Репейник и лилия

                    От боли Сёко не могла дышать. Смотрела, как ритмично двигаются бёдра Сатору, а у самой ноги подкашивались. Она не видела лица служанки, но в этом не было нужды, ведь Сёко отлично знала, кто к нему приставлен. Как давно она с ним?.. Сёко шла к Сатору с желанием наконец поговорить. В его крыле было тихо и пусто — он сам приказывал всем уходить на ночь, поэтому, когда до слуха донеслась какая-то возня, сперва Сёко решила, что это припозднившаяся прислуга убирает покои. Но чем ближе она подходила, тем отчётливее становились звуки. Фусума Сёко открывала дрожащими руками, уже догадываясь, что увидит.       Служанка стояла на коленях, её голова — на сложенных вместе ладонях, подол задран, обнажённые бёдра сплющиваются под мощными ударами. Сёко видела, как член Сатору исчезает внутри, видела, как стиснуты его зубы напряжены руки. Юката была распахнута, штаны спущены до колен. Он вбивался с жестокостью, словно хотел разорвать на части.       Сёко отступила, ушла тихо, и на утро служанку выставили из поместья без лишних вопросов. Вопросы были к Сатору, но она не имела права их задавать. Вместо этого Сёко с упорством принялась искать записи о средствах от ожогов в большой библиотеке клана. Там и нашёл её Сатору на следующий день.       — У меня сменилась прислуга, — заметил он ровно, когда слуга ввёл его внутрь и вышел. Сёко подняла глаза от книги, которую держала в руках.       — Тебя это огорчило? — спросила холодно. Отложила книгу в сторону: тут можно найти что-то интересное. Взяла следующую.       — Ты узнала, — сказал он. Вздохнул. — Оправдываться я не стану.       — Я не жду оправданий. Ты предпочёл какую-то безродную девку жене. Твоё дело.       — Как ты узнала? Она сама рассказала?       — Я увидела. — Сёко заметила, как он вздрогнул, и чувство вины наконец проступило на спокойном лице.       — Тогда ты понимаешь, почему я избегаю тебя.       — Ты и прежде бывал со мной груб. Почему это должно беспокоить меня сейчас?       — Потому что это не грубость. — Он шагнул на звук её голоса, низко протянул, склонившись к уху: — Это жестокость. И она приносит мне удовольствие.       Сёко сглотнула. Впервые за долгое время он был так близко. Она видела, как бьётся голубая жилка на шее, чувствовала запах его тела.       — Я тоже приносила тебе удовольствие когда-то. Почему ты не хочешь меня теперь?       — Ты всё ещё не поняла? — выдохнул он. Схватил за плечи и грубо развернул, толкнул дальше, пока не упёрлась в стол. Прижался всем телом и начал задирать подол кимоно. — Хочешь так же, Сёко? Уверена, что хочешь?       Его руки грубо шарили по телу, мяли, причиняя боль. Он стиснул её запястья, вдавил в стол, несколько раз грубо двинул бёдрами. Сёко попыталась вырваться, но он лишь сильнее сжал пальцы, проговорил низко:       — Терпи, ты же сама этого хотела.       — Нет! — Сёко дёрнулась. — Нет, не надо так! Прошу!       Он словно не слышал: шумно дышал на ухо, гладил бёдра, мял ягодицы. Сёко не узнавала его. Отказывалась узнавать.       — Не надо так! Сатору!       Его имя отрезвило. Он резко отпустил её, отступил на шаг, тяжело дыша. Сёко быстро выпрямилась и привела в порядок одежду.       — Вот каким теперь стал твой муж. Ты всё ещё уверена, что у нас может быть всё хорошо?       — Уверена. — Сёко вскинула подбородок. — Не знаю, сколько тут было от тебя, а сколько — от желания напугать. Я не сдамся. Я найду способ вылечить тебя. А потом, прозрев, ты посмотришь мне в глаза и скажешь, что больше не хочешь видеть рядом. Только тогда я уйду.       Сатору замер. Вся поза выражала недоверчивость и неуверенность, и Сёко вдруг стало его жалко. Безумно жалко, ведь увидела целиком и полностью: сломленного, раздавленного гордеца, который привык считать себя сильным и непобедимым. Мальчишка, который дерзил на свадьбе и хвастливо говорил, что съездит на войну и быстро вернётся героем, умер. Жалел ли Сатору, что вообще пошёл туда? Сёко не могла задать такой жестокий вопрос. Не могла его добить.       — Ты можешь наказывать себя сколько угодно. Можешь упиваться в жалости к себе, любимому. Но не смей втаптывать в свою грязь меня. Если желаешь утолять свою похоть, делай это в другом месте. Не желаю терпеть насмешки от слуг!       — Прости, — глухо сказал Сатору, опуская голову. — Я сам себя перестал узнавать.       Сердце сжалось, Сёко моргнула, потянулась к нему. Какая может быть гордость, когда драгоценный человек так страдает? Она взяла его за руку, погладила костяшки. Обида никуда не ушла, и до сих пор перед глазами стояла та служанка на коленях, но… Это был не он. Не Сатору, которого она успела узнать. Тот Сатору всё ещё жил внутри, просто спрятался от действительности, стал крохотным. Она видела его, забившегося в уголок от отчаяния и беспомощности.       — Не отталкивай меня. Позволь быть рядом, прошу.       Ответа она не ждала. Их разговор выпил все силы, и Сёко так и ушла, оставив его посредине библиотеки. Слуга ждал во дворе и, когда увидел, что Сёко вышла, поспешил к господину.       Решения, как улучшить их холодные отношения, не было, как не существовало лекарства от всех болезней. Сатору не стал добрее или дружелюбнее, но на самом деле теперь проводил с ней чуть больше времени. С ней и детьми. А Сёко искала. Почти перестала спать, ведь дневные заботы никуда не делись, она искала ночами, просиживая за ветхими трактатами, пока в глазах не начинало печь. Выписывала в столбик травы, которые заживляют и восстанавливают. Вычёркивала, добавляла, составляла сборы. И наконец нашла.       Не веря смотрела на состав, который должен идеально подойти для компрессов. Взгляд внимательно скользил по тщательно прорисованной схеме точек, расположенных на голове. Сёко совсем недавно узнала о таком способе лечение, как акупунктура. Из-за поисков лекарства она словно сама стала лекарем. Тонкие иглы уже заказали, но лечение должно проходить одновременно: иглоукалывания и компрессы. И за травами надо выехать как можно скорее: сезон их сбора вот-вот закончится.       Устало потирая веки, Сёко улыбалась: она сдержит слово и вернёт Сатору зрение!       — Я хочу, чтобы ты знал: завтра мы с Сугуру-саном отбываем в горы, — сказала она утром, придя к Сатору. Он сидел у распахнутого настежь окна, лезвие осторожно скользило по щекам — его брил слуга. Сатору повёл рукой, заставив остановиться.       — Почему ты не спросила, позволю ли я покинуть поместье?       — Я не спрашиваю. Я говорю, потому что не хочу, чтобы ты узнал от других.       — Вы едете вдвоём?       — Конечно нет! — Сёко фыркнула абсурдности его предположения. Нахмурилась: — Ты даже не спросишь, зачем мы едем?       — Это важно? — Сатору склонил голову набок, пустые глаза смотрели сквозь неё. — Вы едете куда-то вдвоём. Видимо, ты решила воспользоваться моим предложением.       Сёко вспыхнула. Посмотрела на склонённого в поклоне слугу. Сатору совсем потерял стыд!       — Я еду собрать травы для лечения. Твоего лечения.       Он иронично хмыкнул. Приказал слуге продолжать, всем своим видом давая понять, что не верит ни в её лечение, ни в причину, по которой она уезжает. Сёко вышла, крепко сжимая запястья, спрятанные в рукавах. Злость толкала и вела вперёд, слепая, обжигающая злость на Сатору. Все причины исчезли, кроме единственной — вернуть ему зрение, чтобы посмотреть в бесстыжие глаза и выплюнуть, что теперь он волен поступать как пожелает, перестав прикрываться горем от слепоты. Она даже не сразу поняла, что не спросила Сугуру, согласен ли он сопровождать. Прикусив губу, Сёко остановилась посреди галереи, соединяющей два здания. Окликнула служанку, приказала позвать Сугуру в беседку и накрыть там чай.       — Меня удивило ваше приглашение, — сказал Сугуру после приветствия. Он сел перед ней на плоский дзабутон, терпеливо дождался, пока Сёко налёт чай, с поклоном принял пиалу из её рук.       — Ещё больше вас удивит моё предложение. — Сёко улыбнулась. — Я нашла способ помочь Сатору. Точнее, мне так кажется.       — Правда?! Но это же отличная новость! Как он отреагировал?       — Никак. — Она отвернулась. Напоминание об утреннем разговоре снова подняло волну злости на мужа. — Неважно. Нужно собрать травы, я хочу сделать это сама. Вы… вы могли бы сопровождать меня?       Сугуру застыл. Пиала замерла у губ. Он медленно опустил её на стол, недоверчиво спросил:       — Вы хотите, чтобы мы уехали из поместья?.. Вдвоём?       — Не вдвоём, — нервно улыбнулась Сёко. Она вообще не думала о том, как двусмысленно может выглядеть просьба! Просто Сугуру был первым человеком, который пришёл в голову при мысли о сопровождении. — Я возьму служанку, а вы — ещё двух воинов. Но если вы считаете, что моя просьба чрезмерна…       — Нет, — быстро перебил Сугуру. — Нет, — добавил спокойней. — Конечно, я с радостью буду вас сопровождать.       Они отбыли на следующий день и вернулись спустя ещё пять. На новость о том, что Сёко вот-вот начнёт лечение, Сатору едко ответил, что она могла бы не делать вид, что на самом деле собирала травки в горах. Стиснув зубы, Сёко пообещала себе вывернуться наизнанку, но заставить его пожалеть о каждом грубом слове и незаслуженных подозрениях.       

***

      Подозрений в Сатору было с перебором. Он буквально варился в них, как в непрерывно кипящем котле, представляя Сёко в объятиях Сугуру. Да, теперь образ любовника наконец обрёл форму, и стало гораздо проще. Сатору помнил, как порой друг смотрел на его жену, но обычно это отзывалось самодовольной ухмылкой. Сёко была достаточно красива и умна, чтобы привлечь внимание любого, даже самого привередливого мужчины. Теперь же, когда он сам развязал Сёко руки, не удивительно, что эти двое обрели друг друга.       Сатору чувствовал себя обманутым, преданным. Ощущение, что его выставили с праздника за дверь, не покидало, напротив — нарастало. Он злился и не мог выбросить из головы образ обнажённой Сёко, лежащей под Сугуру. Словно со стороны видел, как тот берёт её, как целует, как она откликается, стонет, шепчет его имя… Удары меча по соломенному чучелу становились сильнее, бамбук расслаивался, боккены приходили в непригодность, один за другим. Дни, которые Сёко и Сугуру провели вне поместья, слились в чёрное пятно из жгучей ревности и обиды.       И вот она вернулась. Пахнущая полем и радостью, такая довольная, что у него заныли кости. Лечение, как же! Сделает вид, что помогает, когда вдоволь наразвлекалась с любовником! И с кем?! С его лучшим другом! К ёкаям такую дружбу! Он не собирался потворствовать её вранью и позволять себя лечить, но Сёко зашла с козырей: пришла к нему с детьми.       — Папа скоро сможет видеть? — спросил Акиро, держась за его палец. У него такие крохотные ручки, меньше только у Изумо! Сатору отчаянно пытался представить, как выглядят дети, но получалось с трудом. И Мегуми уже подрос, вытянулся, теперь стал почти по пояс.       — Не знаю, милый, но мы будем верить. Вы же верите, что получится?       — Верим! — хором ответили дети. Сатору скрипнул зубами, но позволил уложить себя на живот.       — Не двигайся, сейчас я воткну иглы в точки пересечения твоих энергетических каналов. — Голос Сёко звучал ровно. Она ловко сжимала его кожу на шее и затылке и колола. Дети приглушённо ахали.       — Папа, ты похож на ёжика, — протянул Акиро. Сатору осторожно повёл рукой, чувствуя круглые навершия длинных игл. Странно, но он совершенно не ощущал их давления. Запахло пряными травами, потянуло в сон. Когда Сатору проснулся, она уже вытаскивала иглы, он слышал, как они звенят, опускаясь на поддон. Плавным движением Сёко вытерла шею и затылок, задев волосы, и его пробрало короткой сладкой волной.       — А теперь повернись на спину, — попросила она тихо. Детей не было слышно, наверняка они давно убежали. Сглотнув, Сатору повернулся, вздрогнул, когда на глаза опустилась мягкая ткань, пропитанная отваром. Он поймал её запястье, прижал большой палец к пульсирующей жилке. Так много вопросов вертелось на языке! Сатору чувствовал её взгляд, от близости, которой так долго избегал, в паху заныло. Потянув её на себя, он положил ладонь на поясницу, продолжая удерживать запястье. Сёко выдохнула, согрев его губы.       — Нагулялась по горам и решила поиграть в заботливую жену? — протянул Сатору. Сёко предсказуемо дёрнулась, но он удержал. Резко подался вперёд, впился в губы, но почти сразу отпустил: она укусила за нижнюю. Слизнув выступившую кровь, Сатору улыбнулся.       — Что такое, Сёко-чан? Мучает чувство вины?       Он отпустил запястье, потянул за затылок, снова впился в губы. Сёко замычала, заколотила по плечам, вырываясь. Сатору хмыкнул в поцелуй и одним движением уложил на спину, придавил весом. Компресс упал на её лицо, Сатору слышал, как она отбросила его, тяжело дыша. Завёл руки над головой, сплёл пальцы.       — Я лучше, чем он. Всегда был лучше.       — Какой же ты всё-таки глупый, — выдохнула она. — Глупый мальчишка, Сатору-кун.       С низким рыком он поцеловал её, сперва попал по подбородку, сместился к губам. Жадно протолкнул язык в рот, задохнулся от восторга, когда она ответила. Пальцы дрогнули, хватка ослабла, и её руки моментально запутались в его волосах. Дрожь пронзила позвоночник, Сатору протолкнул колено между её ног, стремительно задирая кимоно. Ладони Сёко заскользили по плечам и груди, она развязывала пояса: его и свой, яростно отвечая на поцелуи. Прикусывая, посасывая, задыхаясь.       — Да-а! — выдохнула гортанно, когда он вошёл. Впилась в его спину ногтями, заставляя выгнуться и зашипеть. Снова укусила, не пытаясь подстроиться под резкие глубокие толчки, только крепко держась, стискивая коленями его торс. Стало жарко, пот градом тёк по спине. Рвано выдохнув, Сатору остановился и сбросил с плеч юкату. Приподнял Сёко, снял с неё кимоно, обнял обеими руками, усаживая на колени, погружаясь максимально глубоко. Плевать, что сейчас день, плевать, что кто-то может войти — он её муж и может обладать, когда пожелает. И так слишком долго сдерживался. Он шире развёл её ноги, приподнялся на коленях. Сёко крепко обняла за шею, скрестила ноги за спиной, всхлипывая с каждым новым движением. Мокрые тела скользили друг по другу, дыхание грохотало на ухо. Сатору несколько раз с силой пронзил её, резко ссадил и грубо развернул. Она приглушённо ахнула, сама подалась назад, насадилась до конца. Когда мышцы начали сокращаться вокруг него, Сатору замер, уткнулся подбородком в грудь, тяжело дыша. И на последних остатках самообладания плавно, почти нежно задвигался, продлевая её удовольствие, держась на пике собственного, в полушаге. Слух различил шёпот: Сёко позвала его по имени. Этого оказалось достаточно, чтобы он начал выплёскиваться в неё, удерживая за бёдра. Выходить не спешил: держал, крупно дрожа, не желал отпускать. Но вот она пошевелилась, и он со вздохом отодвинулся, поправил штаны и сел на пятки.       Он прислушивался к шелесту одежды, представляя, как Сёко одевается. Вот она встала и завязала нижнюю одежду, надела кимоно, зашуршала поясом.       — Подобное больше не повторится, — заговорила слегка сбитым голосом. — Я не прислуга, которой можно задирать подол в любой удобный момент.       — Когда-то тебе это нравилось, — заметил он и провёл ладонью по футону, отыскивая юкату.       — Когда-то тебе тоже многое нравилось. — Она подошла и приподняла его подбородок. — Это не фальшь, Сатору. Это настоящее лечение. И ты пройдёшь его до конца — мне необходимо десять раз. Поэтому ложись на спину, я повторю компресс.       Он не ожидал от себя покорности, но расслабленное после полученного наслаждения тело откликнулось с благодарностью. Прохладный компресс опустился на горячую кожу. Сатору выдохнул, прислушался. Сёко ушла.