Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимых

      Бэнджамин молчал добрых четверть часа, задумчиво крутя в руках бокал с жидкостью насыщенного вишневого цвета, держа за длинную ножку. И наконец отставил нетронутый напиток на небольшой чайный столик в предварявшей мои покои гостиной.        – Довольно странные условия, с первого взгляда, – изрек он, проводя кончиком длинного пальца по краю бокала. – Их даже можно было бы счесть унизительными для прекрасной леди, если бы не одно обстоятельство…        – Весьма странными и сомнительными она их и сочла, – отозвался я, пригубив вишневое вино, а это было именно оно, и тоже отставив в сторону. – И я очень рад, Волчонок, что свои умозаключения она хотя бы оставила при себе и рассуждала без свидетелей. Вызвало бы немало шепотков про причину, почему я закрыл на эти измышления глаза, – самир только хмыкнул, едва заметно выгнув уголок рта. – И мне крайне любопытно, почему Пиу счел уместным не посвящать меня в эти требования заблаговременно.        – Подозреваю, это было частью его плана, возможно, надеялся, что твое ошарашенное лицо девица отметит и поймет, что к выдвинутым требованиям ты причастен не больше, чем она. Однако подозреваю, что сейчас нам озвучили только первую часть плана и стоит подумать о третьем требовании. И что–то подсказывает, что они намерены довести до конца некоторые свои давно начатые планы…        – Тихоня будет в большом восторге от перспективы оплачивать свадебные приготовления, – невольно хмыкнул я, прекрасно понимая, о каких планах могла идти речь, и сам подозревая, что Ночной Остров по–прежнему мог считать это очень неплохой идеей. – Однако отношение очаровательной леди ко мне по–прежнему неопределенное и настороженное.        – Так вот потому это и условия, а не предложения, – ухмыльнулся самир. – И как видишь, пока они совершенно невинные. Стать подданной Никтоварильи, следовательно, получить некоторую причастность к Империи и ее народу, а еще изучать законы, язык, традиции и быт. А еще перейти в паству Барлы… Чтобы потом можно было по обычаям Империи… – самир, с немного хищной улыбкой, сделал выразительную паузу. – Выйти замуж. Но они дадут ей некоторое время привыкнуть к Империи и ее жителям. Прекрасный ход. Что до вчерашних реплик – я проверил, стража, кроме моих парней, их не слышала, потому предлагаю проявить жест великодушия с нашей стороны и дальше и сделать вид, что принцесса ничего сомнительного вару не говорила. Нам подтвердили, что леди не представляет угрозу для наших планов и действий. Но я считаю, что разумнее продолжать слежку и попробовать все же наладить более дружелюбные отношения с нашей стороной. С тобой тоже.        – Насколько я понимаю, ты со своей стороны этим занимаешься успешно? – полюбопытствовал я, под короткий кивок.        – Несколько успешнее Вашего Величества, – поддел друг. – Показал девушке город, угостил местными сладостями, сделал подарок, проявил самое деятельное участие в переезде во дворец… Любезно помог с деликатной проблемой… Видишь, какой я чуткий и заботливый молодец.        – Она умная девушка, Волчонок, – заметил я, несколько задетый замечанием. И не припоминая за собой, что, кроме того предложения денег, когда оринэйка лечила помощника, сделал в ее адрес неподобающего. И даже за него были принесены извинения. – Я сомневаюсь, что твое смазливое личико и сладкий голосок ее покорят так сильно, что она тут же согласится сделать все, что ты скажешь…        – Капелька по капельке… – с самым невинным видом парировал самир. – И потом, я же не в постель ее тащу. Я вызываю дружеское расположение. Я очень милый и благородный мужчина, внимательный и тактичный…        – Гаденыш, – закончил я за выразительно улыбнувшегося друга детства. – Но она не может не понимать, что ты – работник Отряда. И что ваши видимые цели и поступки могут сильно отличаться от истинных.        – А я не говорю, что она всецело доверяет, и ты прав, она понимает, что наше с Элиа дружеское поведение может иметь скрытые цели. Но понемногу, полегоньку, постепенно даже ледяная глыба тает… Особенно если не делать поступков, выбивающихся из создаваемого образа.        – Я их тоже не делаю, однако нам пока довелось общаться несколько меньше. Впрочем, полагаю, у меня есть все шансы это обстоятельство постепенно исправлять.              ***               Старания успокоить разгневанную оринэйку и наладить общение не прошли даром, и через неделю-другую обратной дороги ее подозрительность исчезла, уступая смущению, охватывавшему Алеандру, стоило появиться где–то рядом. По отзывам Бэнджамина и Карру, по моему приказу понемногу «устанавливавших дружбу», в их присутствии ее такое стеснение не охватывало, она вполне позволяла себе шутить, проявлять эмоции, еще сильнее заинтересовалась культурой, историей и народами страны, в которой ей предстояло надолго задержаться. И «соглядатаи» раз за разом сообщали, что никаких, ни единых, расхождений в словах, никаких тревоживших мыслей или действий, ничего, что могло бы говорить о приверженности врагу и паче того, что она послана была сюда умышленно, что все было подстроено, не выявлялось.        Ее общение с тигром, остававшимся при девушке практически всегда, исключая только единственную приватную встречу, когда нам случилось поужинать вместе, и заодно обсудить некоторые возникшие недомолвки и претензии, предоставляло возможность отслеживать и их беседы, частично даже мысленные, между собой, но кроме того, что произошло с остальной делегацией, и предположений, как сложилась сейчас жизнь тех, кто откололся от них раньше, ничего интересного в этих «задушевных разговорах» тоже не оказалось. Прозвучавшие после первой встречи с наурами несколько неприязненные высказывания волшебницы в свой адрес, о которых мне, разумеется, сообщали, я за интересные сведения не считал, понимая, что это условие, как и прочие недоразумения, не могли пройти бесследно, и, более того, девушка отреагировала сдержанно и приняла требования. И, если бы мы не продолжали слежку, ее рассуждения и пара разговоров с варом и вовсе остались бы только между ними, публично же они и не звучали.        Основания злиться у гордой дочери Аланда были, что невозможно было отрицать, и ряд ее претензий и замечаний, как и мыслей, стоил того, чтобы покопаться в них получше. Отчасти я был согласен с Алеандрой – ситуация с платьем для первой аудиенции прояснилась и вину нашей стороны я признавал, как и то, что слишком долго продержал ее на коленях в первую аудиенцию, и то, что не учел воззрения оринэйских и минаурских Целителей, предлагая деньги. А от подозрений, что я был причастен к первому условию науров, казалось, молодая принцесса все же отказалась.        Когда Пиу объявлялся в Дариане, намекая, что если бы девушка оставалась недовольна Никтоварильей и дальше (и определенное рациональное зерно в этих угрозах имелось, отношения и союз между странами выстраивались несколько столетий, но сейчас, когда довелось иметь дело с Алеандрой, поначалу рисковали, и весьма длительное время, дать трещину), и сообщил об условиях, он ни словом не обмолвился о том, какими они планировались. И, как мне на мгновение показалось во время странного, и для Алеандры почти унизительного финала первого дня встречи, Пиуэргурдран, мой наставник, покровитель и тот, чьи замыслы приходилось, подчас выдавая за свои, претворять в жизнь еще до восшествия на трон, не слишком–то подобному раскладу был рад. Впрочем, после завершения второго дня аудиенции я его до сих пор не видел, и когда могла состояться следующая встреча, не знал. Потому и о его мыслях по поводу всего произошедшего, планах и оценке судить не мог.        До Дариана оставалось немногим менее двух недель пути, обратно мы двинулись системой Гунджа же, но несколько иным путём – я, дабы не терять понапрасну время на поездки, решил совместить путешествие со своего рода короткой инспекцией по Империи. Праздник Проводов Зимы, древний, государственный, праздновавшийся даже на самом высоком уровне, хотя родился еще в королевстве Дариан из народной традиции, в этот год застал нас в дороге, погода выдалась сносная, но я, посоветовавшись с Бэном, решил, что было разумнее провести его в одном из крупнейших поселений на предполагаемом пути. Поселение именовалось Высокий Холм, располагаясь, сколько хватало взгляда во все стороны, на равнинах, где высокими были разве что кочки, что меня, не впервые проезжавшего этой дорогой, почему–то в молодости забавляло.        Посланные вперед самиры поведали старосте Высокого Холма о грядущем высочайшем визите, и к нашему торжественному въезду в деревню все было готово. Ровное кольцо стражи, целиком из Особого Отряда, окружило меня и Алеандру, так и ехавшую, после поломки еще в пути в Брилльдж кареты, верхом. И все же между ними проскальзывали улыбавшиеся заинтересованно–праздные лица, яркие цветные стены домов, рамы окон, крыши и коньки на них. Валил из печных труб густой дымок, пахло выпечкой, немного дегтем, сменившийся ветер донес тонкий запашок навоза – я не сомневался, что к императорскому приезду здесь состоялась огромная уборка, но деревня есть деревня, и скот – а зимой его на пастбище не выгонишь – есть скот.        Приветственные возгласы, большей частью уважительные, но изредка примешивались молодые, почти детские задорные голоса, заставили улыбаться, приветственно поднимая руку. Мой ответ, вкупе с приветственными фразами самиров, вызвал еще более бурную радость, простую, житейскую. Дорра, и сейчас сопровождавшего принцессу, заслоняли многочисленные ноги лошадей и спешившихся стражников, а вот саму волшебницу, как и следовало ожидать, заметили, и я ощутил уже заинтересованные взгляды – если меня здесь видели и раньше, да и узнать вполне могли, портреты для того в огромных количествах и копировались, то оринэйскую наследницу престола в Никтоварилье видели пока еще немногие люди, и интерес она вызвала живейший. Кто–то из женщин, относительно молодых, осмелел и приветствия, на фарсине, затронули робко уткнувшуюся взглядом в снег волшебницу, натянувшую плотнее капюшон.        – Они приветствуют вас. В таких случаях в нашей стране следует улыбнуться и помахать, – заметил я, улучив секунду.        – Я не понимаю, что они говорят, – честные, большие зеленые глаза уставились на меня. – Это не наанак. Мне как будто попадается что–то знакомое, но…        – Это фарсин, язык Никтоварилианской Империи. Вам лучше его изучать, не все жители Империи говорят на наанаке, более того, не все его понимают, – Алеандра, снимая капюшон, приветливо заулыбалась, помахав рукой и крепче впившись пальцами в поводья.        – Вас, кажется, встречают очень радушно. Вы сообщали о прибытии? – заметила девушка.        – Разумеется. Но у нас всегда встречают так, и подчас необязательно членов династии.        – Вас очень любят, – долгий взгляд, чуть мимо глаз, по правилам этикета. – На моей памяти, если позволите заметить, так встречали только моего отца. Приезды куда бы то ни было Императора Карлона проходили куда мрачнее и… – она тряхнула головой. – Никого не было на улицах, кроме старост или старейшин, да пары их помощников. А потом, уже ближе к тому, как я… покинула Гвенто–Рокканд, его неожиданно начали встречать радушнее. Падали под копыта лошадей и восхваляли… Если бы кто–то позволил себе помахать Императору…        – Есть одно существенное «но». – Усмехнулся я. – Я не Карлон Каэрри. Стража знает свое дело, если возникнет опасность, их поведение изменится. А запугивать народ не вижу ни смысла, ни необходимости.        – Вы… – бледное лицо покрылось густой краской. – Вы совсем другой… Простите…        – Когда–нибудь так будут встречать вас, – я не знал, почему, но мне почти нравилось, когда она вдруг забывала о смущении и формальностях и становилась чуть живее, как сейчас. – Я уверен, оринэйцы будут любить вас. Вы делаете для них все, что в ваших силах, и они непременно это оценят… – разговор прервался тем, что мы подъехали к зданию сельской управы, рядом с которым красовался двухэтажный добротный дом старосты, снежные горки для ребятишек, будущие лавки и палатки, которым уже следующим утром предстояло наполниться блинами, лепешками, медом, конфетами, горячим чаем, прямо из печки, медовухой и поделками–безделушками. Столб, куда позднее должны были подвесить призы–подарки, мишени – для подков или лучников, это зависело скорее от самого поселения, украшенные цветными ленточками деревья – символ скорой весны, скорого наступления нового года и нового цикла жизни…        Мне случалось встречать праздники во дворце, в школе, во время делегаций в иные страны, и вот так, в какой–то мере среди простого народа, и последний вариант я ценил более всего – давно, в детстве, всегда тянуло прочь из лоска и блестящих стен–полов–потолков дворца к обычной, простой, даже немного простоватой, жизни, к мальчишкам, едва освоившим грамоту да арифметику, зато умевшим мастерить шалаши не хуже иных обученных дворянских мужей, да и подчас крепче, для которых состряпать рогатку, выкурить из норы суслика, нырнуть на спор с головой в омут было плевым делом. Для меня, как не возмущалась по этому поводу мама и как притворно не грозился всыпать добрых розг отец, тоже. Вот только потом, когда стал постарше и пришлось учиться политике, дипломатии, стратегии и уже приниматься за часть важной непрерывной работы правящего дома, жизнь изменилась, и вместо ловли лягушек я был вынужден общаться с не менее скользкими типами в лице чиновников, иностранных послов и делегаций, некоторых правителей, дворянства, у части которого без дара читать мысли, на лице, отображалось, что почтеннейший сударь – свинья, каких не везде сыщешь. Жизнь–то изменилась, но любовь, своего рода привязанность к простодушным, незатейливым и искренним людям, населявшим Империю за стенами богатых домов и Второго Кольца Дариана, осталась.        Староста встретил нас, поминутно кланяясь и рассыпаясь в любезностях и извинениях, что у них ведь деревня, Император – отец всенародный, серчать не стоит, ведь скоту приказать не могут, – и впрямь, ветер снова донес легкие нотки запаха навоза. Что для нас местный постоялый двор был готов уже, все сделали, ждали, и большая честь, что мы прибыли в скромное поселение. Спутники как–то рассеялись к моменту, когда староста отчитался о налогах и расходах – деревня числилась Имперской, не располагаясь в пределах, в настоящее время, ни одного из графств и герцогств. Под расходами разумелись траты лекарского пункта, крошечного дома, где трудился лекарь и его помощница, и куда стекались жители пары окрестных деревень меньшего размера, и школы, опять же, на несколько деревень, на которые средства выделялись из казны. Уже добравшись до приготовленных комнат, двух, в одной из которых, дальней, имелась и ванна (воистину, принимали нас всегда настолько старательно, в Высоком Холме, и настолько пытались создать уют и удобства, что становилось неловко), староста, чуть не приложившись лбом об пол, поведал, что у них в деревне, дескать, завтра гуляния, ибо ведь Праздник Проводов Зимы, и если Императорское Величество пожелают, для деревни большая честь будет, коли они празднования посетят, и ненадолго на площадь придут. А если не пожелают, окна на другую сторону выходят, вид на реку, из всех комнат здесь самый красивый, беспокойства не доставят…        – Мы весьма охотно посетим празднования, – старосту этого я не припоминал, впрочем, помощник уже сообщил, что его назначили год назад, вот он, видимо, и старался угодить непомерно яро. Те, кому уже доводилось сталкиваться с визитами лично, с недоверием, но осознавали, что я не требовал ни бесконечных расшаркиваний, ни каких бы то ни было иных «утешений для самолюбия». – Надеюсь, появление меня и моих спутников не нарушит ход праздника. Необходимости ограничивать жителей в чем–либо нет, они ждали гуляний и готовились к ним, к тому же мне последние не доставят никакого беспокойства. – Кареглазый, уже почти седой мужчина, удивленно глядя и расшаркавшись, удалился, предоставив возможность поработать, как я и собирался, пока пополнялись запасы провианта и отдыхали кони и люди, с документами, частично переданными Наместником, частично прибывшими, прямо в дороге, из Дариана, от заменявших правителя Иларды и Ладара. Среди последних затесалось и письмо от Тио, рассказывавшее, как прошел праздник, что «тетя Иларда устроила большой праздничный вечер», и раз меня не было, сам виноват. Вчитываясь в ровные строчки, почерком сына, я радовался, что скоро уже мог увидеть и обнять его лично, и уже твердо намеревался выделить в ближайшее время свободный день и провести его, полностью, с мальчиком, когда в дверь негромко постучали, я разрешил войти и взглянул на помощника.        – Ваше Величество, в Высокий Холм только что прибыли ходоки, из Саэрта–Капуджа, графство Борд. Они просят аудиенции.        – По какому делу? – стряхнув теплые домашние размышления, прищурился я. – Они пояснили причину своей челобитной?        – Они сообщают, что граф Борд ущемляет их права и, как они считают, Ваше Величество, неоправданно использует полномочия.        – Я встречусь с ними лично, – поймав взгляд и опережая вопрос, добавил: – Незамедлительно.        «Челобитчики» появились в комнате довольно скоро, четверо мужчин средних лет, в валенках, тулупах, с короткими густыми бородками, в заячьих шапках. Относительно новая, хотя и потрепавшаяся в дороге одежда наводила на мысль, что она у них, облаченных в расшитые рубахи и явно не знавших, куда деть шапки – тулупы быстро и проворно забрали слуги – нечто вроде парадного одеяния. Робкие взгляды совершенно не вязались с румяными улыбчивыми лицами жителей Высокого Холма, мужики, поклонившись и переглядываясь, неловко переминались с ноги на ногу, уткнувшись взглядами в деревянные полы.        – Мы… – начал самый смелый. – Мы, отец наш, просвещенный государь–Император, ежели вам угодно будет, и помощникам вашим расскажем.        – В этом нет необходимости, – прервал я. Самиры, застывшие у двери, равнодушно рассматривали мужиков. – Я внимательно выслушаю просьбы и приму соответствующее решение… – еще немного осмелев (встречи со мной лично они явно не ожидали), просители начали рассказ.        Выяснилось, что граф Борд, пользуясь правами на землю и положением, урезал их наделы и заставлял по шесть дней на неделе работать на своем хозяйстве, превышая все допустимые порядки барщины. Наделы урезал, оброк увеличил, а школу, строительство которой началось при Имераторе Лихтэре Третьем за пять лет до его смерти, никак не достроит… Только вот к своим хоромам за это время успел пристроить, рабочей силой мужиков графства, четыре здания, в том числе флигель и конюшню. Выслушав про введеную Бордом систему телесных наказаний – розги и плети, за провинности вроде того, что кто–то не шесть, а пять дней выходил на барщину, я жестом велел жалобщикам прерваться и отправил, вместе с помощником, оформить жалобу и довести рассказ до конца. Один из стражников–самиров, бесшумно и без малейшего напоминания, скрылся в двери и через несколько минут в ней выросла жилистая фигура Бэнджамина, все еще облаченного в дорожный плащ, и, судя по виду, до комнаты до сих пор не добравшегося. Стража, поклонившись, оставила нас наедине, я изложил дело самиру, молча, почти небрежно выслушавшему описываемые «зверства».        – То есть, чтобы дать послабление или сделать что–то для них полезное, он еще и вознаграждение просит, – ухмыльнулся он. – Люблю, сир, таких людей. Из них выходят прекрасные трудяги на Бэвэрских шахтах. Я отправлю туда полдесятка ребят, с проверкой, разумеется. Вынесем предупреждение и дадим…        – Три месяца. Если ситуация не изменится или изменится незначительно…        – Арэн, – ласково и слегка ехидно улыбнулся друг, обойдя стол и склоняясь к моему уху. – Не учи меня, пожалуйста, работать. Я же не учу, как выполнять твои обязанности.        – Ты обычно не такой обидчивый…        – Ну… Как истинная леди, я немного капризна, – непревзойденное сочетание невозмутимого лица и пропитанных сарказмом слов заставили шутливо похлопать. В детстве, добрых лет двадцать пять назад, мы с Ладаром, подшучивая над Бэном, стали звать его девочкой. Тогда нас было четверо, я и трое моих друзей, но четвертый глупой детской шутки не оценил… Мы выросли, многое изменилось, а я уверился в самирской злопамятности – Бэнджамин по сей день не забыл подшучиваний, не упуская случая съязвить на сей предмет.        – К делу, истинная леди. Я вынужден просить перейти к делу… – не поддался на его провокацию, не будучи в настроении обмениваться ерничаньями в тот момент, я.              ***               Праздник начался ранним утром, практически на рассвете, и я оповестил старосту о решении присутствовать на праздновании весь день, к величайшему, но старательно скрываемому изумлению последнего. Самиры, пользуясь передышкой, практически полным составом сопровождали меня, как и свита и стражники из числа людей под руководством проверенного Алкира. И выполняя обязанности и одновременно наслаждаясь днем отдыха. Однако, когда взор упал на облаченную в скромное дорожное платье девушку с простой, без украшений, косой, в распахнутом плаще, подбитом мехом, у левой ноги которой застыла гордая фигура тигра, я несколько удивился, постаравшись не подать виду.        – Вы желаете присутствовать на празднике? – после обмена любезностями спросил все же, поймав взор тигра.        – Мы узнали, что сегодня здесь проходит празднование Проводов Зимы, и не устояли перед возможностью провести его в окружении обычных людей, без пафоса и лести высшего общества. Я, если позволите, сир, не слишком высоко ценю последнее…        – Неужели? – я бросил взгляд на оринэйку, невольно отмечая, что она говорила искренне, и что между нами нашлась общая черта. – Уверяю, праздники в Великой Никтоварилианской Империи проходят весело и дружелюбно всегда…        – Чем менее человек желает выглядеть чинно в глазах других и показаться могущественнее, богаче, высокороднее, чем другие и чем он есть, тем более живым оказывается его сердце, и он сам. Случилось так, что я и варсэ–тангу Дорр провели более года в окружении простых, самых обычных людей, и год этот поистине стал лучшим для меня. – Тонкая улыбка тронула губы, красные, – немного девушка этим днем все же гримировалась. – Если вас смутит мое присутствие, мы… Постараемся держаться отдельно…        – Что вы, принцесса Алеандра. Для меня честь разделить отдых и веселье этого дня со столь очаровательной дамой и столь благородным варсэ–тангу, – теплая ладонь в моей руке, которую я коснулся губами и отпустил, заставила на мгновение промелькнуть где–то глубоко приятное, но неясное ощущение. – Не могу не отметить, что разделяю ваши симпатии к простым людям и понимаю, почему вы благосклонны не ко всем представителям дворян.        – Я начинаю искренне сожалеть о неприятных вещах, что говорила вам, – девушка посерьезнела и взглянула мне в глаза. – Я не знаю, что подтолкнуло науров выдвигать подобные условия, но, когда увидела, как вас принимает народ, и как сейчас вы намереваетесь присоединиться к празднованию, я понимаю, что вы должны быть весьма достойным мужчиной и правителем. Подданные бессильны сделать что–то тому, кто надежно защищен и далек от них, хотя сейчас вы вовсе не гнушаетесь выйти к простонародью, но обмануть их нельзя. Конечно, радость можно изобразить, но я уже научилась отличать, когда она искренняя, и здесь я видела именно таковую. И я рада сопровождать вас в этот день.        – Взаимно, принцесса Алеандра, – короткий кивок с моей стороны и легкий книксен дамы, и мы отправились на деревенскую площадь, где уже собрались жители Высокого Холма, открыла день традиционная ярмарка сладостей, игрушек и горячих, в том числе хмельных, напитков, где уже вот–вот должны были начаться конкурсы и выступления…        А в самом центре площади к вечеру должно было расчиститься место, на котором сжигали чучело из соломы и тряпок, символизировавшее холод, зиму и трудности, на закате, и этим завершался праздничный, ярмарочный день. Самиры, плотным кольцом окружавшие, понемногу откалывались на минуточку – покупая шали возлюбленным, женам или матерям, добротные, пуховые и теплые, очень красивые, кто–то заинтересовался работами деревенского кузнеца, кто–то – плотника, а кого–то больше привлекали мед, лепешки, булочки и пироги, конфеты и варенья, и зазвенели ссыпаемые в руки торговок столичными гостями монеты…        К тому, что я, как и все, за исключением только, что немного загораживали от людей стражники, рассматривал товар, изредка осведомляясь о чем–то у торговцев, понемногу относительно привыкли, а меня, прикупившего пару шалей для сестры и бабушки, ярких, ручной работы, и глиняную птичку–свистульку малышу, заинтересовали политые медовым сиропом большие тонкие лепешки из пшеничной муки. Покуда помощник расплачивался и мы, сопровождаемые старостой, его женой и маленьким, десяти лет, внуком, отправились занимать места, я отметил, что даже большее любопытство, нежели я, вызвали другие лица.        Дорр, будучи варом, был уже нерядовым явлением для привыкших к кровожадным варсэ–ками никтоварилианцев. А он, помимо этого, представлял собой диковинного зверя, тигра, которого простые сельчане раньше в глаза не видели – если только кому–то когда–то попалась картинка… Алеандра, заметившая интерес детишек и молодых жителей Высокого Холма – народ постарше любопытство пытался скрывать, – сделала совсем не то, что на ее месте устроила бы какая–нибудь Самина или Байша, самая молодая из случившихся у меня фавориток, девица семнадцати с небольшим лет, или та же Лайнэри, в последние годы обладавшая на редкость несносным характером. Они закатили бы скандал и долго и картинно возмущались подобной наглости. Алеандра же терпеливо, улыбаясь, рассказывала, кто такой Дорр, уверяла в его доброте и веселом нраве, при поддержке самого тигра, которому подобное внимание явно льстило… Настороженные, чуть испуганные лица в ответ на дружелюбие и улыбки оринэйки понемногу расцветали. Выбравшись из окружившей их толпы, некоторые представители которой даже решились погладить вара, Алеандра и Дорр пробрались к нам, на удобные, обложенные мехом и подушками, скамейки, чуть в стороне от основных рядов, выстроенных для деревенских жителей, немного виновато озираясь.        – Простите, сир, мы несколько отстали, – робко заметила девушка. – Дорр вызвал большой интерес вчера, мы выходили прогуляться и посмотреть деревню. Я не думала, что он сегодня так заинтересует… ваших подданных.        – Вы, кажется, относитесь к детям с большой теплотой?        – Я очень люблю детей, мой Император. Они самые чистые и интересные люди в Бартиандре. И иногда задают вопросы, которые и взрослых ставят в тупик.        – У ваших детей будет очень хорошая мать. – Заметил я.        – Не уверена, что я когда–либо стану матерью, – последовал, покуда, с моего разрешения, начинались праздничные выступления и на небольшой помост перед рядами скамей вышли пожилые дамы в шерстяных платьях и пуховых шалях, распевавшие задорные народные песенки Империи, на фарсине и немного на наанаке, ответ. – Не всем желаниям и мечтам суждено сбываться, а у меня есть долг, смею напомнить.        – В таком случае, позволю себе надеяться, что этим вашим опасениям не дано будет осуществиться, – заметил в ответ я, мягко на мгновение коснувшись тонкого предплечья, спрятанного в теплых рукавах.        Песни, баллады, шутки, народные танцы, конкурс, в котором молодые парни и мальчишки–подростки старались достать подвешенные на столбе – кто длинными палками с крюками, кто лез наверх, некоторые пытались выстроить что–то вроде живой лестницы, – подарки и сладости, и их ужимки и попытки одолеть высоту забавляли даже искушенных гостей из столицы, то есть нас, а уж о жителях Высокого Холма и говорить не стоило, и всех участников сопровождали подбадривания, подначивания и веселый, звонкий смех, в основном женский и детский… Новый конкурс начался следом за тем, как со столба снял последний подарок – большой мешочек сладостей – Карру, по старинке забравшийся на столб, и, добравшись до вожделенного лакомства, самир выглядел довольным, словно голодная собака, которой дали кость. Он и на место–то вернуться не успел, как зашуршала первая бумажная обертка вокруг конфеты…        – Вице–мастер Карру, Ваше Благородие, не поделитесь ли вы с дамой парой призов? – зазвенел слева женский голос. Я не удержался от искушения обернуться на хищно рассматривавшего сладость самира, поднявшего на девушку взгляд, в котором явственно просматривалась борьба страстной любви к сладкому и галантности, по которой он просто не мог не ответить на ее просьбу.        – Разумеется, – отправив–таки конфету в рот, Карру передал Алеандре горсть конфет, переложив еще одну в карман и завязав мешочек. Я вновь обернулся к центру площади, где у мишени собирались, вокруг длинного лука, около пары десятков мужчин, от совсем молодых до убеленных сединами обладателей глубоких морщин.        – Высокий Холм, – провозгласил объявлявший и описывавший события помощник старосты, высокий, жилистый юркий старичок–колдун, усиливавший магией голос, – славится охотниками – многие из нашей деревни стали даже имперскими охотниками, будучи самоучками. А ребята, которые попадают в войска, часто становятся лучниками и даже кем поважнее. И по старой традиции ежегодно наши мужчины и юноши показывают свое мастерство. Сегодня первый приз – полсотни золотых монет и новый лук. За второе место… – другими двумя призами оказался домашний скот – коза и овечка, и первый лучник уже собирался поднять лук и натягивать тетиву, когда в голову мне, еще мгновение назад и не собиравшемуся ни во что ввязываться, пришла шальная идея, и я склонился к сидевшему по правую руку старосте, оповещая о ней… И несколько минут спустя к ряду лучников присоединился еще один, с очень приметным лицом, что вызвало большой ажиотаж и возбужденные перешептывания в народе.        – Ваше Величество, мы не смеем пытаться прежде вас, – посыпались поклоны, и сельчане услужливо уступили дорогу. Все попытки урезонить ничего не дали, и действительно я оказался первым, кто целился, отрешаясь от всего окружающего и мысленно выстраивая линию, как когда–то давно учили в школе, знакомя с основами военных ремесел. Я знал, что из меня вышел не самый хороший лучник, что уже несколько лет даже не брал в руки стрелу, что без дара, приближавшего мишень, стоявшую в сотне широких шагов, уж точно и близко к центру мог не попасть, и все же, не слушая возгласы поддержки и не обращая внимания на впившиеся взгляды, отпустил тетиву. Стрела вошла в широкий круг в самой середине мишени, но ощутимо ниже центральной точки, я потянулся за второй – по условиям соревнования, в первом «туре» было по две попытки, и взор скользнул на ряды спутников, трое из которых спустились со мной, охраняя и сейчас, а остальные наблюдали за выступлением, даже вар, казалось, по такому случаю ставший крупнее. Глаза перехватили взгляд засиявших в лучах Солнца изумрудных, устремившийся от склоненной немного набок головы прямо на меня…        И в голову пришла еще одна, вероятно, не без участия осушенной ранее кружки медовухи, шальная мысль, показать свои таланты молодой даме. В которой было что–то интересное, цеплявшее внимание и заставлявшее изучать девушку, открывавшуюся каждую нашу редкую встречу все с новых граней и сторон, что–то, проявившее себя с самого начала, с момента ее появления в тронном зале, и усилившееся, когда я лучше увидел тогда серьезное и холодное лицо и прямой, твердый взгляд. Я понимал, что Алеандра должна была быть неординарной личностью, чтобы добраться сюда при сложившихся обстоятельствах и уже для того, чтобы решиться на побег в неизвестность. Но во время занятий с Тионием, одно из которых я тайно посетил, что оставалось неведомым ей, и за нашу поездку она показала и иные свои грани – теплая улыбка детям, тактичность и мягкость, женственность, сочетавшаяся с хладнокровием, легкая прямолинейность и горделивость, слегка ехидное, саркастичное или колючее подчас поведение, за которым скрывалась доброта и, понимал я, страх нового удара. Алеандра напомнила меня еще лет десять назад, только более мягкую и приветливую форму, с женственными чертами и очень красивой внешностью.        До ее признания наурами подобные мысли я гнал прочь, как только они возникали, и впервые в последние дни стал позволять им задержаться на несколько минут в голове, понимая, что раз ее приняли науры, это было большим, весомым плюсом для оринэйки. Вновь прицеливаясь, уже старательнее, медленно и неторопливо выстраивая линию предполагаемого полета стрелы, и на сей раз не пользуясь никакими иными чарами, кроме протянутых незримых нитей, «приближавших» мишень, я отрешился от мыслей о том, ради кого затеял все это, и отпустил тетиву. Мелькнуло оперение и стальной наконечник врезался в древесину на дюйм выше первого, прямо в центр мишени. Послышались ликовавшие и робко поздравлявшие возгласы, и я уступил остальным участникам состязания.        Я подозревал, в глубине души, что именно так все и обернется, и поэтому не вызывался участвовать в соревнованиях: словно бы все обитатели Высокого Холма и соседних деревень окосели или разучились стрелять – двое седовласых мужей постарше ушли на скамьи для зрителей, а остальные попадали в лучшем случае где–то близко от края мишени, в худшем стрелы улетали мимо, в снежные сугробы и ледяную горку для детей. Попытки уверить деревенских мужиков, что они могли не скрывать собственные умения и я бы не разгневался, если бы они вдруг оказались лучше, не дали ровно ничего, когда очередь уже дошла до последнего, длинноволосого парня в волчьем тулупе, с тонким шрамом на скуле и рассеченной бровью. Коротко усмехнувшись и покачав головой, глядя на ужимки своего молодого товарища, парня лет семнадцати, мужчина неторопливо прошествовал к луку, так же неторопливо, почти небрежно, взял стрелу. Я не успел и проследить за его движениями, когда со зрительских трибун послышался долгий, протяжный вздох, напоенный скрытым ожиданием чего–то дурного, опасениями и затаенными надеждами, словно половина зрителей разом затаила дыхание, и я, несколько недоумевая, перевел глаза на мишень. Стрела расщепила мою надвое, упираясь наконечником в наконечник. Парень с легким, уважительным вызовом взглянул на меня, выгибая бровь, и, не дождавшись реакции, прошел к мишени, вытаскивая из нее стрелы, вернулся на место, в полной тишине, и выпустил еще одну. Я слышал, как треснуло дерево, в которое вошли и застряла, аккурат в центре, новая, хорошо заметная на пустой мишени стрела.        – Ваше Величество… – промямлил спустившийся бледный староста. – Ваше Величество, он парень молодой, глупость сделал, не серчайте, отец всенародный, на молодца. У него жена молодая, с дитем во чреве, брат младший, сироты они…        – Разве мужчина сделал что–то дурное, показав способности? – прервал я поток оправданий. – Соревнование создано для того, чтобы все могли себя проявить. Мы проведем второй тур и определим победителя. Выберите двоих из тех, кто не прошел в него, они займут второе и третье места.        – Как прикажете, отец–Император, – поспешил поклониться староста, едва ли веря, что я не собирался наказывать дерзкого наглеца, осмелившегося показать свою силу и «посрамить» мою. Второй этап тоже начинал я, на сей раз намереваясь не только показать, что хороший стрелок, но и одолеть достойного противника, проявившего себя не только метким, но и смелым лучником – единственный из всех обитателей деревни, кто не побоялся оказаться лучше Императора, при наличии беременной жены и брата–сироты. Попыток в этот раз было четыре, и все мои стрелы оказались в центре. Первая же, пущенная соперником, оказалась в самом центре, между моими. После его последнего выстрела сомнений в том, что молодой охотник–самоучка стрелял ничуть не хуже меня, и, более того, лучше, – и теперь на две сотни шагов, – не оставалось, вот только праздничному веселью, смеху, а иногда и хохоту на смену пришло напряжение. Краем глаза отметив ужас на лицах жителей деревни, особенно поднявшейся со скамьи девушки с порядком округлившимся животом, с аккуратной простенькой косой, в шерстяной шали, я перевел взгляд на уставившегося на носки моих сапог охотника и на старосту и пожилых судей, определявших в состязаниях для мужчин победителя.        – Уверен, ни у кого не возникает сомнений в том, что я заслуживаю почетного второго места, и первое следует присудить… – я осекся, вспомнив, что не знал имени этого человека.        – Меня зовут Дэлжон Сапда, Ваше Величество, – стоило отдать должное выдержке мужчины, в мыслях которого мелькнуло легкое опасение за жену и будущее дитя, но он старался держать себя в руках и показать, что не ждал и не боялся наказания. – Если позволите.        – Дэлжон заслуживает первое место и первый приз. Поскольку я приказал отдать призы вашим соседям, прекрасно проявившим себя в первом туре, мне достаточно лишь возможности принять участие в состязании, ваших внимания и поддержки. От имени династии Фамэ и правящего дома я жалую семье Дэлжона две тысячи золотых за смелость, и предлагаю вступить в ряды Личного Его Императорского Величества Почетного Дарианского полка лучников.        – Но, мой Император, опасаюсь, я не подхожу для подобной роли, – отрицательно покачал головой сельчанин. – Я сам учился стрельбе, и не отслужил в войсках, рекрутский набор миновал.        – Вас обучат, разумеется, – перебил я. – Мне показались заслуживающими признания и внимания ваши доблесть и смелость. Вы достойно проявили себя, превзошли соперника и будете вознаграждены… – я кожей ощущал чей–то долгий, впившийся клещами взгляд. Не испуганный, как у остальных, не озадаченный или спокойный, как у свиты и стражи. Скорее изучающий, слегка напряженный.        – При огромном уважении к Вам, сир, я не могу принять Ваше предложение. У меня супруга и младший брат, он едва закончил школу, я не могу их оставить… – отрицательно покачал головой Дэлжон.        – Ваша семья может переехать с вами, вы получите жилье. Ваш брат, если не выберете иной вариант, может стать помощником моего камер–юнкера. – Дэлжон чуть заметно прищурился, обдумывая предложение, оглянулся на жену и несколько напряженно кивнул.        – Если мой Император считает это уместным и оправданным, я с радостью и почтением принимаю предложение, – старательно изображая формальность момента, произнес он. В его и его жены размышлениях просматривалось множество эмоций, от радости до недоверия и попытки отыскать подвох в столь «щедром предложении».        После нескольких приказов, связанных с подготовкой к переезду семейства в столицу и получением лучником места в рекрутском наборе, сомнения у обитателей деревни несколько развеялись, напряжение ослабло и праздник продолжился своим чередом. Еще пара состязаний для мужчин и подростков на ловкость и силу, с призами, подобными конфетам и шерстяным шалям, и нотка празднования чуть изменилась, сместившись в сторону девушек и женщин – при очередном соревновании объявили, что певческие таланты могли продемонстрировать дамы, вызвалось несколько девушек. Когда слева зашуршал длинный подол и заскрипел снег, я был несколько удивлен. Алеандра, прошествовав к управлявшему действом помощнику старосты, что–то обсудила с ним, обворожительно улыбаясь, и уже с этого места наблюдала за исполнявшими, по очереди, баллады и веселые шуточные народные песенки девушками и парой женщин постарше… И после того, как закончила выступление последняя из участниц, на помост выступила, едва заметно улыбаясь, оринэйка, и сообщила, что исполнит для почтенных зрителей две песни. Народную оринэйскую, посвященную дружбе, и балладу, об истории любви короля Орина и его жены, Алеандры, на наанаке.        