Абрис

Jorge Méndez — Cold

      Как только тёплая вода смыла следы почти первобытного удовольствия, Намджун мягко увёл Чонгука из ванной в спальню. Его движения были спокойны, но не лишены тени задумчивости, которую Чонгук не заметил, убаюканный сытостью тела и неожиданным для себя наслаждением. Они легли на кровать, Намджун аккуратно подложил руку под голову Чонгука, притянул его к себе, укрывая мягким одеялом.       — А где Тэхён? — чуть растерянно пробормотал Чонгук.       — Пошёл в душ на первом этаже, — ответил Намджун ровно. — Скоро вернётся.       Чонгук кивнул, закрывая глаза.       — Значит, первым услышишь ты, не могу дотерпеть. — Он искренне улыбался.       — М?       — Я люблю вас. Я люблю тебя, Намджун. И Тэхёна тоже люблю. Это так неожиданно, так удивительно, так… глупо… Но отрицать это ещё глупее.       Он прижался чуть плотнее, но глаз не открывал.       — И как же сладко это говорить вам, не боясь, что меня не поймут. — Веки так и продолжали быть опущенными. — Спасибо за кольцо. Спасибо за семью. Считай, у меня нет никого, не осталось. С родителями всегда были холодные отношения, а после того, как, — Чонгук зевнул, — они узнали о моей ориентации, негласно всё общение сошло на звонки в дни рождения. А теперь у меня есть вы — моя семья.       Его тело, истощённое и удовлетворённое, быстро поддалось дремоте. Он свернулся у груди Намджуна, словно котёнок, инстинктивно находя утешение в тепле. Сон накрыл его резко, как будто кто-то выключил свет сознания.       Чонгук, потерявшийся в своём мире покоя и сна, даже не подозревал, что после их сжигающей близости притаилась другая, более мощная буря. Он даже не подозревал, что хранила душа Намджуна под поверхностью уверенности и заботы. Чонгук даже не подозревал о только что нанесённых, отвратительно-глубоких ранах в отношениях Тэхёна и Намджуна.       …       После того как Намджун поспешил внутрь, Тэхёну показалось, что на террасе была такая тишина, что могла утопить в себе кого угодно. Лишь далёкий звук машин изредка доносился по ночному воздуху, но он не доходил до Тэхёна. Он смотрел на треснувшую пепельницу, которая мерцала в лунном свете. Ему казалось, что он смотрел на своё сердце.       «Почему?» — этот вопрос крутился в голове снова и снова, мешал, как заноза, которая не только не давала покоя, но и причиняла физическую боль.       Его руки дрожали — не от холода, а от несдерживаемой ярости, перемешанной с болью. В груди было тесно — всё внутри сжалось до размера маленького, пульсирующего от боли комка. Он снова видел перед глазами Намджуна, его спокойное лицо, и эти слова, так легко, но уверенно сказанные: «Он. Любимый. Человек».

А я? Я кто?

      Тэхён закрыл лицо руками, стиснув зубы. Он пытался упорядочить мысли, но это было бесполезно. Они метались, как испуганные птицы, сталкивались друг с другом. Воспоминания всплывали одно за другим: как они обсуждали эту границу в их сексе, как Намджун смотрел на него серьёзно, обещая, что если когда-то сделает это, то только ради него. Ради Тэхёна.       Но срок годности обещания истёк менее часа назад. Намджун сделал это ради Чонгука. Ради Чонгука, который только-только появился в их жизни.       Он не мог избавиться от ощущения, что стал для Намджуна чем-то привычным. Удобным. Декорацией, которая всегда была и всегда будет. Намджун знал его вдоль и поперёк, знал все слабости, знал, как утешить и как ранить. И сейчас он ранил так глубоко, что Тэхён даже не мог полностью осознать весь масштаб боли.       Он пытался оправдать Намджуна, хоть и ненавидел себя за это.

Может быть, это просто момент.

Это просто желание угодить Чонгуку,

чтобы он почувствовал себя частью нас.

Может это правда просто слова… просто действия.

Может, Намджун сам не понимает, что сделал.

      Но эта мысль не приносила утешения. Она лишь усиливала горечь.

А если… понимает?

      Ему казалось, что эта идея режет изнутри, как тупой скальпель. Если Намджун действительно понимал, если он знал, как это ранит Тэхёна, но всё равно сделал… тогда всё было ещё хуже.       Тэхён не знал, сколько времени прошло. Пепельница осталась лежать на полу, но он больше на неё не смотрел. Он пытался успокоиться, медленно вдохнув ночной воздух, но вместо этого ощутил, как его затопляет волна опустошения.       Он тяжело встал, каждое движение давалось с трудом. Плечи были напряжены, взгляд расфокусирован. Зайдя в квартиру, он ощутил, что не может вернуться в спальню. Вместо этого он направился в гостевую комнату.       Идти было сложно. Каждый шаг был тяжёлым, будто ноги-предатели отказывались нести его туда, где он останется один со своими мыслями. Когда он закрыл за собой дверь, первое, что он сделал — сел на край кровати. Он не включил свет, не раздвинул шторы. Темнота была сейчас его единственным утешением. Он уткнулся локтями в колени и обхватил лицо руками.

И как это случилось?

Почему я не чувствую ничего, кроме пустоты?

      В голове снова и снова звучал голос Намджуна: «Он. Любимый. Человек». А перед глазами — Намджун, принимающий удовольствие Чонгука до последней капли. Это било по нему, вырывая из груди остатки тепла и любви.

А я, родной?

Ты меня ещё любишь?

Или я просто тот, кому уже не нужно ничего доказывать?

      Он не находил ответа. И от этого становилось ещё тяжелее. Сердце билось будто неохотно, и где-то глубоко внутри Тэхён понял: эта трещина между ними не исчезнет. Она останется. Как осталась трещина на пепельнице. Тэхён чувствовал, как обида разъедает его изнутри. Она не была яркой вспышкой гнева, как на террасе, теперь она стала чем-то тягучим, медленно заполняющим каждый уголок его сознания и тела.

Почему это так больно?

Почему я не могу просто отпустить этот грёбанный момент?

      Он встал, снимая с себя одежду. Ткань поддавалась нервным пальцам с трудом, и это раздражало ещё больше. Он швырнул футболку на стул, не утруждая себя аккуратностью. Затем расстегнул штаны и, еле сдерживая желание просто рухнуть на кровать прямо в этом состоянии, чуть более аккуратно стянул их.       Не было никаких сил.       Но даже эти действия не приносили облегчения. Наоборот, казалось, что с каждой вещью он снимает слой защиты, оставаясь полностью беззащитным перед своими мыслями.

Почему так обидно? Ведь я этого хотел.

Я первый сказал, что люблю Чонгука.

Я хотел, чтобы он стал частью нас.

Я хотел, чтобы мы были семьёй. Разве это не то, о чём я мечтал?

В чём Намджун не прав? Прав же…

      Он рухнул на кровать, укрылся одеялом, будто надеялся, что плотная ткань сможет заглушить хотя бы часть разрушающих мыслей. Но они лишь набирали силу.

