Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимых

      Несколькими днями ранее Ладар, в ходе очередной рабочей встречи, поведал, что Вилайр Буркадэ был выпущен на свободу из застенок Отряда. Ранее выявили, что на почтенного уже возраста волшебника было оказано внешнее воздействие, чары, вероятно, наложенные при поездке, уже давней, на юг Верхнего Аррака. А уже здесь, и теперь Отряд искал того, кто привёл заложенный «якорёк» в действие, его на время превратили в похотливого и не чурающегося применить к женщине силу человека.       И именно в этом состоянии сперва Вилайр попытался принудить к близости оринэйскую принцессу, а затем напал на главу Особого Отряда, и свои поступки не мог контролировать. Расследование по делу Мэжрэ зашло в тупик, Вилайр, потерявший место, был отпущен и отправлен в ссылку на север, с лишением большинства привилегий и прав, а вот Куафи, признавшуюся в членстве в секте Внемлющих, в том, что это ее стараниями было осуществлено покушение на Целительницу, и что она пыталась неоднократно очернить девушку или нас в глазах Алеандры, приговорили к казни.       Буркадэ же был освобождён, ему даже предоставили в Четвёртом Кольце дом, предложили место в городской Гильдии Магов, и вели переговоры с бывшей супругой о возможности восстановить брак. Только из соображений безопасности мужчине, пожелавшему увидеться с жертвой, чтобы, по его словам, объясниться, было строго запрещено приближаться на двести шагов к Алеандре, которая и вовсе о его освобождении не знала. Прошение о возвращении должности, разумеется, тоже приходилось отклонить – чары были сняты, по докладу Волчонка, но, тем не менее, проступок имел место быть, случай оказался резонансным, новый Председатель Совета Семи Вилайров был уже избран, и новые Вилайры вошли в его состав с учетом ареста сразу двух членов совета. Ладар же, в порядке срочного сообщения, предупредил, что такое положение вещей не устроило почтенного господина, и существовала вероятность, что это дело ещё получит продолжение.       Более того, как сообщил Ладару Бэнджамин, существовала вероятность, что последствия воздействия либо окажут самое непосредственное влияние на рассудок и разум Вилайра Буркадэ, либо вмешаются злоумышленники и побудят мужчину совершить новое, сходное деяние. Так или иначе, при всех принесенных извинениях и сожалениях, при том, что Дворец был готов предоставить господину новое жилье, место в гильдии, и было публично объявлено, что сам герцог Буркадэ лишь жертва обстоятельств, такое положение вещей и изменение в жизни не могло удовлетворять волшебника полностью. И чего следовало ждать от оскорбленного, обманутого Вилайра, жизнь которого в преклонном уже возрасте разорвалась в клочья, предстояло пока только предполагать и принимать соответствовавшие меры.       Однако мы с друзьями и Карсой ошибочно предполагали, что прежде всего гнев и попытки мести со стороны господина Буркадэ обрушатся на принцессу Оринэи, невольно ставшую причиной его падения, и уже затем на тех, кого он мог счесть виновными в ситуации – на новых Вилайров, на избранного вместо него председателя Совета, на меня, на Особый Отряд… Именно девушку гнев мага как раз–таки минул.       Три дня назад в одном из общих кабинетов Третьего Этажа, отделанных в одинаковые коричневые и кремовые цвета, в виду того, что Янтарный Кабинет по моему приказу был на несколько дней закрыт для работы реставраторов над стенами и древней, еще первыми Императорами заказанной мебели в виде кофейного столика, изукрашенного янтарным гербом династии, и книжных шкафов, восседали я, герцог Буркадэ, с самого дня своего освобождения старательно пытавшийся добиться встречи, и мои помощники, скромно примостившиеся, с письменными принадлежностями наготове, у самой двери.       – Ваше Величество, – печально опустив глаза, мужчина, возрастом годившийся мне в отцы, если не в деды, тяжело выдохнул, и потер лежавшие на коленях под бархатным балахоном руки. – Я понимаю, что прошу слишком о многом, после того, что произошло между мной и миледи Алеандрой. Я лишь хотел бы получить право встретиться с ней, разумеется, в присутствии стражи, и принести извинения за то, что совершил в тот день…       – Сожалею, герцог, но в данном случае моё решение продиктовано целями как безопасности принцессы Алеандры, так равным образом и вашей собственной. Императору нужен особенный повод, чтобы изменить официальное решение, каким бы ни было последнее, но в данном случае я не вижу не только повода, но и необходимости. Извинения от вашего имени были принесены даме, и она приняла их.       – И всё же, – что–то в поведении мужчины выглядело весьма настораживающим. Как–то странно похлопывали по коленям широкие, мягкие и ухоженные, как у любого «мирного» чародея, руки, и как–то странно скользили прочь от меня, вниз, глаза. – В таком случае, я хотел бы узнать, получен ли вами ответ от моей супруги, герцогини Буркадэ… Первый Советник упоминал, что вы вели переговоры с ней о возможном признании развода не состоявшимся, но я так и не получил известий в дальнейшем.       – Я не могу сообщить вам приятную весть, которой вы ожидаете, герцог, – заметил я. – Герцогиня решительно отклонила это предложение, и даже я не вправе приказать ей обратное. Она сообщила, что не видит никакой возможности продолжать ваш союз – случившееся нанесло и без того большой удар по репутации вашей семьи. Ваша супруга, как и ваши дочери, отказались возобновлять отношения, сын сообщил, что готов принять вас как отца, но едва ли сможет до конца забыть произошедшее. Мне жаль, – на какое–то совсем короткое, едва уловимое мгновение показалось, что во взгляде мужчины полыхнул какой–то зловещий, недобрый огонек, и тонкая улыбка растянула губы. Нервно постукивавшие по коленям руки расслабились, взгляд вперился в моё плечо, по правилам этикета не поднимаясь на лицо правителя, и весь чародей как–то расслабился, словно принял в борьбе с самим собой некое решение. Но мысли с самого начала беседы, и это тоже настораживало не меньше.       – Я могу понять мою семью и не могу обвинять их в этом, – подчеркнуто спокойно и холодно произнес мужчина. – Что ж, в таком случае, смею надеяться, вы не откажете, поскольку любезно предоставили право встретиться с вами в этот послеобеденный час, в небольшом обсуждении моих будущих обязанностей и будущего устройства моей жизни. Первый Советник и Герцог Фэрт, – намеренно, или нет, опустил мой визитер должность Гранд–Мастер, я не знал, но и это заставило насторожиться и подать Молчунам знак проявить внимание. Вот только оба присутствовавших в кабинете духа не выказывали беспокойства, как и окутавшие меня щиты застывших у двери членов Особого Отряда. – Уже оповестили меня, что Совет Семи Вилайров полон, на место председателя назначен Вилайр Сужэ, прекрасный и опытный маг, и я уважаю выбор Вашего Величества. Я не прошу вернуть прежние титулы и полномочия, мой Император, и не буду досаждать Вашему Величеству такими глупостями. Но, тем не менее, питаю желание послужить династии, дворцу и Империи, и прошу определить для меня дело более достойное, нежели праздная служба в Гильдии Чародеев Дариана…       Обороты его речи, как и голос, и само выражение лица, были удивительно почтительными, спокойными, даже слишком, в сравнении с тем, каким жалким и словно бы теплившим на что–то надежды, каким искренне печальным и растерянным он был в первые минуты. И именно это заставило ещё сильнее насторожиться и внимательнее прислушаться к голоску интуиции, шептавшему, что в этом таилось нечто такое, что оставалось сокрытым даже от Молчунов, хотя они и самиры в какое–то неуловимое краткое мгновение, пока я собирался ответить, встрепенулись и внимательно следили за Вилайром.       Однако же ни ответить, ни среагировать на странно сгущавшийся воздух, как в преддверии грозы или урагана, я не успел, как и безмолвствовавшая по разным причинам охрана, и помощники–писари, ибо дверь кабинета безо всякого стука распахнулась, и перед нами предстал бледный гвардеец, из приставленной к Тионию стражи, о чем свидетельствовала темно–синяя лента на короткой, церемониальной пике.       – Ваше Величество, государь милостивый, простите, что я дерзнул прийти к вам без дозволения, – на одном дыхании выпалил мужчина, а я теперь увидел и обильно струившийся по его лицу пот, и засохшее крошечное пятнышко крови на щеке, и то, что наконечник оружия был покрыт густой, темной почти до черноты кровью, источавшей резкий, тошнотворный запах, словно от хорошо подгнивших кухонных отходов, которые забыли на недельку на жаре в закрытом помещении. Спутать эту вонь с чем–то было просто невозможно, и я, забыв о формальностях и положениях протокола, вскочил с кресла с высокой спинкой. – Ваше Императорское Величество, во дворец пробрались полдесятка харров, и атаковали нас. Один из них пробрался в Залы Магических Наук, там идут занятия у Его Высочества, – расширившиеся серые глаза и перекошенное лицо красноречиво показывали, что молодой стражник начисто забыл обо всех протоколах совершенно не из–за грубости и неуважения ко мне. В Залах Магических Наук шли занятия… Во время которых, сейчас был урок Целительства, там оставались лишь Тионий… И Алеандра… При всем уважении к девушке, сумевшей одолеть многие трудности за довольно короткую и непростую жизнь, я слишком хорошо осознавал, что такое харры, и что магу из числа людей в одиночку практически никогда не справиться с подобным ящером.       – Фламберг к учебным залам принца Тиония, – под моим взглядом один из писарей мгновенно скрылся за дверью, в то время как я, сопровождаемый самиром, гвардейцем и Молчуном, оставив Буркадэ на второго писаря, чтобы тот продолжал обсуждение, торопливо направился к учебным классам сына. Все мысли о делах выветрились из головы, оставляя в ней только болезненно пульсировавшие мысли, что мой единственный ребёнок и моя будущая супруга находились в опасности, той же, что когда–то едва не осиротила Тио. И остаться сидеть за не слишком важной и неотложной беседой я не имел права…       Едва мы свернули за угол, как глазам предстала жутковатая сцена – залитые кровью ковры и каменный пол, растерзанное ящерами тело самира и два обугленных, пахших горелым мясом трупа харров, и ещё один самир, с дрожащими от напряжения руками отбивавшийся от наседавших на него с двух сторон ящеров. Острое колдовское «лезвие» скользнуло по лапе одного из харров и оставило на ней глубокий след аккурат в тот миг, когда слуги, спотыкаясь и спеша со всех ног, принесли меч, не тот игрушечный, что висел в ножнах на правом боку, но настоящий, закаленный боями, фламберг. По каменному полу гулко застучало железо набоек чьих–то сапог, и нас, вместе с заозиравшимися на новых врагов ящерами, окружила добрая полусотня самиров Бэна, во главе с последним, чёрные глаза которого скользнули по снесенной с петель двери в учебную залу, по убитому самиру и второму, чья куртка на плече пропитывалась понемногу кровью, и по мне, добравшемуся, предоставив им право разбираться в коридорах, до своей цели – отсутствовавшей на месте двери в пустую комнату, с разбитыми склянками каких–то отваров и порошков, смешивавшихся, шипевших, образовывавших кашицы… С перевернутыми стульями и покосившимися дверцами шкафчика, к другой, повисшей на одной петле двери в комнату, обшитую мягкими панелями и застланную коврами и одеялами, из которой доносилось нечто вроде тихого свиста и приглушенного рычания.       