Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимых

      В Файэти мы прибыли аккурат к началу свадебных торжеств, отличавшихся пышностью и очень яркими красками. Было множество танцев – как услаждавших взор выступлений красивых, но по–самирски неэмоциональных танцовщиц и танцоров, так и те, в которых принимали участие сами гости, и если от самирских людей избавляли, то вот в международных, пришедших сюда со всех уголков Бартиандры, приходилось участвовать хотя бы изредка всем – Джэсамгу, умный, справедливый, но иногда непредсказуемый властитель, не выносил, когда традиции его народа нарушались на его же земле, и именно поэтому танцевать, и притом подчас быстрые или народные танцы, вроде хороводов, приходилось и правителям других стран, и принцам, и королевам… Справедливости ради, однако, следует отметить, что частенько самир–владыка и сам выплясывал, не гнушаясь ничем и наплевав на свой уже далеко не юный возраст.        Было много и песен, и выступления знаменитого на весь Верхний Аррак Театра Огня, в котором трудились лучшие факиры и маги во всём мире, и не менее знаменитых заклинателей зверей, большей частью змей, к коим Джэсамгу питал особую слабость. В первую неделю ритуалов, праздничных пиров и песнопений о самой свадьбе речи не шло, скорее это были предвенчальные обряды, по которым невеста, ещё молодая по меркам народа женщина, удивительно красивая самирка, прощалась с семьёй отца и проходила церемонии очищения. Их же одновременно с этим проводил и Джэсамгу, и условно роднились две семьи. Паэли, новая королева, оказалась дамой сорока пяти лет и, как стало известно уже в ходе торжеств от Танры, чаще всего на общих для женщин и мужчин празднествах восседавшей справа от меня, происходила из древнего знатного самирского рода. Отец Паэли был одним из Советников короля и свёл его три года назад с вернувшейся из Минаура, где она постигала человеческую магию несколько лет и путешествовала, дочерью, представив женщину на балу своему властителю…        Темноволосая самирка обладала яркими, золотистыми, как у Карру, глазами, волосы её имели немного фиолетовый оттенок, а не чёрный, как стало заметно уже в день первых собственно брачных церемоний, когда по традиции локоны будущей жены омывали молоком – до этого по обычаям расы невеста не появлялась на людях без покрывала.        – Паэли весьма приятная дама, – Танра, восседавшая в соседнем кресле, украшенном золочённой резьбой, улыбнулась, чуть обернувшись ко мне. – Она образована, умна и великодушна, полагаю, будет не менее любима народом, чем третья королева, Джави, да будет Трингул милостив к её душе, так рано ушедшей. Однако, полагаю, мой ученик, – беседа шла на верхне–арракском в таунакском, упрощённом варианте, и такое обращение было в нашей ситуации нисколько не оскорбительным. – Было бы несравненно лучше, если бы с королевой Паэли, Паэли–дати, как говорят здесь, познакомилась Императрица Никтоварильи, но, к сожалению, таковой нет.        – Бабушка Карса намерена посетить Файэти будущей весной, если король позволит ей, и в таком случае сможет познакомиться с новой женой правителя Волшебного Королевства, – я слегка склонил голову, по законам здешних краёв выражая почтение к женщине, с которой беседовал.        – Я говорю не о Карсе, а о той же, кем стала здесь Паэли. Поверьте, Ваше Величество, – перешла на более строгий тон Наставница. – Ни одному мужчине не удастся понять женщину так, как может другая женщина. Впрочем, я не об этом… Жители Таунака часто бывают в Саммир–Эа, и мы как никто иной близки к нашим старшим братьям… И я не исключение, и знаю Джэсамгу–шри с тех пор, как была юна, и он был совсем ребёнком, и мы близкие друзья. И вчера после ритуалов даргху, когда невесте украшали руки и лицо росписью глины, мы обсуждали кое–что очень важное. Король Джэсамгу просит, Ваше Величество, пропустить церемонию одаривания гостей этим вечером, ту часть, когда подарки дарит жених, и прийти завтра утром, около девяти часов, в его кабинет, за вами пришлют слугу в условленное время. У него для вас есть особый подарок, который он не отдаст при гостях…        – Но я хотел просить… – Танра, покачав седой головой, похлопала в ладони в знак возражения и учительского упрёка.        – Мы решили, что никто иной не заслуживает такого подарка, и этот вопрос не подлежит обсуждениям. Но при собравшихся Джэсамгу–шри его не передаст. – В глазах Танры что–то сверкнуло, и это нечто показало лучше любых слов, что возражать не следовало совершенно. – Это очень важный дар, Арэн, поверь, ты не останешься опечален.        – Разумеется, амари Танра. Я понимаю, что вы не сделали бы подобного выбора, не будь в нем необходимости.        – Но прежде подарки преподнесут гости, после этого ритуала, и смогут отдохнуть, после того как Паэли–дати одарит собравшихся дам.        Ритуал тем временем завершился, были поднесены роскошные дары важных гостей и скромные подношения простых самиров, желавших поздравить новую королеву, и молодая женщина в алом халате, вышитом золотым шёлком, накинувшая бордового оттенка покрывало, изукрашенное изумрудами, с умиротворённо–каменным лицом поднялась на помосте, оглядывая собравшихся в Праздничном Зале огромного дворца Файэти королей, чиновников и генералов всех мастей и их спутниц. Дворец, вопреки людским традициям, как и все дома самиров, являл собой множество разнообразных многоярусных построек – Дом Короля и его семьи, дом для слуг, кухни, хозяйственные помещения, оружейные залы и залы, подобные Императорской Галерее в нашем дворце, библиотека и гостевые дома… Всё это было собрано за невысокой каменной оградой, сплошь украшенной мраморными морскими змеями и алыми символами Диады, по углам стены высились Башни Охраны, а с трёх сторон выводили в город изящные и одновременно массивные ворота, казавшиеся невесомыми благодаря искусству древних мастеров.        Праздничный же зал дворца Файэти был построен как отдельное, пятиярусное здание, которое не делилось на этажи, а просто имело ярусы–галереи, уходившие на самый верх. Первый, нижний, во время столь огромных торжеств был предназначен для королей и принцев и для самого действа, второй – для высшей знати страны, третий – для достаточно богатых сословий – купцы, учителя Школы Воинских Наук и Магических Искусств, а два верхних оставались для горожан и дворцовых слуг… Как распределялись уровни на торжествах меньшего размаха, когда не приезжали делегации иных стран, мне было неведомо, да и не слишком интересно. Знал я только то, что Зал был по совместительству и Тронным, когда не было ритуалов и церемоний.        – С большим почтением ко всем, кто прибыл в город Файэти на церемонии моего венчания с повелителем и властелином Волшебного Королевства, именуемого так людьми и варами, коему имя есть Саммир–Эа, страна самиров, я, Паэли–дати, по традициям нашего народа хочу преподнести дары для гостий и тех дам, что не сумели прибыть с мужчинами своих семей. По давнему обычаю Саммир–Эа и народа самиров женщина одаривает женщин, а мужчина одаривает мужчин, – голос был подобен переливам весеннего ручейка, и на губах проявилась светлая, тёплая улыбка. Немногим самирам удавалось даже за не скупостью эмоций показать себя столь же приятными и светлыми, как этой женщине, что стояла сейчас почти в центре огромного здания, но что–то было в королеве Паэли располагавшее и вызывавшее доверие. И кого–то очень напоминал чуть прищуренный и внимательный даже за улыбкой взор. – По нашим традициям же одаривающий вправе приглашать гостей в том порядке, что он считает уместным, и я ныне избрала порядок по территории и населению стран, делегации которых прибыли в столицу. Так я не оскорблю никого и не заставлю чувствовать себя ущемлёнными. Если же неверно оценила страны, кои очень похожи, и сделала ошибку, прошу извинить, ибо в моём распоряжении были лишь карты и знания почтенных Советников и географов. И с первым в списке, уверена, согласятся все. Я прошу подойти ко мне Его Просветлённое Императорское Величество, Милостью Владычицы Барлы Покровителя Стражей и Ставленника Полуночных в мире смертном, Императора Великой Никтоварилианской Империи, островов Фархат и прилегающих Морей, а равно небес над ними, государя Арэна Второго Фамэ, сына почтенного Императора Лихтэра Третьего и наследника короля Дариана Саббдаха, Вечного Спутника Матери Барлы… – пришлось, после таких громких и пафосных слов, положенных самирской напыщенностью, под пристальными взглядами сотен людей пройти к женщине, которая приветливо улыбнулась, совсем как человек, и приняла у служанки поднос с тканями, тонкими, полупрозрачными, как показалось, украшенными золотыми и серебряными нитями, жемчугом, притом чёрным и розовым, изумрудами и рубинами…        — Это одежды для женщин семьи Фамэ, Ваше Величество, – пояснила Паэли. – Они подобны платьям Сархара и Саммир–Эа, но изменены так, чтобы в тёплые дни в ваших краях дамы могли надеть такой наряд, и к ним прилагаются покрывала для волос и украшения. Эти одежды сшили лучшие мастерицы Файэти, Ваше Величество, и их особенность в том, что они подойдут к любой фигуре, если их правильно подобрать. Чёрное – для Императрицы Карсы, да будут её лета долгими и счастливыми, голубое – для принцессы Иларды, пусть будет Диада всегда милостива к ней…        – Но… – я замялся, рассматривая третье, зелёное облачение, украшенное изумрудами и чёрным жемчугом. – Но для кого третий наряд, Паэли–дати?        – Для будущей Императрицы вашей великой державы.        – Но у меня нет невесты, – тихонько, понизив голос, заметил я. – И супруги тоже…        – Я обладаю даром прорицания, и видела, что в вашем доме скоро появится новая женщина, для которой очень подойдёт этот подарок. И хотела бы, чтобы она непременно надела его на церемонии помолвки или в дни венчания, если вы не сочтёте пожелание слишком настойчивым.        – Опасаюсь, Паэли–дати, – заметил я чуть тише, – что не могу исполнить ваше желание, – слуги уже приняли и унесли поднос, и самирка коснулась лбом сложенных вместе рук в знак благословения и уважения. – Поскольку венчание, к сожалению, не входило в мои ближайшие намерения.        – Пути Диады нельзя объяснить порой, но они посылают видения, которые всегда имеют смысл. Я видела ту, что скоро войдёт в ваш дом, как хозяйка, когда заглядывала в будущее Бартиандры. – Кивок показал, что не стоило более задерживаться подле леди, и я удалился, возвращаясь на место. У бабушки были рубины и золотая нить, у Илли серебристая и розовый жемчуг… И это, скромное на их фоне, но почему–то притягивавшее взгляд облачение…        Вспомнились аудиенция, что дал Алеандре Ночной Остров, выдвинутые наурами условия, третье из которых не прозвучало до сих пор, но догадки о его сути были весьма прочными, некоторые странные, нелепые немного беседы с девушкой, смущение, охватывавшее её в последние месяцы в моём обществе, собственные уколы ревности тогда, в резиденции Иларды и последовавший за праздничным вечером разговор в парке… И куда менее давний, в театре, когда леди поделилась собственными соображениями о браке, и, следовало бы признать, последние пришлись очень по душе. И то, кому было поднесено новой самирской королевой третье облачение, в свете всего вышеизложенного, делалось весьма прозрачным и недвусмысленным. Хотя наше общение далеко было от намерений или желания венчаться, не столь сильно успели мы с момента новой встречи сблизиться, а Полуночные по поводу не менее прозрачного, если вдуматься, третьего условия Нерушимого Соглашения для девушки хранили молчание.        Впрочем, за размышлениями о даре, что должен был преподнести король Джэсамгу, мысли о подарке его невесты вскоре исчезли, уступая совсем другим головоломкам, касавшимся причин, побудивших самира и Танру отойти от обычая этой расы сперва выслушивать прошение гостя, буде он пожелает какую–то вещь, а затем уже дарить, если последний не выберет ничего, по своему усмотрению. Однако же дельных идей, кроме показавшейся совсем бредовой мысли, что они намеревались передать ту самую книгу, что упоминала бабушка, так и не пришло, и я решил не ломать голову попусту и узнать всё утром, в свой срок. И загадка действительно разрешилась, аккурат когда я вновь задумался, что было бы неплохо раздобыть копию. Вот только как это сделать, было теперь вопросом, обдумывая который я и прибыл в кабинет правителя Саммир–Эа вслед за слугой–стражником, присланным поутру. Кабинет находился на втором этаже Дома Правления, окружённый многочисленными постами охраны, и, едва за спиной закрылась дверь, украшенная морским змеем, алым на золотом фоне, Джэсамгу–шри, одетый в простой тёмно–серый длинный халат–кафтан, из–под которого виднелась того же цвета, почти без вышивок и каменьев, туника, приподнялся за столом красного дерева.        – Император Арэн, большое счастье принимать вас в столь ранние часы, перед долгим днём. – Начал он. – Я понимаю, вы были обескуражены моим решением о подарке, и вас могут беспокоить сплетни, которые могли пойти, когда вы не посетили вечернюю церемонию. Мои Советники пояснили интересовавшимся гостям, что вам нездоровилось и я позволил остаться в покоях, питая глубокое уважение к вашей семье и Империи.        – Скорее, я был удивлён, Джэсамгу–шри, что вы отошли от обычаев. Полагаю, для того были веские основания, – заметил я, коротко кивнув в знак согласия с обоснованием вечернего отсутствия.        – У меня есть особенный… подарок для вас, который нельзя было дарить при всех, кто был в зале. Там есть гости из Агрора, Минаура, из Рантии… И Басскарда. Не пригласить их не было возможности, но соблюдать осторожность стоило. Им не следовало видеть то, что я преподнесу, Ваше Величество, – самир не отрывал от моего лица ясных, фиолетовых глаз, от которых становилось немного не по себе. – Это особенный, очень важный дар, который вы оцените по достоинству. – С этими словами он взглянул куда–то на многочисленные шкафы кабинета, откуда на нас стремительно выплыл свёрток, точнее будет сказать, нечто, многократно и бережно обёрнутое в лучший бархат Верхнего Аррака. Поймав эту вещь, властитель самирского народа осторожно развернул её – и взору явилась книга, удивительно красивая и даже на первый взгляд древняя – вились по кожаной обложке серебряные полустёршиеся руны, пожелтели от старости написанные от руки, каллиграфическим почерком, на незнакомом языке, страницы.        — Это «Истинные Стражи, их Двойники и Великое Потрясение Мира», написанная во времена Алеандры и Санджая, – пояснил король самиров, пролистнув пару страниц и передав книгу в мои руки. – Сохранилась лишь сама книга, написанная нашим чародеем, самиром Бунсиго, близким другом принца Санджая, – он немного помолчал, осматривая кабинет, в котором почему–то находились сейчас только мы. – И копия, точная, сделанная внуком Бунсиго, и обе книги находятся в моей личной библиотеке. Я только прошу позаботиться о сохранности этого трактата, он очень древний и может пострадать за время столь долгой поездки, но я, посоветовавшись с Владычицей Танрой, мудрейшей из людей, пришел к выводу, что вам, Император Арэн, сейчас этот труд принесет неизмеримо большую пользу, ведь он подробно повествует о Стражах, что некогда были переданы людям, в особенности будущему Кругу Тьмы, и о том, чего, вероятно, уже не помнили ваши почтенные предки. Перевести это произведение сможет, к примеру, герцог Фэрт, он прекрасно владеет древним самирским наречием, уверен, для него это не окажется непосильным.        – Это копия? – благодарно улыбнулся я, понимая всю ценность этого дара сейчас, когда подготовка к конфликту, пусть и скрытная пока, требовала своего, и война с Великим Роккандом становилась всё более весомой, неизбежной, близкой… Пиуэргурдран рассказывал нам о Стражах многое, нередко вопреки решениям Совета Полуночных, но так мы получали шанс видеть и знать больше, не подставляя при этом нашего бессмертного и неизменного покровителя, того единственного из науров, кого могли бы, без прикрас, считать своим хорошим, добрым и надёжным другом…        – Это книга, написанная собственной рукой величайшего из самиров, что вырастил как собственное дитя прекрасную Целительницу Эолайю, супругу волшебника Суджо, дочь Алеандры и Санджая и далёкую прародительницу Орина и второй его супруги, Алеандры, что дала рождение одной из величайших династий мира. Копию я оставлю во дворце, её дозволено видеть высокородным самирам и великим магам из числа людей, и пропажу заметят, вне всякого сомнения, в то время как оригинал сейчас доступен лишь мне и самым избранным из моих знакомых, и лишь я и Владычица Танра будем знать, что он перешёл в ваши руки, Император Арэн…        – Я понимаю, насколько важна эта книга, – я бережно обернул драгоценный подарок в бархатную ткань, и принялся завязывать тесьму, собственными руками, осторожно, ибо прекрасно осознавал всю ценность простой с виду книги. – Я благодарю Ваше Королевское Величество за бесценный подарок, Джэсамгу–шри, и обещаю, что Никтоварилианская Империя вовеки не забудет столь щедрого дара Саммир–Эа, столь своевременного сейчас, в период великих смут и потрясений мира.        — Это малое, что я могу сделать в борьбе с еретическими верованиями, происшедшими из Саммир–Эа прежних веков, и как чума затронувшими людские страны. – Джэсамгу слабо улыбнулся. – Мы боремся с этой сектой, этой чумой, как и вы, но, возможно, только Круг сейчас имеет мощь, чтобы выжечь надолго, крепко, эту заразу. Мне известно, что дочь короля Аланда, почтеннейшего человека, которого я знал, примкнула в борьбе к вам, и посему передаю в руки вашего союза эту бесценную книгу, которая по праву принадлежит ей, потомку великого Орина и Вечных Спутников Матери Барлы, чей прах обратился в Ключи к Стражам, а души во веки помогают Богине оберегать наш мир. – Почему–то на миг, из–за странной полуулыбки ли старца, или из–за блеска его глаз, почти почудилось, что подарок короля самиров и впрямь предназначен был совершенно не мне, и вкупе с неоднозначным даром Паэли–дати делался уже совершенно недвусмысленным намёком.        