Зазвучавший мелодичный приятный голос заставил нас с Бэном, чуть скептично отнесшихся к желанию девушки, обернуться на его обладательницу. Я уже очень давно не слышал подобного, чистого, насыщенного эмоциями, завораживавшего пения, в котором с трудом узнавался обычный, немного тихий и иногда хрипловатый голос Целительницы. Давно… С той поры еще, когда мама, обладавшая прекрасным слухом, пела колыбельные мне и позднее Иларде или радовала на семейных ужинах и праздниках династию Фамэ излюбленными дуконскими и найтрэнскими балладами. Только сейчас, когда мы лично услышали ее голос, стало понятным, почему так часто в отчетах, до сих пор поступавших Бэнджамину и изредка мне, фигурировало, что обычно дама, коротая время, именно что пела (и сие служило, по сей день, ее едва ли не самыми выдающимися действиями).        Едва девушка закончила исполнение, раздались хлопки и одобрительные возгласы, сопутствовавшие многим участницам – и, стоит отметить, не без оснований, все они явно старались. Бледные щеки залила краска и оринэйка поспешила вернуться на место, объявив, что как соревновавшуюся ее не следовало рассматривать, и, подобрав подол, уселась на скамью, явно несколько смущенная подобным вниманием.        Еще сильнее она залилась краской, когда «командир» праздника объявил, что по традиции в этот день чествовали тех, кто за минувший год вступил в брак, проводя некий особенный ритуал для счастья молодой семьи, одаривали оную и прославляли. В Высоком Холме, как оказалось, в прошлом году семейных пары сложилось две, совсем еще молодые парень и девушка, румяная, с чуть округлившимся животиком, и зрелые мужчина и женщина, в волосах которых пробилась седина.        – У нас присутствуют и гости из других деревень, – заметил помощник старосты, когда молодожены вышли на площадь. – И мы приглашаем сюда тех, кто с прошлого Капеня вступил в брак и венчался в минувшем году, дабы мы могли вознести молитвы Барле о вашем счастье и поздравить со столь радостным событием… – среди гостей праздника то ли не нашлось таких семей, то ли не хватило кому–то решимости, но я краем глаза уловил движение и обернулся к тянувшему девушку за полу плаща вару, мотавшему огромной мохнатой головой.        – Дорр, прошло уже больше года, – зашипела багровая оринэйка, отчаянно стараясь благообразно выглядеть и одновременно отобрать край одежды. – Дорр, это вообще–то о настоящих браках, отпусти меня…        – У нас тоже брак, между прочим, духовный, и года еще не прошло. – Невозмутимо проурчал тигр, вынудив Алеандру подняться и вновь прошествовать на площадь, под изумленными взорами гостей праздника.        – Духовный брак, заключенный в обители канков, – начал вар, отпустив испепелявшую его взглядом Целительницу, – признается высшей формой духовного единения, даже у разных народов, и рождает нерушимую связь. Менее года назад, в Капень, я и моя очаровательная спутница, повинуясь воле канков, чей мудрый совет был необходим нам, вступили в духовный брак. – Дочь Последнего Короля Оринэи выглядела так, словно вот прямо сейчас собиралась хорошенько огреть болтливого добродушного разумного зверя по голове дубинкой. – И я хотел бы поделиться своей радостью со всеми, кто присутствует здесь. Разумеется, мы не можем принять подарки, ибо наш брак не является браком в полном смысле этого слова, и, более того, мы не можем забрать то, что вы нажили общим тяжелым трудом, но просим позволить нам принять участие в ритуале…        – В таком случае, просим вас представиться, и, как и наши дорогие соседи, рассказать вашу историю, – зеленые глаза, обычно изумрудного оттенка, приобрели болотный цвет и тонкие губы изогнулись в зловещую линию, а пальцы впились в густую шерсть.        – Меня зовут Дорр, я жил в Иринэйских лесах в Оринэе, со своей стаей. И однажды к нашей стае за помощью обратилась…        – Я. Меня зовут Алеандра, – за спокойным дружелюбным тоном только мой дар читать мысли уловил злой сарказм и угрозу в адрес тигра. На скамьях воцарилась вместо смеха и шепотков ошарашенная, напряженная тишина. Имя «Алеандра» было огромной редкостью в Бартиандре, и в чьи–то головы пришло осознание, кто именно выступил сейчас вперед. – Я обратилась к стае Дорра в поисках приюта и помощи, и сложилось так, что в земли стаи меня провел именно он. С того дня нам пришлось пройти, выполняя важную задачу, о которой, к сожалению, я не могу поведать, ибо рассказ окажется слишком долгим, немало дорог, и довелось почти не расставаться. В Рантии мы обратились за советом к канкам, и, следуя их условию, позволили «обвенчать» нас по их обычаю. Нам пришлось пережить много и до того дня, и после него, были и ссоры, и когда мы только встретились, Дорр часто обещал съесть меня, и к его шуткам я привыкла не сразу, но мы стали лучшими друзьями и между нами действительно воцарилась прочная связь, – пальцы, чуть заметно дрогнув, провели по шерсти тигра, и я вдруг поймал себя на мысли, что следил, невольно, за движениями ее руки, вчитываясь в воспоминания о дружбе с «супругом», и почему–то кольнуло то, с каким теплом на долю мгновения она взглянула на вара. – Конечно, браком в полном смысле это не является, но я очень ценю нашу дружбу и горжусь тем, что моим спутником, верным защитником и помощником стал такой дружелюбный, справедливый, смелый и умный вар.        – За прошедший год моя подруга очень изменилась. – Подхватил последний. – Когда мы только познакомились, она многого не знала и только училась многим вещам. Но я счастлив, что мне выпала честь сопровождать на жизненном пути столь благородную девушку, с большим сердцем, прекрасным даром, острым умом и по–варьему горделивой честью. Алеандра Целитель, и я видел, как она самоотверженно сражалась за жизнь людей с их болезнями и ранами, как она переживает за каждого, кому помогает. Видел ее слезы и слышал смех. И желаю, чтобы каждая семейная пара, которая присутствует здесь, и которая еще только родится в вашем чудесном поселении, становилась только крепче от каждой радости и каждой беды.        – Даже там, откуда мы пришли, дружба между варом и человеком – редкость, и я желаю каждому найти такого друга, как Дорр. Друга, который останется рядом, даже когда все летит в бездну, друга, которому можно будет доверить все, и быть уверенным, что он не выдаст тайны и поможет, друга, с которым минуты веселья станут в сотни раз ярче, и которого с гордостью можно будет назвать таковым. Сегодня я не хотела выходить сюда, – я не мог понять, что в ее вдруг изменившемся облике, в плавных движениях, в улыбке, в засиявших глазах приковывало взор, и почему я почти завидовал вару, слушая эти слова. – Но не смогла отказать духовному супругу и прошу позволить нам принять участие в ритуале.        Разрешение им было дано и вскоре три пары сидели у большого костра, соприкасаясь ладонями, или, в случае оринэйки и ее друга, ладонь девушки лежала на носу вара, и Жрец Барлы, из Высокого Холма, обходил их по кругу, читая молитву, которой вторил хор шести голосов. Гирлянды из засушенных цветов сапра, речного цветка, вроде кувшинки, с широкими длинными листьями, служившего в Империи символом счастья и цветком Богини, серебристая краска, оставившая узоры на щеках девушек – маленькие луны, символ женственности. Когда палец с острым ноготком чертил на лбу Дорра, на густой белой шерсти, изображение Солнца, алой краской, в какое–то мгновение неуловимо захотелось, и я изгнал саму эту мысль, оказаться на его месте. Поклонившись друг другу и семь раз обойдя против часовой стрелки костер, бок о бок, гости из–за Нерушимой вернулись, тихонько переговариваясь, на места, отказавшись от подарков и приняв благословения, и праздник вновь продолжился.        После показа местными умелицами рукоделий – полотенца, скатерти, рубахи, – последовали пляски, с народными танцами Круга Тьмы и особенно самой Империи, новая порция угощений, от наваристых похлебок и тушенных овощей до сладких лепешек и меда, вторая часть ярмарки, оказавшейся удивительно привлекательной для самиров, и торжественно сожженное на закате чучело. Несколько раз я, угощаясь в кругу стражи и старосты Высокого Холма медовухой и лепешками, ощущал на себе короткие взгляды, отличавшиеся от заинтересованных, бросаемых искоса зеваками. Словно кто–то чего–то ожидал от меня, не с дурными намерениями, а едва ли не с надеждой…        Промчавшийся день остался позади, кто и чего ждал, я так и не понял, и, осознавая, что уже утром предстояло выдвигаться в путь, сразу после того, как чучело обратилось в пепел, отправился в таверну, дав добро самирам, не дежурившим этими вечером и ночью, еще немного расслабиться – не в последнюю очередь в силу того, что они и после пятой–шестой кружки медовухи не хмелели. Сопровождавшая меня свита в большинстве своем пожелала остаться, я, отпустив старосту, с трудом осознававшего, с кем он осушил чуть раньше пару кружек, не желавшего поверить, что и впрямь Император проявил такое панибратство, остался один и взялся за ответное письмо Тионию, твердо решив по случаю праздника взять выходной – тем паче что в столице ждали–таки отнюдь не праздные денёчки, после длительного отсутствия.        