Прости меня

Фрэнсис Неважно, как долго он стоял под горячими струями душа, его грех не смывался. Чувство вины нарастало, как это бывало всегда. Он должен был стать лучше, сильнее. Но он недостоин. Он никогда не будет достоин. Он был сломлен. Это всегда разрушало его. Он думал, что, став священником, он исправится. Так ему говорили. Бог исправит его; ему просто нужно было усердно учиться, слушаться своих начальников и преклонять колени в служении Богу и Церкви. Но он не исправился. Он остался таким же, каким был всегда. Он закрыл глаза и увидел, как Энджел сосет его член. Он ощутил его вкус на своих губах, почувствовал его трепетные поцелуи за ухом, на шее. И он снова возбудился. Его проклятое тело было в заговоре против него! Почему он не мог контролировать себя? Это было наказанием за то, что он сомневался в Боге, за то, что сомневался во всем, и за то, что сдался. Он позволил Энджелу овладеть им. Фрэнсисбыл под ним, и он пытался сказать «нет», на самом деле пытался, но Энджел был на нем, обнаженный и твердый, и, Боже, он был в отчаянии и слаб. Он даже не мог сказать, что Энджел одолел его. Фрэнсис мог сказать «нет». В любое момент. Эти темные глаза смотрели на него, умоляли, дразнили и искушали его. Но они также спрашивали разрешения. И Фрэнсис сказал «да» своим телом. Разве можно винить в этом Энджела. Все было на совести Фрэнсиса. Он почти не спал, а когда услышал, как Энджел возится на кухне, зажмурился в надежде, что кровать поглотит его. Но ему придется встретиться лицом к лицу с мужчиной, чья сперма запачкала его брюки, и который держал член Фрэнсиса у себя во рту. Может быть, он ничего не скажет. И это останется просто событием, из прошлого. Если никто из нас не заговорит об этом, то можно представить словно этого и не было. Когда Фрэнсис вышел из спальни, вид за окнами стал серым и угрюмым, а море — неспокойным и темно-синим. Энджел был во внутреннем дворике и разговаривал по телефону. Ветер трепал его расстегнутую рубашку и ерошил волосы, и вид его идеальной груди и пресса звучали для Фрэнсиса как песня сирены. Почему он должен быть таким чертовски красивым? Фрэнсис включил кофемашину и прислушался, к ее урчащему звуку. Он сосредоточился на ней, чтобы не смотреть, как Энджел расхаживает взад и вперед, и не восхищаться тем, как его брюки с низкой посадкой облегают узкие бедра. Фрэнсис должен был ударить его камнем по голове. Он даже этого не смог сделать! Раздвижная стеклянная дверь разъехалась, и Энджел вернулся. Он не выглядел самодовольным. Он не ухмылялся. Он вообще не улыбался. — Я узнал, кем была та женщина, — сказал он. — тебе что-нибудь говорит имя Виктория Ченс? — Нет... Он поморщился. — Нет, я не думаю, что это так. Она была — проституткой, занималась эскортом, неважно. Работала обычно в Лондоне и обслуживала определенную клиентуру. Политики, знаменитости и им подобные. Бедная женщина, у нее, вероятно, тоже не было выбора. — Мафия? — Да. Она связана с ДеСикой, теми же людьми, которые преследуют тебя. Он начал вышагивать по комнате взад-вперед. Его ботинки цокали по плитке, как тогда, в церкви Святой Марии, когда он преклонял колени у алтаря. Одурманенный воспоминанием мозг Фрэнсиса невольно создавал образ Ангела, спускающегося к нему. Он повернулся к нему спиной и продолжил варить кофе. — Но есть причина, по которой она была там, и причина, по которой ее убили на том кладбище. — Люди приходят в церковь по разным причинам, но большинство приходит за помощью. — Фрэнсис оглянулся назад и увидел, как Энджел приближается. Он протянул Энджелу кофе. За этим не должно было быть никакого мотива. Все это не должно казаться странным или неудобным. Просто двое мужчин. Пьют кофе. — Я не знаю, сколько нужно было положить сахара, но, поскольку ты не любишь