Однако тут же отрезал я всколыхнувшиеся было сомнения и опасения, был он передан мне или же, столь странным образом, той, кому, по мнению самира, принадлежал по праву, ценности этого трактата сие не умаляло нисколько, и более значимый и ценный дар было трудно даже представить в те безумные предвоенные годы, что всё больше вступали в тот период в свои права, и становились всё прозрачнее по мере натягивавшихся как тонкая тетива или струна арфы отношений Великого Рокканда и Никтоварильи, становившихся уже тогда, пятнадцать лет назад, когда предвестия Оринэйской Войны стали очевидными, полюсами будущего противостояния… Нет, не добра и зла, как сказали бы былины и легенды, во все века до зубовного скрежета одинаковые. И не света и тьмы, и даже не порядка и хаоса, и уж точно не жизни и смерти. Это было совсем другое противостояние, хотя и очень близкое ко всем, что перечислены выше – правды и лжи, сущего и лишённого существования, и в этой борьбе сталкивались Ничто, олицетворяемое самоназванным Алым Тигром и его приспешниками, и Нечто, которым были мы, те, кого уже несколько веков половина мира презрительно звала Кругом Тьмы и почитала злом. И даже знать не хотела, что мы уже много веков отдавали за войну с Алым Тигром свою цену…        И очень своевременным именно поэтому–то и оказался такой простой и нужный дар короля Джэсамгу, который предстояло со всеми возможными предосторожностями, окутанный многочисленными чарами самира и Танры, надёжно спрятанный в самой глубине моего личного багажа, отвезти домой, чтобы передать Бэнджамину. Самир был единственным из нас, не считая, разумеется, Пиу, кому действительно было бы по силам перевести древний, возрастом в несколько тысячелетий, трактат, написанный когда–то рукой очень близкого друга величайшего из героев легенд, о которых в Никтоварилье знал каждый самый маленький ребенок.        Принц Дариана Санджай, талантливый Покоритель Крови, виртуозный воитель, в совершенстве владевший и секирой, и мечом, и глефой… Однако куда больше любили в Круге Тьмы совсем другую историю, нежели бессчётные ратные подвиги, и то, что именно его войска расширяли и покоряли все новые уголки для королевства, и именно тогда начал завоевываться будущий Бэвэр. Уже брат Санджая стал первым в истории правителем большего Дариана, выросшего в полтора раза стараниями прежнего короля и его сына… Но века сохранили и любовно вновь и вновь передавали детям и юным девушкам и мужчинам совсем другую историю, любви пленённой тогда воистину «тёмными» обитателями будущего Круга Целительницы Алеандры, первой, чье имя сохранили Хроники, и того, кому прочили судьбу величайшего завоевателя, любви, во имя которой Санджай отринул прежнюю жизнь и стал одним из тех, кто до последнего вздоха боролся с врагом, многократно более сильным, чем смертные рати, будучи изгоем у собственного народа, подвергаясь преследованию со стороны отца. И в конечном итоге рука короля Дариана дотянулась до непокорного сына и супруги последнего, и те ценой своих жизней дали уйти другу, спасшему и вырастившему их новорожденную дочь…        И сейчас, когда книга откровений о Стражах попала в мои руки, дожидаться окончания свадебных церемоний, перемешанных с многочисленными встречами правителей и советников всевозможных стран, стало как никогда трудно – каждую новую ночь спалось всё тревожнее, и так и казалось, что принц Басскарда, или послы из Минаура догадаются, что же передал король Джэсамгу, и постараются выкрасть реликвию, прикасаться к которой было строго запрещено даже ближайшим слугам и верному Алкиру, капитану личной стражи, сопровождавшему меня во всех, даже самых небольших, поездках. Впрочем, получив приказ бдительнее охранять покои, чем меня, верный защитник, казалось, нисколько не удивился, и охрана гостевых комнат была увеличена в несколько раз, и всё же так и чудилось, что кто–то догадывался, какой подарок я получил, и кому–то это было очень не по душе… Но дни пролетали, свадебные торжества завершались, и всё оставалось тихим и мирным, и никто не выражал стремления покуситься на реликвию…        Мне довелось обсуждать торговые и дипломатические вопросы с Владычицей Танрой, с представителями Гильдии Чародеев, правившей Свободным Городом–государством Магов Минауром, с гостями из Агрора, Вагриса, Рантии и Сантании, с одним из