Прости меня

Фрэнсис Стэнмор утопал в разросшихся садах за металлической оградой, отягощенный многолетним плющом и ветхостью. Не было никаких табличек, указывающих на то, что викторианское здание было приютом в своей прошлой жизни, просто жалкая история о заброшенном здании. Вероятно, ему следовало бы развернуть арендованную машину и вернуться к Вестминстерскому собору, но он проделал весь этот путь не для того, чтобы отказываться в последний момент. Он припарковал машину на улице и, засунув руки в карманы, пошел обратно к большому дому. На голых деревьях появились первые весенние листья, сигнализируя о том, что теплые деньки не за горами. Воздух также становился теплее, и тихая пригородная улочка казалась идиллическим уголком Великобритании. Стенморский приют для мальчиков с заколоченными окнами и проржавевшей оградой был настоящим бедствием для района. Его следовало продать и снести бульдозерами много лет назад, заменив небольшим комплексом экодомов. На его месте должно было появиться что-то хорошее, что-то, что стерло бы прошлое. На ограждении развевались выцветшие плакаты. Кто-то привязал букет цветов к одной из секций ограды. Цветы увяли и побурели, поэтому остались лишь коричневые стебли. Фрэнсис всмотрелся в дом. Он помнил, что тот был огромным, как замок из фантастического романа. Теперь это был просто дом, и уж точно не замок. Забавно, как время и детские воспоминания искажают прошлое. Или, возможно, у Фрэнсиса изменился взгляд на многие вещи. Сквозь кусты ежевики он заметил старый каретный сарай. Его крыша обвалилась, а окна были разбиты. Скучающие местные дети и природа разрушили его. Он оглядел улицу. Вокруг никого не было. Подъездные дорожки были пусты, а в домах тихо. В дневное время почти все были на работе. Он обошел сады Стэнмора, со стороны, где две панели забора были раздвинуты, и протиснулся через них, а затем направился к заднему двору. От маленького дворика, в котором они все гоняли мяч, мало что осталось. Асфальт потрескался, превратившись в рыхлый камень, а трава выросла до пояса. Может быть, ему не стоит туда входить. Но ему это было необходимо. Он даже не был уверен, зачем. Ему нужно было увидеть это, изменить свои воспоминания. Ему нужно было знать, что все закончилось. Деревянные ворота сгнили и сорвались с петель. Отпихнув их в сторону, он оказался во внутреннем дворе, обнесенном стеной. Старые конюшни были переоборудованы в уличный туалет задолго до Фрэнсиса, а рядом с ним возвышалась старый молочный цех. Он всегда обходил стороной молочный цех, чувствуя, как от нее веет холодом. Фрэнсис уставился на деревянную дверь с тремя засовами, и знакомый холодок пробежал по его спине. Он не хотел приближаться к ней даже сейчас, четырнадцать лет спустя. Его взгляд блуждал, глядя сквозь всю разросшуюся ежевику в прошлое. За огромной буддлеей, которая разрослась и заняла все пространство, был угол, где Робби Джонс упал и сломал запястье, пытаясь перелезть через стену. Под всеми этими гниющими листьями и разросшейся травой виднелась узорчатая кирпичная дорожка. Они все бегали по нему, взъерошивая волосы и кувыркаясь. Пихали друг друга, колотили кулаками ради забавы. Были и другие вещи, которые мальчики вытворяли здесь, приводя в замешательство, когда Фрэнсис был слишком мал, чтобы понять, что значили эти прикосновения. Он вздохнул и протиснулся сквозь заросли плюща в заднюю часть дома. Испуганный голубь, спасаясь, вылетел через дыру в крыше. Несмотря на запущенное состояние дома, большая часть интерьера была такой, какой он ее помнил. Ковер, теперь уже прогнивший, был все того же бежевого цвета в цветочек. Он прошел до распятия на стене и остановился, услышав, как под ногами захрустело стекло. Толкнул ботинком фотографию в рамке под разбитым стеклом, он поднял ее и стряхнул зеленые от водорослей осколки. Стэнморский приют для мальчиков. Сентябрь 2009 года. — Боже мой. — Они все были там. Все пятнадцать человек выстроились в ряд, подбородки высоко подняты, плечи расправлены. Фрэнсис стоял справа, изображая мальчишескую невинность, но к десяти годам он уже знал, что сломлен, и это было видно по его глазам. Тогда он был очень высоким и худым, как бобовый столб, от чего его руки и ноги, казались длиннее. Некоторые вещи не менялись. Он вынул фотографию из рамки и стряхнул грязь. Странно, что она сохранилась спустя столько лет. Что случилось с другими мальчиками? Но что еще более важно, Витари не было на снимке. Фрэнсис без всяких сомнений поверил ему, когда тот сказал, что стал здесь жертвой насилия. Но он никогда не видел Витари за годы его пребывания в Стэнморе, и фотография доказывает это. Это был тот Стэнмор, о котором Фрэнсис знал, и был еще один, в том же доме. Скрытый от посторонних глаз. Фрэнсис сунул фотографию в карман и глубоко вздохнул. Он был здесь. И ему предстояло еще многое найти. В детстве они