Все последовавшее заняло не более нескольких мгновений, и на бумаге выйдет куда дольше, нежели было на самом деле. Моим глазам предстал прижавшийся к дальней стене, насмерть перепуганный Тио, огромный, в холке немногим ниже взрослого мужчины ящер с тёмно–красным гребнем, когда–то являвшимся в кошмарах, нависший над ребёнком, занося огромную трехпалую правую лапу. Четвёртый палец я отрубил ему в тот день, и порядком укоротил хвост. И именно тремя уже когтями он прочертил отметки нашей встречи на моем лице…       Я даже не успел занести меч, чтобы обрушить удар сверху на покрытый прочной чешуей хребет, удар, разваливший бы человека надвое, но харра едва ли поцарапавший бы всерьез. Только отвлечь от Тиония, заставить напасть на меня, и закончить начатое в день моей коронации… Однако я даже не успел занести меч, когда наперерез когтистой лапе метнулось нечто небольшое, зеленое, оторвавшееся от пола слева от нас. Лапа опустилась, и в тишине я почти наяву услышал треск рвущейся одежды и кожи, когда когти встретились с человеческой плотью. Уже наполовину поднятый фламберг замер, когда та, кто по всем мыслимым законам должна была лишиться сознания, даже не упала, и с губ не сорвалось крика, хотя зеленая, свободная тренировочная штанина, под задравшейся измятой туникой, окрасилась на бедре кровью у самого колена. Лицо оринэйки исказила боль, отчаянная, но застыть даже меня заставил вдруг потемневший взгляд, устремленный в самые глаза ящера, исполненный страшных сил, готовых вырваться на свободу.       – Ты его не тронешь… – на оринэйском, не отводя глаз от чудовища, прошипела, срывающимся голосом, Целительница. – Не дам… – то, что стояло за её глазами, вырвалось, ее ли волей, или вопреки ей, наружу, и тело сковала странная, парализующая, палящая изнутри плоть и кости, сворачивающая кровь боль, залившая бурой пеленой глаза, заставившая впиться в меч, чтобы не выронить его. Однако пелена исчезла, вместе с болью, менее чем за половину мгновения, и я осознал, что харр отскочил от девушки, а злое рычание превратилось в полный изумления визг, однако же и сама оринэйка, схватившись за рану, рухнула на колени, явно из последних сил борясь с ядом ящера, и мой фламберг, прежде чем зверь мог опомниться, опустился на его спину, молнией, точно там, где голова соединялась с туловищем. Сталь скребнула панцирь, ошалевший ящер обернулся, чтобы схватиться со мной, в глазах его мелькнуло узнавание, но рык всё ещё напоминал визг, и движения были какими–то замедленными. И где–то за стенами, где–то справа, в коридорах, что–то оглушительно разорвалось, послышались панические крики, страшный грохот, и сотряслось на мгновение все здание дворца, и харр, оскалившийся уже, готовый броситься, даже в таком состоянии отбивший левой лапой выпад, отвлекся на поднявшийся гул и грохот, и совсем немного открыл уязвимое место на шее, в сочленении крупных, подобных стали чешуек, и я, сделав обманный выпад сверху, заставив его потянуться чуть выше, сильнее открывая шею, задирая для атаки лапы, изменил манёвр, и лезвие вонзилось толстую кожу со всей силой, что я мог вложить в этот удар, со всей ненавистью к нему, злобой, страхом, что он успел нанести вред моему ребенку, яростью к харрам, тысячи лет убивавшим подданных и королей Империи.       Красноватые глаза вытаращились, когда острие клинка показалось в разверзнутой в шипении пасти, и по долу моего боевого друга потекла темная, дурнопахнущая кровь. Единственное уязвимое место спереди у харра, и если знать, куда бить, и приложить достаточно сил, можно совладать, однако же я, резким, отрывистым движением поведя меч на себя, разрывая сильнее плоть умиравшего ящера, расширяя его рану, осознавал, что он реагировал самую толику медленнее, чем нужно, и что этот грохот (к слову, а чем он был вызван?!) сыграл мне на руку, отвлек на миг внимание ящера, и только это позволило справиться так легко, и когти отчего–то, в его выпады, что я отразил, снизу вверх, в живот, были совсем рядом, но не задели… Однако об этом не хотелось думать, харр умирал и более не был опасен, и я, передав чьей–то ладони эфес, крепко прижал, забыв о положении, о протоколах, сына к груди. На вид вполне целого, только очень испуганного.       – Тио, малыш… – даже говорить было невыносимо трудно, и страшно тряслись руки, когда я похлопал задрожавшую узкую спину. – Тио, ты цел?       – Амари Алеандра… – взгляд на этих словах скользнул в сторону, на фигурку в зеленом, недвижно простершуюся на коврах, покрытых у ее ног кровью, лицом вниз. Внутри что–то свернулось тугим узлом, смешивая страх, боль, ощущение вины и мысль, что лежать там сейчас мог Тио… – Алеандра воспользовалась очень страшной магией. Дурная сила. Но она повлияла на… на… на харра…       – Сир, харр сражен вами, – невозмутимый голос Бэнджамина над плечом заставил вернуться в реальность и постараться изобразить подобающее выражение лица. – Он, как и его пять собратьев, что находились в коридорах, найдены и убиты. Погибли представитель Особого Отряда и воин личной гвардии кронпринца, двое самиров Особого Отряда получили серьезные ранения и отправлены к Целителю. С вашего позволения, Вице–Мастер Карру, – я обернулся к другу и только теперь увидел, что его глаза метали молнии в мой адрес, едва заметные, – осмотрит Его Высочество и окажет необходимую помощь и поддержку. Полагаю, кронпринц очень испугались. – Черные глаза скользнули на распростершуюся девушку, и самир, пока я, передав Тиония Карру, проследовал за ним, коснулся тонкой шеи, послушал что–то, прижав ухо к груди, бережно перевернув её на спину, притронулся к кисти, по которой пробежались искорки магии, и резко поднялся на ноги.       – Придворного Целителя в покои принцессы Алеандры немедленно, – отрывисто бросил Волчонок другим самирам.       – Гранд–Мастер Фэрт, – недоуменно, и слегка отстраненно уточнил Тионий из своего угла. – Но для кого? Яд харра в таком количестве смертелен.       – Амари Алеандра ещё жива. – Отрезал сухой голос. – Я рекомендую Его Величеству пригласить в скорейшие сроки во дворец Целителя Баруя, из Таунака, он работает в рамках договорённости стран сейчас в Дариане. Он обучался лично у амари Танры и сумеет оказать ту помощь, которую едва ли окажут Целители Империи. Состояние принцессы Алеандры очень тяжело, полагаю, в ближайшие сутки всё решится. Сожалею, – глаза с едва уловимым теплом устремились на мальчика, – но вы должны быть готовы к худшему. Алеандра может не справиться с ядом.       – В таком случае я окажу Целителю Барую ту помощь, которую смогу, – Тиония трясло, серые глаза сына то и дело скользили на мертвого ящера, голос срывался от страха, и всё же мальчик старательно храбрился, пытаясь показать, что он в порядке. Такой маленький и такой взрослый. – Амари Алеандра спасла мне жизнь, и я перед ней в долгу. Вице–Мастер Карру, благодарю, но не нуждаюсь в помощи, со мной всё хорошо. Думаю, амари ваша помощь сейчас нужна больше, – и действительно, кровь продолжала стремительно пропитывать одежду девушки, темная, и понемногу темнели от яда жилы тонких шеи и рук. И без того бледное лицо приобрело синеватый оттенок, губы, чуть приоткрытые, побелели, и совсем немного запотело стекло прижатого к губам поспешившим к ней самиром, которого отпустил Тионий, зеркальца. Короткие отрывистые команды, и к помощнику Бэна подскочили трое самиров, окружившие подхватившего на невесть как возникшие носилки девушку, которой он успел непонятно когда почти остановить кровь, Карру, торопливо прокладывая путь через столпившихся в комнатах и у них самиров, гвардейцев и слуг.       Ещё жива… Я знал Волчонка уже слишком много лет, чтобы не понять, что стояло за этими словами, и откуда появилась такая резкость движений. Жизнь девушки висела на волоске, и шансы выжить у нее были крайне малы. Вот только по всем канонам и законам Бартиандры этого удара, как я видел его, хватило бы, чтобы она сознания лишилась мгновенно, однако же ей достало сил нанести харру повреждения. Как выразился Тионий, недобрая и страшная сила была в этот удар вложена, только откуда у Андри могла взяться такая сила? Та же самая, что она боялась выплеснуть, и попросила Бэна временно «заковать» её дар? Та же самая, что помогла ей спастись у самой Нерушимой, и, по донесениям, вырывалась наружу перед ее первым пленением и перед пыткой углями? В любой иной ситуации это насторожило бы меня или и вовсе заставило бы вновь ослабнуть доверие, но сейчас эта сила, отголосок которой – я не сомневался, что только отголосок, – прошелся по мне, спасла жизнь моему сыну, возможно, и мне, ведь после этих чар харр как–то словно бы замешкался, как если бы он превозмогал муки, и они помешали ему сразу же снова атаковать. Возможно, мелькнула мысль, эта магия спасла и ее саму – да, я потерял сознание тоже не сразу после удара, нашел в себе силы сделать один взмах и рубануть голову ящера, но ведь и когти скользнули не так глубоко, и я все же крепкий, рослый и здоровый мужчина, а не довольно хрупкая девушка.       Как бы то ни было, Тионий, когда Карру ушел, дернул меня за рукав, часто дыша, но понемногу успокаиваясь.       – Отец, я хотел бы сказать кое–что, – нервно улыбнулся он. – Эти ящеры не могли прийти так просто, не показавшись нигде. Через двери уж точно. Если будет необходимо, завтра я приду к Гранд–Мастеру Фэрту и запишу показания, но сейчас мне надо немного отдохнуть…       – На несколько дней ты освобождён от всех дел, – кивнул я, бросив взгляд на слуг. – Охрана будет усилена, Целитель зайдет к тебе, как только приедет приглашенный из Таунака, и я попрошу тетю или бабушку Карсу побыть с тобой сегодня.       – Благодарю, – малыш на миг прижался ко мне. – Но я отдохну и пойду к амари Алеандре. Я не могу не помочь ей сейчас. Она спасла меня. – Коротко кивнув, в окружении приставленной тут же стражи, мальчик оставил нас в разоренных классах, и Фэрт, склонившийся вместе со своими заместителями над ящером, выпрямился.       – Через час все, кто несут сегодня службу, все новобранцы, у которых были сегодня тренировки, все, кто заступали на службу в прошлые два дня, включая моих заместителей и Вице–Мастера Карру, – ровно заговорил он, но длинные пальцы с хрустом сложились в кулак. – Должны построиться в соответствии с Уставом Особого Отряда на плацу. Причиной неявки может быть только нахождение в Лекарском Доме.       – Так точно, Гранд–Мастер Фэрт, – поклоны–кивки, и мы незаметно остались наедине, и только сейчас самир посмотрел на меня.       – Сир, завтра к вечеру я предоставлю полный отчет, но предварительно могу сказать, что даже мысль об этом, к сожалению, мне неприятна. Вероятно, в случившемся приняли участие представители Особого Отряда. Однако я не могу говорить с уверенностью, пока не будут известны все обстоятельства дела. Я прошу дозволения, сир, лично заняться этим случаем. – Я не мог не отпустить самира, понимая слишком ярко, что на самом деле его сейчас трясло, и это дело было для него делом чести, и отчего–то вспомнились предупреждения принца Бэнэдикта о том, что в Особом Отряде есть Внемлющие. А если в тот день слова самира были не провокацией, а настоящим предостережением? За суетой дел я совершенно забыл рассказать о том разговоре Фэрту и его вечному спутнику, не придавая особенного значения словам младшего сына Джэсамгу–шри, и совсем уж было запамятовал о нем и сам.       