Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимых

      Своим глазам я сперва не поверила, и, сделав вид, что портрет Императора Сабдаха Десятого, обладателя странного имени, нелепого напудренного парика и панталон до колен, с кружевами и тесьмой, игравших роль штанов согласно моде тех лет, несколько столетий назад, когда он правил, меня крайне заинтересовал, украдкой обернулась. Это была она, благоухавшая, с украшенными живыми цветами распущенными локонами, в алом бархатном платье с открытой спиной и большим овальным вырезом на груди, вышитым жемчугом по краю, с перстнем мага на тонкой ухоженной кисти, длинными алыми ноготками, острыми, массой гримировки – пудра, помада, тени, и скучавшим взором.        Ее сопровождали маги из Совета, некоторые были знакомыми, и я вновь отвернулась, надеясь, что со спины меня, в простом атласном зелёном платье, с новой причёской – Ниэни вычитала что–то там в модном журнале и заплела нечто вроде ракушки, ссылаясь на то, что принцессе не подобает постоянно ходить с самой обычной косой, – Рара бы не узнала. И сейчас даже готова была порадоваться, что никакие разумные доводы на подругу не подействовали, и пришлось ждать с этими узлами на голове вечера.       Сообразив, что правителя, прославившегося тем, что сделал Империю больше, присоединив к ней южную провинцию Милэсайн, о чём сообщала золотистая металлическая табличка с изящной гравировкой, рассматривала уже подозрительно долго, я перешла к глиняной вазе, преподнесённой верными подданными в дар Императору Тионию Второму, очень для народного умения красивой, когда за спиной, разбивая надежды, послышалось тонкое, протяжное шипение.        – Какая неожиданная встреча, – я, помедлив и изобразив на лице скуку и презрение, хотя душа ушла куда–то в колени, обернулась.        – Рара, я так рада тебя видеть. Не знаю даже, больше отрадно, что тебя зачем–то сюда принесло, или что мои друзья тебя не убили. Хотя тебя там, кажется, уже не было, дорогая… Не знаю, меня больше заботили в тот момент иные вопросы.        – Оказалась в другой стране и решила, что теперь тебе ничто не грозит и можешь опускаться до уровня своих дружков из простолюдья? – усмехнулась Рара, понизив голос, и расшаркалась с кем–то из придворных дам, парой прогуливавшихся по зале, изредка помахивая веерами. Высокие причёски, пышные платья, белые от пудры щёки последних выглядели столь торжественно и величественно, словно они находились не в Зале диковин и искусств, а в Тронном на приёме у Императора. – Аля, ты всегда была довольно наивной девочкой, – прищурилась любовница Карлона, потирая изящные ручки. – Но, кажется, становишься всё глупее.        – Меня зовут Алеандра, – я мило улыбнулась в ответ, не отрывая взгляд от лица волшебницы, с тёмными глазами и густыми дугами бровей. – Не Аля, а Алеандра. Не помню, чтобы давала тебе право сокращать моё имя. Более того, кажется, ты забыла, что я, так уж сложилось, принцесса. И требую подобающего обращения.        – Ты всегда была гордячкой, – губы собеседницы тронула злая усмешка. – Ты целый год скиталась, вела ничтожную жизнь среди какой–то черни, и так и не поняла, что принцессой была в Оринэе. Оринэи больше нет.        – Ещё одна незадача. Оринэя есть, и, например, здесь никто не отрицает моего происхождения и титула, и ко мне отнеслись с большим уважением.        – Неужели? Знаешь ли, здесь быть может, но там, дома, не забывай, моё положение было выше. Я одна из ближайших соратниц, особо приближённая к государю и к наследнику престола. Ты же была всего лишь… Подопечной.        – Мне плевать, чья ты соратница, ты от этого благороднее не становишься. Даже если проводишь время в постели Карлона, хотя сильно сомневаюсь, что ты там единственная гостья. – Я догадалась по нервному движению пальцев, что опередила очередную колкость. – К слову, крайне интересно… Ты здесь одна или со своим любовником? – Рара прищурилась, куда–то всматриваясь, словно старалась найти что–то и никак не могла.        – Император Великого Рокканда Карлон Мудрый Каэрри, Помазанник Божественный и Покровитель Всех Верующих, почтил визитом сей чудный город и его великолепный дворец. Я сопровождаю Его Императорское Величество. А вот вас, принцесса Алеандра, коль вы настаиваете на подобном обращении, увидеть совершенно не ожидала.        – Что же удивительного в том, что принцесса одного королевства нашла приют в другом, если государства были долгие века связаны крепкими узами дружбы и союзничества? – уточнение явно не произвело на Рару хорошего впечатления и в глазах волшебницы вновь засияла откровенная неприязнь, а пальцы несколько судорожно сжались. – Если вам более нечего сообщить, Госпожа Рара, простите, я откланяюсь. К слову, – в голову пришла догадка, что именно она искала. – Не старайся, клеймо я вытравила, оно мне не шло. И запомни, что когда–нибудь, если представится шанс, я выжгу точно такое же на твоём лбу, и приложу все усилия, чтобы ты никогда ничем не смогла его вытравить.        – Ты уверена, что приказ отдала я? – в какое–то мгновение ненависть во взгляде сменилась страхом, и перстень на пальце засиял чуть сиреневатым отливом.        – Алкира в гарнизоне ещё не было. В те дни я мало что понимала и не могла делать никаких выводов. Но у меня было вдоволь времени, чтобы теперь всё вспомнить и обдумать. Алкир отдавал приказы о казни, может быть, о пытках. Но… До такого уровня из тех, кто мог быть причастен к этому, могла опуститься только ты. У тебя наверняка очень красивые ноги, дорогая, только береги их. Ходить… Даже при помощи лекарей довольно долго – очень больно. А тебе, очень постараюсь, лекари не помогут.        – А ты изменилась, – в шипящем голосе появилось что–то неясное и совершенно не свойственное чародейке. – Я тебя недооценивала, Аля, была уверена, что ты так и осталась тюфячкой с Целительскими идеями ненасилия. Не могу понять, откуда такая жестокость.        – Всё очень просто. Вы сами её породили, и за это, только за это, я признательна. Вы пробудили во мне совсем другие грани, Рара, только боюсь, они вам не понравятся. Передавай лучшие пожелания Его Императорскому Величеству, к сожалению, лично я с ним едва ли встречусь, знаешь ли, разные взгляды, разный уровень в обществе… – оставив несколько ошарашенную и раздражённую волшебницу, всеми силами стараясь не выдать того, что на самом деле мне стало очень страшно, я покинула залу, не обращая внимания ни на портреты, в изобилии украсившие стены, вперемешку с картинами, ни на платья старинной работы, некогда носимые супругами и дочерьми Императоров, ни на вазы, ковры, украшения… Внимание привлек уже у самого входа в залу только один портрет – весьма красивой леди, в современном летнем платье, с коварной улыбкой и таким же взглядом. Что–то в её чертах показалось знакомым, и я приостановилась, вглядываясь в ангельское личико, изящную причёску с косами, внушительные формы, неведомым художником запечатлённые во всей красе. В даме так и сквозили хитрость и лёгкая вульгарность.        «Благородная принцесса Лайнэри Абэра Фамэ, урождённая Сагду, супруга кронпринца Арэна Лихтэра Фамэ…»        Это гласила табличка под портретом, и какие–то даты – рождения, видимо, венчания… Даты интересовали мало, как и пара заумных жизнеописательных фраз, и я скорее всматривалась в портрет из любопытства – женщина оказалась матерью моего маленького ученика, и знакомыми показались глаза – как выяснилось, принц унаследовал эту черту внешности от матери. Лайнэри обладала удивительной красотой, выраженно женственной фигурой, одета была с большим вкусом, хотя и непомерно на мой взгляд броско, и рядом с ней принцесса королевства Оринэя Алеандра выглядела не просто непримечательно, но сущей дурнушкой – с крупными верхними зубами, маленьким носом, почему–то жутко бледной кожей, выделявшейся даже на фоне светлокожих дарианцев. Да и дамскими прелестями похвастать я не могла.        – Что ж, пожалуй, могу понять выбор Его Императорского Величества, – вырвалось негромкое и чинная дама в розовом платье с жемчугом и кружевами, сопровождаемая тремя служанками, супруга кого–то из генералов, оглянулась с лёгким недовольством, а среди прогуливавшихся по залу вновь мелькнула фигурка Рары, и я продолжила путь уже до собственных комнат, только оказавшись в которых перевела дух. Ниэни не было дома – я утром отправила девушку в Четвёртое Кольцо за покупками, Дорр же отбыл на пару дней в пригородные леса поохотиться, по случаю тёплых месяцев, и я наслаждалась покоем и тишиной. Бэя, успевшая подрасти и превратившаяся в котёнка–подростка, длинная и нескладная, забралась на колени, громко заурчав, когда пальцы по старой привычке принялись почёсывать питомца за ушами. Мягкая гладкая шерсть успокаивала – с моего знакомства с Дорром прошло немало времени, и я привыкла в минуты потрясений или размышлений трепать холку и чесать тигра за ушами…        Волнение улеглось, и ему на смену пришли вопросы несколько более здравые и насущные – что Карлон мог делать в Дариане – если Рара сказала правду и прибыла именно в составе его свиты. Не верить оснований не было, поскольку она возглавляла в некотором смысле магическую полицию Великого Рокканда – Первую группу Совета Магов, и, помимо того, входила в состав стражи–свиты Императора в целом ряде мероприятий – крупные приёмы и церемонии, наиболее важные и острые встречи, поездки за пределами Империи. Рара могла с равной вероятностью сопровождать Алкира – буде государь Карлон дал бы подобный приказ, но кого–либо другого – едва ли. Если она прибыла с Алкиром – какой смысл был сообщать, что с Карлоном, учитывая, что мне вообще, по сути, было всё равно, с кем. Волнующим был совсем другой момент – зачем этот некто прибыл в Тёмную Империю, не было ли это связано со мной, каким–то образом, или с Оринэей, и даже если нет – не выдали ли бы меня, после сообщения Рары о нашей встрече? А она непременно бы рассказала об этом Карлону, сомневаться не приходилось.       Дожидаясь возвращения Найэндэри, я тщательно вспоминала аудиенцию Полуночных, условия Нерушимого Соглашения, решив, что подруге о возможных опасностях знать не стоило, пока я сама не убедилась в их наличии. По условиям Нерушимого Соглашения Никтоварилья обязалась предоставить убежище ровно до тех пор, пока я сама не согласилась бы его покинуть, либо необходимость в таковом исчезла бы. Вкупе с заверениями Пиуэргурдрана и поведением Императора Арэна, это успокаивало, и всё же лёгкая дымка, тень опасений, возникала. Появление Ниэни в сопровождении пары слуг–юношей, которые несли большие коробки с покупками, и, откланявшись и оставив ношу, удалились, отвлекло от раздумий, и только уже к ночи, когда Ни спала, я приняла решение последить за ситуацией и пообщаться на её счёт с Фэртами. Бэнджамин и Элиа успели стать для меня хорошими знакомыми, возможно даже, Элиа и подругой, я часто выбиралась в город именно с ними, была нередким гостем в их покоях или принимала у себя, всё больше общаясь с Эль... Я успела сблизиться с принцессой Илардой и выстроить достаточно хорошие отношения с Императрицей Карсой, но осведомляться у них, не собирались ли вернуть меня обратно Карлону, не стоило, и встретиться с братом и сестрой Фэрт выглядело куда более разумным выходом.        Однако сперва довелось иметь совершенно иную беседу. Я любезно приняла приглашение леди Мэжрэ и её супруга посетить с ними скачки, после которых Вилайр оставил нас, сославшись на большую занятость, а вот дама предложила наведаться куда–нибудь и откушать десерт.        Общество Куафи доставляло всё меньшее удовольствие и с каждым новым откровением подозрения становились сильнее. Впервые предположения, что местная знакомая могла не лгать, по меньшей мере, отчасти, потерпели ощутимый крах после истории с Вилайром Буркадэ, ныне пребывавшим где–то в застенках Особого Отряда и категорически отрицавшим, что он помышлял надругаться надо мной…        Пришлось нанести не один визит в кабинеты, отданные ведомству – низкие по меркам дворца помещения с толстыми решётками высоких, под самым потолком, окон, дверями, обшитыми листовым железом немалой толщины, и голым камнем стен, единственным украшением которого служили чёрные, в форме длинноногих пауков, светильники. Был и ещё один, полностью подземный, этаж, отданный в распоряжение Отряда – вход туда преграждал пост в виде небольшого стола чёрной древесины, железной решётки с внушительными засовами и самиров, круглосуточно нёсших стражу у тёмной, уходившей в более глубокие подвалы дворца, лестницы. Там, как я поняла, и находились камеры, вероятно, и пыточные комнаты – однажды, во время визита к Его Благородию, Вице–Мастеру Карру Сэрхэ Карру, который вёл дело лично, по поручению государя, довелось краем обострённого нуждой слуха различить отдалённый крик боли, впрочем, тут же заглохший. Что находилось там, внизу, на самом деле, оставалось тайной – туда имели допуск только Императорская Династия и представители Особого Отряда.        Из всего, что рассказывала тогда мнимая подруга, подтвердилось разве что то, что была обнаружена убитой некая светская дама, очень известная в высоком обществе, о которой ходили самые разные толки – от того, что девушка была недавней фавориткой Императора до того, что связалась леди с каким–то сомнительным мужчиной, из «ночного Дариана», как свет Империи именовал бандитов, и он–то её в порыве ревности и отправил в мир лучший. Проверить слухи о Фамэ возможности не было, но принцесса заявленного интереса к женщинам не выказала, да и, будучи поневоле приближённой к династии, я не замечала со стороны Императора неуважительного отношения – казалось даже, что он несколько сторонился дамского общества и допускал его исключительно по долгу титула.        Слухи же, что Гранд–Мастер Фэрт – редкостный любитель женщин, основания под собой, несомненно, имели – наличия романов с дамами он не скрывал. Да и миловидный, галантный, прекрасно образованный, с широкими познаниями в самых разных сферах, самир пользовался у придворных дам и девушек неоднозначным отношением – смесью заинтересованности и настороженности. И моё появление в его близком окружении незамеченным не осталось – всё чаще доходили до ушей толки то о нашем романе, то о моей как–то подозрительно тёплой дружбе с самирами, то о том, что на самом–то деле роман был, но с Карру, часто составлявшим нам компанию, будучи близким другом герцога и герцогини. Вот только эти слухи не выставляли, не выходя за рамки морали Империи, к которой я начинала привыкать, Фэрта в сколь–нибудь невыгодном свете, зато помогали Куафи показывать в нём себя…        – Ваше Высочество, позвольте, – радушно улыбался владелец «Благородного Единорога», почтенный сударь Халнир Бэрку, в неизменно белой рубахе, с шейным платком и карманными часами, осанистый и приветливый, принимая у меня плащик и помогая присесть на мягкий, удобный стул. – Очаровательная дама, простите, не имею честь быть с вами знаком, – он помог Мэжрэ, учтиво поклонившись. – Прошу.        – Я Куафи Мэжрэ, супруга Вилайра Мэжрэ, – подобное обращение мнимой подруге льстило, и она вся расцвела. – Принцесса рекомендовали посетить ваше заведение.        – Принцесса Алеандра наш частый и почётный гость, – Бэрку уже успел исчезнуть и появиться с подносом, на котором красовались кувшин воды и чашки. – Она была моим самым первым посетителем и с того дня пользуется уважением и благодарностью нашего скромного заведения. Принцесса Алеандра, вам как обычно? Быть может…        – Всё, что обычно, – подтвердила я. – Если, разумеется, у вас нет любопытных новшеств.        – Мы добавили к нашим десертам шоколадный торт «Ракверим», если вы пожелаете, я расскажу подробнее…        – Не стоит, мне прекрасно известно, откуда он произошёл и как готовится. На торжествах нашей семьи этот торт был неизменным. Король Аланд очень любил его… – в глазах мужчины полыхнула какая–то странная искорка и мгновенно угасла. – В таком случае, хочу заменить безе на кусочек шоколадного торта, и подайте к кофе молоко.        – Я доверяю вкусам Её Высочества, посему принесите то же самое, – влезла Куафи, когда Халнир обернулся к ней.        – Опасаюсь, для вас сладостей будет слишком много, – заметила я. – Вы говорили, что придерживаетесь скромности в десертах.        – Я могу один раз оступиться, ради благородного хозяина, – поведала спутница и Бэрку удалился, вновь поклонившись, выполнять заказ. – Алеандра, я бы хотела поговорить с тобой, знаешь, произошло кое–что интересное, – примерно такими словами начиналось каждое новое выступление, и я мысленно вздохнула, не питая большого желания выслушивать очередные сплетни, но на сей раз ошиблась – речь коснулась не слухов и кривотолков. – Во дворец прибыли с визитом гости из Великого Рокканда, Император Карлон и его свита. Мой супруг встречался с одной из них, волшебницей, которая возглавляет чародейскую стражу, Госпожой Куми, и она проявила крайне пристальный интерес к тебе, сказала, что вы с ней встречались…        – И что же? – я в подражание Куафи понизила голос и тревожно заозиралась.        – Есть основания полагать, что Император Карлон поднял или поднимет вопрос о твоей выдаче. Он уже встречался с государем, с глазу на глаз, и их беседа продолжалась много часов, начавшись до полудня и завершившись только глубоким вечером, и о чём они говорили так долго – неизвестно.        – Рара видела меня… То есть Куми, мы были знакомы… – изображая ужас, округлила глаза я. – Она сообщила Императору, и он наверняка потребовал меня выдать, ведь обвинения такие серьезные… Не знаю лишь, как поведет себя государь… – нас прервало появление Халнира и его работника с подносами, на которых теперь были кофейник, молочница, сахарница и щипцы, и множество сладостей… Шоколадный торт, медовые булочки, творожные лепешки, жидкий шоколад… При виде принесённого Куафи, которая старательно берегла стройную фигуру, судорожно сглотнула, явно сожалея о решении подражать.        – Я думала вот как, – подождав, покуда нас вновь оставили наедине, спутница огляделась и чуть наклонилась. – Тебе следует присутствовать во время встречи государей, которая состоится через несколько дней – они будут подписывать соглашения и огласят итоги переговоров, и ты сможешь, вероятно, понять, есть ли основания опасаться. Не на приёме же вас задержат.        – Да, разумеется. Но всё же посоветую Ниэни быть готовой к тому, что нам придётся оставить чудесный дворец в спешке, – кивнула я, словно бы своим мыслям, украдкой наблюдая за немного вытянувшимся лицом Куафи, едва ли ожидавшей подобной реакции. – Я отчего–то не подумала о таких опасностях, спасибо, – прижав руку к сердцу, с возможнейшей искренностью добавила. – Ты заставила сейчас всерьёз задуматься.        – Я лишь хотела предупредить столь прекрасную и приятную даму о том, что ей, возможно, угрожает опасность, – Куафи умолкла, завидев Халнира, который подал горячие полотенца и самолично переменил посуду и поменял немного опустевший кофейник на новый, полный горячего напитка, и торопливо увела разговор к скачкам и грядущим светским событиям, впрочем, не забыв на прощание, уже почти у дворцовых ворот, напомнить, что мне следовало быть крайне осторожной.        При всей неприязни к шайке поклонников Алого Тигра, которых на самом деле не стоило недооценивать, и шайкой я звала их скорее по привычке и чтобы хоть как–то отделаться от липкого страха, было кое–что, заставлявшее мысленно даже поблагодарить – за достаточно короткое время пришлось научиться изображать удивительно правдоподобные эмоции – страх, презрение, ужас, радость, – которые никак не отражали истинных мыслей. Пришлось усвоить и другой навык, с помощью пушистого друга из народа варов – скрывать мысли с помощью магии, что я и делала в присутствии Куафи и её мужа с момента зарождения самых первых подозрений. И что разительно отличало даму от Бэнджамина и Карру, в присутствии которых, да и других самиров, я не пыталась заслоняться – не была уверена, что они не сумели бы пробиться через подобную защиту, и что это не вызвало бы у них подозрений, более того, по мере знакомства доверие крепло, как и у Дорра, и, сделав вид, что замешкалась с ключом, я дождалась, пока Куафи скрылась в своих комнатах, и направилась в длинный, через первый этаж, путь к покоям герцогского семейства Фэрт, припомнив, что у Элиа был выходной…        Хозяйка комнат оказалась дома, встретила с уже привычным радушием, но, услышав, с чем я заглянула на чай, застыла спиной ко мне, с тяжёлым подносом в руках, и медленно обернулась. Лицо чарванки вытянулось, и глаза расширились ещё больше обычных, придавая облику странный вид. Тёплая фарфоровая чашка с травяным чаем грела ладони, аромат благовоний, откуда–то из Сархара, заставлял расслабиться, и на деле я сосредоточилась не без труда.        – Мэжрэ… Они точно дождутся ребят из Первой Сотни, – тихонько пробормотала она, неторопливо отставив поднос и опускаясь на циновку. Шёлк домашних одежд тихо зашуршал в такт плавным движениям. – Да, я знаю, такое требование действительно имело место быть, но уверена, что Император подобное соглашение не сочтёт возможным.        – Я понимаю. Но решила, что будет лучше, если Гранд–Мастер Фэрт и Вице–Мастер Карру будут осведомлены, что меня предупредили о подобном. Это вполне может оказаться провокацией, и, не будь я человеком, придающим значение словам крайне узкого круга, она могла бы сработать.        – Я сообщу брату, – кивнула Элиа, задумчиво проводя кончиком левого мизинца по краю своей чашки. – Право, чета почтенных Вилайров несколько превышает рамки… К слову, я хотела бы кое–что передать Дорру, герцогиня, если пожелаете, можете забрать сегодня. Либо я пришлю слугу вечером. – Она кивнула на небольшой мешок у стены, подле кадки с каким–то круглым с большими белыми бутонами цветком с широкими листьями. – Варсэ–тангу не столь давно сетовали, что испытывают трудности с чисткой зубов… В Саммир–Эа это используют сторожевые волки и драконы, нечто вроде смолы, уверена, варсэ–тангу оценит скромный презент, и в таком случае герцог Фэрт выпишет ещё немного.        – Очень любезно с твоей стороны, – искренне улыбнулась я. – От имени себя и своих друзей сердечно благодарю. Но мы ведь… помнится… решили…        – Меня сегодня упрекнули в некоторой фамильярности, а воля старшего в семье у самиров непререкаема. Я исполняю её.        – Бэнджамин упрекнул тебя в фамильярности? – я с трудом могла представить их ссорившимися – более тёплых, душевных отношений между членами одной семьи никогда не встречала – казалось, они понимали друг друга вовсе без слов, одними взглядами, и общение было пронизано большим взаимным уважением, даже подшучивания, которыми брат и сестра частенько обменивались. Будучи абсолютно разными по характеру, да и привычкам, герцог и герцогиня Фэрт, тем не менее, являли редкий образчик дружбы, чем–то напоминавший мою связь с Дорром… Пару раз казалось, что, не знай я, кто они, сочла бы супружеской парой... И уж точно никогда бы не поверила, что они могли разругаться.       – У самиров за неё почитается даже «излишняя приветливость» с теми, кого знаешь плохо. А я иногда больше похожу в этом на людей, – девушка, обведя комнату взглядом, пожала плечами. – Ал, здесь очень много щитов, кропотливой работы, ты можешь говорить всё, что нужно. Сама понимаешь, разговоры в этой гостиной подчас… Не должны выходить за её пределы, – напомнила подруга. Возможно, считала я, говорить прямо всё же не следовало, к тому же, не имея доказательств собственных подозрений в адрес Куафи и её супруга, но намёки могли быть весьма и весьма прозрачными. И это было одной из главных причин, почему я предпочитала вести подобные беседы либо у Фэртов, либо у Карру, что уделял не меньше внимания тому, чтобы некоторые вещи не уплывали к тем, к кому не следовало.       И сейчас, сделав глубокий вдох, я набралась решимости и принялась неторопливо и обстоятельно излагать Эль суть подозрений, уверяясь, подсмотрев понемногу реакции чарванки, что угрозы для нас действительно не несло ни появление здесь Карлона, ни то, что Рара видела меня лично. И чем больше я убеждалась в этом, тем сильнее крепла уверенность, что и перед самой первой аудиенцией казус с подобающим платьем и прочим произошёл совершенно неспроста, и Куафи не из искренней симпатии так стремилась набиться в подруги.       Однако несомненно было и то, что поставила эту пьесу не она – если играть она и умела блестяще, то едва ли обладала достаточными умом, хитростью и проницательностью, чтобы нащупывать, что могло бы (и не так давно наверняка бы и сработало) повергнуть меня в шок или напугать. Да и… Я ведь далеко не обдуманно и убеждённо удрала пару лет назад из Гвенто–Рокканда с дорожным мешком, совершенно не представляя ни куда именно, ни каких бы то ни было дальнейших действий… Тогда я просто–напросто испугалась, и не придумала ничего лучше. И только дальнейшая череда событий, что закрутилась со встречи с Дианой Картер, слов Алкира и моего весьма спонтанного и несколько абсурдного, поначалу, побега, сложила хоть какую–то картину происходящего, событий в Оринэе в моём детстве, и хоть сколько–то обдуманные планы и дальнейшие действия.       Сбегала я, попросту испугавшись, и то, как Рокканд не сумел перехватить меня в первые месяцы, до сих пор оставалось загадкой – я довольно долго была в прямой досягаемости, в Оринэе, всего с парой друзей, и едва ли представляла столь уж серьёзную опасность или трудности. Но проблема была в том, что я не рассказывала всего этого Куафи, и вообще весьма не любила и старалась не поднимать вопрос своего путешествия, за исключением тех, кто о нём и так уже знал не меньше, если не больше, моего. Точнее, рассказывала разве что о каких–то традициях, моде, мелких походных случаях, может быть, обитателях или зверях в тех странах, где успела побывать.       Но даже если бы отбросить то, что за эти пару лет я сильно изменилась, и опираться на сам побег из Гвенто–Рокканда, быть может даже более поздний, но не менее порывистый и плохо обдуманный из Минаура… Куафи не знала подробностей первого, и едва ли вообще могла бы знать о втором. И, как бы старательно не трудилась мнимая доброжелательница – она лишь разыграла в этом плане одну из важных ролей. Что поднимало очень существенный, серьёзный вопрос, на который я тоже намекнула Эль, впрочем, по лицу чарванки было заметно, что он возникал и без моего «весомого мнения». Кто именно стоял за действиями Куафи, сочинял план, и управлял всей этой историей. Карлон или же кто–то другой, о ком я пока не подозревала.                            ***              Низкое здание с плоской крышей, ярко–красное, выделявшееся на фоне соседних более светлых, с круглыми окнами и странной отделкой на фронтоне, в форме чего–то вроде морских змей, приветливо окатило, с самой двери, тишиной, прохладой и диковинными запахами. Круглые столики, полумрак и светильники в форме кувшинок, парившие над головой, разливая мягкий рассеянный свет, чисто убранные полы, и немногочисленные гости в нарядных многослойных одеждах. Дамы демонстрировали сложные причёски, мужчины были при оружии – явно парадном, и даже официанты в скромных, светло–серых ливреях и платьях, смутно знакомого кроя, источали благородство и важность. От многолюдных кофеен, открытых днём, ресторан самирской кухни «Джэсамгусано шри», как гласила надпись на вывеске на наанаке, отличался весьма сильно. Нам достался столик в углу, в тени, на троих, с соусницей, пока пустой, и корзиночкой с сухим хлебом. Едва я заняла кресло, нервно поправив платье, как под носом уже возникло горячее полотенце для рук, а на столе – красивый, исписанный от руки удивительно изящным почерком лист бумаги, чуть розоватой, изукрашенной узорами цветных чернил… Из любопытства взглянув на строки, я на какое–то мгновение растерялась, увидев вместо привычных букв или хотя бы рун странные, переплетённые символы.        Но прежде, чем успела ужаснуться, сообразила, что под каждой строчкой красовались небольшие надписи на наанаке, точнее, знакомыми буквами, сообщавшие какие–то неведомые слова, которые я сочла названиями блюд. Мой спутник пробежался глазами по листу и чуть заметно улыбнулся.        – Я понимаю, что это вызывает у тебя затруднения, посему, если не возражаешь, сделаю заказ сам.        — Это самирский? – уточнила я, и получила в ответ лёгкий кивок, всколыхнувший тонкий длинный хвост. – Красиво звучит… А что такое «Дэжамгусано шри»?        – «Король Джэсамгусано». Один из наиболее известных правителей Саммир–Эа, как раз застал появление людей в Бартиандре и долго и успешно внедрял новые связи в общество самиров. В мемуарах так и писал, «люди мне понравились, они показались забавными». Не дословно, конечно, это изучали на втором году обучения.        – Тогда… Я доверяю вашему вкусу, герцог, только прошу заказать десерт и… вот это блюдо, – я покосилась на строку с заинтересовавшим названием. – Бугада.        – Хочу предупредить, что блюдо весьма необычное…        – Самирская кухня необычна, я знаю, – я плотнее закуталась в шаль, осматриваясь. Хотя было лето, но к вечеру оказалось довольно прохладно, а я ещё и несколько нервничала. Как быстро стало ясно, работали здесь только самиры и за столиками взгляд вылавливал тоже их, может быть, чарванов. Когда пришло осознание, что я тут была единственным человеком, прокралось лёгкое неудобство и я попыталась изобразить такое же постное лицо, как у Бэнни, с лёгким прищуром наблюдавшего за моими ужимками. – Тебе смешно?        – Более чем, и, если бы ты видела себя глазами самира, тебе бы было ещё смешнее. Здесь уже все давно заметили, что ты человек, не бойся, это никого не смущает. Но бугада даже в нашей кухне блюдо необычное, хотя по–своему вкусное. Я бы не стал…        – Тогда я точно хочу его, – огрызнулась я, чтобы позлить невозмутимого спутника, порядком обидевшись на смех над моими стараниями выглядеть как самир. – И десерт.        – Я ответственности не несу, – наклонившись ко мне, шепнул Бэнджамин, и подозвал моментально возникшую рядом девушку с широкими фиолетовыми глазами и волосами оттенка макового цветка, мелодично и быстро что–то обсуждая. Из самирского я знала разве что пару слов, и не пыталась понять, о чём они говорили, и терпеливо дождалась, когда работница удалилась, чтобы перейти на привычный, но немного забывавшийся со временем жизни в Империи и общения на наанаке фаргар.        – Элиа передала верно, и больше я Куафи не видела. Но уже это внушило большие опасения.        – Мы обязательно сие учтём, – кивнул Бэнджамин, в карете успевший справиться, правильно ли он понял сестру и не было ли у меня новых наблюдений. – Тебя ведь уже заметили в дружбе с нами, но продолжают провоцировать… Настроить против нас почти не пытаются. Что–то здесь не так…        – Либо Куафи недалёкого ума и кто–то таким образом, прикрываясь ей, просто пытается доиграть провалившуюся партию до конца, либо же они готовят что–то другое, но хотят занять мои мысли ей.        – Наблюдение верное, и я склоняюсь ко второму варианту, – кивнул самир, пока самирка подавала вино в большой бутыли, соусы и сладкое варенье, рыбные рулетики с водорослями, лапшу с морскими гадами и сладкие булочки. Всё это подавалось на больших подносах с крышками, и когда открыли очередное блюдо, я сглотнула от отвращения – глазам предстали кусочки овощей, виноградины, капустные листья, зелень, и ещё какие–то ягоды, по которым полз очень большой, упитанный червь, медленно, неторопливо, пожирая овощи. — Это именно то, что ты заказала мне назло, – елейно поведал Фэрт, когда удалось перестать морщиться, а девушка ушла к другому столику. – Но я объясню, как это есть, – уже без иронии добавил он.        – Я оставлю на потом, – я занялась рулетиками, стараясь не смотреть на соседнее блюдо, и кивнула собеседнику. – За всем этим, я понимаю, стоит не она, и мне страшно – сейчас это просто слова, но они не могут не понимать, что постановка никудышная и уже провалилась. Но тогда что они готовят, пока она доигрывает?..        – Кто бы ни стоял, концы он прячет виртуозно, что подтверждает мне его существование, – глава Особого Отряда больше интересовался, казалось, лапшой, которую обильно под мои округлившиеся глаза полил вареньем вместо соуса, нежели разговором. – А что готовят… Уверяю, мы приложим все усилия, чтобы с твоей головы ни волоска не упало, хотя пока действия даже почти безобидны… Но все вместе они складывают крайне неприятную картину.       – Всё вместе? Платье и столь навязчивая дружба со сплетнями?       – Не только, – многозначительно выгнулся уголок тонкого рта, намекая, что под общей картиной подразумевалась не только лишь одна Куафи, но мне никто, конечно, ничего бы не рассказывал. По меньшей мере – не сейчас.       – Я мало с кем здесь общаюсь, почти никому не рассказываю даже о жизни в Рокканде… Тот, кто её направляет, должно быть, исходит из того, что так или иначе известно… Но, на что они рассчитывали? Я испугаюсь и что… Убегу?       – Или начнёшь действовать необдуманно, совершать ошибки, откажешься от союза… А может быть, будешь искать новых покровителей и друзей, и, конечно же, они найдутся. В конце концов, твоё глупое поведение могло бы заставить нас усомниться в тебе и союзнических отношениях. Хотя, я полагаю, им очень не нравится твоя дружба со мной… А я – лицо, приближённое к Императору. И для тебя, если поверить, что тебя собираются выдать, едва ли не более опасное. Впрочем, реши ты бежать – тоже.       – Он плохо знает меня, и скорее это рассчитано на Алеандру года три назад. Может быть, в начале скитаний… Но, судя по всему, он представляет примерно само это начало, может и какие–то другие события того года…       – А вот тут ты, я опасаюсь, близка к истине, – за весьма расслабленным видом наслаждавшегося вином и лапшой самира очень серьёзно блеснули тёмные глаза, показывая, что это моё замечание совпадало с какими–то его собственными выводами. – Однако, как и советовала тебе твоя «подружка», думаю, тебе стоит побывать послезавтра на встрече глав Рокканда и Никтоварильи – прямо в зале, как ты понимаешь, они предпринять ничего не могут, но ты сможешь взглянуть на наших гостей лично, что прекрасный шанс это сделать, и точно находиться в безопасности – там будет и очень людно, слишком много свидетелей, и много стражи – включая меня и Карру. У вас занятия утром, теория, и у тебя будет прилично времени, чтобы подготовиться к подобному выходу. К тому же, ты последуешь совету Куафи, – многозначительно добавил он.       – Как ты только всё помнишь, – беззлобно проворчала я, когда тёплая рука накрыла мою кисть. – Он ведь правда меня не выдаст?..       – Ты хорошо себя чувствуешь? Кто может тебя выдать? Вернее, был один вариант, обменять тебя на ещё более необходимое, то есть Зелёную Страну, но он неприемлем для нашего гостя.       – То есть он просил меня… Отдать обратно? – сглотнула я, невольно вцепившись в тонкую кисть, и судорожно сдерживая слёзы. – Мне страшно… – внезапно сорвалось с губ.       – Поверь, это не только не в твоих, но и не в наших интересах, – заметили в ответ, слегка нахмурившись.       – Я знаю, на что они способны, и не могу представить, на что пойдут ради того, чтобы избавиться от меня. Я – это союз. Живой. Она пыталась отговорить, чтобы я не доверяла Императору, но я понимаю, что он не только серьёзный человек, союзник, у нас общее дело, но он и весьма благороден, и, думаю, держит данное им слово. И… – взять себя в руки немного удалось, но пришлось сделать паузу и пару раз медленно глубоко вдохнуть и выдохнуть. – Если они пока и не поняли, что союз Уже заключён, и я здесь не просто получила убежище, то скоро поймут. И тогда меня уже не будут пытаться отговаривать.       – И ты полагаешь, что мы на службе спим? – уточнил Бэнджамин, чуть крепче сжав мою руку, прежде чем отпустить. – Все это понимают, мы обязались предоставить тебе убежище и защиту. Твоё прибытие к нам, возможно, даст шанс остановить то, что происходит, и раз уж ты наконец здесь – туда ты не вернёшься. Не раньше, чем это станет возможным.       – Я даже не знаю, сколько придётся здесь ждать, но эта неизвестность выматывает. Я не могу просто сидеть и делать вид, что то, что я живу в Дариане – нормально. Я могла бы принести больше пользы, оказавшись вовлечена… – скорее, впрочем, это было чем–то вроде сварливого ворчания, хотя и впрямь оставаться в стороне от непосредственно меня и Оринэю затрагивавших дел становилось всё труднее.       – Полуночные решили, что пока так надёжнее, как видишь, ты даже так остаёшься для кого–то из сектантов лакомой мишенью, и возможности действовать у него есть, и их пределы нам пока не до конца ясны. Но я лично убедительно прошу не паниковать – никто не собирается тебя выдавать и нам определённо не хочется, чтобы они смогли причинить тебе серьёзный вред.       – Почему–то я очень хочу тебе верить, – слабо улыбнулась я, пригубив вино и пытаясь скрыть румянец от волнения. – Но я сочла, что тебе стоит узнать, что меня довольно недвусмысленно пытаются напугать. И, думаю, я побываю на встрече «великих правителей». – Отнести к таковым Карлона всерьёз, разумеется, было никак нельзя, даже если не считать великими тех, кто сотворил откровенные подвиги, и легкая ирония в тоне заставила спутника усмехнуться, одобрительно, уголком рта.       Бэнджамин, отложив приборы и опустевшую тарелку из–под лапши, поклонился, заметил, что вынужден отлучиться на минутку и вскоре вернётся, и скрылся среди столиков в полумраке заведения. А еще спустя с десяток секунд возникло ощущение множества пристальных изучавших взглядов на каменных лицах, и, делая вид, что не замечала этого, я перевела взгляд обратно на наш столик. И, чтобы отвлечься от легкой неловкости от такого внимания, решила заняться трапезой, хотя оставалась из заказанного мной только та самая неведомая Бугада.       Червь всё так же методично пожирал листы и ягоды, не делая попыток покинуть блюдо, и я, скривившись мысленно и щедро ругая самирскую кухню про себя, взялась за нож и вилку. Когда сделала первый надрез, задаваясь вопросом, вкусно ли это, и насколько безопасно для здоровья поедать живого червя, показалось, что ближайший ко мне самир, на вид мужчина лет сорока, в красивом алом кафтане с золотой тесьмой, нахмурился, но лицо его не поменяло выражение и я уверенно продолжила своё дело…        Вкус чем–то напоминал плохо прожаренное мясо, которое пару раз пришлось отведать в шайке Фэрна – разве что мягкое, в отличие от дичи, но в целом оказался довольно–таки терпимым, а слизь, вытекавшая из разрезанного туловища, и вовсе вкусной, чуть сладковатой, но довольно–таки терпкой, и даже мелькнула мысль, что выглядело всё пострашнее, чем оказалось. Я успела съесть почти половину червяка, когда всё та же работница возникла у столика в компании мужчины в чёрном кафтане с зелёными вставками на полах. Глаза обоих округлились совершенно неподобающе самирам и в воздухе наперебой зазвенели два возмущённых, очевидно – по меньшей мере, мне так подумалось, голоса, что–то вещавших на совершенно незнакомом языке, мелодично и сердито. Девушка, сорвавшись, принялась указывать на нож и мой обед, гневно сверкая глазами и заметно побледнев. Я хотела было ответить, что не очень их понимала, и попросить говорить на наанаке, но к горлу подкатила, резко, тошнота, позывы которой удалось удержать с трудом, и перед глазами поплыли чёрные круги, перемежавшиеся мутно–красноватой пеленой… Сквозь пелену стал виден смутно знакомый силуэт, затараторивший что–то на самирском же, и со стула потянули, поддерживая, две крепких руки.       Горло горело, то и дело сокращаясь в спазмах, силы куда–то стремительно улетучились, в ушах звенело, за сердитыми самирскими голосами, и я поневоле крепко обняла за шею того, кто тащил меня среди столиков по ступенькам и куда–то по темным вечерним улочкам. Свежий прохладный воздух вдохнул новые силы, ощущались какие–то слабые чары, смутно, и к моменту, когда меня усадили в одном из малых парков, среди улочек центральных Колец Дариана, на резную скамью у разгонявшего темноту масляного фонаря, тошнота немного отступила, уступая место слабому головокружению и страшной растерянности.        – Алеандра, – жёстко произнес над ухом знакомый голос, и на плечо легла тяжёлая рука. – Объясни мне, зачем ты это сделала?        – Сделала что? Я начала есть эту… Бугаду… Вкус даже казался нормальным…        – Я же говорил, что покажу, как это нужно есть. Бугада – это слизь и покрытые ей кусочки овощей, а не сам червь. Он вообще не съедобен, и во дворце я пришлю к тебе лекаря. Ты отравилась, не смертельно конечно, но крайне неприятно. – Самир поджал губы, что у него было признаком страшного раздражения, и сел рядом. – Ты понимаешь, насколько опасно бездумно поглощать незнакомую пищу?!        – А что сказали работники ресторана? – выдавила я, несчастными глазами рассматривая друга. – Они казались сердитыми.        – Ну если уж они человеку показались сердитыми, ты представь, каковы они были по самирским меркам, – вздохнул Бэнджамин. – Они высказали в твой адрес много нелестного и требовали возместить убытки. Один такой червь стоит пять тысяч золотых червонцев, это как роккандский золотой гарлот. Их вывели в Саммир–Эа, и разводят таких червячков всего несколько ферм на нашей исторической родине. Так что с тебя потребовали семь тысяч червонцев.        — Это сколько же моих жалований, – тьма скрыла то, насколько мне стало и стыдно, и дурно, и я попыталась не выдать эмоций, но Бэнджамин мягко приобнял за плечи и заглянул в глаза.        – Ладно, прости, нелепая шутка. Чек будет на моё имя, и я всё оплачу, в конце концов, это и моя вина тоже. Я объяснил, что ты просто не знала особенностей кухни, думаю, тебя простят. Как ты? Идти сможешь?        – Не уверена, – тошнота вновь подкатила, Бэн крякнул, помогая подняться и тяжело опереться на мускулистую руку, вторая же рука мужчины бережно обвила мою талию.        – Если голова закружится, скажи, понесу на руках, как в старых романтических легендах, – улыбнулся он самыми уголками губ, и мои против воли растянулись в ответной улыбке. Шутка в этой ситуации придала сил даже на то, чтобы сделать добрые полсотни уверенных шагов… А вот потом силы вновь отказали, и я бы упала, если бы не подхватившие руки, тёплые, невесомо коснувшиеся. До кареты меня и впрямь донесли, как и потом, уже во дворце, по широким коридорам, лестнице и вновь коридорам. Встреченные дамы, в вечерних туалетах, сплетничавшие и прогуливавшиеся, возбуждённо переговаривались. И, несомненно, такое событие не могло остаться незамеченным, и на свет явно родилась новая сплетня о наших с самиром нежных отношениях. Мужчины, впрочем, отнеслись более скептично, негромко фыркая и отворачиваясь для виду, но тоже бросая взгляды вслед. Отпустили меня уже в гостиной, на поруки сонной Ниэни, страшно переполошившейся, когда самир рассказал о случившемся в ресторане и о том, что в ближайшее время теперь лучше было там не появляться, прежде чем оставить нас наедине…        Впрочем, порошки, которыми заботливо поила сестрёнка, до самого появления заспанного лекаря, подействовали, вкупе со стараниями оного, только глубокой ночью, когда рвота уже угрожала стать кровавой и я с трудом добиралась от уборной до кресла. Ниэни, уверившись, что мне стало лучше, отпустила мужчину и улеглась, прикрывшись тонким пледом, на диване, оставив незадачливую принцессу с чашкой несладкого чая в руках и страшной слабостью во всём теле размышлять о словах самира. Он понял, что я хотела передать через Элиа, уловил намёки, и уверял, что нам ничего не грозило. Побывать на подписании соглашений я решилась – хотелось увидеть Карлона лично, почему–то, более того – убедиться своими глазами, что страхи были лишены почвы и на самом деле нечего было опасаться…        Мелькнула и совсем иная мысль – вспомнились ощущения от прикосновений крепких, сильных рук, удивительно нежных и тёплых. Даже в одном только взгляде жуковых глаз было что–то, что успокаивало, даже вот вечером. Была удивительная лёгкость общения, когда ушла первая скованность и ослабло взаимное недоверие. Нашлось множество общих интересов… И наши отношения всё сильнее начинали напоминать, по мере более близкого знакомства, другие, с Алкиром, наконец–то оставленные в прошлом.        Бэнджамин был удивительно доброжелательным ко мне и моим друзьям, при всей строгой, жёсткой циничности, откликался на все просьбы о помощи, ни отказал ни разу, в чём бы то ни было, становясь за удивительно короткое время добрым другом, как некогда, за пару недель, сделался Дорр. Вот только в вара я не была влюблена, а в Алкира – тогда, когда мы были вместе, когда ещё не было предательства, я не знала о том, что подписан страшный приговор – да. И чем сильнее напоминала эта уютная дружба те прошлые отношения, то короткое, оказавшееся одной большой ложью счастье, тем страннее казался, в противовес этим мыслям о влюблённости, тот полуслучайный, нелепый поцелуй. Собственно, неплохо показавший, что здесь была именно дружба. Возможно… И с Алкиром тоже…        С этой мыслью переплетались иные, пришедшие в голову среди прочих размышлений о визите Карлона, стараниях Куафи и здешних друзьях и знакомцах. Эти, другие, были о всегда чуть прищуренных глазах, более светлых, нежели у самира, проницательных и глубоких, об искажённом следами когтей харра лице, о прикосновениях тёплой руки, с одним–единственным кольцом с гербом династии Фамэ, редких, что довелось ощущать лишь несколько раз. О совсем другой, нежели едва заметное движение губ самира, улыбке. Скупой, часто задумчиво–отрешённой, что я видела редко, но почему–то именно она, каждый раз, когда появлялась на тонких губах, запоминалась.        Дорр до сих пор подшучивал над тем, что именно ошибки правителя Никтоварильи так меня задевали неспроста, и всякий раз я неизменно огрызалась, обещая обрушить на вара страшные кары, но время шло, оставляя и оттачивая воспоминания о мимолётных минутах неделового общения, о том странном коротком разговоре после встречи с Полуночными, когда я говорила, глядя на превосходившего меня во всех отношениях мужчину, не самые лестные вещи, и он не только не разгневался, но и ему понравились те полные скрытого негодования реплики. Оставались воспоминания об ужине по пути обратно в Дариан, о визите государя на наш с маленьким принцем урок, о встрече после нападения главы Совета Вилайров, когда мужчина, увидев моё состояние, велел оставить нас наедине, подал стакан воды, прислал потом лекаря… И он ведь хотел коснуться в тот день щеки, что я осознала уже позднее, но остановился. Не став, и понимание этого тоже пришло, пугать и смущать ещё сильнее, и видя состояние, в котором я находилась.        Коснулся он позже, спустя время, в резиденции принцессы Иларды, в тот вечер, после ужина и танцев, когда выплыли вдруг пробуждаемые Карру воспоминания, странные, обрывочные, детские, с трудом ещё складывавшиеся в цельную картину. И тесно сплетавшиеся с теми скудными и туманными образами, что оставались в моей голове, казалось, вечность назад к побегу из Гвенто–Рокканда. И с яркими эпизодами, которые, как становилось ясно теперь, после многого пережитого, внушили члены Братства Внемлющих.        Между нами, рассеиваясь в хлопотах дней и иных заботах, мелькало немало общего, но шанс побеседовать не о делах, просто поговорить, на время отбросив титулы, выпадал редко. И всё же даже столь поверхностное знакомство с каждым новым событием и днём раскрывало моего покровителя и союзника как человека благородного, серьёзного, хладнокровного и взвешенного. Этой взвешенности подчас не хватало мне, слишком прямолинейной и порой слишком порывистой. И даже некоторая неуклюжесть в общении в быту, вне рамок и тонкостей политики и светского этикета, придавала ему что–то живое, даже житейское, простое и настоящее. Что–то искреннее, особенно ярко проявившее себя на праздновании Проводов Зимы. Многие ли правители стали бы пить медовуху с обычными сельскими мужиками, вот так просто, по–народному, без шума, лоска и ощетинивших оружие стражников? Разве что один из тех, даже не королей, а в целом дворян, кого довелось увидеть. Фэрн был, как и брат, не в счёт, первый с юных лет оказался среди разбойников и повстанцев, а второй был по характеру воякой, грубоватым и прямым. И всё сильнее напоминал государь Никтоварильи пропавшего безвестно последнего правителя королевства Оринэя Аланда Девятого, каким отец помнился из детства.        И вновь возникла в голове недавняя поездка за город в имение принцессы Иларды, прибытие туда же Императора и небольшой «праздничный вечер», устроенный его сестрой. Воспоминания всколыхнулись, нестройные, рваные, обрывочные, когда он танцевал с Элиа, и нельзя было сказать, чтобы я ревновала, и тем более – что имела для этого поводы и основания. Но странное смутное ощущение возникло ещё в тот момент, когда широкая мужская ладонь сжала аккуратную ладошку девушки, потянув ту в середину зала. Виделось смутно, как этот же крупный, тогда, много лет назад, казавшийся огромным мужчина аккуратно держал меня за руки, подальше от центральной части бального зала, изображая довольно неуклюжее подобие танца… И как маленькая детская ножка в расшитой туфельке пару раз наступила на ногу «тёмного принца»…        Воспоминания продолжались, сплетаясь с ложными образами, чужим внушением и смутными обрывками тех, что оставались, и когда Дорр принимал решение, и когда все разошлись отдыхать. И когда я выбралась в сад, подышать воздухом и подумать… И скорее ощутила, чем услышала или увидела, присутствие Императора.        И наутро сама испугалась той неожиданной откровенности, той близости, на которой мы непроизвольно, неосознанно оказались, когда почти слышно было биение чужого сердца в широкой груди, почти наяву ощущалось тепло тела сквозь одежды. И казалось, хотя кругом были и стража, и слуги, что в том ночном парке были только мы. И даже сильнее смущали позднее, утром, воспоминания о касавшейся лица тёплой, шершавой руке. Прикосновение было нежным, аккуратным, почти невинным, и совсем не таким, как у Вилайра Буркадэ, или того же Алкира. И пугало скорее отнюдь не оно, а возникшее в те мгновения ощущение – желание, чтобы оно не прерывалось, чтобы очертили чужие пальцы скулы дальше, скользнули по волосам, по плечу… Желание это вечером было смутным, где–то глубоко внутри, и осознала я его лишь наутро. И, испугавшись собственных ощущений и того, как близко вдруг подпустила мужчину, которого знала бесконечно давно, будучи совсем ребёнком, и помнила даже не до конца, того, как открыла ему личное, чем даже с Ниэни, подругой, не готова была делиться, не придумала ничего лучше, чем снова отстраниться и обозначить деловые границы. И он… Принял это решение. Что отнюдь не добавило настроя только на общее дело, вновь показав его с лучшей стороны… Но, так или иначе, мы оставались прежде всего союзниками, впрочем, в деловом соратничестве сомнения стремительно исчезали и их почти уже не оставалось.        