принцев Кальры, прибывшим в Саммир–Эа с пятью жёнами из двадцати официальных супруг, с Каором Мунго, приехавшим на торжества от имени Сархара в обществе двух жён, старшего сына и невестки, довелось и обсудить нового посла Файэти в Никтоварилианской Империи, с королем Джэсамгу, и пересмотреть по его инициативе торговлю самирской сталью и лекарствами, которые закупались отсюда, в обмен на поставляемые нами зерновые, меха, оленьи шкуры и вяленое мясо, древесину северных Лесов, очень ценившуюся самирами в строительстве и корабельном деле…        Когда я получил совсем другое приглашение, неформальное и почти тайное, церемонии венчания были уже завершены, последние вечера пиров и танцев состоялись, Джэсамгу–шри и Паэли–дати уехали по самирской традиции на неделю куда–то в уединённое тихое место, с младшей дочерью короля и самыми приближёнными, и гости из других стран, особенно дальних, подобно Вагрису и Амашу, стали покидать столицу Волшебного Королевства один за другим. К отъезду готовился и мой кортеж, когда я, откликнувшись на приглашение принца Бэнэдикта, младшего сына короля Саммир–Эа, наслаждался тёплой водой знаменитых на весь мир бань Королевского Дома Файэти, что пахла лавандовыми и розовыми маслами…        Здесь были бассейны с горячей водой, глубокие, такие, что можно было от души поплавать, просторные с холодной, мастера массажа, работавшие в специальных тихих и сумрачных комнатах, залы отдыха с винами, фруктами и кальянами, и даже нечто вроде уединённых кабинетиков–библиотек… Полуобнажённые, в одних простых серых широких штанах работники бань помогали совершать омовение, если, разумеется, посетителям этого хотелось, приносили по требованию полотенца, мази, бальзамы и масла, добавляли жару в подземных печах, нагревавших воду, или убавляли его, и всё это проделывалось грациозно, незаметно, бесшумно и безмолвно. Я и в первый визит побывал в банях, с отцом, и уже тогда оценил тишину и покой этого места, по воле королевского отпрыска сейчас безлюдного, ибо единственными посетителями залов, отделанных белым, голубым и зелёным мрамором, с резными морскими змеями, украшавшими бассейны, бортики, перила балкончиков и лестниц, колонны и даже проёмы арок и дверей, были мы.        Бани делились на два почти одинаковых здания, разве что в отделке соседнего преобладали белый и розовый мрамор, предназначенных для мужчин и женщин – самиры довольно свободно относились к добрачным отношениям, допускали разводы и повторные браки, и всё же… Идеи ли ненасилия привели к этому, или некие моральные устои высшей по отношению к людям расы, но мужчины этого народа относились к женщинам с трепетом и благоговением – без нужды созерцать обнажённое тело дамы считалось недопустимым, как и девушку в мокрых, либо пикантно откровенных облачениях. Не говоря уже о том, что ударить женщину или применить к ней силу каким бы то ни было образом было для уважающего себя самира несмываемым пятном позора для чести, и, как и в странах, менее свободно рассматривавших вопросы плоти и близости, комплекс женских бань стоял отдельно от того, где сейчас находились мы.        Серые штаны для купания, разумеется, составляли сейчас единственные наши одежды, и я поначалу испытывал почти неловкость, рядом с юным, гибким и жилистым, подобно всем самирам, принцем, на самом деле являвшимся почти моим ровесником, но внешне Его Высочество мог сойти за моего младшего брата или даже сына – на вид Бэнэдикту никак нельзя было определить более лет двадцати. Ни единого шрама, гладкая, чистая кожа плеч и торса, и только слабый, едва различимый след ожога на спине, хотя ненаследный принц Саммир–Эа трудился в войсках своего королевства и начинал, волею отца, одним из десятников на рубежах Саммир–Эа, и сейчас занимал место в городском гарнизоне столицы, однако же – не возглавлял его. По мнению Джэсамгу, юный принц должен был проложить путь в жизни сам, руками и умом…        – Ваше Величество, – когда служители окончательно оставили нас наедине и заперли двойные двери в Горячие Залы, начал молодой самир, осмотревшись по сторонам. – Причина, побудившая меня обратиться к вам, достаточно проста, но от этого не менее важна и значима. Я понимаю, что вы могли быть удивлены приглашением, и польщён тем, что приняли его, но, к сожалению, везде есть свои… Уши и глаза, и здесь мне удалось обеспечить наибольшую секретность для нашей беседы.        – Разумеется, принц Бэнэдикт, я предполагал, что у вас были причины, побудившие действовать подобным образом, – кивнул я, наполняя бокал вином, игравшим бликами в хрустальном кувшине на подносе, принесённом расторопными и неэмоциональными слугами самирской правящей династии.        – Как вам известно, в нашей культуре не любят ходить кругами там, где нет повода для лести и недомолвок, и посему я буду говорить прямо, – Бэнэдикт уставился фиолетовыми, как у отца, глазами, и склонил темноволосую голову набок. – Я не назову имён, к сожалению, мне не удалось увидеть всё настолько отчетливо… Мы с моим почтенным отцом уже много лет боремся с еретической верой в так называемого Алого Тигра, он же именует себя Третьим, Истинным Творцом, и у нас есть определённые способы выявлять проникшихся Истинами, как они себя называют, среди самиров… Это некие ощущения. И я испытываю подобные, когда встречаюсь с вашими… С теми представителями Особого Отряда, что прибыли с вами. Разумеется, не могу утверждать, но мне представляется, что и среди тех, кому не выпала честь сопровождать вас, есть подобные… Лица. – Самир окончательно понизил голос и тяжело выдохнул. – Я убедительно прошу, сир, передать мои слова Гранд–Мастеру Фэрту либо Вице–Мастеру Карру, которые смогут выяснить больше, нежели я, едва ли имевший много возможностей пересечься с вашими подданными. Я понимаю, это выглядит как провокация, и вам нелегко поверить в правоту моих слов, и всё же убедительно прошу проявить каплю доверия.        – Разумеется, я передам это предупреждение Гранд–Мастеру, – начал я, стараясь, подобно собеседнику, сделать лицо недвижным и спокойным, и отложив до поры мысли о том, к чему и для чего велись подобные речи. – Но хотел бы услышать более подробно, если не возражаете, о ваших… впечатлениях…        — Это некоторые ощущения, не слишком приятные, и в данном случае достаточно смутные, чтобы предположить, что этот некто – поверьте, это лишь кто–то один, быть может, двое из тех, кто прибыл с вами, – предполагает возможность разоблачения и тщательно скрывается, либо же проникся не столь крепко и не так давно. Я не могу указать имена и даже примерно описать внешность, для этого нужно немало времени и более близкое общение. Если бы герцог или граф Карру присутствовали здесь лично, я не стал бы беспокоить вас, Ваше Императорское Величество, и сообщил о своих ощущениях им, но, к сожалению, не могу этого сделать. В собственных подозрениях я уверен, мы достаточно часто испытываем подобное, я и Джэсамгу–шри, – самир сделал вид, что поглощён своим вином и гроздью винограда, и замолчал, задумчиво рассматривая фрукты и сладости.       Я последовал его примеру, не спеша ни показывать недоверия, ни делать вид, что поверил каждому слову. Молчание становилось гнетущим, когда его снова нарушил принц Бэнэдикт, выдавив на лице некое подобие смутной и не слишком человеческой улыбки, и отставив опустевший кубок на мраморное возвышение бассейна.        – Вам может быть известно, что мой брат Бэндайго проникся некоторыми подобными воззрениями, – начал он неожиданно глухим голосом, – и мы с отцом не можем не узнать то, что чувствуем каждый раз, когда встречаемся с принцем Бэндайго.        – Мне известно, что Его Высочество питают слабость к мужчинам, – сорвалось с языка и я почти тут же пожалел о своих словах, заметив, какие тени легли на лицо принца, отведшего до этого прямой и ясный взгляд. – Простите, Ваше Высочество, если я задел ваши чувства…        – Грязное дело невозможно скрыть, – самир повёл плечами, скрытыми радужной, почему–то не спешившей осесть пеной. Да и вода не торопилась остывать… – Дайго, как мы зовём его в узком кругу, проникся такими мыслями с самой юности. Сейчас он практически живёт со своим нынешним фаворитом, более того, они не столь давно совершали деловую поездку в Рокканд и втайне там… – лицо собеседника скривилось настолько по–человечески, что напряжение и недоверие ненадолго даже пошатнулись. – Обвенчались…        – Вероятно, здесь, в королевстве, их брак не считается фактическим? – уточнил я, мрачно подумав о том, что, если разврат затронул бы и Саммир–Эа, это не сулило ровно ничего хорошего. Мужеложество в моей стране каралось казнью или заключением, в зависимости от того, как далеко зашло и какую форму имело, как и очень многие другие проявления неоправданного порока, прежде всего насилие, в особенности если жертва даже не достигла брачного возраста… Всё это же, я знал, было жёстко караемо и в Волшебном Королевстве – так, за доказанное насилие над ребёнком полагалось сожжение, однако за всю историю Саммир–Эа такого не произошло ни единого раза, история не сохранила и ни одного имени самира, надругавшегося бы над женщиной.        – У нас мужеложество – преступление, – принц изобразил на лице слабое подобие улыбки, – разумеется, мы не можем наказать брата, всё же он, пусть и заблудший, но родной нам, но и позволить открыто творить разврат не можем. Однако же… – Бэнэдикт выдохнул и наполнил кубок вином. – Ваше Величество, могу только уверить, что мы прекрасно узнаём эти ощущения, испытывая их часто, и мне горько сообщать, что среди ваших защитников есть те, кто прониклись ложным, но не могу не предупредить нашего верного союзника об опасностях.        – Разумеется, – кивнул я, не спеша принимать слова не то, что на веру, но даже и просто как нечто хотя бы относительно правдивое. Однако сказать Бэну об этих сплетнях имело смысл, – если это были попытки очернить в моих глазах Особый Отряд, другу бы надлежало узнать об этом, так или иначе, чтобы предугадать вероятные провокации. – Я могу лишь посочувствовать, к сожалению, вам, вашему отцу и вашему почтенному брату…        – К слову, Ваше Величество, принцесса Лайнэри заинтересованы в том, чтобы до вашего отъезда поужинать с вами, и просили передать приглашение, – имя принцессы кольнуло неприятной иглой, напоминая о той странице жизни, которую хотелось зачеркнуть и более никогда не вспоминать о женщине, подарившей только, впрочем, большего она и не могла дать, Тиония. Я знал, что принц Бэнэдикт был женат и у него рос маленький сын, что он относился к вопросам семьи и брака схоже со мной, и потому широко улыбнулся, стараясь изобразить тактичность и почтение в голосе.        – Я вынужден отклонить приглашение принцессы Лайнэри. Мы уезжаем завтра утром и необходимо завершить до отъезда некоторые важные дела. Передайте сестре моё почтение и сожаление об отказе, – Бэнэдикт понимающе усмехнулся, кивнув. И, уже когда я наконец выбрался из тёплой, расслаблявшей тело воды, всполошился.        – Ваше Величество, совершенно запамятовал. Мы с отцом слышали, что кронпринцесса Оринэи Алеандра, дочь почтеннейшего короля Аланда, сейчас находится в Дариане под вашим покровительством, – я воздержался от замечания, что они в этом были уверены, а Джэсамгу дал понять, что подарок был передан на самом деле Целительнице, а не мне. – Мы также слышали и о том, что у девушки есть некоторые проблемы с воспоминаниями, что некто провел глубокую работу над ними, размывая… Владычица Танра рассказала нам… И мы хотели бы предложить помощь…        – В этом нет нужды, – насколько удалось тактично отозвался я, и подозрения всколыхнулись с новой силой – зачем им нужна была Алеандра, для чего самирам понадобилось помогать девушке? Чего они хотели добиться тем самым? Этого я не знал, но и то, что мог предположить, заставляло насторожиться, напрячься и задуматься, стоило ли доверять такому предложению.        С одной стороны Джэсамгу и Бэнэдикт были ярыми противниками Алого Тигра, но с другой – их сын и брат проникся Истинами, да и в целом обвинения в адрес Особого Отряда звучали странно, каждый новый его работник проходил множество проверок и долгую стажировку, и даже сам Бэн не был исключением. Конечно, прецедент имел место однажды, но… Я всецело доверял Волчонку, заверившему, что он знал, что делал, помогая прикрыть этот прецедент и ручаясь за него, и мы и впрямь извлекли из этого немало пользы. Бэн лично беседовал с каждым новым членом столичного состава Отряда, или хотя бы поручал Карру, а с теми, кто был до его назначения на должность, вместе работал. И обвинения, озвученные Бэнэдиктом, скорее были направлены на обличение Волчонка в неверности или же Отряда в заговоре.        Самирский принц, более того, активно заинтересовался оринэйкой, и даже осведомился, стала ли она моей подданной – в точности как Карлон Каэрри, требовавший её выдачи, уж коли она приняла мою власть, и это не могло не заставить насторожиться. Я знал, что она была лакомым кусочком для противника, что то, что Карру удавалось шаг за шагом прояснять мысли и память девушки, было на руку нам, а не Внемлющим, и, пообещав передать предложение о помощи герцогине Оринэйской, вновь умолчал, что не имел ни малейшего намерения это на самом деле делать. Замыслы были совершенно противоположные – убраться поскорее из Файэти вместе с бесценной книгой и при случае сообщить Фэрту и Карру, что их попытались в моих глазах то ли опорочить, то ли подставить…