могли свободно бегать по дому, но были помещения, которые держались за запертыми дверями. Он прошел через кухню к запертой двери, от которой их всегда прогоняли. Теперь она не была заперта. Засов на двери был сломан - либо его выбили вандалы, либо он просто сгнил. Он шагнул в коридор странной формы, смахнул в сторону свисающий плющ и вошел в маленькую темную узкую комнату. Особо смотреть было не на что. Высоко расположенное окно с решеткой рассеивало дневной свет. Несколько кроватей были прикручены к бетонному полу. Другая дверь вела в небольшую ванную комнату с туалетом. Кровати казались странными. Зачем держать кровати за пределами кухни? Затем его внимание привлекли стены. Большая часть обоев покрылась пылью и выцвела, но кое-где сквозь них проступали рисунки цветными карандашами, воск не поддавался атмосферным воздействиям. Фрэнсис присел на корточки у каркаса кровати и провел кончиками пальцев по рисункам радостных человечков с их мультяшным солнцем. Чем больше он разглядывал стены, тем больше рисунков обнаружил, пока они не оказались повсюду вокруг него, на каждой стене. Выцветшие, но все еще были там на своем месте. Кровати, рисунки карандашом... Мальчики были слишком малы, чтобы дотянуться до окна, поэтому нарисовали его сами. Фрэнсис прикрыл рот рукой. Сколько их было в этой маленькой комнате и как долго их здесь держали? Рядом с некоторыми рисунками были инициалы, а также некоторые имена, например, Томми и Калеб... Фрэнсис торопился, выискивая только имена. Он вытащил телефон из кармана и сделал снимки, используя вспышку, чтобы запечатлеть улики. Затем он увидел два знакомых инициала, ярко выделявшихся в безжалостном свете телефона. В.А. Это мог быть кто угодно, есть множество, разных имен, начинающихся с этих инициалов, но, когда Фрэнсис коснулся их, он понял. Витари Анджелини. Он встал слишком резко и, спотыкаясь, вернулся через кухню, по главному коридору в переднюю комнату. Стул все еще был там — тот самый стул, на котором он обычно стоял на коленях и ждал у окна, высматривая маленькую красную спортивную машину отца Чарльза Монтегю. Он смахнул пот с лица и сделал глоток воздуха. Он не мог уйти, по крайней мере пока. Нужно было найти что-то еще, больше... доказательств. Офис? Где-то, где они хранили все бумаги и записи? Он посмотрел на прогнившую лестницу, затем решил, что если он смог выжить в венесуэльских джунглях, то сможет выжить на шаткой лестнице, и стал подниматься, стараясь избегать самых худших ступеней. Слева были спальни, он помнил это, поэтому повернул направо, и двинулся по еще одному шаткому коридору. Старые половицы скрипели и стонали. Появилась вторая лестница, когда-то скрытая за запертой дверью, которая тоже была вырвана. Он всмотрелся в узкое пространство, заросшее плющом и паутиной. Он должен был подняться туда. Другой возможности вернуться может и не представиться, и если он упустит что-то важное, то никогда себе этого не простит. Все было в порядке. Ничто здесь не могло причинить ему вреда. Он отмахнулся от паутины и забрался на чердак. Слабый солнечный свет проникал сквозь грязное окно в потолке. Документы были разбросаны повсюду, на двух столах и по всему полу. В доме побывали дети и все перевернули. Он порылся в бумагах на ближайшем столе. Письма, счета, отчеты. Чернила на некоторых из них были слишком выцветшими, чтобы их можно было прочесть, другие были съедены мышами. Это был полный беспорядок. Он просидит здесь всю ночь, пытаясь разобрать каждый листок бумаги. Он схватил коробку, сгреб в нее бумаги, затем подошел ко второму столу и тоже запихнул все это туда. Воздух заволокло пылью. Он закашлялся и схватил вторую коробку. Он заберет все это с собой и покопается в них в них позже. Первая коробка, которую он держал в руках, была чуть ли не шире узкой лестницы, но он сумел спуститься по ней, собирая на своем пути еще больше паутины, и поспешил на улицу к машине. Отперев багажник, он бросил коробку внутрь и вернулся за второй. Во время третьего рейса его внимание привлек синий «Мерседес», припаркованный в нескольких ярдах дальше по улице. Как долго он там стоит? Кто-то сидел за рулем, но из-за яркого солнечного света он не мог разглядеть ни его лица, ни того, что он делал. Ничего особенного. Просто у него паранойя. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он вернулся из Венесуэлы, но он по-прежнему пугался любой тени. Он захлопнул багажник и прикрыл глаза. Двигатель «Мерседеса» заурчал, оживая. Машина съехала с обочины и проехала мимо. Вероятно, это ничего не значило. Он сел за руль взятой напрокат машины и завел мотор, затем остановился на холостом ходу возле Стэнмора, чтобы в последний раз посмотреть на дом. Он больше не был тем мальчиком, который с надеждой смотрел в окно. У него все еще была надежда, но теперь он знал, что за это приходится платить. Он здесь закончил.