сладкого, я положил тебе... два. Энджел нахмурился, взял чашку и улыбнулся, делая глоток. — Два — это... нормально. Это было... нормально. Это было как обычно. Им не обязательно было упоминать о прошлой ночи. Лучше сосредоточиться на своей ситуации, чем на ошибках, которые они совершили. Это ничего не значило, это была просто... случайность на жизненном пути. — Людей ДеСики не было в вашем городе до меня, но я предполагаю, что там была Виктория, — продолжил Энджел. Он прислонился к стойке, расслабляясь. — Я думаю, что она пришла к тебе по определенной причине, и они убили ее за это. Теперь, когда полиция заинтересовалась трупом, им пришлось сделать свой ход, допрашивая тебя они раскрыть свои карты. Ты уверен, что не знал ее? — Нет. Он вспомнил ее лицо, когда попытался перевернуть ее в траве. Теперь, когда он знал, в какую жизнь она была втянута, ему было жаль, что она не прошла через церковные двери. Он мог бы помочь ей. Но в ней было что-то такое, что не давало покоя где-то на задворках его сознания. Как будто... возможно, он знал ее, но откуда? — Мне кажется, что я мог ее знать, но понятия не имею, откуда. — При ней ничего не было? Никаких личных вещей? — То есть... не то, чтобы я видел, но я же не мог рыться в ее карманах... — Телефон или сумочка могли бы рассказать нам больше, например, почему она пришла именно к тебе. Фрэнсис оставил Энджела в кухонной зоне а сам сел на край дивана, предпочитая держаться с ним на расстоянии, чтобы можно было подумать, не отвлекаясь. — Что насчет Стэнмора? Это может быть как-то связано? — Нет, — ответил Энджел и снова принялся расхаживать. — Они спрашивали, где я родился, как будто это было важно. — Они всего лишь пытались убедиться, что ты тот самый священник, которого им было приказано допросить и убить. Это неважно. Но они действительно хотят заполучить тебя в свои руки. Так что ты либо знаешь что-то, что они не хотят раскрывать, либо являешься кем-то, кого они не хотят видеть живым. Но у тебя ведь нет никаких связей с мафией, верно? — Нет. — Фрэнсис снова сделал глоток. — Я имею в виду, верно. — Либо ты связан с ними, либо нет. — Нет, я не делал этого. Я сказал, что нет. Я всего лишь священник. — Это чертовски важно. Ты уверен, что ничего нет? Может быть, я не знаю, какой-нибудь главарь мафии покаялся тебе в грехах? Почему он чувствовал себя так, словно его судили? — Только ты, — пробормотал он. Энджел остановился и склонил голову. — Я не исповедовался тебе. — Ты как раз собирался. Какой грех привел вас сюда? Вы сделали это. — Нет, я... не было этого, — усмехнулся Энджел. — Мне не нужна какая-то высшая сила, чтобы простить себя. Ты ведь понимаешь это, да? Мы с тобой разные. Я делаю то, что делаю, потому что мне это нравится. Я не знаю, какого хрена ты делаешь то, что делаешь, потому что это, кажется, делает тебя чертовски несчастным каждый день твоей жизни. Энджел ничего о нем незнал. И он ошибался. Фрэнсис не был несчастен. — Это неправда. — Разве не так? Ты забываешь, святой отец, что я наблюдал за тобой целую неделю. И этого было достаточно, чтобы понять, что ты ненавидишь надевать эту сутану. Ты говорил всем «да», хотя хотел послать их всех на хуй. Ты был на грани. В ту ночь, у алтаря, знаете, о чем я молился? Я молился за тебя, потому что твоя жизнь была похожа на ад. Сердце Фрэнсиса бешено билось о ребра. Откуда Энджел узнал, как он увидел… правду? — Ты ничего обо мне не знаешь. Ты преступник, у тебя даже нет души, которую стоило бы спасать... — Фрэнсис внезапно оборвал себя, стыдясь того, что вообще сказал такие вещи. Растерявшись, он встал и хотел как-нибудь взять свои слова обратно. — Я не имел в виду... Энджел небрежно рассмеялся и прохрипел: — Разница в том, что я знаю, что мою душу не спасти. А что случилось с