Я же люблю его.

Я сам убедил Намджуна в том, что это правильно.

Тогда почему… почему это ощущается, как предательство?

      Глаза были открыты, но он видел только темноту комнаты. Грудь сдавливало, словно в неё положили валун. Всплывала сцена из спальни: Намджун, склонившийся над Чонгуком, его голос, нежный и спокойный, его движения, которые излучали заботу.       Тэхён ясно понимал, что это всё не про минет, не про то, что Намджун сделал Чонгуку приятно. Он никогда не был против их близости. Он радовался, когда они сближались. И Чонгук ведь часть их семьи теперь. Это было про другое. Намджун… Он переступил через себя ради Чонгука. Ради Тэхёна он этого не делал.       Эта мысль снова и снова врезалась в его сознание.

Почему?..

Ну почему он сделал это для него?!

Я же — не просил никогда.

Никогда не требовал.

Я уважал и принимал его границы.

Я понимал его дискомфорт.

Я никогда не упрекал его за это.

И он сам говорил, что если когда-нибудь и решится, то только ради меня.

Ради нас.

      И это было правдой. Тэхён знал, что для Намджуна вкус спермы был сильнейшим барьером. Это не просто мелочь, это то, что вызывало у него физическое отторжение. И всё же он сделал это для Чонгука. Тэхён закрыл глаза, пытаясь найти в себе хоть какое-то оправдание для Намджуна.

Может, он хотел сделать Чонгуку приятно.

Хотел, чтобы Чонгук почувствовал себя важным, нужным.

Это же нормально, правда?

Я бы сделал то же самое.

Я люблю Чонгука.

Я тоже хочу, чтобы он был счастлив.

      Но эти мысли были как треснувшая пепельница. Они не могли скрыть главного — трещина уже была, и она с каждым мгновением становилась всё больше.

Но почему ни разу не для меня?

Почему ради Чонгука он смог переступить через себя?

Почему для меня никогда не было этих «сверхусилий»?

      Тэхён тяжело перевернулся на бок, подтянув колени к груди.

Нет, я не завидую.

Я не завидую Чонгуку.

Я люблю его.

Люблю так, что готов был делить Намджуна с ним.

Но почему…

Почему для меня это удар в самое сердце?

      Он понял, что больше не может обманывать себя: дело не в Чонгуке, не в сексе. Даже не в самом жесте Намджуна.

Дело в том, что я для него больше не единственный.

Не тот, ради кого он готов ломать свои границы.

Я — стабильность. Я — что-то вечное, само собой разумеющееся.

А Чонгук… он же другой. Он новый.

Ему нужно доказать. Ему нужно показать.

А мне… мне уже ничего не нужно.

      Эта мысль разрывала его изнутри. Он чувствовал, как горло сжимается, как глаза наполняются слезами.

Я сделал это сам.

Я сам привёл Чонгука в нашу жизнь.

Я сам хотел этого.

И я не злюсь на Чонгука.

Я злюсь на себя.

Потому что теперь я понимаю, что это значит — я уже не центр его мира.

Мы втроём, но в этом «втроём» меня становится меньше всего.

      Слёзы, которые он так старался сдерживать, всё же покатились по щекам. Он не издавал ни звука, просто лежал, позволяя им стекать по лицу.

Я люблю их. Обоих. Но что, если ради этого я теряю себя?

      …       Намджун быстро и нервно зашёл в спальню, скинул одежду и тут же направился в ванную. Щелчок выключателя, и мягкий свет осветил его отражение в зеркале. Он бросил взгляд на плечо. Красное пятно, пульсирующее болью, на глазах начинало синеть, прорезанное тонкой фиолетовой линией, где тяжёлая пепельница ударила сильнее всего.       Он провёл пальцами по ушибу и поморщился. Боль была раздражающей, но терпимой. В какой-то мере она даже отрезвляла, вытягивая из мужчины остатки ярости, которая пылала всего несколько минут назад на террасе.

Боже, Тэхён, что с тобой?!

Что с нами?..

      Он тяжело вздохнул, смочил полотенце в холодной воде и приложил его к плечу. Неприятный холод пробежал по коже, но Намджуну было всё равно. Он смотрел на своё отражение и пытался разобраться в себе. В происходящем.       В голове всплывала сцена из спальни, его действия. Чонгук. Его тело, его голос, его оргазм. Ненавистный вкус спермы. Намджун помнил каждый миг, каждую эмоцию, но теперь эти воспоминания обжигали. Не потому, что он жалел о том, что сделал. А потому, что знал, что Тэхён наблюдал за всем этим. И знал, что чувствовал. И он знал, как это его задело. Эта мысль резала его по живому.       Намджун убрал полотенце, взглянул на плечо снова. Кожа стала темнее, синяк расползся, словно трещина, которая появилась между ним и Тэхёном. Он бросил полотенце в раковину, выключил свет и вернулся в спальню. Чонгук крепко спал с умиротворением на лице. Намджун лег рядом. Едва его тело соприкоснулось с кроватью, Чонгук, не просыпаясь, придвинулся ближе, обнимая мужчину. Тот что-то пробормотал во сне, прижимаясь ещё крепче.       И в этот момент Намджун почувствовал, как его сердце разрывается надвое.       Он не мог отрицать своих чувств к Чонгуку. Симпатия, интерес, желание защитить — всё это было уже настоящим. Но эти весьма шаткие чувства безусловно не могли стереть любовь к Тэхёну. Это было очевидно. Но почему, почему всё вдруг стало таким сложным? Почему так невыносимо сильно захотелось сделать Тэхёну больно?       Мысли стали пульсировать. Он снова вспомнил, как Тэхён взял пепельницу, как она с глухим ударом врезалась в его плечо и потом встретилась с полом. И не мог избавиться от чувства, что в этот момент Тэхён пытался не просто выплеснуть свою боль, но и что-то доказать.       Чонгук мирно спал, прижавшись к нему, словно ничего плохого в этом мире не могло произойти. Намджун погладил его по голове, стараясь найти в этом действии утешение для самого себя. Но утешения не было. Только тишина. Тёплое, расслабленное тело Чонгука прильнуло к нему вновь. Намджуну следовало бы ощутить умиротворение, ту лёгкость, которая обычно приходила после секса, но внутри всё было иначе.       Мысли метались, но одна возвращалась снова и снова:

Что бы я ни чувствовал сейчас, я прав.

      Он глубоко вдохнул, пытаясь привести себя в порядок. Но ответ был слишком ясен, слишком неудобен, чтобы отмахнуться.

Я хотел причинить боль.

Хотел, чтобы Тэхён это почувствовал.

Почувствовал то, что я чувствовал,

когда он впервые сказал, что любит Чонгука.

Когда в его глазах появилась эта новая,

страстная искра, которая не имела ничего общего с нашей историей.

      Намджун сжал губы, чувствуя, как внутри начинает подниматься волна неприятного жара.

А всё потому что я с самого начала думал,

что это просто интрижка.

Маленькая игра, которую он скоро забудет.