От последствий неосторожного ужина я оправлялась почти до аудиенции, заглушая головокружение настойками трав, когда проводила занятия, но к пресловутому открытому подписанию бумаг пришла в себя уже достаточно для того, чтобы отправиться на приём, тщательно нарядившись, для чего пришлось в помощь Ниэни вызвать одну из служанок дворца, и девушки долго и придирчиво меня одевали и красили. Ни, обидевшись на предложение вызвать цирюльника, настояла, что справится сама, и в конечном итоге пришлось отдать должное мастерству подруги – причёска, украшенная множеством тяжёлых шпилек и лент, оказалась относительно несложной, но элегантной – волосы, сзади собранные узлом, были спереди, у щёк, подвиты в изящные кокетливые локоны.        – Принцесса Алеандра, вы сегодня восхитительны, – осклабился Вилайр Мэжрэ, едва завидев меня, и низко поклонился. Его супруга, в бордового оттенка платье, из которого, так и казалось, вот–вот собиралась вывалиться высокая грудь, улыбнулась. – Моё почтение.        – Смею надеяться, что мой облик подобает случаю, – отозвалась я, тут же отворачиваясь от них и принимаясь расшаркиваться с другими дамами и кавалерами. Голоса звучали возбуждённые, весёлые, кто–то строил предположения, каковы же соглашения двух правителей, кто–то обменивался новостями или сыпал комплиментами, пытаясь очаровать даму. Я, разыскав среди толпы собравшихся по такому поводу дворян Элиа, необычайно нарядную, кокетничавшую с парой членов Имперского Совета, решила держаться подле подруги. Смешки не затихали и тогда, когда всегда немногословный и серьёзный герцог Ладар Сайрау, Первый Советник молодого Императора, правая рука правителя и, как шепнула в откровенном разговоре принцесса Иларда, регент маленького кронпринца, занял уже привычное место по правую руку от пустого пока трона. Чуть в стороне за ним на почтительном расстоянии выстроились писари и несколько самиров–стражников, единственных в зале обладателей не тяжёлых, пышно изукрашенных и совершенно не пригодных к настоящему бою мечей и кинжалов, но боевого, острого как самая смерть, оружия: клинков и звёздочек, которые они, как продемонстрировал пару раз Карру, умели метать с головокружительными быстротой, ловкостью и точностью. Ещё более страшным их оружием, и даже сейчас на затянутых в чёрное с серебром мужчин косились с откровенной опаской, была магия.        Церемониймейстер продолжал объявлять прибывших, но я в его слова не вслушивалась, осматривая набитый людьми Тронный Зал, слуг, пробиравшихся вдоль стен, понемногу пустевшее сердце залы, высокий трон, к которому вели несколько широких, чистых до зеркального блеска ступеней из белого мрамора, покрытых роскошными коврами…        Шепотки затихли, когда уже по левую руку от трона, немного позади, возник, бесшумно и незаметно, жилистый мужчина с длинными, собранными в тугой тонкий хвост, волосами. Чёрные глаза самира скользили по собравшимся, заглушая все пересуды, шутки и домыслы. С появлением у трона Бэнджамина заметно прибавилось рассыпавшихся по толпе представителей Особого Отряда во главе с мелькнувшим напротив Карру Сэрхэ Карру. И вскоре воцарилась почти полная тишина, перемежаемая совсем тихими репликами, осекавшимися под тяжёлыми пристальными взорами самиров. Добившись эффекта, Бэнджамин, а меня куда больше интересовали он и Сайрау, нежели соседи, что–то тихо скомандовал тут же откланявшемуся слуге, скрывшемуся в тени за троном. Музыканты, неприметно настраивавшие дотоле инструменты в затенённом углу, заиграли нечто вроде марша или гимна Империи, этого я пока не знала, и усатый крепенький распорядитель торжеств провозгласил появление самого помазанника Барлы, просвещённого самодержца и могущественного властителя Великой Никтоварилианской Империи…        И последний появился – бросились в глаза чёрное с серебром: мундир, рубашка с воротником–стойкой, высоким, изукрашенным серебристой вышивкой у самого края, узкие штаны, уходившие в высокие сапоги до колена… Даже эполеты и перевязь, серебристые, с тончайшей вышивкой, бахромой и имперской символикой, выглядели дорого, изящно, но без наигранного лоска. Бледное лицо было, судя по поблёкшим шрамам, слегка загримировано. Однако гримировка эта в глаза не бросалась.        Ни собственного положения, ни своего и Империи величия Арэн Второй, в отличие от государя Рокканда, не выставлял напоказ. Впрочем, он в этом и не нуждался, – и положение, и сила сквозили в выверенных размеренных жестах, в чётком, чеканном шаге, в том, с каким уважением и без подобострастия на него смотрели шагавшие позади слуги или помощники, во всей высокой, статной фигуре, в довольно скромной для правителя – украшением служили лишь перевязь да пуговицы с вышивкой у ворота и по краю рукава, и даже манжет не было, – одежде, подчёркивавшей крепкое натренированное тело. В мнимом великолепии, лоске и наигранном пафосе Император Никтоварильи не нуждался.        Тёмные глаза человека, медленно, чинно воссевшего на трон, уложив руки на подлокотники, скользили по собравшимся, не пропуская никого из толпы – ни обнаружившуюся справа подле трона Иларду, в обществе пары придворных дам, ни Мэжрэ, ни Элиа… Взгляд прошелся по обеим сторонам зала, ни на ком не задерживаясь долее, чем на миг, и в какое–то мгновение пересекся с моим, и тонкие губы тронула слабая, едва уловимая тень улыбки, тут же растворившаяся в каменно–холодном выражении лица. Стихли даже остатки разговоров и пальцы, сжавшие веер, поневоле дрогнули – явственно вспомнилось, как я, совсем маленькая, вот так же стояла, с Сарданом и позднее с отцом Фэрна, и наблюдала за троном, отцом, мамой… Этот же трон ждал меня, да только не дождался.        Появление Императора Арэна сопровождалось маршем и самирами, подавлявшими последние неположенные протоколом шушуканья, и глубокими поклонами и реверансами господ и дам соответственно. Незаметным его нельзя было бы назвать, но и фальшиво–торжественным тоже. Появление Карлона отличалось от него как канк от булыжника – фанфары, даром что никто не возопил прославлявшие его гимны, многочисленная разряженная свита, так и источавшая лоск и блеск, и полное разложение всякой морали – об этом можно было говорить уже только просто взглянув на одежды, обтянувшие и оголившие всё, что только позволили условия в Тёмной Империи. А следом за свитой, которую возглавляла Рара в узком, открытом чёрном платье, появился и тот, ради кого здесь находилась я, прослушавшая короткое вступительное обращение. Поскольку, опустив глаза, чтобы не создать впечатления, что рассматривала молодого властителя, лишь наслаждалась низкими, холодными нотками сильного голоса, украдкой продолжая изучать взглядом силуэт на троне, совсем близко – довелось–таки оказаться в первой десятке, и сейчас неизмеримо далеко.        Карлон шагал в сопровождении помощника, медленно, тяжело опираясь на крепкую трость с резным набалдашником, в длинном алом плаще, сейчас распахнутом, подол которого ложился на до блеска натертые полы, в вышитых золотом туфлях… Весь камзол, как и рубаха, да и плащ, был расшит золотой нитью и самоцветами, руки украшали в изобилии перстни с драгоценными камнями, преимущественно рубинами, на шее красовались три массивных цепи с рубинами же. Как немощный старец с длинными распущенными волосами и белым от пудры лицом носил с такой удивительной лёгкостью на себе столь тяжёлое облачение, и так–то шагая с вящим трудом, оставалось, разумеется, таинственной загадкой.        Как оказалось, церемония была краткой и исключительно формальной – два правителя уже обсудили все вопросы, по которым были приняты решения, и сейчас только оглашали итоги. О союзнических отношениях учёных мужей двух стран, о продлении и изменениях торговых соглашений…        Карлон, опуская взгляд и потирая руки, сложенные на набалдашнике трости, едва заметными жестами, хриплым, подчёркнуто–усталым голосом пожилого человека приносил соболезнования из–за ситуации с драконами. Элиа коротенько описала, склонившись к самому уху, что на западе Нерушимую пересекли драконы, попалили приграничные территории и убили жителей Империи, и именно нота протеста, которую отправил в Гвенто–Рокканд государь Арэн Второй Фамэ, привела сюда Карлона Мудрого. И сейчас Великий Рокканд приносил, в лице Карлона и скорбно потупившихся представителей его свиты и стражи, самые искренние извинения, каялся в проступках и оплошности – дескать, драконы своевольничать изволили, а роккандские войска не остановили вовремя, не предупредили страшные последствия, и теперь просвещённая молодая Империя, светоч религии, новая, только лишь набирающая силу, коя берет пример со «старшей сестры», служащей для всех иных стран людских ориентиром, возместит все убытки и выплатит…        Разглагольствования продолжались долго и я потеряла к ним интерес, изучая взглядом Рару, чуть прищурившуюся, во все глаза рассматривавшую начальника Особого Собственного Его Императорского Величества Отряда, взгляд которого ненавязчиво и пристально скользил по всем собравшимся, и всё же время от времени замирал именно на Куми и её ближайших помощниках. Обострившееся восприятие уловило тонкие нити чар, направленных на чтение мыслей и сокрытие своих, бескомпромиссно обрываемые вновь и вновь умелым чародеем–самиром, и причина раздражения Рары, которое я вдруг увидела с необыкновенной чёткостью и яркостью, стала ясна. Впрочем, и к волшебнице понемногу охладела и внимание привлёк ссутулившийся сильнее Карлон, который уже успел вместе с молодым правителем Тёмной Империи, оставившим трон и окружённым стражей, прошествовать к красивому, чёрного дерева, пюпитру, принесённому нарядными слугами, и бумагам, подготовленным на царственные подписи. Сейчас, когда они стояли рядом, различие между двумя властителями бросалось в глаза даже ярче – гниль и напускной лоск Карлона и простое, по меркам высокого света, но уверенное, истинное величие Императора Арэна.        Первым подписывал бумаги Карлон, задумчивый, недружелюбный, всеми силами пытавшийся изобразить совершенно иные эмоции. И только сейчас, глядя на его лицо, сосредоточенное на документах, я вдруг осознала вещь, показавшуюся довольно странной и кольнувшую неприятно и тонко – Алого Тигра не ощущала в нём, хотя точно знала, что он предался ложному Творцу. Даже в Раре, если старательно прислушаться к ощущениям, тончайшая, тщательно затираемая ниточка чужеродной сущности проявлялась, а вот в том, кого я мнила едва ли не главным в еретическом Ордене человеком, не чувствовалось даже искры того, что жадно выискивали ощущения и что силился увидеть чародейский взор.        Внимание вновь вернулось к реальности, когда острое перо оказалось в изящной золотой чернильнице, только держала его уже иная рука – большая, на одном из пальцев красовался тёмный ободок кольца. Подпись Фамэ, династии, сохранявшей место на престоле одной из крупнейших стран мира уже долгое время, порядка трех тысячелетий. Карлон, ожидая, когда его спутник подпишет все бумаги и соглашения, взялся рассматривать собравшихся, начиная от трона. Оценивавший взор скользнул на принцессу Иларду, и уголки губ тронула усмешка, вот только я, отыскав глазами девушку, облачённую в синее платье, с глубоким, но пристойным вырезом, в высокие перчатки и с кокетливой прической, ничего, что вызвало бы столь двусмысленную ухмылку, не увидела. И вздрогнула, когда из–под тяжёлых век, и я явственно осознавала, что именно на меня, устремились два серых, сейчас полыхнувших тёмным пламенем, глаза. Недавние задумчивость и скорбь улетучились, без следа, оставляя только суровое, уверенное в себе, и чем–то очень довольное настроение. Я отступила на пару шагов, неосознанно, пытаясь скрыться за спинами двух кавалеров в дорогих камзолах, чувствуя, что былой покровитель не отрывал от меня взгляда. В голове зазвучал уже знакомый басовитый рык, довольный, но слов было не разобрать. И всё же рука сама по себе крепче впилась в веер, и в горле образовался комок – чем был так доволен лидер Внемлющих? О чём он и правитель Тёмной Империи так долго беседовали за закрытыми дверями? На самом ли деле было нечего бояться?        Все эти вопросы нарастали и нарастали в голове, стуча в висках, раздирая болью, красной пеленой застилая зал перед глазами, перед которыми расплывалась широкая, внушительная фигура в чёрном. Слова, слова, слова… Слова, которые сейчас произносили Карлон, герцог Сайрау, советники Каэрри и непосредственно нынешний благодетель, путались с тем, что говорил Алый Тигр, мешая разобрать хоть что–то…        – Герцогиня, с вами всё в порядке? – чей–то низкий, ласковый голос над ухом ворвался в сознание, одновременно с опустившейся на плечо рукой. Первым, что я увидела, были красивые, подобные солнышку глаза самира, заботливо заглядывавшего в лицо. – Миледи Алеандра, мне показалось, что вам дурно, и как истинный мужчина, для которого дело чести – оказать помощь прелестной даме, я не мог пройти мимо. – Карру всегда отличался обезоруживавшей добротой и скромностью, и я с трудом представляла, как он мог оказаться в Особом Отряде – совершенно не похожий на сурового, харизматичного и жёсткого Бэнджамина. Граф скорее напоминал Фаху, полузабытую дочь Каора Мунго, или моего ученика, нежели сильного и уверенного в себе Боевого Мага. Впрочем, в деле я никогда его не видела. Вот и сейчас облачённый в форму самир подхватил меня под руку, изобразив подобие улыбки и понизив голос, дабы не мешать заозиравшимся на нас с недовольством господам, заслонившим происходившее в центре зала.        – Нет, Вице–Мастер Карру, всё в порядке. Здесь душно, – отозвалась я, потирая руки и выдавливая улыбку. – Немного закружилась голова, отвыкла бывать на подобных мероприятиях. Ничего более серьёзного.        – Что ж, в таком случае, смею надеяться, вам уже лучше, – ужас, охвативший всё существо, исчез, как и голос страшного врага, но вот мысли, почему Карлон внезапно оказался таким счастливым, уйти не спешили и подозрения остались.        – Да, намного. Но я крайне признательна за проявленное участие, – улыбнулась, отводя взгляд, в полном соответствии с правилами общения дамы и кавалера в высоком обществе, и предвкушая сплетни среди присматривавшихся к нам леди – как же, всего пару дней назад носил на руках герцог Фэрт, а теперь я на светском приеме, да столь важном, пока Гранд–Мастер был занят прямыми обязанностями, кокетничала с его помощником.        – Прекрасно, – поклонился, едва уловимо, граф Карру. – Как видите, мы с вами пропустили самый важный момент нынешней встречи. – Я попыталась рассмотреть за плечами господ, что происходило в середине залы, и осознала, что правители только что пожали друг другу руки. Заиграл тот же марш, что и в самом начале, слуги унесли бумаги и принадлежности для письма… Первыми покидали Тронный зал роккандцы, и Карлон на прощание вновь удостоил взглядом и оскалился, но осёкся, увидев рядом как–то незаметно возникших троих представителей Особого Отряда. За роккандской стороной удалились Император и его ближайшие подручные, и едва они исчезли за роскошными резными дверями, поднялся шум и переговоры, возбуждённые, заинтересованные – кто–то обсуждал прозвучавшие известия, кто–то больше уделил внимания диковинным гостям издалека, кому–то приглянулись сопровождавшие важного гостя стражники и советники… Меня же куда сильнее беспокоило, почему так улыбался Карлон.        – Ал, можно минуточку поговорить? – послышался приветливый голос Элиа. – Что с тобой?        – Ничего.        – Как же это ничего? – вздохнула чарванка. – Я видела, что ты побледнела и провалилась куда–то в свои мысли. Это я Карру пригласила, – призналась она. – Ну, то есть позвала. Ты что–то увидела?        – Он… ну… сам он… Очень чем–то доволен, – мы тем временем отбились от разбредавшихся группок и пробирались к дверям, выводившим в дворцовый парк. Подруга обмахивалась веером, поправляя на ходу изящную причёску с жемчужными нитями – мне стало казаться странным, что незамужняя Элиа не позволяла себе распущенных волос даже дома – а визиты к Фэртам стали уже очень частыми для подобных выводов. Я же свой веер сложила и просто оставила висеть на запястье, понимая, что дрожь в руках выдала бы всем вокруг волнение. – Ну и я ощутила… кое–что…        – Ага, – протянула подруга. – Именно когда на тебя посмотрел и заулыбался… Я не знаю, конечно, в деталях, но знаю… Нашего повелителя, да будь Ильдаран светел на его пути, достаточно долго и милостью Диады весьма близко. Он никогда не стал бы нарушать ваши соглашения и так предавать того, кто ему доверился. Более того, неоднозначность поступков наших гостей уже давно известна.        – Я понимаю, – чем дальше мы оказывались от роккандской делегации, тем сильнее прояснялось в голове и отчётливее становилось понятно, что это была очередная попытка обмануть. Не слишком старательно и не слишком удачно, но по мере размышлений я сделала вывод, что «неудачно» здесь скорее вышло не из–за моего великого ума или чего–то такого, а из–за своевременного вмешательства Карру. Оставалось только последить за ситуацией, и если бы, подумалось, оказалось так, и предполагалось – никто не собирался нас отдавать роккандцам, то сомнений бы уже не оставалось – Куафи человек Карлона и меня пытались настроить против союзника. Я не поддалась и ждать, и нельзя сказать, чтобы воспринималось это осознание бестрепетно, следовало чего угодно…              ***               Меня действительно не выдали, спустя пару дней после открытой встречи роккандцы тронулись в обратный путь – за торжественным отъездом карет, решив, что близко встречаться с Карлоном и Рарой более желания не было, я наблюдала издалека. Однако время шло, опасность не нарастала, позволив убедиться, что подозрения были верны – тем паче что и Мэжрэ, ранее старательно навязывавшие своё общество, стали сторониться, благо совершенно не хотелось с ними общаться и слушать очередные порции лжи и гадостей. Провокация, на что бы она ни была направлена, не сработала совсем, и теперь, немного погодя, могло произойти что угодно – более тонкие провокации, покушение, прямые угрозы со стороны Красного Тигра…        Пользуясь тем, что теперь уже прочно воцарились уютные дни позднего лета, я перенесла многие из наших занятий с маленьким кронпринцем за пределы дворца, в парк и Императорский Зверинец, населённый как маленькими зверушками вроде зайцев, белок и каких–то южных мышей, название которых мало заботило, так и всевозможными ящерицами, змеями, жаворонками… Изюминкой зверинца Его Императорского Величества была подаренная правителю около двух лет назад тигрица из Сархара – привезённая, как сообщили слуги, совсем небольшим котёнком, не старше полугода. Взирать на последнюю желания не испытали ни я, ни Ниэни, вместе со мной успевшая изучить многие помещения дворца и числившаяся среди помощников, а не служанок, долгими стараниями и с помощью Фэртов и Карру. От Дорра же мы подобные нелицеприятные сведения предпочли скрыть, понимая, что из уважения к его народу и слуги, отличавшиеся большой любовью поболтать, ничего бы не сказали –как он мог отреагировать, им не было известно, а вар вполне однозначно выказывал, что он сперва тигр, а потом уже разумная сродни человеку личность… К зверинцу пушистый защитник интересом не воспылал – обитатели последнего вызвали бы у него скорее голод и охотничьи желания, нежели радость от общения…        Зато на занятиях, которые мы проводили в крытых беседках близ уютных дорожек или устраиваясь прямо на траве, где–нибудь в спокойном уголке парка, вар присутствовал крайне охотно, понемногу приучая к своему обществу и юного принца, и активно вступал в разговор, если понимал, о чём мы беседовали – а на таких занятиях чаще всего я обучала Тиония понимать растительный мир и общаться с духами и животными.        Полдень давно миновал, тени удлинились, но до сумерек было далеко, когда мы расположились на чисто выметенных каменных ступенях–ярусах небольшого подобия то ли площадки для игр, то ли древнего открытого театра из тех, что строили люди четыре тысячи лет назад. Дорр устроился двумя рядами ниже, деловито умываясь, и я, отправив Ниэни за книгами, улыбнулась юному наследнику никтоварилианского трона, скрестившему ноги на манер сархарских жрецов и магов.        – Амари, вы обещали рассказать о волшебнике Пуро, который первым научился общаться с духами–покровителями мест, в ту эпоху, когда они часто ссорились с людьми… – прозвенел детский голосок, в котором так и сквозило предвкушение интересной истории.        – Я помню, но сперва у нас будет небольшая тренировка соприкосновения с даром, – мягко напомнила я, оглянувшись на изредка прохаживавшуюся по тропинкам стражу. Нам всегда предпочитали не мешать, и всё же никогда не скрывали, что за нами присматривали и мы были не одни. Это же говорил и дар, не показывавший беспокойства и скорее просто оповещавший о присутствии рядом других людей с оружием – по старой, во время похода впитавшейся в кровь недоброй и полезной привычке. – Затем мы обсудим несколько задач из книг, которые принесёт леди Тангу, и в конце урока я расскажу о Пуро. А прежде, чем ты попробуешь медитировать, у меня есть вопрос…        – Да? – наивный и добрый взгляд ученика почему–то был способен растопить даже самое дурное настроение и располагал к нему, и с каждым днем я всё сильнее осознавала, что успела очень привязаться к Тионию и в какой–то мере полюбить.        – Какие животные находятся рядом? – Дорр навострил уши и приветливо махнул хвостом, поднимая морду и уставившись на ученика большими коричневыми глазами.        – Варсэ–тангу, – Тионий помахал вару, и глаза мальчишки скользнули по молодому дубу, пушистой ели, высоким подстриженным кустам. – Две белки, на дубе. Заяц… Или кролик… Вот за теми кустами шиповника – муравейник, – рука вытянулась в направлении последнего. – Бабочки, но я не знаю, каких они видов… – последовало долгое и обстоятельное описание птиц и майского жука, которых отыскал в окрестностях дар юного чародея, и мне, тщательно изучавшей мир вокруг, оставалось только восхищаться столь яркими проявлениями способностей в таком юном возрасте. Дорр согласно порыкивал, изредка поправляя терявшегося в точном выборе Тио, когда за спиной послышалось спокойное, доброжелательное и слегка ехидное:        – Признаться, я восхищён, Ваше Высочество, вашей наблюдательностью, – пока звучали последние слова, я успела торопливо, поправив слегка тунику, подняться, кланяясь и виновато отводя взгляд – увлёкшись занятием, совершенно не заметила появления у нас гостя. Вот только не приветствовать подобное лицо было довольно дурным тоном, более того, часто опасной ошибкой. Впрочем, скорее последнее было распространено при дворе Карлона, и Император Никтоварилианской Империи таким поведением никогда не славился.        – Сир, прошу прощения… – выдохнула я. – Я не заметила вас…        – Я не хотел прерывать занятие и менее всего хотел помешать вам и кронпринцу Тионию. И всё же был столь приятно обрадован его успехами, что, как отец, не удержался.        – Это варсэ–тангу Дорр и амари Алеандра учат замечать то, что не видно глазами, и понимать, – беззаботно отозвался рядом мальчик, неторопливо поправляя красивую чёрную с серебряной вязью по воротнику курточку, и поднялся на ноги. – Но, поскольку детям не следует нарушать беседы взрослых людей, с позволения амари Алеандры приступлю к соприкосновению с даром. Варсэ–тангу, если не возражаете, я просил бы оказать честь и последить, какие ошибки допускаю, чтобы мог исправить их вовремя и подобающим образом, – речь, произнесенная тем же звонким, детским голосом, заставила бы, не успей я узнать характер юного принца, порядком удивиться, и, вероятно, ошеломила бы – такие полные такта и изящной словесности фразы, к тому же столь вдумчивые и деловитые порой, едва ли мог произнести любой десятилетний ребенок. Тио же, и к этому пришлось привыкать достаточно долго, подобным образом разговаривал очень часто, более того, нередко вещи, которые он говорил, звучали вполне по–взрослому, и в то, что ему полгода назад исполнилось десять, иногда верилось с трудом.        – Разумеется, – нашла в себе силы собраться и обрести спокойный вид я, и легонько кивнула ученику. – Я вскоре вернусь к вам, мой принц, и в моё отсутствие варсэ–тангу окажет помощь. Дорр… – вар согласился, и я обернулась к нежданному посетителю урока, потеребив, украдкой, край рукава туники. – Сир, я весьма польщена тем, что вы оказали нам подобную честь, хотя и несколько не ожидала её, признаться.        – Мне лишь хотелось увидеть, каковы успехи Его Высочества, и представилась возможность посетить занятие, – проницательные глаза скользнули по мне, по принцу, уже успевшему усесться на траве, поджав ноги, и закрыть глаза. Дорр внимательно наблюдал за будущим Целителем, повернув ухо в нашу сторону, и делая вид, что ничего не слышал и не видел.        – Но я предоставляю принцессе еженедельный и подробный отчёт, – отозвалась я, стараясь скрыть внезапно возникшее небольшое возмущение тем, что мне, казалось бы, не доверяли. Иначе, подумалось, для чего на занятиях то появлялась принцесса самолично, то гости из Совета Вилайров или Гильдии Чародеев Дариана. Несколько раз поприсутствовал герцог Сайрау, однажды – Императрица–бабушка, и вот, в довершение того, что в способности наставника не очень верили, государь собственной персоной. – С которым, мой повелитель, – со всеми возможными вежливостью и почтением продолжала сейчас, – вы можете ознакомиться. Планы уроков и достижения принца подробно описаны…        – Я могу предположить, – неожиданно прервал твёрдый, но не жёсткий голос мужчины, и от его прищура стало как–то непривычно неуютно. – Что мои слова задели ваши чувства, и визит заставил подумать, будто я усомнился в ваших способностях. Я знаком со многими отчётами, и они не вызывали вопросов и подозрений, о ваших успехах моя сестра отзывается крайне лестно, как и Императрица Карса, и оснований сердиться либо испытывать обиды у вас нет…        – Иногда мне всерьёз кажется, – подчас слова срывались с губ сами собой, и я едва ли контролировала их, осознавая, к счастью, всегда, что именно говорила. Но вот произносились иные фразы так, словно озвучивал их кто–то помимо меня и лишь по случаю они исходили из моего рта. Воздух вокруг будто сгустился и стал осязаемым, и чуть заметно дрогнули сильные пальцы правой руки, когда взгляд поднялся на расчерченное когтями харра лицо. – Что вы умеете читать людские мысли, мой Император. Ваши замечания порой звучат так, будто бы вы слышите, о чём думают другие.        – Может быть… У меня присутствуют задатки подобной способности, – уклончиво отозвался собеседник, – но они хаотичны и я не владею ими. Я слышу мысли людей довольно фрагментарно и обрывочно…        – Я не обладаю даром Чтеца Мыслей, и не умею читать дар, – я не сдержала тонкую улыбку, не отводя взгляд – и в те мгновения в дворцовом парке переполняла пришедшая неведомо откуда уверенность, словно что–то внутри шептало, что что бы я сейчас ни сказала, это не повлекло бы последствий. – Но поневоле научилась некоторой наблюдательности, мой повелитель, и, опасаюсь, вынуждена заметить, что не верю вашим словам. Вы, уверена, достаточно хорошо владеете своим даром, и сейчас не впервые показали это… Я заметила подобные странности, как тогда сочла, ещё во время первой аудиенции, которую вы любезно даровали. Тогда то, что дозволили подняться сразу после нелестных мыслей о вашем поведении, показалось весьма странным, мой Император, но я склонна была думать, что это было лишь совпадением. Однако вы после этого случая не раз выказывали подобные способности и укрепляли тем самым подозрения, и иногда из слов вашей сестры выходило, что таким даром вы действительно обладаете.        – Вы весьма наблюдательны, – под пристальным, долгим взором было отчего–то всё ещё крайне неловко, и я робко улыбнулась государю, пытаясь как–то смягчить некоторую холодность, натянувшуюся между нами, и немного отвела взгляд от отчего–то завораживавших задолго до личной встречи глаз. – В таком случае не осталось ничего другого, кроме как признать вашу правоту – я действительно владею подобным даром, принцесса Алеандра, и умею читать мысли. И во время аудиенции это не было совпадением.        – Мне следует извиниться за то, что я тогда подумала, – я не сразу осознала, что рука чуть приподнялась, потянувшись к высокому, сильному мужчине, стоявшему подле меня. – Мне очень жаль, сир, это была минутная сла…        – На вашем месте я обложил бы себя такими выражениями, что вам бы сделалось дурно. Вы были правы и почти ласковы, – короткий смешок заставил перевести взгляд на улыбавшееся лицо собеседника, и тёплая рука легонько сжала мою кисть. – Мне свойственна самокритика.        – Однако при этом вы очень благородный человек, и мне всегда удивительно приятно побеседовать с вами, – это даже не было лестью, поскольку при всей проявлявшейся в неформальной обстановке легкой неловкости в общении Император Арэн, видная фигура на Верхнем Арраке и совершенно обычный человек вне рамок титула, был хорошо образованным и эрудированным, умным, интересным и обладавшим подчас очень острыми, ироничными суждениями.        Эти качества нужно было лишь суметь увидеть за сдержанностью, мрачностью и некоторой немногословности молодого правителя Тёмной Империи. И он с каждой подобной встречей всё сильнее напоминал мне собственную страну, деловитую, с первого взгляда мрачную, в чём–то жёсткую и суровую, и очень сильную – способную как выручить в минуту опасности младшего, более слабого, друга, так и без излишней дипломатии и лишней жалости, убрать с карты мира того, кто выступит вразрез с интересами Никтоварильи, а порой и всей Бартиандры. И не раз в истории мира она делала это не на словах и не в предположениях – именно так исчезли ряд стран, что теперь входили в западную и северную провинции самой Империи, да и… За её пределами тоже. Или, по крайней мере, жёстко, сурово и непоколебимо подняться и стоять против чужих воинственных помыслов, зла и угнетения.       Таким же, хладнокровным, в чём–то циничным, суровым представал и сам её Император. И в то же время за всей этой холодностью скрывались почти мальчишеская радость жизни, умение восхищаться как изысканными театральными постановками, так и самыми обычными хоровыми пениями, нескладными и наивными, сельских жителей, и простодушные, без изысков, но по–настоящему забавные и тёплые шутки…       Такой же открылась и сама Империя – солнечная, за пределами крупных городов и неприступных фортов – простая, житейская и добродушная, и в этой своей искренности и теплоте очень похожая на некогда процветавшее и для своего возраста, не столь уж большого, великое королевство Оринэя.       Но озвучить все эти измышления в тот момент смелости не хватило, и я только понадеялась, что сумела их скрыть, и, осознав, что пауза немного затянулась, принялась подбирать подошедшие бы ситуации слова.        – Ваша тактичность восхитительна, миледи, – выручая и заминая неловкое молчание, Император приподнял мою руку и изобразил, что целует кисть, прежде чем отпустить. – Однако же, право, эти наблюдения заставили задуматься о некоторой большей осторожности и скрытности – как вы можете понять, куда более выгодно, когда подданные, особенно министры и помощники, не знают о таких способностях правителя напрямую, и если только догадываются… Но если это стало столь очевидным вам…        – Не значит, что может не только мне. Я очень долго сомневалась, мой Император, так ли это, и не делаю для вас тайны из того, что догадалась о вашем даре, поскольку не нуждаюсь в этом. К тому же, вероятно, это поможет лучше скрывать способности от других дворян – поверьте, я понимаю ваши потребности, и то, что узнала это, останется только между нами, сир… К слову, это прояснило, если позволите заметить, одну вещь для меня, касающуюся способностей кронпринца.        – Какую же? – едва заметно склонив голову набок, уточнил государь, цепко и испытывающе рассматривая.        – У Тиония есть сходные способности, однако у него они выражены несколько иначе. Именно мысли других, если только редко и как раз, как вы упоминали, непредсказуемо, слышать он не сможет, но будет очень чуток к чувствам людей и тому, что у них на душе. Для Целителя это бесценные качества, наряду с тактичностью и проницательностью, – вновь немного неловко и почти непроизвольно дрогнули в улыбке губы. Никтоварилианец кивнул на небольшую мраморную скамью в тени, жестом пригласив присесть для дальнейшей беседы. И, стоило опуститься рядом, заинтересованно взглянул на меня.        – Для правителя уметь видеть то, что люди не выпячивают и скрывают, важно не меньше. В ваших докладах я видел упоминания, что дар моего сына вы считаете очень сильным?        – Не хочу обманывать, милорд, но только способности к исцелению. Как Целитель, мальчик талантлив необычайно, и сможет достаточно хорошо общаться с птицами и животными, с варами, в определенной мере с духами. Они не будут его бояться и будут доверять – но повелевать ими в полной мере он едва ли сумеет.        Мужчина помолчал с добрую минуту, рассматривая парк, мальчика на тёплой ступеньке, вара у его ног, и кривовато улыбнувшись.        – Я чаще слышал, что у него слабый дар и не поддаётся серьёзному развитию, – покачал он головой.        – Тио… Принц Тионий уже сейчас способен исцелять самостоятельно простейшие хвори, раны и ожоги, быстро учится разбираться в отварах, делает примочки и перевязки не хуже неплохой сиделки… Если бы он родился в обычной семье, пусть даже дворянской, и не был бы связан титулами… Мир не знал бы, сир, лучшего Целителя.        – Принцесса Алеандра, вы также весьма способны, но отчего–то всегда преуменьшаете свои заслуги, – заметили рядом, и щёки заполыхали от странного, охватившего, вместе с непрошенными воспоминаниями о вечере в резиденции Иларды, смущения. Никогда ничьё общество, и само то, что сидели мы близко, не вызывало подобной реакции, и жара, достигавшего, казалось, ушей…        – Но должна сказать и о другой стороне способностей кронпринца, – торопливо выпалила я, сменяя тему. – Вполне вероятно, что с развитием и раскрытием оных Его Высочество могут… Начать придерживаться несколько необычных для стран Круга взглядов… – увидев, как вытянулось лицо мужчины, поспешила пояснить эти слова, понимая, что фраза и впрямь прозвучала не слишком удачно. – Я имела в виду, некоторые воззрения Тиония могут быть ближе к традициям Сархара, Таунака… Может быть, Оринэи… В частности, очень часто Заклинатели Зверей и многие Целители отказываются от употребления в пищу мяса или даже рыбы и яиц, придерживаются идей ненасилия и кротости. Последнее не миновало и вашу покорную служанку, когда я проходила обучение и только начинала с… – опустившаяся на плечо тяжёлая узловатая рука, широкая, большая, заставила осечься на полуслове. Искажённое полосами лицо, словно разделённое на части, заволокла тень и голос стал неожиданно глухим.        – Никогда не называйте себя моей служанкой, принцесса. Я питаю слишком большое уважение к вашей стране и династии, чтобы позволять себе ставить кого–либо из фамилии Оринэйских в положение моих слуг. Обстоятельства сложились сейчас так, что вы подданная моей Короны, но прошу не забывать, что были и остаётесь на равных со мной… – дыхание сбивалось, от долгого пристального взгляда в глаза в висках зашумело, и окружавшие нас деревья, кусты, травы и облака на небе ушли куда–то очень далеко, с мыслью, что он не кривил душой и не шутил, говоря это, что я действительно для него была если и не ровня, то во всяком случае не менее важное лицо, нежели Иларда или Императрица Карса, по положению. И те, давние уже, полузабытые мысли, что он хотел унизить меня и заполучить Оринэю, окончательно исчезли, словно никогда их и не было, и показались злыми, напрасными и кощунственными, и с новой силой стало стыдно за те слова, что я бросала в лицо терпеливо выслушавшему и свёдшему их в немного странную и нелепую сцену, в шутку, мужчине, ни словом не припоминавшему после, что я наговорила в те дни.        – Это просто оборот речи, в Оринэе, – улыбнулась я, скрывая ещё сильнее заалевшие щёки за наклоном головы. – Я имела в виду только глубокое почтение к вам, сир. И то, что идеи ненасилия были присущи и мне, покуда не изменились обстоятельства жизни.        – В таком случае, полагаю, мне следует уважать мнение Тиония, если оно разойдётся в подобных тонкостях с моим, и сие не будет вредить Империи и долгу нашей династии… – собеседник поправил полы мундира, явно собираясь вставать. Однако же задержался, когда я прошуршала туникой, торопливо поднимаясь.        – Мой Император, я хотела бы, если позволите, сказать одну личную вещь… – мужчина обернулся, положив руку на эфес парадного кинжала, украшавшего серебристую перевязь тончайшей выделки, изукрашенную жемчужными и рубиновыми символами Фамэ, Империи, Дариана и ещё Трингул ведал чего.        – Да–да?        – Я хотела бы поблагодарить… Я понимаю, что Император Карлон наверняка требовал выдать меня как преступницу и покушавшуюся на его сына… Я признаюсь, что на какие–то минуты испугалась, узнав о его прибытии… Он, вероятно, обещал очень выгодный обмен, я знаю, он умеет это делать…        – Что он предлагал, останется между мной и им, – сухо, даже немного резко ответствовал государь. – Но ничто не могло оказаться более ценным, чем ваша жизнь, миледи, для нашего общего дела. К тому же никогда не стоит мерить всех одной гребёнкой. Вы, быть может, считаете меня человеком алчным и неверным, и это ваше право… Однако… Я не Карлон, а он не похож на меня, по Нерушимому соглашению мы обязались обеспечить вашу защиту, по старинному союзу стран я не мог поступить так бесчестно, когда сам же предоставил укрытие. Да, не буду скрывать, что Великий Рокканд требует вашей выдачи, но, если хотите услышать это и вам станет спокойнее… – Император Арэн, до того стоявший спиной ко мне, резко обернулся. Лицо, спокойное, только что дружелюбное, сделалось холодным и его исказила странная гримаса чего–то, что я не распознала. – Никтоварилианская Империя не выдаст вас. Что предлагают нашей стороне взамен, и какими способами не допускается ваше возвращение в Альянс…        – Я понимаю, что не имею права это знать, – выражение его лица лучше всего говорило, что слова мои были неверно поняты и порядком разозлили союзника. – И лишь хотела сказать, что вы сделали и делаете для меня очень многое, и я не могу ничем отплатить за помощь. И безгранично благодарна… – лицо собеседника смягчилось и я в очередной раз робко улыбнулась, пытаясь сгладить напряжение. – Спасибо вам за всё…        – Вы благодарите меня за то, что я обязан делать? – усмехнулся временный сюзерен.        – И не только… – отчего–то вновь очень смутившись и поспешив откланяться и вернуться к уже давно косившемуся на нас ученику, выдавила я.              ***               Тропинка вела среди больничного сада из одного угла в другой – чистая, ухоженная, хорошо утоптанная – по ней гуляли больные, ходили врачеватели и помощники, трудившиеся в одном из лучших Лекарских Домов Бартиандры – по меньшей мере, из тех, что довелось увидеть. Императорский Лекарский Дом имени Тиония Пятого, основанный порядка трёх столетий назад в правление собственно Тиония Пятого, являл собой просторное здание с примыкавшим большим садом – фруктовые и лиственные деревья, насаженные так, чтобы создавалось впечатление, что человек находился в лесу, неправильная половина овала с многочисленными одноэтажными флигелями и пристройками с черепичными крышами.        Основная часть здания была трёхэтажной, выкрашенной в светло–голубой цвет, из самого обычного камня. Просторные окна с простенькими и всегда чистыми занавесями, чисто выметенные ступеньки… На первом этаже располагались кабинеты лекарей и комнаты, где делали перевязки, пускали кровь, проводили осмотры. Там же – родильная комната, внизу, в цоколе – лаборатория и хранилища, и у самого входа лечили зубы. Имелся при Лекарском Доме и свой Целитель – седовласый добродушный старичок, проводивший здесь большую часть дня и имевший собственный кабинет. Я познакомилась с ним в первые визиты сюда, мы с Целителем Буко прониклись взаимной симпатией, и как–то незаметно я стала его помощницей и в какой–то мере ученицей – мужчина не обладал выдающимся даром, возможно даже, последний уступал моему по силе, зато имел очень богатый опыт, которым охотно делился за сладким травяным чаем и медовыми булочками – я познакомила нового приятеля с Халниром и добрый оринэйский кондитер обзавелся ещё одним постоянным посетителем – выпечка произвела на Буко неизгладимое впечатление.        У меня в силу того, что трудилась исключительно по своей воле, хотя и приходила каждую неделю – обязательно по выходным и почти всегда – хотя бы разок в другие дни –кабинета не было. Работала или у местного Целителя, или в самих палатах – и даже появлялись «свои» пациенты – которых доверял опытный Целитель…        Но на сей раз трудиться пришлось в одиночестве – Буко приболел и взял пару дней отдыха, попросив принять сегодняшних посетителей – тех, кто предварительно записался – в основном это были дамы, жаждавшие красоты, которым нужно было то убрать шрамик, портивший, дескать, прелестную кожу, то разгладить морщинки… Попались и два очень плохих зуба, с которыми пришлось повозиться, и сложные для лекарей ожоги – маленькая, пяти лет, девочка, обварившаяся кипятком. Закончив с малюткой, я и решила прогуляться, прежде чем принять последнюю посетительницу – женщину–торговку, жаловавшуюся на проблемы с сердцем, которую к Целителю отправил лекарь. До её визита оставалось полчаса, больше случаев, требовавших моего участия, не нашлось – впрочем, ожидалась проверка редких, опасных и контролируемых снадобий и чего–то там со сметами из Особого Отряда и головы всех работников Лекарского Дома были забиты не моими «подвигами», и прогулку не омрачало ничто – да и необычной она не была, примерно в это время перерыв я делала каждый визит. Когда меня сопровождали Ниэни или Дорр, или сразу оба, когда я прогуливалась с кем–то из трудившихся здесь или с больными. Когда и одна…        Вот и на сей раз шагала в одиночестве, размышляя о прошедших осмотрах – попалась женщина, крайне раздражённо и настойчиво требовавшая, чтобы я вот немедленно бросила паренька с раздувшейся щекой – начала уже гнить десна, да и прицепилась пара других хворей, и убрала страшную бородавку, а то у неё сегодня встреча с мужчиной–красавцем, а она перепробовала все отвары и советы подруг, а бородавка не проходила, а мужчине не понравится, и вообще, она уже заплатила, я на это живу и обязана ей угодить. На тактичное замечание, что ко мне эти деньги не имели никакого отношения, платила она Лекарскому Дому и я просто подменяла Целителя, который здесь работал, последовал взрыв негодования и вопросы, что же я здесь делала, ежели не трудилась, да и кто я такая, да и где же это тогда работала. На это отвечено было вполне честно, под несчастные глаза парнишки, которым я занималась всё это время, и впервые довелось увидеть, как красное от гнева лицо приобрело салатный оттенок и грузная дама в роскошном платье с мехом лисы на плечах – в зной – попятилась к двери, бормоча что–то вроде извинений.        Вернулась она только в свою очередь, неразговорчивая и поразительно покорная – и оставалось только дивиться тому, какие метаморфозы случались с некоторыми людьми в зависимости от положения их и собеседника. Паренёк, который тоже услышал наш разговор, выказал куда более искреннее почтение и долго благодарил за оказанную помощь… Собственно, после дамы с бородавкой попросили помочь девочке и выпало немного времени прогуляться и успокоиться – встреча с хамкой, больше похожей на рыночную торговку, обрюзгшую и сварливую, нежели на даму из сравнительно высоких кругов, оставила очень мерзкое послевкусие.        За мыслями о посетителях я едва успела заметить шагавшую навстречу невысокую хрупкую фигурку в чёрном с серебром плаще и тунике с гербом Особого Отряда. Даже руки Элиа были затянуты в тонкие кожаные перчатки, и единственным открытым местом оставались голова и шея, и аккуратно собранные в косу волосы. Изобразив взаимные подобия реверансов, мы приостановились, почти столкнувшись на неширокой дороже среди деревьев.        – Приятная встреча, принцесса, – зазвенел в воздухе мелодичный голос. Элиа даже на службе источала приветливость и обаяние, и я уже поняла, что подчас они имели с её подлинными эмоциями совсем мало общего. – Впрочем, я не ожидала вас сегодня здесь увидеть. Вы трудились?        – Целитель попросил заменить, ему нездоровилось, – пояснила я. – Я провела занятие и отправилась сюда, и только здесь узнала о вашем приезде. Но думала, вы находитесь при Гранд–Мастере…        – Оказалось, пока бумажной работы нет, и меня отпустили немного пройтись, я уже возвращаюсь в здание, – Элиа по всем канонам местных дам поцеловала воздух у моей щеки, легонько кивнула и отправилась в сторону лекарского дома. И я едва успела проститься с чарванкой, как «шестое чувство», закалённое скитаниями и опасностями, ощутило какую–то неуловимую тонкую пелену угрозы, и чародейское зрение, самый краешек, уловил справа, почти за спиной, отблески чар и стремительные движения, заставившие немедленно обернуться.        Аккурат вовремя для того, чтобы заметить мелькнувшее красно–чёрное нечто у левой руки чарванки, ничком растянувшейся на траве и застывшей в такой позе, и со всех ног спешившего прочь человека в неприметных серых одеждах. Краткая растерянность, охватившая от неожиданности, позволила нападавшему почти достичь поворота тропы и скрыться за толстым дубовым стволом, когда дорогу ему спереди и с боков преградили затянутые в форму силуэты, делавшие едва заметные жесты. Я же подскочила к Элиа, над которой торопливо склонилась, осознав, что девушка не шевелилась и у правого плеча растекалась густая, тёмная кровь – кровь самиров всегда была несколько темнее людской, за счет магии, и чарваны унаследовали от них это качество. Дорогу назад напавшему что–то тоже преградило – но сеть оказалась настолько эфемерной, что разобрать её из всех нас сумел бы разве что Файгарлон. Я подобным мастерством не отличалась и просто выдохнула с плохо распознаваемым облегчением.        Беглый осмотр показал, что Элиа была ранена в грудь, ближе к плечу, справа, но вполне жива. Клинок оказался магическим, не настоящей сталью, точнее даже было бы сказать, это были чары, действовавшие как оружие, и я, понимая, что работы здесь предстояло немало, торопливо принялась останавливать кровь и защищать рану от хворей. Краем глаза уловила быстрые, точные, стремительные движения самиров, для которых, казалось, не были препятствием ни кусты, попросту перепрыгиваемые ловкими хранителями порядка, ни блеснувший в правой руке несостоявшегося убийцы стилет, ни чары, слетавшие с его губ. Мгновение спустя мужчина был уже скручен, руки, заведённые за спину, прочнее стали сковала магия, и он стоял на коленях, подле чьих–то ног в высоких прочных сапогах, подбитых железом. Кровь удалось замедлить, при помощи подоспевшего от основной группы самиров Карру, который подобрал, пока я трудилась, что–то красноватое с травы.        – Умница, – произнес мужчина, едва ли обращаясь ко мне, и присел рядом. – Алеандра, как она? Можно… Доставить в палату?        – Можно и домой, только с предельной осторожностью. Чары прошли вскользь, более того, были заглушены чем–то, через пару–тройку дней, если поработаю хорошо, поставлю на ноги. – Это расслышал уже другой глава Отряда, бледный, с плотно поджатыми губами, заботливо коснувшийся окровавленной ладонью щеки сестры и поднявший на меня глаза.        – Карру, позови лекарей и сиделок, и пусть подготовят экипаж. Герцогиня, вы окажете нам честь?        – Разумеется, я уже начала лечение и доведу его до конца. Тем более, кажется, пострадать должна была не леди Фэрт, – замешательство сменили вновь и вновь прокручивавшиеся в голове минуты – вот я ощутила угрозу, мне, и обернулась, и успела увидеть какое–то заклятье или вспышку, Элиа упала, и кто–то в сером убегал, но его быстро перехватили самиры. Эль отошла от меня, шаги её прервал странный, быстрый шорох, но оказалась совсем недалеко… Попытку понять, что произошло, сменила другая мысль, неприятно скребнувшая, но не показавшаяся ни глупой, ни неожиданной – целью напавшего была я, а Элиа только оказалась очень кстати рядом.        – Вот как? – Фэрт прищурился и напрягся, потирая руки, с выражением негодования на лице. Заметного ли только для меня, часто видевшей новых друзей, или и для обычного человека, я не знала, но сообразила, как–то мельком, что едва ли когда–то прежде видела его столь растерянным. – Что ж, полагаю, мы вернёмся вскоре к этому вопросу, принцесса, и вы подробнее опишите то, чему стали свидетелем.        – Ты тоже ранен? – понаблюдав за раздававшим команды мужчиной, и за тем, как увели задержанного и как под присмотром Карру унесли не приходившую в себя Элиа, я подошла к другу, чтобы осмотреть кровоточившую кисть.        – Это не моя кровь, просто я… не удержался.        – Ну да… сестра, – понимающе кивнула я. – Я не знаю, зачем он это сделал и пока не могу сказать, какие чары применил. Пусть с Эль посидит придворный лекарь или Целитель Дворца, мне нужно осмотреть одну женщину, у неё серьезные боли и она записывалась. Когда закончу с ней, приеду к вам.        – Разумеется, – горько хмыкнул Гранд–Мастер, подавленно озираясь. – Спасибо тебе.        – Не стоит… Я ещё не помогла и, более того, разве могу пройти мимо?..        В покоях Фэртов я и впрямь оказалась довольно скоро – сменив лекаря, успевшего переодеть раненную и наложить перевязку. Кровь больше не шла, дыхание, пусть и слабое, стало ровнее, и образовалась возможность обследовать рану и докопаться, что именно оставило такой след. Это оказалось довольно трудное заклятье, хорошо маскируемое, чтобы я не распознала ничего до самого последнего мига – и то, как тщательно были наложены прятавшие основные чары «нити», подтверждало, что предназначалось это отнюдь не Элиа, не обладавшей даром. Но девушке повезло и страшные чары прошли почти мимо, едва задев и оставив глубокую рану – ни кости, ни лёгкое не пострадали, как и крупные кровеносные пути, и тем не менее пришлось изрядно провозиться – с помощью прибывшей к нам Ниэни, которую позвали по моей просьбе, и сопровождавших Эль младших лекарей. Одними чарами справиться не выходило и не следовало делать упор только на них, и пришлось, обработав и обеззаразив рану, наложить самые обычные швы. Все это время взъерошенный и крайне испуганный Бэнни то лез под руку, пытаясь то ли помогать, то ли мешать, то уходил и тут же возвращался, явно не будучи в силах ни передать работу заместителям или Карру, ни трудиться и оставить Элиа…        Вскоре после того, как мы закончили со швами и сиделки сменили бинты, подруга наконец–то пришла в себя – и тут же пожаловалась на боль, слабость и тяжёлую голову. Оставив девушку, погружённую на часок в колдовской сон, под присмотром Ниэни и сиделки, я выбралась в гостиную семьи Фэрт, где и присела, только теперь осознав, как сильно устала, на низкий диванчик с твёрдой спинкой. Бэнджамин обнаружился рядом тут же, не успела я перевести дух.        – Как она?        – Уже гораздо лучше и угрозы нет. Знаешь, – задумчиво скользнув взглядом по самиру, заметила я, – не каждый брат так печётся о сестре, даже немного завидую Элиа…        – Мы хорошие друзья, – отмахнулся друг, довольно поспешным и немного странным движением кисти. – Что там произошло?        – Я видела только результат, Элиа немного поспит, часик, она пришла в себя, и расскажет сама. Что случилось, честно сказать, толком и не поняла, – под мерное постукивание длинных пальцев о деревянную столешницу пришлось постараться в деталях и одновременно покороче припомнить происходившее несколькими часами ранее. И наконец предложить зайти завтра в дворцовый штаб и оставить письменные показания. Бэнджамин впервые на моей памяти никакой заинтересованности в рассказе и в работе не показывал, слушал отстранённо, и создавалось ощущение, что Эль и ранение девушки волновали его куда сильнее, чем то, что представляло собой прямые обязанности самира. И он только пару раз кивнул. Я, умолкнув, невольно положила руку на узкое плечо.        – Почему ты считаешь, что была целью? – перевёл мужчина на меня серьёзный взгляд.        – Элиа с равным успехом могла находиться и при тебе, либо вы не посетили бы Лекарский Дом именно сегодня, а я бываю там с завидной частотой, и почти всегда хожу в парк, своего рода маленькая традиция. Нередко одна, вот как днём. Более того, такие чары, я о маскировочных, требуют времени на подготовку, следовательно, он затаился и выжидал, а не следил за Эль и крался за ней… В общем, думаю, это предназначалось мне. И попади оно прямо, со мной бы уже никто не разговаривал.        – Поздравляю, герцогиня. Вы приняты в узкий круг тех, на кого покушались, – дружелюбно заметил Карру, запирая за собой дверь – самир только что вернулся в покои друзей. – Я тоже из нет, знаете ли, как и почтенный герцог и даже герцогиня Элиа – пару лет назад попытались подорвать карету, а уж мы переживаем два–три покушения в год всенепременнейше. Должность, знаете ли.        – Я не удивлена и почти не испугана, – призналась я. – За недавние месяцы привыкла к тому, что меня не слишком желают видеть живой. – Это было чистейшей правдой и мысль о том, что на меня покушались и, следовательно, я бы устроила кого–то покойной куда сильнее, нежели живой, как–то не слишком пугала. Нельзя сказать, чтобы оказалось совершенно всё равно – вовсе нет, но и паники, ужаса, которые бы охватили, узнай я подобное в Гвенто–Рокканде, до всех событий с побега, и которые завладели на время рассудком тогда, после слов Алкира, толкнувших спасать свою шкурку, не было. Возникла скорее обречённая, усталая мысль, что никогда не дадут жить спокойно, что подобные казусы случатся и впредь – в лучшем случае, безуспешные… В худшем же стало бы уже всё равно. Сидела внутри тревога за Ниэни и в меньшей степени Дорра – так сложилось, что я стала в нашей странной семье лидером, мелькало сожаление, что в таком случае помочь своему народу и выполнить то, что обещала сама себе, не удалось бы… Был и страх, конечно, но иной, лёгкий, присущий каждому живому созданию – прервать существование, не более того. – Но здесь покусились впервые, событие, нужно признаться, неординарное.        – Ну я бы так не сказал, на самом деле это уже третий раз, – хмыкнул Бэнджамин. – Просто два предыдущих до тебя не дошли, – однако даже это сообщение показалось каким–то ожидаемым. И особых эмоций не вызвало. – Но они и были куда более банальными, посылка с ядовитым порошком и порыв столкнуть ранней весной в Кунгу.       Однако, что договаривать ему не было нужды, посылки, разумеется, проверялись Отрядом ещё до вручения получателю, а в городе, видимо, злоумышленника перехватила очередная смена той самой моей охраны, что сняли уже… Намного позднее. Причем перехватили так незаметно и тихо, что я о таковой попытке до этих минут и не подозревала.        – Самое страшное покушение на Бэна было пару лет назад, – заметил Карру. – Тогда… В общем, устроили взрыв недалеко от Городского Штаба, как раз когда он там проезжал на службу. Прямо–таки чудом спасся, карета сломалась и ехала медленнее, чем просчитали бравые ребята, ну и не доехала с десяток шагов. Лошадей побило, кучера тоже зацепило сильно, а этот отделался парой переломов и большой злостью. – Указал он подбородком на старого друга.        – На тебя тоже и роняли всякое, и стреляли из арбалета, – беззлобно огрызнулся старший самир, со странной нервозностью потирая руки. – Мы тут все такие, как оказалось.        – А на меня как–то раз натравили стаю ретенских волков. Ну, на нас с Фэем и Дорром, – припомнила я. – Они должны были нас скушать.        — Вот и мы о том же. – Заметил Карру, разливая душистый, пахнувший полем чай по маленьким чашкам. – Но, если вернуться к серьёзным вопросам – есть подозрения, кто твои недоброжелатели? Парень пока молчит, но мы его расколем, ясно ведь, он только исполнитель, возможно даже, самого заказчика никогда не видел, хотя сработал бы ювелирно, коли бы не случай. Может быть, навредила кому или поругалась с кем–то сильно? Например, супруга Вилайра…        – Мы с ней имели возможность пообщаться и остались друг другом довольны, не думаю, – отозвалась я, прекрасно уловив, о ком шла речь. – Скорее Вилайр Мэжрэ или его жена как–то к этому причастны. Как вам известно, у нас были весьма большие подозрения в их адрес, у меня и Дорра, и не столь давно я свела общение к концу – точнее, само сошло, но не без моего участия. Вероятно, решили действовать не словами.        – Я думал о том же, – Гранд–Мастер, грея руки о чашку, согласно кивнул. – Вкупе с угрозами, которыми, как ты говорила, приласкала та женщина из свиты Карлона, Куми… Неприятнейшая дама, кстати, – с блеском делая вид, что досье на Рару шпионы ему не собирали, скорее по привычке, заметил он. – Если сложить россказни Куафи, о которых ты сообщала, и остальное, то версия выглядит вполне обоснованной, мы займёмся этим вариантом… – однако договорить ему не дали. Из комнаты Элиа вышла помощница лекаря, сообщить, что герцогиня проснулась, ей немного лучше и она хотела бы поговорить с нами. Я задержалась, отпуская девушку, и присоединилась к остальным. Бросив взгляд на часы и осознав, что было уже поздно, попросила Ниэни тоже пойти отдохнуть, и вскоре в спальне Элиа не осталось никого, кроме меня, Карру и самих Фэртов. И вот когда мы собрались вокруг девушки, рассматривавшей нас измотанным взором, пострадавшая наконец собралась с силами и заговорила.        Выяснилось, что после того, как мы разминулись, Элиа успела отойти совсем немного и вдруг увидела, боковым зрением, как из кустов малины, у небольшой тропинки, кто–то выбрался и двинулся в мою сторону, с вполне однозначно недобрыми намерениями. Поспорить было трудно – едва ли человек решил просто так прятаться в кустах, чтобы потом из них вылезти и пойти по своим делам. Чарванка, сказались многочасовые многодневные тренировки, отреагировала быстро, полуосознанно, и преградила парню путь, не забыв вместе с тем отправить сигнал тревоги Карру и Бэнни – парни пояснили, что у них троих имелся на сей случай магический амулет – для быстрого сообщения друг другу важных вещей, подобных случившемуся днем. Особый Отряд, когда главы получили известие о тревоге, отреагировал, разумеется, сразу же – бумаги представляли интерес меньший, нежели кровавое преступление, и с лекарями осталась малая группа – продолжить изучение документации и подконтрольных лекарств и ингредиентов.        На момент встречи с Элиа убийца уже сотворил, судя по всему, чары, и когда она попыталась его задержать, помешали в этом именно они – вместо меня прошедшиеся по первому человеку на пути и улетевшие куда–то в ближайшие деревья, из чего выходило, что привязки к определённой жертве они не имели. И никто из организовавших покушение не ждал, что там оказалась бы не только одна я… Охраны на Лекарском Доме, вернее, на примыкавшем парке, не было, и спрятаться в кустах напавший действительно мог – до поры, пока не появится жертва. Дорожка была одной из основных, и я бы наверняка хотя бы в одну сторону по ней прошла, из чего тоже выходило, что принцессу Оринэи нападавший и ждал.        Показания Элиа подтвердили подозрения, что это оказалось не случайным выбором убийцы и имело место самое настоящее покушение, рана, осмотренная мной, не представляла угрозы для жизни подруги, и я, подумав, что не мешало бы сменить платье и кое–что взять для работы, оставила Эль под присмотром Карру, дремавшего в гостиной. Провозилась недолго, объяснив Дорру, что задерживалась, и попросив не будить уснувшую на диване Ниэни и Бэю, устроившуюся в ногах хозяйки, и с корзинкой лекарств и бинтов вернулась к больной. Дверь отпер потянувшийся Карру, сонный, но даже сейчас застенчиво–приветливый, я разрешила ему немного подремать – парень вызвался остаться ночью присмотреть за Эль, чтобы не нанимать сиделку впопыхах и спокойно устроить всё уже утром, и пробралась обратно в комнату подруги. И чуть не выронила от удивления и лёгкого ужаса ношу, когда глазам предстала неожиданная картина, на осознание которой ушло добрых пару минут. Я не раз видела поцелуи, и в любой другой ситуации они удивили бы не больше, чем пролетевший мимо комар в разгар лета и на болоте. Вот только в этой ситуации поцелуй, и отнюдь не в лоб или щёку, был более чем странным явлением. В губы…        Меня всё же шатнуло, что заставило ухватиться за дверную раму, сглотнув выросший в горле ком и судорожно подбирая слова. Бэнджамин, услышав шорох, дёрнулся, отпрянув от девушки, и без того бледное лицо которой приобрело синеватый оттенок, а посеревшие губы задвигались, словно она пыталась что–то сказать. Самир не побледнел, но глаза его расширились и обычно невозмутимое лицо, еще полчаса назад выражавшее тревогу, отразило ужас, растерянность и какое–то лихорадочное смятение. Слова у него тоже не рождались, и немая сцена продолжалась какое–то время, когда я наконец поставила на полку у двери свою ношу, изо всех сил сохраняя мнимое спокойствие.        – Я, пожалуй, пойду… – понимание увиденного вползало в разум очень медленно, понемногу, и первичный шок постепенно сменили мысли, что и в Рокканде я такого не видела, и здесь не ожидала тем более… Они всегда казались крайне достойными личностями, а ведь Куафи даже говорила что–то такое…        – Алеандра, – помешали идти крепко сжавшая запястье рука и твёрдый, но чуть дрогнувший голос. – Куда ты?        – К себе… – как себя повести и как реагировать на открывшееся только что, я решительно не знала. Рассказать кому–то? Кому? Учитывая положение Бэнджамина, только если членам Императорской Семьи… Но… Они были всегда очень заботливы по отношению ко мне, помогали по первой же просьбе, устроили Ниэни. Мы, казалось бы, стали добрыми друзьями и платить такой монетой было выше моих сил. Закрыть глаза и сделать вид, что я не знала этого? Но ведь это было совершенно неправильно, грешно, да и… С точки зрения Целительства кровосмешение очень опасно, и, если вдруг появились бы дети, могло отразиться на них самым непредсказуемым образом, с точки зрения морали и веры – такое просто было недопустимо никоим образом… И как я могла скрывать, что узнала такое?! – Мне нужно подумать…        – Подумать о чём? – человеческая улыбка ему не удавалась, и сейчас выглядела особенно жутко. Поскольку была не наигранной, скорее, вымученной из–за страха.        – Об этом.        – Ты что–то видела? Тебе показалось, я просто наклонился к Элиа, Ал… Ты же никому не расскажешь, правда?        – Я знаю, что такое поцелуй, – рука сжалась крепче и я искоса взглянула на бледную, испуганную и сжавшуюся девушку, невольно питая к ней жалость. Бэнджамин, понемногу обретя нечто, напоминавшее решимость, потянул в свою спальню – выполненную в бордовом, чёрном и шоколадном цветах, заставил опуститься на кровать, ибо по традициям самиров в спальной комнате больше решительно не на чем было сидеть, и уселся рядом.        – Ал, давай сначала поговорим.        – Поговорим?! Я такого не видела даже в Рокканде, хотя там у людей с моралью очень плохо.        – Я понимаю, как это для тебя выглядит… Да и для всех… – мужчина немного помолчал, горько улыбаясь. – Но попробуй хотя бы выслушать. И учти, что Арэн и Иларда об этом знают, им бесполезно жаловаться. Карру тоже в курсе…Теперь вот и ты.        – Ладно, послушаю, говори, – вздохнула я, понимая, что иначе отсюда не выпустили бы.        – Мы с Элиа ничего не знали друг о друге, ну, она рассказывала тебе, наверное, что ей было пятнадцать, когда я её забрал в столицу. И мы впервые увиделись именно тогда. Так сложилось, что сблизились, подружились, но не научились считать друг друга родными. И однажды поймали себя на том, что наши чувства переросли дружбу…        – И давно вы… так? – ничего умнее в голову не шло, вопрос был задан скорее, чтобы потянуть время и успокоиться. Сделать вид, что всё в порядке, и улизнуть отсюда, из полутёмных комнат, внезапно показавшихся зловещими катакомбами. Ведь если он видел бы волнение, не отпустил бы.        – Ты не думай, мы не пересекаем черту, прекрасно понимаем, что это неправильно. Целуемся, да, но не было ничего большего. И дело не в том, что у нас это запрещено и наказуемо, вплоть до сожжения на костре… Просто… И так себя винишь постоянно… – длинные пальцы сжались в кулак, с хрустом, и я поймала себя на мысли, что верила. Этой вот импровизированной исповеди, горькой, простой и страшной. – Я на самом деле Эль очень сильно полюбил. Но не так, как следовало бы… Давно, почти сразу после её приезда и началось, а через пару лет друг другу открылись. Было разное, пытались разъехаться, ссоримся иногда страшно. Мы только с виду такие дружные, а на самом деле чего только не происходит… Что греха таить – бывали и попытки с кем–то что–то завязать... Но я не могу даже представить, если Эль вдруг исчезнет, – вновь с отчётливым хрустом сжался кулак. – Даже думать не хочется, что тогда будет. Каково всё твоими глазами, я прекрасно понимаю, Ал. Но, прошу тебя, молчи об этом.        – А кому я могу рассказать? – усмехнулась я. – Доказательств нет, ты – глава Отряда. А твой… кхм, тот, кто выше, как сам говоришь, обо всем осведомлён. Даже если б хотела рассказать, не могла бы – за решётку и отправлюсь за клевету.        На предплечье осторожным, уже гораздо более мягким жестом легла узкая тёплая ладонь.        – Верно. Но, – виновато, словно оправдываясь, произнес самир, – у нас действительно не заходило дальше поцелуев.        – А мне, собственно, какая разница? Я, вроде бы, не замуж за тебя выхожу и вас застала… – попытка изобразить веселье оказалась безуспешной и наблюдавший искоса самир только хмыкнул. – Кто об этом знает? Ну, просто чтобы случайно не проговориться…        – Ладар Сайрау, и императрица–бабушка, – Фэрт повел плечами и низко опустил голову, скрывая лицо в тени. Голос его окончательно приобрёл привычную твёрдость и почти утратил заикавшиеся нотки, но ощущалось что на самом деле он чего–то боялся, и довольно серьёзно. Это сквозило в каждом взгляде, каждом движении, судорожном, нервном… В атмосфере самой комнаты вокруг. В тенях, игравших на отражавших нас десятком копий зеркалах.        – А с виду ведь приличные дворяне, – буркнула я, не сумев сдержать все эмоции при себе.        – Тебе про Фэйзера Нарги напомнить? Я осведомлён, что у вас тоже родство, и ты об этом узнала раньше, чем что–то наглупила. И о Фэйзэре заочно наслышан, уж поверь, – внезапно перешел в наступление дотоле оправдывавшийся собеседник. – Ну а если бы ты не узнала? А если бы секрет позже вскрылся? И он бы тоже не знал? – я кожей ощущала впившийся косой взгляд и в памяти поплыли картины в Ретене, одна красочнее другой. И в Эмптии… С самых первых минут старший брат очень понравился, зацепил внимание, вызвал какое–то расположение… К тому рассказу на берегу реки, что заставил насторожиться, симпатия была уже крепкой. Да и братом считать я его так и не научилась, скорее приучила себя думать, что он – брат…        – Не знаю. Ты прав, наверное, – спустя долгих несколько минут кивнула под цепким взглядом. – Но, тем не менее, я не могу вас понять. Вы ведь знаете…        – Знаем, поэтому не допускаем самого страшного, – подтвердил собеседник, совсем недавно больше походивший, впервые, не на уверенного в себе талантливого чародея, в довесок удивительной ловкости, а на щенка, выклянчивавшего кость. – Тебе трудно такое принять, Ал, поверь, я понимаю очень хорошо, но…        – Ладно, – наконец решилась я, подбирая юбки и поднимаясь на ноги. – Я никому не скажу, что видела сегодня, и доведу лечение Элиа до конца, как обещала. Но маленькая, совсем небольшая просьба – дайте время это обдумать и принять. Ну или не принять, обещать ничего не могу.        – Конечно, – серьёзно кивнул, не оборачиваясь ко мне, тот, кто с лёгкостью мог бы отправить меня в Обитель Диады за минуту, при этом попивая одной рукой чай. И чья маленькая «грязная тайна», на мимолётное мгновение, приятно всколыхнула странное, чуждое и ранее не проявлявшееся нечто тёмное внутри. Впрочем, чем бы это ни было, эйфория оказалась секундной и растворилась в осознании того, чьим именно открывшийся секрет был. И что бояться следовало всё же вовсе не Бэнджамину, пусть самир чего–то и опасался.              ***               Разумеется, никак не отразиться на наших отношениях подобное не могло, и общение резко сократилось. Обещание я сдержала и рассказывать всем кругом о страшной тайне недавних друзей не поспешила – впрочем, когда говорила, что никто и не поверил бы, более того, имелся риск очень сильно пострадать, не имея доказательств, душой не кривила. Однако Фэрты были моими едва ли не единственными друзьями по эту сторону Нерушимых, и вскоре стали душить одиночество и вынужденная замкнутость. Нет, у меня были Ниэни и весельчак Дорр, превратившаяся в красивую молодую кошку Бэя, маленький друг – ученик, и приятельница в лице ненаследной принцессы… Но чего–то в этом спокойном и размеренном ритме не хватало. Чего–то важного. Чего–то значимого… Словно бы вновь стало недоставать самого обычного тепла.        И чем дольше длилось добровольное затворничество, тем всё более странные и мрачные мысли упорно мелькали в голове, мешаясь с обрывками воспоминаний, подчас противореча друг другу. Окончательно же недобрые размышления нависли тучей спустя недели две после покушения – Элиа поправилась и вновь приступила к работе, я передала лечение придворному лекарю, обихаживавшему обитателей Дворца вместе с Целителем, и последняя ниточка, заставлявшая продолжать общение с герцогом и герцогиней Фэрт, оборвалась. Сидеть в покоях было скучно, принцесса отбыла на открытие нового храма – приглашали и меня, но я не любила подобные мероприятия. Кронпринц поехал с тётушкой, и провести с ним внеурочное время тоже не получилось, хотя, признаться, такие беседы вне рамок обучения, совместные прогулки, дни, когда я играла с мальчиком фигурками зверей и птиц, попутно стараясь обучить ещё чему–то, или мы читали вслух книги, стали для меня безумно дорогими. Мысленно я переносила образ Саата, маленького братишки, росшего где–то вдалеке, на наследника никтоварилианского престола. Отчего–то казалось, что мой Саат должен был быть таким же… Только немного старше…        Погода в тот летний день выдалась тёплой, но не знойной, с утра крапал небольшой дождь, прибивший пыль и наполнивший воздух особенным, только после дождей ощущаемым запахом, чистым, как родник, когда странное «семейство» в лице варсэ–тангу Дорра, Ниэни Тангу, возымевшей теперь привычку одеваться в чёрное и очень закрытое, с простой светлой косой, и кронпринцессы королевства Оринэя Алеандры выбралось на прогулку. За нами же семенила и деловитая подвижная Бэя, подобно собачке следовавшая по дворцу и парку за Ниэни. Добродушная игривая кошечка завоевала любовь служанок и тщательно скрываемую симпатию слуг–мужчин и стражников, вызвала бурю восторга у обожавшей кошек принцессы Иларды, не преминувшей познакомить Бэю со своим старым, серым с сединой, ленивым и полным котом, и очень скоро заполучила право разгуливать по всему дворцу – впрочем, как и другие обитавшие здесь кошки, Бэя за подобное гостеприимство платила ночными охотами на мышей и тараканов, смущавших обитателей огромного «всеобщего дома», как когда–то назвала дворец в Ориусе моя матушка…        – Знаете, я тут во время прогулки по городу, вчера, слышал непонятные вещи, – заметил Дорр, когда мы добрались до тихих, уютных неглубоких прудов, населённых Королевскими Лебедями – редкой, очень красивой породой, чёрной с белыми пятнами на крыльях и белым хохолком у самцов. Эти пруды, таившиеся в сердце «прогулочной» части парка, оборудованные ступеньками–спусками к воде, заборчиками, оберегавшими от падения в воду, и резными многоцветными беседками, были нашим излюбленным местом прогулок. Обычно они пустовали в дневное время, когда мы добирались до них, и традиция не нарушилась и сейчас.        – И что ты услышал? – поинтересовалась Ниэни, примостившись на дубовой, с ножками–лебедями скамье.        – Разное, – отозвался тигр, замерев на нижней ступеньке и глядя на тихую рябь на воде. – Например, обсуждают, намедни состоялась массовая казнь в центре города, показательная. Порядка полутора сотен человек повесили.        – Сто пятьдесят? – скептически усмехнулась я. – Такие массовые казни проводятся крайне редко.        – И тем не менее. Кстати, я сам видел, как их потом хоронили и всяким… лекарям, наверное, раздавали. Много тел.        – А почему? За что казнили?        – Не знаю, – Дорр потянулся. – Вот это и интересно, за что так много людей на плаху отправили. Я так слышал, что бунтовщики, будто бы.        – Бунтовщики… – недоверчиво протянула Ниэни. – А что за бунт? Почему мы о нём ничего не слышали?        – Так это прошлой осенью было дело, до нашего сюда прихода, – пояснил разговорчивый тигр. – А теперь вынесли приговор, и государь подписал приказ о казни.        – А причина бунта? – заинтересовалась уже искренне я. В Оринэе иногда случалось нечто вроде устных возмущений народа, но никогда не доходило, по крайней мере, при дедушке и отце, до кровопролития. – Что они требовали?        – Я слышал, выступали за отмену рабства, полную, и выселение всех рабов из Империи – под предлогом чтоб вернуть в родные края, или чтоб просто рабов сделать свободными и дать право самим решать, как им быть. – Отозвался друг. – Вот, и что–то там с рекрутами было связано…        – Рабство?! – во мне полыхнуло негодование, и я тут же загасила первые его искорки. – Но отмена рабства звучит вполне прилично. Может быть, это идет вразрез с политикой Империи, но казнить… – поверить в услышанное и это осознать оказалось непросто. – Ты ничего не путаешь?        – Нет, – отрицательно уркнул друг. – Я именно так и слышал.        – Странно, – скептично протянула нахмурившаяся Ниэни, потирая руки, – не думаю, что за такие требования стали бы отправлять на плаху, они, наверное, призывали народ взять оружие и начать воевать!        – А вот такого не слышал, говорят, предлагали реформы и даже были готовы обсуждать предложения, да были арестованы. Хотя многие и не одобряли их и говорят, что Император правильно сделал… – так или иначе, сплетня на этот раз действительно заинтересовала и я постаралась после этого разговора навести справки. Опрошенные дамы, при посещении одного из столичных салонов, куда было положено прибывать хотя бы раз в пару месяцев любой светской даме, кроме членов семейства Фамэ, слухами об этом событии поделились охотно. Одна из них, супруга барона, входившего в число помощников Императорского Суда, сплетнями увлекалась в особенности и, найдя в моём лице благодарную слушательницу, принялась делиться познаниями о самом нашумевшем событии недели: дескать, то были лучшие люди высокого общества, все образованные, все умные, с прекрасными идеями. Молодые и активные реформаторы, поплатившиеся за свою инициативу сначала свободой, а теперь и жизнью. Обвинили их, по её словам, именно в том, что они призывали к полной отмене рабства и дарованию всем невольникам статуса подданных Империи или дозволению вернуться домой, и в том, что они то ли предложили вообще отменить рекрутские повинности, то ли очень сильно смягчить, и сократить расходы на воинские нужды…        С последним утверждением, впрочем, я, получив какое–никакое представление о том, что такое управление страной, не могла полностью согласиться. Армия была неразрывно связана с безопасностью королевства. Однако услышать не довелось ровно ничего, что могло бы служить оправданием для таких массовых и позорных казней. Повешение в Никтоварилье не входило в разряд кровавых и жестоких наказаний, уступая четвертованию, сожжению, колесованию и прочим неблаговидным способам умерщвления, бытовавшим в старинные времена (хотя Бэн тогда упоминал и о сожжении за кровосмешение), но слыла очень позорной – так казнили тех, кто совершил неоднократные и жестокие убийства, изощрялся над детьми… Через повешение казнили самых отъявленных, низменных людей, и… сто пятьдесят человек из высокого общества, всего–то выступивших за изменения в законах перед фасадом Дарианского Дворца.        Такие новости, вкупе с пережитым недавно покушением, приездом Карлона, лучезарно улыбавшегося после приватного общения с государем Тёмной Империи, намёки и угрозы Рары, всплывавшие в памяти, открытие о здешних друзьях, не могли не сыграть своей роли в картинке, которая по привычке постоянно выстраивалась в голове… Оставив собрание под предлогом усталости и дурноты, я отправилась на излюбленное место у Королевских Прудов, и с недовольством обнаружила сидевшую в беседке у воды даму. Седые волосы выглядывали из–под платка или шали, чёрное платье скрывало тонкую, худую фигуру, от самой шеи до запястий, и лежало на полу, будучи довольно длинным.        – Вы можете присесть, вы мне не помешаете, – голос оказался ровным, но показалось, что женщина, которая скрывала лицо в тени, улыбалась. – Редко сюда приходят в такие поздние часы столь молодые люди – все ищут более интересные занятия – салоны, балы, театры, сон… Близость…        – Я не замужем, к тому же не люблю праздные часы и довольно закрыта, – повела плечами я, рассматривая сквозь листву далёкий свет в дворцовых окнах. Мысли крутились в голове хаотично и необходимо было навести порядок в их клубке и разобраться.        — Это печально, вы очень юны, – заметил весёлый голос. – Я чувствую, что вас что–то печалит, милая леди? Может быть, я могла бы чем–то помочь? Люблю помогать людям, к тому же, в моём возрасте уже не поручают ничего интересного, и остаётся только давать советы да приглядывать за ребятнёй…        – Да, вы правы, – призналась я, пытаясь разглядеть лицо собеседницы или хотя бы узнать по голосу. – Я в растерянности и именно это привело меня сегодня сюда. Здесь спокойно и хорошо думается...        – Если хотите, я могла бы выслушать, человеку всегда полезно высказаться… Вы можете не раскрывать всего, просто выплеснуть напряжение, и станет легче думать. Я лишь старая женщина, которая доживает свои дни, но, если смогу помочь милой девушке, проживу ещё один день не зря.        – Хорошо… – решилась я. – Дело довольно тонкое и щекотливое… У меня есть друзья, хорошие, умные люди, очень приличные, у нас много общего, они всегда помогали, мы поддерживали друг друга, – я помолчала, подбирая слова, чтобы ненароком не выдать лишнего. – Но недавно я узнала о них довольно неприятные вещи, не то, чтобы незаконные или страшные, но немного… Они несколько выходят за рамки привычного для меня и многих людей. Я не знаю, как относиться к этому и как вести себя с ними… – я сама не ждала от себя такой откровенности, но постепенно прорвало, и рассказала и о том, что сблизилась с семьёй своего ученика, и теперь тоже испытала определённые сомнения в некоторых членах его семьи… Не вдаваясь в детали и не говоря прямо, о покушении, своих страхах перед ним, и недавних новостях о массовых казнях… Женщина всё это время слушала молча, тепло сжимая мою руку своей и изредка кивая в такт душевным порывам. И когда я наконец умолкла, заговорила уже она.        – Милая девушка, я понимаю, что вы не можете рассказать всего первой встречной и многого не договариваете, но даже так ощущаю бурю в вашей душе, разочарование и страхи, сомнения. Могу лишь сказать по поводу ваших друзей, что только вы сможете решить, принять эти их странности или нет. Я бы только не стала раскрывать этого другим, если люди всегда делали вам только добро, и поступила бы так – какое–то время постаралась не общаться с ними и всё хорошо осознать и обдумать. И если вы решите, что не приемлете это и оно помешает поддерживать отношения с этими дамами и господами, не устраивая им и себе неприятности и просто объяснившись по душам, разойтись в стороны. Из ваших слов я вижу, – заметила она, – что они осознают необычность своих взглядов, следовательно, поймут…        – А что касается других моих подруг? Я не сомневаюсь в них, понимаете, и в ученике тоже. Просто… Их родственник смущает меня, я не могу понять… некоторые мотивы и поступок этого человека, не могу предугадать его мысли и действия, но так вышло, что они могут нести последствия для меня, и не могу быть до конца с ним откровенна… Не могу до конца доверять ему…        – Вот как… – протянула женщина, и надолго замолчала, глядя на воду. Мозолистая рука стиснула кисть, мешая уйти, и пришлось любоваться спавшими птицами, ожидая, когда собеседница подаст голос. – А просто постараться не пересекаться с ним? Это не могло бы помочь?        – Их семья очень дружна, и, если я близка с этими дамами, невольно буду в какой–то мере приближена к его семье в целом, то есть и к нему тоже…        – Печально, – женщина мягко погладила мою руку. – Сударь дал веские основания его опасаться?        – Нет. Просто так вышло, что приходится избегать любой угрозы, и боюсь что–то проглядеть… – вздохнула я. – Он никогда не причинял вреда и ничего крамольного не делал.        – Но вы ему не доверяете… – по голосу дамы вновь показалось, что она усмехнулась. – Я знаю, иногда люди оказываются в такой ситуации, когда и правда лучше перейти меру в безопасности, чем не углядеть угрозу. Могу посоветовать только немного отдалиться от этой семьи, ведь вы не обязаны дружить со своим учеником. Не отойти совсем, но быть осторожнее, не сближаться слишком сильно и следить за своими словами, поступками. Любому врагу нужны шанс и повод, и только вы можете стараться им его не дать, – в этих словах проступала простая и настолько очевидная правота, что было почти стыдно, что я сама до всего этого не додумалась.        – Но если мои подозрения верны и угроза уже рядом? Если мой враг действительно смог причинить вред, не повторит ли он свою попытку?        – А что вы хотите сделать? Бежать? Если вам есть куда, даже тогда не стоит торопиться, если угроза не очевидна и даже не неминуема. Представьте на минуту – бежите, пусть даже зная куда, но не зная, от чего, и в пути настигает враг… Кто поможет вам? А хуже – если некуда бежать… Ваше бегство говорит только о страхе, и неприятель будет усмехаться, готовясь ударить, понимая, что вы не сможете ничего противопоставить… Он может повторять попытки где угодно, и вы сами это знаете, уверена… И если здесь есть шансы защититься, и вы не можете быть уверены, что брат вашей подруги – враг… Подумайте сами, что даст бегство? А им будет даже отказаться от работы и спрятаться в норке, это спасает только мышку, да и то не всегда. Враг не должен видеть слабость, и особенно – если это враг женщины. Женщину априори считают слабой и пугливой, и на слабости и страхе, милая моя леди, могут сыграть. Не берусь судить, что вам делать, не имею на то права, но я бы советовала, с высоты большего опыта в жизни, не принимайте решений слишком быстро и толком ничего не узнав. Быть настороже и спрятаться – разные вещи, – заметила она, поднимаясь со скамьи и собираясь уйти. – Я чувствую, что вы – достойная леди и сильная личность. Так будьте сильной и покажите врагу свою стойкость, кем бы он ни был. Сила и уверенность, но с признанием недостатков и слабостей, лучшее оружие для женщины наших кругов и нашего времени… – дама удалилась, так и не позволив разглядеть всё это время остававшееся в тени лицо. И кем была ночная собеседница, оставалось только догадываться – во дворце обитало и гостило множество немолодых женщин, многие из которых были вдовами...        В ту ночь я так и осталась сидеть в беседке, пытаясь принять решения. К моменту, когда я пришла в парк, в голову начинали приходить мысли о побеге, о затворничестве, и если первые воспринимались скептично – слишком много на сей раз было препятствий для успешного бегства и, в отличие от Гвенто–Рокканда, уже никто не стал бы в этом помогать, то вот мысли о том, чтобы отказаться учить кронпринца, совсем порвать с семействами Фэрт и Фамэ, или даже выцарапать домик в городе, перебраться туда и стараться не пересекаться с теми, кого опасалась, я не отгоняла.        Но та, кто скрывала лицо под покрывалом вдовы, была права – я чувствовала, что она не ошибалась, словно интуитивно нашла верные пути вместо меня. А ведь она даже не спросила моего имени и не назвала своё! Но к утру, обдумав всё, я пришла к выводу, что поступать следовало именно так, как она говорила. Отдалившись от всех, я едва ли избежала бы опасности, учитывая, что допустила её в Императоре и главе самой неоднозначной службы Никтоварильи, но упустила бы даже малейший шанс распознать угрозу до того, как она свалилась бы на голову. Но и вести себя так, словно ничего не случилось, могло не получиться – на то, чтобы переварить открывшуюся правду о друзьях, требовалось время, и совсем избегать государя, не отдалившись от Фамэ, едва ли вышло бы.        Я перестала исключать и возможность того, что ошибалась, но понять, на самом ли деле страхи закрыли правду или же они были обоснованы, только предстояло… Как и либо научиться принимать порочную связь новых друзей, либо просто оставить их с миром и научить себя не думать о том, что стало известно, и понять, был ли для меня врагом всё столь же неоднозначный, как и в самом начале знакомства, мужчина, который то вызывал глубокое и самое искреннее уважение и симпатии, то ужасное смущение, то подозрения, что ему могло быть от меня нужно, то, после открытий о массовой и суровой казни, страх – узнать его истинные помыслы не было ни возможности, ни достаточных оснований, которые тоже предстояло ещё только дождаться…