Но что, если те слова были правдой? Что, если и впрямь среди моей специальной службы – те, кто приносит Бартиандре вред? Что, если зло укоренилось среди нас, и уже так глубоко? Война была неизбежна, и было только вопросом времени, когда мнимый мир сменится тем, чем уже давно должен был смениться, но с новыми открытиями все чаще нависала мрачная мысль, что даже если мы победили бы сейчас, враг укоренился в Бартиандре слишком глубоко. И если среди нас даже в столь суровые и избирательные места, как Особый Отряд, ухитрялись протиснуться служители чужого Бога, как бороться, когда ждешь ножа и в спину?       Ясно было одно – сами харры не могли бы пройти во дворец, им кто–то помог отсюда, изнутри, да и само появление ящеров в холод было событием из ряда вон выходящим. Они в спячке в это время, глубокой. Научились переносить большие холода? Им и в этом кто–то помог, или сами развиваются? Кем бы ни был тот, кто помог им добраться до третьего этажа через многолюдный дворец, не подняв тревоги, и напасть на моего сына и невесту, явно не был простым слугой. Кто–то достаточно высокопоставленный, хорошо осведомленный, умный и проницательный, кто–то, кто знал, когда охрана Тио будет невелика, а рядом с ним и вовсе будет одна только принцесса Оринэи, женщина, которую я, составляя план заговора, во внимание бы и вовсе не принял. Как она же показала, зря, но тем не менее…       Однако и эти размышления прервало новое сообщение, заставшее уже в коридоре, где я отдавал приказы о восстановлении и ремонте учебных комнат – в тот самом кабинете, где я беседовал с герцогом Буркадэ, произошел взрыв. В результате обрушилась частично внешняя стена и потолочные перекрытия, разумеется, от мебели остались лишь обрывки и обломки, затронуло и коридор, и кабинеты напротив и по бокам – где–то просто осыпалась каменная кладка, немного, да покололись вазы и статуи, а где и обрушились фрагменты стен, образовав спешно убираемые слугами завалы, на нижних этажах тоже тряхнуло изрядно, пошла трещинами краска, панели на стенах, сломалось кое–что из мебели, многие украшения разбились и раскололись, под пресловутым кабинетом и вовсе зияла в потолке огромная дыра, и завалило под ней камнями и бревнами.       – Герцог Буркадэ, сир, погибли, – доложил помощник, – барон Голро тоже, они оставались в кабинете, как и стражник. Погиб один слуга, он был под кабинетом и его завалило, трое слуг, все мужчины, получили раны, они отправлены в Лекарский Дом. Еще одна служанка сломала руку, но она в положении, и ее тоже отправили к лекарям, есть опасения, что она может потерять ребенка. Дамы и господа дворяне не пострадали, но некоторые достаточно сильно напуганы.       – Почему произошел взрыв, удалось установить? – известие о взрыве во дворце нельзя было назвать рядовым явлением, более того, холодило кожу осознание, что я должен был находиться в том самом кабинете, и ушел лишь потому, что весть о нападении на сына заставила забыть об обязанностях правителя. Ненадолго, и я за это себя осудил бы в иной ситуации, но сейчас это спасло мне жизнь. И не меня ли должен был этот взрыв прикончить? И не почтенный ли герцог его и осуществил? Но если я был его целью, почему он не дождался моего возвращения? Или по какой–то причине начать работу начал, но прервать не смог?       – К сожалению, государь, причины пока неизвестны, но Особый Отряд уже выясняет их. Гранд–Мастер Фэрт приказал поднять весь контингент, кроме двух сотен, что отправлены в Милэсайн расчищать гнездовья харров, и вернуть в Дариан.       – Верное решение со стороны Его Благородия, – кивнул я. – Молчун, остававшийся в кабинете, что–то показал?       – Ваше Величество, не гневитесь на меня за это известие, – помощник опустил голову, сложив у груди в жесте вины руки. – Взрыв оказался магическим и был столь силен, что Молчун погиб. Самиры сообщили предварительно, что он пытался остановить чары, и существенно их смягчил, но отвести не смог.       – Молчун погиб? – это сообщение было очень неприятным. Духи, столетиями защищавшие моих предков, начиная от королей Дариана, присутствовавшие подле меня с самого появления на свет, добродушные и преданные, приставленные самой Богиней–Матерью… Убить Молчуна, заставить его прервать существование было невероятно трудно, и за полторы тысячи лет только двое их пало в деле защиты нашей семьи. Теперь трое… Добродушные к Фамэ и нашим друзьям, они были неумолимы и насторожены ко всем прочим, отводили все чужие чары, не получив иного приказа. Я же приставил двоих Молчунов к Андри, после случая с лже–Дорром, понимая, что лучшей стражи не отыскать.       Они не умели разговаривать, за что получили прозвище, но прекрасно видели и слышали, как на вещном уровне, так и на всех магических, и могли общаться иначе – разворачивая картинку перед мыслью человека. Впрочем, ответом они удостаивали, разумеется, не всех, и пыткам были неподвластны… Но если бы Молчун был жив, он бы отозвался сейчас. Ощущение утраты скребнуло коготком, и присутствовавший подле меня дух получил приказ собрать вечером всех своих братьев в моих покоях – чтобы почтить память их героически павшего товарища, спасшего, вероятно, десятки жизней тем, что он смягчил эти чары… Какова была их настоящая мощь, знать не хотелось.       Так или иначе, завалы были убраны, начались работы по ремонту, по дворцу гуляли повсеместно пересуды и разговоры о невиданном деле – сразу и кабинет, где Его Величество временно работали, порушился, и на кронпринца харры напали, однако же, кроме этих разговоров и засновавших повсюду самиров, жизнь во дворце пыталась идти как обычно. Пыталась потому, что никто не мог отбросить мысли ни о чудесном совпадении, которое в итоге спасло меня и Тиония, потому, что оплакивали погибших при взрыве и от лап харров, и уже тем же вечером весь дворец знал, что герцогиня Алеандра Оринэйская героически встретила удар харра и сейчас боролась с ядом. И если дамы и господа, шептавшиеся об этом, едва ли не ставки делали, выживет она или нет, как мне докладывали, то слуги практически единодушно выражали надежду, что милостивая принцесса союзной страны, добрейшая женщина, которая никогда никого не обидела (именно так и описали ее мужики в людской, куда я, пытаясь как–то отделаться от эмоций и думать здраво, заглянул пропустить кружку эля, что делал время от времени, и слуг это даже радовало – сам Император не гнушается с ними пить!), и всем помогала, пересилит смертоносный яд.       – Ваше Величество, отец наш милостивый, – один из плотников оглядел товарищей и поставил полупустую кружку на стол. – Вы только прикажите, мы и стены махом починим, и мебель, что можно залатать. Вот ведь какое дело – хоть благодари харров, чтоб им посмертия не было. И вы, и принц наш молодой… Да в один день, – на глазах мужчины блеснули слезы. – Знать, какие твари такое задумали, порвали бы на куски голыми руками… – мне оставалось только усмехнуться, когда его товарищи подхватили эту простую горячую речь. – На государя руку поднять! На государя, который за нас грудью стоит! Таких правителей средь бела дня на пустой площади не найдешь, кто только способен на такое… Мы, Ваше Величество, теперь тоже бдение проявим, ни одна мышь дурная не проскочит, животами клянемся!       — Это не требуется, для этого есть войска и Особый Отряд, – мягко заметил я, вздохнув. Горячие, простодушные люди, которые тех, кто дерзнул так откровенно напасть на нас во дворце, люто возненавидели всей душой. – Но ежели и вы проявите бдительность, и в скорейшие сроки стены залаете и потолки, то вам честь будет большая.       – Вы, Ваше Величество, не обессудьте, но и мы теперь никому спуску не дадим, кто только рот откроет, чтоб гадость сказать, или что делать недоброе станет. Мы люд простой, наукам не научены, все руками больше, а вы государь милостивый, просвещенный, в Школах учились, у людей великих опыта набирались. Вы за нас, чай, всегда стоите, и принцем когда были, и короновались когда, чтобы всем харрам глаза полопались, и как государем стали, нам как легче живется! И деньга в кармане всегда есть, даже у самого последнего работяги, и спокойнее стало – оборотни всяки досаждают меньше, как и при батюшке вашем… Даже рабы, и те говорят, что как в Империи, нигде так хорошо не живут! Вы за нас стоите, а мы за вас всегда встанем, и живота не пожалеем, это вам от всех нас слово. По первому вашему указу, – обветренное лицо, в рябых пятнах лихорадки, перенесенной в юности, с густыми усами, выражало сейчас самое глубокое и искреннее почтение и уважение. – Пойдем.       – Да и принцесса оринэйская, такая хорошая девушка, всегда улыбнется, всегда совет даст, как ни спроси, сестренке моей больной зуб залечила, все никак до лекаря дойти не могли, – присоединился молодой мужчина, Кар, сын конюха, приставленного к моим лошадям. – И ни медяка не взяла, а сестре сладостей купила, – смущенно улыбнулся он. – Она хороший человек, государь наш, на вас похожа, никогда, даже как приказ дает, слова грубого не скажет, не то, что иные бывает. И напасть такая, харр лапою самой. Даст Богиня, выживет, мы для нее что угодно сделаем. Принца собой закрыла… – эти простые слова, шедшие от души, лучше всего отражали и мою собственную благодарность девушке и переживания, скрываемые внутри. Я готов был что угодно сделать, чтобы сейчас помочь ей, и провел в ее спальне, пытаясь подсобить лекарям и Целителям, немало часов в эти мучительные трое суток неопределённости. – А самого принца Тиония во всем мире справедливее не сыщешь. Виноват – кара тебе по проступку твоему, а не виноват – стало быть, и обидеть тебя не за что. Правильно ведь говорит, а, Ваше Величество, сынок ваш?       – Конечно правильно, – согласие с их мыслями страшно обрадовало так и просиявших мужиков. – Кронпринц очень любит наших подданных, и всегда был честным. Наказание только за проступок и должно идти, и никак иначе.       – Но за проступок по всей строгости карать надо. Курицу украл – это одно, человека убил – другое, – заметил Кар. – А вот так, на государя и его сына руку поднял, тут только одна кара. Смерть. Государя обидеть это равно что всю страну родную предать. Вы как самиры наши этих сыщут, тварей, их не щадите. Им смерть только теперь, и никак иначе.       Горящие праведным гневом глаза молодого слуги лучше слов показывали, что народ Империи жаждет казни тех, кто оказался повинен в ситуации с ящерами и взрывом. Вилайр Буркадэ погиб, но за его спиной, несомненно, стоял ещё кто–то, и кто–то впустил во дворец полдюжины ящеров. И всё же тот вечер в людской показал, не впервые, что мой народ был предан мне, что я, еще в молодости прослыв любимцем народа, за защиту рабов и простых сословий, за то, что в сражениях никогда не гнушался выйти в бой, а не отсиживался за спинами, за то, что в детстве сбегал к крестьянским и рабочим мальчишкам, и проводил с ними немало времени на равных, сохранил и спустя немало лет искреннюю любовь народа.       «Государь–отец» прозвали меня с самой коронации, а ведь так именовали совершенно малое количество моих предков, по летописям, – простой люд нельзя обмануть, он чует душой, а не умом, и никтоварилианцы всегда чувствовали, что я любил их, как младших братьев и сестер, как и отец, и потому–то мы всеми силами стремились не позволить Красному Тигру причинять нашим подданным вред. Аланд, отец Алеандры, много лет бился за своё королевство, и готов был заплатить любую цену, и всё же ему это удалось не до конца, но дело подхватила его наследница. И это, как и «справедливость к простым человекам», кою отмечали мужики дворца, роднило её со мной.       