Что Чонгук станет для нас чем-то временным, лёгким,

что мы вдвоём — настоящая константа,

а всё остальное — лишь вариации, лишь переменная.

Но нет.

      Он повернул голову, чтобы посмотреть на Чонгука.

А ты даже ничего не понимаешь.

Ты просто счастлив. Ты считаешь, что всё хорошо.

Ты даже не подозреваешь, какой хаос принёс с собой.

И ирония в том, малыш, что это не твоя вина.

Ты честен.

Ты просто так честно и глупо любишь нас.

Тэхён…

      Мысли о нём заставили сердце сжаться: его лицо, его взгляд на террасе, его слова, полные едкого сарказма и боли.

Я же знал, что будет.

Я прекрасно понимал, что он почувствует, когда увидит это.

И всё равно сделал.

      Намджун прикрыл глаза, откидывая голову назад.

Нет, это не было порывом. Я всё рассчитал.

Я знал, как это ударит по Тэхёну.

Я знал, что он вспомнит тот наш разговор.

И я знал, что именно этот момент станет для него той точкой,

за которой уже не будет прежнего.

Изменил бы я что-то в вечере и ночи?

Нет. Именно этого я и хотел.

      Он стиснул зубы, едва подавляя тяжёлый болезненный стон, который рвался из груди.

Но почему?

Почему я хотел причинить боль человеку,

которого люблю больше жизни?

Разве не этого я пытался избежать?

      Ответ пришёл быстро, и он оказался болезненно простым:

А потому что я хотел вернуть то, что было в начале.

Когда Тэхён смотрел на меня, как на единственного.

Когда его любовь была громкой, неудержимой, почти ослепляющей.

Как же я скучаю по нему.

Скучаю по тому ощущению,

что он принадлежит мне полностью.

Но теперь это не так.

Теперь так он смотрит на Чонгука.

Теперь он делит свои чувства.

И я ненавижу это. И это отвратительно.

Я — отвратителен.

Я использовал Чонгука, чтобы причинить боль Тэхёну.

Я сделал то, что сам ненавидел бы, если бы кто-то сделал это со мной.

Но в тот момент мне казалось, что это единственный способ вернуть нас.

Вернуть его.

      Мысль о том, что он добился своего, не приносила утешения. Наоборот, она становилась ещё одним загнанным гвоздём в его душу.

Я разрушил что-то между нами. Между всеми нами.

И теперь я даже не знаю, как это исправить.

Я не могу перестать любить Тэхёна.

Я не хочу переставать что-то чувствовать к Чонгуку.

      Его взгляд снова скользнул к Чонгуку. Он поправил одеяло, укрыл его плотнее.

Он этого не заслуживает.

Он думает, что мы — его семья.

Что мы всегда будем рядом.

Но что, если мы разрушим это прежде, чем он успеет это понять?

      Мысли Намджуна становились всё тяжелее. Он понимал, что перед ним стояла задача, которую он не мог решить: сохранить баланс между любовью и разрушающей ревностью.       Он лежал неподвижно, чувствуя тяжесть Чонгука, который доверчиво жался к его боку. Это доверие резануло ещё сильнее. Как он мог так легко разрушить то, что, возможно, только начало формироваться?       Он глубоко вздохнул, чувствуя, как грудь наполняется тяжестью. Мысли вернулись к Тэхёну — Намджун понимал: он добился своего. Он заставил Тэхёна почувствовать ту же боль, что испытывал сам, но это не приносило удовлетворения. Наоборот, это чувство становилось всё более болезненным. И в этой мысли была вся правда. Он знал, что сделал неправильно, но всё равно продолжал планировать следующий шаг. Почему? Потому что боль была сильнее разума.       Он знал, что должен отпустить это чувство. Отпустить свою потребность в наказании. Но не мог. Он хотел большего. Он хотел, чтобы Тэхён полностью осознал, что значит быть вторым, быть на периферии. Но был ли он готов к последствиям? Был ли он готов потерять Тэхёна окончательно?       «Я не знаю», — прошептал он едва слышно, прикрывая глаза.       Ещё вчера ему казалось, что он контролирует всё: их отношения, их чувства, даже то, как они строят свою новую жизнь с Чонгуком. Но теперь он понимал, что контроль был лишь иллюзией. И в этот момент он принял решение. Не окончательное, не абсолютное, но то, что казалось ему единственным выходом.       «Я доведу это до конца, — подумал он. — Если это разрушит нас, значит так и должно быть. Но если это покажет нам, как сохранить то, что мы имеем, я готов рискнуть всем. Так не может продолжаться».       Он повернул голову к Чонгуку снова, осторожно провёл взглядом по его лицу.       «Ты слишком честный для этого хаоса. Но теперь ты — его часть. И теперь ты единственный, кто поможет нам найти выход, если такой вообще существует».