тобой, что погубило твою? — Ничего. — Поскольку идти было некуда Фрэнсис обхватил руками свой кофе, и снова сел. «Много чего». — Не волнуйся, скоро все это закончится. Я сам застрелю тебя, чтобы избавить нас всех от твоих страданий. — Что? — Я это просто так сказал. — На его лице снова появилась улыбка. Это был неубедительный взгляд. Полный лжи. — Я не собираюсь в тебя стрелять. Неужели Энджел это забавляет? Он похитил Фрэнсиса, привез его сюда и делал с ним ужасные вещи. Фрэнсис опрокинул чашку кофе, расплескав его по столу и на руку. — Мне следовало ударить тебя тем камнем! — Тогда я бы не отсосала тебе. — Энджел бросился вперед, толкнул Фрэнсиса в грудь, вжав его в диванные подушки, и навис над ним, так что его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Фрэнсиса. — Моя сперма все еще на твоих штанах, святой отец? Фрэнсис обнажил зубы в усмешке. — Ты воспользовался мной. — Ты прав, я воспользовался твоим членом у себя во рту. Фрэнсис тяжело дышал. Он размахнулся и со всей силы ударил Энджела по лицу, и в какой-то момент, между одной секундой и следующей, сердце Фрэнсиса остановилось. Его ладонь горела. Он сильно ударил его. Энджел медленно поднял на него взгляд, затем облизал уголок губы. На его языке блестела кровь. — Ох, святой отец, тебе не следовало этого делать. Он бросился вперед. Рот прижался к губам Фрэнсиса, а его язык проник внутрь. Фрэнсис задыхался, пытался отстраниться, повернул голову, но тут губы Энджела скользнули по его подбородку, его маленькие зубки прикусили его, и по спине Фрэнсиса пробежал каскад предательских мурашек, собираясь в его члене. Он не хотел этого. Он закричал, но не издал ни звука, потому что более сильное, бешеное, отчаянное желание заглушило этот слабый голос отрицания. Он нуждался в этом, он нуждался в этом так сильно, что был готов из кожи вон вылезти, чтобы заполучить это. Он хотел, чтобы Энджел был на нем, в нем, хотел, чтобы его трахали и кусали, и он хотел, чтобы Энджел снова стоял на коленях, смотрел на Фрэнсиса снизу вверх, умоляя его, а Фрэнсис снова и снова погружал свой член в его рот. Он хотел трахать улыбающийся рот Энджела, трахать как животное. Он вцепился в расстегнутую рубашку Энджела, пытаясь оттолкнуть его, но тот притянул его к себе. — О Боже! — И он поцеловал Энджела, смял его губы, трахнул языком. Они потрясенные — безумно, грубо, толкались, хватая друг друга. Он тоже был напуган, напуган этим и своим безумием, а также боялся Энджела и тех странных чувств, которые он испытывал к порочному, убийственному, грешному человеку. Энджел высвободился, оседлал бедра Фрэнсиса и прошептал ему на ухо: — Я блять собираюсь уничтожить тебя, святой отец. Стон, вырвавшийся у Фрэнсиса, был похож на сдавленный, животный, который взрослые мужчины не должны издавать. Это было так неправильно, даже слова были неправильными, подразумевающими ужасные и прекрасные вещи. Он хотел, чтобы его уничтожили. О Боже, Энджел собирался отправить его прямиком в ад, и он отправится туда по собственной воле. Энджел удерживал его, положив горячую руку Фрэнсису на грудь. Другой рукой он расстегнул свои брюки, затем схватил левую руку Фрэнсиса и засунул ее себе в трусы. Твердый, теплый, возбужденный член оказался в его хватке. Энджел ухмыльнулся и начал двигаться, и тогда Фрэнсис тоже пошевелился, обхватив член Энджел. И он оказался прямо там, между ними, раскрасневшийся и истекающий жемчужной спермой. Он хотел попробовать это на вкус, облизать, но был пойман в ловушку, прижат к Энджелу и полностью зависел от его милости. Каким-то образом, это делало все происходящее в тысячу раз хуже и сводило с ума. Но в то же время и лучше. Все это не имело никакого смысла. Все это было безумием. Энджел откинул плечи назад и закрыл глаза. Он покачивал