кадзуха ставил чайник, да доставал с полки свою и уже как несколько лет назад выделенную для друга чашку, он не переставал о чем-то говорить. О учебе, о людях, о работе… Сяо все покорно слушал, иногда поддерживая какую-то тему, да так же время от времени расходился в лёгком смехе.       Сяо, закинув ногу на ногу, все это время держал в кулаке одолженную ему зажигалку. Ему почему-то она приносила какое-то спокойствие и легкий приободряющий трепет. Он счёл это на то, что он больше концентрируется на чем-то стороннем, нежели на своих мыслях, и именно поэтому его настигла удивительная безмятежность. Сяо медленно перевел на нее глаза и тут же задал у друга вопрос:       – Зажигалку мою не видел?       Кадзуха, отвлекаясь от размешивания сахара в чае, попарив очки, негодующе выдал ответ:       – А в руке у тебя что? – искренне не понимая суть вопроса пожал плечами Кадзуха, да звякнул ложкой по чашке.       Сяо на эту тему больше ничего не говорил. Смысла больше нет. Видимо, сам где-то выронил и не заметил.       Он махнул рукой, тут же ей потянувшись к своей чашке, отпивая терпкого, сильно заваренного чая. Кадзуха все это время следил за его действиями и, заметив, как тот чуть съёжился от боли, когда тому в трещинки на губах попал кипяток, не постеснялся озвучить собственные мысли:       – У тебя губы в мясо, чего какую-нибудь гигиеничку или на крайняк вазелин не купишь? – без какого-либо подкола или издевательства спросил он, заметив, как у друга в уголке губ проступила кровь, – или брезгуешь?       Сяо мотнул головой, проглатывая чай, да с усмешкой вспомнил момент из детства:       – Да у меня так регулярно раз в год, если ты не заметил… Каждый ноябрь мои губы будут похожи, будто мне их пытались сшить, – хмыкнул он, закинув ногу на ногу, – но родители всегда своеобразно реагировали на это.       Кадзуха заинтересованно взглянул, начав отламывать кусочек приторного торта, одним кивком головы: «И как же?» – спрашивая продолжения. Ну а Сяо и не собирался умалчивать:       – Как-то в детстве мне все-таки бабушка купила гигиеническую помаду, она, вроде, была даже розового цвета, – вспоминая, он увел глаза куда-то в угол, да закинул ногу на ногу, глухо столкнувшись с ножкой стола, – После чего родители затряслись и сказали ей, что бояться, что после нее, после столь «девчачьих штучек» я внезапно стану геем.       Сяо закатил глаза, с высоты своего возраста посмотрев на эту историю. И вызывает она у него только неподдельный истеричный смешок. А вот Кадзуха рассмеялся своим звонким и издевательским смехом, аж уронив ложку из рук:       – Ну да, знаешь эту хронологию, – он мгновенно свёл на нет смех и договорил с профессиональным сарказмом: – сначала ты держишь в руках помаду, а потом член своего парня.       Сяо подпер лицо кулаком, опустив глаза на придвинутое блюдце, еле сдерживая слабую ухмылку:       – Ну да, что-то такое, – согласился Сяо, всё-таки отломав от предложенного торта кусочек, – примерно так все и было.       По квартире снова раздался звонкий и заразительный смех Кадзухи, который перекрыл свист вновь закипевшего на плите чайника. За запотевшим окном давно не было никакого снега, лишь лужи и всё так же уныло завывающий ветер.