***

К тому времени, когда Фрэнсис добрался до территории собора, уже наступили сумерки. Въезд автомобилей за ограждения был запрещен, поэтому он остановился снаружи и открыл багажник. Его внимание привлек темный «Мерседес», припаркованный по ту сторону дороги под сломанным уличным фонарем. Это был тот же самый «Мерседес»? Он не мог сказать, был ли цвет синим или черным. Опустив голову, он достал из багажника коробку. Он не мог подойти к ним и потребовать, чтобы водитель убрался, или обвинить их в том, что они преследовали его, — он выглядел бы сумасшедшим. Возможно, машина просто оказалась той же марки, что и та, что стояла возле Стэнмора. Нельзя все на свете считать опасным. Он отнес коробку с документами в старое здание школы, отпер дверь своей квартиры, сбросил коробку и поспешил обратно на улицу. «Мерседес» все еще стоял там. Но без водителя. Поблизости никого не было. Только ряды домов с террасами, занавески на окнах задернуты, внутри горит свет. Даже собаки не лаяли. Не было ли все слишком тихо? — Ничего особенного. — Он перенес оставшиеся коробки внутрь, убедился, что квартира заперта, и запрыгнул в арендованную машину. Машина должна была вернуться к девяти часам вечера. У него было немного времени, чтобы проверить теорию. Он отъехал с обочины, посмотрел в зеркала — «Мерседес» не тронулся с места. Сделав несколько случайных поворотов, он снова взглянул в зеркало заднего вида. «Мерседеса» не было. Он был глупцом. Это ничего не значило. Испугался собственной тени. Он обогнул несколько улиц с односторонним движением, подъехал к Т-образному перекрестку, и вот он, влился в поток машин дальше по улице. Синий «Мерседес». Это не совпадение. Это не безумная теория заговора. За ним следили. Его план состоял в том, чтобы оставить машину на стоянке проката, а затем сесть в метро и вернуться в Вестминстер. Однако, если кто-то за ним следил, о том, чтобы бродить по ночному метро не могло быть и речи. Что бы сделал Витари? Заманить преследователя в переулок и напасть на него. Фрэнсис поморщился. Он не сможет этого сделать. Он вернулся на территорию собора и припарковал машину рядом с столбиками. это было не законно, его оштрафуют, или, возможно, машину отбуксируют, но он предпочтет разобраться с этим, чем быть похищенным снова, или того хуже. В своей квартире он запер дверь и выключил свет. Должен ли он позвонить в полицию? Что они могут сделать? Никакого преступления совершено не было. А что, если он ошибался? Он схватил нож из подставки на кухне и вернулся в гостиную. Привезенные из Стэнмора коробки мелькали перед ним, как призраки из прошлого, которые он привез с собой в дом. Все будет хорошо. Здесь он был в безопасности. Никто не станет делать ничего плохого на территории собора. Секунды складывались в минуты, а затем в час. Он выглянул из-за занавесок во двор, в этот поздний час, вокруг никого не было. Вероятно, в этом не было ничего особенного. Зачем кому-то преследовать его? Весь этот мафиозный провал уже давно позади — все это было в прошлом. Он открыл фотографии на своем телефоне и прокрутил до изображений с инициалами карандашом: В.А. Это было реально. Весь тот ужас. Все, что сказал Витари. Какой грех привел вас сюда? Вы сделали это. Его держали в этой ужасной темной комнате. Еще в Венесуэле он сказал, что к нему... выстраивались в очередь — вероятно, в старом молочном цеху за дверью с тремя засовами. Я грязный товар, один из тех, к кому они привыкли пристраиваться сзади и трахать по очереди, пока ты получал билет в один конец к своей безгрешности. Жесткие слова в ответ на ужасный поступок. Фрэнсис положил телефон себе на грудь, прямо над сердцем. Ни один ребенок никогда не должен страдать таким образом. Это было неправильно. Возможно, Фрэнсис был единственным, кто мог что-то с этим сделать. В Стэнморе насилие было систематическим. Оглядываясь назад глазами взрослого, он теперь это понимал. Витари и других мальчиков прятали, как грязные секреты, за запертой дверью. Их погубили. То, что произошло в Стэнморе, нельзя было оставить безнаказанным. Фрэнсис собирался все это раскрыть.