***

      Утро началось с головной боли Тэхёна и противного напряжения во всём теле.       Намджун и Чонгук уже были на ногах и выглядел так, будто эмоции ночи прошли мимо них. Однако, рубашка Намджуна, застёгнутая лишь наполовину, намекала на редкое для него пренебрежение к деталям. Чонгук, напротив, выглядел слишком бодро для этого утра. Он стоял близко к Намджуну, касаясь.       Тэхён, выйдя из спальни был как хищник, подмечающий мелкие движения вокруг. Ему не пришлось долго наблюдать: Чонгук слегка склонился к Намджуну, пальцы пробежались по манжету рубашки, словно бы случайно, и он коснулся губами чужой щеки. Это было быстро, почти невесомо, но достаточно, чтобы дыхание Тэхёна застыло.       Намджун не отвернулся. Его тело, напротив, расслабилось, как будто он давно привык принимать эту ласку. Он повернул голову к Чонгуку, позволил себе мягкую улыбку. Жест, пропитанный заботой, был настолько естественным, что Тэхён почувствовал себя лишним.       Чонгук был первым, кто заметил его.       — Тэхён, доброе утро!       Его радость была неподдельной, искренней. Чонгук шагнул ближе, чтобы поприветствовать Тэхёна, но в этот момент тот потянулся за чашкой к шкафчику. Их лица оказались рядом лишь на секунду, а попытка поцелуя Чонгука повисла в воздухе, смазанная этим движением. На лице младшего промелькнула тень замешательства.       — Что-то случилось? — спросил он, вскидывая брови и переводя взгляд с одного на другого. — Вы поругались? — Его голос дрогнул, и он тут же добавил, уже тише, почти испуганно: — Это из-за меня? Из-за того, что произошло вчера? Чёрт! Я так и знал… — Он прикусил губу.       Намджун отреагировал первым.       — Нет, малыш, не придумывай. Просто Тэхён не выспался. Да, милый? — Он бросил на Тэхёна быстрый, но многозначительный взгляд, словно бросая ему вызов. Тэхён сложил руки на груди:       — Да, так и есть.       Никакой эмоциональной окраски, лишь искусственное согласие. Он взял чашку, сделал глоток, как будто это было его спасением.       — Как твоё плечо? — бросил он вскользь, едва взглянув на Намджуна.       — Нормально, — коротко ответил тот. Его голос был столь же сух, как и взгляд, направленный в чашку.       Чонгук, нахмурившись, метнул взгляд между ними.       — Что с твоим плечом? — Он казался по-настоящему обеспокоенным. — Прости, я, кажется, сильно укусил тебя вчера, да?       Намджун улыбнулся, но эта улыбка была слишком сдержанной, чтобы быть искренней.       — Нет, просто слегка потянул. Всё в порядке.       Но напряжение в комнате оставалось. Оно цеплялось за каждое слово, за каждое движение, и Чонгук это чувствовал. Его радостное утро начало тускнеть, словно за окном вдруг сгустились тучи. Он опустил взгляд, в его глазах появилась растерянность, которую никто из них не заметил — или не захотел заметить.       Намджун взглянул на Чонгука, мягко приобнял его за талию, и тихо произнёс:       — Давай заставим улыбнуться этого самого хмурого человека? — Он бросил взгляд на Тэхёна, который сел за противоположный край стола.       Чонгук кивнул, но его внимание привлек звук телефона. Взглянув на экран, он извинился:       — Прости, это мой друг. Я отвечу, это наверное что-то важное, раз так рано.       Только Чонгук направился в соседнюю комнату, Намджун поднялся со своего места, обошёл стол и присел на стул рядом с Тэхёном. Заглянув ему в глаза, Тэхён, тяжело выдохнув, сказал:       — Прости. Прости за пепельницу и за-…       Намджун не дал ему договорить, мягко прерывая:       — Прости и ты меня. Я не подумал, как это могло выглядеть для тебя. Прости, что не подумал о тебе, а думал только о Чонгуке в тот момент.       Эти слова, хотя и звучали искренне, больно ударили Тэхёна ещё раз, выворачивая ситуацию. Правда в них резала острее, чем он ожидал. Он отвёл взгляд, пытаясь справиться с внезапной тяжестью на душе. Намджун, стараясь смягчить напряжение, быстро расстегнул ещё несколько пуговиц рубашки и приспустил её с одного плеча, обнажив огромный синяк.       — Смотри. Кажется, я уже расплатился за свою необдуманность, — сказал он с лёгкой улыбкой.       Тэхён почувствовал себя виноватым ещё больше и тихо произнёс:       — Прости, родной… я правда… не хотел. Давай я помажу мазью, если ты ещё не-…       Намджун взял его руки в свои и, поцеловав пальцы, прервал Тэхёна:       — Не нужно. Но давай больше без этого. Кидай в меня лучше словами, если будет такая необходимость, — улыбнулся он.       Тэхён слабо улыбнулся, чувствуя, как напряжение спадает:       — Хорошо. Прости меня.       Он потянулся к губам Намджуна, и они поцеловались — коротко, но тепло.       — Чонгук в курсе? — спросил Тэхён после поцелуя.       — Нет. Думаю, ему и не нужно знать. Это же…       — Да. Всё верно.       В этот момент к ним вернулся Чонгук. Намджун торопливо застегнул рубашку, а Тэхён, уже гораздо более расслабленный, с лёгкой улыбкой на губах, притянул Чонгука к себе на колени. Поцеловав его в губы, мягко спросил:       — Как себя чувствуешь?       Чонгук, обрадованный, что тревога, появившаяся с утра, начала утихать, улыбнулся:       — Когда вижу твою улыбку, чувствую себя лучше! Почему ты не пришёл в спальню обратно?       — Когда вчера уже закончил с душем и поднялся, вы так сладко спали, что не хотел будить вас. Вы так раскинулись по кровати, что одного из вас точно нужно было бы разбудить, чтобы лечь мне.       Чонгук влюблённо взглянул на него.       — Я хотел видеть вас обоих утром, когда проснусь, и поцеловать вас обоих.       Тэхён мягко улыбнулся:       — Обещаю, что засыпая сегодня, ты сможешь это сделать.