бедрами в такт движениям руки Фрэнсиса, скользя своим членом между пальцами Фрэнсиса — настолько влажными, что им не нужна была смазка. Энджел был прекрасен в таком виде. С закрытыми глазами он не видел, как Фрэнсис следил за каждым изгибом его греховной улыбки и как его язык, высунувшись, касался губ. Он был свободен, свободнее, чем когда-либо был Фрэнсис. Эта свобода была написана на его лице. Блаженство. Он не испытывал ненависти к этому, его не будет мучить чувство вины, когда все закончится. Он самозабвенно трахал руку Фрэнсиса. Ревность саднила Фрэнсиса изнутри. Он никогда не был настолько свободен. Он снова возненавидел Энджела, но тоже хотел быть им. Быть настолько свободным, чтобы ничто не имело значения. Быть настолько в ладу с самим собой, что он мог улыбаться так, словно мир был обязан ему тысячей одолжений. Может быть, Энджел был прав. Фрэнсис был в аду. В порыве злости, может быть, страха, а может быть, и потребности, он слегка оттолкнул Энджела, и направил его вниз, уложив Энджел на диван. И пока Энджел с любопытством смотрела на него, Фрэнсис опустился и взял толстый, покрытый венами член между губами, так, ка он этого хотел. Энджел был теплым на вкус и шире, чем он ожидал. Что, если его стошнит? Что, если он не сможет принять это? Энджел сделал толчок, и все эти опасения улетучились, когда член Энджела проник ему в горло. Он поперхнулся, отстранился, затем слизал слюну и предварительную сперму с горячего члена Энджела. Прошлой ночью Энджел ласкал член Фрэнсиса рукой и ртом, и сейчас Фрэнсис сделал то же самое, заставив его застонать. — Черт, святой отец, кто же знал, что ты так хорошо сосешь. Он не хотел разговаривать. Он хотел, чтобы Энджел кончил так сильно, что потерял рассудок. Фрэнсис сосал, дрочил и ласкал языком, слушая прерывистое дыхание Энджела и то, как он вздрагивал. Он был близко, и глаза его были закрыты. Он схватил Фрэнсиса за плечо, направляя его темп, ускоряя его. — Да-а, блять. — Глаза Энджела открылись, он посмотрел вниз, на Фрэнсиса, и ухмыльнулся. — Ты собираешься проглотить? Снова этот насмешливый тон, провоцирующий Фрэнсиса сделать это. Он покачал головой, не выпуская член Энджела. Его рука горела от повторяющихся действий, но Энджел не должен был выиграть. Да, он собирался проглотить. Энджел, должно быть, увидела огонь в глазах Фрэнсиса, и это был последний толчок, заставивший его перейти грань. Ритмичные движения Энджела прервались. Соленая сперма попала Фрэнсису на язык. Он прикрыл рот и сглотнул назло, притворяясь, что ненавидит все это, хотя на самом деле его собственный член стоял торчком и требовал, такой же твердый, каким он никогда не был, его давление было невыносимым, как будто он мог кончить от одного толчка. Энджел вывернулся из-под Фрэнсиса, втянул его на колени и засунул язык ему в рот, где за несколько секунд до этого был его собственный член. Язык Энджела задвигался, и Фрэнсис сдался, стараясь получить как можно больше удовольствия, а затем Энджел схватила его за член и сделала три сокрушительных быстрых толчка, от которых по венам Фрэнсиса пробежала волна дикого вожделения. Он кончил сильно, вцепившись в руку Энджела, чтобы не рухнуть на него. Энджел сжимал и разжимал его, причиняя боль, но в каком-то странно приятном смысле. Фрэнсис зашипел и содрогнулся, высвобождая свой член из испачканных спермой пальцев Энджела. Энджел поднял пальцы и облизал, его темные глаза впитывали потрясение на лице Фрэнсиса. Фрэнсис не понимал, что это такое. Он испытывал чувство ненависти, наблюдая, как Энджел слизывал сперму со своих пальцев, но в то же время это было похоже на свободу, как будто он перешел черту и не хотел возвращаться. Что бы это ни было, он мог просто потеряться в этом. И, возможно, он не хотел, чтобы его нашли.