Хмель несколько отпустил и уступил место болям в спине, ранее давно не ощущавшимся и беспокоившим уже не первый десяток лет. Пожалев, что не взял с собой лекаря, и сообразив, что местный был явно навеселе по случаю праздника, я постарался проигнорировать нараставшую все сильнее боль, и тут в уже не столь охмеленных мыслях промчалось, что вообще–то с нами ехала Целитель и она вполне могла меня осмотреть, хотя бы утром, перед тем, как садиться в седло на полдня. Конечно, любой самир мог бы сделать массаж и натереть больное место обезболивающей мазью, всегда имевшейся у Особого Отряда при себе, но почему–то казалась, из–за медовухи ли или нет, более заманчивой идея пригласить именно Алеандру…        Самиры попались на посту крайне исполнительные, и когда я озвучил, что хотел бы увидеть миледи Алеандру как Целителя, когда она смогла бы заглянуть ко мне, восприняли сие как прямой приказ вызвать оринэйку незамедлительно.        – Вы желали видеть меня, сир? – появившись в незапертой двери второй комнаты, после короткого стука, тихо спросила Алеандра. Я, навешивая снятую ко сну рубаху на спинку стула, с легким удивлением оглянулся на девушку.        – Принцесса Алеандра? Я, признаться, не ожидал, что вы столь быстро… откликнитесь на приглашение… – взгляд вновь скользнул на оринэйку, чуть пристальнее, и отметил распущенные черные прямые волосы, до лопаток, падавшие на плечи и грудь. Обычно появлялась волшебница на людях исключительно с косой, и я впервые с ее детства, когда довелось посетить школу магии, в Минауре, увидел Алеандру с распущенными волосами, совершенно преображавшими обычный скромный облик.        – Но Мастер… простите, сир, я не запомнила его имени, сообщил, что вы пожелали пригласить меня немедленно, – напряженный взгляд метнулся по расстеленной кровати, по рубахе на спинке стула, по гостиной, в которой мирно спал отпущенный до утра слуга, игравший в поездках роль камер–юнкера, и чародейка немного судорожно сглотнула.        – Опасаюсь, он оказался несколько более исполнительным, чем это требовалось. – Коротко усмехнулся я. – Я просил вас зайти, миледи, когда появилась бы такая возможность. Вероятно, представители Особого Отряда сочли, что я отдал несколько иной приказ.        – Что–то произошло? – взгляд вновь напряженно скользнул по углам комнаты. Я, понимая, что стоять спиной к собеседнице было несколько неуместно, обернулся, радуясь, что не успел раздеться до конца. В противном бы случае ситуация рисковала оказаться еще более двусмысленной.        – Ничего серьезного, меня иногда беспокоят боли в спине. Давняя травма.        – Я могу вас осмотреть? – взгляд скользнул по моей груди, и девушка подняла глаза, вопросительно приподняв бровь. – Если позволите, без осмотра я не смогу помочь в полной мере.        – Разумеется. Мне надлежит…        – Будет лучше, если вы сядете. Или можно лечь на живот. – Легкая улыбка, тронувшая уголки губ, и приятное покалывание магии, коснувшейся, когда мы устроились на краю постели, спины. – Вы получили… вы подразумеваете под травмой удар, верно?        – Да. Несколько неудачная тренировка, если можно так сказать. Я еще учился в школе магии, но у нас были и другие науки, и этикет… И военное дело, и собственно тренировки. Не знаю, знаком ли вам подобный подход…        – В Минаурской школе были суровые условия, сир, но для девушек занятия, направленные на развитие телесной силы, необязательны. Думаю, вам известно, в таком случае…        – Что там защемлен нерв? Да, мне это известно, – согласно кивнул я.        – Я сниму боль, и дам вашим слугам рецепт очень хорошего средства, проверенной мази. У вас не случалось реакции на хемс? Или какие–либо иные травы? – чары продолжали приятно покалывать, боль постепенно утихала.        – До сих пор не обнаруживалось, – отозвался я. Хемсом именовалась широко применявшаяся в лекарском деле трава, распространенная в северной части Верхнего Аррака, и ни в вопросе, ни в предложенном лекарстве ничего подозрительного не было.        – Средство легко готовится, проверено мной на личном опыте и очень хорошо снимает боли. В вашем случае постоянное вмешательство Целителей и лекарей не нужно, проблема не столь уж серьезна, – и это тоже было совершенно справедливой шпилькой, поскольку мы оба прекрасно понимали, что и сейчас в услугах именно принцессы Оринэи не было нужды. И это можно было бы обозначить простым словом «блажь».        – Разуметеся, принцесса Алеандра, – с самым невозмутимым видом отозвался на реплику, в которой едва можно было уловить легкий сарказм, я. – Буду признателен за рецепт.        – Мой вопрос будет несколько нетактичен для Целителя… Но не могу удержаться, – внезапно переменила тему девушка. – У вас очень большой шрам на груди…        – Я получил его в Оринэйскую войну, – пальцы невольно скользнули по белому рубцу, чуть наискось пересекавшему торс под ребрами. – Принимал в некоторых сражениях личное участие, и получил удар мечом. Пришелся вскользь, меня можно назвать счастливцем, но доспех прорубило, – ладонь, медленно скользившая вдоль спины, на небольшом расстояний, почти касавшаяся кожи, застыла.        – Вы о последней войне Оринэи?        – Да. Мы вошли в земли королевства с некоторым опоздание, затянулись формальности и было осложнено пересечение земель Рокканда, но участие в военных действиях приняли. К сожалению, не успели вовремя, – и это заставило нас с отцом испытывать перед страной–союзником смутное чувство вины. Договор об оборонительном союзе, о взаимной помощи, давние и прочные связи оказались умело перечеркнуты Роккандом и мы не успели построить обходные пути. Под натиском Альянса Аланд был вынужден вступить в него, в бесплодной попытке отсрочить кошмарное, были потеряны прямые границы и судьба Зеленого Королевства, как выяснилось, оказалась предрешена.        Вот только оринэйцы, как мы узнавали год за годом, и понимали уже тогда, в войну и сразу после, до последнего надеялись на нашу помощь. Многие – и по сей день, но отношение к нам правящей династии изменилось резко – если Аланд уважал отца и был с ним в хороших политических и личных отношениях, да и в хороших политических со мной, то Алеандра, при всей вежливости, уме и осознании необходимости союза и выгод от него для ее страны, воспринимала Никтоварилью заметно менее тепло, и все еще слегка настороженно, и можно было понять, почему.        Конечно, мы учитывали и свои интересы, не только оринэйские, но отчасти промедление, неоправданное, с нашей стороны имело место быть. И, вероятно, стоило проявить большую настойчивость в первое время после падения Оринэи – забрать все же Алеандру, которую должны были опекать, покуда девушка не выросла бы, доказать, что Оринэя уже вступила, практически, в Круг Тьмы, но это не соответствовало имени Империи, да и мы не сразу нашли принцессу Оринэи, без согласия которой бумаги, торжественно показанные Карлоном на Совете, не имели бы никакой силы. И, по сути, до сих пор не обрели, что существовали некоторые шансы доказать…        – Вероятно, это даже к лучшему. Исчезновение войск, которое могло бы произойти в день Алого Тумана, не принесло бы пользы ни одной из сторон. Просто я не ожидала, что вы лично участвовали в сражениях. Я была уверена, что вы выступали в роли командования…        – Большей частью. Но в наиболее серьезных операциях и в наиболее ожесточенных сражениях довелось принять личное участие.        – Необычно для правителя, – по тону складывалось ощущение, что дама улыбалась, и на этот раз скорее одобрительно. – Редкие из них разделяют подобное мнение, по моим наблюдениям.        – Вам тоже доводилось сражаться, сколь мне известно…        – Не в столь крупных масштабах и я, чаще, выступала магической силой. От обычных солдат меня защищали другие, моей задачей была защита от чар магов противника и… применение магии в их адрес, чтобы заставить их волшебников отвлечься.        – Но вы не всегда находилось в больших, относительно, отрядах…        – Когда нас было не столь много, масштаб стычек был еще более маленьким. Мои друзья, в частности, варсэ–тангу Дорр, умели избегать возможных опасностей. Случалось, никто из противников не владел магией, моя задача была нанести им урон, но опять же, под прикрытием спутников. Я редко участвовала с оружием в руках, и, буду откровенна, не умею им пользоваться.        – Неужели?        – У меня был при себе кинжал, подарок отца, я сдала его пограничной страже. Он пару раз меня выручал, но во многом только благодаря урокам, которые любезно предоставляли мои друзья.        – Был?!        – Я сдала его пограничной страже, сир. Я понимаю, что они действовали по законам Империи и не виню в том, что они выполнили свою работу.        – Вы говорили, его подарил вам отец? – я, отстранившись от рук дамы, так и не возобновившей лечение, которое уже и не требовалось, впрочем, повернулся к ней лицом. – Это памятная для вас вещь, простите, насколько я могу понять?        – У меня осталось очень мало того, что напоминало бы мне о родных. Только медальон матушки. Кинжал ранее принадлежал моему отцу, и была еще книга…        – Я распоряжусь, чтобы его вернули вам. Все необходимые… процедуры… уже выполнены. – Легкая искра благодарности мелькнула в глазах, свеча на столике почти догорела, и в комнате, и без того мрачноватой, стало почти темно. – Если вас не затруднит, прошу сообщить название и рецепт средства, мази, и особенности его использования, моим помощникам. – Тонкая ладошка, сжатая моей рукой, чуть заметно дрогнула. – Я признателен за помощь, и приношу извинения за возникшее недопонимание. Уверен, вы простите страже несколько чрезмерную исполнительность.        – Я понимаю. Я несколько испугалась, когда сообщили о срочном вызове, и была озадачена. Вы казались вполне здоровым в конце празднования, и приглашение было неожиданным. К слову, могу отметить, что было очень весело, и очень похоже на Оринэю. Я замечаю множество сходств между нашими странами…        – Они были союзниками достаточно длительное время, – пожал плечами я, отмечая, что движения не вызвали новых вспышек боли. – Благодарю, еще раз, за оказанную помощь и уделенное время.        – Я не могла не отозваться, Целители редко отказывают в помощи. По меньшей мере, в Оринэе. Я хотела бы принести извинения за то, что несколько нетактично высказалась о вашем предложении о вознаграждении, за оказанную в дороге в Брилльдж помощь. Я не знала, что в Круге Тьмы Целительство строится иначе, нежели в Альянсе, и не вполне верно поняла вас.        – К сожалению, это мной не были учтены некоторые расхождения, и, возможно, была подобрана оскорбительная формулировка. За что тоже приношу самые сердечные извинения, – на этой, доброжелательной, и вновь извинявшейся (к лучшему, решил я, одним недоразумением меньше) ноте мы простились, чтобы утром продолжить оставшийся, краткий, по расчетам, путь в столицу.              ***               Обратно мы возвращались по западным частям Империи, делая небольшой крюк к югу, и, подъезжая к очередному порталу, получили известие, что встретимся с небольшим обозом беженцев из Великого Рокканда и частично Басскарда, сделавшим большой крюк через Таунак и пересекшим Дукон посредством портальной системы Королевства – по соглашению между странами, подобная практика имела место уже несколько лет, и уже здесь, системой порталов же, беженцы отправлялись в наименее густо заселенные части Никтоварильи, после необходимых проверок у границы и у первых порталов. В обозе, который мы, проезжая вне очереди, затормаживали, по сообщениям, были люди, подвергшиеся пыткам, и назревала вспышка степной лихорадки.        Опасность распространения последней, довольно неприятной болезни, уносившей, впрочем, уже не столь много жизней, как несколько веков назад, но, тем не менее, трудно поддававшейся лечению, оставлявшей рубцы на месте язв, коими покрывались шея, лицо, руки и ноги, вынудила, после короткого совещания с Волчонком, доложившим переданные ему результаты проверок обоза, принять решение задержаться – лично встретиться с главными по обозу, а самиры могли бы побеседовать и с самими беженцами. В конце встречи в голову самира пришла мысль предложить Алеандре попрактиковаться в исцелении, осмотреть людей, оказать, если она сочла бы нужным, помощь и дать рекомендации, покуда мы занялись бы документацией, определили, куда отправится караван, и согласовали мелкие формальности, которые, по нашим расчетам, должны были занять день–два.        Алеандра согласилась охотно, даже, показалось, обрадовалась, что ей доверили подобные вопросы, и поспешила к обозу, из многочисленных телег, фургонов и палаток. Кто–то разместился в пустовавших домах для ожидавших очереди на портал, кто–то прямо в шатрах, всего шесть с небольшим десятков человек, многие – женщины и дети, мужчин было совсем немного, большинство уже в возрасте… Я же встретился с седым, избитым морщинами стариком, оринэйцем, который был выбран кем–то вроде главного по обозу, среди беженцев, и получил подробный отчет, сколько ехало женщин, детей, мужчин, сколькие были ранее в руках роккандцев… Когда старик, превосходно разговаривавший на наанаке, удалился, в проеме палатки, разбитой по случаю плохой погоды, обычной для начала весны в Империи, возник силуэт в черном, неторопливо опустивший ткань и велевший самирам–охранникам оставить нас наедине.        – У нас, мой Император, появился прекрасный шанс не только загладить перед принцессой Алеандрой прежние казусы, но и сделать ее мнение об Империи и прежде всего моем повелителе лучше, – Волчонок, застыв у складного столика и чуть опустив из–за низкого потолка голову, бросил взгляд на стены палатки, окутанные защитными чарами, скрывавшими звуки и голоса внутри. – Она обратилась, около получаса назад, ко мне с просьбой личного характера. Разумеется, принять решение о возможности удовлетворения можете только вы, сир, посему я вынужден передать вам ее просьбу.        – И какого же характера жалоба? – уловив стоявший за словами намек, уточнил я.        – В процессе работы с пострадавшими от рук роккандской власти принцесса Алеандра обнаружила свою спутницу. Девушка упомянута в верительных грамотах и должна была сопровождать принцессу во время миссии от имени Таунака. Найэндери или Ниэни Тангу, семнадцать лет. Дама в крайне плачевном состоянии и принцесса Алеандра просят дозволения задержаться здесь на время, дабы исцелить миледи Ниэни лично.        – Она подвергалась пыткам? – я бросил быстрый взгляд на невозмутимое лицо самира, пробегавшегося глазами по переданным с поста охраны портала бумагам.        – Во время нападения на делегацию Таунака в Диких Землях госпожа Тангу оказалась в плену представителей Братства Внемлющих Алому Тигру. Она не была подвергнута пыткам, насколько нам удалось установить. Она… Оказавшись в военном гарнизоне, в ожидании распоряжений правящей верхушки, девушка подверглась принудительным плотским связям, говоря проще, неоднократному насилию. Судя по всему, более, чем одним человеком, – Бэнджамин скрестил на груди руки, искоса на меня поглядывая. – Разумеется, решение принимать тебе, Фламберг, но, учитывая уже имевшие место с нашей стороны упущения и промахи, я, как друг и доверенное лицо, настоятельно рекомендую не отказывать даме в просьбе. Отказ существенно уронит, подозреваю, в ее глазах твой престиж, что не выгодно нашей стороне, поскольку принцесса Алеандра в наших руках прекрасный козырь.        – И что посоветовал бы в этой ситуации ты? Мы не можем оставить принцессу здесь без… нашего сопровождения, но и задерживаться более, чем, предположим, на неделю, у нас нет возможности.        – Недели при должном подходе Целителю вполне хватит, чтобы привести девушку в состояние, достаточное для поездки, и леди Найэндэри могут продолжить путь с нами. Пока будет длиться целительская работа здесь, на месте, Особый Отряд проведет необходимые проверки и займется документами для дамы. Как и у принцессы Алеандры, у Госпожи Тангу нет при себе документов, исключая верительные грамоты, и в столице мы уделим этому вопросу самое тщательное внимание, сир.        – И после исцеления…        – Она сможет остаться при принцессе. Как мне известно, до побега из Гвенто–Рокканда, условно назовем это событие так, Тангу была личной служанкой миледи Оринэйской, но этот вопрос мы урегулируем с дамами в частном порядке, я лично проконтролирую данный процесс. Разумеется, в случае, если результаты проверок окажутся положительными.        – Ниэни Тангу действительно нуждается в помощи Целителя? – в голове лихорадочно перестраивались планы и метались мысли. Я понимал, что не мог отказать Алеандре в этой просьбе. Ни из соображений дела – сказать «нет» я мог, но это страшно понизило бы мнение обо мне в глазах важного козыря и потенциального союзника, что едва ли обрадовало бы и науров, и было бы не на руку всем. Ни из обычных человеческих сочувствия и вежливости, присущих мне просто как мужчине, Арэну, если отвлечься от титула.        – Действительно. Я видел даму лично, и, по моему скромному мнению, Арэн, она очень плоха, – кивнул Бэнджамин. – Леди Алеандра сообщила, излагая просьбу, что госпожа Тангу ждала ребенка. – Прошедшее время лучше любых слов подсказывало, что произошло в результате насилия, и я невольно вздохнул, вспоминая послание Танры и верительные грамоты, в которых перечислялась поименно добрая дюжина человек, преимущественно не из Таунака. И строчки «Я убедительно прошу Вас, со всем глубочайшим почтением, оказать помощь…»        – Вот как… – невольно сорвалось с губ и острый взгляд вечно юного лица, обманчиво молодого, вперился в меня. – В таком случае, Гранд–Мастер Фэрт, даю дозволение выполнить просьбу Ее королевского Высочества, задержимся здесь на пять дней, которых, смею полагать, принцессе хватит, чтобы привести леди Тангу в достаточное для поездки состояние, мы займемся вопросами, касающимися нашей работы… – Медленный кивок показал, что меня слушали. – И я хотел бы увидеть принцессу Алеандру, дабы уточнить обстоятельства лично, полагаю, ближе к закату, необходимости непосредственно сейчас нет.        – Я сообщу ей, что вы желаете видеть даму после ужина, – полукивок и легкие шаги к двери, спокойные, уверенные. Мне никогда не доводилось видеть Бэнджамина обескураженным, растерянным, хотя часто самир изображал показную расслабленность и даже легкое попустительство, которое с поразительной быстротой, знал я не хуже самого Волчонка, могло смениться сдержанной, холодной циничностью и жестокостью, и порой даже мне не удавалось понять, хотя я знал его всю жизнь, каковы истинные, скрытые за слоями нескольких масок, эмоции.        Оставшись один, я вызвал начальника службы портала, принимаясь изучать накладные на его содержание, журналы, учитывавшие пропускаемых, и прочее–прочее, запланировав еще небольшой обход обоза и несколько встреч, и отложив проект нового закона, касавшегося деятельности Гильдий Ремесленников и Промышленников, на вечер. Бумаги были переданы из Дариана по приказу сестры аккурат утром, и я собирался к возвращению уже ознакомиться с проектом и обдумать его – вопросы касались ужесточения контроля над работой Гильдий и некоторых изменений, существенных, в налогах, выплачиваемых ими. За работой мысль о том, что ко мне вечером была приглашена еще и новоиспеченная герцогиня Оринэйская, выветрилась из головы, и вспомнил я об этом только когда в палатке возник денщик и доложил, что принцесса Алеандра прибыли и ожидают дозволения войти. На одном из складных столиков стояла миска с тушеной ягнятиной и овощами, медленно остывавшая, а за вторым, близ еловой лапы, источавшей хвойный аромат, тонкий и приятный, сидел я, изучая предложенный Министром Промышленных Дел возможный закон. Гильдии, прежде почти не зависевшие от властей, предлагалось постепенно сделать государственными, начиная с ужесточения контроля и ответственности и с присутствия на заседаниях этих самых гильдий в обязательном порядке чиновника… Именно на пункте о новом порядке заседаний о визите оринэйки и сообщили.        – Пригласите ее и оставьте нас наедине, – скомандовал я, переворачивая бумаги и отодвигая свечу подальше. Остывавший ужин все еще приманивал аппетитными запахами. Закончив наводить порядок, я поднял глаза на хрупкую девушку в черном плаще и высоких сапогах, застывшую у полога.        – Вы желали видеть меня, сир, – негромкий голос Алеандры едва заметно подрагивал, звуча с ноткой хрипотцы. Молодая чародейка не спрашивала, скорее просто констатировала факт, почтительно опуская голову и изображая подобие реверанса.        – Да… Герцог Фэрт передал вашу просьбу, принцесса Алеандра, – девушка застыла, кланяясь, словно боясь войти дальше. – Я ее удовлетворяю, но хотелось бы услышать некоторые ваши пояснения.        – Разумеется, Ваше Величество, – новый поклон, стража снаружи… Свечи озаряли кровать, столик в глубине – с двумя стульями и миской дымившейся пищи.        – Думаю, вам лучше присесть, – я указал глазами на стул напротив. В мыслях девушки хаотично метались боль, скорбь и злость на того, по чьей вине та девочка вообще оказалась в таком состоянии.        – Благодарю, сир, – оринэйка робко опустилась на краешек стула, свет упал на лицо и я невольно вздрогнул на миг – щеки Целительницы, всегда, даже при неприятных допросах науров, сохранявшей поразительное спокойствие и хладнокровие, были мокрыми от слез. Изумрудные глаза заволокла пелена боли. – Что Вам угодно услышать?        – Чем вызван ваш интерес к этой леди?        – Ниэни… Ниэни очень важный человек для меня… – голос задрожал еще сильнее, и на миг показалось, что он вот–вот вовсе сорвется окончательно…        – Я понимаю, это несколько личный вопрос, но мне хотелось бы услышать, что произошло с девушкой. И, прежде, уточнить один момент – по моим сведениям, она была одной из представительниц посольства Таунака?        – Именно так, Ваше Величество. Имя Ниэни указано в верительных грамотах. Ниэни Тангу…        – Продолжайте… – опущенные плечи, заплаканное лицо и растрепанные волосы вызвали тщательно подавляемую жалость. Оринэйка казалась потерявшимся и глубоко несчастным человеком…        – Когда произошло нападение, в результате которого мне пришлось пересекать Границу одной, Ниэни оказалась в руках одного из напавших на нас отрядов. И… В руках Его Императорского Высочества Кронпринца Великого Рокканда, – в голосе, при всей официальной важности фраз, отчетливо звучали рычащие нотки.        – Продолжайте, – когда Алеандра умолкла, мысленно погружаясь в ярую ненависть к Алкиру Каэрри, негромко произнес я, заставляя ее вернуться к реальности.        – Как мне удалось установить, если позволите, во время пребывания в плену у принца Ниэ… моей спутнице не причиняли вреда. Но позже она решением Его Высочества была направлена в один из восточных гарнизонов как узница… И… – девушка умолкла, тщательно подбирая слова, которые бы не стали в этой ситуации грубыми и в то же время не могли быть сочтены попыткой не дать ответ. – Роккандские солдаты, к сожалению, не слишком тактичны в вопросах обращения с женщинами. – Подоплеку слов, произнесенных нарочито отстраненным тоном, я понял бы даже не умея читать мысли – по стиснувшимся пальцам, по неожиданно ярко блеснувшей в изумрудных глазах молнии, по поджавшимся на мгновение губам…        – Что ж, я могу представить, что могло произойти в гарнизоне, – отозвался я, решив, что заставлять продолжать не самое приятное повествование было с моей стороны далеко не самым уместным поступком. – По моим сведениям, подобные ситуации в Рокканде и некоторых странах Альянса действительно случаются. И, учитывая обстоятельства и то, что Госпожа Тангу, как и вар Дорр – представитель посольства Таунака, я считаю возможным не только позволить завершить ее лечение во время нашей поездки, но и разрешаю ей, если, разумеется, Госпожа Тангу не располагает иными уместными в Никтоварилье соображениями, остаться в Дариане на правах вашей помощницы. – На какую–то неуловимую секунду возникло ощущение, что оринэйка бросится с благодарностями на шею – в посветлевших глазах ярко вспыхнула не успевшая стать подавленной искра радости, почти счастья – человеческого, самого обыденного. Но искорка все же угасла, сменившись окрасившим щеки румянцем и благодарной робкой улыбкой.        – Благодарю, Ваше Величество. Я не смела просить о подобной милости, но…        – Я глубоко уважаю мнение Ее Светлости и рад подобающим образом принять во вверенной мне стране гостей из Таунака. – Как можно более ровным и дружеским голосом оборвал робкую признательность, не испытывая желания показывать, что на самом деле служило, отчасти, причиной принятому решению… – Разумеется, когда Госпоже Тангу станет лучше, она будет принята в подданство Империи. Как и ваш спутник Дорр.        – Конечно, сир, – легкий поклон и хаотичные грустно–радостные мысли о том, что она воссоединилась с двумя друзьями, за которых ужасно волновалась. Ничего подозрительного, ровно ничего странного или сомнительного – лишь самая искренняя радость снова их видеть и иметь возможность помочь пострадавшей подруге и волнение за последнюю…        – Мне хотелось бы обсудить еще некоторые моменты, касающиеся уже вашего проживания в Империи, – прерывая робкие благодарные слова, заметил я. Девушка немного вздрогнула.        – Да, сир?        – Думаю, вы можете разрабатывать, в связи с некоторой неясностью способностей кронпринца, планы обучения на три–четыре месяца, разумеется, предварительно предоставляя их на согласование императорской династии, Совету Вилайров и Гранд–Мастеру.        – Как Вам будет угодно, сир, – и вновь, что не могло не радовать, ни тени мыслей о выгоде. Впрочем, за время ее пребывания в стране и службы во дворце Алеандра ни разу не потратила деньги, по сведениям, на что–то, превышавшее необходимый минимум потребностей. Единственной страстью гостьи оказались книги – покупаемые в огромных, как отметили, количествах. А еще девушка умудрилась за несколько месяцев внести пожертвования в огромное количество учрежденных Карсой, матушкой и Илардой фондов помощи обездоленным, во все Лекарские и Сиротские дома столицы… Сколько она раздала обычной милостыней, и вовсе оставалось тайной, покрытой мраком… Представить себе Лайнэри или Самину, как ни отгоняй подобные мысли, все же возвращавшиеся, раздававшими деньги другим, ни разу не удалось… При том, что ни та, ни другая по сути и вовсе не работали…        – Разумеется, ваше жалованье, как подданной Империи, учитывая успехи как Целителя и наставника принца Тиония, будет повышено. До восьми сотен золотых в месяц.        – В этом, если позволите, нет необходимости, жалованье достаточно и… – пожалуй, позволяй ей этикет вскочить и замахать руками в мой адрес, именно это бы и произошло. Девушку, мгновения назад радовавшуюся весьма удачному стечению обстоятельств и подумывавшую, что когда–нибудь она убьет–таки Алкира, охватил ужас – она и это–то жалованье не знала, куда деть, и его повышали… Щеки окончательно покраснели, под стать роккандской тунике, проглядывавшей из–под шерстяной более короткой, в глазах воцарилась паника, которая просматривалась и в мыслях…        – Это практически меньшая сумма, которая может быть положена подданному Никтоварилианской Империи, занимающему вашу должность.        «Она еще и расти будет?!» – Оринэйская окончательно пришла в ужас… И напуганное и взволнованное лицо почему–то показалось очень милым. Впрочем, мысль эта была мгновенно изгнана прочь.        – Если позволите… – немного справившись с эмоциями, медленно начала девушка, не отрывая взгляд от свечи. – Я могу содержать… спутников… за свой счет… – идея, куда тратить деньги, была весьма неплохой, но традиции страны и мои собственные планы включали иные вещи.        – Им будет определено жалованье в соответствии с занимаемыми должностями. Вы можете покрывать их расходы, выходящие за рамки этого обеспечения. Вару жалованье будет предоставлено в продовольственном варианте.        – Как вам будет угодно, – румянец не спешил уходить с все еще худых щек, а взгляд невольно скользнул по прядям тёмных волос… При всей неоднозначности появления и обстоятельств побега из Гвенто–Рокканда, оринэйка вызывала легкое уважение – не каждому человеку оказалось бы по силам после подобных «приключений» сохранить не только рассудок, но и удивительно крепкое равновесие духа. И представлялась она весьма любопытной личностью – отличие от придворных светских девушек и юных дам бросалось в глаза при даже мимолетном общении…        – Касательно ваших рассказов об Алом Тигре, – наиболее важная часть беседы наконец подошла к удобному моменту. – Поскольку вы отныне находитесь под защитой Империи, хотелось бы уточнить, нет ли у вас иных сведений, помимо уже переданных?        – Все свои познания и доказательства я окончательно предоставила во время аудиенции в Брилльдже. – Девушка совершенно искренне кивнула, на миг взглянув на меня. И упрекнуть ее во лжи было бы нельзя – действительно рассказала, просто науру.        – У вас есть иные вопросы?        – Если дозволите… Как надлежит исполнить второе условие соглашения?        – В столице я оповещу Верховного Жреца о необходимости скорейшего выполнения данного требования. Вы встретитесь для обсуждения деталей с ним. – Девушка, поклонившись, поправила длинную тунику, скрывавшую её фигурку – и в то же время весьма аккуратно на ней сидевшую. Видеть ее в тунике становилось более привычным, нежели в платье – которые она, кажется, не любила…        – Благодарю. По возвращении в Дариан я предоставлю, если позволите, план занятий на следующие четыре месяца. И… Я могу оказывать помощь лекарям столицы?        – Равно как и иных городов, в которых вам случится побывать. Вы вольны применять способности тем образом, который сочтете нужным. Разумеется, в допустимых рамках, – серьезный и спокойный взгляд и покинувшие её эмоции, сменившиеся обычной сдержанностью. – Вы можете быть свободны, – дважды повторять не требовалось – Алеандра, поднявшись на ноги, коротко и благодарно улыбнулась и мгновение спустя скрылась за дверью.