Так или иначе, миновало трое суток с нападений, и шум понемногу утихал, когда я получил донесения о том, что по всему Дариану оринэйцы добивались права проводить молебны за здоровье принцессы, и все заведения города и дома, принадлежащие беженцам из Зеленого Королевства, украшены зеленым и черным, в знак солидарности и единства с принцессой, до сих пор находившейся в беспамятстве, в своих комнатах, под надзором Ниэни Тангу, Целителей и Тиония, боровшихся за её жизнь со смертельным ядом. За составлением указа, позволившего бы подобные мероприятия, меня и застало появление Гранд–Мастера Собственного Его Императорского Величества Особого Отряда, герцога Бэнджамина Энэгана Фэрта, в гробовом зловещем молчании затворившего за собой дверь и только затем поднявшего усталый взгляд. Все эти трое суток весь Отряд, поднятый по тревоге, без устали прочесывал город, дворец, окрестности Дариана и катакомбы, начинавшиеся под Дворцом, вход в которые находился в особом распоряжении самиров.       Переход под рекой тщательно охранялся и патрулировался, и затворен был глухой стальной дверью, многие ходы, потайные, были по нашему с Бэном решению перекрыты, в первые мои годы на троне, за ненадобностью. И один, уводивший за черту города в окрестные леса, разветвлявшийся в добром десятке мест, был закрыт крепкой решеткой, из редкого, ценного металла, самого прочного из всех, что были ведомы Бартиандре. Он добывался только в Бэвэре и стоил немалых денег, но был неуявзим почти для любого оружия и поглощал многие известные миру чары… Решетка эта находилась на верхнем уровне владений Особого Отряда, прекрасно просматривалась дежурным самиром, и была всегда закрыта на прочные засовы. И о том, что харры попали во дворец именно этим путем, и доложил сейчас мужчина, поведавший, что утром леди Фэрт доставит письменный отчет, она его аккурат сейчас готовит.       – Фламберг, – Бэна трясло настолько, что он даже забыл о формальности, и, казалось, готов был сам подписать приказ о своей казни. – Это полностью вина Отряда, я готов понести наказание. Харров впустили самиры.       – То есть? – не понял я, всё ещё занятый мыслями о другом указе. – Какие самиры?       – Особый Отряд, – Волчонок без приглашения опустился на стул подле меня. – Они вычислены и допросы ведутся. В том, что открыли харрам решетку и показали путь к ученическим классам, уже сознались. Вычислить удалось двоих, но я уверен, что это не все. Один стоял как часовой, второй, пока Штаб пустовал, пропустил ящеров внутрь, и первый провел их до лестницы. Все быстро, без шума, а там харры постарались, чтобы их не увидели раньше времени.       – Так, ты не мог бы по форме? – прищурился я, отрываясь от своего занятия. – Сколько ящеров? Сколько участников заговора из самиров?       – Шестеро харров, предателей… вероятно трое, но я уверен, что их куда больше, – выдохнул мужчина, понемногу обретая привычно–невозмутимый вид. – Мы ведем расследование. Контингент Отряда был снижен, патрули сокращены, что позволило осуществить нападение достаточно легко. Я признаю вину моего ведомства, сир.       – Я подписал твои приказы о задачах тех, кто закреплён в городе, и виноват не меньше, – повел я плечами. – Мы не могли предполагать, что это приведет к подобным последствиям.       – Харры были убиты сразу, возможности их допросить, к сожалению, мы не имеем. – Маг сцепил вместе пальцы рук и занялся изучением кончиков своих ногтей. – Однако, как показало исследование трупов, им помогли проснуться раньше обычного срока, кровь подогревали до нужной температуры магией, вероятно, сообщники самиров–предателей, но пока это не подтверждено подозреваемыми. Четверо харров напали на самира и гвардейца, один был своего рода резервом, прятался и не вступал в бой. Второй самир отлучался по нужде, как он показал, когда пришел в сознание, вернулся, обнаружил ситуацию и незамедлительно поднял тревогу, одновременно с тем, как гвардеец, вырвавшись из стычки, уведомил тебя. По тревоге Штаб был поднят, в том числе с тренировок, остальное тебе известно, в докладе описано подробнее. Главарь харров, вожак, думаю, ты его узнал, напал непосредственно на Тиония и принцессу Алеандру – достаточно долгое время он играл, они любят пугать жертву. Как рассказал Тио, потом харру надоело, он перестал крушить класс теории и рычать, бросился на Тиония, Алеандра попыталась атаковать его боевой магией. Без большого успеха, харр ее оттолкнул, а дальше ты видел…       – А что с Буркадэ и взрывом? – уточнил я, не испытывая желания воскрешать в памяти страшные минуты, когда Андри и малыш были в зоне досягаемости страшного отродья Богини, когда в висках бешено стучала кровь…       – Вилайр имел при себе артефакт–разрушитель, накачанный огромными магическими силами. По сути, достаточными, чтобы взорвать и вот это, – жилистая фигура поднялась и потянула тонкую шнуровку–плетенку из–под воротника моей рубашки. Маленькое колечко висело на ней, с потайным отверстием, содержавшим в себе Предвечную Пыль. Этот Страж, отвечавший за проход Творцов в мир извне, Пиу у меня отказался забирать наотрез. И Страж всегда был при мне. – Тогда взрыв был бы столь силен, что уничтожил бы заодно и почти весь дворец, с парком и пристройками. Молчун принял на себя такие силы, что у меня шерсть, которой нет, дыбом встает, Фламберг. Во всей Школе Саммирса столько не наберется. Думаю, в ходе разговора Буркадэ запустил эту обычно безобидную вещицу, а когда ты ушел, остановить уже не смог, или не захотел. Разумеется, он сам не имел шансов такое достать даже при своем прошлом положении, такое могу достать разве что я, и то, далеким от закона образом, буду откровенен.       – То есть ему эту штучку кто–то дал? – уточнил я.       – Разумеется. Более того тебе скажу, Ар, я догадываюсь, от кого она сюда изначально приехала. Но сообщников мы ищем, конкретики пока дать тебе не могу, к тому же Вилайра допросить возможности тоже нет, он был в эпицентре взрыва. Думаю, Истинные воспользовались ситуацией Буркадэ, и убедили его, что все было подстроено – что мы хотели убрать его с поста и сделать выгодные назначения. Назначаешь на эти должности ты, Алеандра могла оказаться такой же жертвой – кого волнует чужая невинность в корыстных играх? И Буркадэ стал мстить…       — Это могут быть те же ребята, что впустили сюда харров?       – Не думаю. Они помешали друг другу, наложение было неудачно и для харров, и для Вилайра. Скорее, группы работали по отдельности, и очень удачно пересеклись. Иначе, Тионию бы кончика когтя хватило, он ребенок, наши ребята с начала вашей встречи с Вилайром заметили, что у него при себе были явно враждебные чары, собирались его устранить уже. Я бы сказал, в случае Тиония наверняка били, и это просто счастье, что нападение на Тио так пресеклось. Мы с Карру давно подозревали, что в Отряде дела неладны. Но подкопать не могли.       – А ведь мне даже намекали, – я наконец рассказал другу о разговоре с принцем Бенедиктом, и осекся, когда верхнюю часть уха с силой потянули вверх узкие пальцы.       – Ты совсем свихнулся?! – зашипел было я, и наткнулся на полный возмущения взгляд Волчонка.       – А ты?! Ты одурел?! – зашипел на ухо невозмутимый голос. – Ты не мог сказать? Я бы сам разобрался, есть, чему верить, или нет. Глядишь, и вот этого бы не случилось всего! Ладно, забудем. Расследование полным ходом идет, мы устроили внутренние чистки в Отряде.       – Я бы и ещё кое–какие моменты не забыл, – заметил я, потирая занывшее ухо. – Ведь и у самиров могли быть сообщники из тех, кто во дворце, кто знал, как попасть к Тио, когда он будет почти без охраны…       – Вот только не надо намеков. – Огрызнулся Бэн. – Я понимаю, о чем ты, и мог бы с тобой согласиться – хороший способ втереться в доверие и получить любовь правителя и народа. Одно «но». Она при смерти, и шансы, прямо сказать, ничтожны, Арэн. Конечно, оно выгодно, но обычно так ради столь сомнительных побед не рискуют. Кому пожинать плоды, если она умрет? Я не как друг, – прервал он мнимые возражения. – Я исключительно как глава контрразведки и твой советник. Я видел её, прошлым вечером… Я не знаю, Ар, за счет чего она все еще жива, мы, разумеется, проведем проверки, но не думаю, что она стала бы так рисковать. К слову, мне стоило немалого труда отводить от тебя атаки харра, и ты помешал применить к нему магию. Зачем вообще побежал вперед всего света с мечом наголо, а?! Жить надоело?! Или так красивую девушку спасти хотелось?! – я прекрасно осознал к тому моменту, чьи старания не дали харру до меня добраться и помогли одолеть ящера, и понимал, что самиры не рискнули слишком рьяно колдовать, чтобы не задеть меня, и был искренне признателен Бэну за помощь. Но разве речь шла лишь об Алеандре?..       – Я спасал своего сына! – отозвался я вслух, и вновь вспомнилась сцена, когда Андри бросилась поперек дороги харра, когти рванули бедро, и она стала терять сознание… – Зачем мне спасать кого–то еще?       — Вот и я этого не знаю, – почти ласково заулыбался Бэнджамин. – Однако же, ты дал все основания, чтобы заподозрить нечто подобное. И я даже могу тебя понять, она приятная дама, красивая, умная. Только в следующий раз не мешай нам, пожалуйста, работать.       – Красивая, умная… Сватаешь, что ли? – я усилием воли отогнал любые мысли об Алеандре, и о его словах, что я и за нее схватился с харром. Какое мне было бы дело, тут и Пиуэргурдран бы не смог винить, и тогда зачем, по сути, стоило бы ввязываться в бой из–за нее? Но… Почему тогда на мыслях, что она при смерти, так царапало всё внутри? Почему меня это беспоколо, и я не находил себе места, глубоко в душе? Да, она спасла моего сына, и я благодарен. Но только ли в этом дело?       – Ну почему, это не твой тип. Тебе бы с принцессой Саммирса, Лайнери, познакомиться. Она корыстная и развратная. Причем ей и люди по душе, и самиры, и чарваны. Говорят, даже с гномом спала.       – В тебя чернильницей кинуть, – осведомился я, – или чем потяжелее?       — Вот всегда вы так, сир. А я ради вас, между прочим. Вам одному негоже, вам жена нужна. Не хотите Лайнэри, есть старшая или младшая дочь Каора Мунго, на выданье. Молодые, воспитанные, скромные. Особенно Фаха, младшая, очаровательная дама. Правда, неграмотны, но это поправимо.       – Я не собирался жениться, до условия Пиу! К слову, разве Алеандра… так плоха? – я постарался задать вопрос как можно равнодушнее, и все же голос совсем немного дрогнул.       – Хороший выбор, сир, она будет прекрасна в роли вашей супруги, – кивнул самир, и тут же посерьезнел. – Да, Фламберг, она очень плоха. Я бы на твоем месте разрешил оринэйцам молебны и шествия. Как говорится, чем харр не шутит? Вдруг кого из Высших это растрогает, и помогут?       – Я работаю над указом, – отмахнулся я. – И быть может, кто–то смог бы проведать, когда она придёт в себя…       – Не когда, – мрачно улыбнулся мой друг и собеседник. – А если… – прозвучала в тот вечер и моя брань, за то, что случилось по недостаточной бдительности Отряда, и имена вероятных участников заговоров… И что Штат Особого Отряда слишком невелик, и неплохо бы его расширить, и я понимал, что в словах Бэнджамина было немало правды, но одного понимания было мало, могли подняться разговоры, что надзирателей слишком много, что я тиран и деспот, и потому набираю в Отряд так много самиров – чтобы прочнее держаться на месте. Конечно, я имел слишком большой вес среди народа, чтобы поднялись серьезные бунты, но сейчас и мелкие были стране и нашему делу совершенно не на руку. И слова ли друга детства, или собственные закутки души, против воли поселили в голове вопрос о том, кого я на самом деле так неосознанно, так искренне защищал, одного ли Тиония, и почему то, что Алеандра была на грани смерти, так меня беспокоило…