***

      Прошло полторы недели после того, как Чонгук стал полноправным членом семьи. Время текло удивительно ровно, и Тэхён едва ли мог припомнить, когда в последний раз чувствовал такое единство и счастье. Любовь, разделённая на троих, казалась необычайно гармоничной. Все трое смеялись вместе, обсуждали планы на вечер, делились мелкими радостями, чувствами, волнениями. Ночи, наполненные страстью, растворялись в утренних объятиях, и даже мелкие недоразумения быстро сглаживались лаской и теплом.       А в течении следующих двух недель Тэхён начал замечать мелкие, почти незаметные детали, которые цеплялись за его внимание и эмоции, как мелкие занозы. Это были моменты, которые на первый взгляд не имели никакого значения, но в которых он чувствовал странное и болезненное предпочтение Намджуна.       Одним из таких моментов стал обычный разговор за ужином.       — Куда бы ты хотел поехать в отпуск? — спросил Намджун с интересом, обращаясь к Чонгуку.       — Я давно мечтаю о поездке в Испанию. Говорят, это невероятная страна: архитектура, еда, фламенко… всё звучит так романтично.       Намджун с довольной улыбкой сказал:       — Вот это облегчение! В этом году с отпуском гораздо проще, правда, дорогой? — он повернулся к Тэхёну с видом победителя. — Решено: Испания!       Тэхён крайне удивился, чувствуя, как внутри него поднимается волна раздражения. Он поставил чашку на стол и прищурился.       — Как будто ты не знаешь моего отношения к Испании.       Чонгук тут же напрягся, переведя взгляд с одного на другого:       — А что с Испанией не так?       Тэхён, откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди.       — Спроси у Намджуна, он тебе расскажет.       Намджун, заметив, как пространство наливается напряжением, мягко рассмеялся, пытаясь сгладить углы.       — Ну, дорогой, это такие мелочи. Кто сказал, что в этот раз ты отравишься? Или что-то ещё произойдёт как в прошлый раз? Испания прекрасна, ты просто не дал ей шанс раскрыться.       — У меня аллергия на половину их приправ, как оказалось. — Тэхён недовольно добавил Чонгуку: — Я против Испании, если бы кто-то спросил меня.       — Да брось, родной! Просто будем ходить в места с более привычной кухней, уверен, что в прошлый раз мы просто не дошли до корейских мест.       Слова, сказанные мягко и с улыбкой, резанули Тэхёна. Это было настолько тонко, что он не мог возразить. Но появилось стойкое ощущение, что его мнение больше не имеет значения. Это чувство только что прочно засело в груди. Он молча встал, взял свою чашку и ушёл в кабинет.       Через несколько дней вечером Намджун готовил ужин, а Тэхён был занят работой, он задержался на объекте. Обычно, если кто-то отсутствовал, ужин откладывался. Но в этот раз Намджун позвал Чонгука к столу, не дождавшись Тэхёна. И когда тот пришёл позже, он застал, как Намджун и Чонгук, сидя за столом, обсуждают что-то весёлое, смеются. Намджун, увидев Тэхёна, кивнул на оставленную ему тарелку:       — Мы не стали тебя ждать, дорогой, прости, ужасно были голодны.       Безобразно-неприятные ситуации превратились в череду повторяющихся элементов. Через несколько дней ситуация повторилась в другом ключе. Намджун предложил вечером посмотреть фильм. Они втроём устроились на диване, но Тэхён внезапно почувствовал себя лишним. Намджун, сидящий посередине, притянул Чонгука к себе, бережно обнимая. Во время фильма он время от времени наклонялся к Чонгуку, чтобы что-то прошептать или ласково чмокнуть. И в этом не было места для Тэхёна. Он словно стал сторонним наблюдателем в собственной семье.       В тот вечер, когда Тэхёну стало плохо, спальня встретила его тишиной. Простыни на его стороне кровати были смяты и холодны, а рядом — пусто. Намджун всегда оставался с ним, если тот болел или плохо себя чувствовал, но сегодня было иначе. Тэхён постарался абстрагироваться от новых обстоятельств. Даже не заметил, как задремал. Проснулся через пару часов, почувствовав сухость в горле и, не включая свет, встал. Проходя мимо окна, мимолётно глянул на улицу. Ночь была ясной, серебристый свет луны окутывал всё. Тихо ступая, он вышел из комнаты и спустился вниз.       До кухни оставалось совсем немного, когда он услышал звук. Вначале — неясный шёпот, затем тихий смех вперемешку с постанываниями. Лестница вела к просторной гостиной, откуда пробивались размытые тени. Тэхён застыл на середине ступеней. Он видел, как Намджун и Чонгук — полностью обнажённые — сидели на ковре. Чонгук склонился вперёд, их губы соприкасались в неторопливом поцелуе. Но не это зацепило Тэхёна.       Это был взгляд.       Глаза Намджуна, когда он провёл ладонью по волосам Чонгука, когда потянулся, чтобы прошептать что-то ему на ухо. Ласковый шёпот, от которого Чонгук засмеялся, притягивая его ближе. Это были те самые взгляды, что раньше принадлежали только ему. Руки, которые проводили по его телу с такой нежностью, будто это прикосновение могло исцелить любую рану. Этот ритм, этот неторопливый танец их тел — это был не просто секс. Это была любовь.       Тэхён остался сидеть на лестнице, не двигаясь, не издавая ни звука. Гостиную освещали мягкие отблески света, но этого было достаточно, чтобы он видел каждое движение, каждое прикосновение, слышал тихие признания. Его душа скручивалась, как бумага под огнём, и он не мог сделать ничего, чтобы остановить этот процесс.       Он не был зол. Они же обсуждали раньше, что каждый из них может проводить время с другим. Это нормально. Это ведь было частью их договорённости. Но что-то в этом моменте разрушало Тэхёна изнутри. Обида накапливалась с каждой секундой, превращаясь в липкую, удушающую боль.       Он не был готов к этому. Он был инициатором этих отношений, он сам привёл Чонгука в их жизнь. Он хотел, чтобы их семья стала больше, чтобы любовь распространилась на троих, но он не ожидал, что эта любовь однажды начнёт его уничтожать.       После пяти минут он поднялся, стараясь не издавать звуков. Ему не хотелось, чтобы они знали, что он видел. Он чувствовал себя маленьким, ненужным и опустошённым. Когда он вернулся в спальню, его руки дрожали. Он лёг в кровать, натянув одеяло до подбородка, как будто это могло защитить его от нарастающего ощущения безысходности. Тэхён лежал в темноте, глядя в потолок. Его душа болела так, как он никогда не чувствовал прежде. Это не была ревность. Это была обида, которая перекрывала дыхание. Он любил их обоих всем сердцем. Но эта любовь стала его самой страшной пыткой.       Он пытался найти ответы, но не находил даже слов, чтобы описать своё состояние. Почему так больно? Почему казалось, что он теряет что-то важное? Это ведь была его идея. Это было то, чего он хотел. Но ожидания разбились о реальность, в которой он видел, что его место постепенно занимает другой.       Одиночество заползло в сердце. Беззвучные слёзы начали стекать по щекам, и Тэхён не пытался их остановить. Тихие-тихие всхлипы заполнили комнату, но он подавлял даже это, зажимая рот рукой. Через какое-то время он заснул, уткнувшись лицом в подушку. Сон не принёс облегчения, лишь немного приглушил разорванные эмоции. А когда он проснулся утром, всё это снова обрушилось на него с той же силой, что и ночью.       …       Пятничный вечер пах привычным уютом дома. Тёплый свет ламп мягко расстилался по полу, музыка лениво плыла из колонок, а пледы, небрежно сложенные на диване, ждали своего часа. На столе лежали упаковки с закусками. Их ожидали три выбранных фильма — каждый из которых должен был рассказать что-то о своём почитателе. Идея устроить киномарафон казалась прекрасной: трое вместе, без лишних разговоров и забот, погружённые в любимые сюжеты.       Всё выглядело идеально. Намджун предложил «Молчание ягнят», классику напряжённой психологической драмы, где каждый поворот сюжета шокировал. Чонгук выбрал аниме, полное ярких красок и добрых уроков, наивное и светлое, как он сам. А Тэхён — трогательную мелодраму, которая всегда заживляла в душе раны. Этот фильм был для него чем-то больше, чем просто история — он был безопасным прибежищем, чем-то, что напоминало ему о себе самом.       Но под этим тщательно продуманным планом для общего расслабления таилось напряжение, которое никто, казалось, не замечал. Никто, кроме Тэхёна.       Каждый взгляд, каждая мелочь в поведении Намджуна и Чонгука впивались в него, как маленькие иглы. Всё вокруг словно тянуло его туда, где жили вопросы, на которые не находилось ответов. Он с трудом сохранял спокойное выражение лица.       Только во время их ночей всё, казалось, становилось на свои места — только трое тел, трое сердец, говорящих без слов. В постели их мир ещё держался на чём-то неуловимом, на тончайших нитях физической близости. Там всё было как прежде: ласки, нежность, слова, от которых становилось тепло. Он ощущал себя нужным, любимым — почти как раньше. Но стоило этому закончиться, стоило им разойтись по своим делам, как чувство холодности возвращалось. Намджун стал избегать его. Не открыто, нет — он по-прежнему был рядом, улыбался, предлагал помочь. Но Тэхён чувствовал. Он ощущал это всем своим существом: лёгкий крен в сторону Чонгука, тонкие, едва заметные изменения в тоне, жестах, в том, как Намджун отвечал на его вопросы.       В такие моменты в голову закрадывались мысли, которые было стыдно даже формулировать. Что если это всё только его выдумки? Что если он истеричка, ищущая повода для ссоры там, где её нет? Но разве можно игнорировать то, что чувствуешь кожей? Как бы он ни пытался убедить себя в обратном, реальность раз за разом ставила его перед фактами. И самым невыносимым из них был тот, что их семья не была такой, какой её видел когда-то он.       Часы показывали начало восьмого, когда щёлкнул замок входной двери. Намджун вернулся домой позже обещанного, но не настолько, чтобы это стало поводом для упрёков. Его голос, усталый, но всё же привычно уверенный, разнёсся по квартире:       — Я дома. Пиццу привёз, ещё горячую, — звучало не без легкого утомления, словно день выжег из него больше сил, чем он хотел бы признать.       Чонгук встретил его первым. В своей обычной манере, он легко привстал на цыпочки и коротко поцеловал Намджуна в щёку, приветствуя без лишних слов, с какой-то почти детской искренностью. Тэхён тоже подошёл. Чонгук ловко взял из рук Намджуна коробки с пиццей, пока тот снимал верхнюю одежду. Движения у него были лёгкие, почти танцующие. Он привычно доставал тарелки, напевал что-то под нос.       — Как прошёл день? — спросил Тэхён, стараясь вложить в голос как можно больше спокойствия.       — Неплохо. Хотел приехать раньше, но задержали на встрече, — ответил Намджун без особой заинтересованности.       Тэхён подошёл к столу, открыл одну из коробок, выпуская в воздух аромат расплавленного сыра и ветчины. Затем сразу вторую, третью. В пространстве сразу стало тесно от запахов и будто каких-то чужих, точно незнакомых для Тэхёна энергий. Всё выглядело идеально, как будто в этом доме не было места для напряжения или недосказанности. Но эта иллюзия разрушалась в нём с каждой секундой. Во всём теле Тэхёна резко стало не хватать кислорода.       Он уставился на коробки, запах сыра и ветчины, словно удушливый едкий пар, витал вокруг него. Он медленно провёл рукой по крышке, будто проверяя, не растает ли она под его пальцами. Резкий хлопок — крышка захлопнулась. Звук разнёсся в воздухе, как удар по барабану.       — Толстое тесто? — Его голос был тихим, почти безразличным, но ледяная нота в словах обожгла холодом.       Чонгук отвёл взгляд от тарелок, его удивление было наивно-искренним. Он ничего не понял, но заметил, как напряжённость наэлектризовала воздух. Намджун повернулся, его улыбка поблекла, превратившись в нейтральную маску.       — Да, толстое, — отозвался он, выдерживая паузу, словно это был ничего не значащий факт, и который не требует обсуждения. — Чонгук любит такую. А мне всё равно.       Тишина заполнила пространство.       Тэхён заторможенно развернулся, его взгляд, обычно тёплый и мягкий, был едким, даже оскорблённым. Он стоял, скрестив руки, его поза точна была обороной, за которую никто не мог пройти.       — Ты же знаешь, что я не люблю толстое тесто, — сказал он ровным, но обиженным голосом.       Намджун нахмурился.       — Родной, это же просто пицца, — попытался он улыбнуться, но улыбка потерялась в уголках губ.       — Просто пицца? — Тэхён повторил медленно, каждое слово было пропитано горечью. Его губы тронула кривая полуулыбка, больше похожая на болезненный оскал. — Конечно… Всё — всегда — просто.       Он повернулся, отошёл к дивану, начал разглаживать плед. Его руки работали сами по себе, чтобы занять их чем-то. Плед лёг идеально, но от этого в воздухе стало ещё напряжённее.       — Тэхён, — голос Намджуна стал мягче, но в нём была настороженность. — Что происходит?       Тэхён резко обернулся. Его плечи были напряжены, а взгляд метался, искал, за что зацепиться.       — Ничего. Абсолютно ничего, — бросил он, почти шипя. — Только то, что ты даже не помнишь, что мне нравится. И я не люблю чёртово толстое тесто.       Намджун вздохнул, поднял руки, как будто сдаваясь, но его голос оставался спокойным. Это спокойствие было вызывающе контрастным с эмоциями, которые кипели внутри Тэхёна. Это невероятно злило Тэхёна.       — Прости. Я действительно не подумал. Но, Тэхён, это ведь такая мелочь.       Мелочь. Слово зацепилось за сознание, боль с каждой секундой становилась всё острее.       — Мелочь,— повторил Тэхён, его глаза вспыхнули огнём подавленных эмоций. — Конечно. Всё, что касается меня, всегда мелочь теперь, да, родной?       Тэхён повернулся к столу, опёрся о его край, будто ему стало тяжело дышать. Его плечи чуть приподнялись, он сделал глубокий вдох, но кислорода не хватало.       — Ты специально, да? — неожиданно резко бросил он, не оборачиваясь.       — Что? — Намджун удивился. — О чём ты говоришь, Тэхён? Ты накручиваешь себя.       Слова вспыхнули в сознании Тэхёна, как пламя, которое мгновенно перекинулось на всё внутри.       — Накручиваю?! — Он резко развернулся, губы чуть поджались. — Это я накручиваю?! Или это ты заставляешь меня думать, что я накручиваю?! И так каждый, сука, раз, Намджун! Каждый раз ты делаешь что-то такое… такое мелкое, такое незначительно, такое незаметное… но оно цепляет меня! Оно ранит меня! А потом ты заставляешь меня сомневаться в своих чувствах. Это ты называешь мелочью?!       Вдруг стало так тихо, что было слышно, как тикают настенные часы. Чонгук застыл, его взгляд бегал от одного к другому, пытаясь понять, в какой момент вечер, который казался таким уютным, превратился в арену для истязания чувств.       — Ты говоришь, что я заставляю тебя сомневаться? — Намджун говорил спокойно, но его голос стал ниже, тоже холоднее. — Тэхён, это ты живёшь в своей голове, выдумываешь проблемы там, где их нет.       — Выдумываю?! — Тэхён рассмеялся, но смех был полон боли, даже отчаяния. — Ты действительно этого не видишь? Или ты просто не хочешь видеть? Испания, кино, поцелуи, кофе, пицца и ещё миллион всего того, что ты называешь мелочь.       Тэхён смотрел на Намджуна, как на самого настоящего предателя.       — Ты перестал видеть меня, как будто я перестал существовать для тебя, — произнёс он беззащитным голосом. — Как будто я… стал прозрачным. Ты говоришь мне, что я придумываю, что это мелочи. Но знаешь, Намджун, из этих мелочей я каждый день строил наш мир. А ты просто перестал это замечать.       Намджун встряхнул головой, как будто пытался отмахнуться от нависшего напряжения. Его голос оборонительно стал колючее:       — Это не так. Ты опять накручиваешь себя. Я люблю тебя, Тэхён. Всё это ради нас троих, понимаешь? Ты сам хотел, чтобы Чонгук стал частью нашей семьи.       — Хотел?! — Тэхён вскрикнул. — Конечно, я хотел! Но не так, Намджун! Я не хотел чувствовать, будто меня заменили! Ты всё время не со мной! Шутки, разговоры, эти взгляды, секс… Когда мы с тобой занимались сексом последний раз вдвоём?! Когда ты последний раз мне что-то шептал на ухо? Когда ты последний раз мне говорил, что соскучился по дороге домой?! Как ты думаешь, мне легко это видеть и слышать?!       Намджун отступил на шаг, челюсти напряглись. Он глубоко вдохнул, но этого хватило лишь для того, чтобы выплеснуть накопившуюся агрессию.       — А ты не думал о том, что чувствую я?! — вдруг неестественно грубо и громко взорвался он. — Ты хоть раз задавался вопросом, что я переживал, когда ты кинул в меня эту чёртову пепельницу?! Или когда я услышал, что ты хочешь кого-то поцеловать — ещё до того, как мы с тобой вообще всё это обсудили?! Как будто мои чувства тогда ничего не значили!       — Намджун, это было… — начал Тэхён, но его прервал разъярённый свирепый крик: — Это было что?! А мне не было больно, когда ты возвращался со свиданий, сияя, будто нашёл смысл жизни, а я сидел дома и умирал от мысли, что не могу дать тебе этого счастья? Тебе в голову хоть раз пришло, каково это, Тэхён? Смотреть, как ты улыбаешься, но не мне? Как ты мечтаешь о другом… Видеть, как ты отдаляешься, и при этом пытаться держать нас вместе на твоём поводке.       Тэхён замер. Намджун подошёл ближе, его глаза горели, но в них было не только бешенство, но и боль — такая сильная, что она поглощала взгляд напротив. Боль, которую Тэхён видел в глазах Намджуна, не оставляла шансов на то, чтобы выжить.       — Что я чувствовал, когда ты сказал, что вы трахались с кем-то в баре, потому что это «так получилось»? Как ты думаешь, Тэхён, как я должен был это пере-жить? А сейчас ты ноешь о куске теста, и это, по-твоему, честно?!       Резкий жест — Намджун схватил вазу с цветами со стола и со всей силы бросил в стену. Чонгук вздрогнул и застыл в углу кухни, его глаза расширились от ужаса. Казалось, что абсолютно все эмоции застыли — испугались.       — Хочешь сравнить, чья любовь сильнее, Тэхён-и? — не унимался Намджун, — давай, я ещё послушаю, как тебе плохо живётся, особенно когда ты сладко стонешь между нами. Или может ты хочешь пожаловаться на то, что я тебя не выставил из дома и семьи, когда ты сказал, что влюбился в ещё одного человека?! Прости, что тебе приходилось жить с таким монстром, который тебя всегда старался понимать и понимал! Который исполнял любое твоё взбалмошное желание! Ну прости, что выносил из-под тебя утки после операции две недели и кормил с ложки! Да, вот такой я херовый муж оказался, потому что для меня любовь — это глагол! Потому что для меня любовь — это забота! А не эфемерные глотки воздуха и витание в облаках!       — Хватит, — прошептал Тэхён лишь губами. Он покачнулся, но удержался за край стола. Его лицо было бледным, а глаза блестели от подступающих слёз. — Пожалуйста, хватит… Ты думаешь, я этого хотел? Думаешь, я хотел разрушить то, что мы строили столько лет? И я никогда не просил меня любить. Я просто любил тебя как мог. Из всех своих сил как мог.       Намджун замер, как будто вдруг понял, что зашёл слишком далеко, но не знает, как вернуться.       — Я просто… хотел быть счастливым, — тихо продолжил Тэхён почти беззвучным голосом, — но теперь я не знаю, что это значит.       Тишина, которая родилась после его слов стала невыносимой.       — Тэхён… — начал было Намджун, но в его голосе не было ответа, которого тот ждал.       Он поднял на него глаза, полные слёз. Глаза, в которых горела боль, накопленная за месяцы.       — Я не могу больше так, — сказал он, не сдерживая слёз.       Слова, сказанные и несказанные, висели грозовыми тучами, готовыми пролиться стихийным бедствием. Намджун сделал шаг вперёд, глядя на Тэхёна. Он будто давал последний шанс человеку, который неоднократно предавал его.       — Так нельзя, Тэхён. Ты хочешь быть услышанным, но сам никогда и ничего не слышишь. Ты говоришь о своих чувствах, своей боли, но ты не видишь, что не только ты страдаешь. Эта семья — твоя идея. Это ты хотел любить двоих. Это ты привёл Чонгука в нашу жизнь. А теперь, когда это становится сложным, ты хочешь бросить всё и уйти? …Или выгнать?— Его взгляд пронзил Тэхёна, но в нём не было ни злобы, ни обвинения. Только усталость и… невероятное разочарование.       Чонгук, который до этого стоял неподвижно, наконец, пошевелился. Он отступил на шаг, его руки тряслись.       — Прос-тите… Но я… Кажется, я лишний в вашей семье.       Он двинулся к двери, стараясь не смотреть на мужчин. Его движения были порывистыми. Но, проходя мимо Намджуна, он ощутил, как сильная рука схватила его за запястье. Захват был твёрдым, но на удивление не болезненным.       — Неверный вывод, Чонгук, — проговорил Намджун совершенно спокойно. — Ты — моя семья. Ты — наша семья. И я не намерен тебя куда-либо отпускать, если только ты сам не хочешь уйти. — Он ласково развернул Чонгука к себе. — Только если ты разлюбил, — добавил он.       Намджун смотрел на него с такой нежностью, что Чонгук застыл Он видел до этого похожий взгляд, близкий к этому, но такой — впервые сейчас.       — Я люблю тебя, — произнёс Намджун, ставя точку в бесконечном предложении. Он отпустил его руку, но взгляд продолжал удерживать.       Тэхён стоял в стороне, но каждое слово, сказанное Намджуном, билось в его душе болью. Слова, будто бетонные плиты сваливались на него, раздавливая. Он слышал истину, которую не мог принять. «Я люблю тебя», — эта фраза разрывала его на части, потому что в ней не было ни лжи, ни злости. Только правда.       Он прижал руку к груди, начал тяжело дышать, суть морщась.       — Всё это… слишком далеко зашло, — тихо произнёс он, глядя в сторону. — Эта игра затянулась, Намджун. Нам нужно что-то решить. Это не может продолжаться бесконечно.       Намджун замер, челюсть снова напряглась, но он остался спокойным.       — Ты прав, Тэхён, нужно решить. Но не Чонгуку. Решать придётся тебе, родной. Тебе, а не ему или мне.       — Что ты хочешь сказать? — хрипло спросил Тэхён.       — Только то, что если тебе так тяжело с нами, может, тебе стоит подумать об этом где-то в другом месте, — слова Намджуна звучали как удары плети.       Тэхён широко распахнул глаза, его взгляд метался между Намджуном и Чонгуком.       — Ты предлагаешь… мне уйти? — спросил он, но не верил в то, что слышит.       — Я предлагаю тебе подумать, Тэхён, — ответил Намджун спокойно. — Ты должен понять, чего хочешь. Кажется из всех нас только ты чего-то не понимаешь или не принимаешь сейчас. И если ты не можешь принять нас троих, то, может, тебе правда нужно время, чтобы… принять верное для себя решение.       Тэхён порывался что-то сказать, но Намджун поднял руку, останавливая его. Его взгляд не был холодным — в нём была печаль, глубиной в океанскую бездну.       — Нет, Тэхён, не говори, прошу… даже молю тебя об этом. Если ты сейчас начнёшь говорить, ты сделаешь только хуже. И я сделаю хуже, если позволю себе молчать дальше. Поэтому позволь мне сказать всё, что я думаю, до конца.       Тэхён молчал.       — Я люблю тебя, Тэхён. И всегда любил. Знаешь, я до сих пор помню день, когда мы впервые встретились. Помню, как ты пришёл на ту вечеринку, и в самом начале посадил смешное большое пятно на рукаве, и пытался говорить так уверенно, будто ничего не случилось. Я тогда подумал: «Этот человек знает, как бороться за своё место в этом мире». Но потом, спустя очень короткое время я понял, что ты просто боишься показать, как тебе тяжело или страшно. Оказывается, ты всегда так делаешь — делаешь то, что тебя пугает больше всего. И именно это подтолкнуло меня полюбить тебя ещё сильнее. Я всегда гордился тобой.       Намджун сделал паузу, чтобы перевести дыхание, слова рождались, становясь мощным потоком чувств сквозь слёзы.       — Помнишь, сразу после того как мы съехались… помнишь, как ты болел тогда, после своей первой большой презентации? Ты лежал с температурой под сорок, но всё равно пытался подняться, чтобы закончить чертежи. И я впервые в жизни понял, что забота о другом человеке — это не обязанность, а привилегия. Мне было важно быть для тебя тем, на кого ты можешь опереться. В ком никогда и ни в чём не будешь сомневаться. Мне было важно быть для тебя тем, к кому ты можешь прийти с абсолютно всем. Ты не просил, но я всегда хотел быть рядом, потому что знал: ты ценишь это — для тебя это важно.       Он закрыл глаза, как будто пытался собрать в кучу воспоминания, которые рвались наружу.       — А как я ждал каждого твоего возвращения из командировок… Эти мелочи, которые ты привозил — дурацкие брелки, которые ломаются после недели на связке ключей, открытки с местными видами — они были для меня ценнее любого подарка. Потому что в них был ты. Потому что в них было твоё тепло, твоё внимание ко мне.       Намджун снова перевёл дыхание.       — А в последнее время… всё начало меняться. Я видел, как ты ускользаешь от меня. Видел, как ты начинаешь мечтать о чём-то, искать что-то, чего, возможно, я уже не мог тебе дать. И я терпел. Я молчал. Потому что думал: это временно. Это пройдёт. Но оно не прошло.       Он посмотрел прямо в глаза Тэхёну. Невыносимо.       — Я сделал много ошибок, Тэхён. И да, я признаю, что пытался сделать тебе больно. Я намеренно делал тебе больно, это правда. И тебе ничего не казалось. Потому что я был зол. Потому что ревновал. Потому что чувствовал себя отвергнутым. Я позволял себе мелкие жестокости, думая, что они заставят тебя вернуться ко мне. Но знаешь, что я понял? Это была ошибка. Гигантская, разрушительная ошибка. И я извиняюсь за это. Извиняюсь за то, как себя вёл. Но я не буду извиняться за то, что сейчас сказал и говорю.       Намджун сделал шаг назад, словно давая Тэхёну пространство, чтобы переварить его слова.       — Я люблю Чонгука, Тэхён. Искренне. Это не значит, что я люблю тебя меньше. Но я не могу больше притворяться, что ничего не изменилось. Да, я правда не хочу терять тебя, но знаешь, чего я боюсь ещё больше? Потерять саму любовь. Потому что любовь — это не про контроль, не про ревность, не про сладкие обещания после секса. Это про честность. Про уважение. И сейчас я выбираю быть честным с тобой. И с самим собой.       Его голос дрогнул, но он продолжил, несмотря на свои и слёзы Тэхёна.       — Ты очень важен для меня. Ты всегда будешь важен. И я тебя люблю всей своей душой и сердцем, но, Тэхён, тебе нужно время, чтобы понять, чего хочешь ты. Ты не можешь продолжать так. Ты не можешь жить в постоянной борьбе с собой, со мной, с Чонгуком. Это разрушает нас всех. И это уже не игра, не эксперимент и не просто твоя очередная блажь. Это — наша семья, Чонгук — наша семья, как и мы — его. Я не хочу, чтобы ты уходил. Но, может быть, сейчас это лучший выход. Ты должен разобраться в себе. И я обещаю, что буду терпеливо ждать твоего ответа без давления. Но не так, как было раньше: не из страха потерять тебя, а потому что люблю тебя невыносимо сильно, потому что уважаю тебя и ни к чему не хочу принуждать. И я очень надеюсь, что ты тоже найдёшь в себе силу выбрать честность. Ко всем нам.       Намджун сделал мягкий шаг назад, словно отпуская Тэхёна, и тихо добавил:       — Я не прошу прощения за свои чувства и любовь к Чонгуку. Но я очень прошу тебя найти свои. Если ты захочешь вернуться — мы будем здесь. Но, Тэхён, я больше не хочу жить в этой лжи чувств.       Тэхён развернулся к двери, чувствуя, как каждая мышца, каждое волокно тела выло от натянутой до предела боли. В груди было пусто — кое-кто вырвал всё живое, оставив лишь гниющие ошмётки обиды. Ему казалось, что от него тянется тонкий кровавый след — его внутренности, растянутые невидимыми нитями. Они цеплялись за каждый шаг, сопротивляясь тому, что он собирался сделать. Он машинально схватил кошелёк, ключи, телефон, словно собирал мусор, который только подчёркивал абсурдность происходящего.       Кожа на пальцах будто бы зудела от липкого налёта недавнего прикосновения к любимому человеку. Теперь каждый жест, каждая минута этой проклятой игры оставили на нём ожог-отпечаток, который уже никогда нельзя будет смыть. Собственное тело чувствовалось чужим, грязным, как после долгой бессонной ночи, проведённой в постели, где пахло не любовью, а чем-то терпким, удушающим.       Каждый шаг к двери казался ударом по гнилой древесине его души, от которой разлетались трухлявые щепки. Он чувствовал, как по спине скатываются холодные капли пота, липкие и тошнотворные, как проклятие, которое он сам же навлёк на себя. В ушах шумело, будто где-то рядом потухая, умирала вселенная, но это была — его собственная, тонущая в оглушающем треске взрывающихся мостов.       Его рука дрожала, когда он коснулся холодной дверной ручки. Её шероховатая поверхность показалась ему омерзительной, как чужая кожа, которую он больше никогда не захочет касаться. Дверь открылась. Тэхёну казалось, будто сама реальность высмеивала его слабость. На пороге он замер, стараясь ухватиться за что-то внутри себя, но это «что-то» давно уже вытекло, как грязная вода через сломанные стены, которые теперь подлежат только сносу. В этом доме, в этих стенах, он только что потерял всё. Здесь когда-то было тепло, было «мы», была мечта, была любовь и всё это он уничтожил собственными руками.

Он знал, что отныне больше никогда в жизни не сможет назвать любовь всей своей жизни — семьёй.

Игра в любовь на троих только что завершилась.

Тэхён уродливо проиграл.